6. Результаты культурной революции в Крыму

Наблюдавшееся на протяжении всего межвоенного периода и на всей территории СССР подавление свободы творчества (не только художественного, но и научного), массовое физическое истребление самых выдающихся носителей высокой и народной культур, антиинтеллигентский террор в целом имели своим главным результатом ситуацию глубокого застоя практически во всех областях и сферах культуры. Этот застой, особенно заметный в среде творческой элиты, не мог не распространить своего мертвящего воздействия и на «нижние этажи» культурного строительства (школьное дело, просветительские институты, выбор популярной литературы и т. д.). «В результате саморазвитие даже собственно инструментальной сферы культуры оказалось заблокированным, а итоги инструментальной культурной модернизации — половинчатыми, она осталась незавершённой» (Вишневский, 1998. С. 179). Отразился этот застой и на состоянии национальных культур, в частности крымско-татарской.

Здесь несравненно важнее чисто внешних перемен оказались фундаментальные, глубинные результаты, по сути, антикультурной реформации, проведённой всей имперской мощью, методами экономического, идеологического и социального насилия. За межвоенные годы стёрлись древние традиции наследования — духовного и материального, в том числе профессионального. Новые поколения уже не перенимали ни социального положения, ни фамильной чести (заслуженного родового авторитета), ни ремесла родителей, ни их имущества — последнее оказывалось чаще всего ничтожным. Молодёжь должна была начинать свой жизненный путь с чистого листа, с нулевой отметки.

Другими словами, в Крыму, где всегда была чрезвычайно развита традиция воспроизводства и накопления культурных ценностей, теперь этот процесс был искусственно прерван (в городах) или крайне затруднён (в сельской глубинке). Посредством таких разноплановых кампаний и акций, какими являлись насильственные переселения, урбанизация, индустриализация, чистки, раскулачивание, разделение и упрощение труда, ликвидация традиционных просвещенческой и религиозной структур и многого другого, был выведен из строя механизм традиционно-стихийного наследования ещё в одной, важнейшей области. Имеется в виду непосредственная передача от поколения к поколению моделей реагирования на разнообразные жизненные ситуации, на менявшиеся условия бытия. Поколения, родившиеся незадолго до начала революции, а ещё более — при советской власти, то есть основная перспективно-репродуктивная масса, не унаследовала высокого искусства исламского поведения. Для неё уже были неведомы приобретаемые благодаря органичному усвоению шариата моральные установки, традиционные навыки и поведенческие стереотипы ислама, обладавшие общепризнанно высокой этической и эстетической ценностью.

Резкое снижение уровня благосостояния и общего качества жизни в крымских городах и сёлах, пагубно сказавшиеся на этнопсихологических характеристиках (чего стоит хотя бы постоянная и всеобщая неуверенность в завтрашнем дне!) затушёвывалась идеологической службой республики — и не безрезультатно. Работники культурного и политидеологического ведомств наладили бесперебойный процесс обработки мышления подрастающего поколения на всех возрастных уровнях, начиная с детских садов и начальной школы. Такая обработка велась в духе официальной народности, социальной и экономической уравнительности, преобладания коллективных («общественных») интересов над индивидуально-семейными, приоритета духовных (в большевистском понимании) ценностей над материальными, то есть над обеспечивающими продолжение жизни.

Вернёмся к удивительно глубокому замечанию великого индийского мыслителя и деятеля культуры, вынесенному в эпиграф этого очерка. Национальная (или этническая) сущность народа, о которой говорил Рабиндранат Тагор, в Крыму была более всего подавлена именно культурной революцией. В развитии национальной культуры с той поры были перекрыты все перспективные пути, а оставлен всего один — путь превращения крымчан в составную часть «новой общности», советского народа с его псевдорусской, а точнее большевистской, кастрированной культурой.

Что же касается второй части приведённого высказывания Р. Тагора, касающейся культурного вклада нации в мировую культуру, то здесь ситуация сложилась ещё печальней. Если какие-то остатки духовного достояния предков уцелели в народе, передаваемые на семейном или общинном уровне, то возможность такой культурной передачи вовне, в широкий мир была отсечена большевиками сразу и со стопроцентной «гарантией надёжности». Крымско-татарский народ, весь Крым, многие века являвшийся культурным центром огромного Черноморского региона, сделавший столь много для той же Руси-России, внёсший свой уникальный вклад в сокровищницу общетюркской культуры, впервые в истории был герметизирован. Поток культурных ценностей, тысячелетиями устремлявшийся с крымских берегов во всех направлениях, сильно ослабевший в XIX в., теперь окончательно иссяк.

И если Рабиндранат Тагор называет такой поворот в истории народа «национальным преступлением», которое «никогда не прощается историей», то в данном случае речь может идти о тяжкой национальной вине не крымско-татарского, а совсем иного народа.

Казалось бы, этот вывод очевиден. Тем не менее застой и откат назад, вызванные в Крыму аннексией и усугублённые «культурной революцией», были настолько всеобщими, что отдельные (не самые глубокие или объективные) исследователи приняли бедственное состояние крымско-татарской культуры в последние 50—70 лет за изначально свойственное этносу, за нормальный уровень его духовного и эстетического развития. Исходя из этой убеждённости, они делают выводы столь же неверные, сколь и оскорбительные. Приведём один пример такого рода: «Незавершённость, недостаточно прочно сформировавшиеся этнопсихологические черты, естественно, легче утрачиваются... т. е. выветриваются в неблагоприятных условиях существования этноса... Очевидно, это относится и к крымско-татарскому народу. Этническая незавершённость последнего выражена в отсутствии развитой национальной культуры» (Сухарчук, 1999. С. 231).

В этом приговоре упущена одна «мелочь»: крымские татары, их культура не просто оказались в «неблагоприятных условиях», но едва вообще не прекратили своё существование на Земле в качестве самостоятельного этноса. И великой заслугой этого народа является сохранение им именно собственных этнопсихологических черт и культурных особенностей, трепетного интереса к своей истории, огромной, всепобеждающей любви к родному краю, к исторической родине, которым поражается окружающий мир. И разве мог бы взвалить на свои плечи и нести уже десятки лет огромную, неподъёмную тяжесть возвращения из ссылки народ, «этнически незавершённый»?

Что же осталось в результате «культурной революции» у коренной нации Крыма и какие надежды она могла питать на будущее?

Общество было приведено в поразительно однообразный вид — и это в некогда уникально многоцветном, ярком и культурно-полифоничном Крыму! При этом возможность возрождения культурного разнообразия и духовного богатства была радикально блокирована, исключена посредством огосударствления основной массы собственности, средств массовой информации, путём унификации образования, тотальной идеологизации культуры, ограничения источников и размеров доходов, методом эффективного сдерживания географической, социальной и экономической мобильности крымчан.

Именно такая среда, воспитание в таком духе заставляло новые поколения всё более полно принимать сторону государства (партии) в любых социальных конфликтах, внутренне оправдывать «временные» экономические трудности, кровавые репрессии, оковы культурно-политической монологичности, навязанные крымско-татарскому народу коммунистической системой.

Но когда не только с отдельно взятым народом Крыма, но и со всей советской империей зла случилась катастрофа — война и послевоенные события, — силы, дремавшие в одурманенном московскими идеологами сознании этноса, вдруг проснулись и проявились, как в самые славные эпохи истории крымских татар. А вместе с политическим наступило культурное пробуждение. Причём ещё в среднеазиатской ссылке, когда ни на какую помощь государства в культурном строительстве рассчитывать не приходилось. Более того, крымскотатарское культурное возрождение, расцветающее в настоящее время, зародилось не благодаря, а вопреки советскому государству, его тлетворной идеологии и преступной «культурной революции» 1930 гг.