5. Борьба за Селенгинским и Волынский редуты и Камчатский люнет

Командование воспользовалось начавшим явно ощущаться ослаблением неприятеля, чтобы не только усилить укрепления, созданные в сентябре—октябре, но и вынести вперед оборонительную линию, устроить ложементы перед главными опорными пунктами, а также обеспечить четвертый бастион обширной системой контрмин. Кроме того, Тотлебен, заведовавший инженерными работами, получил от Нахимова указание немедленно устроить новые три батареи, которые должны были бы держать под огнем Артиллерийскую бухту. Нахимов убедился, что зимние бури размыли и растрепали заграждение, которое было устроено из потопленных в сентябре русских кораблей, и, следовательно, союзный флот получил возможность ворваться на рейд и бомбардировать Севастополь. Тотлебен выполнил требование Нахимова.

Еще задолго до Крымской войны Россия могла похвалиться совсем исключительным по талантам и глубине и самостоятельности мысли ученым инженером А. Теляковским, оказавшим влияние на действовавших во время Крымской войны выдающихся русских военных инженеров Ползикова, Хлебникова и особенно Мельникова. Мельников и его инженеры успешно руководили труднейшим делом устройства подземных мин под общим руководством Тотлебена¹. К сожалению, громадные заслуги, особенно Мельникова и младших инженеров, работавших под его руководством, были очень мало вознаграждены верховным командованием и лишь значительно позднее признаны по достоинству далеким потомством. Талантливый русский ученый инженер Теляковский, значительно опередивший и французов, и англичан, и немцев, уже после Крымской войны справедливо жаловался на то, что его значение и его заслуги забыты, а сам он в расцвете творческих сил был уволен в отставку. Заметим кстати, что такая же судьба постигла и Ползикова и Мельникова.

Воспитывавшийся, как все инженеры его поколения, на трудах Теляковского, Мельников с успехом взрывал французские мины под землей. Своими познаниями в военно-инженерном деле он превосходил французских саперов. Простой русский солдат, на глазах которого велась эта опаснейшая подземная война, отлично понимал, что истинным ее героем является затираемый инженер Мельников.

Англичане и французы, не зная тогда даже имени Мельникова, писали в своих газетах, что работы по укладке мин и по удачному нахождению взрыва неприятельских мин под землей русские саперные инженеры ведут мастерски и русским принадлежит в этом деле «пальма первенства».

Памятник на месте, где находился 4-й бастион

В самом начале 1855 г. русские саперы взорвали часть минной галереи, которую взяли французы, и захватили другую часть ее. Русские работы велись по гораздо более широкому плану, чем у противника, и французам удалось в общем прокопать в пять раз меньше минных коридоров и галерей, чем русским. Противник бросил свои подземные работы, убедившись в силе русских встречных минных ходов и оперативности русских саперов. Французские мины кое-где, к удивлению и неожиданности для неприятеля, были взорваны русскими при помощи электрических запалов, тогда еще совсем новых и еще малопринятых в военно-инженерной технике.

Меньше мерзли, но зато испытывали другого рода трудности рабочие, трудившиеся под землей.

Французы вели подкоп под наши укрепления. Русские инженеры отвечали им прокладыванием встречных минных галерей.

Памятник русским саперам — героям обороны 1854—1855 гг.

Знаменитый четвертый бастион был одной из ключевых позиций Севастопольской обороны, и борьба за обладание им шла жестокая. Французские инженеры получили задание взорвать его. Неприятельская долгая и усердная работа создала под четвертым бастионом сеть минных «колодцев». Но искусство Мельникова, саперов и рабочих команд свело к нулю угрожавшую страшную опасность. Мельников повел встречную галерею против французских работ и взорвал неприятеля внезапным взрывом. Вот свидетельство Корженевского, которого еще накануне взрыва Мельников пригласил полюбоваться зрелищем. «Мы в числе нескольких любопытных приснастились к брустверу, устремив взоры в сторону ожидаемого взрыва. Мгновенно дрогнула под нами земля, и с оглушительным треском взнеслась масса земли вместе с дымом в виде гигантского черного снопа, образовав на том месте воронку. Камни посыпались к нам на бастион и близ воронки упало три трупа злополучных французских минеров».

В русском лагере «было торжество по этому случаю неописанное». Да и было основание ликовать. Этот взрыв сразу уничтожил все французские минные галереи, — так что приходилось снова начинать трудную и опасную работу, на что французы долго не отваживались. Наука русских инженеров и саперов, искусство этих учеников Теляковского, вроде Мельникова, терпение и героизм солдат и землекопов, понимавших, что они спасают своих товарищей на бастионе, — оказались выше тех качеств, которые отличали французов. Немудрено, что и в Англии, и во Франции к концу войны уже твердо укрепилось мнение о решительном превосходстве русского военно-инженерного искусства. И в какой обстановке работали саперы и рабочие: у них тело быстро покрывалось язвами и нарывами от долгого пребывания в сырых подземных норах и галереях.

Солдаты знали о том, что спасает их жизнь от опасности, идущей из-под земли, именно Мельников с его саперами, а вовсе не высшее инженерное начальство².

Подобно Мельникову, саперный инженер Ползиков воспринял и осуществил новое тогда не только для России, но и для Европы учение Теляковского, и при этом Ползиков был лишь талантливым, неутомимым и храбрым исполнителем, сыгравшим громадную роль в создании и подготовке укреплений. А главными создателями, истинными творцами Севастопольской обороны нужно назвать трех адмиралов: Корнилова, Нахимова и Истомина, сложивших свои головы в городе, оборону которого они организовали. Создание эшелонированной обороны, в три линии с передовой позицией, было новшеством в мировой фортификации. Здесь русское военное искусство решительно превзошло все достижения французов и англичан, так же как в искусстве ведения подземной «минной» войны.

Главнокомандующий (временный после отставки Меншикова) Остен-Сакен, а после Остен-Сакена князь М.Д. Горчаков никак — ни помышлением, ни делом — не участвовали в постройке двух редутов и Камчатского люнета и в создании тем самым передовой позиции. Их строили на Килен-балке Хрущов с Волынским и Якутским полками, строили люди, бывшие в маленьких чинах, вроде саперного офицера Федорцева или унтер-офицеров Найденко и Петрова, в постройке редутов и люнетов участвовали также штабс-капитаны Чистяков и Тидебель. Никому из «высшего» начальства даже в голову не пришло, например, приказать включить корабли в борьбу за эти укрепления. Распорядился своей властью Нахимов, который поставил на возможно близкое расстояние от Килен-балки три парохода фрегата: «Владимир», «Херсонес» и «Громоносец». А как помогала эта морская артиллерия в течение всех тяжких французских атак в марте, апреле, мае этого 1855 года!

Сначала постройка под неприятельскими бомбами, а потом долгая (и артиллерийская и врукопашную) защита этих ежедневно засыпаемых песком и обломками, и днем и ночью бомбардируемых укреплений в феврале—марте, апреле—мае. является одним из чудес русского героизма.

В возведении Селенгинского и Волынского редутов и Камчатского люнета и затем в их защите прославили себя не только солдаты полков, по имени и в честь которых были названы эти укрепления, но и солдаты и офицеры Суздальского полка, а впоследствии с моря помогала против французских натисков артиллерия корабля «Владимир». Нахимов, Истомин, Виктор Васильчиков, Хрущов — выдающиеся начальники, наблюдавшие за сооружением, а затем и упорной обороной редутов и Камчатского люнета, справедливо прославились, как и их саперы, комендоры, пехотинцы и артиллеристы, своей активнейшей, так долго отбрасывавшей неприятеля защитой этой внезапно выросшей перед врагом новой передовой оборонительной линии.

Солдаты, матросы и рабочие даже и в легкой одежде продолжали работать суровой зимой с полным усердием и преданностью делу, несмотря на морозы, снега, дожди, новые морозы и оттепели. Рабочие куска не доедали и ночей не досыпали, спеша на землекопные работы у бастионов, откуда часто возвращались искалеченными, а иногда и вовсе не возвращались. Жены носили им обед на бастионы, и случалось, что их разрывало на куски вместе с мужьями. Самые важные из этих предпринятых зимой работ над созданием вынесенных вперед, по направлению к неприятелю, контрапрошей были устроены в феврале.

Первый редут был заложен в ночь с 9 на 10 февраля, и так как в его, устройстве участвовали главным образом солдаты Селенгинского полка, то этот редут, отстоявший от передовой французской укрепленной параллели всего на 400 сажен, стал называться Селенгинским. Генерал Хрущов, командовавший Волынским полком с приданными ему тремя батальонами Селенгинского полка, блестяще выполнил свою работу под сильным ружейным огнем французов. Ровно через два дня, в ночь с 11 на 12 февраля, Селенгинский полк, под начальством того же Хрущова, продолжал устраивать и укреплять Селенгинский редут. Французы большими силами тотчас же обрушились на редут, но Селенгинцы и волынцы не только отбили зуавов и другие отборные французские части, но и прогнали их до французской линии. Корабли «Чесма» и «Владимир» в разгаре боя открыли учащенную стрельбу по французским резервам. В ночь с 16 на 17 февраля, несколько левее Селенгинского и еще ближе к неприятелю (в трехстах саженях от французов), был заложен второй редут — Волынский.

Не довольствуясь этим, русские инженеры с неслыханной быстротой устроили еще линию небольших укреплений, «ложементов», перед обоими редутами³. Затем русские приступили к укреплению холма, находящегося непосредственно перед Малаховым курганом. В ночь с 26 на 27 февраля сюда явились три батальона Якутского полка, и разбивка укрепления была успешно начата. Было признано «выгодным устроить здесь укрепление вроде отрезного редана, открытого с горжи»⁴; другими словами, это был не замкнутый со всех сторон редут, вроде Селенгинского или Волынского, а люнет, открытый с тыловой стороны (обращенной к своей оборонительной линии) и обстреливавший неприятеля с трех фасов — правого, среднего и левого, образовавших между собою тупые углы. В честь Камчатского полка, сменившего на работах Якутский и отбившего первое нападение французов, люнет стал называться Камчатским. С тех пор в течение второй половины февраля, весь март, апрель, май главные усилия французов и англичан, сначала не сумевших помешать устройству обоих редутов и люнета, а потом оказавшихся бессильными отнять их у русских повторными натисками, были направлены именно на эту цель. Без Малахова кургана им никогда не взять Севастополя, а пока Селенгинский и Волынский редуты и Камчатский люнет в руках русских, до тех пор не взять союзникам Малахов курган.

Нахимов вынужден был в особом приказе напомнить, что нужно быть поскупее в трате крови, пороха и снарядов. 2 марта 1855 г., в день назначения на должность командира порта и военного губернатора, он издал приказ по гарнизону Севастополя, в котором напоминал «всем начальникам священную обязанность, на них лежащую, именно предварительно озаботиться, чтобы при открытии огня с неприятельских батарей не было ни одного лишнего человека не только в открытых местах и без дела, но даже прислуга у орудий и число людей для различных работ были ограничены крайней необходимостью. Заботливый офицер, пользуясь обстоятельствами, всегда отыщет средства сделать экономию в людях и тем уменьшить число подвергающихся опасности. Любопытство, свойственное отваге, одушевляющей доблестный гарнизон Севастополя, в особенности не должно быть допущено частными начальниками... Я надеюсь, что господа дистанционные и отдельные начальники войск обратят полное внимание на этот предмет и разделят своих офицеров на очереди, приказав свободным находиться под блиндажами и в закрытых местах. При этом прошу внушить им, что жизнь каждого из них принадлежит отечеству и что не удальство, а только истинная храбрость приносит пользу ему и честь умеющему отличить ее в своих поступках от первого. Пользуюсь этим случаем, чтобы еще раз повторить запрещение частой пальбы. Кроме неверности выстрелов — естественного следствия торопливости, трата пороха и снарядов составляет такой важный предмет, что никакая храбрость, никакая заслуга не должны оправдать офицера, допустившего ее».

Нахимов понимал громадное значение Камчатского люнета и не сомневался, что французское верховное командование изо всех сил будет стараться с ним покончить. Перед этим люнетом были отборные французские войска, обильно снабженные саперными силами.

В ночь с 22 на 23 марта генерал Хрулев с 11 батальонами пехоты напал на французские и английские траншеи, расположенные перед Камчатским люнетом и двумя редутами. Русские ворвались в неприятельские траншеи и после отчаянной борьбы разрушили часть укреплений, которые французы начали возводить против люнета. Эта вылазка оказалась очень кровопролитной. Совершив то, что имелось в виду, русские вернулись на люнет. Собственно в эту ночь отряд Хрулева выполнил не одну, а последовательно три вылазки. Русские потери в общем были равны 387 человек убитыми и около одной тысячи ранеными. Общие потери французов и англичан достигали, несомненно, большей цифры, чем официально показанная (доходившая до 600 человек). Через день после этого побоища, по соглашению между Остен-Сакеном и генералом Канробером, было заключено перемирие для опознания и уборки трупов людей, павших в предшествующую кровавую ночь.

Рано утром 26 мая (7 июня) главнокомандующий французской армией генерал Пелисье прибыл с генералами Ниелем, Трошю, Фроссаром, Бере и всем своим штабом к Камчатскому люнету. Сигнал к штурму был дан генералом Боске вскоре после 6 часов. «Ураган картечи» с Камчатского люнета встретил, по словам официального летописца французской армии барона де Базанкура, штурмующие колонны.

Этот штурм двух редутов и Камчатского люнета, нужно гут же сказать, был подготовлен начавшимся накануне, 26 мая (7 июня), новым колоссальных размеров общим бомбардированием Севастополя и его укреплений, и уже с самого начала было ясно, что французской и английской артиллерией особое внимание обращено именно на Селенгинский и Волынский редуты и на Камчатский люнет. Против Камчатского люнета был сосредоточен огонь 48 неприятельских орудий.

И вдруг, перед вечером 26 мая (7 июня), по русской линии пронесся грозный слух, что французы готовят штурм обоих редутов и Камчатского люнета. Измученной уцелевшей горсточке людей, защищавших Селенгинский и Волынский редуты и Камчатский люнет, — которых, как сказано, еще до двухдневного адского огня было в общей сложности 800 человек, а теперь, к вечеру 26-го, оставалось в лучшем случае человек 600, — предстояло выдержать специально против нее направленный штурм. А силы, которые генерал Пелисье отрядил для штурма, были подавляюще огромны: минимальный подсчет их дает 35 тыс. человек. Из них специально против Камчатского люнета Пелисье направил большую часть-21 батальон, тогда как против Селенгинского и Волынского редутов вместе-18 батальонов. Мало того, против Камчатского люнета были направлены отборные войска. Из 21. батальона, которым было велено овладеть Камчатским люнетом, два батальона были из императорской гвардии Наполеона III.

Вот что говорят русские источники.

«В пять часов [дня 26 мая (7 июня)] мы заметили массы неприятельских войск, стремившихся на левый наш фланг; но огонь был так силен, что дым и пыль все помрачали и не было никакой возможности следить за дальнейшими движениями. Вскоре после того по телеграфу дано знать, что неприятель завладел двумя редутами — Волынским и Селенгинским. Там завязалось страшное сражение. Много войск отправлено туда и из города. Ружейная пальба продолжалась всю ночь до утра. В б часов пришла весть, что и Камчатский редут тоже взят. Происшествия эти подействовали на всех хуже предсмертных известий, звук голоса у каждого заметно изменился. К счастью, сзади Камчатского редута была непрерывная линия. Не будь ее, Севастополь тогда же мог пасть»⁵.

Спасли его Нахимов и Хрулев.

В начале 7-го часа вечера 26 мая (7 июня), когда французы бросились штурмовать редуты и Камчатский люнет и штурмующие колонны, в составе двух полных бригад, после отчаянной схватки выбили прочь несколько сот защитников Селенгинского и Волынского редутов, Хрулев быстро подтянул подкрепления и остановил дальнейшее продвижение французов, нанеся неприятелю тяжкие потери.

Нахимов, узнав о готовящемся штурме, помчался на место действия и явился на самый опасный из всех угрожаемых пунктов — на Камчатский люнет. Не успел он соскочить с лошади и подойти к батареям, как начался штурм люнета. Нахимов поднялся на банкет и убедился, что огромные силы неприятеля штурмуют люнет с трех сторон. Матросы встретили штыками и ружейным огнем ворвавшихся в люнет зуавов и французских гвардейцев. Очевидцы приписывают неслыханную стойкость совсем безнадежной с самого начала защиты Камчатского люнета присутствию Нахимова. Непонятно, как в этой отчаянной свалке, где на каждого матроса приходилось человек десять французов, не был убит или взят в плен Нахимов. Его высокая сутулая фигура в сюртуке с золотыми эполетами, которых он и тут, отправляясь на штурм, не пожелал снять, бросалась в глаза прежде всего.

Но вот новая французская часть обошла Камчатский люнет с тыла. Уцелевшая кучка матросов и солдат окружила Нахимова, пробила дорогу отступления штыками и остановилась за куртиной, шедшей от Малахова кургана до второго бастиона. Французы решили выбить оттуда Нахимова. Малахов курган в это время почти не отвечал на огонь неприятеля, овладевшего и Селенгинским, и Волынским редутами, и Камчатским люнетом и уже поведшего обстрел Малахова кургана с самого близкого расстояния. Хрулев, подоспевший с быстро собранными им резервами, спас Малахов курган и отбил у французов отчаянной штыковой атакой Камчатский люнет. Но новой контратакой французы снова им овладели.

Нахимов уже перешел со своим отрядом из куртины на Малахов курган и сейчас же открыл сильный артиллерийский огонь по вторично занятому французами Камчатскому люнету.

С Камчатским люнетом пали 26 мая (7 июня) и два редута, созданные одновременно, — Волынский и Селенгинский.

На другой день Нахимов собрал у себя военный совет и поставил вопрос: делать ли усилия, чтобы отобрать у французов эти редуты, или оставить их в руках неприятеля? Решено было оставить неприятелю. Предвиделся новый отчаянный общий штурм Севастополя. Тратить силы и вконец изнурять войска на труднейшее дело обратного завоевания трех редутов Нахимов не считал нужным.

Что чувствовали и переживали защитники Севастополя, своей кровью платившие не только за обессилевший и парализовавший Россию николаевский режим, не только за грабительство интендантов, но также и за ничтожество высшего командного состава, что они думали про себя или отважились говорить вслух лишь в интимной компании после потери Селенгинского и Волынского редутов и Камчатского люнета, узнаем из рукописных записок Милошевича. «Признавая нелепость взводимых на Жабокрицкого (так Милошевич пишет фамилию генерала Жабокритского. — Ред.) обвинений в продаже редутов, я презираю его тем не менее как бездарного и пустоголового генерала и презираю столько же Коцебу и Сакена, потому что в этом случае очень подозрительны их равнодушие и бездействие. И тот и другой были непримиримыми врагами славы Хрулева...»

Потеря Селенгинского и Волынского редутов и Камчатского люнета стоила русским войскам потери 5 тыс. человек. Французы потеряли 5554 человека, англичане — 693. Русские выпустили 25—26 мая 21 091 артиллерийский снаряд, французы — около 30 тыс., англичане — 14 352 снаряда⁶.

Нахимов и Хрулев снова могли убедиться, как высшее командование защищает Севастополь. Но разве могли они передать потомству все, что они передумали и перечувствовали в такие минуты, как те, которые последовали после потери редутов и люнета? Селенгинский и Волынский редуты и Камчатский люнет погибли, несмотря на весь героизм защитников, исключительно из-за нелепых распоряжений Горчакова и его штаба, с П.Е. Коцебу во главе, и Жабокритского, которого Горчаков за некоторое время перед штурмом назначил начальником войск Корабельной стороны, без тени оснований сместив с этого поста Хрулева (к которому пришлось снова броситься за помощью вечером 26 мая, когда уже ничего спасти было нельзя).

Итак, редуты и Камчатский люнет, эти контрапроши, так сильно защищавшие Малахов курган, оказались во власти неприятеля. Для Нахимова вывод отсюда был ясен: нужно еще удвоить усилия по обороне, потому что теперь следует ждать со дня на день общего штурма Севастополя. Этот вывод расходился с тем заключением, которое сделал главнокомандующий Горчаков: уже 27 мая (8 июня) 1855 г., т. е. на другой день после потери редутов и люнета, полетело в Петербург его донесение, в котором он высказывает намерение сдать Севастополь и даже заявляет, что желает тотчас же начать работы по переправе войск на Северную сторону, а Южную (т. е. город Севастополь с укреплениями) оставить неприятелю. С этого времени положение уже не менялось. Горчаков все выискивал способы, как поудобнее, с наименьшим материальным и моральным ущербом для русских войск, сдать Севастополь, а Нахимов с его матросами и солдатами не желали об этом и слышать, и как в октябре и ноябре 1854 г. Меншиков, так теперь, весной 1855 г., Горчаков просто не осмеливался вслух заговорить о сдаче, а только делился своими предположениями с Петербургом.

Жить в Севастополе становилось все труднее. Бомбардировки, то замиравшие, то усиливавшиеся, стали явлением хроническим. «Вы знаете, сколько Севастополь перенес в последние тяжкие три недели, но наверное не можете себе представить истинное его положение и то душевное волнение всех тех, которые хотят помыслить о будущем без страсти, без увлечения и хладнокровно. Мы подходим, кажется, к той критической минуте, когда вся физическая и нравственная сила уступит страшному везде утомлению и отсутствию надежды на помощь... Цифра моряков, стоящих еще на ногах, тает каждый день, — а в присутствии этих героев заключается залог существования Севастополя. Эту истину можно сказать по совести, без всякого пристрастия, потому что на это есть сотни доказательств; собственно материальные средства тают еще скорее, чем прибывают: сделайте отсюда логическую посылку и посудите, что нам угрожает. Не думаю, чтобы я смотрел на дело с печальной точки зрения... Я говорю не о моем собственном мнении; вышеизложенное есть свод мнений и впечатлений решительного и значительного большинства разумных и опытных людей, — и я выражаю свое весьма, весьма слабо. Многое заставляет всех предполагать, что в Петербурге не вполне оценивают тягости и опасности настоящего положения»⁷.

Примечания

1. От редакции: Редакция не может согласиться с покойным академиком Тарле в оценке Тотлебена. Более правильная оценка дана в журнале «Вопросы истории» (1955, № 7), где говорится, что «Тотлебен являлся выдающимся русским инженером, руководил всеми оборонительными работами в Севастополе и сыграл большую положительную роль в его защите в 1854—1855 гг.».

2. Е.Р. Корженевский, Воспоминания о Севастополе. В кн.: «Сборник рукописей... о Севастопольской обороне», т. III, стр. 39—40.

3. «Описание обороны...», ч. II, отд. 1, стр. 23—26.

4. Там же, стр. 42.

5. «Сборник рукописей... о Севастопольской обороне», т. III, стр. 380.

6. «Описание обороны...», ч. II, отд. 1, стр. 308—309.

7. ЦГИА, ф. 722, д. 177. Извлечение из письма из Севастополя. Севастополь, 26 апреля 1855 г.