Интерпретация свидетельства Бусбека

Начнем с информантов фламандского дипломата. Здесь необходимо отметить, что интерес Бусбека к крымским готам возник отнюдь не на пустом месте. Мы уже неоднократно упоминали о таком явлении, как европейский готицизм, т. е. теории о происхождении того или иного народа от древних готов. Многих идеологов готицизма волновало известное им из средневековых источников присутствие готов в Крыму и на Кавказе¹. Напомним, что согласно постулатам подобной теории, причерноморские готы являлись единственными прямыми потомками этого великого этноса — и потенциальными родичами европейских народов того времени. Кроме того, сторонники готицизма уделяли особое внимание изучению готского языка как явлению, исследование которого позволяло проследить всю историю германских народов — от времен смешения языков при строительстве Вавилонской башни — к временам исторических готов — и далее к германским народам раннего нового времени. До Бусбека о готах вообще и о крымских готах в частности с глубокой заинтересованностью писали такие ученые эпохи Ренессанса, как Матвей Меховский, Конрад Гесснер и Якоб Циглер. В 1543 и 1545 годах, незадолго до приезда Бусбека в Константинополь, в Венеции дважды были напечатаны дорожные заметки Иосафата Барбаро, в которых также упоминалось о крымских готах и их языке.

Нет никаких сомнений, что такой просвещенный человек, как Бусбек, должен был знать о существовании этих публикаций. Кроме того, по мнению Андре Руссо, еще до 1554 года немецкими учеными Георгом Кассандром и Корнелием Воутерсом были переписаны фрагменты из знаменитого рукописного кодекса готской Библии, т.н. «Серебряного кодекса» (лат. Codex argenteus). Это позволяет предположить, что Бусбек мог знать об обнаружении этого важного источника по готскому языку еще до отъезда в Стамбул². О крымских готах Бусбеку наверняка было также известно и из устных источников. Недаром дипломат сам упоминает в самом начале своего рассказа о том, что он «часто слышал» (saepe audiveram) об этом народе, его германском языке, обычаях и антропологических особенностях. Так что встреча Бусбека с готами была отнюдь не случайной. Дипломат осознанно ожидал ее и в течение длительного времени искал возможности пообщаться с крымскими готами.

Бусбек сообщает, что крымские посланники были встречены где-то в Стамбуле его переводчиками, которые позднее препроводили их к дипломату на обед. Непонятно, каким образом переводчики дипломата смогли идентифицировать гостей как «крымских готов», т.к. внешне информанты вряд ли особо отличались от местных обитателей. Остается предположить, что проинструктированные Бусбеком переводчики готовились к приезду в Стамбул крымских готов заранее и просили уведомить их, когда те приедут. Далее, не очень понятно, почему, кем и как эти два крымчанина были, по их словам, уполномочены приехать в Стамбул с «жалобами от имени своего народа» к самому султану Сулейману Великолепному. Этот аспект остается по-прежнему неосвещенным. Быть может, они действительно везли какие-то жалобы от христианского населения Крыма, а может, в данном случае они хотели несколько преувеличить собственную значимость. Если вспомнить тот факт, что султаны Селим и Сулейман использовали потомков бывших мангупских князей в качестве посланников в Россию, то можно предположить, что выходцы из Крымской Готии действительно могли иметь доступ к султану.

Портрет султана Сулеймана I Великолепного (осм. Сюлейман Кануни; правил с 1520 по 1566 год) работы неизвестного художника школы Тициана. Именно к Сулейману, согласно Бусбеку, направлялись с «жалобами от имени своего народа» посланцы из Крымской Готии

Особый интерес вызывает лингвистическая характеристика информантов. Первый из них, похожий на фламандца или голландца крымский гот, самым парадоксальным образом «из-за соседства и частого общения с греками так впитал их речь, что забыл свою родную». Второй, более плотного телосложения и смуглый крымский грек, на германцев нисколько не похожий, «ввиду частой торговли приобрел немалое знание их [т. е. готского] языка». Этот факт тоже кажется подозрительным — и, тем не менее, ничего невозможного тут нет. Подобные лингвистические парадоксы действительно случаются. К примеру, переселенные в Литву князем Витовтом (правил с 1392 по 1430 год) тюркоязычные татары к XVI веку практически полностью утратили знание своего языка и перешли на местные славянские диалекты. В то же время осевшие в Литве в эпоху Витовта караимы, позаимствовавшие свой тюркский караимский язык у обитателей Золотой Орды не ранее XIII—XIV веков, продолжали активно использовать его вплоть до второй половины XX века. Таким образом, именно они, а не местные татары, поставляли лингвистические данные тюркологам XIX—XX веков.

Есть и более современные примеры. Автор данных строк лично знаком с французским ученым Ивом Плассеро (Yves Plasseraud), который, проживая на севере Франции в Бретани, овладел как родным бретонским — языком кельтской группы индоевропейской языковой семьи. В то же время среди аборигенов-бретонцов можно встретить много таких, кто совершенно не знаком с бретонским. Можно также вспомнить плеяду блестящих знатоков русского языка: немца М. Фасмера, шотландца В.И. Даля, польского француза И.А. Бодуэна де Куртенэ и др. Так что подобная ситуация, когда гот забывает родной готский язык, а грек, напротив, им овладевает, вполне вероятна. Другое дело, что полностью «забыть» родной язык нельзя — и М. Стернс справедливо предполагает, что гот по каким-то не очень понятным причинам не хотел служить в качестве информанта. По его мнению, лингвистические данные о готском языке сообщил Бусбеку именно грек. Тот факт, что языковые данные были предоставлены человеком, для которого этот язык не был родным, может объяснить ряд проблематичных фонологических аспектов крымско-готского словаря. Вполне вероятно, что родной греческий язык информанта также мог повлиять на передачу лингвистических данных.

Сюренская крепость. В ее окрестностях, по словам информантов Бусбека, проживали крымские готы

Не совсем понятно, как именно проходило общение между Бусбеком и его информантами. Бусбек недостаточно владел немецким, греческим или турецким, чтобы вести это общение самостоятельно. Поэтому нет особых сомнений в том, что он был вынужден прибегнуть к помощи своих переводчиков. По мнению М. Стернса, переводчиками Бусбека являлись трилингвальные стамбульские греки, способные говорить на греческом, турецком и итальянском. Как следствие, беседа между Бусбеком и информантами велась следующим образом: дипломат задавал свой вопрос на итальянском, переводчики переводили его на греческий, грек-информатор отвечал им по-гречески, а его ответ переводился переводчиками для Бусбека опять на итальянский³. Подобная передача лингвистических и исторических данных значительно затрудняли понимание предоставляемой Бусбеку информации. Крымско-готские формы записывались самим Бусбеком (или, что более вероятно, его секретарем) на слух. Знание фламандского языка и принятой в то время фонетической транслитерации также могло оказать влияние на данные Бусбека. Правильную передачу готских слов, безусловно, осложнил тот факт, что копия оригинала его текста была напечатана в Париже, скорее всего, без участия в этом процессе самого Бусбека и не включала возможные поправки и корректуры автора⁴. Кроме того, мы не знаем, кто копировал текст Бусбека, и кто набирал его в типографии: и то, и другое тоже могло сказаться на передаче лингвистической информации.

Итак, следующие факторы могли повлиять на правильную передачу лингвистической информации о крымско-готском языке:

• информатором Бусбека был грек;
• Бусбек (или его секретарь) зафиксировал образцы готского языка, являясь носителем фламандского языка XVI века;
• рукопись, использованная для парижского издания 1589 года, не была авторизованной копией оригинального текста и не содержала возможных поправок самого Бусбека;
• наборщиком первого издания книги (Париж, 1589) был, скорее всего, носитель французского, не знавший германских языков.

В общей сложности Бусбек записал 101 готское слово (включая отдельные слова, числительные, артикли и слова не поддающейся адекватному переводу песенки-кантилены)⁵. Подавляющее большинство слов (около 80—85%) относятся к германской лексике. Среди них такие слова как ареl («яблоко»), bars («борода»), boga («лук», т. е. оружие), breen («жарить»), broe («хлеб»), bruder («брат»), fisct («рыба»), geen («идти»), goltz («золото»), handa («рука»), hus («дом»), kommen («приходить»), plut («кровь»), reghen («дождь»), schuuester («сестра»), sune («солнце») и многие другие. Практически все эти слова будут с легкостью понятны любому читателю, знакомому с немецким в рамках школьной программы. Есть слова неясной этимологии: atochta («плохой»), borrotsch («воля» или «удовольствие»), cadariou («солдат»)⁶, kilemschkop («пей чашу» или «пей до дна») и marzus («свадьба»). Особенно интересны заимствования: слово telich («глупый») из турецкого или татарского, а числительные sada («сто»), hazer («тысяча») и существительное schediit («свет») — из иранских языков. Модель готских числительных, несмотря на их германское происхождение, частично калькирована с татарской или турецкой. К примеру, вместо стандартного готского ainlif («одиннадцать») в крымско-готском используется thiinita (т.е. дословно «десять-один»), что повторяет тюркскую модель числительного onbir («одиннадцать», дословно «десять-один»). Слово stop («коза») могло быть заимствовано из какого-либо иранского, балканского или славянского языка (ср. форму tsap («козел»), известную нам даже из современного украинского). Все это отражает бытование крымско-готского в полиэтничном Крыму и указывает на межъязыковые контакты. Кроме отдельных слов Бусбеком были также записаны короткие фразы, такие как «добрый день», «да будет здраво», «я говорю», «ты сделал».

Примечания

1. См. об этом Brough S. The Goths and the Concept of Gothic in Germany from 1500 to 1700. Frankfurt am Main; Bern; New York, 1985. P. 37, 67—68, 71—72.

2. Rousseau A. Esquisse d'une histoire du Gotique de Crimée. Le rôle de Busbecq // SltdB. P. 154.

3. Stearns. Р. 68—69.

4. Ryckeboer H. Le Flamand de Busbecq // SltdB. P. 171.

5. Stearns. Р. 38. Ф. Нуччарелли насчитал 100 лексических форм (Nucciarelli F.I. La structure originelle du texte Gotique de Crimée // SltdB. P. 179).

6. Для этого слова ученые приводят несколько возможных этимологических вариантов; наиболее вероятно происхождение от лат. центурион или греч. кедорион или контарион (см. обзор в Ганина. С. 117—118; Solari R. Gotique de Crimée «cadariou» // SltdB. P. 201—204). Версия о кельтском происхождении данного термина (см. Рахно М.Ю. Кельтский субстрат Крымской Готии // Мат. по археологии и истории античного и средневекового Крыма. 2012. Вып. IV. С. 64—65) представляется маловероятной.