1.1.3. «Богохранимый город Феодоро» в надписях второй половины XIV в. и мнимые князья Мангупа

В связи с рассматриваемой темой определенный интерес представляют находки еще двух надписей, предположительно датируемых второй половиной — концом XIV в. Одна из них происходит с Мангупа, а другая — с горы Седам-Кая, расположенной в непосредственной близости от Бойки. Мангупская надпись обнаружена около 90-х гг. XIX в. в одной из башен Табана-Дере (обследование А.И. Маркевича и А.Х. Стевена). Использовалась турками в кладке в качестве строительного материала и, к сожалению, оказалась сильно испорченной. Это не позволило полностью восстановить содержавшийся в ней текст [Латышев, 1901, с. 76; Малицкий, 1933, с. 15—19]. Тем не менее, Н.В. Малицкий смог определить характер ценной исторической информации данной надписи. По его мнению, в первой строке читается окончание общего заголовка «с указанием на постановление ее феодоритами на вечную память о воспоминаемом событии и ее действующем лице... Дальше, после указания на (неприятельскую) конницу идет почти связный рассказ: "...десять запряжек волов и погонщиков убили и... услышал... против варваров поднял от мала до велика и преследовал их до... богохранимой крепости Феодоро... и гнали их и рубили до Зазале(?)... частей(?) 11"» [Малицкий, 1933, с. 15—19, рис. 3—4].

Учитывая содержащийся в надписи рассказ о борьбе с напавшими на обоз кочевниками, Н.В. Малицкий счел возможным предположительно датировать ее концом XIV в., когда после разгрома Тохтамыша Тамерланом «в Крым хлынули полчища Идики (Эдигея) для преследования одного из сыновей Тохтамыша, вздумавшего там искать себе убежища» [Смирнов, 1887, с. 169; Малицкий, 1933, с. 19]¹.

Недавно А.Ю. Виноградову удалось перевести эту надпись, хранящуюся в фондах Бахчисарайского музея-заповедника. Она была нанесена на прямоугольном (имеет обломы по краям) блоке нуммулитового известняка. Его размеры составляют 36,5×66,5×12 см².

Текст надписи выполнен небрежно, буквами высотой 1,2—2 см в 9 строк. А.Ю. Виноградов восстанавливает ее следующим образом:

...] ΘΙΘΕΙ οςἐκ Ποήκα, ϵ ύ (?) Θεοδορι̑τη ὐς α]ίωνιον μ
ήνη̑μα. Έπη καβαλαρήω[ν] ἔπειραν β́ ζεύγη βωο̑ν, τον ζευγελα-
τ]ην ἐφώνεψαν· κέ ὁς τὸ ἤκουσεν, ἠς βαρζάρους ἔξερε ἀπὸ μη-
κρου ἕος μεγάλους κ(αὶ) ἐδίωξαν ὀπήισο αὐτοὺς ἔος του̑ μερους
κ(αὶ) τέο[ς] του θεοφηλάκ του κάστρου Θεοδόρου· κε κατεδήο-
ξαν κὲ κατέκοψαν αὐτοὺς ἕος του̑ Ζαζαλε κ(αὶ) μέρους ιά· κ(αὶ)
[...] ἤκουσεν [....] κὲ τὸν κε[....]ΟΝ. ΚΕΝΗ. ΟΨ [............................]
ἐπὶ (?) ἔτους ςω[ι?]α. Ε[....]ΣΙ....ΟΣ. ἴκουσαν κε..................μος
....Ψ....

Перевод: «Такому-то, что из Пойки, феодори-ты в вечную память. С кавалерией захватили 2 упряжки волов, а погонщика волов убили. И когда он это услышал, поднял всех от мала до велика. И гнались за ними до Части и до богохранимой крепости Феодоро, и догнали их и рубили вплоть до Зазале и 11-ой части. И...услышал...и ...в 6811 (?) году...услышали и...» [Виноградов, 2005, с. 434—435, фото на с. 434].

Издатель предлагает следующий комментарий к опубликованной им памятной надписи, которая «посвящена феодоритами какому-то уроженцу Пойки, чье имя, к сожалению, не читается (судя по последним буквам, оно было не греческим). Таким образом, мы имеем еще одно свидетельство значения Пойки на раннем этапе существования Феодоро. Неясно лишь, идет ли речь о строительстве башни в память о пойкийце или просто об установлении надписи в его честь. Мы склоняемся ко второму предположению» [Виноградов, 2005, с. 435].

Кроме имени уроженца Пойки, трудности вызвало и определение времени посвятительной надписи. Сохранились только три цифры года — 68... 1. Это позволяет, по мнению А.Ю. Виноградова, датировать ее в широких пределах — 1291 (6801) — 1383 (6891) гг. Причем издатель считает, что для расположения третьей (не сохранившейся) цифры места «на камне остается так мало, что с большей долей вероятности здесь можно поместить только йоту». Такое допущение дает возможность А.Ю. Виноградову прийти к заключению, что данная «надпись относится к 1302/3 гг., т. е. к самому раннему этапу феодоритской истории», а это, в свою очередь, позволяет вторично поставить «вопрос о датировке надписи Хуитана» [Виноградов, 2005, с. 435—436].

Действительно, можно было бы согласиться с предлагаемой А.Ю. Виноградовым датировкой блестяще им восстановленной и впервые прочитанной надписи, если бы не настойчивость исследователя в желании вновь отодвинуть раннюю историю Феодоро к самому началу XIV в. [Виноградов, 2000, с. 444]. По поводу ошибочности предлагаемой А.Ю. Виноградовым передатировки надписи 1361/62 г. мы говорили выше. Та же история повторяется и с данной надписью. Однако между цифрами ω и α вполне достаточно места, чтобы там могла поместиться не только ι, но и θ, т. е. цифра 9. В таком случае вполне правомерна (и более вероятна) датировка надписи «ςωθ(?)α» = 6891 (1383 г. от Р.Х.), которую не исключает и сам публикатор, отдавая предпочтение 6811 г. (= 1302/3 г.).

Следует отметить, что по своему характеру данная посвятительная надпись явно не относилась к числу официальных. С одной стороны, на это указывает небрежность (неустойчивость) шрифта, а с другой, описываемые в ней события. Последние, несмотря на пафосность и риторичность используемого стиля, скромны по своим масштабам. Рассказывается об эпизоде нападения вражеской конницы, когда «захватили 2 упряжки волов, а погонщика волов убили...». Остающийся неизвестным герой «из Пойки», «когда он это услышал, поднял всех от мала до велика. И гнались за ними до Части и до богохранимой крепости Феодоро, и догнали их и рубили вплоть до Зазале и 11-й части» [Виноградов, 2005, с. 435].

По-видимому, здесь говорится о мелкой стычке с небольшим отрядом татарской конницы, проникшим в горные долины Юго-Западного Крыма с целью грабежа, и настигнутым с захваченной добычей в окрестностях Феодоро. Преследование и уничтожение противника продолжалось «до Зазале и 11-й части», вероятно, являвшейся крайним пределом «феодоритского государства» [Виноградов, 2005, с. 436].

Судя по всему, речь в надписи идет о ближайшей к Феодоро северо-восточной «границе», проходившей по р. Бельбек (Кабарда). Здесь, по Каралезской долине, проходит и современная дорога. В целом же надпись содержит значительное число топонимов (Феодоро, Пойка, Зазале) и еще не совсем ясных административно-территориальных терминов. При этом Пойка настолько дистанцирована от «богохранимой крепости Феодоро», что ее трудно увязать с топографией самой столицы Готии. Как указывает А.Ю. Виногардов, «на ранней стадии феодоритской государственности (начало XIV в.), несомненно, большую роль играла Пойка» [Виноградов, 2005, с. 437].

Следует отметить, что содержание феодоритской надписи 1383 (?) г. удивительным образом перекликается с армянской записью на Евангелии, датированной тем же годом: «Я, грешный слуга бога, Саргис — сын Манктера, родом из области Хахтик, из Баберда, из села Грзу, в году 832 (1383), когда Полат хан ударил по Кафе, и когда, уходя, и священное Евангелие взяли в плен (выделено мной — В.М.) в Орабазар, в Экикэз, (тогда) я — Саргис и Иованэс — сын Меһ̂раза встретились там (в Экикэзе) и купили священное Евангелие; мои и Иованэса затраты составили 140 белых (аспров — В.М.); я долю Иованэса заплатил ему и священное Евангелие стало моим в память о душе и плоти моей; в году 833 (1384) привез (книгу) в Трапизон и отдал (церкви) Заступницы святой Богородицы» [Саргсян, 2004, с. 153]³.

Еще одна строительная фрагментированная надпись, упоминающая Феодоро, происходит из развалин небольшого храма (7,69×4,27 м), располагавшегося в урочище Папас-Баир («Монашеский лес») на горе Седам-Кая. Но она, к сожалению, сохранилась лишь частично и может быть датирована только приблизительно второй половиной XIV — началом XV вв. В 1910 г. фрагмент плиты с надписью вмонтировали в стену так называемого «Чайного домика» имения Коккоз князя Ф.Ф. Юсупова (во время Великой Отечественной войны здание было полностью разрушено). В.В. Латышев по эстампажу М.И. Скубетова попытался восстановить ее содержание. В предложенной им реконструкции греческого текста она выглядит следующим образом:

+ 'Πα[ντοκρατορι ἔκτισε? τής]
γ́.,.αν ταντὴ[ν].....['εκκλη̄σὶαν]
Οελάχιστος Νε...λο[ς] ... συνδρομη?]
τω̄ν ε]σερι̂ν οὶκ[η̄τορων] [τὶς]
δεοφυλακτου πο[λεως] [Θεοδι̂]-
ροὰσ μ(ην...) Ιουν...ω^⟙...

Перевод: «Все [держителю построил] святую сию [церковь] малейший Нил [содействием?] благочестивых жи[телей] богохранимого го[рода Феод]оро месяца июня 1-го...» [Латышев, 1918, с. 42—43].

Примерно в 200 м к северу от этого храма, у пещеры Данильча-Коба, находятся руины еще одной, большей по размеру (11 хб м) церкви. Судя по названию пещеры, она была построена во имя св. Даниила. Раскопки этих памятников до настоящего времени не проводились, хотя и могли бы дать интересный материал по истории средневековой Таврики второй половины XIV—XV вв. и особенно пролить свет на этапы формирования митрополии Готии и роли в этом процессе городской общины Феодоро.

Несмотря на то, что обе приведенные выше надписи отмечают разные исторические события — в первом случае это борьба феодоритов с кочевниками (татарами?), а во втором возведение монахом Нилом при содействии благочестивых жителей Феодоро церкви — их объединяет название «богохранимого города Феодоро». Данное возвышенное звучание имени Феодоро может указывать на изменения ментальности как его обитателей, так и населения Готии, для которого Феодоро становится столицей.

Как отмечал Н.В. Малицкий, в отличие от строительной надписи Чичикия (Цицикия по В.П. Степаненко), указывающей на правление хана Тохтамыша, «сотник» Хуйтани действует самостоятельно, т. к. здесь не приводится имени какого-либо татарского правителя [Малицкий, 1933, с. 11]. Но достаточно вспомнить, что начало 60-х гг. XIV в. в истории Золотой Орды было, вероятно, наиболее кровавым (особенно во время правления Кильдибека в 1361/62 гг.). Свои права на ханский престол одновременно оспаривали шесть претендентов, и Таврика временно оказалась предоставленной сама себе. Этим благоприятным моментом для восстановления крепостных стен, способных защитить от грабежей и насилия, и воспользовались жители Феодоро.

Пытаясь определить историческую значимость данных находок, Н.В. Малицкий обратился к титулатуре руководителей (организаторов) строительства крепостных стен и башен Феодоро. При этом он замечает: «В отношении указанного звания гекатонтарха проще представлять дело таким образом, что, несмотря на греческий, казалось, смысл и значение этого имени, оно явилось в соответствии с титулатурой татарских командных лиц (т. е. с их разделением на темников, тысяцких, сотников и десятников, какое мы узнаем, например, из ханских ярлыков [Григорьев, 1844, с. 343] и применительно к поручаемым им военным отрядам (выделено мной — В.М.)» [Малицкий, 1933, с. 8].

Однако после такой достаточно точной и объективной характеристики уровня, занимаемого гекатонтархами в должностной иерархии командных лиц, исследователь неожиданно переходит к возвышению их до положения князей: «Не будучи высшим или даже просто высоким, это звание не доказывает, однако, в данном случае еще того, что упомянутое лицо занимало младшее — подчиненное или служебное положение. Против этого говорит постройка им важного городского (крепостного) сооружения, о какой мы узнаем из данной мемориальной надписи. Не исключена поэтому возможность, что мы имеем дело с самостоятельно здесь распоряжающимся, командующим лицом, иначе говоря — с местным князем (выделено мной — В.М.)» [Малицкий, 1933, с. 8—9].

Таким образом, из-за желания исследователя отыскать первого правителя Мангупа-Феодоро «сотник» Хуйтани был произведен в князья, и это мнение прочно утвердилось в литературе по истории средневекового Крыма [Vasiliev, 1936, с. 282; Якобсон, 1950, с. 31; 1964, с. 123; Тиханова, 1953, с. 330; Даниленко, Романчук, 1966, с. 123 и др.]. Несколько смущало его «нехристианское» имя, однако и это препятствие было устранено: в связи с упоминанием в надписи св. Димитрия Хуйтани «преобразуется» в Димитрия, потому что таким якобы было его христианское имя [Малицкий, 1933, с. 11].

Как видим, путем сопоставления косвенных данных искусственно был «создан» князь Димитрий, якобы правивший на Мангупе в начале 60-х гг. XIV в., и А.А. Васильев помещает его в основании генеалогического древа правителей Феодоро [Vasiliev, 1936, с. 282]. Вопрос об этнической принадлежности обоих «сотников» решался столь же категорично: они считались лицами с тюркскими именами или тюркского происхождения (Хуйтани определен как христианин, а с Чичикием, ввиду того, что в его надписи не был упомянут святой, характер вероисповедания остается не выясненным) [Малицкий, 1933, с. 11]. Без тени сомнения говорится о том, что на Мангупе во второй половине XIV в. правят «татарские князьки» или даже «царьки» [Малицкий, 1933, с. 11; Тиханова, 1953, с. 330]. В более поздней своей работе А.Л. Якобсон несколько смещает акцент в этно-конфессиональной характеристике Хуйтани, делая вывод, что он «одновременно имел и христианское имя Димитрий, и скорее всего, принадлежал к греческой феодальной фамилии» [Якобсон, 1964, с. 123, 175, прим. 140].

Подобная «этническая» оценка двух антропонимов (Хуйтани и Чичикий), отмеченных в мангупских надписях, вызывает большие сомнения. Например, О.Н. Трубачев вполне допускает интерпретацию имени «сотника» Хуйтани как германское (готское) *hwitan — субстативированное прилагательное в роли прозвища «Белый», сравнивая его с готским hwits — «белый», немецким weiß, германским — *hwita [Трубачев, 1999, с. 215].

Что же касается антропонима «сотника» Феодоро Чичикия, то еще В.В. Латышев при публикации данной надписи сравнивал его с именем византийского коменданта крепости Доростол, упоминаемого у Кедрина под 1016 г. и бывшего по происхождению грузином. Он отмечает также безусловное сходство с рядом имен в заметках Халкинского синаксаря, относящихся к Сугдее — Τζοτζαχει, Τζατζακι [Латышев, 1896, с55], где под датой 13 апреля 1339 г. зафиксирована кончина севаста Анастасия Анаткус, сына севаста Чачаки (или Чочахи) [Антонин, 1863, с. 609—610, № 91, 93].

В.Г. Ченцова, занимаясь детальным критическим анализом сведений Ибн-ал-Биби о походе сельджукского эмира Чобана на Судак и априорной возможности его пребывания в Херсоне [Богданова, 1985, с. 44—48] (данное событие относится к 1217 г. [Мыц, 1999, с. 176—186]), обратила внимание на то, что имя Чобан-Чупан в более близкой к его произношению транскрипции — Τουπανις зафиксировано в надписи 1364 г. «раба божьего Чупана сына Янаки» [Ченцова, 1996, с. 173, прим. 4]⁴. Далее она, ссылаясь на Э. Траппа [Prosopographisches Lexikon, 1991, s. 11], приводит целую серию сходных восточных антропонимов, происходящих, вероятно, из Лазики, зафиксированных в источниках и получивших широкое распространение на территории Трапезундской империи: Τζάμπασ (великий доместик Трапезунда в начале XIV в.); Роман Τζαμπάχης трапезундский землевладелец второй половины XIII в.); Феодор Τμιώτης (трапезундский землевладелец конца XIV в.); Τζαμ (трапезундский парик, 1364 г.). Интересна и предложенная В.Г. Ченцовой возможная этимология имени Τζαμάνης от saman — «богатство» или сотоп — «луг», «пастбище», а также Τζάμα — «головной убор», «диадема», «коса» [Ченцова, 1996, с. 179—180, прим. 17].

Следует также отметить сообщение Э. Челеби (1666 г.), свидетельствующего о том, что население горного Крыма (таты) состоит из греков и лазов, говорящих по-гречески. Но «когда они говорят между собой по-гречески, употребляют выражения из какого-то другого языка... Это не греческий, не чагатайский и не лазский язык. Это какой-то другой язык. Когда они говорят между собой, человек удивляется» [Книга путешествия, 1999, с. 79]. По замечанию того же путешественника: «Большинство народа (Балаклавы — В.М.) — из племени лазов с противоположного [берега Черного моря]» [Книга путешествия, 1999, с. 32].

Приведенные материалы, на мой взгляд, не подтверждают тезис о тюркском происхождении антропонимов турмарха (?) и сотника из мангупских надписей 60—90-х гг. XIV в., а скорее указывают на возможность их формирования в германской (готской) — Хуйтани — и кавказской (лазской (?), грузинской (?) — Чичикий — этно-языковой среде. Но при условии, что до настоящего времени тема, касающаяся этимологии ономастики средневекового населения Крыма, остается слабо разработанной, высказанное выше предположение можно принять пока в качестве рабочей гипотезы.

Строительная надписьтурмарха(?) Хуйтани (как и надпись 80—90-х гг. XIV в., в которой упоминается сотник Чичикий) [Латышев, 1896, с. 56; Малицкий, 1933, с. 9, рис. 2], очень скромна по своему оформлению (рис. 3) и ничем не отличается от аналогичной надписи 1503 г. (?) [Белый, Соломоник, 1984, с. 170—175], также повествующей о строительстве оборонительных стен Мангупа. Надпись лишена пышной титулатуры и «геральдических символов», столь характерных для надписей владетелей Феодоро XV в. Но почему в надписи турмарха (?) Хуйтани 1361/62 г. упоминается св. Димитрий?

В данном случае в эпиграфическом источнике отражена традиция святого заступничества и покровительства, когда, например, на аверсе моливдовулов помещались изображения святых — покровителей их владельцев. Так и на печати турмарха Готии Льва, на лицевой стороне находится св. Филипп, а текст надписей содержит традиционную формулу призыва божественной помощи: «Святой Филипп, помоги твоему рабу Льву, императорскому спафарию и турмарху Готии» [Алексеенко, 1998, с. 230, рис. 1]. Поэтому и Турмарх Хуйтани возводит крепостную стену и башню верховного (?) города, восстанавливает Феодоро и почтенную Пойку с «помощью божьей и святого Димитрия».

О почитании этого святого на Мангупе пока могут свидетельствовать только находки фрагментов поливных чаш с двухъярусной монограммой, содержащей имя Димитрия [Залесская, 1993, с. 371, рис. 3; Мыц, 2005, с. 293, рис. 1, 1]. Монограммы с лигатурой имени «Димитрий» (Δημιτριος) представлены двумя экземплярами. Они располагались на днищах поливных чаш, фрагменты которых обнаружены при раскопках дворца Мангупа (1425—1475 гг.) в 1912—1914 гг. (работы Р.Х. Лепера) и в 1974 г.(исследования Е.В. Веймарна и Л.И. Иванова). Выполнены монограммы тонкой врезной одинарной линией в виде двухъярусной композиции: сверху располагается буква «Δ», внизу — «МР». Близкие по стилистике исполнения монограммы происходят из Белгорода (Монкастро) [Slatineanu, 1958, p. 38, fig. 7; Кравченко, 1986, с. 112, рис. 43, 1], коллекции музея Варны [Кузев, 1974, с. 157, табл. 1, 7, 8], Константинополя [Wallis, 1910, pl. 6, fig. 12; Volbach, 1930, taf. 24.6442], Калиакры [François, 1995, p. 108, tabl. 2] и Фессалоник [Papanikola-Bakirdzis, 1999, p. 22, fig. 5.7; Cat. nos. 88, inv. NBK 4432/5], где св. Димитрий почитался как городской покровитель. Принята широкая датировка изделий с подобными монограммами, в пределах времени правления династии Палеологов — 1261—1453 гг. Расшифровываются различными авторами как ΔΗΜΗΤΡΚΧ или ΠΡΟΔΡΜΟϹ [Papanikola-Bakirdzis, 1999, p. 22, 82]. Впрочем, Л.И. Иванов интерпретирует обломок чаши с монограммой «ΔΜΡ» из раскопок дворца Мангупа в 1974 г. двояко. В одном случае он раскрывает ее как аббревиатуру имен «Алексей — Мария», а в другом — как «Агнос Мария» [Иванов, 1974, с. 17].

Выше отмечалось, что Н.В. Малицкий высказал предположение, поддержанное и другими исследователями, считавшими его вполне обоснованным: упоминаемый в надписи «сотник» Хуйтани имел еще и христианское имя Димитрий. Сравнивая это имя с поздними редакциями летописных известий, повествующих о разгроме Ольгердом на Синей Воде войск трех татарских беков («князей») Хачебея, Кутлубуги и «Демейтера»-Димитрия в 1362/63 г., а также с сообщением А.Л. Шлецера о «повторном» поражении в 1396 г., якобы нанесенном Ольгердом в Подонье «ханам Крымскому, Кыркельскому и Манлопскому», исследователи пришли к заключению, что Хуйтани-Димитрий в надписи 1361/62 г. и Димитрий, упоминаемый в летописи, — одно лицо [Малицкий, 1933, с. 11—13, 19; Vasiliev, 1936, p. 187, etc; Тиханова, 1953, с. 330].

В.Д. Смирнов, обратив внимание на несоответствия и противоречия в построениях Ф.К. Бруна, опирающегося «на шаткое основание созвучия действующих в историческом событии лиц», тем не менее, согласился с представленным им ходом событий. При этом он высказал предположение, что к 1396 г. бывшие сторонники Тохтамыша — Кутлубуга и Хаджибей — могли изменить своему покровителю и выступить против Витовта. При этом он констатировал, что личность правителя Мангупа остается пока не выясненной [Смирнов, 1887, с. 159—163]. Сам же Н.В. Малицкий отвергал возможность участия Димитрия в «сражении 1396 г.», мотивировав это тем, что иначе пришлось бы признать существование на Мангупе в конце XIV в. еще одного князя, носившего имя Димитрий [Малицкий, 1933, с. 14]⁵.

Трудно согласиться со всем комплексом высказанных предположений и догадок, обставленных оговорками, на которые в дальнейшем исследователи средневекового Крыма пытались опереться уже как на вполне достоверные исторические свидетельства. Во-первых, в надписи Хуйтани назван, как было представлено ранее, турмархом (?), но не князем («правителем», «владетелем»). В надписи 80—90-х гг. XIV в., где упоминается сотник Чичикий, скорее можно было ожидать титул кастрофилак (καστροφύλαξ) — производный от катепан (κατεπανω, capitaneus), — предоставлявшийся комендантам крепостных гарнизонов. Не отмечены в известных лапидарных надписях Крыма XIV—XV вв. и другие военные должностные лица в звании примикюра (πριμικήρὶς), алагатора(от ἀλάγη — эскадрон) и десятника, столь характерных для поздневизантийской военной организации [Иречек, 1978, с. 445].

Во-вторых, в целом ряде документов, относящихся к Каффе и Солдайе (особенно там, где речь идет об организации аппарата самоуправления городов), неоднократно упоминаются сотники как должностные лица, ведающие городским ополчением. Например, в Уставе Каффы 1449 г. несколько параграфов посвящено правам и обязанностям сотников (centuriones) [Устав, 1863, с. 763, 773, 774, 775], в подчинении которых находились десятники (decuriones) [Устав, 1863, с. 830, прим. 113]. Основной их функцией была организация строительства, ремонта, защиты стен и башен города. Причем в городах, находившихся во владении коммуны Генуи, сотники избирались исключительно из местного населения.

В том же Statutum Caphe 1449 г. консулу Солдайи было вменено в обязанности по правилам и своевременно провести выборы сотника: «Консул обязан созвать через глашатая всех горожан и жителей (burgenses et habitatores) Солдайи в ратушу общины и в этом собрании выбрать 4 хороших и честных людей, способных исправлять должность сотника, т. е. начальника сотни (capitis centanari). Об этих четырех консул и Попечительный комитет должны послать письменное донесение господину консулу Каффы и его Совету, которые избирают и утверждают одного из 4 сотников начальником сотни в Солдае» [Устав, 1863, с. 775].

В мирное время сотники следили за порядком выполнения горожанами караульной повинности, известной в византийских городах как «парамони» (παραμονας), к которой привлекались даже клирики. Выбирались сотники из числа лиц наиболее уважаемых, авторитетных и состоятельных. В одной из нотариальных копий протокола опроса свидетелей, составленной в Солдайе 17 ноября 1474 г., назван «Анастасий, сын Иоакима, сотник греков» (Anastaxius Joiachi centurionus grecorum) [Vigna, 1869, с. 309].

Как видим, генуэзцы сохранили институт сотников, включив его в общую систему административного управления наиболее крупными городами своих факторий. «Сотни» городского ополчения делились на «десятки». Подобный порядок весьма напоминает структуру формирования армии монголов [Максуди, 2002, с. 304], но имел ли он местные корни или был привнесен в XIII в. завоевателями Таврики, пока сказать трудно. Известно, что после утверждения власти каана монголы устанавливают такой порядок, когда по требованию хана правители подчиненных государств должны выставлять в составе их войск десятую часть мужского населения для участия в военных походах. С этой целью на места прибывали «чисельники», в обязанности которых входила перепись населения, делившегося по селам и городам на «десятки», «сотни» и «тысячи» [Веселовский, 1922, с. 33, прим. I]⁶. Проводившиеся монголами переписи давали им возможность также устанавливать размеры дани — «поплужно» или с каждого «дыма» (дома).

В Крыму первое появление «чисельников» относится к концу 40-х гг. XIII в. (1249 г.), когда правитель города Сугдеи и округи (18 селений) — севаст (σϵβαστός) — по требованию монголов производит подсчет мужского населения (оказалось 8300 человек) [Антонин, 1863, с. 611, № 104; Васильевский, 1915, с. 156—157], чтобы дать ему «число». Этот факт нашел отражение в записях Синаксаря из Сугдеи. По-видимому, с 1249 г. остальная часть Таврики (Херсон и Климаты Готии) вынуждена была проводить подобные переписи, хотя это и не отразилось в известных письменных источниках [Мыц, 1991, с. 72; Крамаровский, 2003, с. 511].

Таким образом, имеющиеся (хотя очень отрывочные и далеко неполные) исторические сведения позволяют предположить, что институт сотников сложился в условиях господства монголов над территорией Таврики в XIII — первой половине XIV в., а сама эта должность сочетала в себе военно-административные функции⁷. Османы, захватив Крым в 1475 г., сохранили должность сотников, которым те дали название «юзбаши». В попечение им было оставлено наблюдение за благоустройством кварталов. М. Балар, говоря о делении населения позднесредневековой Каффы на сотни, отмечает, что «этот факт не имеет эквивалента ни в одном турецком городе» [Balard, 1981, с. 102]. Формировались сотни по кварталам. Они нередко назывались именами святых, покровительствовавших церквям, располагавшимся в этих кварталах.

Подобное явление характерно не только для Крыма. В частности, оно сохранилось в позднем средневековье (XV—XVI вв.) в Болгарии [Гандев, Цветкова, Списаревска, Георгиева, 1983, с. 84]. В большинстве случаев немусульманские кварталы группировались в границах церковных приходов, управляемых местными священниками. Они носили их имена, имена святых, которым была посвящена квартальная церковь, местных старейшин и др. Так, например, по данным XVI в. в Костуре существовали кварталы («махали») с именами святых — св. Никола, св. Георгий, св. Андрей, св. Димитрий, св. Анастасий, св. Константин и др.; в Солуне также в начале XVI в. — св. Мина, св. Димитрий; в Софии — поп Калоян, поп Милко и др. [Гандев, Цветкова, Списаревска, Георгиева, 1983, с. 84].

В этом плане показателен пример Мангупа, где в османском документе (дефтере), датированном 949 г. х. (1542/43 г.), отмечено существование в городе восьми кварталов. Из них шесть принадлежало грекам, один армянам и один иудеям (караимам?): «махала папа Тодор, м. папа Алекси, м. папа Христодуло, м. папа Йорги, м. папа Басил, м. папа Тодор, махала армянская и махала еврейская» [Veinstein, 1980, с. 235].

Поэтому есть основание считать, что в мангупской надписи 80—90-х гг. XIV в. речь идет о сотнике, возглавлявшем городское ополчение и под попечением которого возводится участок оборонительной стены и башня (?). Затруднительно ответить на вопрос, находился ли на Мангупе в 80—90-е гг. XIV в. один сотник (пример тому Сугдея) или же их было несколько, как в Каффе⁸.

Топография находки надписи 1361/62 г. позволяет предположить, что перед тем как попасть в кладку стены позднесредневековой гробницы, она была извлечена из руин башни (?), находившейся относительно недалеко от базилики, а не привезена из другого места. Как уже отмечалось, А.Г. Герцен считает, что надпись 1361/62 г. имеет непосредственное отношение к цитадели города, получившей название Пойка и построенной в 60-е гг. XIV в. В это же время, по его мнению, феодоритами возводится и вторая линия обороны Мангупа [Герцен 1990, с. 146].

В таком случае, выходит, что городская община Феодоро в кратчайшие сроки (60-е гг. XIV в.) возводит (восстанавливает?) внешний периметр обороны, цитадель и вторую линию крепостных стен. Теоретически это вполне возможно, но на фоне имеющихся архитектурно-археологических материалов пока выглядит слабо аргументированным заключением [Герцен, Науменко, 2005, с. 261].

В завершение затронутой темы необходимо вернуться к высказанному В.Н. Малицким предположению о том, что звание гекатонтарха, «несмотря на греческий, казалось, смысл и значение этого имени», соответствовало титулатуре «татарских командных лиц» [Малицкий, 1933, с. 8]. В связи с этим наиболее рациональным объяснением можно считать титулы Хуйтани и Чичикия, надписей 60—90-х гг. XIV в. из Феодоро, греческими «кальками» с тюркского, где гекатонтарх соответствует «сада» — «сотнику», а турмарх — «хазара» — «тысяцкому». Стоящие в начале надписей кресты указывают на их православное (греческое) вероисповедание. Сами надписи, как уже отмечалось, скромны по своему оформлению и лишены каких-либо выразительных форм социальной идентификации. Даже будучи, по всей видимости, выходцами из знатных фамилий («нойонами») и людьми, достойными «всякой чести», ни Хуйтани, ни Чичикий не названы в надписях «владетелями» Феодоро или Готии. Поэтому нет оснований считать их «князьями Мангупа», как это полагали многие исследователи. Хуйтани («тысяцкий») и Чичикий («сотник») являлись представителями военно-административного аппарата Крымского улуса Золотой Орды, а Феодоро и Готия — его территориальной автономной структурой. Причем права Феодоро как автономии, вероятнее всего, были ограничены санкционированной и утверждаемой наместником Солхата выборностью местных органов самоуправления (от общин сельских поселений до столичного города). Рудименты такой системы самоуправления находим как в генуэзской Солдайе, так и в 18-ти ее сельских общинах.

Примечания

1. Х.-Ф. Байер, несмотря на предпринятую им работу по исследованию данного памятника, отказался от точного перевода [Байер, 2001, с. 178—182]. Хотя, по его мнению, смысловое содержание надписи сводится к следующему: «Эту надпись (или камень или плиту) посвятили феодориты в вечную похвалу (или память) рыцарю», — далее следовало искаженное сегодня имя. «Он собрал (?) людей, которые отбросили врагов от береженной Богом крепости Феодора туда-то и туда-то» [Байер, 2001, с. 181]. Предлагая широкую дату артефакта (между 1291/92 и 1390/91 гг.), Байер отказывается от возможности более точного определения времени, мотивируя это тем, что «Феодоро всегда подвергался некой опасности, угрожавшей городу из глубокого тыла» [Байер, 2001, с. 181].

2. Осматривавший плиту в фондах музея, В.П. Кирилко заметил, что блок с надписью явно вторичного использования т. к. на его поверхности сохранились следы цемянкового раствора.

3. Т.Э. Саргсян следующим образом комментирует данное свидетельство армянского источника: «в результате нападения Полад-хана на Кафу, в числе остальных ценностей, в руки нападавших попадает и Евангелие, владельцем которого был некий Наратин. Вместе "Экикэз", что находилось поблизости Орабазара (Армянский базар, ныне — Армянск), рукопись обнаруживают и выкупают армяне Ованес и Саргис, которые, по всей видимости, были купцами, оказавшимися там по торговым делам. Далее, Саргис возмещает затраты Ованеса по приобретению рукописи и, становясь единоличным хозяином, дарит ее армянской церкви св. Богородицы в Трапезунде. Вскоре Наратин, узнав о местонахождении своего Евангелия, забирает его из трапезундской церкви и дарит монастырю Отуза» [Саргсян, 2004, с. 153, прим. 44]. По всей видимости, и эпиграфический, и нарративный источники (из Феодоро и Каффы) отражают события одного времени, когда в 1383 г. в Крыму появляется противник Тохтамыша — «Полат хан» (Бек-Булат, оглан Булат). Рассеявшиеся по территории полуострова мелкие отряды пришедших с ним татар производили нападения и грабежи. Так, при нападении на окрестности Каффы, из армянского монастыря ими было похищено Евангелие Наратина, а в Юго-Западном Крыму, недалеко от Феодоро, захвачено 2 упряжки волов и убит погонщик. Весьма симптоматично, что генуэзцы именно в консулат Якопо Спинола (1383 г.) активизируют возведение внешнего оборонительного пояса Каффы [Balard, 1978, II, p. 207].

4. К сожалению, В.Г. Ченцова допускает две досадные ошибки в своей публикации. Во-первых, надгробие 1364 г. у церкви св. Троицы в селении Лаки действительно было обнаружено А.Л. Бертье-Делагардом, но издал его по эстампажу, изготовленному А.Л. Бертье-Делагардом, В.В. Латышев [Латышев, 1918, с. 236—238]. Во-вторых, с. Лаки находится в Юго-Западном Крыму, в долине р. Качи, а не в Восточном Крыму, как полагает В.Г. Ченцова [Ченцова, 1996, с. 173, прим. 4].

5. Следует, видимо, сделать оговорку относительно того, что часто фигурирующее в научной литературе со времен А.Л. Шлецера (1735—1809 гг.) «сражение на Дону в 1396 г.» литовцев с татарами является попросту историографическим анекдотом, восходящим к середине XVI в. В нем принимают участие то Гедымин (1316—1341 гг.), то Ольгерд (1341—1377 гг.), то Витовт (1392—1430 гг.), а иногда они действуют вместе. Соотвествующим образом меняется место действия (Ворскла, Дон, Волга, Крым). Например, в «ревизии Канева 1552 г.» зафиксировано, что местные жители обосновывали свои права на расположенные по Левобережью «уходы» (промысловые угодья), тем, что «князь великий литовский Гедимин, завоевавши над морем Кафу и весь Перекоп, и черкасы пятигорское...» (выделено мной — В.М.) [Русина 1998, с. 53]. Таких конъюнктурных пассажей в произведениях XVI—XVIII вв. существует немало, но к ним стоит относиться критично. Хотя, как показывает современная историография средневекового Крыма, эта работа так и не проделана.

6. Самая крупная войсковая единица у монголов и тюрок называлась «тумен» = «десять тысяч». Она делилась на «хазара» = «тысячи», «сада» = «сотни» и «даха» = «десятки» [Золотая Орда в источниках, Т. 1, 2003, с. 477].

7. В военной организации государства, созданного Чингисханом, сотниками, тысяцкими и темниками могли быть только нойоны [Максуди, 2002, с. 304].

8. Например, в 1428 г. документы Каффы отмечают наличие одновременно двенадцати сотников: Carachi Capelorum, Manolli de Goascho, Teodorus fornarius, lorghi de Chiriaxi, Cachares bazas, Sarchis armenus, Antonicus, Chiriacos Balchi, Nichita Condostani, Caloian lupera, Cristodollus, Stilianus orgixius [Origone, 1983, p. 318].