Культура и образование периода Гаскалы; деятельность А.С. Фирковича

О культуре евреев-ашкеназов, приехавших в Крым в эпоху Гаскалы (т. е. еврейского просвещения), нам известно не так уж много. Во-первых, число этих переселенцев было незначительно; во-вторых, приезжие ашкеназы в основном приносили с собой уже сформировавшуюся религиозную и культурную традицию, не очень отличавшуюся от традиций евреев, проживавших в местечках на западе России или востоке Польши. Эту ситуацию ярко иллюстрирует гравюра, опубликованная в начале XIX века в книге П. Сумарокова и посвященная еврейской свадьбе в Акмечети (Симферополе). Из этой гравюры видно, что приезжие ашкеназы выглядели, как типичные евреи из западно-русских местечек. Они были одеты в длиннополые кафтаны, носили широкополые меховые шапки — штраймели, хасидские шляпы или круглые кипы. У мужчин были длинные бороды и пейсы; женщины сбривали волосы и накрывали головы платками и косынками. Изображенный на гравюре равин, закутанный в большой талит, читает брачный договор-кетубу, держа при этом в руке ритуальный кубок с вином. Церемония бракосочетания осуществляется под свадебным балдахином-хупой, по всей вероятности, во дворе акмечетской синагоги при стечении еврейской и нееврейской публики.

Проживавший в 1865 году в Симферополе известный еврейский маскил Биньямин Мандельштам крайне негативно отозвался о нравах местной раббанитской общины. Он отметил, что лишь немногие крымские евреи ведут достойный образ жизни, купцов, промышленников и ремесленников, там находились и представители ортодоксальных кругов, продолжавшие носить традиционные еврейские одежды, соблюдать посты и посещать синагогу. В это же время были построены синагоги в городах Симферополе, Перекопе, Керчи, а также в Евпатории. Более того, местные евреи организовывали начальные школы для своих детей, нанимая туда еврейских учителей, преподававших также древнееврейский язык и религию. В Керчи, к примеру, такой учитель должен был получать бесплатное жилье с пансионом и 400 рублей серебром за преподавание иврита, основ Талмуда, русского, немецкого и французского языков, математики, чистописания, истории, географии¹.

Симферопольская караимская кенасса в советское время: на месте звезды Давида установлена пятиконечная звезда

Но вследствие удаленности Тавриды от центров еврейской жизни, даже столь щедрое денежное вспомоществование было недостаточным, и лишь немногие образованные евреи соглашались приехать в Крым. На фоне этого нежелания занимать должности учителей или раввинов в Крыму часто появлялись самозванцы, получавшие деньги и скрывавшиеся вскоре после этого². Ситуация начала поправляться после 1881 года. Дело в том, что волна российских погромов 1881—1882 годов обошла Крым стороной. Как следствие, после этого туда хлынули еврейско-российские интеллектуалы, раввины, учителя, резники и прочие, т. е. именно те, в ком так нуждались крымские евреи. Больше о культурном уровне местных ашкеназов нам становится известно ближе к концу XIX века, во время появления в Крыму крупных деятелей еврейской культуры и искусства.

Крайне важны для нашей книги процессы, проходившие в эпоху Гаскалы в караимской и крымчакской общинах, на которые эпоха еврейского просвещения также наложила неизбежный и очень своеобразный отпечаток. Начнем с караимской общины, где данные процессы приняли особенно необычный и даже уникальный оттенок. В этот период, с начала XIX века, центр караимской культурной и финансовой жизни перемещается из старинного Чуфут-Кале в стремительно развивающуюся Евпаторию. Там же в 30-е годы XIX века, вероятнее всего, в районе современного Типографского переулка, неподалеку от мечети Джума-Джами и комплекса караимских кенасс, караимами основывается новая типография. В этой типографии был напечатан ряд важнейших караимских книг, а качество издательской продукции могло соперничать с наилучшими образцами еврейских изданий того времени. Отмечу, что эта типография функционировала на деньги крымских караимских меценатов, в то время как инициаторами ее основания стали галицко-волынские караимы Д. Кокизов, И-С. Луцкий и А. Фиркович. В ней издавались книги как классических (Аарон бен Иосиф, Элияу Башьячи, Аарон из Никомедии, Й. Хадасси и др.), так и современных караимских авторов (И-С. Луцкий, А.С. Фиркович, М. Султанский и др.)³. В 1841 году там был напечатай полный трехтомный перевод книг ТаНаХа на тюркском языке еврейским алфавитом. Язык этого перевода представлял любопытную смесь из более ранних караимских переводов, «татаризованных» местными караимскими редакторами.

Еврей-виноградарь в северном Крыму (30-ые годы XX в.)

Публикация большого количества произведений караимских авторов, молитвенников, а также таргума (перевода) Библии значительно подняла культурный уровень местной общины. При этом книги были напечатаны на иврите и на тюркских языках, в то время как русская речь по-прежнему оставалась для крымских караимов чужим и незнакомым явлением. Ситуацию со знанием русского языка решил исправить молодой и амбициозный газзан чуфуткальской общины Соломон Авраамович (Шломо бен Авраам) Бейм (1817/1819—1867 гг.). Будучи преподавателем религии и древнееврейского языка, Бейм попытался ввести изучение русского языка в караимских школах. Чрезвычайно важно, что Бейм был, наверное, первым восточно-европейским караимом, решившимся на революционный шаг: он начал писать исторические работы по истории караимов не на иврите, а на русском языке. Трудами молодого караима заинтересовался не кто иной, как российский литератор А.К. Толстой, один из создателей знаменитого «Козьмы Пруткова». Вполне вероятно, что именно Толстой профинансировал публикацию первой книги Бейма на русском языке в 1861 году. В письме к Н.М. Жемчужникову поэт просил, чтобы тот, тотчас же по получении рукописи Бейма, «тиснул ее без пощады» в университетской типографии. Именно с этого времени история караимов становится доступной широкой русскоязычной аудитории⁴.

С 1855 по 1857 год, после смерти Симхи Бабовича, Бейм выполнял обязанности гахама, т. е. главы караимской общины в Российской империи. Европейские привычки Бейма, а также стремление модернизировать некоторые из наиболее устаревших караимских традиций (например разрешение переносить вещи из дома в дом во время праздника Шаббат и обязательное изучение русского языка) вызывали неприязнь к нему в консервативных караимских кругах⁵. Тем не менее его дело не пропало даром. Усилия Бейма на лоне просвещения караимского общества были продолжены в конце XIX века выдающимся караимским педагогом И.И. Казасом. Отметим, кстати, что до начала деятельности Казаса все караимские просветители происходили в основном из западных губерний Российской империи; даже Бейм, караим крымского происхождения, получил образование в Одессе, а не в Крыму.

В XIX веке караимами начинают интересоваться не только вояжеры и власть имущие, но и многочисленные российские литераторы. Самым первым российским литератором, воспевшим караимов в стихах, был Семен Бобров (1763/1765—1810 гг.), посетивший Чуфут-Кале в 1798 году:

О Караибы, вы кого
При храминах отверстых ждете? —
Того ль, что в молниях багряных
И в громах от страны восточной
На ваш камнистый снидет холм
И в вашем шумном Синагоге
Откроет вам в себе Мессию,
Который возвратит Салим
И Соломоново блаженство?⁶

Об А.К. Толстом, воспевшем в двух сонетах Чуфут-Кале и его обитателей, мы уже упоминали. Сонет «Над пропастью в Чуфут-Кале» написал в 1825 году крупнейший польский поэт Адам Мицкевич. Но все же до конца не очень понятно, посетил ли поэт Чуфут-Кале и общался ли он с евпаторийскими караимами⁷. Есть караимский след и в биографии А.С. Пушкина. Известно, что знаменитый пушкинский перстень-талисман изначально принадлежал зажиточному караиму. Надпись на кольце, которую Пушкин полагал цитатой из Корана, на деле была написана на древнееврейском языке караимским владельцем перстня и содержала его имя: «Симха б[ен] к[вод] р[ав] Йосэф а-закен з[ихроно] л[ивраха]» (ивр. «Симха, сын почтенного господина, старца Иосифа, блаженной памяти»). Об обстоятельствах, при каких этот перстень попал к Пушкину, можно только догадываться. Скорее всего, он был получен в дар от Е.К. Воронцовой, у которой также был аналогичный перстень (надпись, находившаяся на втором перстне, до нас не дошла). Ее муж, генерал-губернатор Новороссии М.С. Воронцов, над которым столь едко посмеивался поэт, неоднократно общался с богатыми караимскими семействами из Евпатории. По всей видимости, дабы задобрить властного губернатора, караимская община даровала ему два массивных караимских перстня, один из которых достался позднее жене Воронцова, а второй — Пушкину. Позже Воронцова и Пушкин запечатывали этими перстнями свою тайную переписку⁸. С семейством Воронцовых был знаком также и С. Бейм, подаривший С.М. Воронцову отрывок из древнееврейской рукописи XIV века⁹.

История формирования караимской общины в XIX веке была бы неполной без освещения деятельности А.С. Фирковича. Собиратель древностей, автор полемико-теософских трактатов, поэт, переводчик, педагог, издатель и путешественник, Авраам Самуилович (Авраам бен Шемуэль) Фиркович (1787—1874 гг.) известен также под псевдонимом Эвен Решеф, представляющим собой акроним его имени. Родившийся и получивший образование в Луцке, в 20-е годы XIX века Фиркович переезжает в Крым, странствует по миру, посещает Кавказ, Стамбул, Каир, Ближний Восток, Австрию, Литву и Польшу, завершая свой жизненный путь в Чуфут-Кале. Уникальные рукописные коллекции, собранные им за годы странствий по Османской империи, Египту, Палестине, Крыму и Кавказу, представляют собой гордость коллекции еврейских и самаритянских рукописей Российской Национальной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина в Санкт-Петербурге. В 1872 году, т. е. всего за два года до своей смерти, Фиркович публикует труд Авней зиккарон («Книга памятных камней»; Вильно, 1872). Данная книга, содержащая экскурсы автора в историю караимов Восточной Европы (прежде всего Крыма), а также надгробные надписи с караимских некрополей Мангупа, Чуфут-Кале, Евпатории, Феодосии, Старого Крыма и Трок, является самым известным произведением Фирковича. Умерший в Крыму в 1874 году караимский патриарх был похоронен на территории некрополя в Иосафатовой долине возле Чуфут-Кале¹⁰.

Приказ германского командования об обязательной явке еврейского населения Феодосии на Сенную площадь (1 декабря 1941 г.)

Как указывают обнаруженные в недавнее время архивные материалы, Фиркович, несомненно, являлся одной из самых заметных караимских и еврейских фигур Европы XIX века, и был потенциальным (но неудавшимся) кандидатом на пост главы караимской общины Крыма и Восточной Европы в целом. В круг его знакомых и симпатизировавших ему людей входили такие знаменитые и разносторонние личности, как известейший российский гебраист Даниил Хвольсон, лидер хабадского движения Менахем-Мендель Шнеерсон, археолог Бларамберг, российский историк Д.И. Иловайский, еврейские просветители — маскилы Бецалель (Базилиус) Штерн и Симха Пинскер (сын последнего явился одним из отцов-основателей сионизма), армянский патриарх Нарсес, христианские священники, турецкие сектанты — дёнме, авторитетные ашкеназские и крымчакские раввины, бахчисарайские татары и многие, многие другие.

Сделав такую в высшей степени хвалебную характеристику Фирковичу (и не желая ее ни в коей мере умалить), отмечу, что при несомненной талантливости и одаренности Фиркович был достаточно непростым человеком. Как неопровержимо свидетельствует нам сухой язык архивных документов и источников, весь бег его бурной жизнедеятельности сопровождался конфликтами, скандалами, трениями, сомнительными историями и частыми обвинениями в хищении рукописей, подлоге и фальсификации. Более того, современное состояние исследовательской литературы, посвященной Фирковичу, позволяет утверждать, что несмотря на несомненную важность собранных им рукописных коллекций, ряд документов и приписок к рукописями, в особенности эпиграфические открытия Фирковича, явно являются недостоверными и, более того, поддельными. Как уже говорилось, самые ранние свидетельства о пребывании караимов в Крыму датируются XIII—XIV веками. Как следствие, все исторические построения Фирковича, пытавшегося датировать приезд караимов в Крым VI веком до н. э. и утверждать, что хазары приняли иудаизм караимского (а не раббанитского) толка, совершенно несостоятельны.

Арон а-кодеш и бима, уцелевшие после ликвидации симферопольской хоральной синагоги (современный вид)

Можно ли считать Фирковича, подобно Бейму и Казасу, караимским просветителем — маскилом? В какой-то степени — да. Фиркович в течение длительного времени работал преподавателем языка и религии в Луцке, Стамбуле и Евпатории, он опубликовал множество книг, активно занимался книгоиздательством. Наконец, самое главное, — он спас для мировой науки от последующего уничтожения огромное количество уникальных рукописей, и по большому счету не слишком важно, что он не всегда добывал свои рукописи честным путем. Среди этих рукописей, ныне хранящихся в Санкт-Петербурге, были такие уникумы, как Карасубазарский кодекс XI века; Codex Babilonicus Petropolitanus (916 г.) — древнейшая рукопись Ветхого Завета на иврите с уникальной вавилонской системой вокализации; написанное на Востоке Пятикнижие 929 года; Codex Petropolitanus (1008/9 год) — древнейшая существующая в настоящее время полная рукопись Ветхого Завета; Библия с переводом на арабский язык Саадии Гаона (около 1010 г.); крупнейшее в мире собрание самаритянских рукописей и многие, многие другие еврейские, караимские, арабские и тюркские рукописи. Лишь благодаря усилиям Фирковича в наши руки попали тысячи уникальных документов и рукописей — пространная версия письма хазарского царя Иосифа, работы таких виднейших средневековых еврейских мыслителей и поэтов, как Соломон ибн Габироль, Дунаш бен Лаврат, Авраам ибн Эзра, Йеуда Галеви, Моше Киевский и др. Список уникальных рукописей из коллекции Фирковича можно продолжать ad infinitum¹¹.

С другой стороны, подделывание рукописей и дат не слишком-то вписывается в общепринятую канву просветительской деятельности. Собственно говоря, именно по этой причине исследователь истории средневекового Крыма вынужден зачастую попросту обходить стороной историю крымских караимов и раббанитов — уж слишком сложно неспециалисту разобраться в хитросплетении поддельных и истинных дат и рукописей. Надо сказать, что несмотря на уважение к Фирковичу среди караимов, далеко не всем лидерам общины нравилась его деятельность. И. Казас, например, написал на иврите посвященный Фирковичу стих «К лицемеру», в котором достаточно критично отзывался о последнем¹². Книга Фирковича Маса у-мрива (ивр. «Искушение и тяжба»; Евпатория, 1838) своим резким тоном вызвала у караимского духовенства такое негодование, что лидеры общины решили конфисковать и уничтожить часть ее тиража. Да и самый важный труд Фирковича, Авней зиккарон, был напечатан не в караимской типографии в Евпатории, а в раббанитской типографии Фина и Розенкранца в Вильне. Напечатан он, кстати, был ктавом (почерком) Раши, которым караимы вообще практически никогда не пользуются.

Симферопольская хоральная синагога после пожара и незадолго до окончательного разрушения в 1975 году

Важно заметить (к сожалению, этот факт очень редко принимают во внимание большинство русскоязычных авторов, пишущих на караимскую тему), что Фиркович никогда не говорил о караимах как о потомках хазар, считая их потомками древних израильтян и иудеев, переселившихся в Крым непосредственно из Ассирийского пленения. Об этом достаточно недвусмысленно свидетельствует даже полное название самой важной книги Фирковича: Авней зиккарон ли-вней Исраэль бэ-эрец Къырым («Книга памятных камней сынов Израиля в стране Крым»; Вильно, 1872). Любой прочитавший полностью эту книгу на иврите или в русском переводе^*, убедится, что Фиркович никогда не писал о караимах как о потомках хазар. Да, он утверждал, что караимы жили в Крыму в течение какого-то времени по соседству с хазарами и обратили хазар в караимскую веру (и то и другое, как мы знаем, неверно с исторической точки зрения), но никогда не писал о том, что караимы смешивались с хазарами этнически. Вкратце, сформулированная А.С. Фирковичем в Авней зиккарон историческая концепция выглядит следующим образом. Крымские караимы являются потомками колен Израиля и древних иудеев, которые еще в VI веке до н. э. попадают в Крым вместе с войсками персидского царя Камбиза, основав там несколько городов, в частности, Села а-Йеудим (ивр. «Скала иудеев / евреев»; позднее, по мнению Фирковича, город переименовывается в Чуфут-Кале). Караимы исповедуют чистый неталмудический иудаизм древнебиблейского толка, в каковой они обращают также и тюрков-хазар; караимы не принимали участия в распятии Христа и создании Талмуда, о котором они вообще впервые узнали лишь в IX веке н. э. Местные евреи-крымчаки являются потомками средневековых караимов, перешедших в талмудический иудаизм. Позволим себе процитировать текст неопубликованного труда Фирковича Давар аль а-Караим («Слово / Повествование о караимах»): «часть сынов Израиля в Российской империи, известных под именем караимов, [происходит] из остатков Израильского царства; часть из колен Десяти колен^**, а часть из изгнанных из Иерусалима иудеев»¹³.

В своих утверждениях Фиркович был далеко не одинок. Потомками древних иудеев и израильтян караимов считали и другие лидеры караимской общины первой половины XIX века, такие как И.С. Луцкий, М. Султанский, С. Бейм. А.Я. Гидалевич писал, что даже в начале XX века караимы все еще считали себя ам шээрит Исраэль (ивр. «остатки народа Израилева»)¹⁴. Основные постулаты так называемой теории «хазарского происхождения» караимов впервые были высказаны в середине и второй половине XIX века не караимами, а российскими учеными-тюркологами В.В. Григорьевым и В.Д. Смирновым; еще позднее они были доработаны последним главой караимской общины, востоковедом С. Шапшалом (см. ниже). С оговорками эту концепцию принял и И.И. Казас, писавший о том, что незначительное количество хазар все же могло перейти в караимскую веру и этнически смешаться с караимами. В целом же он, безусловно, считал караимов семитами, а не тюрками. Более того, в своих ранних работах Казас активно протестовал против хазарской теории караимского происхождения и настаивал на древнеизраильских корнях караимов¹⁵.

Севастополь: памятник еврейским солдатам, погибшим во время Крымской войны

Деятельность Фирковича оказала значительное влияние на жизнь Крымской Иудеи. После шумных открытий Фирковича и последовавшей за ними научной полемики Крым становится настоящей Меккой для любителей истории крымских хазар, евреев и караимов. Во второй половине XIX века, чтобы пообщаться с Фирковичем, местными караимами и крымчаками, а также для исследования местных памятников и архивов сюда приезжают такие знаменитые историки, как Н.И. Костомаров и Д. Иловайский, гебраисты Д. Хвольсон, Э. Адлер, И. Черный, А. Гаркави и И. Маркон, исследователь-любитель Э. Дейнард и многие другие. Одни уезжали из Крыма в полном восторге от увиденного, другие же — напротив, расстроенные очевидной невероятностью существования на позднесредневековом кладбище в Чуфут-Кале могил хазарского времени. Как бы то ни было, но именно действия и открытия Фирковича во многом привели в движение и сдвинули с места развитие российского востоковедения — если не вследствие научных выводов караимского патриарха, то как минимум благодаря найденным им рукописям и начатой благодаря этому дискуссии.

Не осталась в стороне от этой шумной полемики и крымчакская община. В эпоху Гаскалы среди крымчаков происходили процессы во многом сходные преобразованиям в ашкеназской и караимской общинах. Напомним, что еще в 1818 году крымчаки жаловались на почти полное отсутствие среди них образованных людей. Равно как и караимы, приглашавшие учителей в основном из караимских общин Галиции и Волыни, крымчаки попытались исправить эту ситуацию, приглашая учителей из других раввинистических общин. В 1833 году в Карасубазар в качестве рава (главы общины и учителя) был приглашен турецкий раввин Иоак Хаим. Однако из эксперимента ничего не вышло, так как Хаим вскоре был выслан властями за границу. В 1835 году крымчаки пригласили нового «варяга» — ашкеназа Йехиэля бен Шабтая Фишгаля. Но и тут община не достигла желаемого. Через два года вследствие деятельности ашкеназского рава в общине разгорелся конфликт, и крымчаки были вынуждены пригласить ни много ни мало самого Фирковича, чтобы разобраться в ситуации¹⁶. Из-за отсутствия в общине образованных людей, как об этом говорят обнаруженные Д. Шапира архивные документы, для написания прошений к российской администрации крымчаки часто вынуждены были нанимать караима Авраама Фирковича, несмотря на то что последний часто требовал за свои канцелярские услуги оплаты в виде дорогостоящих книг и рукописей. В 60-е годы XIX века крымчаки выписали из Симферополя в качестве преподавателя еврея-ашкеназа, обучавшего молодежь религии, математике, русскому и древнееврейскому языкам. Тем не менее и эта мера не слишком исправила ситуацию. Посетивший Карасубазар в 60-е годы XIX века юрист и журналист Пьер Лякуб так описал крымчаков:

Все их познания — и то преимущественно класса торгового — ограничиваются умением лишь читать и писать по-татарски да выкладками на счетах; редкие из них умеют читать и писать по-русски или по-еврейски... Как уже было нами замечено, татарский язык, можно сказать, у крымчаков — национальный; изучением каких-либо других языков они вовсе не интересуются. В прежнее время правительство желало учредить в Карасубазаре как центре пребывания крымчаков казенные училища на образец тех, какие были учреждены для евреев в черте их оседлости, желало назначить им раввина из лиц, получивших специальное и общее образование в существовавших тогда в Вильне и Житомире раввинских училищах, но крымчаки уклонились от всего этого, боясь всяких нововведений и не сочувствуя никаким «новшествам» и «обобщениям».

Положение с образованием в крымчакской среде значительно изменила деятельность Хаима Хизкияу Медини (1832—1904 гг.), раввина в Карасубазаре в 1866—1899 годах. Уроженец Иерусалима, приглашенный в Крым из Турции, Медини поднял на более высокий уровень религиозное образование в общине, несколько изменив его, впрочем, на сефардский лад. Медини известен как один из значимых еврейских мыслителей XIX века, автор энциклопедического труда Сде Хемед («Поля красоты»^***; 18 томов, Варшава 1891—1912). Это монументальное произведение, содержащее среди прочего заметки автора о его просветительской деятельности в Крыму, сегодня изучается во многих религиозных школах Израиля. Медини провел серию религиозных реформ в общине и подверг запрету ряд местных, по его мнению, неправильных и порочных религиозных практик. Он также основал несколько школ по преподаванию религии и древнееврейского языка среди крымчаков и вступил в полемику с Фирковичем, опровергая утверждения последнего о том, что крымчаки являются потомками караимов, обратившихся в X веке в талмудический иудаизм.

В XIX веке в крымчакской среде происходят любопытные интеграционные процессы, на которые мало кто из исследователей истории Крыма обращал внимание^****. Как мы уже говорили, во время присоединения Крыма к России на полуострове проживало всего лишь около 600—800 раввинистов-крымчаков. Вместе с тем к 1866 году в одном только Карасубазаре обитало около 2000 ашкеназов и крымчаков, в распоряжении которых находилось четыре синагоги¹⁷. В 1880 году там уже было около 3000 крымчаков, 300 польских и литовских евреев и 7—8 караимских семейств¹⁸. И это в одном только Карасубазаре, не считая небольшие крымчакские общины, возникшие к тому моменту во всех крупных населенных пунктах Крыма, прежде всего в Феодосии, Старом Крыму, Керчи, Симферополе, Севастополе и Евпатории. Перепись 1879 года зафиксировала 3481 крымчака — «иудеев с родным турецко-татарским языком»¹⁹. То есть совершенно невероятный рост населения: от 600—800 человек до трех с половиной тысяч в течение ста лет! И это при всех тяготах, поборах, рекрутстве, Крымской войне и пр. Объяснить данное явление можно только одним — а именно, наряду с естественным приростом в общину также стали вливаться и интегрироваться приезжавшие в Крым евреи-ашкеназы. Документы говорят о смешанных крымчакско-ашкеназских браках уже с конца XVIII века. Так, в 1785 году, т. е. всего через два года после присоединения Крыма к России и начала еврейской колонизации Крыма, документы сообщают о смешанном браке между крымчачкой Шамахатон и «польским» евреем-портным по имени Лейба²⁰. Именно в XIX веке в крымчакском ономастиконе появляются такие поздние, типично ашкеназские фамилии, как Варшавский, Гершгорн, Фишер, Флисфедер, Бершадский, Лурье, Соловьев и многие другие. В данном случае примечательным остается тот факт, что происходя из регионов с идишской культурой, приехав в Крым, эти переселенцы достаточно быстро влились в крымчакскую среду и заговорили по-татарски. Дети этих еврейских эмигрантов уже почти ничего не знали о «европейском» происхождении родителей, полагая себя жителями Крыма.

Симферополь: памятник евреям и крымчакам, расстрелянным в декабре 1941 года

Таким образом, как следует из факта интеграции части ашкеназской общины в крымчакскую, отношения между крымскими раввинистами-крымчаками и приезжими ашкеназами были достаточно добрососедскими (хотя и не совсем бесконфликтными: например, в XIX веке более многочисленные приезжие ашкеназы фактически отобрали у крымчаков их древнюю средневековую синагогу в Феодосии). И все же над раббанитско-караимскими отношениями в Крыму начинают сгущаться тучи. Караимская община стала еще более закрытой и по-прежнему не допускала смешанных браков с представителями иных общин и этносов. Привилегированное положение караимов в российском законодательстве, заявления Фирковича о караимском происхождении крымчаков, его проекты переселения евреев-раввинистов — все это, безусловно, не способствовало формированию дружественных отношений. Но даже в то время не доходило до открытых конфликтов. Вспомним, что в 30-е годы XIX века крымчаки часто обращались за помощью к Фирковичу и другим караимским лидерам. Более того, крымчаки вынуждены были прибегать к помощи Фирковича даже после ограбления им с помощью полиции генизы в Карасубазаре в 1839 году. И хотя нельзя не осуждать с этической точки зрения действия Фирковича, фактически ограбившего бедную крымчакскую общину, нельзя забывать о том, что только благодаря этому «взлому» уцелели важнейшие рукописные документы, спасенные для науки и хранящиеся ныне в Санкт-Петербурге. Настоящие конфликты по поводу атрибутировки исторических памятников между крымчакской и караимской общинами начнутся уже после смерти Фирковича, в конце XIX века.

Примечания

*. К сожалению, сегодня все еще нет полного и качественного перевода этой книги на европейские языки. Достаточно неплох рукописный русский перевод караимского просветителя из Севастополя Д. Гумуша.

**. Так в тексте источника.

***. В слове ХеМед содержится аллюзия на имя Хизкияу Медини.

****. Приношу глубокую благодарность крымчакскому историку Михаилу Гурджи (Арад, Израиль), уроженцу Крыма, за данное наблюдение.

1. См. объявление в журнале а-Мелиц. 11.04.1861.

2. См. подробнее: Керен И. Йа'адут Крым ми-кадмота ве-ад а-шоа. Иерусалим, 1981. Ам. 65—66.

3. Более подробно о типографии и печатном деле у караимов см.: Miller. Prayer Book Politics... P. 15—26; Miller. Agenda... P. 82—88.

4. Толстой А.К. Собрание сочинений в 4-х томах. М., 1969. Т. 4. С. 286. См. основные работы Бейма на русском языке: Бейм С. Чуфут-Кале и его первоначальные обитатели // Новороссийский календарь. 1859. С. 436—444; Он же. Чуфут-Кале и караимы. СПб., 1861; Он же. Память о Чуфут-Кале. Одесса, 1862.

5. [Пигит С.Ш.] Дни минувшие // Караимская жизнь. 1911. № 5—6. С. 9—11; Ельяшевич Б.С. Караимский биографический словарь(от конца VIII в. до 1960 г.) // Материалы к серии «Народы и культуры». Вып. 14. М., 1993. С. 22. О биографии Бейма см. подробнее: Фельдман Д.З. С.А. Бейм: глава караимской общины Крыма (по архивным материалам) // Восток. 2000. № 3. С. 55—63; Белый О.Б. Новые материалы к биографии Соломона Бейма // МАИЭТ. 2003. Вып. X. С. 639—666; Kizilov. Karaites through Travelers' Eyes... P. 79—87.

6. Бобров С. Таврида, или мой летний день в Таврическом Херсонесе. Николаев, 1798 (в следующем издании эта поэма называлась: Херсонида, или Картина лучшего летнего дня в Херсонесе Таврическом. Лирико-эпическое песнотворение. СПб., 1804). Эта новаторская поэма оказала сильнейшее влияние на дальнейшее развитие российской и, шире, европейской поэзии. В частности, при создании «Крымских сонетов» А. Мицкевич позаимствовал многие мотивы у Боброва.

7. См. краткое изложение этой проблемы с историографией вопроса: Кизилов М. Мицкевич, Адам // Крым в лицах и биографиях (справочно-литературное издание). Ред. А.И. Доля. Симферополь, 2008. С. 281—283.

8. В последнее время об этом перстне с непозволительными выдумками стали писать различного рода отечественные авторы. См. серьезный анализ проблемы происхождения пушкинского талисмана: Цявловская Т.Г. «Храни меня, мой талисман...» // Прометей. 1975. № 10. С. 12—84; Szyszman S. Le «talisman» de Pouchkine // Bulletin des études Karaites. 1983. № 1. P. 77—84; Kizilov. Karaites through the Travelers' Eyes... P. 101—102.

9. Якерсон. Еврейские сокровища... С. 22—23, 156—157.

10. Последним словом в изучении биографии Фирковича является недавняя книга Д. Шапира: Shapira D. Avraham Firkowicz in Istanbul (1830—1832). Paving the Way for Turkic Nationalism. Ankara, 2003 (там же подробная историография вопроса). Ср. более раннюю биографию: Вихнович В.Л. Караим Авраам Фиркович. СПб., 1997.

11. Йкерсон. Еврейские сокровища... С. 109—115; Якерсон С.М. Еврейская средневековая книга. М., 2003.

12. Опубликован: Дейнард Э. Тольдот Эвен Решеф. Варшава, 1875. Ам. 26—27 (прим.).

13. Часть текста этой работы опубликована: Harkavy. Altjüdische Denkmäler... S. 229—230.

14. Гидалевич А.Я. [Дополнение к протоколу] // ИТУАК. 1919. № 56. С. 276—278.

15. N.N. [Казас И.И]. Общие заметки о караимах // Караимская Жизнь. 1911. № 3—4. С. 37—71; Казас И.И. Евреи ли караимы? // Дополнение к Новороссийскому телеграфу. 1869. № 63; Каззаз И. Слово защиты // Новороссийский телеграф. № 9 (19.01.1869), № 10 (22.01.1869). О биографии и взглядах Казаса см.: Прохоров Д.А. Учивший заветам правды, добра и гуманности: Биографический очерк Ильи Ильича Казаса (1832—1912). Симферополь, 2008; Он же. И.И. Казас — просветитель караимов и крымских татар. Симферополь, 2009.

16. Ачкинази. Крымчаки... С. 90.

17. Remy F. Die Krim in ethnografischer, landshaftlicher und hygienischer Beziehung. Odessa-Leipzig, 1872. S. 190.

18. Дейнард Э. Маса ба-хаци а-и Крым. Ч. 2. Варшава, 1880. Ам. 21—22.

19. Куповецкий. Динамика... С. 83.

20. Кая. По поводу... С. 103.