б) Община

Остатки родоплеменных отношений аборигенов Крыма нашли своё отражение в длительной сохранности крымскотатарской сельской джемаат (общины), хотя в её особенностях, конечно, сказалось и влияние мусульманского права, в свою очередь отразившее родоплеменной быт населения совсем иных областей Земли. Община — весьма стойкий феномен человеческой культуры, веками сохраняющий свою форму, лишь отчасти меняя содержание, т. е. принимая на себя новые, продиктованные общим развитием функции. И вообще, в складывавшейся обстановке компромиссного варианта социально-экономического приспособления к меняющемуся миру всё новое неизбежно должно было принимать форму старого, традиционного. Никаких изменений в эту практику не могло внести и господство османов, стремившихся, впрочем, сохранять местные традиции, в том числе и земельно-рентные отношения на всех завоёванных ими территориях (Орешкова, 1987. С. 191).

Крымскотатарская сельская джемаат вела своё начало, безусловно, от кочевых животноводческих къошей (къош — союз нескольких родовых общин, кочующих совместно). Поскольку общество, экономически и социально основанное на разведении скота, сохраняло родовой строй, «владельцами пастбищ (хотя бы временными) считались пока не отдельные домохозяева, а родовые общины» (Вишневский, 1930. С. 11). И, хотя в Крыму впоследствии абсолютно распространённым стал земледельческий тип джемаат, она сохранила в правовом и функционально-практическом своём облике огромное количество доисламских (то есть дошариатских) традиций, получивших общее название адет (адат). Она изменила свой облик, став соседской земельной общиной, но осталась на страже древних традиций и в новых условиях, в эпоху частного, более или менее крупного землевладения. И этому не мешало то, что она, как уже упоминалось, восприняла некоторые черты византийской земледельческой общины.

Причём дело было не только в знаменитом крестьянском консерватизме, державшемся за доисламскую старину. Просто шариат не мог объять необъятное, сложившись далеко от Крыма, в совсем иных природных и экономических условиях, на основе иной трудовой практики. Поэтому крымские татары, едва бросив первые зёрна в землю полуострова, ощутили необходимость расширения системы прав, связанных с экономикой, владельческими земельными отношениями, совместным пользованием лесом, реками, пастбищами и так далее. И коренной народ Крыма, обнаружив такую необходимость дополнения шариата, синтезировал на основе этого исламского свода новый, уже чисто крымский комплекс законов, правил и приравненных к ним определений, практических указаний и инструкций, гениально заимствовав недостающее не только из кочевнической тёрэ, но и из традиций как аборигенного населения, так и разноплеменных иммигрантов, сравнительно давно (или недавно) осевших на полуострове.

К чести складывавшегося в Крыму мусульманского общества, оно в полной мере использовало замечательную терпимость и гибкость ислама, мудро не борясь с чуждым, хоть и полезным влиянием на землевладельческие, экономические и иные традиции, фиксированные в шариате, а составив (скорее всего спонтанно, не ставя перед собой такой цели) некий сплав шариата и адета. Этот был новый, универсальный по многоплановости свод принципов и правил практической жизни, который оказался чрезвычайно удачным. Для Крыма, естественно¹. Это отразилось прежде всего на жизнеспособности такого рода Обычного права, которое, не будучи нигде записанным, тем не менее, просуществовало в полном объёме и значении до XIX в. (а в усечённом — и позже). Лишь тогда его стали планомерно и целеустремлённо разрушать новые власти, принесшие с собой с Севера совсем иные нравственные и экономические принципы...

Но в описываемый в данном очерке период до этого было ещё далеко. И указанное право деятельно поддерживало существование одного из самых замечательных человеческих объединений Крыма, а именно сельскую крестьянскую общину. Прежде всего отметим, что джемаат обладала всеми правами законного добровольного союза людей. Этот её статус выражался не только в праве посылать своих представителей на выборы имамов, имевших большое значение в духовной и светской жизни. За общинами признавались все права юридического лица, джемаат могла являться покупателем и продавцом любого имущества, в том числе и недвижимого, а также выступать в суде в качестве истца, ответчика или свидетеля (Секиринские, 1991. С. 145). С ней должны были считаться и ханы, поскольку именно сельская община, а не ремесленные цехи города, торговые компании и другие добровольные объединения или традиционные общества являлась первичной и основной хозяйственной, социальной и административной единицей ханства.

Наиболее заметные, количественные, а не качественные перемены, которые происходили в этой области народной жизни, — это увеличение числа частных наделов общинников, а также раздача ханом земель служилому дворянству (эмирам или мурзам), духовенству и мечетям (вакуфные наделы). Но результаты этих перемен никак не сказывались на форме общинного землевладения. Любопытны правила пользования общинным имуществом. С одной стороны, сохраняли свою силу законы шариата, запрещавшие продажу основных общинных ценностей — пастбищ, сенокосов, пахотных и других земельных участков (Законоведение, 1850. С. 178), а другой, не существовало никаких правил пользования этими площадями, каждый член общины косил сено и пас скот где хотел и когда хотел (Пашков, 1897. Passim).

Эти два исторических факта говорят прежде всего о том, что члены джемаат могли ожидать опасности для своих традиций и вообще образа жизни лишь от вмешательства в него извне, со стороны внешнего мира (дельцов, способных, например, пойти на соблазн продажи общего достояния). Что же касается внутриобщинного мира, то здесь царил такой безмятежный социальный покой и традиционная упорядоченность быта, что для поддержания их и законов-то никаких не требовалось. Казалось бы, это незначительная деталь этноистории, но по достоинству оценить отсутствие внутриселенных законов, гармоничность общинных будней крымскотатарской джемаат можно только в сравнении. А для этого вспомним, к примеру, о ежегодных кровавых, с кольями и косами, разборках очередности пастьбы и сенокоса на гораздо более обширных лугах Среднерусской возвышенности...

Притом все эти основные черты соседской земельной общины Крыма сохранились вплоть до того, как она была насильственно разрушена большевиками. Ещё на рубеже XIX и XX вв. внимательные наблюдатели отмечали такие её особенности, как невозможность отчуждения даже малой части общинного имущества её членами. Не привилась и российская практика общинного схода, вместо него сохранялось значение совета старейшин как высшего органа сельского самоуправления. И, главное, здесь не была создана система уравнительного распределения пашенных и иных участков между дворами, а по-прежнему господствовал принцип первого занятия земли. То есть тот, кто выходил в поле первым, тянул свою борозду в совершенно произвольном направлении. Более того, если общинник самовольно строил на этой земле дом, то усадебный участок переходил в результате этого действия в наследственное его владение — этот обычай сохранился на многие века (КВ. 31.05.1890).

Крымскотатарская открытая община была социальным организмом, оптимально приспособленным для, по крайней мере, крымских условий. Община была самодостаточна, её жизнь была основана на внутреннем самообеспечении. Шли века, а она не требовала усовершенствований; в ней не появлялось ни слишком богатых, ни слишком бедных. Хотя самообогащению не препятствовал ни Коран, ни общественное мнение, всё же откровенная погоня за богатством как цель жизни считалась в общине чем-то не вполне пристойным. С другой стороны, общество бдительно следило за тем, чтобы ни одна семья не впала в нищету — этого не допустили бы односельчане, совет старейшин, да и местный мурза, как правило, не оставался в стороне от нужд близких земляков. Таким образом, здесь функционировала испытанная веками система социального обеспечения.

Напомню, что в остальной Европе принципы гарантированного соцобеспечения восторжествовали только в XX в., да и то не во всех странах континента. В мусульманском же мире они стали успешно действовать тринадцатью веками ранее. Причём, как верно замечено, не в результате социальной борьбы или, к примеру, того давления, которое индустриальные рабочие в своё время оказали на промышленников-капиталистов. Эти принципы были введены Пророком и его помощниками совершенно ненасильственно, они были приняты добровольно, причём не из политэкономических, а лишь социально-этических соображений, да искренней веры в Бога, в божественную справедливость по отношению к каждому, кто носит имя человека. Лишь гораздо позднее выявилась противоположность, несовместность этих двух подходов: коммунисты основывались на зверской борьбе классов, тогда как ислам — на мирном сотрудничестве различных слоёв общества, отрицающем «наполнение сердец взаимной злобой» (Сибаи, 1990. С. 110). А то, что принцип взаимной поддержки членов общины (которого придерживались и мурзы) — не идеалистическое измышление, а реальность, доказывается всей системой межсословных отношений, ничуть не пострадавшей от времени, сохранившей свою патриархальную простоту и в XX в. (об этом см. в завершении I очерка II тома).

Напомню ещё раз, что члены сельских общин составляли абсолютное большинство населения Крыма (Никольский, 1927. С. 7). Значит, и гармония в человеческих отношениях незримо окутывала весь полуостров. Благодаря прежде всего сельской джемаат, эти гармоничные связи характеризовали и миллет, или общекрымскую мусульманскую общину и, более того, весь край с его пёстрым населением. Не случайно крестьяне — частные владельцы, составлявшие общину, — были совершенно «негодным материалом» как для возникновения в их среде крепостного права, так и для насаждения его силой.

Крепостного права не существовало до аннексии Крыма, но и после неё были отмечены лишь попытки экономического принуждения, весьма, впрочем, робкие по сравнению с тем, что творилось в XVIII в. на соседней Украине. Нельзя же назвать крепостным правом обязанность отработать одну неделю в году на мурзу, бея или хана, чью землю крестьянин распахал и тем означил свою собственность на неё (Лашков, 1895. С. 96; Сыроечковский, 1960. С. 15). Показательно, что сами крестьяне именовали эту повинность не барщиной (соответствующего понятия на татарском нет вообще), но толокой (талака), т. е. коллективной помощью, считая, и не без оснований, её добровольной и основанной на многовековой традиции.

Впрочем, существовали и другие повинности, назовём здесь основные (второстепенные перечислены в конце этого раздела):

Ашр (ушур), или десятина, касалась всех, и её можно рассматривать как государственную, а отнюдь не феодальную повинность: она заменяла налоги и шла на общегосударственные нужды. Ашр платили все садившиеся на землю крестьяне. Размер ашра — 1/10 урожая с неполивных земель, 1/20 — с поливных.

Закят был налогом с имущества, постановленный Кораном и обязательный для всех взрослых дееспособных мусульман, кроме тех, чьё имущество оценивалось меньше определённой стоимости нисоба или нисаба²; то есть бедняки от уплаты закята освобождались. Его величина равнялась 2,5% от стоимости имущества в год, или он выплачивался с урожая (чуть более 1/10). Собранные средства расходовались главным образом на помощь сельской бедноте, неимущим чужестранцам, на выкуп невольников, иногда на военные нужды. Часть закята использовалась на сооружение мечетей, медресе, мектебе. Поэтому внесение закята было делом мусульманской совести, одним из наиболее благочестивых, обязательных для честного человека даяний. Сам термин толкуется как «очищение», то есть делясь с нуждающимися, член общины превращал своё пользование оставшимся имуществом в безгрешное. Крестьяне платили его почти исключительно натурой, поэтому рассчитывали свой закят по головам скота: за 5 верблюдов полагалась отвести 1 овцу, с 30 коров — 1 телёнка и так далее.

Харадж, или поземельный налог, выплачивался лишь теми, кто не желал отрабатывать земельную ренту. Этот вид налога равнялся 1/5 от урожая, а в абсолютных цифрах — примерно 350 ахче³ за поле, которое можно было вспахать одним плугом с восхода до заката (Овсейчик, 1930. С. 24).

Джизья (джезие), или подушную подать, платили только немусульмане, проживавшие на земле бейлика. Её размер не был нормирован и определялся местным имамом. Позднее слилась с хараджем. Смысл этого налога — компенсация плательщиком своего неучастия в военной обороне полуострова или в войнах вообще. О том, что в джизье не было никакой дискриминации иноверцев, говорит простой факт: христиане, изъявлявшие готовность разделять военные тяготы с мусульманами, от этого налога полностью освобождались (Ислам, 1991. С. 65) Никакого налога не полагалось за традиционно бесплатное право крестьян пользоваться общинным, но формально принадлежащим бею — точнее, бейскому роду, выгоном и лесом. Особенно поразительно последнее право — феодалы всей Европы ревниво берегли свои леса от порубок, не говоря уже об охоте (браконьерам-крестьянам в Англии рубили руку или голову). Но на то они и были феодалами, а в Крыму это право, как и многие другие, основывалось не на феодальном законодательстве, а на шариате или малозаметных пережитках тёрэ. Поэтому здесь считалось, что все существующее на земле соизволением Аллаха, т. е. без помощи человека, в том числе и луга и лес, не может быть чьей-то исключительной собственностью, но принадлежит обществу, являясь общечеловеческим достоянием (мюльк муштерек).

Примечания

1. Как отмечает один из крупнейших специалистов по исламской культуре и праву Л.Р. Сюкияйнен, глубоко заблуждаются те, кто полагает, что в исламском мире всегда действовали и продолжают работать лишь шариатские нормы, а все иные отвергаются. «На самом деле шариат и основанное на нём мусульманское право никогда не были здесь единственным законом. В исламском мире всегда сосуществовали самые различные традиции, обычаи и правовые системы. Их взаимосвязь и даже взаимовлияние с шариатом говорят не о его слабости, а, наоборот, о его силе и жизненности, способности развиваться и соответствовать своему времени». И далее: «Не случайно среди правовых принципов шариата выделяются те, в которых проводится эта идея: «обычай имеет значение нормы»; «то, что применяют люди, является критерием, которому надлежит следовать», «Установленное обычаем равносильно предусмотренному нормой праву»» (Сюкияйнен, 1997. С. 19—20; он же, 1999. С. 77).

2. Нисаб — облагаемый минимум имущества. Величина приблизительно равнялась 5 васкам (975 кг) зерна нового урожая; в скотоводческих районах — 5 верблюдам или 20—30 головам крупного рогатого скота или 40 овцам. К нисобу относились и деньги — начиная от 20 динаров, или 200 дирхемов (Законоведение, 1850. С. 87—88; Ислам, 1991. С. 74).

3. Ахче — турецкая и крымскотатарская монета массой в 1 карат 50% сплава серебра с медью (середина XVII в.). В конце XVII в. состояла из почти 100% меди и шла по цене 300—400 монет за 1 золотой дукат или цехин.