У евпаторийских камнерезов

Гладко укатанная степная дорога уходит из Евпатории на северо-восток. Там, на восьмом километре от города, на волнистой гриве Мамаева увала лежит рабочий поселок.

Издалека видны его белые кварталы в солнечный день. С приближением, они проплывают мимо рядами одноэтажных и двухэтажных жилых домов, зданиями библиотеки, средней школы, клуба и радиоузла, магазина и столовой, электростанции и железнодорожной ветки. Здесь живут камнерезы Мамайских каменоломен — крупнейшего в Крыму открытого карьера по добыче ракушечника.

Карьер в полутора-двух километрах от поселка. Он уходит от жилых домов все дальше в степь, туда, где нетронутые еще залежи ракушечника на многие километры вокруг выстилают степные недра. Эту многометровую толщу ракушек, сцементированных в легкий пористый камень, оставило здесь, как и на Керченском полуострове, как в других местах степи, третичное море. Последующие века закрыли каменную толщу пяти-шестиметровым слоем позднейших отложений.

Рыжевато-сизая полынная равнина, кое-где покрытая каменистыми холмами, дышит терпкими степными ароматами. Она подступает к самому поселку, ведет прямиком к действующим карьерам. И странное чувство охватывает, когда узнаешь, что внизу под всей этой равниной пустота. Старые выработанные шахты — "волчьи штольни" — источили здесь вдоль и поперек ракушечную толщу, протянулись в общей сложности чуть ли не на пятьдесят километров. Это те самые каменоломни, на которых когда-то баснословно нажился изворотливый кулак Ефим Волков, вовремя почуявший потребность купеческой Евпатории в строительном камне и быстро вылезший на этом прибыльном деле в крупнейшие местные капиталисты.

Один из полузасыпанных наклонных ходов ведет в подземелье. В свете фонаря, только на несколько метров вокруг пробивающем густую темноту, вырисовываются гладко срезанные грани желтого ракушечника, образующего стены. Низко нависают над головой такие же желтые своды. Неподвижный, застывший воздух. Душно, сыро. Каменные коридоры тянутся все дальше, разветвляясь, переходя то в обширные сквозные залы, то в тесные тупики. Целый подземный город с лабиринтом холодных, темных и пустых улиц спрятан здесь под степью. Груды старых завалов, преграждающие кое-где путь, изрезанные трещинами и готовые вот-вот рухнуть каменные глыбы над головами напоминают, что излишнее любопытство к мертвому городу может кончиться печально.

В этих страшных лабиринтах когда-то работали люди. Григорий Силович Герасименко, давно работающий на карьере, хорошо помнит эти времена.

Огромная, длиной в два с половиной метра пила трехугольной формы с длинными зубьями, направленными к ручке, какую можно увидеть теперь только в качестве экспоната в Евпаторийском краеведческом музее, была основным орудием производства. По четырнадцать-пятнадцать часов в день работали в "волчьих штольнях" камнерезы, не разгибая спины, не видя дневного света, выпиливали полупудовыми пилами из желтых ракушечных стен аккуратные кубы. Затем разделывали их на "штуки", лошадьми выволакивали по наклонным ходам на поверхность. За каторжный труд взрослые, сильные люди получали двадцать копеек в день и, чтобы не умереть с голоду, приводили с собой на работу детишек, жен. Василий Данилович Рожков, не один десяток лет проработавший в шахте, десятилетним мальчиком пришел туда с отцом.

Кое-где в штольнях вдруг попадаются вырезанные в камне каморки с побеленными известью стенами, со следами копоти на них. С содроганием узнаешь: здесь камнерезы жили. Это так называемые "подземки" — сырые и холодные каменные колодцы с тусклым окошком наверху, почти не пропускающим света на пятиметровую глубину. Те, кто выпиливал сотни тысяч штук камня для особняков Евпатории, не мог для себя и своих детишек найти жилого угла на просторной земле!

Словно из тяжкого кошмара, выбираешься из подземных лабиринтов на поверхность. Солнце, обрушиваясь неожиданно, слепит глаза. Дух захватывает от простора, от свежего ветра.

Степь над "волчьими штольнями" продолжает рассказ. Это рассказ о том, как камнерезы выбивались "а поверхность.

Среди каменной осыпи, полуприкрытой подпаленной зноем травой, чуть видна черная узкая щель. Возле нее доска с надписью: "Шахта, в которой размещался евпаторийский партизанский отряд "Красные каски", 1918-1919 гг.". Одна из славных страниц борьбы евпаторийского рабочего класса открывается здесь, на суховатых холмах Мамаева увала.

Революционная волна 1905 года подняла камнерезов впервые. Тогда коснулась их радость общей борьбы, указанной большевиками. С помощью революционного Севастополя рабочий класс Евпатории в январе 1918 года установил советскую власть. Немецкая оккупация Крыма весной того же года уничтожила завоеванное, заставила большевиков уйти в подполье. Но борьбы не остановила. Летом в Мамайских каменоломнях появились "Красные каски". Это были партизаны-камнерезы. Защитники бедноты, простых людей, снова попавших в кабалу к баронам, гроза немецких колонистов, расселявшихся на чужой земле, как на своей, они стали притягательной силой для всех, кто хотел бороться. К осени "Красные каски" уже насчитывали около четырехсот хорошо вооруженных партизан. Они становились серьезной силой в борьбе с интервентами, смелыми и неожиданными налетами наносили им все более чувствительные удары. О храбрости, грозной удали командира отряда, бывшего камнереза Ивана Петриченко, в народе ходили легенды.

В ноябре на смену немцам в Крым пришли англо-американские интервенты. И одной из первых их забот в Евпатории было уничтожение "Красных касок". Вместе с белогвардейцами они бросили против партизан карательный отряд. Партизаны наголову разбили карателей и окрылись в своей "скале". А через некоторое время, одну за другой, провели две ответные вылазки, стоившие жизни больше чем двумстам интервентам. Тогда оккупанты мобилизовали на борьбу с партизанами крупные воинские силы, блокировали выходы из каменоломен, захватили единственный колодец, снабжавший партизан водой.

Неподалеку от входа в подземелье, среди разрытой, поросшей бурьянами земли до сих пор стоит этот одинокий колодец, свидетель и невольная причина трагедии, разыгравшейся здесь почти сорок лет назад.

Отрезанные от колодца, партизаны оказались в тяжелом положении. Вместе с ними в подземельях скрывались от интервентов многие жители с семьями, с детишками. Проблема воды для партизан стала проблемой жизни. Четырежды прорывались они к колодцу, с боями добывали воду. В одной из таких вылазок был тяжело ранен Иван Петриченко.

Белые усилили охрану колодца. Над партизанами нависла катастрофа. Тогда белогвардейское командование пошло на провокацию. Через парламентера-предателя оно предложило партизанам выйти на поверхность, гарантировав им жизнь и неприкосновенность. Поверив провокатору, на поверхность поднялась группа измученных жаждой людей, главным образом женщины, дети, больные, раненые, — сто семнадцать человек. Вместе с ними вынесли на носилках умирающего Ивана Петриченко. Остальные решили не сдаваться.

На высоком постаменте у полузасыпанного шурфа — каменная урна. Здесь были расстреляны белыми и сброшены в шурф все сто семнадцать, поверивших врагу, понадеявшихся на его гуманность. А остальные, не пожелавшие сдаться, целую ночь пробивали ход в противоположную сторону каменоломен и на рассвете выбрались в степь, чтобы продолжать борьбу.

Это было около сорока лет тому назад. А не так давно дети обнаружили в одной из каменоломен под грудой камня томик Горького. Среди пожелтевших страниц особо отмечена та, где в "Песне о Соколе" говорится:

"Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!"

Удалось установить: книгу спрятали скрывавшиеся в Мамайских каменоломнях советские воины в 1941 году. Раненные при отступлении советских войск, они спустились в подземные катакомбы, предпочитая смерть от голода и ран — плену. Они не пожелали оставить врагу и любимую книгу, зовущую к борьбе.

Железнодорожная ветка и идущая рядом с ней автомобильная дорога отделяют старые, заброшенные шахты Мамаева увала от действующих карьеров. Высокая насыпь свежевыбранной рыжевато-бурой земли поднимается за железнодорожной линией. И взобравшись на нее, сразу переносишься в иной мир. Внизу — огромный котлован, все дно которого заполнено горами ракушечных плит, похожих отсюда, с высоты, на легкие игрушечные кубики. Снуют по ниточкам рельсов, проложенных между ракушечными горами, мотовозы, ритмично кивают стальными головами экскаваторы, незнакомая машина, похожая на сцеп трех вагончиков, вгрызается в каменный откос, превращает его в желтоватые кубики ракушечных плит. Волнующая панорама широкого индустриального труда открывается перед глазами. Человек здесь — хозяин земли. Он не забирается в ее толщу, не выпиливает в ней камень за камнем. Он раскрывает землю и берет из нее то, что ему нужно, здесь же, под солнцем, на свежем, вольном ветру.

Земляной покров открывают экскаваторы. Это они нагромоздили рыжевато-бурую насыпь, счищая с пласта ракушечника четырех-пятиметровые наслоения. Спустившись с насыпи вниз, оказываешься на гладкой, как пол, аккуратно зачищенной бульдозерами обширной каменной платформе извлеченного на свет ракушечника. Край платформы гладко, словно ножом, срезан в виде двухметровой ступени. Там, внизу, у самой ступени и движется по рельсам машина, напоминающая сцеп вагончиков. Это камнерезный агрегат. Шесть дисковых пил первой машины вгрызаются победитовыми зубьями в каменную ступень, режут ее на вертикальные доли. Вторая машина делает таким же образом горизонтальные надрезы, а третья двумя огромными дисками отрезает камень в третьей плоскости, подает его на транспортер, уносящий камень к штабелям, выстроившимся позади машины.

Не прошло и десяти минут, а машина уже напилила и отправила в штабели около ста сорока ракушечных плит, — столько, сколько мог напилить ручной пилой лучший камнерез за пятнадцать-шестнадцать часов изнурительного, напряженного труда. При этом таких гладких, ровных и безукоризненно точных по размерам, каких не выпилит и самый опытный камнерез. Один такой агрегат, сообщает водитель камнерезной машины Василий Емельянович Ильченко, вырезает в сутки не меньше десяти тысяч штук ракушечника, за два рабочих дня дает материал для постройки двухэтажного двенадцатиквартирного дома.

Василий Емельянович, высокий, худощавый и несколько застенчивый человек, сам работал здесь камнерезом. Правда, он пришел на карьер уже в советские годы, когда многое было сделано для облегчения труда камнерезов, но и его руки не раз разъедала кровавыми мозолями полупудовая пила. Очевидно поэтому с такой теплотой и подробностями рассказывает он о больших и несомненных достоинствах новой машины, которой теперь управляет. А кроме того, он ведь до некоторой степени и автор этой машины и, как таковой, не может не проявлять к ней самого близкого и заинтересованного отношения.

Камнерезные агрегаты, применяемые на карьере, родились здесь же. Их называют машинами Петрика, по имени бывшего кузнеца, затем директора карьера, много лет проработавшего тут и сконструировавшего основу машины. Но если перечислить всех, принимавших участие в создании машины в ее теперешнем виде, получился бы солидный список, включающий и камнерезов, и механиков, и инженеров. Была бы в этом списке и фамилия Василия Ильченко.

В течение пятнадцати лет агрегат видоизменялся, совершенствовался всем коллективом, по крупице вносящим в него новое, и сейчас, по общему мнению, это одна из лучших среди существующих камнерезных машин по простоте устройства, экономичности, прочности и производительности.

Камнерезные агрегаты полностью механизировали добычу ракушечника. Подготовку для них пласта, работу землекопов, целиком взяли на себя экскаваторы и бульдозеры.

До последнего времени оставался ручным только труд на уборке опилочного песка, который накапливался при работе агрегатов и мешал их передвижению по пласту, да на погрузке готового камня в вагонетки мотовозов.

Вслед за агрегатом, на котором работает Ильченко, медленно движется сооружение, сменившее людей и на одной из этих работ, — пескосборник. Несколько человек, постоянно занятых отгребанием песка, перешли теперь на другую работу, а труд рабочих, обслуживающих новое приспособление, значительно облегчился. Пескосборник придумал и сделал все тот же мастер, — золотые руки Василий Емельянович Ильченко.

Таких умельцев на карьере немало. Благодаря их заинтересованному, хозяйскому отношению к делу общая мощность карьера за послевоенные годы выросла больше чем вдвое. Около пяти миллионов штук — сто тысяч кубометров ракушечника — дает теперь Евпаторийский карьер ежегодно. Из этого количества камня можно построить двести пятьдесят двухэтажных домов — целый город. Все новые санаторные здания Евпатории строятся из камня, добываемого на Мамаевом увале. Он идет и на расширение Сакского курорта, и на здравницы Южного берега, и на застройку новых проспектов Симферополя. Из евпаторийского камня возведены стены новых зданий города-героя Севастополя. Многие сотни новых прекрасных зданий, вырастающих по всему Крыму, обязаны своим существованием скромному и вдохновенному труду евпаторийских камнерезов.