3.4.2. Укрепление границ Феодоро в 30—40-х гг. XV в. Замки Готии

Владетеля Феодоро Алексея I (Старшего) явно не удовлетворяли результаты войны, потому что он не только не смог удержать Чембало, но и на несколько лет потерял Каламиту. Стремясь отрезать полностью выход феодоритов к морю, генуэзцы начали перестраивать крепость в устье реки Черной. Ими была реконструирована северная линия обороны, где располагался главный вход в укрепление, подвергшийся кардинальной перестройке. Въездная башня приобретает U-образные очертания плана. На уровне второго яруса сооружается галерея, а ее верхнюю боевую площадку венчают кремальеры — зубцы с завершением в виде ласточкина хвоста (рис. 47: 1, 2; 48; 49: 2)¹. К башне № 2 с внешней стороны делается дополнительная пристройка, после чего она обретает полукруглую форму. При этом были закрыты амбразуры более раннего сооружения (20—30-х гг. XV в.) (рис. 51: 2; 76; 77).

Рис. 76. Башня № 2 крепости Каламита: 1 — вид изнутри (с юга); 2 — вид с юго-запада на внутреннюю часть башни со следами перестройки 30—40-х гг. (?) XV в.

Подтверждением строительной деятельности лигурийцев на данном памятнике, традиционно приписываемой османам [Бертье-Делагард, 1886, с. 187—190; Филиппенко, 1996, с. 149—150], является находка на территории Каламиты фрагмента закладной плиты с генуэзскими гербами [Oderico, 1792, p. 212, tav. XV; Мурзакевич, 1837, с. 61; Латышев, 1896, с. 47; Maggiorotti, 1933, p. 260, fig. 207], На плите были изображены герб Генуи и коронованный лев, держащий в лапе лилию или звезду. Латинская геральдическая символика сопровождалась более поздним греческим (расположен между ветвями креста) текстом: «<...> гербы генуэзцев в крепости Инкерман» [Латышев, 1896, с. 46—47]. Под надписью помещена и дата, выдающая в ее авторе человека мало сведующего в летоисчислении, принятом в странах западной Европы — «MCCCCLXVV». Не вызывает сомнений то, что кем-то была сделана попытка вывести дату, относящуюся ко второй половине XV в. — 1462 (MCCCCLXVV), 1464 (MCCCCLXIIII) или 1465 (MCCCCLXV)² гг. Но Каламита в это время принадлежала феодоритам, а «Инкерманом» она стала называться турками уже после 1475 г.

Рис. 77. Щелевидные амбразуры башни № 2 крепости Каламита второго строительного периода (1425—1433? гг.), перекрытые полукруглой башней (четвертый строительный период): 1 — вид на «восточную» амбразуру; 2 — вид изнутри на «западную» амбразуру

Однако закладные плиты с латинскими надписями и геральдическими символами какого-либо аристократического рода из Лигурии, вероятнее всего, могли быть датированы только в пределах июня 1434 — ноября 1441 гг. (т. е. MCCCCXXXIV — MCCCCXXXXI). Следует также учитывать широкую популярность таких геральдических символов, как «лев» и «лилия» [Oswald, 1984, s. 255—256, 259—260].

Рис. 78. Блок нуммулитового известняка из башни № 5 крепости Каламита с изображениями парусных кораблей XV в. (по [Романчук, Быков, 1981, рис. 1—8])

Например, львы помещены на щитах с надписями консула Румбальдо Гварко из Солдайи 1394 г. и Джованни Гаспарино д'Асте в Каффе (не датирована) [Юргевич, 1863, с. 166—167, 172, табл. № 15, 31]. Поэтому поиски «владельца» или восстановителя Каламиты в 1434—1441 гг. могут увести нас от рассмотрения основной темы, оставаясь при этом на уровне слабо аргументированного предположения. К сожалению, давно потерян сам фрагмент с изображениями, а остальная часть с латинским текстом не найдена.

Рис. 79. Изображение № 1 латинского парусного корабля XV в. на каменном блоке из башни № 5 крепости Каламита

Следует также отметить, что в опубликованных документах массарии Каффы этого времени отсутствуют сведения о выделении оффициалами фактории средств на обустройство крепости в устье р. Черной. Это позволяет считать, что проведенные здесь в 30-х — начале 40-х гг. XV в. строительные работы проводились за счет частного лица (либо группы лиц)³.

Тем не менее, до осени 1441 г. генуэзцы, очевидно, не успели усилить восточный участок обороны города, и он оставался не реконструированным до захвата Каламиты турками в 1475 г. Поэтому четвертый строительный период на укреплении можно предположительно связывать с деятельностью генуэзцев в 1434—1441 гг.

Рис. 80. Изображение № 2 латинского парусного корабля XV в. на каменном блоке из башни № 5 крепости Каламита

По всей видимости, к этому же времени следует отнести и изображения парусных кораблей, обнаруженных в башне № 5 при реставрационных работах, проводившихся Херсонесским музеем в 1968 г. [Романчук, Быков, 1981, с. 143—146, рис. 1—8]. На двух каменных блоках, изготовленных из нуммулитового известняка, острым предметом нанесены изображения 8 судов. Среди них явно определяются 3 навы, 2 галеры и барка. Навы двухпалубные с одной или двумя мачтами. На носу и корме борта приподняты, на них четко видны надстройки (кастли) [Карпов, 1994а, с. 20—21]. Паруса убраны (очевидно, корабли стоят на рейде в порту), поэтому достаточно подробно изображены детали такелажа. Но отсутствие флагов или вымпелов, не позволяет ответить на вопрос о государственной принадлежности судов (рис. 47: 5; 78—83).

Каламита в XV в. часто посещалась не только торговыми кораблями, в ее порт неоднократно заходили и военные эскадры. Например, здесь, вероятно, побывали три венецианские галеи Андреа Лоредана во время осенне-зимней навигации 1431/32 гг.(?) и корабли Карло Ломеллини в июне 1434 г.

Рис. 81. Изображение № 3 латинского парусного корабля XV в. на каменном блоке из башни № 5 крепости Каламита

Художник, оставивший на стене крепостной башни свои творения, был хорошо знаком с устройством кораблей различных типов и, по-видимому, мог рисовать с натуры. Следует также отметить, что из множества обнаруженных в Крыму граффити с изображениями кораблей, каламитские — наиболее реалистичны. Детальное их изучение может позволить в высокой степени точно реконструировать устройство данных типов судов, совершавших в XV в. навигацию в Черном море.

Известные мне опубликованные генуэзские источники 1434—1441 гг. ничего не сообщают о времени возвращения Алексея I (Старшего) из Трапезунда в Феодоро. Косвенно на то, что он прибыл в Готию и возобновил борьбу с Каффой в 1437 г., могут указывать происходившие в это время (1437—1438 гг.) события. Во-первых, в 1437 г. в Трапезунде по распоряжению Иоанна IV была захвачена генуэзская нава. Ее патрон — Мервальдо Спинола (civis Каффы) — оказался в заточении, а товары конфискованы (вскоре корабль из-за небрежности подданных императора разбился о скалы и затонул). Совладелец судна и товаров Филиппо де Мелоде, «узнав об этом насилии, <...> обратился к консулу Каффы и добился от него, чтобы императору были написаны письма с требованием восстановления правосудия. Филиппо отправился в Трапезунд и представил императору эти письма, однако тот не прочитал, не выслушал Филиппо, не оказал ему правосудия, удерживая Мервальдо Спинола в то время в карцере и освободив его лишь на основании определенных обещаний» [Карпов, 1998, с. 34].

Рис. 82. Изображение галеры и барки на каменном блоке из башни № 5 крепости Каламита

Для нас данный эпизод интересен тем, что фиксирует начало обострения отношений между генуэзцами и Трапезундской империей, которые со временем выльются в вооруженный конфликт. Во-вторых, что вполне вероятно, именно в ответ на враждебные действия Иоанна IV оффициалы Каффы способствуют организации нападений в 1438 г. на земли Алексея I (Старшего) генуэзских кораблей под командованием Бабилано ди Негро и Габриеле де Мари.

Надо полагать, что и сам Алексей после своего возвращения в Готию, принимая во внимание его деятельный характер, не оставался в стороне от происходивших политических событий, предпринимая необходимые и возможные (в сложившихся военно-политических условиях) меры по защите владений Феодоро от нападений генуэзцев. Учитывая, что в это время им была утрачена Каламита, где генуэзцами (?) организовываются ремонтно-восстановительные работы, Алексей вынужден был позаботиться об обороне своего государства и, прежде всего, столицы.

Рис. 83. Прорисовка изображений галер и барки на каменных блоках из башни № 5 крепости Каламита

С создавшейся на данный период обстановкой можно предположительно связывать и возведение на Мангупе второй линии обороны общей протяженностью около 800 м и усиленной 8 башнями. А.Г. Герцен склонен датировать это грандиозное по своим масштабам строительное мероприятие 60—80-ми гг. XIV в., основываясь на данных двух надписей, упоминающих Хуйтани и Чичикия [Герцен, 1990, с. 145—146].

К сожалению, исследователь, несмотря на продолжительное изучение памятника, не приводит для подтверждения своей точки зрения каких-либо материалов, полученных в ходе археологических раскопок. Поэтому предлагаемая им периодизация строительства второй линии обороны города выглядит отвлеченно и не учитывает реальных архитектурных особенностей памятника. Даже при внешнем сравнении кладки первого строительного периода второй оборонительной линии Феодоро обнаруживают свое ближайшее сходство с конструктивными элементами (вплоть до мельчайших деталей) с крепостными сооружениями Каламиты (рис. 84—88).

Рис. 84. Юго-западная башня второй линии обороны Феодоро, отсекающая от плато Мангупа мыс Чамну-Бурун: 1 — вид с запада; 2 — вид с юго-востока

Особую значимость в организации обороны на подступах к Мангупу приобретают в это время три замка, расположенные у стратегически важных путей, ведущих к городу. На востоке это Керменчик (находится в 15 км от столицы), на западе — Черкес-Кермен (стоит на дороге, пролегающей через Мекензиевы горы — «Кок-агач» [Паллас, 1999, с. 55] из Каламиты в Феодоро) и Сандык-Кая (прикрывает южное направление, связанное с Приморской Готией и поселениями Байдарской долины).

Керменчик (рис. 89) расположен в 0,5 км к юго-западу от с. Высокое (б. Юхары-Керменчик). Впервые о нем упоминает П.И. Кеппен [Кеппен, 1837, с. 300—301]. Более детальное описание памятника сделано в конце XIX в. А.Л. Бертье-Делагардом, датировавшим крепость (основываясь исключительно на характерных особенностях кладки оборонительных стен) XIII—XIV вв., интерпретируя ее как убежище [Бертье-Делагард, 1899, с. 29—32]. Против такого определения справедливо возражал Е.В. Веймарн, называвший Керменчик «феодальным замком» [Веймарн, 1955, с. 68]. А.Л. Якобсон предложил более раннюю дату — X в., но при этом не привел каких-либо убедительных аргументов [Якобсон, 1970, с. 16]. Обследование Керменчика в 1980, 1985, 1990 гг. дало подъемный материал, представленный в основном фрагментами красноглиняной поливной керамики, периода не ранее конца XIII и последней четверти XV в. [Мыц, 1991а, с. 130]⁴.

Рис. 85. Юго-западная башня второй линии обороны Феодоро (вид с юго-запада)

Руины замка занимают вершину скалистой возвышенности (наибольшая протяженность с юга на север составляет 100 м, с запада на восток — 40 м, общая площадь укрепления 0,31 га), доступ на которую возможен со всех сторон (рис. 89). Поэтому строители вынуждены были возвести крепостные стены по периметру протяженностью в 230 м. С наиболее пологой южной стороны находилась четырехугольная в плане (6,0×8,0 м) башня-донжон [Мыц, 1991а, с. 130, рис. 25, 1]. Вход в замок располагался в 20 м к востоку от башни. Оборонительные стены сложены из бута на песочно-известковом растворе с применением деревянных связей. На юго-западном участке фрагмент куртины сохранился на высоту 6,80 м. У основания ширина стены составляет 1,50—1,70 м, а вверху (на уровне парапета) она сужается до 1,20—1,50 м. Здесь же отмечена и нижняя часть парапета шириной 0,70—0,90 м, высотой до 0,50 м.

Располагая этими достаточно полными данными, можно реконструировать высоту куртины с парапетом на уровне 8,70—8,80 м. Для размещения защитников на боевой площадке крепостной стены были устроены деревянные подмостки, от которых в монолите куртины видны круглые в сечении гнезда.

Рис. 86. Руины крепостной стены второй линии обороны, отсекающей от плато Мангупа мыс Чамну-Бурун (вид с юго-запада)

Черкес-Кермен (известно также под названием Кыз-Куле) находится в 6 км к юго-западу от с. Красный Мак (б. Ашага-Каралез) на северной оконечности плато Топшана (рис. 71: 2; 90; 91). Этот памятник отмечает в своих путевых заметках (1793/94 гг.) П.С. Паллас: «...в некотором отдалении [около трех четвертей версты от дороги] видна башня старого укрепления, называемого татарами Черкез-Кермен давшая свое название близлежащей деревне, где прежде жили греки, теперь же живут только татары» [Паллас, 1999, с. 54]. Обследование замка, с фиксацией сохранившихся здесь архитектурных остатков, в 1821 г. провели Е. Келлер и Е. Паскаль [Келлер, 1872, с. 390]. Первое краткое описание крепости сделано П.И. Кеппеном, который, ссылаясь на сообщение Мартина Броневского (1578 г.), заключает: «Черкес-Кермен замок новый, построенный турками» [Кеппен, 1837, с. 252]. По этому поводу высказал свои возражения Г.Э. Караулов, считавший укрепление византийской постройкой и сравнивавший его, без каких-либо на то оснований, с городищем Vl(?)—XIII вв. на мысе Кулле-Бурун (Сюйрень) [Караулов, 1861, с. 1—24; 1872, с. 60—61].

П.С. Паллас, а вслед за ним и Ф. Дюбуа де Монпере, связывали строительство крепости с черкесами (адыгами) на основании услышанного от местных жителей предания [Паллас, 1881, с. 37, 82; 1999, с. 54, прим. 54; Dubois de Montpereux, 1843, p. 290]. П.И. Кеппен считал, что пребывание черкесов в этом районе «только догадка, основанная на недоразумении» [Кеппен, 1837, с. 251—252]. Название данного памятника, как он считал, происходит от имени Черкеса (Кути-Бея или Кутлуг-бея), встречаемого в договорах татар с Каффой 1381 и 1387 гг. [Кеппен, 1837, с. 82, 85, 260]. Г.Э. Караулов также утверждал, что Дюбуа де Монпере ошибочно приписывал постройку крепости черкесам, забывая при этом отметить точку зрения П.С. Палласа [Караулов, 1872, с. 60].

Рис. 87. Детали кладки юго-западной башни второй линии обороны Феодоро: 1 — кладка средней части башни; 2 — основание башни (вид с запада)

В 1933 г. У.А. Боданинским в укреплении была раскопана часовня размером 7,50×4,50 м. Стены толщиной 0,80 м возведены из бута на глине. Храм ориентирован апсидой на восток (85°), пол глинобитный. В часовне открыто две гробницы с потревоженными погребениями. Рядом с церковью обнаружены еще 4 аналогичные гробницы, ориентированные по оси запад — восток. Их размеры — 2,0×0,60×0,70—0,90 м. Памятник оказался однослойным. Мощность культурных напластований на исследованном участке составляла 0,37—0,50 м. Археологический материал (в основном фрагменты поливной и неполивной керамики), найденный при раскопках, относится к XV в., однако У.А. Боданинский датировал постройку замка X в. [Боданинский, 1935, с. 81—87]. На основании данных, полученных в ходе раскопок 1933 г., Н.И. Репников время возведения крепости определял в пределах XIV—XV вв. [Репников, 1940, с. 76—77], а Е.В. Веймарн предлагал более широкую датировку памятника — XI—XIV вв. [Веймарн, 1966, с. 80].

С трех сторон территория городища замкнута вертикальными обрывами, достигающими в некоторых местах 15—20 м. С юга укрепление соединено с остальной частью плато узким перешейком. По нему к въездной башне ведет вырубленная в скале дорога шириной 2,50 м. По обеим сторонам дорожного полотна высечены каменные парапеты с рядами углублений для деревянных стоек ограждения. Дорога подходит к скальной расселине (со следами дополнительной подрубки склонов) шириной немногим более 5,0 м. В ее противоположных бортах видны гнезда для крепления массивных бревен, служивших основанием для деревянного стационарного моста.

Рис. 88. Вторая линия обороны Мангупа в верховье балки Табана-Дере: 1 — сохранившийся участок стены; 2 — в основании видна кладка первого («феодоритского») строительного периода (вид с юго-востока)

У края северного борта расселины, точно по оси подъезда к крепости, находится воротная башня замка (рис. 91; 92; 93). Ее внешние размеры в основании 6,20×6,30 м, при толщине стен 1,10—1,20 м (внутреннее пространство представляет собой квадрат со сторонами равными 3,90 м). Современная высота строения 7,80 м. Сложена в основном из бута с подтесанной лицевой стороной на известковом растворе с добавлением толченой керамики.

В южной и северной стенах башни находятся две стрельчатые арки разной ширины и высоты. Высота арки южного фасада достигает 4,0 м при ширине 2,60 м, а северного — соответственно 4,60×3,0 м. Верх башни разрушен. С внутренней стороны в стенах видны пазы для деревянных балок от настила боевой площадки (на высоте 6,80 м от основания). Это дает возможность достаточно точно реконструировать габариты утраченной верхней части башни. По всей вероятности, она имела шатровое перекрытие, покоившееся на парапете с окнообразными бойницами. Вся эта конструкция по высоте, видимо, не превышала 6,0 м. В таком случае, общая высота въездной башни Черкес-Кермена составляла около 13,0—13,50 м (рис. 93) [Кирилко, 2001, с. 293—297, рис. 6].

Рис. 89 План Керменчика XV в.: а — хорошо сохранившийся участок оборонительной стены замка; б — руинированные стены; в — место разведывательного шурфа 2006 г.

С восточной стороны к башне примыкал парапет с зубцами высотой 2,0 м и шириной 0,90—1,0 м. Эти параметры устанавливаются по «постелям», прослеживаемым по краю обрыва и впускным камням, которые выступают за плоскость восточного фасада, что указывает на единовременное возведение парапета и башни. По кромке обрывов всего укрепления имеются гнезда для стояков, служивших основой забора, предохранявшего от случайного падения и защищавшего от стрел (видимо, ограждение представляло собой обычную турлучную конструкцию с глиняной обмазкой).

Протяженность крепостной территории с юга на север 225 м, с востока на запад — 75 м. Под застройку также использовалась площадка, расположенная с восточной стороны от основной части плато и несколько ниже (перепад высот достигает 1,50—5,0 м). На нижнюю площадку ведут две вырубленные в скале лестницы. С севера возможный доступ на территорию укрепления преграждала стена длиной 13,0 м и шириной 1,10—1,20 м, разрушенная в настоящее время почти до основания. Площадь защищенной территории замка составляет 1,38 га.

Рис. 90. План феодоритского замка XV в. Черкес-Кермен

Наиболее значимым среди укреплений, входивших в систему обороны Феодоро в XV в., как по размерам, так и по сложности фортификационных сооружений, являлся замок на г. Сандык-Кая (рис. 94: 1). Крепость расположена в 2,5 км к югу от с. Поляна (б. Маркур). Впервые обследование памятника в 1938 г. провел В.П. Бабенчиков, датировавший городище XIII—XIV вв. и относивший его к укреплениям замкового типа [Репников, 1940, с. 252—253]. Такого же мнения придерживался и О.И. Домбровский, но время существования здесь средневековой крепости определял в пределах X—XV вв. [Домбровский, 1966, с. 67]. А.Л. Якобсон без каких-либо оснований классифицировал памятник как сельское укрепленное поселение VIII—X вв. [Якобсон, 1970, с. 17, 171]. При неоднократном визуальном обследовании территории крепости был получен материал не ранее XIII (?) в. Разрушен замок, очевидно, в последней четверти XV в. при захвате Крыма турками. Об этом достаточно убедительно свидетельствуют находки в развалах стен построек фрагментов красноглиняных поливных сосудов, идентичных обнаруженным в верхних слоях тотальных пожаров 1475 г. Алушты, Фуны и Мангупа.

Укрепление занимает вершину отдельно стоящей скалы, вытянувшейся с юго-запада на северо-восток. Размеры крепостной площадки 220×80 м (общая площадь составляет 1,38 га). Почти со всех сторон возвышенность окружена обрывами высотой от 5 до 30 м. Но с запада и юго-востока обрывы не столь высоки, поэтому на вершину скалы проникнуть довольно легко. В этих местах были возведены стены, сложенные из крупного бута на известковом растворе.

Рис. 91. Руины башни Черкес-Кермен. Ф.И. Гросс; 1846 г. (по М. Мальгиной [2006, № 172])

Оборонительная система замка состояла из трех линий крепостных стен с шестью прямоугольными башнями относительно небольших размеров — 5,0×4,50 м, пять из них, по всей видимости, были открытого типа. Наиболее мощная стена составляла внешнее кольцо обороны (общая протяженность 360 м, толщина 1,90—2,20 м, сохранилась в некоторых местах до 2,0—3,0 м). Внутрикрепостная территория дополнительно была разделена на три части двумя стенами. «Нижняя» куртина длиной около 60 м отгораживала юго-западную часть городища, а «верхняя» протяженностью 105 м — северо-восточную. Толщина этих стен составляет 1,20—1,40 м, сохранились в высоту до 1,20—1,50 м.

Расположение башен было хорошо продумано. Три из них находились на западном участке обороны (одна стояла у входа, другая замыкала северный, а третья — западный фланг). Расстояние между ними составляло около 30 м. Две башни располагались на восточном и юго-восточном участке внешнего кольца крепостных стен, а шестая была поставлена у входа на верхнюю площадку укрепления в 60 м от башен № 2 и № 4. Подобное размещение башен позволяло их защитникам принимать участие в обстреле крепостного полигона по всему периметру стен, и в то же время эффективно использовать их в обороне каждого из трех секторов [Мыц, 1991а, с. 133—134, рис. 12, 1]. Если при штурме удавалось преодолеть преграду восточного или юго-восточного участка обороны, то нападающие неминуемо оказывались в своеобразном «каменном мешке».

Рис. 92. Воротная башня XV в. замка Черкес-Кермен (Кыз-Куле): 1 — южный (внешний) фасад с арочным проемом ворот; 2 — поперечное сечение башни по оси проезда; 3 — план башни; 4 — северный (внутренний) фасад башни с арочным проемом (по У.А. Боданинскому с дополнениями В.П. Кирилко [2001, рис 5])

В укрепление вело два входа — с запада и востока. Главным был западный, потому что к нему подходит колесная дорога. К восточному проходу выводит узкая тропа, идущая по скальным уступам. Здесь, видимо, находилась вылазная калитка (потерна).

Поверхность скалы, на которой размещались строения замка, относительно ровная с небольшим уклоном к юго-западу и юго-востоку. Внутрикрепостная территория была плотно застроена: на поверхности выделяются руины нескольких десятков построек, некоторые были довольно больших размеров. На северной оконечности скалы находился некрополь. Центральное место в нем занимала небольшая часовня, стоявшая над гробницей, вырубленной в скале, причем ее борта дополнительно были облицованы бутовым камнем на известковом растворе и оштукатурены. Стены церкви не сохранились (план прослеживается по подтескам на скале). У восточного обрыва видны вырубленные в скале гробницы. Некоторые из них также облицованы бутовым камнем, положенным на извести. Все погребальные сооружения ограблены. Среди каменных завалов строений встречаются обломки средневековых «однорогих» надгробий.

Рис. 93. Воротная башня замка Черкес-Кермен: 1 — вид с юго-востока; 2 — вид с северо-запада (по В.П. Кирилко [2001, рис. 6])

Укрепление на г. Сандык-Кая занимало выгодное стратегическое положение: с него полностью просматривается верхняя часть Бельбекской долины («Черкесс-тюсс» [Паллас, 1999, с. 36]), Байдарская долина, а также юго-восточный склон г. Баба-Даг, на которой располагался Мангуп.

Созданная в XV в. правителями Феодоро «локальная» (центрическая) система обороны, когда на пути следования наиболее вероятного противника (генуэзцев?) располагались отдельные укрепления — центры организации защиты определенного небольшого горного района (на западном направлении это крепости Каламита и Черкес-Кермен, а на южном — Сандык-Кая), обладала существенным недостатком, который проявился в ходе военной кампании 1434 г.

Рис. 94. Замок XV в. на г. Сандык-Кая (1) и монастырь X—XV вв. на г. Пахкал-Кая (2)

После захвата 10 июня 1434 г. Каламиты под контролем генуэзцев оказалась вся Чернореченская долина. При желании они могли беспрепятственно пройти по дороге, пролегающей вдоль русла р. Ай-Тодор, и внезапно атаковать Мангуп. До сих пор остается загадкой, почему Карло Ломеллини не воспользовался этой возможностью. Вероятно, генуэзцы сочли Солхат более легкой добычей, а самих татар — менее подготовленными к войне [Мыц, 1991, с. 80; Никифоров, 1993, с. 135—136]. После возвращения в Геную флота Карло Ломеллини ситуация существенно изменилась. Борьба генуэзцев с феодоритами приобрела затяжной характер и сопровождалась редкими столкновениями.

В связи с рассматриваемой темой, вновь обратимся к вопросу о времени появления одного из наиболее загадочных фортификационных сооружений Юго-Западного Крыма. Речь идет о так называемой Чоргунской башне (рис. 95; 96; 97). Об этом памятнике в различное время писали Э. Челеби [Челеби, 1999, с. 32—33], П.С. Паллас [Паллас, 1999, с. 56],П.И. Кеппен[Кеппен, 1837, с. 45, 243], А.Я. Фабр [Фабр, 1844, с. 249], Е. Келлер [Келлер, 1872, с. 374, 388], Е. Марков [Марков, 1872, с. 483—484], В.Х. Кондараки [Кондараки, 1883, с. 123—124] и многие другие. А.Л. Бертье-Делагард, отмечая архитектурные особенности башни, пришел к выводу, что она является чисто турецкой постройкой. По его же мнению, данное сооружение «боевого значения не имело». Время ее строительства исследователь отнес к XVI—XVII вв. [Бертье-Делагард, 1886, с. 250].

Рис. 95. К. Кюгельхен. Чоргунь. С литографии 20-х гг. XIX вв. (по М. Мальгиной [2006, № 15])

Мнение авторитетного ученого было канонизировано, и Чоргунская башня вошла в научную отечественную литературу исключительно как памятник турецкой архитектуры [Репников, 1940, с. 28—29; Талис, 1974, с. 94]. Однако еще в 30-х гг. XX в. итальянский исследователь средневековой военной архитектуры Л.А. Маджиоротти определенно высказывался в пользу того, что Чоргунская башня является продуктом творческой деятельности генуэзских фортификаторов [Maggiorotti, 1933, fig. 263]. Но его работа осталась вне поля зрения специалистов, занимавшихся изучением этого вопроса.

Сохранившаяся высота башни составляет 22 м. Снаружи она двенадцатигранная, а внутри круглая. Внешний диаметр 12,50—14,0 м. Толщина стен 2,85—3,60 м. Башня трехэтажная с открытой боевой площадкой наверху. В ее основании (на уровне цоколя) находится цистерна для воды, выложенная из песчаника и оштукатуренная цемянковым раствором. В восточной и северной гранях нижнего этажа находятся две амбразуры подножного боя. Во втором этаже также помещались две бойницы, а на третьем — уже 6 окон-бойниц (рис. 98). Здесь же устроены ниши для шкафчиков, камин и каменная лестница, которая вела на верхнюю площадку башни. Углы, откосы, окна, камин, ниши, амбразуры, ступени отделаны тесаным камнем, что придает массивной постройке некоторое изящество. Сообщение между первым и вторым этажами осуществлялось по деревянным лестницам. Третий этаж перекрыт стрельчатым куполом, выложенным из плинфы. Верхняя площадка башни ограждалась парапетом с мерлонами, стоящим на каменных навесных кронштейнах, что вполне определенно позволяет говорить о существовании машикулей, через которые велся обстрел вокруг башни, ликвидировавший полностью «мертвое» пространство ее эспланады (рис. 97; 98; 99).

Рис. 96. Чоргунская башня XV в.: 1 — вид с северо-запада; 2 — продольный разрез; 3 — план верхней боевой площадки; 4 — план третьего этажа башни; 5 — план нижнего этажа; 6 — план второго этажа (по А.Л. Бертье-Делагарду [1886, с. 250])

Раскопки памятника, как и детальное архитектурное обследование, до настоящего времени не проводились, поэтому основным источником по истории строения является общий взгляд на его архитектонику, не имеющую прямых аналогий на территории Крыма. Тем не менее, трудно согласиться со столь категоричной и до сих пор общепринятой трактовкой Чоргунской башни как чисто турецкой постройки, которая предлагалась А.Л. Бертье-Делагардом.

Во-первых, для чего туркам понадобилось сооружать башню со столь мощными стенами, если она не имела боевого назначения? Во-вторых, наличие машикулей на навесных кронштейнах указывает на время, когда артиллерия еще не получила широкого применения при штурме крепостей. В XVI—XVII вв. машикули подобной конструкции уже не сооружались, т. к. легко разрушались прицельными выстрелами. Их заменяют машикули совершенно иной конструкции, — способной выдерживать оружейный огонь. В-третьих, Эвлия Челеби, побывавший здесь около 1666/67 г., пишет: <...>«перед домами Мустафа-аги из Чоргуна, у которого мы гостили, а также Ахмеда-аги есть большая башня с железными воротами и подъемным мостом перед ними» [Челеби, 1999, с. 32—33].

Рис. 97. Чоргунская башня: 1 — вид с северо-запада; 2 — вид с северо-востока (современное состояние памятника)

Из приведенного отрывка видно, что турецкий путешественник не получал каких-либо сведений о времени постройки башни и не видел надписи, указывающей на дату этого события. В то время как несколькими строками выше он упоминает новый четырехпролетный мост через р. Казаклы-озен (ныне р. Черная), построенный в 1657/58 г. Сефер Гази-агой (визирь Мухаммед Герай-хана и Ислам Герай-хана). Нет сомнений, что если бы башню в с. Чоргунь построили действительно турки, то Эвлия Челеби не преминул бы это упомянуть.

Следует сделать несколько замечаний к его сообщению. Вход в Чоргунскую башню находится на уровне второго этажа, где сохранился дверной проем. В настоящее время архитравная плита, на которой вполне могла находиться строительная надпись, и наличники дверных откосов не сохранились (рис. 100). Нет также и каких-либо признаков существования устройства подъемного моста у входа в донжон. Тем не менее, есть основания считать, что рядом с башней располагалось другое сооружение, из которого в нее проникали через перекидной мостик: к югу от строения (параллельно старому руслу реки) видны остатки монументальной стены, сложенной из крупного бута на известковом растворе.

Рис. 98. Окно-бойница третьего этажа южной грани Чоргунской башни: 1 — верхняя часть башни с окном и кронштейнами; 2 — юго-восточные грани башни (вид с юго-востока)

К тому же, селение Чоргунь не являлось каким-либо важным административным центром XVI—XVII вв., где должен был проживать паша, как считал А.Л. Бертье-Делагард. Об этом, по крайней мере, нет никаких свидетельств, кроме предания, слышанного П.С. Палласом. Причем сам Паллас сомневался в турецком происхождении строения и считал, что «это — скорее работа корсунских греков или генуэзцев» [Паллас, 1999, с. 56]. Если учесть, что машикули на навесных кронштейнах сооружались в Крыму только генуэзскими (западноевропейскими) фортификаторами, то следует признать более близкой к реальной точку зрения, высказанную П.С. Палласом и Л.А. Маджиоротти.

Рассматривая историю взаимоотношений Феодоро и генуэзских факторий в данный период, можно предположить, что более вероятным временем сооружения башни являлся хронологический промежуток 1434—1441 гг., когда генуэзцы владели Каламитой. После драматических событий 1433—1434 гг. было естественным стремление генуэзцев обезопасить свои владения от дальнейших посягательств со стороны правителей Мангупа.

Рис. 99. Кронштейны от машикули на верхней боевой площадке Чоргунской башни: 1 — западная часть башни; 2 — северная сторона башни

Но объективности ради следует признать, что и «генуэзская» трактовка данного памятника, которой ранее придерживался и автор, обладает рядом уязвимых мест. Прежде всего, это необычность архитектоники Чоргунской башни, не имеющей прямых аналогов среди других фортификационных сооружений, возведенных генуэзцами на территории не только Крыма, но и всего Причерноморья. Типологически она близка восьмигранной Чатал-Куле («Рогатой башне») генуэзской Лусты XV в. Данное сооружение генуэзских фортификаторов разобрано почти до основания еще в 70-х гг. XIX в., и его остатки не подвергались архитектурно-археологическому исследованию.

Также необычно и местоположение памятника. Во-первых, генуэзцы никогда не строили укреплений вдали от береговой линии (все города и замки расположены непосредственно у моря). Во-вторых, Чоргунская башня стоит в пойме реки, а не на скальной возвышенности. Хотя рядом с ней, в 50—100 м к востоку, есть удобные для этого места. Подобная топография не характерна для крепостных сооружений лигурийцев, обладавших своеобразным архитектурно-строительным менталитетом, требовавшим ощущения «высоты» и «господства» над окружающим ландшафтом [Климанов, 1994, с. 47—48]. В-третьих, укрепление было возведено на правом («феодоритской»?) берегу р. Черной. В-четвертых, после подписания мира между Каффой и Феодоро в ноябре 1441 г. Каламита была возвращена Алексею I (Старшему), но как обстояло дело с данным объектом (оставался ли он во власти Каффы до завоевания Крыма турками?), неизвестно.

Рис. 100. Восточная часть Чоргунской башни со входом: 1 — общий вид; 2 — деталь со входом (вид с востока)

Изданные материалы архивов Генуи (массарии) не упоминают о существовании лигурийского укрепления между Чембало и Феодоро. К тому же, имеющиеся параметры обмеров Чоргунской башни позволяют предположить, что при ее возведении строители пользовались мерой длины, равной 0,68 м, довольно близкой к венецианскому браччо (1 браччо = 0,683 м) [Карпов, 1990, с. 334].

Поставленные выше вопросы позволяют предложить и другую историко-архитектурную трактовку памятника. Деятельная натура Алексея I (Старшего) не могла примириться с потерей в 1434 г. не только Чембало, но и Каламиты. К тому же, нельзя было исключать и возможность попытки нападения генуэзцев как на сам Мангуп, так и на его окрестности, которые были легко досягаемы, потому что, как уже отмечалось выше, путь от Балаклавы к столице Феодоро не контролировался никакими опорными пунктами. В этом не было необходимости до тех пор, пока Алексей I (Старший) вел активную наступательную политику, но длительная борьба в условиях обороны требовала изменения тактики и приложения дополнительных усилий по защите границ. Поэтому владетель Мангупа после возвращения в Готию (1437 г.?) приступает не только к укреплению обороноспособности столицы, но и ближайших подступов к ней. Вполне вероятно, что в этом ему могли оказывать всевозможную помощь его союзники — венецианцы. Кстати, типологически этому строению близка так называемая «Венецианская башня» в Солониках (1423—1430 гг.).

Примечания

1. Более подробно об особенностях архитектоники данного сооружения см. [Кирилко, 2001, с. 302—306, рис. 8, 2].

2. Л.А. Маджиоротти полагал, что греческая надпись сопровождалась датой «1464 г.», т. е. «MCCCCLXIV» [Maggiorotti, 1933, p. 260, fig. 207].

3. На возможность такой постановки вопроса может указывать принятие 31 августа 1441 г. в Генуе специального декрета «О том, чтобы не строить укреплений в Великом море» (De fortiliciis in mari Maiori non construendis). Частным лицам и оффициалам запрещалось «построить в каком-нибудь месте крепость, замок или вал (fortilicium, castrum aut vallum) без именного позволения, согласия, сведения и разрешения светлейшего г. Дожа Генуи, высокодостойного совета гг. Старейшин и достопочтенного комитета Попечительного Романии». Причем данный указ (в редакции Матео ди Баргалио), обязательный для неукоснительного исполнения, был включен в «De ordine Caphe» 1449 г. [Устав 1449 г., 1863, с. 752—753]. А это, по-видимому, свидетельствует об интенсивном развитии частной сеньории в генуэзских владениях Причерноморья под контролем официальных властей факторий [Барабанов, 1995, с. 20—36].

4. Небольшие раскопки памятника, проведенные на Керменчике в 2006 г. В.В. Юрочкиным, дали возможность более определенно говорить о его «двухслойности»: в разведочном шурфе, заложенном с внутренней стороны оборонительной стены, выявлены немногочисленные материалы XIII (стенки амфор, горшков, черепицы) и XV вв. (в основном красноглиняные поливные изделия).