в) Торжество ислама в Крыму

Пришедшие в Крым ордынцы были язычниками — огнепоклонниками и шаманистами. Они поклонялись небесным светилам, земле, воде, огню, идолам — небольшим по размеру войлочным божкам, которых они возили с собой. Затем пришла пора ислама. Именно пришла, а не была искусственно привнесена арабскими миссионерами в эти удалённые от очагов мусульманской культуры, окраинные для неё земли. О фактической неизбежности этого процесса прекрасно сказал один из великих немецких культурологов XX в.:

«После 900 г., после спада, начинается нечто новое, заявляющее о себе с неотвратимостью судьбы и с глубиной, обещающей долговечность... около 800 г. над всеми землями, как солнце, поднявшееся от мировых столиц Востока, взошла арабская цивилизация, — точно так же, как в своё время эллинистическая цивилизация, сияние которой и до всякого Александра (Македонского. — В.В.) и даже ещё прежде него доходило до индусов. Александр её не пробуждал и не распространял: он отправился на Восток по её следам, а не шёл во главе её» (Шпенглер, 2003. С. 88).

О том же пишут наиболее объективные учёные-иудеи, противопоставлял арабскую культуру дикарству и невежеству средневековой Европы: «арабы-мусульмане были самой культурной и интеллигентной хорой (т. е. обществом. — В.В.) на планете. Тогдашние европейцы были так же далеки от них, как зоопарковые шимпанзе от Романа Бронфмана или от Эйнштейна» (Беленький М. Похвально слово за Исляма // Ново Време (София). 2006, № 11. С. 125).

Когда ислам проник в Крым — сказать с точностью довольно трудно. Здесь имеется в виду широкое распространение ислама среди населения полуострова, подтверждённое бесспорными письменными и археологическими источниками. Некоторую информацию дают сведения, относящиеся к традиции. Так, в отношении христианства информативная база имеется: первый восточноевропейский апостол евангельского учения Андрей Первозванный начал свою «проповедь в Крыму в пещерных городах, по преимуществу скифам» ещё в I в. н. э. (Завадовский, 1885. С. 37; см. также: Геллей, 1984. С. 466). Точно также, но уже в крымскотатарской народной традиции первые мусульмане появились на полуострове поразительно рано. Речь идёт о двух арабах, Малике Аштере (Малик аль-Аштар бин Харита эн-Нахаи, 618—657 гг.) и его современнике Гази Мансуре, известных сподвижниках Мухаммада, начавших свою миссионерскую деятельность в Северном Причерноморье, в том числе и Крыму, ещё в I веке хиджры (VII в. н. э.), и здесь, в Бахчисарае, похороненных.

Известный путешественник и знаток Крыма Эвлия Челеби, сообщая об этом, рассказывает следующее: от крепостных ворот Чуфут-Кале «спуск тянется вниз на 4 тысячи шагов. Этот недостойный (этим именем скромный автор обозначал самого себя. — В.В.) спустился так пешком и подсчитал шаги. Через 2 тысячи шагов, возле родников, находится великая святая могила шейха Мансур Медини. Он был одним из благородных сахабов святого Столпа пророчества» (Челеби, 1999. С. 38). И далее: «В этом Эски-Юрте находится могила двоюродного брата Муаза бен Джебеля — зиярет полководца, храброго султана святого Малика Аштера. Он был одним из сахабов¹ святого Столпа Пророчества...» (указ. соч. С. 66).

Впрочем, современные крымские историки относятся к этим свидетельствам как к чисто народному преданию и дают факту появления в Крыму сахабов следующее объяснение. Войска Омейядского халифата трижды (669, 673—668 и 717—718 гг.) осаждали Константинополь. В числе этих воинов ислама находилось немало сахабов, которые «зачастую добровольно отправлялись с миссионерской целью далеко за пределы Халифата, в данном случае на Балканы и в Крым... И неспроста могилы сахабов находятся на оживлённом пути, пролегавшем из Херсонеса (т. е. ближайшего от Константинополя крымского порта. — В.В.) вглубь полуострова» (Айдер-оглу, 2001. С. 5).

Эти выводы подтверждаются фактом воздвижения текке Гази-Мансура (хоть и гораздо позднее) на отрезке старинной дороги между Чуфут-Кале и Успенским монастырём. А также постройкой мечети с текие у могилы второго сахаба в Эски-Юрте (оба эти памятника были уничтожены после депортации 1944 г.). Впрочем, посещение сахабами Крыма вовсе не говорит о том, что они принесли на полуостров свет новой веры. Возможно, они, в самом деле, проповедовали ислам. Скорее всего, зная их пламенно-религиозную натуру, так и было — ведь кто-то сохранил их могилы, ухаживал за ними и передавал заботу о них потомкам. А те пронесли рассказ о двух первых мусульманах Крыма сквозь века, до торжества ислама на полуострове. Это позволяет сделать предположение о том, что могла и в те давние годы существовать узкая община мусульман (возможно, тайная) в окружении иноверцев — христиан и язычников. Но это лишь наше предположение.

Бесспорные же факты говорят об ином, более массовом пути проникновения сторонников ислама на полуостров. И едва ли не более вероятно, что первые общины (возможно, кварталы) приверженцев ислама, которые, конечно же, поначалу составляли ничтожное меньшинство в сравнении с остальным населением Крыма, появились в крымских портовых городах, где контакты крымцев с приезжими мусульманами были наиболее тесными.

Но для выяснения хотя бы приблизительной динамики обретения крымцами исламской веры в единого Бога, необходимо обратиться к истории проникновения и развития её в граничащих с Азией регионах Восточной Европы.

Подставка для Корана традиционной крымской формы. Совр. фото

История эта, как часть общей истории Крыма (её периодизация приводилась выше), также может быть разделена на несколько периодов:

1. Хазаро-болгарский — от появления первых мусульманских общин на юго-западном побережье Каспия и, возможно, в Крыму (VIII в.) до утверждения ислама на территориях севернее Кавказа в 1240-х гг.

2. Ордынский — от формирования империи Чингис-хана и отделения от неё Золотой Орды в качестве самостоятельного государства, до распада последней на рубеже XIV и XV вв.

3. Ханский (Гиреевский) — период лидирующего положения Бахчисарая как исламского центра для всего Северного Причерноморья.

4. «Российский» — период медленного упадка мусульманской культуры (но не веры!) в колонизованной имперской части тюркского мира.

5. «Советский» период многопланового форсированного наступления на ислам и последующего упадка веры и перехода значительного количества тюрков СССР в лагерь сторонников коммунистической утопии.

Первый период открылся завоевательными походами арабов, в VII в. остановившихся на южных рубежах Восточной Европы. Не сумев преодолеть Каспий и хребты Кавказа, они тем не менее в 653 г. прочно обосновались на берегу моря, в пограничном Дербенте. Эта крепость имела важное геополитическое положение, контролируя единственный в том регионе торговый путь, проложенный вдоль прибрежной полосы между Кавказом и Каспием и ведший из Азии в Европу. По нему ислам стал продвигаться на север вместе с мусульманскими купеческими караванами. Первыми обратились в новую веру хазары, но далеко не все и не навсегда: часть этих тюрков сохранила язычество, часть приняла иудаизм.

По этой и иным причинам продвижение веры Пророка шло на север довольно медленно. Лишь в конце IX — начале X вв. письменные источники сообщают, что в г. Итиле (дельта р. Волги) высятся многие мечети с минаретами, есть и соборная мечеть. Впрочем, возможно, такие храмы существовали уже давно — из источников неясно, когда именно все эти мечети были возведены. Булгары, жившие в основной своей массе севернее, испытывали исламское влияние одновременно с двух сторон — из дербентского и хорезмского духовных центров; у них уже в 903 г., как сообщали современники, имелись мечети, мектебы, медресе, множество имамов и муэдзинов (Ислам. Т. I. С. 21—22).

Поэтому, кстати, булгарская культура и смогла войти в общую, золотоордынскую цивилизацию как одна из самых выдающихся её составляющих — городская, оседлая скотоводческая, земледельческая. В дальнейшем же именно булгарский исламский дух стал, как считают некоторые историки, стержнем новой исламской золотоордынской культуры. Как и сам булгарский этнос стал органичной частью одного из тюркско-мусульманских народов, крымскотатарского, обогатив его своей древней городской культурой. Достижения искусства волжского Сарая распространилось не только вдоль берегов Итиля-Волги, этой великой тюркской реки. Его искусство ещё долго задавало тон и в Крыму, чьи шедевры на протяжении многих десятилетий весьма напоминали Сарайские. И лишь гораздо позднее к крымским культуре и искусству будут привиты сочные стебли сельджукских, египетских, генуэзских культурных традиций. Что и наложит на всю культуру татарского Крыма «особую печать» (Spuler, 1943. S. 435).

План «мечети Узбека» (1) и медресе (2). Из: Домбровский, Сидоренко, 1978

После того как в 965 г. иудаизму в Хазарии был нанесён решительный и окончательный удар, процесс распространения мусульманства на Северном Кавказе, в Великой степи и в приволжских регионах ускорился. Впрочем, как утверждают, ещё до того, в 922 г., в регионе севернее Кавказа и Чёрного моря успешно проповедовал по пути в Великую Булгарию из Арабского халифата секретарь посольства Сусана ар-Раси и «крупный носитель учения чистого ислама» Ибн-Фадлан (Подр. см.: Валеев, Набиев, 1999. С. 97). А в Волжской Булгарии, по словам самого Фадлана, он встретил вполне сформировавшуюся мусульманскую общину. Местный властитель Джафар (в язычестве Алмуш) имел дворцовую мечеть, в которой имамом провозглашалась хутба его имени, а подданные вполне грамотно совершали намаз. Кроме того, они прекрасно знали историю праведных халифов, проявляли чисто мусульманские учтивость, эрудицию и т. д. (Фаизов, 1999. С. 5—6).

В дальнейшем, когда центр исламского влияния переместился из Дербента в г. Итиль (Сарай), дело пошло ещё живее. Хан Берке (1257—1266 гг.) был уже мусульманином, причём образованным — он обучался в Бухаре у суфийского шейха Сайф ад-Дина Бахарзи (Кляшторный, Султанов, 2000. С. 221). Науки не уменьшили его воинственности: объединившись с египетскими мамлюками², хан не раз воевал с язычниками. В ту пору мамлюками правил Захир Руки ад-дин Бейбарс (1260—1277), могущественный султан, гроза крестоносцев, чьё имя, между прочим, по недоразумению было вписано в историю Крыма. В Солхате была построена мечеть, которую стали называть «мечеть Бейбарса» (о ней см. ниже), хотя её воздвигли уже в правление султана Эльмелика Эльмансура Калауна (1279—1290)³.

Впрочем, исламизация Золотой Орды завершилась уже при хане Узбеке (1313—1342 гг.). На протяжении трёх веков, вместивших указанные события, никаких следов ислама в Северном Причерноморье не было заметно; впрочем, возможно, последнее слово скажут будущие исследователи этого старинного сюжета.

Основная заслуга хана Узбека перед историей в том, что он не только увлек в лоно учения Пророка множество жителей Северного Причерноморья и Крыма, но и сумел, помимо этого, духовно объединить своих подданных, причём настолько искусно, что они почувствовали себя отныне одним целым. В более общем плане исламизация всего огромного региона Восточной Европы, включая Поволжье, была бы невозможна без упорного, титанического трёхвекового труда арабских проповедников и улемов (впрочем, в народных преданиях эту заслугу доныне относят на счёт каких-то легендарных суфийских шейхов).

Бесспорно иное: миссия египетских вероучителей закончилась полным успехом. Они победили в «конкуренции» с миссионерами других религий, прежде всего потому, что превосходили их культурно. И культурные связи с Югом были для тюрков безусловно привлекательнее, чем такие же контакты с Севером или Западом. Именно в XIV в. исламская область на территории Восточной Европы достигла своего пространственного максимума, сохранявшегося многие века практически без изменений (лишь в начале XX в. она вновь расширяется — появляются мечети на берегах Балтики, а ещё через век — в Петрозаводске и даже Мурманске с Архангельском).

Необходимо отметить, что первичное продвижение ислама на всё новые территории Восточной Европы было исключительно мирным и постепенным, носило эволюционно-духовный, а не политический характер. Золотоордынские ханы не только не принуждали иноверцев принимать религию Пророка силой, но и не поощряли мусульманского миссионерства, старались сохранить добрые отношения с другими авраамическими конфессиями, предоставляли православной церкви льготы, не допускали репрессий священников и т. д.

Наконец, общеизвестна историческая статистика церковного строительства в православном регионе Европы: если в первый век господства Орды на Руси было основано всего 30 монастырей, во втором веке «ига» эта инерция была нарушена. Число новых православных обителей возросло впятеро — естественно, не без покровительства «угнетателей». Что говорить, если даже в самом Итиле-Сарае, духовном центре восточноевропейского мусульманства, митрополитом Кириллом (естественно, с благосклонного согласия великого хана Берке) в 1261 г. была учреждена огромная и богатая Сарайская епархия, границы которой простирались от Волги до Днепра⁴.

Известно, что с социальной точки зрения ислам первоначально распространялся преимущественно среди верхов общества. Но что касается рассматриваемой эпохи, то к социально значимой части мусульманского населения можно уверенно отнести и интеллектуальную элиту. Отчего так происходило, сказать трудно. То ли представители аристократического духа чаще сталкивались с иноземцами, то ли эстетически они были более развиты? Хотя, как утверждали классики марксистской историографии, не интеллигенты, а политики были первыми, кто распознал сугубо практические выгоды новой религии, якобы обожествляющей духовно-политическую власть элиты над массой.

Во всяком случае, вряд ли заслуживают внимания голословные утверждения советских учёных насчёт того, что ислам проник в Крым стараниями неких вездесущих «проводников ислама», попадавших в Крым «под видом торговцев», которые были «радушно встречены крымскими феодальными верхушками» в качестве охранителей их экономического «благополучия и интересов» (Смирнов, 1931. С. 32, 33). Тут российский автор несколько путает победоносное шествие ислама с не всегда прямыми (в лучшем смысле слова) путями проводников идей ордена иезуитов.

После молитвы. С литографии О. Раффе (колл. музея «Ларишес»), Просящие подаяния нищие — крымские цыгане

Самой старой из сохранившихся мечетей ханства ранее считалась эски-къырымская мечеть Эль-Хаджи Мухаммеда (её принято именовать Мечетью Узбека). Расположенная вплотную к медресе, она несёт на портале строительную надпись, датирующую завершение постройки (в переводе с Хиджры) 1314 г. Однако, согласно проведённым исследованиям, эта дата неверна — точнее был бы год 1332 (Крамаровский, 1989. С. 148). То есть она действительно была построена в годы правления Узбека (1312—1342), хотя главой городской администрации Солхата в те годы был Тулик-Тимур, а самой постройкой руководил выходец из Бухары Абдул-азиз аль-Ирбили, который и был похоронен в центре прилегавшего к мечети кладбища (Челеби, 1999. С. 83; Крамаровский, 1998. С. 69).

Другая мечеть, располагавшаяся возле старокрымского базара, была построена несколько раньше, в 1263 г. Очевидно, её возведение было напрямую связано с принятием ислама упоминавшимся золотоордынским ханом Берке, которое, по свидетельству арабских летописцев, имело место тогда же (см. Лашков, 1890 «а». С. 68). А уже в 1280-х гг. при том же правоверном Берке, египетский султан из мамелюков аль-Мелик аль-Мансур Калауни (1279—1290), по происхождению, как утверждают, эски-кьырымский кыпчак⁵, отправил из Каира в родной город несколько судов со строительными материалами, а также арабских мастеров для возведения ещё одной мечети. Она сохранилась до наших дней под именем Квартальной, хоть и не совсем в первоначальном виде. Ранее её стены были облицованы мрамором и персидским порфиром (Абдуллах ибн-Ризван, «Таварих-и Дешт-и Кыпчак», цит. по: Зайончковский, 1969. С. 15). Мусульманином был и преемник Берке, Менгу-Тимур (1267—1280 гг.).

Но широкая исламизация населения началась, повторяем, только в правление Узбека (1313—1342)⁶, также золотоордынского хана, вступившего на престол ещё язычником⁷. Как гласит старая пословица, «Дин Узбектен колды» («Религия досталась [нам] от Узбека») — так запечатлелось в народном сознании такое важное событие в истории Крыма, как провозглашение Узбеком ислама государственной религией. Об этом достаточно внятно говорит Ибн-Батута и другие авторы, посещавшие Крым в ту далёкую эпоху (Тизенгаузен, 1884. Т. I. С. 122, 194, 280).

Принятие ислама имело огромное значение для крайне пёстрого населения Крыма. Во-первых, общая религия не только объединяла, но и способствовала уравнению их в правах и возможностях. Во-вторых, это был мощный стимул к усвоению новой культуры огромного исламского мира, в ту пору наиболее цивилизованного на всём пространстве от Алтая до Британских островов, включая и Северную Африку. Наконец, единобожие вело человеческую мысль к пониманию цельности всего сущего, органично соединяло мозаичные, разбросанные обрывки сведений и информации в единую, логичную систему знаний, а Коран побуждал человека к усвоению этого знания. Отсюда — коренное изменение мироощущения, появление новых стимулов к постижению духовного и чувственного миров, взаимосвязанных и неразделимых. И, конечно, ислам в Крыму поднял на новый уровень гуманность, терпимость и стремление к постижению истины, от кого бы она ни исходила.

Судя по имеющимся данным, в XIII—XIV столетиях Крым стал, наряду с Волжской Булгарией, центром мусульманской цивилизации европейского континента, распространявшейся отсюда на другие территории Золотой Орды, среди тюрков Северного Причерноморья и, возможно, Кавказа. Таким образом, Крымское ханство уже с момента достижения им независимости имело авторитет государства с весьма почтенными исламскими традициями.

Экономическую основу процесса исламизации населения полуострова и всего региона следует искать в развитии торговли Крыма в XIV в., в усилении купечества, в бурном росте городов. Поэтому распространение мусульманского порядка и законности не могло не поддерживаться заинтересованными в нём горожанами — торговцами и ремесленниками. Для них шариат был гарантией мирного труда и безопасной жизни, насколько это объективно было возможно в ту пору. Но прежде всего ислам был привлекателен как учение огромной духовной мощи, тонкой красоты обряда и философской глубины.

Кроме того, введение ислама позволило впервые справедливо разделить всех подданных на две податные группы. Мусульманская имела ряд обязанностей, из которые едва ли не самой важной было беспрекословное выполнение мужчинами воинского долга сколь угодно часто или долго. Немусульмане были не обязаны ходить в походы, но вместо того платили особую подать харадж (начислявшуюся с земли и с урожая), шедшую на вооружение материально необеспеченных ратников-мусульман (от этого налога справедливо освобождались семьи, где не имелось мужчин «призывного» возраста), а также подушную подать джизью — подробнее о них см. ниже. Позже обе подати слились воедино под именем первой из них.

Естественно, эта новая для Крыма религия не победила сразу и решительно во всех прослойках населения — и в XV в. пережитки язычества были очевидны. Кстати, крымский реликтовый, остаточный шаманизм был не чисто монгольской разновидностью этой системы, но более сложным, синкретическим верованием, включавшим в себя и элементы многих местных, крымских конфессий (Усманов, 1985. С. 180). Ко второй половине этого века именно ислам и шариат (по крымскотатарски шериат⁸) уже определяли жизнь крымских татар и устанавливали «в Крыму свой порядок вещей» (Лашков, 1897. С. 23). Тем не менее глубоко справедливо замечание, что крымский народный (бытовой) ислам был насыщен, как, впрочем, это было и в иных местах, «местными верованиями, обычаями и представлениями, нормами и ценностями», благодаря чему здесь постепенно сформировались «уникальные региональные варианты исламской веры и образа жизни, которые отличали и дополняли классический арабо-мусульманский центр» (Валеев, Набиев, 1999. С. 97, 107).

К этому периоду в Крыму устанавливается смешанное духовно-административное управление. Так, муфтий, глава духовного правления и законодательства, шёл по государственному рангу сразу за ханом. Затем следовали кадии (казы) — духовные судьи, разбиравшие, впрочем, и гражданские дела. Мудеррисы, духовные наставники, ведали и образованием народа. Настоятели дервишских текий — шейхи — обладали исключительным авторитетом в разборе несудебных тяжб (подробнее об этом будет сказано ниже).

Старинная мечеть на фоне Чатырдага. Pallas, 1801

Придя с Востока, ислам сохранил в Крыму свою суннитскую окраску. При этом господствующим стал с самого начала ханафитский Мазхаб (школа, доктрина), и это положение не изменилось до сих пор (подр. см.: Ислам т. Р. Т. I. С. 24; также: Ислам, 1991. С. 273). В частности, это отразилось на особенностях местной культуры, отличных от, к примеру, Персии. Из крымского традиционного искусства надолго исчезли изображения живых существ, зато пышно расцвели растительный и геометрический орнаменты⁹, мавританская архитектура. А вскоре появились и первые крымские богословы, учёные, философы. В ту пору здесь, как и на Западе и на всём Востоке, университеты считались учреждениями, вдохновлёнными Богом и мудростью, которой Он наградил людей. Именно поэтому в многочисленных медресе (первые из которых возникли в золотоордынский период, а расцвели при хане Менгли-Гирее I) изучались не только Коран, богословие и мусульманское право, но и такие светские дисциплины, как арабский язык, риторика, логика, философия, география, арифметика, астрономия. По сути, это была высшая школа, тогда не уступавшая европейской, а в некоторых отношениях её и превосходившая.

Ислам сыграл огромную роль в этногенезе крымскотатарского народа, оценить которую можно только в сравнении. С русским, например. Великорусский этнос также складывался из весьма несхожих этнических и социальных компонентов. Но в условиях слабой религиозности народа, длительное время сохранявшихся ярких пережитков язычества или многобожия, сильной окрашенности русского православия идеями манихейства и державности, церковь не смогла обрести в толще этнических масс доверия и авторитета, она была не в силах сыграть роль объединяющего духовного начала, поскольку «для российской социокультурной среды весьма характерна антиномичность (противоречивость в определении. — В.В.) ценностей и смыслов, что приводит к постоянным и острым расколам в обществе» (Ерасов, 1998. С. 137).

Такого противостояния нравственно-эстетических принципов и культурных начал, к счастью, не наблюдалось в сложившемся обществе Крыма. Ислам содействовал возникновению мощного срединного элемента, народа — носителя мозаичной по происхождению и объединительной по функциям культуры. Провозгласив принцип терпимости, именно учение Пророка смогло стать единой прочной основой, на которой в эпоху Средневековья была выстроена система органично взаимодействовавших социальной, экономической, политической и духовной структур новой нации. Ислам оказался способен связать здесь материальную и духовную стороны повседневности, индивидуальное и коллективное начала, а также развил в человеке ощущение единства с природой, что определяющим образом сказалось на особенностях крымскотатарского менталитета, его этнической психологии и культуры.

Огромным было и его межэтнично-объединяющее значение. Пёстрое население полуострова, давно установившее для себя спасительность «Духа Единой Команды» (о нём см. в следующем очерке) в практическом, прагматическом плане обрело в исламе высшее оправдание интуитивно избранного пути к единению, а не к рассеянию. Ислам стал предпочтителен не по принуждению и не по экономической необходимости. Мозаичное общество увидело в нём перспективу сплочения, консолидации, усиления и перед лицом внешних опасностей, от которых Крымское ханство не было, к сожалению, избавлено ни в одном столетии своего существования.

Безусловно, межэтническая терпимость и социальная стабильность, которые нёс с собой ислам, были сродни консерватизму и чреваты стагнацией или застоем, прежде всего хозяйственно-экономическим. Но что лучше: стагнация (материальная, техническая, отнюдь не духовная) или «прогресс», неминуемо раскалывающий общество по горизонтали и по вертикали, после чего оно становится лёгкой добычей алчных соседей? Этот вопрос перед крымцами Века ислама не стоял — ответ на него они давали историей всей своей жизни ещё с доантичного периода¹⁰.

Другое дело, что уже по принятии новой веры она оказала и огромное благоприятное влияние на экономическое развитие Крыма. Единая вера упростила создание единой экономики, то есть экономически взаимодополняющее разделение видов труда между степью, горами и побережьем. А такое разделение предполагает взаимное доверие и полное понимание нужд и возможностей участников. Далее, ислам, как ни одна другая, менее терпимая религия, благоприятствовал решению проблем складывавшегося евразийского рынка, по сути, глобального.

Наконец, именно ислам с его культом знания, то есть единой конфессионально-светской учёности, и городской культуры, содействовал в Крыму возникновению и росту городов и урбанистической экономики. И значит, развитию ремёсел, торговли, а также сопутствовавших инфраструктур вроде портового хозяйства, дорожной, гостиничной, складской сети и пр.

Ислам действовал в том же направлении в смысле социального (то есть независимого от этнического происхождения) сближения или, по крайней мере, уменьшения сословного раскола. Он не уравнивал людей экономически, такой цели никто из мусульманских проповедников или идеологов себе и не ставил. Но внеэкономическое разделение и эксплуатация человека человеком посредством специальных методов принуждения в исламском мире безусловно осуждались, причём не только теоретически. Известно, что обращать мусульман в рабов было строжайше запрещено уже в Золотой Орде на позднем, мусульманском этапе её истории. Более того, ордынские ханы следили по мере сил за тем, чтобы такого оскорбления созданиям Бога не наносилось на всей территории, подвластной Орде, там, где её властители несли ответственность за божественный порядок перед Аллахом.

Не случайно после избавления Руси от ужасного «татаро-монгольского ига» (прекращение дани Орде — 1480 г.), там почти сразу же было введено долгожданное рабство (Судебник 1498 г.), и крестьяне были наконец-то намертво прикреплены к земле феодалов и лишены своих человеческих и христианских прав. Светские князья отняли у своих единоверцев практически все свободы: совести, передвижения, труда, даже брачного выбора и т. д., преступив все гуманные, человеческие законы, чего в исламских Орде и тем более Крыму никогда не наблюдалось.

Степное Дюрбе (фото начала XX в.)

Что же касается чисто содержательной стороны Учения, то не будет большим преувеличением сказать, что крымская почва для него была хорошо удобрена арианством — вначале крымских готов, а позже — попавших под готское влияние херсонских и боспорских христиан-греков. Как упоминалось во II очерке этого тома, епископ Ульфила объективно стал предтечей исламского монотеизма в Причерноморье, гениально предугадав и отразив в своей системе основополагающие истины великой религии, пришедшей в Крым несколькими веками спустя. О том, что к моменту широкой проповеди ислама в Крыму здесь уже имелось немало кыпчаков-христиан, свидетельствует, кроме некоторых более ранних источников, такой важный памятник, как Кодекс Куманикус, где явны следы сюжетов Евангелия и христианских гимнов¹¹. Поэтому мусульманским миссионерам пришлось иметь в Крыму дело не с косной языческой (шаманистской, идолопоклоннической) массой, а с тюрками-христианами. То есть представителями более близкой исламу, монотеистической, более того — авраамической религией, что значительно облегчало и упрощало задачу провозвестникам учения Пророка.

В целом, ислам выступил в Крыму подлинным созидателем будущей культуры всего региона. Конкретно о том, какие именно духовные богатства, какие виды искусства, науки, экономических и иных моделей жизни были привлечены в Крым благодаря исламу, будет рассказано ниже.

Необходимо отметить, что такая широкая и плодотворная культурная восприимчивость была уникальна лишь д ля одного из самых северных регионов средневековой уммы. И удивлять она могла только ближайших соседей крымских татар, но никак не население, к примеру, Средиземноморья. В более южных пределах ещё при жизни Пророка была продемонстрирована столь же высокая готовность мусульманской общины воспринимать, во-первых, старые, доисламские, а во-вторых, современные ей, но совершенно инокультурные ценности. При этом и те и другие подвергались переработке. Какого рода была эта готовность — зависело от необходимости в каждом конкретном случае. Нередко она ограничивалась лишь некой перекодировкой (Хисматулин, 1999. С. 72). То есть минимальной, чисто внешней и символической подгонкой старой формы под требования новой веры.

К этому периоду складывается и основной фонд крымскотатарского языка. В дальнейшем он будет, конечно, развиваться, как и любой другой язык. Но именно на этом, а не ином фундаменте. В целом же состав крымскотатарской лексики сложился из двух пластов: коренного, тюркского и заимствованного из других языковых систем. В первом представлены пять составляющих: 1) Общетюркская, наиболее древняя основа; 2) кыпчакский слой; 3) огузский слой, свидетельствующий о давних контактах крымцев с турками; 4) поволжско-тюркская (татарская, чувашская, башкирская) составляющая с некоторым количеством карлукских (узбекских, уйгурских) корней; 5) отдельные слова, образовавшиеся уже непосредственно на крымской почве (прежде всего, наименования родственников).

Прямые заимствования делятся на три основные части: 1) иранские (это в основном технические термины из сферы строительного искусства и земледелия); 2) греческие (наименования некоторых деревьев, кустарников и цветов, географические термины; 3) арабские, к которым относятся общественно-политические, научные, правовые термины, а также, конечно, развитая лексика религиозных понятий, символов, представлений, которая вошла в крымскотатарский язык с принятием ислама и овладением его колоссальной философской и духовной культурой (Меметов А.М. Источники формирования лексики крымскотатарского языка. Ташкент, 1988. С. 108—109)¹².

Наконец, ислам ознакомил людей с типом духовной деятельности такого уровня, который далеко превзошёл былые этнические и национальные типы духовного труда. Тогда же в Крыму появились служители мечетей и науки, вероучители (в исламе нет особого духовного сословия, как, например, в христианстве или иудаизме). Это были знатоки Закона, отделённые от земных забот — от политики, карьеры и даже просто труда в общепринятом смысле. Взамен они брали на себя производство и сбережение духовных ценностей, нужных обществу не менее, чем любые иные плоды труда. Улемы и муллы были оторваны от узкоплеменных культур этнических групп и социальных страт своей родины, иначе эта первичная интеллигенция не могла бы создать модели общественного устройства и культуры на более высоком цивилизационном уровне, не смогла бы развернуть перед соотечественниками новые перспективы, в том числе и социальные.

Так исламская система воздвигла в Крыму и за его пределами стабильную ось, некий главный стержень, то есть священную иерархию. Понятно, что эта последняя превосходила по уровню социально-экономическую структуру господства и подчинения, формируемую экономикой и политикой, факторами зыбкими, меняющимися и оттого малонадёжными (Ерасов, 1990. С. 93).

Поэтому столь велико упорядочивающее значение ислама в истории народа, отчего нация может и в будущее смотреть с твёрдой надеждой на духовное возрождение и полное воссоединение на своей исторической родине.

Примечания

1. Шейх — религиозный титул, который носили главы дервишских обителей (текие) или вожди племён. Сахаб (ал-асхаб) — сподвижник Мухаммада, принимавший участие в его походах или вообще современник Пророка, слышавший его проповеди, даже будучи ребёнком. Сахабы составляли самую убеждённую и преданную учению элиту первых мусульманских армий, расширивших исламскую часть мира за пределы Аравии (Подр. см.: Ислам, 1991. С. 23—24).

2. Мамлюки — смешанный этнос (причерноморские кыпчаки, курды, монголы), первоначально гвардия египетской ветви турецкой династии Аюбидов. После дворцового переворота 1250 г. её верхушка образовала самостоятельную династию мамлюкских султанов, правивших в новом государстве (включавшем Египет и Сирию) до 1517 г., когда они были свергнуты турками. В 1711 г. мамлюкским эмирам удалось снова захватить бразды правления, но ровно через век их власть была окончательно ликвидирована египетским пашой Мухаммедом Али.

3. История упомянутой путаницы и её истоков подробно изложена в специальной работе «Мечеть Калауна» (Купченко, 1998. С. 12—14).

4. Особенно контрастно выглядит такая модель жизни, выстроенная ордынцами в многонациональном обществе Восточной Европы той эпохи в сравнении с московскими поведенческими стереотипами. И шире — с московской политикой по отношению к покорённым иноверцам и иноплеменникам: «напротив, [русские] воеводы в единении с иерархами православной церкви задались целью искоренить ислам, разрушить множество мечетей и перебить их служителей» (Ислам т. Р. Вып. I. С. 23). Другими словами, уже тогда, в самом начале эпохи генезиса народов Крыма, в фундамент этнопсихологии крымских татар будущего были заложены здоровые зёрна терпимости, толерантности, открытости, готовности к диалогу, столь прославившие коренных крымцев в далёком будущем. С самого начала этногенеза у этого народа совершенно не было того «внутреннего жара, который заставляет человека простирать длани и сокрушать ближнему челюсти во имя дорогих убеждений» (Салтыков-Щедрин, 1988. Т. VIII. С. 25).

5. Многие десятилетия заслугу возведения этой мечети приписывали одному из предшественников Калауни, султану аль-Мелику аз-Захиру Бейбарсу. Судя по всему, эта ошибочная версия впервые прозвучала ещё в пер. пол. ХЕК в. в одном из краеведческих трудов о Крыме (Кеппен, 1837. С. 340). Затем она была множество раз повторена в различных трудах, несмотря на то что упомянутый Бейбарс умер в 1277 г., то есть за несколько лет до возведения мечети. Возможно, источниками заблуждения П. Кеппена стали упоминания о посольствах, отправленных в Крым Бейбарсом в 1263 г., встречающиеся в записках Ибн-Абдеззахыра и Эль-Муффадаля (Тизенгаузен, 1884. Т. 1. С. 25, 192). Но в них мечеть не упоминается, зато о ней, как и о Калауни, чьими заботами она была возведена, определённо пишут более поздние авторы Ибн-Батута, ибн-аль-Форат и эль-Макризи (Тизенгаузен, 1884. Т. 1. С. 281, 363, 435). Не исключено, что путаница возникла из-за некоторой схожести полных имён упомянутых султанов.

6. Имеется единичное свидетельство тому, что ислам пришёл в Крым гораздо раньше: рассказывают, что на кладбище Кырк Азизлер некогда был надмогильный камень, датированный 110 годом Хиджры или 728 г. н. э. (Озенбашлы, 2005. Т. I. С. 7). Однако этот важный факт трудно под твердить: он не был в своё время ни научно исследован, ни даже официально зарегистрирован.

7. Согласно утверждениям старых мусульманских рукописей, Узбек-хан, родившись во вполне языческой семье, с детства обладал некоторыми качествами (например, контактностью, культурной восприимчивостью, а также уважением к традициям), которые свойственны скорее исламскому, чем шаманистскому психологическому типу. И, конечно, это во многом объясняет (если не обусловливает) его переход в общину Мухаммада. Вот одно из таких замечаний: «хан владел монгольским и тюркским языками, был красивой наружности, прекрасного нрава, отличался доблестью и отвагой, соединёнными с проницательностью, почтительным отношением к законам и постановлениям Чингисхана» (Цит. по: Кляшторный, Султанов, 2000. С. 215).

8. Шериат — свод религиозных, уголовных и гражданских законов и правил, основанных на Коране.

9. Показательно, что из трёх основных вариантов растительного орнамента (вьющиеся спиралью побеги, переплетающиеся стебли с утолщениями и сельджукская «плетёнка» или «цепь») один и тот же тип распространялся среди различных этнических и вероисповедных групп Крыма. Так, упомянутая «плетёнка» характерна для мечетей, армянских или греческих церквей, еврейских синагог, караимских кенасс, генуэзских башен Солдайи и Кафы, её можно видеть и на плитах христианских могил Мангупа (Башкиров, Боданинский, 1925. С. 301—302; Якобсон, 1964. С. 117). Это дает возможность классифицировать подобный декоративно-архитектурный стиль как «крымский» или же «крымско-сельджукский».

10. В этом выводе мало нового — консолидирующая роль ислама в крымскотатарском этногенезе была ясна образованным людям ещё позапрошлого века. А.А. Скальковский отделял большую часть населения Крыма, «Татар Крымских или первобытных обитателей этого полуострова, принявших по воле или неволе Магометанскую веру» от «Ногаев или Татар-победителей, Монгольских или Кипчакских», то есть степняков, как известно принявших ислам, но в большей мере, чем жители гор и побережья, сохранившие языческие пережитки (Скальковский, 1850. Т. I. С. 294).

11. О крымских тюрках-христианах той эпохи подр. см.: Кляшторный, Султанов, 2000. С. 220.

12. Здесь сознательно опущены количественно незначительные спорадические заимствования (готские, итальянские, славянские и т. д), которые, не составляют какого-то тематически цельного фонда.