Глава 7. Воеводы в Диком поле

Во время затяжной «казанской войны» значительная часть военных сил Русского государства постоянно находилась на восточной границе. Русские воеводы ходили в трудные походы на «град Казань», стояли с полками в городах на «казанской украине». Поэтому на «крымской украине» московское правительство старалось только сдерживать натиск крымского хана минимальными средствами. Система обороны «крымской украины», складывавшаяся в течение нескольких десятилетий, не могла в таких условиях продемонстрировать все, на что потенциально уже была способна. Сторожевая служба и укрепления пограничных крепостей и «засечных» линий нуждались в постоянном присутствии многочисленных полков. Направить их туда во время «казанской войны» не представлялось возможным. Зато в первые же годы после взятия Казани поражает эффективность и согласованность действий отдельных элементов системы обороны «крымской украины». Многолетние усилия русского народа давали свои плоды.

В 50-х годах XVI столетия окончательно оформляется передовая оборонительная линия, надежно защищавшая от крымских набегов Северщину, уезды за Окой и Рязанскую землю. Ежегодно «с благовещенья» (с 25 марта) «воеводы от поля на первый срок» ставились во многих городах вдоль южного рубежа. В 1553 г. «с благовещеньева дня» русские воеводы с полками находились в Рыльске, Путивле, Новгороде-Северском, Чернигове, Трубчевске; со второй половины августа воеводы «по украинным городам крымских для людей приходу» были в Одоеве, Пронске, Михайлове, Туле, Рязани, Шацке. В 1554 г. воевод «по украинным городам на первый срок» расписали по следующим городам: Пронск, Михайлов, Тула, Дедилов, Мценск, Карачев, Путивль, Шацк. В 1555 г. с весны воеводы снова стояли в Пронске, Михайлове, Дедилове, Мценске, Карачеве, Шацке. Так же располагались весной полки и в 1556 г. В 1557 г. «воеводы но украинным городам на первый срок» были поставлены еще в большем количестве заокских крепостей: в Пронске, Михайлове, Дедилове, Мценске, «на Нугри», в Карачеве, Рыльске, Путивле, Новгороде-Северском, Стародубе, Почепе. Но самая передовая линия обороны проходила даже не через эти, далеко выдвинутые на юг «украинные города». С марта «из украинных городов стояли воеводы на поле»: Иван Петрович Яковлев и князь Петр Иванович Горенский — «усть Ливен», Иван и Федор Шереметевы — «усть Ельца на поле», воеводы князь Михаил Репнин и князь Петр Татев — в Курске. Сентябрьская «роспись» того же года воеводам «украинных городов» рисует картину плотного прикрытия всей «крымской украины» от самого края Дикого поля. Русские воеводы стояли почти во всех городах за рекой Окой: в Дедилове, Пронске, Михайлове, Волхове, Мценске, Карачеве, Белеве, Рыльске, Путивле, Новгороде-Северском, Стародубе, Чернигове, Трубчевске, Почепе, Брянске, Рязани, Шацке, Темникове!¹

Оборонительная линия «украинных городов от поля» превратилась в это время в основную. Именно здесь задерживали крымских татар. До реки Оки они за десятилетие не доходили ни разу. «На берегу» Оки, на прежнем главном оборонительном рубеже, воеводы ставились только в наиболее опасное летнее время; туда же периодически выходил и сам царь Иван IV с «большими воеводами», если из Крыма получал «вести» о больших походах хана. Обычно «большие воеводы» стояли «на берегу» недолго. Так, по «росписи» 1554 г. в «украинных городах» за Окой воеводы стояли в 8 городах, а «на берегу» лишь в Коломне, Кашире и Калуге, причем значительная часть «береговых» полков тоже была выдвинута за реку — в Зарайск (4 полка) и в Тулу. С 15 августа, «после роспуску больших воевод», полки остались только в Коломне и в Туле. В 1555 г. «на берегу» воеводы по полкам располагались в Коломне (большой полк), в Зарайске (передовой полк), в Кашире (полк правой руки). Конечно, в моменты наибольшей опасности, когда выступал в поход сам хан, количество войск «по берегу» Оки значительно увеличивалось. В 1556 г. с мая воеводы стояли на Оке в Коломне и в Кашире, а в июне, когда «царь и великий князь для своего дела и для земского был в Серпухове», полки заняли весь «берег»: «стояли воеводы по разным местам, большой полк стоял на устье Поротвы, передовой полк и правая рука стояли в Тарусе, да в Тарусе же царевич Кайбула, а с царевичем Михайла Матвеев сын Лыков. Да с Городецкими князьями и с казаками, и с царевыми с Шигалеевыми людьми Дмитрий Григорьев сын Плещеев. Со служилыми татарами Игнатий Тимофеев сын Загрязского. На Сенкине стояли воеводы левой руки. На устье Лопасни стоял сторожевой полк». Однако так продолжалось недолго. Уже 26 нюня царь вернулся в Москву, а на реке Оке воеводы остались только в Серпухове. В 1557 г. воеводы «на берегу» стояли в 12 городах «от поля» и только в 5 городах «на берегу» (Коломна, Кашира, Таруса — всего 5 полков). А весной 1558 г. «роспись» Разрядной книги предусматривала выдвижение воевод «на берег» в Каширу, Тарусу, Калугу и Коломну вообще лишь в случае прямой опасности: воеводы с полками должны были двинуться в назначенные пункты после получения известий о крымском походе («царь и великий князь быть им велел по вестям»)².

Но дело здесь не только в цифрах. Коренным образом изменилась задача, поставленная правительством перед «береговыми воеводами». Они должны были теперь не оборонять «перелазы» через Оку, чтобы не допустить, как раньше, прорыва крымских татар в центральные уезды страны, а помогать воеводам «от поля» защищать от крымских набегов заокские земли, искать «прямого боя» с вторгнувшимися в пределы «украины» крымскими отрядами. Главные бои проходили теперь возле городов «от поля»; «береговые воеводы» составляли своеобразный «резервный фронт», который направлял дополнительные силы на опасные участки. Система обороны «крымской украины», включавшая в 50-х годах сторожевые станицы, воевод «на поле», гарнизоны «украинных городов от поля» и полки «на берегу» реки Оки, была глубокой и прочной; на протяжении десятилетия крымские татары не могли пробиться через нее.

Достаточно четко и надежно действовала сторожевая и станичная службы. «Сторо́жи» своевременно сообщали о готовящихся крымских набегах. Крымским налетчикам ни разу не удалось прийти «безвестно» на «украину». О больших же походах крымского хана в Москве узнавали задолго до приближения татарской конницы к русским границам. Своевременное выдвижение русских полков неоднократно заставляло хана возвращаться в Крым.

Наконец, принципиально новым явлением были активные военные действия русских воевод и отрядов казаков «в поле», «под крымскими улусами». Русское государство перешло в наступление, и от сдерживания крымского натиска на укрепленных линиях само склонялось к наступательным действиям. Русские рати появлялись на Днепре, под стелами Очакова, на Нижнем Дону. Крымскому ханству наносились ощутимые удары. Южные же уезды Русского государства были надежно защищены.

Отмечая этот факт, следует помнить, что Русское государство, тем не менее, прилагало большие усилия для достижения прочного мира с Крымом, однако безуспешно. По-прежнему «Московское государство и Крым противостояли друг другу, как противники, находившиеся между собой в открытой борьбе, лишь по временам затихавшей и приобретавшей форму скрытого антагонизма»³. Потерпев ряд серьезных неудач в открытых боях с Русским государством, крымский хан продолжал проводить враждебную Москве политику и ожидал только удобного момента для нападения. Вместе с тем активизация Русского государства на юге вынуждала его избегать явного разрыва. Борьба этих противоречивых тенденций хорошо прослеживается в русско-крымских отношениях того времени.

Весной 1553 г. в Москву приехал «от Девлет-Гирей царя гонец его Акинчей с товарищами, 11 человек», который сообщил о готовящемся посольстве из Крыма с очередной «шертной грамотой». Действительно, в октябре крымский посол привез в Москву грамоту хана. Содержание грамоты прямо свидетельствовало о желании Девлет-Гирея сорвать переговоры: он «царем царя и великого князя не писал, писал великим князем». Это был прямой вызов — хан не признавал за Иваном IV права на царский титул! Очень показательно содержание и следующего ханского послания, которое гонец Девлет-Гирея привез в Москву в апреле 1554 г. Крымский хан «писал к царю и великому князю, что ему царь и великий князь поминков прислал мало, а пришлет ему царь и великий князь поминков больше того, и он крепче помирится». Ответ из Москвы был жестким и недвусмысленным: Иван IV «писал к царю (крымскому хану. — В.К.), что дружбы у царя не выкупает, а захочет с ним царь мириться по любви, и царь и великий князь с ним миру хочет по прежним обычаям». Обмен посольствами ни к чему не привел. В мае 1555 г. хан опять «солгал, послов не прислал, пошел сам войною на Русь». Только полная неудача похода заставила хана быть осмотрительнее. В декабре 1556 г. он направил гонца с мирными предложениями и отпустил «на окуп» 50 пленных «боярских детей», захваченных во время предыдущего похода. В январе 1557 г. в Крым отправился царский гонец с извещением о скорой присылке туда из Москвы «добрых послов». Но до обмена посольствами дело так и не дошло. В октябре из Крыма в Москву приехал гонец с грамотой, в которой хан снова «писал о запросе о многом». А затем «крымский царь прислал своего гонца Тутая, а писал, что правду учинил на том, что царю и великому князю к нему в Крым посылать поминки большие, а и ту дань, что король литовский дает, иначе и правда в правду и дружба будет, а не похочет царь и великий князь посылать по тому, и он бы послами разменялся». Это был фактически ультиматум: или увеличение выплат даней и поминок, или война. Иван IV ответил отказом, потому что хан «непригоже написал, к дружбе то не пристоит»⁴.

Все сказанное выше свидетельствует о сохранении напряженных, временами откровенно враждебных отношений между Москвой и Крымом. Таким образом, безопасность «крымской украины» обеспечивалась не путем переговоров, к сожалению, безуспешных, несмотря на старания московского правительства нейтрализовать Крым в связи с подготавливаемой Ливонской войной, а чисто военными мерами.

Неблагоприятной была и международная обстановка. Больших усилий стоила борьба за подчинение Астраханского ханства. Русское государство в войнах с Крымом не имело союзников. Польша, южные области которой тоже подвергались крымским набегам, не только не поддержала Русское государство, но, напротив, искала военного союза с крымским ханом.

Усиление Русского государства, только что присоединившего к себе все Поволжье, грозило подорвать влияние польских магнатов в Восточной Европе. Польский король пытался противопоставить Москве военно-политический союз Польши и Крыма. Он посылал в Крым «казну» для раздачи хану и крымской знати, охотно забывал и о неоднократных нарушениях ханом прежних мирных соглашений, и о том ущербе, который причиняли южным владениям Польши крымские набеги. Впрочем, они почти не угрожали политическим центрам Польши и не затрагивали коренных польских земель, а выгоды от союза с Крымом в глазах польского правительства сторицей окупали наносимый ими ущерб. Поэтому дипломатические усилия Москвы, направленные на заключение союза с Польшей против Крымского ханства, потерпели неудачу. В январе-феврале 1556 г., во время переговоров с польским послом Збаражским, царь Иван IV предложил вечный мир и союз против Крыма. Поляки отклонили это предложение, и переговоры закончились заключением перемирия только на 6 лет. В 1558 г. Иван IV снова возбудил вопрос о вечном мире и союзе против Крыма, и снова не нашел понимания. Наконец, в декабре 1558 — марте 1559 г. в Москве проходили переговоры с литовским послом Тишкевичем. Поляки опять отклонили предложение о союзе против Крыма, выдвинув два основных возражения: турецкий султан как непосредственный сосед Польши может использовать войну с Крымом для наступления на нее, и, кроме того, Польша не уверена в действенной помощи Русского государства в опасный момент. Видимо, возражения имели под собой кое-какие основания, особенно если принять во внимание тот факт, что основные военные силы Русского государства находились в Ливонии. Во всяком случае, Русскому государству в 50-х годах приходилось оборонять «крымскую украину», имея под боком враждебную Польшу.

Затяжными оказались переговоры и с Ногайской Ордой. Только в 1557 г. русскому послу Петру Совину удалось добиться от ногайского хана Исмаила обязательства «быть в любви», «заодин на недруга стояти и пособляти, как можно», а с Крымом «воеватися» и от царя Ивана «не отстати», русским землям «лиха не делати». Это соглашение прекратило ногайские набеги на русские «украины», отдельные ногайские отряды позднее приняли участие в Ливонской войне, однако воевать с Крымом хан Исмаил так и не решился⁵. Русское государство в войнах с Крымом могло рассчитывать только на свои собственные силы.

На «крымской украине» постоянно сохранялась обстановка военной тревоги. Почти ежегодно сам царь с «большими воеводами» выезжал «для дела своего и земского» в крепости на Оке. В 1553 г. «поход царя и великого князя на Коломну» начался 2 июня. В Коломну отправилось 5 полков, еще 2 полка стали в Калуге (и это не считая многочисленных воевод «от поля», еще весной посланных в «украинные города»!)⁶. Важно отметить, что летний «поход» царя не был традиционной поездкой к «берегу», а вызывался вполне реальной опасностью. По свидетельству летописца, «пришли к государю вести из Крыма, что хочет царь крымский быть на его украины. И государь по тем вестям пошел на Коломну», где находился до тех пор, пока опасность не миновала. В августе мценский воевода Петр Городенский прислал захваченных в плен татарских «языков» и сообщил, что «приходили на Мценские украины пятьдесят человек крымских, и князь Петр их побил на голову». Показания «языков» прояснили обстановку. «Те языки сказывали, что крымский царь ходил на черкасов, а на цареву и великого князя украину не пошел». Только после этого «государь пошел к Москве августа в 18 день» (по другим сведениями — 16 августа)⁷.

Осенью в Москве получили известия об опасности нападения со стороны Ногайской Орды. В октябре «из Ногаи выбегали полонянники Кара Горлов с товарищами и сказывали, что Ислам-мурза, Ахтотар-мурза и иные мурзы Волгу перевезлися со многими людьми, и ждут, перейдя Волгу, Исупа-князя. А Исупу-князю с теми со всеми людьми быть на царевой и великого князя украине». По этим «вестям» Иван IV еще раз выехал в Коломну, «На берегу» были поставлены 5 полков. Видимо, в связи с усилением ногайской опасности предпринимались меры по укреплению «мещерской украины»: там строились новые крепости. Летом 1553 г. «поставлен в Мещере город в Шатских воротах на Шате на реке, а воеводы были для бережения с людьми князь Дмитрий Семенович Шастунов да Степан Сидоров, а ставил его Борис Иванов сын Сукин». «А как город сделали, и с ильина дня (с 20 июля. — В.К.) велено годовать в Шатцком городе князю Ивану Федоровичу Мезецкому да Строю Лачинову». Весной 1554 г. началось строительство новой крепости на тульской укрепленной линии: «Царь и великий князь велел город поставить на поле против Тулы, Дедилов город, а берег его Василий Петров сын Яковлич, а делал князь Дмитрий Жижемский»⁸.

Весной 1555 г. московское правительство приняло решение послать воевод с полками «в поле», «под крымские улусы». Цель этого похода летописцы определили следующим образом: «прийти в Мамайлуг, промыслить под стадами крымскими»⁹. Видимо, Иван IV старался активными действиями «в поле» подкрепить свои позиции в затянувшихся переговорах с крымским ханом. Однако, несмотря на ограниченные цели похода, он готовился серьезно и проводился значительными силами. Это неудивительно, ибо поход в глубь Дикого поля был делом новым для русских полков, в степях в течение многих десятилетий безраздельно господствовали крымские татары.

Разрядная книга подробно рассказывает о подготовке похода «под крымские улусы» и составе привлеченного войска. В марте 1555 г. «приговорил царь и великий князь послать на крымские улусы воевод боярина Ивана Васильевича Шереметева с товарищами, а с ним детей боярских московских городов выбор, кроме казанской стороны. Да с ними же послать северских городов всех и смоленских помещиков выбором, слуг. А срок им учинил с людьми собираться: в Белеве в Николин день весенний (9 мая. — В.К.), а северским городам велел собираться в Новгородке в Северском с почепским наместником с Игнатием Борисовичем Блудово; а собравшись ему с теми детьми боярскими в Новегородке, идти на поле к воеводам и соединиться сверх Мжи и Коломака».

Из Белева воеводы двинулись к «полю» 2 июня тремя полками. В большом полку воеводами были Иван Васильевич Шереметев, окольничий Лев Андреевич Салтыков и князь Юрий Васильевич Лыков «с княжьими детьми боярскими» из удела брата царя — князя Владимира Андреевича. Передовой полк возглавляли воеводы Алексей Данилович Плещеев и Бахтиар Григорьевич Зюзин, а сторожевой полк — Дмитрий Михайлович Плещеев и Степан Григорьевич Сидоров¹⁰. «А всех было с воеводами детей боярских 4000, а с людьми их и казаков и стрельцов и кошевых людей тринадцать тысяч»¹¹.

Воеводы направились «Муравскою дорогою», обычным путем крымских татар во время набегов на русскую «украину», и остановились «верх Мжи и Коломака», поджидая войско из северских городов. Здесь они узнали о приближении к «украине» войска крымского хана Девлет-Гирея. Станичный голова Лаврентий Колтовский «с товарищами» 19 июня «переехали сокмы многих крымских людей, а лезли Северский Донец на Обышкино перевозе тысяч с двенадцать, а в иных во многих местах лезли многие люди», но там «сокмы сметить не успели». Поэтому станичный голова «сам остался, доколе всех крымских людей сокмы сметит», а к воеводам и в Москву послал с вестями своих людей. 22 июня эти сведения подтвердились: «Прибежал к воеводам на Коломак сторож изюм-курганский Иванка Григорьев, и сказывал, что-де под Изюм-Курганом и под Совиным бором, и под Балыклеем, и на Обышкине лезли многие люди», «а идет крымский хан к Рязанским или к Тульским украинам». Однако общего числа «крымских людей» станичники опять «сметить не успели». Поэтому «Иван [Шереметев] с товарищами на их сокмы послали сметити, а сами пошли к их сокме», по следам крымского войска.

Это смелое решение преследовать основные силы крымского хана — десятки тысяч всадников (впоследствии выяснилось, что Девлет-Гирей привел на «украину» 60 000 человек!) — было принято воеводами «от поля» с учетом обычной татарской тактики. Крымские татары, вторгшись в пределы Русского государства, обычно, как мы уже говорили, рассылали по сторонам «крылья» конных отрядов, которые грабили окрестности, «воевали» села и деревни и захватывали пленных. Неожиданные нападения русской конницы, даже предпринимавшиеся незначительными силами, мешали крымским грабителям «воевать» земли на «украине», сковывали основное войско хана до подхода главных сил. Такие действия предписывались «легким воеводам» специальным «наказом государевым». Воеводы впоследствии доносили, что «спешили за царем по наказу государеву, а чаяли его в войне застать...»; если хан, как обычно, «распустит войну», то напасть на «загонщиков крымских», а если крымские татары «не станут воевать», т. е. не распустят конные отряды для разорения «украины», то воеводам «было промышлять, посмотря по делу».

Сначала удача сопутствовала воеводе Ивану Шереметеву и его соратникам. Русские разведчики обнаружили «кош» — обозы и табуны запасных коней крымского войска. Для захвата «коша» воеводы послали «голов» Ширея Кобякова и Григория Желобова «с товарищами»; а «с ними детей боярских многих». С «головами» пошла почти половина русского войска — 6000 человек. «Дети боярские» «на царев кош пришли и кош взяли, лошадей с шестьдесят тысяч, да аргамаков с двести, да восемьдесят верблюдов». Было захвачено также двадцать языков, которых «к воеводам прислали, и языки воеводам сказали, что царь пошел на Тулу, а идти ему наспех за реку за Оку под Каширою».

Между тем остальные полки — 7000 человек — с Иваном Шереметевым и другими воеводами преследовали «сокмою» войско крымского хана, не ведая, что тот уже повернул навстречу им.

Дело в том, что в Москве уже знали о крымском походе и приняли необходимые меры. Первые «вести» о вторжении поступили 28 июня от путивльских наместников Василия и Михаила Головиных. Затем прислал и «вести» воеводы, посланные «в поле», под крымские улусы. «Пригнал с той вестью Ивашка Дарин с товарищами», и «того же дня царь и великий князь отпустил воеводу на Коломну». 30 июня в Москву прибыл станичный голова Лаврентий Колтовский «и сказывал, что переехал сокмы многие, тысяч с двадцать на одном перевозе, а шли и с телегами. А по иным перевозам людей не сметили, потому что спешил с вестью к царю и великому князю». В тот же день Иван IV «сам пошел с Москвы.., а с ним бояре и дети боярские многие, и пришел на Коломну во вторник, июля во 2 день». Основные русские силы во главе с самим царем, таким образом, сосредоточились «на берегу» задолго до появления авангардов крымского войска. Сторожевая служба выполнила свою задачу.

3 июля, в среду вечером, в Коломну пришла «весть прямая», что крымский царь идет к Туле. На следующее же утро, «в четверг рано», русские полки выступили навстречу врагу. «Царь и великий князь пошел к Туле со всеми людьми». Передовому полку было приказано «идти к Туле наспех». Следом двигалось остальное войско.

Но до генерального сражения дело не дошло. Крымский хан, узнав о приближении русского войска, предпочел уклониться от прямого боя. В тот же день «прислали к государю из вотчины князей Воротынских языка крымского, а сказывают, что крымский царь, идучи к Туле, поимал сторожей, и сказали ему, что царь и великий князь на Коломне, и он поворотил к Одоеву, и, не дойдя до Одоева за тридцать верст, поймал на Зуше иных сторожей, и те ему сказали, что идет царь и великий князь на Тулу, и крымский царь воротился со всеми своими людьми во вторник (2 июля. — В.К.), а людей с ним всех было из иных орд приезжих 60 000». Иван IV «за царем послал многих подъезщиков, доведаться подлинных вестей», а «сам пошел к Туле не мешкая, в пятницу порану». Поход Девлет-Гирей к «берегу» Оки был сорван, таким образом, без боя, простым выдвижением русских полков, однако для семитысячного отряда воеводы Ивана Шереметева неожиданное отступление хана обернулось трагедией: он встретился с противником, превосходящим его по силе почти в 10 раз!

По сообщению летописца, «воеводы пошли за царем наспех его сокмою и встретились с царем в среду (3 июля. — В.К.) в полдень на Судбищах, и с царем бились до вечера, и передовой полк царев и правую руку и левую потоптали, а знамя взяли Ширинских князей, и бились до ночи, и тут стояли полки всю ночь».

Силы были явно неравными. Иван Шереметев пробовал вернуть шеститысячный отряд, разгромивший до этого крымский «кош». «Воеводы посылали назад к головам и детям боярским, чтобы к ним спешили», но те уже «все поворотили к украине со всем кошем, куда ближе, на Рязань и в Мценск». Поэтому «ночью к ним приспело только с пятьсот человек». Но русские воеводы не отступили.

«Наутро в четверг (4 июля. — В.К.) бились до пятого часу дня, полки на полки напускали жестоким крепким боем, и многих крымцев в полках передовых побили. И царь крымский своим полком пришел со всеми людьми да воевод разгромил и людей побил многих». Позднее воеводы доносили, что «бились с царем полтора дня», но «царь их потоптал и разгромил, и многие люди от боя уехали, разметав с себя оружие».

Однако и на этом сраженье не закончилось. Воеводы Алексей Данилович Басманов и Степан Сидоров отступили в близлежащую «дубраву», где стояли «коши полков», и организовали там сопротивление. Они «велели тут бить в набат и в трубы играть, и к ним съехались многие дети боярские и боярские люди, и стрельцы, тысяч с пять, с шесть». Крымский хан «к ним приступал со всеми людьми и с пушками и с пищалями до вечера». Но воевода Алексей Данилович «тут от царя отсиделся, из луков и из пищалей многих татар побили».

Между тем основные силы русского войска во главе с царем Иваном IV уже приближались к Туле. От захваченных в плен «детей боярских» Девлет-Гирей узнал, что «царь и великий князь на Туле, а чают его на царя приходу, и крымский царь пошел назад наспех и назавтра перелез Сосну». В действительности же Иван IV пришел в Тулу лишь 6 июля. Главные силы русского войска в боях с крымскими татарами на этот раз участия не принимали. Преследовать крымского хана было бесполезно. Во-первых, «бой был от Тулы за полтораста верст», и к тому же «пришла весть от подъезщиков, что царь крымский идет в отход наспех по семидесяти верст ва день».

Отряд же Ивана Шереметева понес очень тяжелые потери. «На бою убили и взяли детей боярских триста двадцать человек (по другим сведениям — даже 2000!), а стрельцов 34 человека, а боярских людей пять тысяч». Впрочем, «воеводы все, дал бог, здоровы». Однако, несмотря на потери в войске Ивана Шереметева, правительство расценило действия воевод «от поля» как удачные. Вернувшись в Москву, «жаловал государь воевод и детей боярских, которые бились с крымцами». Это и понятно. Войско Ивана Шереметева встретилось с врагом, превосходившим его по численности, нанесло ему большой урон и, в конечном итоге, укрепившись в «дубраве», выдержало все приступы крымского хана. Большой удачей явился захват ханского «коша». Потеря 60 тысяч коней была невосполнимой утратой для крымских татар. К тому же энергичные действия воевод помешали крымцам захватить добычу и пленных. Летописец специально отметил, что Девлет-Гирей «возвратился в Крым, ни мало не вредя Русской земле, побежал восвояси». Показательно, что уже 7 июля Иван IV вернулся из Тулы, оставив воевод в Туле, Михайлове и Одоеве. Видимо, в Москве считали, что серьезная опасность «украине» больше не угрожает¹².

Впрочем, и в Крыму, вероятно, не сомневались в том, что поход закончился полной неудачей. Крымское войско не смогло до конца сломить даже сопротивления «легких воевод». Ни одна из возможных целей похода не была достигнута. Девлет-Гирею не удалось прорваться к Оке, чтобы военной силой подкрепить свои требования «поминок». Не удалось ему захватить добычу и пленных, что могло бы в какой-то степени оправдать в глазах крымских феодалов безуспешное вторжение в русскую «украину». Неудивительно, что Девлет-Гирей объявил о подготовке нового похода. В октябре «полонянники выбегали из Крыма к царю и великому князю и сказывали, что царь крымский готов со всеми людьми, а быти ему на украины». Иван IV поставил «на берегу» 5 полков, но сам в поход не выступил¹³. В конце концов, Девлет-Гирей так и не решился на новое нападение: урок, только что полученный им, оказался поучительным. Вместо войска хан послал гонца с миролюбивым посланием. В октябре в Москву приехал ханский гонец с грамотой, в которой объяснял нападение на русские земли простым недоразумением: хан-де «пошел на Черкасы, и учинились ему вести, что царь и великий князь послал рать свою на Крым, и он пошел навстречу», оттого и произошла битва. Хан предлагал обменяться послами, или если Иван IV не захочет, то хотя бы «гонца к нему послать». Еще более откровенно писал один из ханских сановников, Сулеш-князь. Он советовал, чтобы «царь и великий князь со царем крымским похотел мира, а прошлого бы не поминал». Гонец «дьяку великого князя Ивану Михайлову от Сулеша-князя бил челом, чтобы промеж государей добра похотел, чтобы ся стало доброе дело, а кровь бы промеж государей на обе стороны унялась»!

Подчеркивая желание хана «мириться», татары отпустили «на окуп» из Крыма двух пленных детей боярских — Ивана Трофимова и Богдана Шелонина. От них, кстати, в Москве стало известно о тяжелых потерях, понесенных крымским войском во время похода: «Иван и Богдан сказывали, что у царя у Крымского на бою воеводы боярин Иван Васильевич Шереметев с товарищами побили многих лучших людей, князей и мурз и ближних людей; и бесчестие царю и убытки, сказывают, в том, что кош у него взяли, те лошади на украину увели, а на бою с ними русские немногие люди бились и побили у него многих людей: хотя их-де царь разгромил, а которые в дубраве сидели, и тех взять не мог, и назад наспех пошел, опасаясь царя и великого князя прихода на себя». Московское правительство заняло в переговорах твердую позицию. В Крым поехал посол с грамотой, «а писал государь к царю крымскому, вспоминая все его неправды»¹⁴. Оборона «крымской украины» еще раз доказала свою прочность и надежность.

1556 год принес «крымской украине» новые военные тревоги. В марте из Рыльска «ходил на поле атаман Михалко Грошев и побил крымцев». Он захватил «крымские языки», которые «сказывали, что крымский царь гонца к царю и великому князю против его гонца не отпустил, а послу и гонцу нужу учинил, а сам наряжается со всеми людьми, а хочет по весне рано быть на царя и великого князя украину». Как обычно весной, и в этом году «с первого срока, с благовещеньева дня, были воеводы по украинным городам» в Пронске, Михайлове, Дедилове, Мценске, «на Нугри», в Карачеве. Но московское правительство теперь, не ожидая появления крымских отрядов в непосредственной близости от границы, послало войско «в поле», непосредственно под улусы крымские. Причем не сторожевые заставы, подобные тем, которые отправлялись раньше исключительно «для вестей» о движении крымского хана, а сильные полки, способные своими активными действиями предупредить готовящийся поход крымского хана. Русские войска двинулись речными путями, «в судах», к коренным улусам Крымского ханства.

«Послал государь дьяка Ржевского из Путивля на Днепр с казаками, а велел ему идти Днепром под улусы крымские и языков добывать, про царя проведывать. И дьяк, собравшись с казаками, пошел на Псел-реку, суда поделал и пошел по наказу». Одновременно «Данилка Чулкова да Иванка Мальцева послал государь вниз но Дону проведывать про крымского же царя вести»¹⁵. Войско Ржевского дошло до «Мамай-луга», откуда в мае он «писал со своими казаками, что к нему полонянники прибежали, а сказывают, что крымский царь, собравшись, вышел на Конские воды со всеми людьми, а хочет идти на царя и великого князя украины». О том же поступали в Москву известия и из других источников. «Того же месяца выбежал путивлец из Крыма Демешка Иванов, а сказывал то же, что царь крымский вышел, а хочет быть на Тульские места или на Козельские, а запас велел царь взять на все лето». Поэтому были поставлены «но берегу воеводы с юрьева дня весеннего (23 апреля. — В.К.) по полкам»: большой полк — в Коломне, передовой полк, полки правой и левой руки, сторожевой полк — в Кашире. Однако московское правительство не ограничилось обычным для прошлых лет укреплением обороны «берега». В плане войны, принятом царем и боярской думой, явно прослеживается стремление к активным наступательным действиям.

«По тем вестям царь и великий князь приговорил с братьями и с боярами, что идти ему в Серпухов, да тут собраться с людьми, да идти на Тулу, и, с Тулы вышедши на поле, дожидаться царя и делать с ним прямое дело, как бог поможет»! Поэтому «государь приговорил: с Тулы, вышедши на поле, ждать, на какую царь крымский украину пойдет, на Рязань, или в Одоев, или в Козельск, чтобы царю и великому князю ко всем местам поспеть было можно, куда бы крымский царь ни пришел на украину». Это было принципиально новым в обороне южной границы: основные силы русского войска ожидали «прямых вестей» о направлении главного удара крымского хана не «на берегу», как раньше, а непосредственно «в поле».

Сам Иван IV выехал в Серпухов «для своего дела и земского» в июне, расставив полки по приокским городам и «на перелазах». «А окольничего своего Никиту Васильевича Шереметева отпустил, а велел места занять за Шавороною на поле». Остальным полкам он тоже «приговорил идти за реку». Однако необходимость русского похода «в поле» вскоре отпала. Крымский хан не решился напасть на «украину», подготовившуюся к обороне. «Прислал к царю и великому князю с поля Данилка Чулков девять татаринов крымских, а сказывают, что сшел на Дону близко Азова двести человек крымцев и побил их наголову. И языки сказывали, что крымский царь, собравшись, хотел идти на царя и великого князя украину, и посылал Сенку Жакулова языков добывать, и взяли-де мужика в северских вотчинах, и сказали царю, что царь и великий князь про него уведал и готов против него, выйдя, ждет его. И царь крымский не пошел на царя и великого князя украину, а пошел было на черкесов. И как пришел на Миус, и тут за ним прислали из Крыма, что видели многих людей русских на Днепре к Ислам-Кермену, и царь по тем вестям возвратился в Крым. Да те же языки сказывали, что у царя многие люди померли поветрием, и быть его походу никуда невозможно»¹⁶.

Обстановка окончательно прояснилась, когда «июня же в 22 день дьяк Ржевский в Серпухов прислал к царю и великому князю с Днепра из-под Ислам-Кермена двух казаков, Рослова Тулянина да Якута Щеголева, с грамотою». Ржевский сообщал, что его люди «ходили на крымские места, а с ними черкасские казаки, и улусы воевали и под Ислам-Керменем, и на Белогородском поле, и на Очаковском месте были и посады пожгли». В летописных рассказах об этом далеком походе дьяка Ржевского содержится ряд интересных подробностей. Оказывается, поход на Днепр был предпринят в основном русскими силами. Правда, с Ржевским были «литовские люди, атаманы черкасские» Млынский и Михаил Ескович, но с ними пришли лишь «триста казаков черкасских и каневских». Построив на реке Псел «суда», Ржевский и его люди поплыли вниз по Днепру к Ислам-Кермену. Неожиданное нападение не удалось: «В Ислам-Кермен про них весть учинилась и люди убереглись», однако «казаки» Ржевского «и тут кони и многую животину отогнали». Дальше путь русского войска шел вниз по Днепру, к турецкой крепости Очакову, мимо крепости Тягинь, гарнизон которой даже не сделал попытки задержать русские «суда». Ратники дьяка Ржевского «у Очакова острог взяли», «посады пожгли», «турок и татар побили и языков поимали». Когда Ржевский пошел обратно, то спохватившиеся «санчаки» — турецкие наместники — из Очакова и Тягиня пытались его преследовать «с многими людьми». Однако «дьяк на них учинил в тростнике засаду у Днепра, и побил из пищалей многих людей, и сам отошел здорово со всеми людьми».

Еще одна опасность подстерегала Ржевского у Ислам-Кермена. Сюда, чтобы перерезать путь русскому войску, «пришел царевич, калга крымский, а с ним весь Крым, князья и мурзы». Но русское войско, двигавшееся «в судах», было недоступным для татарской конницы. Ржевский со своими людьми «стал против калги на острове и бился с ним из пищалей шесть дней, а у царевича из пищалей поранил и побил людей многих». Наконец, «казаки» Ржевского устроили смелую вылазку под «коши» крымского царевича-калги: «Отогнал ночью дьяк у крымцев стада конские да на остров к себе перевез». Продолжать путь по воде дальше было невозможно — такую ценную добычу, как коней, «казаки» Ржевского не могли, конечно, бросить. Русский военачальник нашел выход из трудного положения. Он переправился на правый берег Днепра и «по Заднепровью, по литовской стороне вверх пошел, и разошелся с царевичем дьяк, дал бог, здорово». Полноводный Днепр надежно прикрыл русское войско от крымской конницы.

Другой отряд русского войска во главе с Мишкой Черкашениным прорвался в глубь крымских владений еще дальше и «воевал» на берегу Черного моря. «Приходил Мишка с казаками в то же время, как дьяк был под Ислам-Керменем, Миусом-рекою в море, а морем под Корец, и тут повоевал и отошел здорово». Неудивительно поэтому, что крымский хан, поспешно вернувшись в Крым, «бережется на себя приходу от царя и великого князя!»

«И по тем вестям царь и великий князь на поле не пошел», вернул посланный вперед отряд окольничьего Ивана Шереметева, «а сам поехал к Николе к Зарайскому на Рязань молиться, а оттуда на Коломну, а к Москве государь пришел в июне, а по украинам оставил по всем воевод для малых людей приходу». В июле воеводы были в Серпухове, Одоеве, «на Нугри», в Мценске, в Карачеве, в Дедилове, в Пронске и в Михайлове. Действительно, крымский хан этим летом «под украину пустил» только «мурз двух или трех с малыми людьми, языков добывать и про царя и великого князя проведывать». Сколько-нибудь серьезной опасности эти мурзы для пограничных земель не представляли¹⁷.

Между тем дьяк Ржевский продолжал активные действия «в поле». «Месяца сентября в 29 день приехали к государю с поля от дьяка от Ржевского казаки Рослой Степанов да Трухан Павлов. Дьяк крымских людей побил и в Путивль с поля пришел, а привел девять языков»¹⁸.

Большим успехом Русского государства было создание опорного пункта на Днепре, на острове Хортица, угрожавшего с запада крымским владениям. История появления этого форпоста русской обороны «под крымскими улусами» такова. В сентябре 1556 г. «приехал к царю и великому князю от князя Дмитрия Ивановича Вишневецкого бить челом Михайло Ескович, чтобы его государь пожаловал, а велел себе служить. А от короля из Литвы отъехал и на Днепре на Хортицком острове город поставил против Конских вод у крымских кочевищ». В Москве сразу оценили те стратегические выгоды, которые могло принести утверждение «служилого» князя на Днепре. Иван IV «послал к Вишневецкому детей боярских Андрея Щепотева да Нечая Ртищева да Михаила Черкашенина с опасной грамотою и с жалованьем». 16 октября послы вернулись в Москву и сообщили, что князь Вишневецкий уже «пошел воевать крымские улусы и под Ислам-Кермен, служа царю и великому князю»¹⁹. Восточнее Ислам-Кермена продолжали действовать в поле другие русские военачальники, надежно прикрывая «украину» от крымских набегов. В октябре прислал гонцов с очередными «татарскими языками» дьяк Ржевский. Тогда же «Юрий Булгаков прислал крымских же татар Бузюкея с товарищи восемь человек». Это были «крымские воинские люди», которые по приказу хана «пошли из улусов в станицах человек по сто и по полтораста, а с иными по пятидесяти». В частности, языки, присланные Юрием Булгаковым, «шли под украину, а было их полтораста человек, и Юрий побил их наголову на Айдаре» (притоке Северского Донца)²⁰. Русские «казаки», таким образом, встречали крымские отряды за 300—400 км от пограничных крепостей.

Большую тревогу в Крыму вызвали нападения князя Вишневецкого со стороны Днепра и «черкесов пятигорских», тоже «служивших» русскому царю, со стороны Кубани. Эти фланговые удары были очень опасны для Крымского ханства, потому что наносились по коренным крымским улусам и угрожали, в случае похода хана к русским «украинам», отрезать его войско от Крыма. Русский посол в Крыму Федор Загрязский сообщал в Москву в декабре 1536 г., что «крымский царь собирался все лето и у турецкого султана помощи просил, а ждал на себя приходу в Крым царя и великого князя. А сей осенью на покров (1 октября. — В.К.) у него Вишневецкий князь Дмитрий город взял Ислам-Кермен и людей побил, и пушки вывез к себе на Днепр в свой город. А с другой стороны черкесы пятигорские взяли два города, Темрюк да Тамань, а приходил черкесский Тадзруй-князь да Сибок-князь с братьями, которые были у царя и великого князя на Москве»²¹.

Напуганный этими нападениями, крымский хан «полонянников отпустил на окуп всех, которых поимал на бою, когда бился с Иваном Шереметевым», а в Москву прислал гонца с грамотой, «а писал царь Девлет-Гирей ко царю и великому князю, что он уже все недобрые дела оставил, и царь бы и великий князь с ним помирился крепко». В январе 1557 г. в Крым отправился ответный московский посол; Иван IV обещал хану прислать «добрых послов»²².

Впрочем, в Москве привыкли не очень верить миролюбивым заверениям крымского хана. «Воеводы по украинным городам на первый срок» были поставлены в Пронске, Михайлове, Дедилове, Мценске, «на Нугри», в Карачеве, Рыльске, Путивле, Новгороде-Северском, Стародубе, Почепе, а «на берег» реки Оки опять выдвинулось 5 полков (в Коломну, Каширу, Тарусу). Кроме того, «из украинских городов стояли воеводы на поле», «на усть Ливен», «на усть Ельца», «в Курске»²³. Но Девлет-Гирею было пока не до похода на «украину». Он пытался сначала ликвидировать опасность со стороны Днепра и с большим войском двинулся на «город» князя Дмитрия Вишневецкого. Однако этот поход закончился для крымцев полной неудачей. В мае 1557 г. «прислал с Днепра князь Дмитрий Вишневецкий казаков, Дениска Малова с товарищи, путивльцев, а писал к государю, что царь крымский Девлет-Гирей и с сыном своим и со всеми людьми крымскими приходил под его город на Хортицкий остров, и приступал двадцать четыре дня» (по другим сведениям — 20 дней). Однако князь Вишневецкий «от царя отбился и побил у царя многих людей лучших, и пошел царь от него с великим срамом». Весьма интересны заключительные слова грамоты Вишневецкого, которые характеризуют значение «города» на острове Хортица для обороны всей «крымской украины»: «Докуда в том городе люди будут царским и великого князя именем, крымцам на войну ходить никуда нельзя»!²⁴ Летний поход крымского хана на «украину» так и не состоялся, хотя сведения о его подготовке поступали в Москву и с Днепра, и из Путивля, и правительство даже послало в июле Ивана Плещеева «суда в Серпухове на перевозе делать для государева для похода»²⁵.

Для того чтобы удержать передовую крепость на Днепре, подвергавшуюся постоянному военному давлению со стороны Крымского ханства, необходимо было посылать князю Вишневецкому подкрепления, оружие, продовольствие — «город» на Хортице представлял собой лишь небольшой островок, окруженный со всех сторон враждебными татарскими кочевьями. Иван IV, занятый подготовкой к Ливонской войне, не имел возможности этого делать. Определенную роль, видимо, играли и дипломатические соображения. Утверждение русских на Днепре вызывало недовольство польского короля, могло осложнить и без того нелегкие переговоры о «вечном мире» и союзе против Крыма. Поэтому форпост русской оборонительной линии на Днепре пришлось оставить. В октябре 1557 г. «писал из Черкас да из Канева к царю и великому князю князь Дмитрий Иванович Вишневецкий, что он с Днепра с Хортицкого острова пошел, потому что корму не стало у него, и казаки от него разошлись, а царь крымский пошел на его город да турецкого султана люди многие в судах. И он за неимением корма не сел в городе в осаду, а придя, засел в Черкасах и Каневе», крепостях на правом берегу Днепра, принадлежавших польскому королю. Князь Вишневецкий запрашивал указаний правительства о дальнейших действиях: «Государь как велит?» В ответ Иван IV «велел ехать к себе, а от Черкас и Канева велел отступиться, потому что царь и великий князь с королем в перемирье». Заслуги князя Вишневецкого были высоко оценены. Когда он в ноябре приехал в Москву, «государь его пожаловал великим своим жалованием и дал ему в вотчину город Белев со всеми волостями и селами, и в иных городах села государь ему дал, и великими жалованиями устроил»²⁶.

Оставив крепость на острове Хортица, правительство Ивана IV совершило, видимо, ошибку. На исход мирных переговоров с польским королем этот миролюбивый жест Москвы не оказал существенного влияния: переговоры, как указывалось выше, закончились неудачей. Ликвидация же русской крепости на Днепре, в непосредственной близости от «крымских кочевищ», развязала руки Девлет-Гирею. Крымские нападения на «украину» участились, а сил для ее защиты имелось значительно меньше: в ноябре 1557 г. Иван IV уже большинство своих воевод «отпустил ратью на магистра Ливонского и на всю землю Ливонскую». И все-таки московское правительство, чтобы предупредить крымские набеги, снова послало войско на Днепр, под «крымские улусы». И снова действия воевод «в поле» оказались более эффективными, чем простая оборона «украины» воеводами пограничных крепостей. Основной удар наносился, как и прежде, со стороны Днепра, куда весной 1558 г. был отправлен князь Вишневецкий. Подробный рассказ об этом походе содержится в Лебедевской летописи.

По сообщению летописца, «царь и великий князь отпустил на крымские улусы князя Дмитрия Ивановича Вишневецкого». Под командованием Вишневецкого в поход выступило большое войско, в состав которого, кроме обычных для такого рода мероприятий конных отрядов боярских детей и казаков, были включены «жильцы» и стрелецкая пехота. «Со князем Дмитрием же государь отпустил Игнатия Заболоцкого с жильцами да Ширая Кобякова с детьми боярскими да Данила Чулкова да Юрия Булгакова и иных атаманов с казаками да сотских со стрельцами». Князю Вишневецкому «государевым наказом» предписывалось «идти прямо, а на Псле суда поделать и с запасами идти на Днепр». По существу, предпринималась попытка вернуть опорный пункт на западном краю «поля», утраченный в прошлом году. «Велел государь князю Дмитрию стоять на Днепре и беречь свое дело над крымским царем, сколько ему бог поможет».

Поход князя Вишневецкого должны были поддержать с запада отряды «служилых» пятигорских черкесов. Одновременно с отправкой войска на Днепр царь Иван IV «черкасского мурзу кабардинского Коклыча Канукова отпустил в Кабарду в Черкасы, а велел им, собравшись, прийти всем ко князю Дмитрию же на пособь». Мурза поехал «на Казань да на Астрахань судном», а с войском ему было велено дальше «идти ратью мимо Азова». Впрочем, основные военные действия развернулись на Днепре и под Перекопом; черкесы наносили вспомогательный удар.

В мае князь Вишневецкий сообщал в Москву, что «приходил к Перекопу и сторожей побил за шесть верст от Перекопа. А навстречу ему люди крымские не бывали ни один человек, а стоял и ночевал и назавтра до половины дня оставался за десять верст от Перекопа, и пошел к Днепру, на Тованский перевоз ниже Ислам-Кермена за 25 верст, и на перевозах стоял три дня. А крымцы к нему не бывали, а сказывают, что царь крымский со всеми людьми в осаде был. И пришел на Хортицкий остров со всеми людьми здорово, и тут дождался дьяка Ржевского с судами, и встретил дьяка выше порогов, и кош с запасами оставил выше порогов на Монастырском острове».

Русские военачальники, подступившие с войском под самый Перекоп и не встретившие фактически никакого сопротивления, считали свою задачу выполненной. Князь Вишневецкий «на Днепре улусов не застал, потому что король послал ко царю в Крым весть, что царь и великий князь послал рать на его улусы. И царь крымский улусы все забил за Перекоп, а сам в осаде был». С Днепра значительная часть войска возвратилась в Москву. Князь Вишневецкий «детей боярских перебрав, которые потомилися, отпустил к царю и великому князю с Онофрием Лашитцким, а у себя оставил немногих людей, детей боярских да казаков и стрельцов». Он надеялся и с оставшимися силами не только прикрыть «украину», но и продолжить наступление на Крым: «сам пошел летовать в Ислам-Кермен, и приходить на крымские улусы за Перекоп и под Кёзлев (Евпатория. — В.К.) хочет, сколько ему бог поможет».

Однако Ливонская война требовала новых и новых полков. Русское войско на Днепре пришлось еще раз уменьшить. Иван IV приказал «князю Дмитрию, а с ним Игнатию Заболоцкому к себе ехать, а оставить велел на Днепре Ширая Кобякова да дьяка Ржевского да Андрея Щепотева, в коем месте пригоже, а с ними детей боярских немного да стрельцов. А с казаками государь велел оставить Данилу Чулкова да Юрия Булгакова». Выходили русские воеводы «в поле», предупреждая крымские нападения, и в следующем году. В феврале на Днепр послали «промышлять крымские улусы» Данилу Адашева с детьми боярскими, казаками и стрельцами, а князь Дмитрий Вишневецкий выступил со своими людьми за Донец и на реке Айдаре нанес поражение крымским татарам²⁷. Но это были последние походы «в поле». Затянувшаяся Ливонская война потребовала крайнего напряжения военных сил Русского государства. Основное внимание правительства обращалось теперь на северо-запад: оборону «крымской украины» оно старалось обеспечивать минимальным количеством войск. Снова, как в самые тяжелые периоды «казанской войны», пограничные воеводы сдерживали крымский натиск на укрепленных линиях и под стенами пограничных крепостей, снова роль основного рубежа на юге перешла к «берегу» реки Оки. Трудным было это время для «крымской украины». Но события этих лет уже выходят за хронологические рамки данной книги.

Примечания

1. РК, стр. 138—139; 142—143, 145, 149, 155, 161—162, 165—166.

2. РК, стр. 142, 145—146, 149, 150, 159, 162, 167.

3. А.А. Новосельский. Указ. соч., стр. 9.

4. ПСРЛ, т. 13, стр. 231, 237, 240, 256, 276, 278, 287—288; т. 29, стр. 258, 259—260.

5. А.А. Новосельский. Указ. соч., стр. 10—11, 13—15.

6. РК, стр. 140—142.

7. ПСРЛ, т, 13, стр. 233—234; РК, стр. 142.

8. РК, стр. 143, 139; ПСРЛ, т. 29, стр. 232; т. 13, стр. 240.

9. ПСРЛ, т. 13 стр. 256.

10. РК, стр. 149.

11. ПСРЛ, т. 13, стр. 258.

12. РК, стр. 149—151; ПСРЛ, т. 13, стр. 256—258; т. 20, ч. 2, стр. 560—562; т. 21, стр. 654; т. 29, стр. 238—239; т. 31, стр. 132—133.

13. РК, стр. 153—154.

14. ПСРЛ, т. 13, стр. 261—262; т. 20, ч. 2, стр. 565.

15. ПСРЛ, т. 13, стр. 269; т. 20, ч. 2, стр. 571; т. 29, стр. 246; РК, стр. 155.

16. РК, стр. 156; ПСРЛ, т. 13, стр. 270—271; т. 20, ч. 2, стр. 272—273; т. 29, стр. 247.

17. РК, стр. 158—159; ПСРЛ, т. 13, стр. 271—272; т. 20, ч. 2, стр. 273—274; т. 29, стр. 248.

18. ПСРЛ, т. 13, стр. 275; т. 20, ч. 2, стр. 576.

19. ПСРЛ, т. 13, стр. 275—276; т. 20, ч. 2, стр. 576—577; т. 29, стр. 251.

20. РК, стр. 161; ПСРЛ, т. 13, стр. 275.

21. ПСРЛ, т. 13, стр. 276—277; т. 31, стр. 135.

22. ПСРЛ, т. 13, стр. 276—278.

23. РК, стр. 161—162.

24. ПСРЛ, т. 13, стр. 281; т. 20, ч. 2, стр. 586—587; т. 29, стр. 255; т. 31, стр. 135.

25. РК, стр. 162, 165.

26. ПСРЛ, т. 13, стр. 286.

27. ПСРЛ, т. 29, стр. 260, 265, 277.