3.3.3. Причины поражения под Солхатом. Дипломатия Карло Ломеллини

Совершенно очевидно, что причиной столь бесславного разгрома генуэзцев у с. Кастадзона (Карагоз?) явились тактические просчеты их командования¹. Мало того, что они двигались на Солхат невооруженными и не имели доспехов, так они еще не позаботились и о боевом охранении и мобильной разведке².

В этом, вероятно, сказалось отсутствие опыта ведения войны с татарской конницей. Создается впечатление, что генуэзцы рассчитывали, в лучшем случае, встретить сопротивление у стен города, и потому прихватили с собой штурмовые лестницы и небольшие бомбарды, но никак не были готовы к сражению в открытом поле. Не исключено, что Хаджи-Гирей, руководивший организацией защиты Солхата (?), путем дезинформации сумел убедить генуэзцев либо в том, что он примет бой в городе, либо что он вообще бежал из города. Отсюда, видимо, и то легкомысленное настроение итальянцев, с которым они продвигались к Солхату, рассчитывая не столько на сражение, сколько на грабеж беззащитного городского населения. За это им пришлось расплатиться несколькими тысячами жизней своих сограждан.

Единственным источником, сообщающим о потерях генуэзцев в сражении под Солхатом (у с. Карагоз? — В.М.), является свидетельство Амвросия ди Казанова. С его слов, Николло ди Порта называет число погибших — примерно 2000 человек [Agosto, 1977, p. 516]. Интересно также сравнить эти сведения с сообщением самого Карло Ломеллини: «Мы прибыли сюда для восстановления нашего управления силой с 10 навами и 7 галеями, на каждой из которых находилось по 250 человек» [Agosto, 1977, p. 515].

Рис. 68. Фрагменты «латинских» мечей первой трети XV в. из раскопок крепости Фуна: 1 — обломок клинка, перекрестия и черенка рукояти; 2 — набалдашник

Совершенно очевидно, что командующий в своем письме от 9 июля 1434 г. приводит данные, соответствующие скорее численности экспедиционного корпуса после сражения 22 июня: на 17 (а не на 20) кораблях размещалось теперь 4250 наемников (а их было 6000), т. е. на 1750 меньше. При этом потери среди состава корабельных команд, по всей видимости, составляли 240—250 матросов. В таком случае, цифры потерь генуэзцев в 1434 г., указанные Николо ди Порто и Карло Ломеллини (последний делает это завуалированно, без дополнительных объяснений), почти совпадают — 1990—2000 человек. Современниками эти потери оценивались как неоправданно большие. Николо ди Порта с горечью замечает, что «<...> невозможно точно описать, и не слышно когда-либо было, чтобы была заплачена [нами] такая цена» [Agosto, 1977, p. 517].

Недавно С.П. Карповым опубликован документ (датирован 24 марта 1435 г.), проливающий свет на судьбу одного из участников экспедиции и сражения у Солхата 22 июня 1434 г. — Антонио де Пумексана. В поданной им губернатору и Совету старейшин петиции говорится, что Антонио недавно вернулся из Каффы неимущим, куда отправлялся с экспедицией Карло Ломеллини: «В битве у Солхата лишился всего состояния и доспехов, едва спася свою жизнь. Прибыл в Геную тяжело больным и собирался там жить трудом переписывания книг» [Карпов, 1998, с. 25].

Далее в записях Андреа Гатари изображена жуткая картина глумления победителей над останками побежденных: «На следующий день (23 июня) все татары вернулись на поле битвы и со всех трупов срубили головы, взяв себе все, что могли. Им было приказано нагрузить много возов головами и перевезти в указанное место, где из этих голов сложены были две пирамиды. Воспользовавшись этим распоряжением, евреи, бывшие на стороне татар, грабили и уродовали тела христиан, отрубали им головы, со столь же ужасною жестокостью, как и татары» [Колли, 1913, с. 119]. Но можно также представить, какой погром устроили бы наемники Карло Ломеллини, если бы им удалось тогда овладеть Солхатом (тому яркий и печальный пример представляют события в Чембало 8—9 июня 1434 г.).

Имеющиеся многочисленные исторические и этнографические материалы указывают на широкое распространение и длительное использование в военно-политической практике кочевников центральноазиатской степи древнего обычая отрубания голов побежденных противников [Дмитриев, 1999, с. 212—219]. Сохранился он и у мусульман, которым шариат позволяет носить головы погибших в сражении врагов «как для удовлетворения мести, так и для возбуждения ярости неверных» [Гиргас, 1865, с. 14].

Монголы, впервые появившись в Европе в начале 40-х гг. XIII в., продемонстрировали этот обычай на деле после одного сражения в Силезии, где к ним в плен попал герцог Генрих. Полностью раздетого рыцаря заставили кланяться телу убитого монгольского предводителя, а «<..> затем его голову, словно башку барана, отвезли <...> к Батыю и после бросили ее среди голов других убиенных» [Дмитриев, 1999, с. 216].

Рис. 69. «Латинский» меч XIV — начала XV в. из экспозиции Донецкого краеведческого музея (по О.Я. Приваловой, М.Л. Шевцову [1993, с. 60, № 390, рис. 75])

Широкую известность получили башни из «черепов побежденных», сооружавшихся по приказу Тамерлана. Так, например, в 1387 г., после взятия Исфахана, было воздвигнуто несколько башен из отрубленных голов жителей и защитников города [Гийасадин Али, 1992, с. 205]. В 1403 г. Руи Гонсалес де Клавихо (посол короля Генриха III к Тамерлану) вблизи Дамгана видел четыре башни, сложенные из черепов «Черных татар» (туркмен племени кара-коюнлу), побежденных эмиром. При этом он описывает способ возведения башен из голов. «А делали их так: ряд черепов и слой грязи». Подобные сооружения, по его свидетельству, достигали такой высоты, «как можно забросить вверх камень» [Клавихо, 1990, с. 87]. По мнению С.В. Дмитриева, специально занимавшегося изучением данной темы, «инициаторы подобных сооружений хотели получить ту силу, которая суммирует все отдельные силы разных людей, одновременно изымая ее у противника» [Дмитриев, 1999, с. 216].

Таким образом, приведенные и далеко не полные примеры указывают на бытование у тюрок и монголов обычая отрубать головы побежденных ими врагов, что по их представлению должно было способствовать ослаблению противника. В этой связи становятся понятными и первичные мотивы (продиктованные силой обычая) акции, осуществленной татарами 23 июня 1434 г., когда им «было приказано нагрузить много возов головами и перевезти в указанное место, где из этих голов сложены были две пирамиды» [Колли, 1913, с. 119]. Это только еще раз подтверждает осознание обитателями Солхата и Кипчака политической значимости победы, одержанной над генуэзцами, т. к. лигурийцы с 1344 г. были для татар неуязвимыми благодаря оборонительным сооружениям Каффы³.

7 июля у стен Чембало появился отряд татар в 200 всадников, потребовавший от гарнизона сдаться вместе с оружием. Генуэзцы согласились вести переговоры и пообещали прислать для этого своего уполномоченного представителя. После того как татары удалились, пришло известие о перемирии, т. к. «обе стороны выразили желание помириться» [Колли, 1913, 119—120].

Из Каффы в Солхат прибыл посол с предложением выкупа из плена оставшихся в живых генуэзцев (по свидетельству А. Гатари, в плену находилось 42 человека «из жителей Каффы» [Колли, 1913, с. 120]). Первоначально генуэзцы согласны были заплатить за каждого пленного низшего сословия (пополанов) по 600 аспров; среди попавших в плен нобилей, по сообщению татар, не оказалось. Из этого следует, что общая сумма выкупа, предлагавшаяся генуэзцами в начале переговоров, была установлена в пределах 25 200 аспров. Но затем татары потребовали выкуп за каждого пленного в 2000 аспров, надеясь таким образом получить 84 000 аспров или 420 соммо. Переговоры продолжались до 13 июля, когда под Солхатом был заключен мирный договор, и генуэзцам удалось за 50 000 (примерно 250 каффинских соммо) аспров выкупить 25 человек (т. е. по 2000 аспров за каждого [Agosto, 1977, p. 517]).

А. Гатари не дает объяснений по поводу судьбы еще 17 человек. Разъяснения содержатся в письме Николло ди Порта, сообщающего, что «<...> часть [наших людей], захваченных в плен, скончалась [от полученных ран], находясь уже в Солхате, потому что пренебрегла правилами и осталась без оружия и незащищенной, бросив то вооружение, которое так эффективно использовала против Чембало <...>» [Agosto, 1977, p. 516].

Потери после поражения были таковы (не известно точно, сколько погибших в сражении входило в состав корабельных команд, подчинявшихся Карло Ломеллини), что пришлось разоружить две галеры и корабль Бабилано ди Негро [Колли, 1913, с. 120]. Вскоре экспедиционный флот Карло Ломеллини покинул Каффу и отправился в Геную. Дата отплытия из Каффы 17 кораблей в источниках не указывается. Вероятно, это произошло 14 или 15 июля 1434 г., потому что Николло ди Порта уже 20 июля, после беседы с Амвросием ди Казанова, посылает свое сообщение Маттео Ломеллини. Получается, что часть флота, направлявшаяся на Хиос, 19—20 июля сделала остановку в Пере. С учетом того, что весь путь от Каффы до Генуи занимал 2—3,5 месяца, то сам Карло Ломеллини появился в метрополии, по-видимому, не ранее сентября — конца октября 1434 г.⁴

Но не все участники экспедиции, пережившие ужас татарского разгрома, пожелали или смогли сразу вернуться в метрополию. Например, Джакомо ди Промонторио, служивший на флоте под командой Карло Ломеллини, остался при консуле Баттиста де Форнарио и сделался одним из его советников. В Каффе он «со всем усердием трудился ради защиты города от врагов, с успехом занимался сбором аварии, введенной предшественником консула Форнарио», чем снискал к себе большое расположение и получил предложение занять одну из устраивавших его оффиций [Карпов, 1998, с. 32].

Как следует из контекста развития дальнейших событий, происходивших в Газарии, сам Хаджи-Гирей, одержав столь убедительную победу над генуэзцами в битве у Солхата, не смог воспользоваться ее плодами. В том же 1434 г. (более точно определить время трудно) он вынужден был бежать в Литву к своему покровителю Жигимонту Кейстутовичу [Грушевський, 1993, т. IV, с. 318] ввиду приближения войска хана Сайид-Ахмада.

Упоминание об этом событии относится к 838 г. х. (7 августа 1434 — 26 июля 1435 гг.) [Сафаргалиев, 1996, с. 525]. Вернуться в Крым Хаджи-Гирей смог только в 1441/42 г. Так закончился первый, кратковременный, но яркий период его правления Крымским улусом. Впоследствии Хаджи-Гирей смог превратить улус в самостоятельное государство, начав в 845 г. х. (22 мая 1441 — 11 мая 1442 гг.) чеканку собственной монеты в городе Крым (Солхат) [Лебедев, 1990, с. 143, рис. 2, 36; 147, табл. 2].

Генуэзцам, так неудачно выступившим против Хаджи-Гирея с оружием, удалось добиться большего путем интриг и тайной дипломатии, временно устранив с политической арены энергичного молодого чингизида. Особого внимания в связи с рассматриваемой темой заслуживает один из сюжетов, помещенных во второй части письма Николо ди Порта, касающийся непосредственно ведения переговоров с Хаджи-Гиреем: «После случившегося с нашими [людьми] позорного возвращения. Капитан (Карло Ломеллини — В.М.) стал приводить все в порядок, хорошо продумав дальнейший ход действий. Он обратился с письмом к Императору [татар] (Хаджи-Гирею — В.М.) с предложением встретиться [для переговоров]. После он на совещании говорил, что этот Император озлоблен и поэтому настроен враждебно по отношению к нам, а так как он опытный в ведении государственных дел человек, то может причинить нам большой вред. По этой причине, именно сейчас, когда его власть сильна, необходимо быть осторожными и предусмотрительными» [Agosto, 1977, p. 517]. Здесь мы впервые встречаем личностную характеристику Хаджи-Гирея как политического лидера Крыма того времени, вполне подтвержденную событиями 40—50-х гг. XV в., когда хан неуклонно придерживался антигенуэзской политической ориентации.

Вообще в период военной кампании 1434 г. наблюдается дипломатическая активность лигурийцев в бассейне Черного моря. Первоначально Карло Ломеллини до 4 июня 1434 г. удается заключить договор с эмиром Синопа Спендияром (Исфендияром), которому были прощены суммы ущерба, нанесенного им генуэзцам [Карпов, 1998, с. 30].

К 1434 г. между генуэзцами и Иоанном IV оставался неурегулированным конфликт из-за отказа императора уплатить долг своего отца (3000 дукатов) за покупку товаров у Тома ди Тротиса. При этом сам купец оказался в тюрьме, а выданный ранее залог отнят. Поэтому консул Каффы Баттиста ди Форнарио и Карло Ломеллини получили специальное поручение — добиться возвращения долга или хотя бы залога, с правом применить силу, если того потребуют обстоятельства [Jorga, 1899, VI, p. 127; Карпов, 1981, с. 112]. Судя по всему, вопрос был решен путем переговоров, потому что столкновения между Трапезундом и Каффой не произошло [Карпов, 1981, с. 112].

В качестве посла Карло Ломеллини к Иоанну IV был направлен Маттео Дориа (burgensis Каффы). По-видимому, послу не удалось решить всех поставленных перед ним задач, а это дало повод для распространения его «завистниками» слухов о том, что «он получил от трапезундского императора 400 турецких дукатов». Предпринятая Карло Ломеллини попытка выяснить «распространителей» клеветы не дала никаких результатов. Сам Маттео не смог достаточно убедительно доказать ложность их происхождения. «Клевета при жизни Маттео Дориа не имела последствий, в том числе и со стороны Миланского герцога. Но после смерти Маттео клевета распространялась все шире, и дож вместе с оффицией Романии написали тогдашнему консулу Каффы Паоло Империале, чтобы он взыскал эти 400 дукатов из имущества покойного Маттео Дориа. Однако консул отказался это сделать, сочтя обвинения не доказанными. Затем он взыскал сумму с душеприказчиков покойного Маттео Дориа и со счетов Маттео и его дебиторов в банках Каффы, однако отказывался передать деньги коммуне Генуи до тех пор пока его доверенное лицо в Генуе, Андреа Бартоломео Имперьяле, не был принужден уплатить эти 400 дукатов и много более» [Карпов, 1998, с. 44].

Десять лет спустя после описываемых событий Андреа Бартоломео Империале и трое сыновей Дориа — Лука, Марко и Чезаре — подали дожу и Совету старейшин Генуи петицию (датирована 17 апреля 1447 г.). В ней содержалась просьба «снять обвинения с покойного Маттео Дориа и возвратить наследникам как эти 400 дукатов, так и то сверх этого, что было снято с его счетов». Но, сложившееся на основании одних только слухов, предубежденное мнение было еще столь прочным, что после прочтения и обсуждения на совете петицию отклонили [Карпов, 1998, с. 43—44]. Таким образом, Маттео Дориа, несмотря на предпринятую попытку его друга и сыновей и на то, что его вина (получение «подарка» от Иоанна IV в 400 дукатов) не была доказана, не был реабилитирован.

Мирный договор, подписанный с татарами (не известно с кем именно) 13 июля в Солхате, очевидно, не касался взаимоотношений Каффы и Феодоро, т. к. обе стороны продолжали пребывать в состоянии войны до 1441 г. Владетель Мангупа потерял не только Чембало, но и Каламиту. Вероятно, генуэзцы также сожгли и разрушили замок у селения Фуна, где раскопками выявлен слой пожара (рис. 70) с татаро-генуэзским аспром 20—30-х гг. XV в. времени второго правления Улу-Мухаммеда — 1428/29—1436 гг. и Миланского герцога Филиппо Мария Висконти — 1421—1435 гг. Средний сын Алексея I (Старшего) Олобо, захваченный Ломеллини в Чембало, вероятно, находился в плену в Каффе, если не был выдан Хаджи-Гирею⁵.

Как уже отмечалось, перед самым появлением генуэзского флота в Черном море Алексей I (Старший) отправился в Трапезунд. Именно там его и застали происходившие в Газарии события военной кампании лета 1434 г. Вероятно, правитель Мангупа, узнав о готовящейся в Генуе экспедиции, прибыл в Трапезунд, где надеялся не только найти примирение со своими родственниками и близкими (?), но и заручиться поддержкой со стороны Иоанна IV, в которой он в это время крайне нуждался. Но трагедия в Чембало и Готии произошла настолько быстро, что ни он, ни император Трапезунда не смогли предпринять сколько-нибудь действенных мер для ее предотвращения.

Рис. 70. Поливные сосуды из слоя пожара 1434 (?) г. в помещении IX крепости Фуна

Кроме того, согласно сведениям, полученным Николло ди Порта от Амвросия ди Казанова, после победы над владетелем Феодоро в Чембало и Каламите, флот под командованием Карло Ломеллини должен был отправиться к Трапезунду. Но данный поход не состоялся из-за поражения, которое потерпели генуэзцы 22 июня 1434 г. под Солхатом [Agosto, 1977, p. 516].

В связи с рассматриваемой темой следует, вероятно, обратиться к свидетельству еще одного источника касающегося семейной истории Мангупского дома и получившего в литературе название «Номофилакса Иоанна Евгеника песнь над гробом княжича». Впервые на русском языке оно было издано Д.С. Спиридоновым [Спиридонов, 1928, с. 93—99]. Эпитафий, написанный Иоанном Евгеником, освещает скорбное событие — безвременную кончину первого внука владетеля Мангупа, сына Иоанна и Марии, Алексея. Д.С. Спиридонов обосновал свое мнение, что местом, где было произведено погребение усопшего и при котором присутствовали его родители и дед, являлся Трапезунд. Но значительные затруднения вызвала возможность сколько-нибудь точно определить время описываемых событий. Исследователь предположительно отнес их к 1446/47 гг. [Спиридонов, 1928, с. 98—99].

Он отметил, что стт. 78—81 «связаны мыслью о том, что хотя смерть мальчика была для родителей большим горем, но что этому предшествовали непосредственно и другие несчастья» («Неужели по пламенности родительской любви (78) должна была испытать и этот страшный удар (79), пережить горечь и этой скорби (80) избранная чета его родителей? (81)» [Спиридонов, 1928, с. 95]).

Родители покойного Алексея не надеются в скором будущем вернуться на родину. Поэтому для утешения своего горя они распорядились изобразить над могилой портрет умершего ребенка (если внук Алексея I (Старшего) родился в 1427 г., то в момент смерти — 1434 г. — ему было примерно 7 лет), сопровождавшийся стихами [Спиридонов, 1928, с. 95, 98].

На основании имеющихся данных, якобы содержащихся в эпитафии, Спиридонов счел возможным хронологически увязать их с политическими событиями 1447 г., когда побережье Готии подверглось нападению турецкого флота Мурада II [Спиридонов, 1928, с. 98]. Но с предложенной им датировкой источника и событий вряд ли можно согласиться по следующим соображениям. Дело в том, что Алексей I (Старший) скончался до мая 1447 г., о чем свидетельствует генуэзский документ, датированный 2 мая 1447 г. В нем говорится, что в Каламите и Феодоро в данное время правили «вместе с Олобеем и другие сыновья покойного Алексея» (cum Olobei et ceteris filiis condam Alexii) [Jorga, 1899, III, p. 216].

Единственные надежно датированные сведения о пребывании владетеля Феодоро в Трапезунде относятся только к июлю 1434 г. В эпитафии речь идет о переживаемых несчастьях, которые непосредственно предшествовали смерти мальчика (стт. 78—81). Поэтому больше оснований связывать события, нашедшие отражение в сочинении номофилакса Иоанна Евгеника, с карательными действиями генуэзцев в июне 1434 г. в Таврике и приведшие к разгрому некоторых селений Готии, Грозони, Чембало, Каламиты, гибели и пленению многих людей.

В.А. Сидоренко считает предложенную Д.С. Спиридоновым широкую датировку эпитафии (1440—1448 гг.) [Спиридонов, 1928, с. 98] достаточно убедительной [Сидоренко, 1993, с. 159]. Однако по его мнению, погребение внука Алексея I (Старшего) было произведено не в Трапезунде, а в Готии в храме «Донаторов», расположенном рядом с замком Черкес-Кермен (Кыз-Куле), где на одной из стен «находятся изображения двух супругов по сторонам Христа и их троих детей» [Домбровский, 1966, рис. 5, 14, 15; Сидоренко, 1993, с. 158] (рис. 71—75).

Но О.И. Домбровский считал возможным датировать «портрет княжеской семьи» XIII или даже XII вв. [Домбровский, 1966, с. 33]. При этом он отмечал многослойность представленной здесь фресковой композиции, которая, появившись в конце XII—XIII в. (роспись конхи апсиды и изображение всадника), «не раз переделывалась и складывалась постепенно до середины или даже конца XIV в.» [Домбровский, 1966, с. 33].

Подобное заключение не является бесспорным. Например, еще Н.И. Репников первоначально относил время высечения пещерной церкви ко второй половине XIV в. [Репников, 1932, с. 122], а затем предложил более конкретную дату — 80-е гг. XIV в. [Репников, 1940, с. 77]. Именно эту точку зрения впоследствии поддержал Ю.М. Могаричев [Могаричев, 1997, с. 53]⁶.

Таким образом, предложенная В.А. Сидоренко трактовка места и времени написания эпитафии требует дальнейшей разработки и более весомой аргументации. Необходимо доказать датировку фресок храма «Донаторов» именно 40-ми гг. XV в., и ее синхронность с сочинением номофилакса Иоанна Евгеника, а также его пребывание в Готии в это время.

Примечания

1. В итальянской историографии ответственным за несчастный исход экспедиции считался Карло Ломеллини [Agosto, 1977, p. 509, прим. 1].

2. Подобная беспечность русских войск привела к разгрому их ополчения на р. Пьяне 2 августа 1377 г. Воеводы, полагая, что татары находятся далеко, «<...> начаша ходити и ездити во охабнех и в сарафанех, а доспехи своя на телеги и в сумы скуташа, рогатины и сулицы и копья не приготовлены, и инии еще не посажены быша, такожде и щиты и шоломы <...>» [ПРСЛ, т. XI, с. 27].

3. Точное место возведения башен из отрубленных голов генуэзцев, погибших во время боя 22 июня 1434 г., не установлено. На гребне хребта Биюк-Эгет, где непосредственно произошло сражение, в настоящее время видна цепь курганов, дату которых предположительно можно отнести к эпохе бронзы — раннему железному веку. Современная высота некоторых из них достигает 2—3 м.

4. Собственную (хотя и со ссылками на работы Л.П. Колли, А.А. Васильева и А. Агосто) и во многом произвольную трактовку итогов экспедиции Карло Ломеллини дает М.Г. Крамаровский: «Однако планам феодоритского князя, стремившегося получить выход к морю, не суждено было сбыться. Уже в июне коммуна Каффы призвала против восставшей крепости эскадру из Перы под руководством Бартоломео ди Леванто. Поскольку феодоритам удалось удержать Чембало, в марте 1434 г. для возвращения Чембало из Генуи была отправлена другая эскадра (20 кораблей) под руководством адмирала Карло Ломеллино. Уже в начале июля бунт был подавлен. В письме адмирала из Каффы в Геную от 9 июня в списке побед значатся Чембало, Каламита, Брозони и вся Готия (tota Gotia). По замыслу Каффы, вслед за феодоритами должна была настать очередь союзника Алексея — Хаджи-Гирея. Сражение состоялось 22 июня у селения Карагоз. Экспедиционный отряд из 10 тысяч пехотинцев с обозом из 700 повозок был атакован на марше конницей Хаджи-Гирея и разбит; погиб и Ломеллино. По мирному договору от 13 июля генуэзцы обязались очистить гавань от судов эскадры, разоружить две гребные галеры и еще одно судно, выплатить Солхату 100 000 аспров за 25 пленных латинян (выделено мной — В.М.). В сущности, это последняя ордынская победа в Крыму» [Крамаровский, 2003, с. 523]. Автор явно невнимательно ознакомился с работой А. Агосто и поэтому допускает ряд неточностей, способных ввести читателя в заблуждение. Во-первых, Алексей I (Старший) к 1433 г. имел выход к морю, владея портом и крепостью Каламитой. Во-вторых, «бунт» в Чембало и Готии был подавлен уже к 12 июня, когда Карло Ломеллини с войсками прибыл в Каффу. В-третьих, письмо своему брату Маттео Карло Ломеллини отправил 9 июля (т. е. после сражения у с. Карагоз), а не 9 июня. В-четвертых, Карло Ломеллини не погиб во время боя с татарами 22 июня, т. к. продолжал командовать своими войсками, писать письма, вести переговоры и, в конце концов, после своего возвращения в Геную, получил титул «Золотого Кавалера». В-пятых, условия договора (как и сам его текст) с татарами не известны. И поэтому все написанное по этому поводу М.Г. Крамаровским является ничем не подтвержденным вымыслом автора.

5. Но это только предположение, не подтвержденное свидетельствами каких-либо источников, кроме того, что между этими двумя правителями на протяжении последующих лет сохраняются дружественные отношения [Бертье-Делагард, 1918, с. 36].

6. О храме «Донаторов» см. также [Гайдуков, Джанов, Карнаушенко, 2002, с. 125—132; Волконская, 2004, с. 134—138].