Загадка страны крымских готов

Могли ли археологи не учитывать достоверное, хотя и не во всем ясное свидетельство такого автора, как Прокопий? Его добросовестность в изложении фактов неоспорима, несмотря на пристрастность политических и нравственных оценок. А по Прокопию выходит, что обе упомянутые им крепости были построены византийцами для себя, вероятно, на приморском краю «страны Дори» или по соседству с ней. Поэтому, если считаться с источником, то, говоря о юстиниановской крепости, никак нельзя обойти один из самых спорных вопросов крымского средневековья — вопрос о «стране или области по имени Дори» и ее обитателях, которых Прокопий называет готами.

Накануне Великого переселения народов древнегерманские племена, в том числе предки (правда, весьма отдаленные) готов Прокопия, были еще полудикими. Из-за попыток гитлеровцев присвоить себе имя по-фашистски «героизированных» готов возникло ходячее представление об этих племенах как о хищниках и насильниках, бесстыдно угнетавших своих более миролюбивых соседей^*. Согласно вульгарно-исторической схеме, они, покинув свою скандинавскую родину, толпами разбрелись по свету. Одна их ветвь потянулась на запад Европы, другая — на юг и на юго-восток. Варвары-готы доставили немало забот крупнейшим государствам своего времени, используя в своих выгодах их экономические и социально-политические неурядицы.

Однако «судьба» жестоко наказала готов за их якобы неспокойный нрав. Причиняя несчастья другим, они и сами претерпели много бед: например, интересующие нас в данном случае восточные готы (остготы) сильно пострадали от нашествия гуннов. В конце V в. остготы под предводительством короля Теодориха завоевали Италию (в конечном счете «покорившую» их самих). Тех же из них, кто мирно оставался в Причерноморье, видимо, ассимилировали более многочисленные этнические группы. Готы растаяли в людском океане, как щепотка соли в ведре кипятка.

Процесс миграции готов занял более трех столетий. В устройстве феодальной Европы сказалось некоторое влияние их примитивной государственности, а в культуре европейского средневековья остался почти неуловимый «готский» привкус. Многие буржуазные исследователи готов постоянно это подчеркивали и неизбежно впадали в панегиризм. И все же, кто бы мог подумать, что имя готов в XX в. станет для нас чуть ли не одиозным!..

Домыслы нацистов, стремившихся обосновать свои бредовые идеи, не должны ложиться тенью на историческую науку. Да и сами готы, давно исчезнувшие с лица земли, нисколько не повинны в бедствиях и преступлениях нашего времени. Были они такими же, как все люди той эпохи. И можно добавить, что их племенное название в ходе истории быстро лишилось своего первоначального этнокультурного значения: в этом отношении горстка крымских готов в VI в. была уже, так сказать, готами в кавычках.

Научная разработка вопросов происхождения и этнокультурных связей различных племен, населявших Европу в древности, не однажды подменялась попытками доказать «первородство» того или иного из современных народов этого континента. Так, в связи с этногенезом славян не раз обострялся вопрос о степени испы-тайных ими германских культурных влияний. Наиболее всесторонне и объективно этот сложный узел проблем рассмотрен в трудах крупного чешского ученого Любора Нидерле (1865—1944)¹. Он отвергал оба крайних направления современной ему германистики и славистики, из которых одно, превознося доблести древних германцев, уделяло славянам роль подражателей и рабов, а второе видело всюду только славян и ставило знак равенства между восточными германцами (в том числе готами) и западнославянскими племенами. Благодаря трудам Л. Нидерле стало ясным взаимопроникновение культур германских и славянских племен, не только соседивших, но порой и сожительствовавших на одних и тех же территориях^**.

В наше время этот вопрос продолжает рассматриваться многими зарубежными и советскими учеными. Так, один из исследователей ранних готов польский археолог Е. Кмечинский пришел к заключению, что начало их миграции носило характер неорганизованного, относительно медленного и стихийного просачивания (инфильтрации) раздробленными группами в толщу других, прежде всего славянских племен, причем сопровождалось оно уже на этом этапе интенсивным культурным взаимодействием. Формирование же готов как силы единой и в социальном отношении организованной он видит лишь в самом конце их долгого пути — в IV—V вв. — в районах Причерноморья².

Сложный и вместе с тем органически слитный характер культуры обитателей Северного Причерноморья в конце эпохи Великого переселения народов не дает возможности четко выделить в ней собственно готский элемент. Впрочем, едва ли он дошел сюда нетронутым, да и вряд ли когда-либо существовал в «чистом» виде. Его не удается отделить от сармато-аланского, славянского и других элементов, среди которых он растворился. Это дало повод В.И. Равдоникасу рассматривать северопричерноморских «готов» как имя собирательное. Поэтому и весь этап развития культуры Северного Причерноморья, который протекал в V—VII вв., охарактеризован им как «готская стадия»³.

В послевоенное время этот же вопрос с позиций советской славистики рассмотрен в трудах Б.А. Рыбакова и П.Н. Третьякова. В частности, ими доказано, что некоторые типы древних изделий художественного ремесла (в том числе крымские, из Гурзуфа и близлежащих мест), приписанные зарубежной германистикой готам⁴, в действительности славянского происхождения⁵. Заметим, однако, что еще в дореволюционное время И.И. Толстой и Н.П. Кондаков⁶, исследуя скифские и сармато-аланские корни культуры Причерноморья и Приазовья в эпоху Великого переселения, отмечали равную принадлежность ее как готам, так и их современникам гуннам, а в целом — тому смешанному многоэтничному населению, которое входило в эти племенные союзы.

Для полноты картины необходимо остановиться, хотя бы вкратце, на тех социально-исторических процессах, которыми была обусловлена миграция древних германцев⁷.

Если во второй половине I в. до н. э., при Юлии Цезаре, разноэтничные древнегерманские племена находились на крайне низком уровне развития производительных сил и не знали общественного неравенства, то во времена древнеримского историка Тацита, жившего в конце I в. н. э., их родовой строй достиг уже той грани, на которой начинается классовое расслоение. Из знатных родов и наиболее состоятельных семей выделялась правящая верхушка в лице племенных и родовых старейшин, а также военных вождей. Роль последних все более возрастала благодаря сплочению вокруг них дружин, для которых война стала основным (и порой единственным) занятием.

Если причина перемещения целых деревень состояла в истощении пастбищ и невысоком уровне агротехники, который требовал частой смены пашен, то грабительские походы воинственных дружин облегчали своему роду или племени захват и освоение новых земель. Но при этом отнятые у жертв агрессии скот и рабы переходили в полную собственность победителей, а такое обогащение еще более возвышало их над простыми соплеменниками.

Объединения отдельных дружин для совместных походов содействовали возникновению межплеменных связей; в итоге временные группировки превращаются в постоянные военно-политические союзы. Во главе их в конечном счете мы увидим окруженных знатью королей, обладающих всей полнотой военной и гражданской власти.

Таким образом, миграцию готов можно представить как процесс двусторонний: вынужденное экономическими причинами переселение пахарей и пастухов, хранителей родовых традиций, сопровождалось неуклонным отделением от них знати с ее дружиной, знати, попирающей родовой уклад и создающей для себя иные традиции. Очевидно, в этой среде родилась та сага о знатном готском роде амалов, которую в VI в. развивал историк и панегирист готов Иордан⁸.

Ко времени Прокопия Кесарийского социальное, а в какой-то степени, возможно, этническое обособление готской верхушки было уже настолько сильно, что взаимоотношения готов с прочими племенами, населявшими Северное Причерноморье, надо рассматривать преимущественно в классовом аспекте. Сармато-аланская знать охотно объединялась с готской, хотя, возможно, и оказывалась в подчиненном положении. Трудовой же слой готов, естественно, вступал во взаимоотношения и с течением времени слился с таким же слоем остального населения Причерноморья.

Если от походов готских дружин пострадали в свое время поселения всей, в том числе юго-западной, Таврики, то оседание горстки готов-земледельцев произошло не везде. В Крыму они, по свидетельству Прокопия, занимали «страну Дори». Фразу его о готах, не последовавших за Теодорихом в Италию, можно отнести к ним, как и ко всей той части готов-земледельцев, которая пускала прочные корни на землях Причерноморья (Малой Готией называет их Иордан) и не стремилась к участию в авантюрных походах завоевателей.

Не бросается ли в глаза, что Прокопий несколько неправдоподобно наделил жителей Дори одними симпатичными чертами? Филолог увидит и другое: Прокопий придерживается стародавней книжной традиции, использует своего рода стандарт, выработанный еще античными авторами, которым во многом подражает. Он постоянно приближается к ним в отрицательной и назидательной нравственно-критической оценке современного ему общества. Поэтому и у него в ряде сочинений «скверным» современникам как бы противопоставляются идеализированные образы мало кому ведомых «варваров», наделяемые всевозможными добродетелями.

И все же перед нами не чистый вымысел, не сплошная «ложь во спасение» — ради морального упрека неправедно живущим согражданам. Нет, Прокопий, как правило, никогда и ничего не выдумывает. Подобно своим античным образцам (например, Фукидиду), он выпукло освещает лишь те факты и черты характера, которые его привлекают или отталкивают. Из литературного же арсенала подобных характеристик он выбирает и заимствует готовые образы, выражения, сравнения, эпитеты, какие подходят для того или иного случая. Изучив эту особенность Прокопия-публициста, можно критически подойти к нему самому и извлечь из его хвалебных или хулительных высказываний немало ценной информации.

«Готы» страны Дори были народом по преимуществу земледельческим (о других занятиях источник не упоминает). Очевидно, какие-либо промыслы, домашние ремесла и прочие виды хозяйственной деятельности играли в жизни этих людей роль второстепенную. Крымские «готы» предпочитали «жить всегда в полях», а такой образ бытия мог обусловливаться лишь земледелием примитивным, связанным с частой сменой местожительства, например, подсечным⁹, реальные следы которого в земле Таврики местами удалось вскрыть археологам¹⁰.

«Готы» Прокопия обрабатывали землю «своими руками», т. е. не имели ни рабов, ни тем более какого-то слоя зависимых земледельцев в своей среде. Социальной нерасчлененностью «готов» можно объяснить и их неприязнь к замкнутым крепостным сооружениям; в таковых они, во-первых, при их образе жизни не нуждались, а во-вторых, подобные строения были, как правило, одним из следствий и атрибутов сильно развитого общественного неравенства. Патриархальный же уровень южнобережной готской общины ясен из всего, что говорит о них Прокопий, вплоть до замечания об их безграничном гостеприимстве. Убеждает в том и постоянная готовность «готов» сменить орала на мечи. Все эти пахари в то же время и бойцы — черта, по Энгельсу, характеризующая высшую ступень варварства¹¹. Они могли сохранить эту черту даже в VI в.: ведь южнобережная Таврика долгое время была почти изолированной от внешних влияний и переживала период застоя.

Судя по всему, в момент первоначального появления здесь готов (III в. н. э.) аборигенное население — тавры — стояло примерно на том же уровне общественного развития, что и пришельцы, а это могло способствовать их слиянию. Ведь этнические, культурные и даже культовые различия, хотя и значат для людей немало, постепенно стираются, если нет при этом антагонистических различий классового и политического характера.

Заслуживает внимания указание нашего источника на число «готов», выступавших, по мере надобности, на помощь византийским военным силам. Три тысячи бойцов — отряд по тем временам вполне достаточный для обороны труднодоступных и вдобавок укрепленных горных рубежей этой «страны». Общая численность населения Дори могла, конечно, в 5—7 раз превосходить число выставляемых от него бойцов. А много это или мало? Если такое количество людей (до 20 тысяч) сопоставить с возможными в данном случае размерами населенной территории, не выйдет ли слишком просторно и пустовато? По нашей современной мерке, столько могло бы насчитывать население какого-нибудь небольшого городка. Прокопий же, говоря о некой «стране или области», оперирует такими пространственными величинами, как расстояние от Херсона до Боспора. Помещая Дори где-то между ними, он не дает никакого обозначения пределов этой «страны», а они, несомненно, были, несмотря на то, что простора (и притом практически неограниченного) требовал, по-видимому, весь характер примитивного земледелия таврических «готов». Однако косвенные указания на размеры территории, местоположение и природные свойства области крымских «готов», по-видимому, можно найти в том же трактате Прокопия.

Дают ли эти указания возможность выполнить такую задачу, как проецирование данных источника на реальную местность?

Локализация в средневековой Таврике области, населенной в VI в. «готами», потребовала длительных исследований. При этом соображения, что именно и где искать, исходили из приведенного выше (стр. 8—9) текста Прокопия.

Начать предстояло с выяснения границ Дори. Для этого нужно было найти остатки или хотя бы вещественные следы ее пограничных укреплений — «длинных стен», о которых писал Прокопий. Это потребовало, в свою очередь, уяснения того, что собой представляли «стены» в техническом отношении, как внешне выглядели, где могли находиться. Понадобился кропотливый историко-филологический анализ не только данного отрывка и не только трактата «О постройках», но и других сочинений как самого Прокопия, так и авторов, упоминавших подобные сооружения до и после него.

Примечания

*. Отрицательная оценка готов переходит нередко в преувеличение их исторической роли и представляет собой, по сути, косвенное признание первенства древних германцев среди племен Европы.

**. Вместе с тем Л. Нидерле не учитывал классовый характер культуры как славянских, так и готских племен, он «не отделял культуру знати от культуры народа, упрощая тем самым реальную историческую картину» (П. Н. Третьяков).

Литература и источники

1. Л. Нидерле. Славянские древности. М., 1956, стр. 36—38, 48—56, 94—102.

2. Jerzy Кmiecinski. Zagadnienie kultury gocko-gepidzkej. Acta archaeologica lodziendzia, N. 11, Lodz, 1962; Ярослав Пастернак. Археологïя Украïни. Торонто (Канада), 1961, стр. 439, 463; Ю.В. Кухаренко. Археология Польши. М. 1969, стр. 116—123.

3. В.И. Равдоникас. Пещерные города Крыма и готская проблема в связи со стадиальным развитием Северного Причерноморья. Готский сборник, т. XII, вып. 1—8, Л., 1932, стр. 36—98.

4. W. Tomaschek. Die Goten in Taurien. Wien, 1881, стр. 15 и сл.; De Вaуe. La bijouterie des Goths en Russie. Mémoires de la Societé Nationale des Antiquaires de France, Paris, 1898; Его же. Les tombeaux de Goths en Crimée. Mémoires de la Societé..., Paris, 1907.

5. Б.А. Рыбаков. Ремесло древней Руси. М., 1948, стр. 47—89; П.Н. Третьяков. Восточно-славянские племена. М., 1953, стр. 67—82, 137; Его ж е. У истоков древнерусской народности. Л., 1970, стр. 43, 52.

6. И. Толстой, Н. Кондаков. Русские древности, вып. 3, СПб, 1890, стр. 8—10, 110—155.

7. Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 21, М., 1961, стр 130—144.

8. Иордан. О происхождении и деяниях гетов («Getica»), Вступительная статья, перевод, комментарий Е.Ч. Скржинской. М., 1960, стр. 73, 81 и сл.

9. П.Н. Третьяков. Подсечное земледелие в Восточной Европе. Известия Государственной Академии истории материальной культуры (ИГАИМК), т. XIV, вып. 7, Л., 1932, стр. 1—39; В.П. Петров. Подсечное земледелие, К., 1968, стр. 13—20.

10. Отчет Зуйского отряда Крымской экспедиции Института археологии АН УССР за 1969—1970 гг. Архив Крымского отдела Института археологии АН УССР.

11. Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства, стр. 162—165.