т) Значение турецкого верховенства для крымской государственности

Столь же сложен вопрос, почему Крым ханского периода так и не стал правильно организованным («регулярным», как говорили в Европе) государством, отвечавшим требованиям современности. Самый общий, лежащий на поверхности ответ («тому виной турецкое господство» и т. д.) страдает недостатком именно своей поверхностности, предельной универсальности. Его вполне можно применить к любой турецкой провинции той эпохи, но ведь положение каждой из них заметно отличалось от ситуации, в которой оказался с турецким нашествием Крым. Попытаемся поэтому выявить хотя бы основные особенности новой реальности, основные факторы, постоянно деформировавшие Крым как государство в течение «турецкого» периода его истории.

Прежде всего, нельзя не учитывать, что Крым, в отличие от большинства соседних, балканских вассалов Турции был чисто мусульманским государством и управляли им мусульмане местного происхождения, а не наместники султанов. На первый взгляд это должно было укреплять государственные начала страны, но на деле именно здесь таилась немалая доля их слабости. Для большинства средневекового населения Крыма, в отличие от других, христианских провинций Турции, ислам и шариат являлись непререкаемым руководством в жизни, определявшим модель их социально-экономической и, что здесь важнее, политической активности. Поэтому они должны были признавать верховенство султана по отношению к хану-земляку не только из-за сложившихся в результате завоевания Крыма реальных отношений подчиненности, но и исходя из религиозно-правовых положений, согласно которым султан являлся верховным халифом¹. И именно султана, и лишь во вторую очередь хана упоминали по пятницам в крымских мечетях имамы и муллы, произнося торжественную хутбу. Да и сами ханы признавали верховенство султанов, давая им при вступлении на престол вполне земную клятву сражаться в любой войне на стороне Турции. Дополнительным, но весьма реальным аргументом в пользу весомости светского, т. е. военно-политического превосходства султанской власти являлись перечисленные выше турецкие крепости, весь султанский домен в Крыму.

Но вернёмся к верному в целом суждению о том, что султаны своевольно избирали на крымский престол послушных им ханов и с помощью этих марионеток успешно сдерживали государственное развитие Крыма (см., например, в: Хартахай, 1866. С. 201; Тунманн, 1936 и мн. др.). Оно нуждается, тем не менее, в весьма важном дополнении, также свидетельствующем о своеобразии — на сей раз внутриполитическом — средневековой крымской действительности.

Во многом османам помогали и даже активизировали их, прямо скажем, антикрымскую политику сами крымские татары. Вернее, те из них, что оказывались способными принести общенациональные интересы единства и мощи государства в жертву собственным эгоистическим интересам. Неважно, какого плана были эти интересы — чисто экономического или династического, личного или родового, — но объективно они шли во вред Крыму, и в этом аспекте мы их рассмотрим.

Упоминание о неблаговидной роли в ослаблении Крыма, которую играла часть самих крымцев, может выглядеть в устах некрымских историков предвзятым, как одна из, увы, нередких голословных попыток обвинить в бедах коренного народа самих татар или представить хоть в немного более выгодном свете врагов складывавшейся крымской нации. Поэтому обратимся к наследию историка, которого трудно обвинить в антикрымских настроениях, поскольку он сам — коренной крымец. Я имею в виду труды Мехмед-Гирея, племянника уже известного читателю хана Саадет-Гирея. Вот как описывает этот историк некоторые важные стороны государственной жизни, которой он был непосредственным свидетелем:

«Возьмут (турки), привезут одного султана (т. е. наследника. — В.В.) из ханских царевичей и с почётом и уважением делают ханом в Крыму. Становящийся ханом... с великим визирем заключает договор, по которому они обязываются употреблять всевозможно старания, чтобы помогать друг другу в войне. Дав это слово, становящийся ханом счастливец отправляется в свои крымские владения... Но когда буйные или безрассудные из обитателей Крымского государства захотят двинуться, а хан не изъявит на это своего согласия, то, как только он попытается которых-нибудь из них взять в руки и подчинить своей власти, остальные дураки соберутся на сходку и составят представление, которое и отправят с одним или двумя негодяями к Двери Счастья (т. е. в Порту. — В.В.). Конечный смысл этого представления очень скверный: «Мы, мол, не желаем этого хана». Напишут также одну-две кляузы... в Высокой Порте эти представления принимают без разбора, не исследуя ни главного, ни частного, а потом сейчас же шлют какого-нибудь кападжи-баши с фирманом и отрешают хана в отставку. А того не знают, что ханы тоже из древнего царского рода; что они также Тень Божья... что по священному закону Мухаммедову царям отставку давать не так легко: надо чтоб они были нечестивцы... отрешение же хана по словам каких-нибудь мятежников татарских есть чистое бесславие... А тут из Порты между тем привезут какого-нибудь несчастного и с почетом и помпой делают в Крыму ханом... а становящиеся ханами по необходимости забывают свой долг... предаются изысканию средств против собственной немочи. Из боязни за собственное благополучие они не решаются поступать вопреки нраву беков и мурз, даже и виду в этом не показывают. Снискиваемые ими деньги и благосостояние отдают им, живя под сенью их охраны и мороча пустые головы татарских народцев, хотя тоже носят ханское звание, да и как иначе возможно быть самостоятельным падишахом?» (цит. по: Смирнов, 1887. С. 316).

Обширность приведённой цитаты имеет одно обоснование: она абсолютно точно отражает крымско-турецкие отношения рассматриваемого периода. Сюда следует лишь добавить, что, в отличие от беев, лично хан был едва ли не совершенно беззащитен — его охранял в мирное время, кроме крымскотатарской гвардии капы-кулы, ещё и отряд янычар, пользовавшихся правами экстерриториальности и поэтому нередко «грубивших» (указ. соч. С. 324). Бейская же оппозиция имела, как указывалось выше, постоянную гвардию, что делало любой антиханский комплот неуязвимым.

Такое положение ханов, несмотря на всю его сложность, прекрасно понимали их подданные, что дополнительно подрывало ханский авторитет и власть. Более того, подобная ситуация эхом откликалась во всех без исключения сферах жизни крымчан, лишала их надежды на стабильность не только политическую, но и народнохозяйственную. В результате естественный для любого народа путь к социально-экономическому развитию деформировался. Поступательное движение государства было по сути парализовано в течение всего «турецкого» периода ещё по одной причине — психологической. Крымчане, в массе своей буквально «задёрганные» постоянными турецкими вмешательствами, не могли даже наметить каких-либо конструктивных программ развития, не говоря уже о возможности выполнения самых скромных планов, как правило, не соответствующих турецкой политике всяческого подавления личной инициативы и государственной самостоятельности своих крымских вассалов (полувассалов).

Примечания

1. Впрочем, некоторые историки считают, что до сер. XVIII в. статус халифа был равен султанскому, то есть не имел религиозно-иерархической окраски, которую получил позднее (Гордлевский В.А. Был ли турецкий султан халифом? (привесок к монографии В.В. Бартольда) // Известия отделения общественных наук АН Таджикской ССР. Вып. 5. Сталинабад, 1954. С. 17—27).