Зимовка в горах. «Голодный» бунт

Наступила осень, когда боевые действия практически прекратились, и в своих телеграфных донесениях в Санкт-Петербург командующий Крымской армией Горчаков методично писал, что «на Северной стороне Севастополя ничего особенного не происходит» и «нет никаких известий, заслуживающих внимание». Волонтеры занимали лагерь на «промежуточной позиции» между Инкерманом и Мекензи и переподчинились 11-й пехотной дивизии, которой руководил генерал-лейтенант С.П. Веселитский¹.

По словам Алабина, служившего в той же дивизии, Веселитского очень польстило, что греков отправили под его начало: «...он увидел в этом особое к себе доверие начальства, потом у него сейчас же разыгралась фантазия, что он устроит этот легион, приведет его в стройный порядок, привяжет к себе людей его составляющих и при первом случае совершит с ним чудесные подвиги»². Как представляется, доброжелательное отношение к грекам вовсе не было связано с каким-то особым эмоциональным характером генерала Веселитского. В данном случае мы вправе скорее говорить о культурной памяти: Веселитский был внуком русского дипломата, выходца из Далмации, великолепно владевшего греческим, турецким и молдавским языками и сыгравшего заметную роль в освобождении Крыма от турецкого владычества.

В своем первом же приказе к грекам Веселитский потребовал от добровольцев соблюдения «строжайшей субординации» и «надлежащей дисциплины», предписывав командирам легиона «употребить все усилия, чтобы волонтеры составляли войско грозное врагу не только своим мужеством, но и искусством в военном деле, достигнуть которого можно только соблюдением воинского порядка, неуклонным исполнением приказаний начальства и безусловным ему повиновением, как в бою, так и вне онаго»³. После Соймонова и Урусова это был, пожалуй, третий русский командир, который искренне и с участием отнесся к грекам, и не его вина, что ситуация с легионом была безнадежно запущена в правовом, структурном и дисциплинарном отношениях. Веселитский так же, как в свое время и Соймонов, озаботился внешним видом волонтеров и унификацией их формы, просил начальство позволить грекам носить вензеля «Блаженной памяти императора Николая Павловича»⁴.

Как отмечалось в его записке армейскому начальству, «легион имеет печать с изображением креста, окруженного сиянием», а офицеры и нижние чины имели на фесках «различные изображения: одни крест, другие орлы разнообразных видов»⁵. Уже в ноябре 1855 г. ему лично пришлось разбираться с очередными «беспорядками» среди волонтеров. Инициировал расследование сам Мурузи, написавший кляузу «о беспорядках в легионе» на своих же подчиненных. Выводы, которые сделал Веселитский в результате своего расследования, опровергают скептические оценки Алабина — старый генерал четко определил «болевые точки» и вдумчиво, без излишней ретивости, сумел наладить отношения с волонтерами. Предоставим слово не фантазиям военного беллетриста, а боевому генералу. «Отправляясь сам к легиону, — писал Веселитский, — я лично удостоверился, что Мурузи преувеличил и растерялся. Отлучилось в действительности по приказанию капитанов менее 50 человек — я приказал составить списки; оставшиеся обещали быть послушными. Все неудовольствие волонтеров заключается в нерегулярности продовольствия и неимении теплой одежды и невыгодном помещении — и все это справедливо. Мурузи виноват тем, что он непрактический человек, и его полезно удалить благовидно и без шума, назначив Хрисоверги, о котором со всех сторон лучшие отзывы, а в особенности по рекомендации графа Дмитрия Ерофеевича. Легион завтра перейдет на Мекензи, и, я надеюсь, все уладить. Но полагал полезным всех отлучившихся уволить от службы и через то избавиться от более беспокойных людей»⁶.

Веселитский в этой связи деликатно попросил князя Горчакова «не почитать случившийся беспорядок обстоятельством важным» и «уважить храбрость этих людей». Да и легионеры, почувствовав в этом русском генерале, этническом сербе, участие к своей судьбе, кричали ему: «Веди нас на Сапун-гору, увидишь, как мы пойдем — только корми нас и одень нас потеплее»⁷. К сожалению, Горчаков в очередной раз предпочел «закрыть» глаза на докладную Веселитского, оставив своего протеже Мурузи во главе волонтеров.

Между тем моральный климат в Греческом легионе ухудшался день ото дня: с лета между командирами рот — капитанами и князем Мурузи зрело взаимное недоверие — они тратили больше времени на взаимные козни, чем на обучение своих солдат. В этих условиях простые бойцы были попросту дезориентированы, не понимая, чего же хотят от них командиры. В июне 1855 г. командир 1-й роты волонтеров капитан Николай Караиско (Николаос Караискос), отличившийся во время ночной вылазки 10—11 марта 1855 г., кавалер ордена Св. Анны 3-й степени с бантом, был лишен Мурузи своей должности и изгнан из легиона. Оскорбленный до глубины души, Караиско в служебной записке на имя вышестоящего начальника, командира Каралезского отряда генерала-лейтенанта Бельгарда, описывал ситуацию следующим образом: «Начальник наш Мурузи ежедневно ругает вверенных мне волонтеров и меня, будто не исполняю обязанности, и всю роту ненавидит, а рота сия 10 марта на вылазку в англо-французских траншеях отличилась и принесла честь и пользу; а он до сих пор не выдал нам Георгиевские кресты, которые князь Горачков назначил и прислал... Итак, как греки вверенной мне роты не могут долее слушать подобные ругательства, и не желают служить под его начальством, потому что ни в какое отличие нас не представит». Бельград, убедившись в том, «рота к нему привязана и его любит», тщетно пытался отстоять Караиско, предложив отправить его в Севастополь. Тем не менее 16 июня 1855 г. Караиско был уволен, а начальник штаба Коцебу отечески порекомендовал Бельгарду «действовать на легион влиянием своим и властию, прекращая вначале все могущие возникнуть беспорядки»⁸.

Другой младший штаб-офицер, командир второго батальона и один из безусловных моральных авторитетов легионеров Константин Папа-Дука, властолюбивый и амбициозный человек, неожиданно оказался «интригантом, с характером беспокойным». Папа-Дука «употреблял все усилия составить партию, противу Мурузи, и давал оным направление быть недовольными во всех его действиях»⁹. Как пишет А. Кибовский, «слабохарактерный Мурузи показал неожиданную прыть в междоусобной войне и подговорил ротного командира Янули Делаграмматико написать донос начальнику главного штаба Крымской армии Коцебу, в котором Папа-Дука обвинялся в том, что еще в Бабадагской области он вел изменническую переписку с турками, а под Севастополем собирался перебежать к французам»¹⁰. В результате Папу-Дуку на всякий случай решили исключить из легиона и в октябре 1855 г. выслали жить под надзором в Одессу¹¹. Служебное расследование показало полную несостоятельность и абсурдность обвинений, выдвинутых против Папа-Дуки.

Новый командир, в чье ведение попал и Греческий легион, генерал Веселитский довольно быстро раскусил источник клеветы, не найдя «несправедливым оснований не только к обвинению Папа-Дуки в измене, но и в сомнении насчет его в этом отношении»¹². «Интриги же и кляузы, при праздности ума грекам свойственны», — философски заключил Веселитский, предложив отличать «людей и интригу».

Такие же попытки «очернить... в глазах правительства и оправдать беспорядки своих единоземцев» предпринимались и в отношении А. Хрисовери, которому повезло несколько больше, так как в это время он находился в симферопольском госпитале на излечении.

Следующей жертвой, что рано или поздно, но должно было произойти, стал сам командир легиона князь Мурузи. Волонтеры, как отмечал Алабин, очень его «недолюбливали», но никак не могли от него отделаться: они «изгоняли было один раз от себя, а он все-таки впился в них как клещ»¹³. Просчеты Мурузи, как полкового начальника, отвечавшего за снабжение легионеров продовольствием и обеспечением их денежным довольствием, неоднократно отмечались и раньше, но к осени 1855 г. они приобрели вопиющий характер. Существование впроголодь на «облысевших» в результате массовых порубок горах в зимних условиях (сейчас это трудно представить, глядя на зеленые вершины Крымских гор!) было попросту невыносимым. Муку для греков, как и для солдат русских пехотных полков, изготавливали в Бахчисарае, а уже оттуда везли в Мекензиевский провиантский магазин, располагавшийся на самой Мекензиевой горе¹⁴. При этом легион имел в Бахчисарае еще и собственные пекарни. Мука в Крыму в ту пору приобреталась в среднем по цене 1 руб. 25 серебряных коп. за пуд. Так как волонтерам в сутки отпускалось на человека 15 коп. серебром, то этих денег вполне было достаточно для обеспечения продовольствием нижних чинов легиона. Однако к ноябрю—декабрю 1855 г., когда цены на пшеничную муку усилиями местных спекулянтов, действовавших зачастую заодно с интендантскими службами, значительно выросли и доходили до 2 руб. 45 коп., 15 коп. на довольствие оказалось чрезвычайно мало¹⁵. Средние цены на базовые продукты (зелень, зерно, молоко), а также топливо (дрова и угли) в этот период выросли в 5, 6, 7, 8, а то и в 9 раз по сравнению с обычными. Они особенно подорожали в тех районах Крыма, где находились войска¹⁶. Осенью-зимой 1855—1856 гг. мука обходилась легионерам в среднем по 2,2 руб. Выпечка хлеба, исходя из нормы довольствия в 3 фунта на человека, стоила уже 13% коп. К этому стоит добавить цены на мясо (1 фунт — 6 коп.), соль, перец и лук (1% коп. за фунт), составлявших привычный рацион греков. Таким образом, реальное содержание одного человека в легионе возросло до 20½ коп. в сутки¹⁷. Кроме того, чины легиона были прикомандированы на так называемое «приварочное довольствие» мясными и винными порциями к 11-й пехотной дивизии. Все это привело к тому, что общие удельные затраты на содержание одного волонтера составили 24½ коп. Даже «морские» ополченцы в русской армии (мы не говорим в данном случае про армейские нижние чины, у которых была своя система денежного довольствия) получали тогда по 26 коп. в день¹⁸.

Мурузи и его штаб объективно просмотрели эти факторы, не побеспокоившись о том, чтобы своевременно сделать перерасчет денежного содержания, исходя из текущих цен на продовольствие. Кроме того, в отличие от русских пехотных полков продовольствие в легионе заготовлялось не от интендантства, а от начальника легиона на отпускаемые для волонтеров кормовые деньги. Согласно Своду военных постановлений (часть IV, книга III), начальник части, то есть князь Мурузи, был обязан выходить с требованием в конце каждого месяца на последующий с тем расчетом, чтобы к первому числу весь необходимый провиант и фураж были розданы¹⁹. Кроме того, в подразделении должен был находиться 10-дневный запас провианта на случай «какой-либо встретившийся остановки в отпуске месячной пропорции из магазина». При этом сам Мурузи осознавал свою некомпетентность и беспомощность в административно-хозяйственной части. «Ты же знаешь, что я никогда не был силен в расходах. У меня есть канцелярия, из русских частей мне дают помощников. Но все эти финансы просто ад, потому что я должен распределить 20 или 30 000 рублей в месяц, это так трудно, особенно на фоне повсеместного хаоса и града пуль» — такие вот самокритичные нотки проскользнули в одном из его писем²⁰. Но если бывший офицер молдавских войск и светский бонвиван князь Мурузи был плохо знаком с тонкостями хозяйственного устава русской армии, то окружавшие его многочисленные советчики, адъютанты и офицеры из русских пехотных полков, прикомандированные к легиону, попросту не могли этого не знать. Они сознательно «топили» своего командира, дожидаясь скандала. И он не замедлил грянуть. Оставшиеся совсем без продовольствия греки целую неделю питались гнилыми сухарями, что также являлось вопиющим нарушением всех уставных норм, воспрещавших принимать некачественные и тем более гнилые продукты²¹. Учитывая, что жалованье и кормовые деньги легионеры получали неравномерно и часто с существенными задержками, в один прекрасный день волонтеры оказались попросту безо всякой еды. По словам крымского историка Василия Кондараки, «выстояв однажды два дня без куска хлеба и не получив на требования никакого удовлетворения, они не вытерпели и решились лично отправиться с жалобою к главнокомандующему»²².

143 человека из разных рот, включая одного фельдфебеля, одного офицера и значкового (знаменосца), оставили позиции на Мекензиевой горе и с флагом двинулись маршем на Бахчисарай, в Ставку главнокомандующего, для принесения жалобы «на недостаток содержания». На подходе к городу легионеров остановили войска. По приказу Горчакова со всех них «сняли допросы» и потом предали военному суду 12 человек, «оказавшихся наиболее виновными в самовольном поступке». В служебной записке на имя военного министра командующий подробно описал этот инцидент: «Наконец, в исходе ноября, когда Легион откомандирован был мною с позиции при р. Каче на Мекензиеву гору, для отправления там службы, часть легионистов оказали неудовольствие на это перемещение, объявив, что и без того они получают пшеничного хлеба и удовольствуются солдатскими сухарями. Им истолковано было, что пшеничного хлеба не успели своевременно доставить в легион, по причине нынешней распутицы; но несмотря на это 143 человека разных рот и в числе их один фельдфебель, один офицер и один значковый, самовольно направились в Бахчисарай, для принесения мне жалобы, на недостаток содержания, определенного им по положению. Люди эти были остановлены, не доходя до города, и обращены к позиции на р. Каче, в расположение 10 пехотной дивизии, где я приказал тотчас снять со всех них допросы и потом передал военному суду 12 человек, оказавшихся наиболее виновными в самовольном поступке; некоторых из них полагаю по окончания суда примерно наказать»²³. Кондараки, лично знакомый со многими греческими волонтерами, в своем рассказе привел их эмоциональную реакцию на решение командования о наказании: «...каково было их изумление, когда им отвечали, что вопрос о нуждах их оставлен без обсуждения, а постановлено расстрелять их всех за самовольную отлучку с позиции». «Что ж делать, — отвечали они, — мы охотнее умрем от пули, чем от голода»²⁴.

Горчаков нехотя констатировал, что его протеже хоть и был человеком «во всех отношениях достойный», но «не имел опытности и, не обладая распорядительностью, не мог при всем своем усердии отвращать эти беспорядки и не был в состоянии утвердить повиновение в своих подчиненных»²⁵. Мурузи пришлось отправить в отставку «по болезни», или, как ехидно заметил Алабин, «Мурузи, наконец, сделал самое умное, что мог сделать — сказался больным», а новым командиром легиона назначен подполковник уланского полка Г.И. Папа-Афанасопуло, уже не раз командовавший греками²⁶.

В марте1855 г. он был «командирован в г. Севастополь в помощники заведовавшему легионом императора Николая I князю Мурузи» для «учреждения в этом легионе необходимого первоначального устройства»²⁷. В легионе Папа-Афанасопуло находился до июня 1855 г, после чего он некоторое время обретался в штабе главнокомандующего, а 30 июня того же года уланского подполковника вновь вернули на прежнее место. «Лукавый пелопоннесец», как его называл Хрисовери, занял выжидательную позицию, сознательно предпочитая ни во что не вмешиваться, в ожидании серьезных промашек со стороны Мурузи, чтобы самому при удобном случае стать начальником подразделения. Без всякого сомнения, Папа-Афанасопуло вместе с князем Мурузи разделяет ответственность за провалы в финансово-хозяйственной сфере легиона. «Начальником волонтеров я был только периодически, — оправдывался он после войны, — да и то поверхностно, следовательно, не мог делать ни особенных улучшений, ни упущений»²⁸. Командовал он, по его же словам, мало — не более полугода с момента официального утверждения в должности и надеялся, что «по делам никаких упущений не окажется»²⁹. Толком принять дела легиона у Папа-Афанасопуло также не получилось. Мурузи объявил, что он «в настоящее время одержим болезнию и выехать из Бакчисарая на позицию не в состоянии», а потому просил распоряжения дежурного генерала армии о «перемещении канцелярии легиона в город Бакчисарай для поясненной надобности и личного моего ходатайствования для скорейшей и вернейшей сдачи»³⁰.

Хрисовери интуитивно догадывался о подобном печальном исходе. Еще в мае 1855 г. отправил в штаб Крымской армии рапорт, в котором просил обратить внимание на критическую ситуацию с волонтерами, полагая, что «легион толкают к пропасти»³¹. Естественно, что докладная Хрисовери осталась без внимания...

Примечания

1. Алабин П.В. Указ. соч. С. 204.

2. Там же. С. 594.

3. Алабин П.В. Указ. соч.

4. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 5/263. Св. 13. Д. 11. Л. 010 об.

5. Там же. Л. 010 об.

6. Записка генерал-лейтенанта Веселитского от 22 ноября, о беспорядке, происшедшем в Греческом легионе Императора Николая 1-го // РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 5768. Л. 108—108 об.

7. РГВИА...

8. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 3/247. Св. 4. Д. 3. Ч. 1. Л. 0164—0165 об.

9. Кибовский А. Легион Императора Николая I. Греческие волонтеры в Крымскую войну 1853—1856 // Военный сборник. Альманах российской военной истории. М., 2004. С. 96—101.

10. Кибовский...

11. Рапорт Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора // РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Т. 2. Д. 5741. Л. 315.

12. РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 5741. Л. 221.

13. Алабин П.В. Четыре войны: Походные записки в 1849, 1853, 1854—56, 1877—78 гг. Ч. 3. Защита Севастополя. М., 1892. С. 592.

14. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 5/263. Св. 13. Д. 11. Л. 005.

15. РГВИА... Л. 024 об.

16. Русский вестник. Симферополь в январе 1856 г. Т. 2. Кн. 1. М., 1856. С. 218.

17. РГВИА. Ф. 9196 Оп. 5/263. Св. 13. Д. 11.

18. Дополнительные правила по управлению дружинами морского ополчения и продовольствию ополчан // Путилов Н. Сборник известий, относящихся до настоящей войны. СПб., 1856. С. 20.

19. Свод военных постановлений. Ч. IV, книга III. Ст. 519—647.

20. No. 17. II/17. Caralesse, 27 Juin 1855 // Marinescu, Florin. Op. cit. P. 178.

21. В ноябре—декабре 1855 г. военные действия практически не велись, ситуация со снабжением войск стабилизировалась. Но даже на батареях осажденного Севастополя русских солдат кормили довольно неплохо. Вот что говорил об организации питания нижних чинов командир штурмовой батареи Малахова кургана Федор фон-Драхенфельс: «Кормили их почти отлично: каждый день они получали хорошие щи с мясом, двойную порцию каши и остального приварка и по две чарки водки в сутки. Каша их очень вкусная и так густа, что ее можно было резать ножом. И видя такую хорошую пищу, мы, офицеры, часто являлись к ним в гости» (Воспоминания Ф. фон-Драхенфельса // Рукописи о Севастопольской обороне, собранные государем наследником цесаревичем. Т. II. СПб., 1872. С. 51). В самый острый период обороны Севастополя — весну 1855 г. — начальство умудрялось заботиться об увеличении мясных порций для нижних чинов «для сохранения их здоровья», снабжении их сушеной зеленью и капустой. Именно во время Крымской войны в практику вошло регулярное использование свежих и сушеных овощей в супы, причем овощи эти были преимущественно импортными! В своем приказе № 306 вице-адмирал Нахимов настаивал даже на более рачительном расходовании продовольствия командирами и не «отпускать крупу, горох и масло по морскому положению, когда нижние чины постоянно довольствуются мясом по одному фунту на человека» (Приказ Нахимова об экономии в расходовании продовольствия. // Павел Степанович Нахимов. Документы и материалы. Главное архивное управление МВД СССР ЦГАВМФ. М., 1954. Приложение № 356. С. 481). В те дни, когда по тем или иным причинам одного фунта мяса — почти полкило качественной отварной говядины без костей — не было, то рядовые и унтер-офицеры довольствовались солониной (той же говядиной, только засоленной) или ветчиной 1/4 фунта и ржаными сухарями (от 1—2 фунтов, или 1,5 кг). Сухари выдавались для питания солдат лишь в самом крайнем случае, так что русская армия особо не голодала. «Роскошный, вкусный обед и заморские вина — не диковинка была в Севастополе», — вспоминал один из защитников города, опубликовавший в 1860 г. свои записки под псевдонимом Отставной. Не голодали и пленные. К примеру, турецким солдатам, находившимся в Одессе, в ноябре того же 1855 г. генерал-губернатор Новороссийской и Бессарабской губернии самостоятельно увеличил денежное содержание с 9 до 12 коп., ссылаясь на высокие цены на продукты питания (Познахирев В.В. Особенности продовольственного обеспечения турецких военнопленных в России (конец XVII — начало XX века) // Известия ТулГУ Тула, 2013. С. 260.

22. Волонтеры легиона императора Николая // Кондараки В.Х. Эпизоды и рассказы из Крымской войны. М., 1883. С. 54—55.

23. РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Т. 7. Д. 22632. Л. 1—4.

24. Волонтеры легиона императора Николая // Кондараки В.Х. Эпизоды и рассказы из Крымской войны. М., 1883. С. 55.

25. РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Т. 7. Д. 22632. Л. 1—4.

26. Рапорт от начальника 11-й пехотной дивизии Веселитского командующему 4-м пехотным корпусом Семикину, в котором он докладывал, что Мурузи «по приключившейся ему болезни службы... исполнять не может». Веселитский разрешил Мурузи отправиться в Бахчисарай для излечения и предписал вступить в должность подполковнику Папа-Афаносопуло // Там же. Л. 359.

27. Краткая записка о службе старшего помощника начальника 2-й Кавалерийской дивизии генерал-майора Георгия Папа-Афанасопуло, представляемого к зачислению в командиры на высшую должность // РГВИА. Ф. 400. Оп. 9. Д. 5838. Л. 24.

28. РГВИА. Ф. 395. Оп. 49. Д. 1865. Л. 28 об. — 29.

29. Там же.

30. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 3/247. Св. 4. Д. 3. Ч. 2. Л. 0033—0033 об.

31. Χρυσοβέργης, Αριστείδης. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Τ. Β΄. Σελ. 61.