Ай-Савва (Святой Савва)

Что для врага чужая вера?
Да гибель многих христиан?
И запах мирры сменит сера,
Разрушен будет Божий храм.

Вообще, ценна ли жизнь,
К тому же старого монаха?
От страха Таврия дрожит
Пред мощью воинов Аллаха!

Чем старше и беззащитнее человек становится, тем более нуждается в духовной поддержке. Ну, хотя бы мыслями своими с кем-то поделиться, теми мыслями, которые непрошенными в голову постоянно лезут. Что поделать, на то и человек, не пищей единой жив бывает. Кто выслушает, кто поможет — на сердце легче становится.

Во времена, когда Сугдея процветала, в кельях монастыря среди большой монашеской братии пребывали три старых монаха. Зрение их ослабло настолько, что очертания предметов только перед собой видели, а дальше — сплошная густая сетка, за которой скрывался весь остальной мир. И с памятью что-то странное стало твориться: помнили то, что прежде, давно с ними было, а вот, что было вчера уже не помнили. Они бы забыли и свои имена, если бы не приходилось поминать их за молитвой, когда в церковь святого Саввы на молебен ежедневно приходили. Звучали они просто:

— Павел, Спиридон, Василий.

Самый старый — Павел, самый «молодой» — Василий. У него даже часть зубов во рту торчало, когда его приятелям приходилось деснами пользоваться.

Мирной и спокойной жизнь была, и полагали монахи встретить смерть свою в покое кельи. Но, человек предполагает, а Господь располагает. Наступило время тяжкого испытания.

Пришли татары, взяли крепость Сугдею. Кровь рекой лилась, стоны и крики неслись. Уцелел тот, кто в горы бежал. Бежали и монахи из стен монастыря. Остались только Василий, Павел и Спиридон. Куда бежать, если и на шаг впереди ничего не видишь? А потом, трудно расставаться с тем местом, где долгие годы прожил, и старость глубокую встретил.

В тот год зима раньше времени в Крым пожаловала, через горы перевалила, покрывая снегом белым, пушистым склоны Куш-кая и Соколиной горы. Ветер лютый холодный несся стремительно сквозь ущелья, волком завывая у самой церковной ограды. Волны высокие разгулялись в Сугдейском заливе, накатываясь, гулко били о берег. Еще страшнее стало за день до Рождества Христова, когда налетевшая с севера снежная буря, не дала возможности старикам выйти из келий своих, чтобы помолиться в церкви.

Уже несколько дней не встречались старики друг с другом и не знали, кто из них жив, а кто — нет.

Но вот и пришел праздник Светлого Рождества Спасителя. Погода унялась. Высветило солнце. Направился самый молодой из стариков Василий в церковь, с трудом преодолевая снежные заносы. Ударил в церковный колокол. Разнесся звон его по затихшей округе. Долго ждал Василий прихода старых друзей, в ответ на звон, да не дождался — понял он тогда, что оставили они его одного навсегда.

Вот когда перед ним предстала вся тяжесть одиночества. Видно близок и его час, одному старому, почти слепому монаху долго не прожить. Вот только кто глаза его закроет?

Савва, преподобный отец, — молился Василий святому, чье имя носила церковь, опустившись на церковную плиту, и думая о близком конце, не зная еще, каким он будет?

Солнце зимнее, на ласку скупое, послало молящемуся старику свой последний подарок — солнечный луч. Сквозь забитое снегом окно проник он в церковь. И осветилось яркое пятно на каменной плите пола у самых колен преклоненного монаха.

Как другу обрадовался ему Василий, как ребенок, пытался накрыть его своей морщинистой рукой.

— Может, знак жизни дает мне Господь? Может быть, еще поживу? Придет весна, запоют в лесу хоралом птицы, закадит перед Творцом благоуханием земля, цветами покрытая. Вернутся монахи. Оживет монастырь…

— Докса си, Кирие, докса си. Слава Тебе, Господи, слава Тебе. — произносил слова язык, а губы улыбались мыслям Василия. — И хора инэ одельфи дие липие…

В это мгновение распахнулась тяжелая дверь церкви. Ледяным воздухом потянуло. Оглянулся Василий и увидел татарских воинов с обнаженными мечами…

— Где, монах, спрятаны богатства монастыря? — крикнул передовой воин.

— О каком богатстве говорит этот воин? Каким богатством бедный монах обладает? Я — последний, кто служит Творцу, воздавая хвалу за радость жизни. Разве жизнь здесь — не единственное богатство? И вдруг в сознание его ворвалась мысль: «Убьют его татары, запустеет храм, рухнут стены».

Взгляд монаха потянулся к алтарю, как к последней надежде на милость, а голос понесся к Савве, прося его о спасении обители.

Вздох облегчения вырвался из груди молящегося, когда он вдруг внезапно прозрел, когда с глаз спала сетка тумана, всегда стоящая перед ними, и он увидел, как из-за престольного камня поднялся в ореоле света высокий старик.

Боли Василий не чувствовал, когда подбежавший татарский воин нанес удар мечом в его спину. Брызнула кровь на пол…

Коснулся светлый старик своею рукой престольного камня и из него родился источник хрустально чистой воды, омывший тело павшего.

Мегас и Кирие, ке фавмаста та ерга су. Велик Ты, Господь, и чудны дела Твои!