Священники Федор Феодори, Никандр Сакун и диакон Александр Бойченко

Суровые события тех лет не предполагали долгой жизни священнослужителей, посмевших, вопреки духу времени, засвидетельствовать свою веру. Мужественно исповедуя Христа, они в полной мере оставались наедине со своим упованием и верой. Погруженные в густое, удушливое марево государственного атеизма, христиане Феодосии из последних сил поддерживали друг друга и пытались отстоять свои храмы. Но поставленные партией задачи власти выполняли своевременно, и когда, по мнению руководства города, пришло указание закрыть греческую Введенскую церковь, церемониться не стали.

Вначале запретили церковной двадцатке делать необходимый ремонт, а потом, ссылаясь на плохое техническое состояние храма и «опасность использовать его по назначению ввиду ветхости здания», 25 апреля 1937 года волевым решением закрыли церковь. Лишенные повседневных забот, до времени отвлекавших их от суровой реальности, представители церковной двадцатки во главе со священником Федором осознали, что для них наступило особое время, трагизм которого в полной мере всем им придется испытать на себе.

Священник Федор Васильевич Феодори родился в 1887 году в Симферополе в семье крымских греков. По окончании Таврической духовной семинарии он нес послушание псаломщика в ялтинском Александро-Невском храме.

Его отец, протоиерей Василий, был настоятелем церкви святого великомученика Феодора Тирона, в жизни которой принимал участие А.П. Чехов. В память о дружеских отношениях отец Василий подарил писателю резной кипарисовый крест с изображением Спасителя и получил от него фотографию с дарственной надписью: «Отцу Василию Феодори на добрую память. Антон Чехов. 1900.V.24».

Протоиерей Федор Феодори. Публикуется впервые

Страшные годы революции и гражданской войны застали Федора Феодори в солнечной Ялте. Ужасы братоубийственого кровопролития опалили его душу, смутили совесть. Как и многие его соплеменники, он захотел уехать от непрекращавшихся проблем и потрясений в безоблачную Грецию. Знакомство с греческим вице-консулом Евтропием Попандопуло, в 1920 году предложившим ему свои услуги, облегчало задачу. Феодори написал заявление и стал собираться на историческую родину, но непредвиденные обстоятельства помешали осуществить задуманное. А в 1923 году Попандопуло был арестован и отправлен в Москву, так что идея с переездом отпала сама собою.

Федор Васильевич принял священный сан, некоторое время служил в Алуште, а потом в Бахчисарае. В 1929 году он был назначен настоятелем Введенской греческой церкви в Феодосии, переехал с семьей по месту своего нового служения, где и оставался всеми любимым пастырем вплоть до своего ареста. Приход состоял по преимуществу из греков, многие из которых были турецкими или греческими подданными. Служба совершалась, как правило, на греческом, и русских прихожан было немного. Только председателем церковной двадцатки была русская женщина Мария Васильевна Шонова. Как-то раз после службы к ней подошел церковный активист Константин Георгиевич Кацалиди и попросил ее стать председателем двадцатки. Сам он не мог им быть как иностранный подданный, но пообещал, что ее нагружать работой не будут и по возможности все необходимое сделают сами, от нее же требуется только формальное присутствие. Она пообещала подумать и через два дня дала согласие.

Вторым священником был Никандр Васильевич Сакун. Он родился в крестьянской семье в 1878 году в слободе Печениги Харьковской губернии. К служению алтарю его привела искренняя религиозность. До 1917 года служил в Алуште. О нем упоминает И.С. Шмелев в «Солнце мертвых» как о симпатичном и веселом диаконе. В браке с Матроной Георгиевной имел сыновей, судьба которых сложилась трагично: Серафим умер в 1924 году от голода; младший Евгений во время немецкой оккупации в 1941 году добровольно разделил участь жены-еврейки и был расстрелян; старший погиб на фронте. С 1932 по 1936 год отец Никандр служил в селе Марфовке, откуда епископ Симферопольский и Крымский священномученик Порфирий (Гулевич) в 1936 году перевел его вторым священником во Введенскую церковь. Тихий и скромный, он спокойно отреагировал на просьбу того же Константина Кацалиди не вмешиваться во внутренние дела греческой общины. Отец Никандр любил приходить задолго до начала службы и сидеть в церковном дворе. Его обступали приезжавшие из сел крестьяне, задавали вопросы, жаловались на колхозную жизнь, беседовали о пережитом. С ними отцу Никандру было легко и просто, он отдыхал душой, чувствуя, что еще много простых людей, потеряв имущество и надежду на материальное обустроение, сохранили веру, не отчаялись и, как подобает христианам, смиренно взирали на тягостную неправду, творившуюся вокруг. С отцом Федором он был знаком еще по Ялтинскому благочинию; встречались на церковных съездах, эпизодически переписывались. В 1931 году, проезжая через Феодосию, отец Никандр нанес отцу Федору визит вежливости. Одним словом, новое назначение не было ему в тягость, и он с радостью исполнял свое церковное послушание.

В греческом храме служил и диакон Александр Николаевич Бойченко. Родился он в 1874 году в селе Миловатка Харьковской губернии в крестьянской семье. Еще молодым человеком он полюбил монастырскую жизнь и ушел послушником в красивейший Святогорский монастырь. В 1922 году, когда изымали ценности и пытались закрыть монастырь, Бойченко сподобился пострадать за святую обитель, был арестован, отправлен в Артемовск, но вскоре за отсутствием состава преступления отпущен. В том же 1922 году его рукоположили в диакона, и только в 1929 году он оказался в Феодосии. Служил в соборе до его закрытия в 1932 году, а после перешел в греческую церковь. Жил тихо и неприметно. Спустя время завел приятельские отношения с однажды появившимся в греческой церкви Нестором Немковым — народным проповедником. В толстовке, с большой серебристой бородой и длинными усами, он неожиданно появлялся перед собравшимся народом и говорил: «Работать нельзя, этим мы укрепляем власть безбожников, и жить в стране, где не верят в Бога, я не хочу». В 1936 году Нестор ушел в Сухуми, по слухам, пытался перейти границу, но не смог. Вернулся снова в Феодосию, но уже без прежней бороды и толстовки. Был пономарем у священника Красницкого. Жил в Сарыголе случайными заработками. Как и прежде, активно участвовал в церковных делах, писал прихожанам заявления, давал советы. Исчез из Феодосии Нестор Немков так же неожиданно, как и появился, и больше о нем никто не слышал.

После его исчезновения диакон стал чаще бывать у отца Никандра — любил поделиться с ним заветными мыслями о Боге и спасении, о гонениях власти на религию и закрытии церквей. Вокруг отца Александра всегда было много людей. С ним было легко общаться, и простые люди тянулись к нему. В среде верующих он чувствовал себя свободно и, не оглядываясь, говорил обо всем, что было на сердце. «Хорошо было бы восстановить церкви и монастыри, — говорил диакон, — но надо, чтобы захотел этого народ, а это до некоторой степени зависит от нас, насколько мы сможем увлечь за собою народ». Как правило, приезжее духовенство останавливалось у отца Александра.

После закрытия греческого храма церковная двадцатка еще больше сплотилась вокруг настоятеля священника Федора и задумалась, что можно предпринять в такой ситуации¹. Харалампий Дмитриевич Мельников, некогда юрисконсульт, член церковной двадцатки, охотно писал заявления и давал безвозмездные юридические консультации верующим, за что был лишен избирательных прав. По благословению отца Федора от имени церковной общины он составил жалобу на имя председателя ВЦИК и прокурора Феодосии, а также посоветовал всем греческим подданным обратиться к консулу Греции с ходатайством. Церковный сторож Спиридон Николаевич Ракоти вызвался поехать в Москву. Ему удалось встретиться с консулом Евтропием Попандопуло, старым знакомым отца Федора по Ялте, и поведать о невзгодах феодосийских греков, пожаловаться на притеснения властей. Консул передал привет священнику и уверил Спиридона Ракоти, что в ближайшее время поставит перед наркомом иностранных дел Литвиновым вопрос о греческом храме Феодосии.

Хорошие новости из Москвы окрылили греков, подарили надежду на скорое и успешное разрешение их проблем. Обрадованный отец Федор написал Е. Попандопуло благодарственное письмо. Ответа не последовало, храм оставался закрытым... Тогда в Москву поехал Константин Георгиевич Кацалиди. Торговец зеленью на рынке, он не привлекал к себе особого внимания, но в то же время был центральной фигурой в греческой общине, и к нему стекалась вся информация. Совместно с настоятелем он принимал ответственные решения, раздавал доверенным людям различные поручения, в том числе и церковного свойства. Кацалиди был принят консулом не менее радушно, но так же безрезультатно — церковь оставалась закрытой.

Протоиерей Василий Феодори. Конец 1890-х годов

Феодосийские греки были недовольны медлительностью консула и решили обратиться к греческому королю через моряков, нередко посещавших Феодосию. Между тем поиски правды греческими подданными Феодосии стали известны местному НКВД, и лейтенант Ручкин 25 июня арестовал священника Федора Феодори с обвинением в принадлежности к «контрреволюционной организации, поддерживавшей связь с консульством одного иностранного фашистского государства», а также за то, что священник якобы «систематически проводил контрреволюционную пропаганду, направленную на подрыв Советской власти». В тот же день с подобным обвинением были арестованы диакон Александр Бойченко, староста Мария Шонова, Харалампий Дмитриевич Мельников и Спиридон Николаевич Ракоти.

Первую неделю после ареста священник находился в феодосийской тюрьме. Следствие собирало дополнительную информацию и «работало» над своими подследственными. После того, как Спиридону Ракоти напомнили о его прошлом «маклера» и «золотовалютчика», он на первом же допросе стал давать смертоносные показания. С подробностями и политической оценкой стал рассказывать:

«Кацалиди сидел у меня в сторожке, выпил рюмку водки. Затем он стал высказывать недовольство против Советской власти, говоря, что правительство неправильно закрыло церкви, но затем добавил: «Ничего, как закрыли, так и откроют, все равно Советская власть долго существовать не будет». Через некоторое время он у меня в сторожке высказал недовольство на Советскую власть, говорил, что скоро будет война и тогда Советской власти не будет». Ракоти добавил, что и отец Никандр Сакун «также проводил контрреволюционную пропаганду среди верующих, особенно среди приезжих крестьян. Прежде всего он им жаловался, что церковь закрыта неправильно, но утешал их тем, что скоро будет открыта. Расспрашивал у колхозников, как им живется в колхозах, затем добавлял: «Но ничего, наверное, скоро будет война, и тогда заживем по-старому...».

На основании этих показаний 4 июля отца Никандра арестовали. Он отказывался отвечать на вопросы, надеялся отмолчаться, и ему устроили очную ставку с Ракоти, но эта лукавая встреча ничего не дала следствию. Через несколько дней для более успешного продвижения дела был арестован Кацалиди. После допросов побывал на очной ставке с бывшим единомышленником С. Ракоти, от которого следствие узнало, что Кацалиди активно общался с греческими матросами и жаловался им на Советскую власть, закрытие церквей и брутальную бесцеремонность местных чиновников.

Кипарисовый крест, подаренный А.П. Чехову протоиереем Василием Феодори

Первый допрос отца Федора состоялся 28 июня 1937 года:

— У вас при обыске найдены ноты «Похоронный марш Шопена», к которым был приклеен вырезанный из газеты портрет т. Сталина. Дайте объяснения по этому поводу.

— Ноты «Похоронный марш Шопена» принадлежали моей покойной жене и хранились мною как память. Портрет Сталина вырезан из газеты «Известия», я сам и положил в папку с этим портретом и другими бумагами. Портрет Сталина в папке оказался случайно под нотами «Похоронный марш Шопена». Других объяснений я дать не могу.

— Вам предъявляется портрет т. Сталина со следами в правом углу явной приклейки. Вам же во время обыска был предъявлен портрет, который слегка был приклеен к нотам. Ваше объяснение не удовлетворяет следствие. Дайте правдивые показания.

— Я сказал правду.

Священник Никандр Сакун

— Для какой цели и кто вам дал поручение вести учет греческих церквей на территории Крыма?

— Кто мне давал поручение вести учет греческих церквей на территории Крыма, не помню. Записи я вел для себя.

— Ваши ответы не удовлетворяют следствие. Постарайтесь вспомнить, чьи поручения вы выполняли, производя предъявленные вам записи, обнаруженные у вас при обыске?

— Ничего вспомнить не могу.

На следующий день после физического воздействия допрос продолжился.

— Следствие требует от вас правдивых показаний. С какой целью вами был составлен список греческих церквей, расположенных на территории Крыма?

— Список я составил с той целью, чтобы знать, какие греческие церкви имеются на территории Крыма. Пометки в списке обозначают: «плюс» — имеется греческий священник, «минус» — не имеется.

— Для чего был нужен этот учет?

Греческий паспорт К.Г. Кацалиди. Воспроизводится впервые

— Для моей любознательности.

— Ваши ответы не удовлетворяют следствие. Отвечайте следствию, для чего вам был нужен этот учет?

— Признаю, что этот список греческих церквей мною был составлен с целью распределения греческих священников в незанятые приходы. Ко мне устно и письменно обращались греческие священники с просьбой дать сведения о незанятых греческих приходах. Такие сведения я греческим священникам давал.

— Когда и кто обращался к вам за этими сведениями?

— Ко мне обращался в 1936 или 1937 году русский священник Леонид Кульчицкий из Судака, Никосполити Георгий — греческий священник из Украины (Новоалексеевка), Бычковский Николай — русский священник из Старого Крыма, Спиридон А. — светский житель Бахчисарая — после ареста греческого священника в Керчи. Ко мне обращался староста греческой церкви Канталиди Федор с просьбой подыскать греческого священника.

— Таким образом, следствие констатирует, что вы занимались учетом греческих церквей, греческих священников и их распределением. Признаете вы это?

— Да, признаю.

— От кого вы имели такие поручения?

Греческий паспорт А.Ф. Сейтаниди. Воспроизводится впервые

— Ничего ответить не могу.

— Почему?

— Потому что поручения я ни от кого не имел.

— Ваш ответ не удовлетворяет следствие. Дайте правдивые показания.

— Я их уже изложил.

Через 10 дней, 8 июля, священника снова привели на допрос.

— Продолжайте ваши показания. От кого вы имели поручения заниматься греческими церквами и греческими священниками в Крыму?

— Это я делал по собственной инициативе.

— Ваши ответы не удовлетворяют следствие. Вам предлагается дать правдивые показания. Каким образом и через кого вы осуществляли связь с Патриархом Вселенским в Константинополе?

Греческий паспорт И.Ф. Сейтаниди. Воспроизводится впервые

— С Патриархом Вселенским я связи не имел.

Следователь выяснил, что отец Федор бывал у священника Никандра Сакуна, у помощницы старосты Елены Тахтамышевой, у некой Вершевецкой, которая работала в меховом магазине, и у церковного сторожа Спиридона Ракоти.

— От кого вы получали сведения о состоянии греческих церквей в Крыму? — настаивал следователь.

— Сведений я ни от кого не получал.

— Из каких источников вы узнали о наличии греческих церквей и греческих священников?

— Сведения я получал от архимандрита Георгия Вукунаса. В 1925—26 гг. он выехал в Грецию, где умер от грудной жабы. Он находился тогда в Севастополе и приезжал ко мне в Бахчисарай, где я служил в греческой церкви. Кроме того, я как уроженец Крыма сам хорошо знаю, где находятся греческие церкви в Крыму.

Следователь выяснил, что отец Федор выезжал в 1929 году в Симферополь к епископу Порфирию (Гулевичу), и начинается повтор прежних вопросов, но уже с большим давлением.

— От кого вы имеете сведения о греческих священниках в Крыму?

Греческий паспорт А.Я. Феодосиади. Воспроизводится впервые

— Все греческие священники, занятые в греческих церквах в Крыму, имеют между собой связь. Связь осуществляется путем передачи сведений при личных встречах друг с другом и через прихожан.

— Кто возглавляет руководство в Крыму греческих церквей и греческих священников в последнее время?

— После ареста священника Елеазара Спиридонова, настоятеля евпаторийской церкви, руководство в Крыму греческой церковью перешло ко мне.

— Кто уполномочивал, от кого именно вы имели поручения и инструкции?

— Это я делал нелегально, по собственной инициативе.

— Ваш ответ не удовлетворяет следствие. Говорите правду.

— Я сказал правду.

— Почему вы проявляли инициативу в этом вопросе?

— Ничего ответить не могу <...>.

— Вы уклоняетесь от прямого ответа. Ваше нежелание отвечать по существу поставленного вопроса расценивается следствием как попытка скрыть действительные факты. Так это?

— Ничего ответить не могу.

— Вы желаете давать показания и отвечать на вопросы?

— Да, желаю давать показания.

— Какие вы имеете поручения от греческого консульства и непосредственно из Греции?

. — Поручений я не имею.

— Следствие предлагает вам говорить правду.

— Говорю правду.

Один Бог знает, что происходило в кабинете следователя в бесконечно трагичных промежутках между лаконичным вопросом и записываемым секретарем ответом. Следователь выбивал, вырывал, вымучивал показания из обессилевшего священника. И под давлением, мало-помалу, не выдерживая напряжения, отец Федор стал давать показания, как вся община не могла и не хотела смириться со своим упразднением и была готова пойти на крайние меры, только бы сохранить свой храм.

Он рассказал, как Димитрий Феофанович Тако ездил в греческое посольство хлопотать об открытии церкви и возил с собою заявление и жалобы подданных Греции. А также привез консулу газету «Пролетарий», где была помещена заметка, «изобличающая ему известного К.Г. Кацалиди как хулигана».

Консул доверял Кацалиди и на словах уполномочил его отслеживать все события в Феодосии и ее окрестностях, так или иначе связанные с греческой диаспорой. И тот наблюдал за греками поселков Су-баш, Шах-Мамай, Шашурза, Старый Крым, Джанкой, Султановка, Курбаш, а необходимые средства он получал в церковной кассе. Но этих признаний оказалось мало.

— Вы следствию говорите неправду. Следствие требует от вас правдивых показаний.

— Я говорю правду.

— Следствию известно, что заявление, которое посылалось через Тако в греческое консульство, писалось у вас на квартире в вашем присутствии.

Под воздействием грубой силы священник ответил:

— Да, действительно, заявление греческому консулу писалось у меня на квартире, и содержание заявления я знал. Его писал Мельников Харалампий Дмитриевич.

— Следствие знает, что Тако передал в греческое консульство материалы шпионского характера. Вы это подтверждаете?

— На этот вопрос я ответить не могу.

— Почему вы не можете ответить на этот вопрос?

— Потому что я ничего не знаю.

— Вы говорите следствию неправду. Следствие требует от вас дать правдивые показания.

Под все усиливавшимся давлением иссякали последние силы, сознание мутилось, и контроль над вымучиваемыми ответами ослабевал. Вытащив из подследственного признание, что в греческий храм заходили иностранные моряки, сотрудник НКВД с дружелюбной фамилией Братенков направил разговор в нужное для него русло — контакт с иностранными моряками, а когда Феодори признал, что к нему в храм заходили верующие с греческих судов, что обычно в портовом городе, инкриминировал случайные встречи как шпионскую деятельность. Как-то раз в храм зашли три женщины и спросили, как зовут священника. Узнав, что он грек (женщины были с греческого судна), спросили, много ли в Феодосии греков, на что отец Федор ответил, что в городе живет около 300 семейств. После этого женщины взяли благословение и ушли. На подобные эпизоды, естественные для церковной жизни, никто не обращал внимания, так как всякий без спросу мог войти в храм и обратиться к священнику.

Центральным в обвинении священника стал следующий эпизод. В 1933 году греческий корабль «Святой Николай» остановился на ремонт в феодосийском порту. Радист этого корабля некий Федор (фамилию которого так никто и не выяснил) пришел в греческую церковь и по окончании службы подошел к настоятелю. Разговорившись, они вышли в церковный двор. Моряк рассказал, что он родом из Александрии, с детства воспитан в православной вере, их корабль остановился в Феодосии из-за поломки винта и простоит в порту еще несколько недель. И попросил благословения посещать церковные службы. В разговоре со священником, что понятно, он поинтересовался положением греческой церкви при Советской власти, ее материальным достатком. Отец Федор, не лукавя, сказал как есть, что положение церквей и священнослужителей весьма плачевное, настолько стеснительное, что они едва выживают и сам он лично очень нуждается. Матрос посочувствовал и пообещал отцу Федору помочь, сделать через торгсин необходимые покупки. Священник поблагодарил, на том они расстались. Через несколько дней после знакомства Федор принес священнику в подарок большую посылку с мануфактурой и продуктами, приобретенными в феодосийском торгсине. Во время встреч, которые, как правило, были после богослужения, они говорили о насущных проблемах греческой колонии, материальных невзгодах, дальнейшей судьбе. Федор посоветовал священнику и другим грекам предпринять попытку выехать в Грецию и порекомендовал вести более энергичные отношения с греческим консулом. Вскоре корабль «Святой Николай» ушел; добродушный гость больше не появился и не написал священнику, как обещал, а отец Феодор не знал его адреса. К этому пятилетней давности эпизоду следователь немотивированно отнес появление в разное время других греческих матросов, жертвовавших храму ладан и оливковое масло. Почти случайно следствие выяснило, что у соседа отца Федора часто бывают иностранные моряки, а его сын живет в Америке, на основании чего было сделано еще одно ничем не подтвержденное «важное умозаключение» — отец Федор тайно встречался с иностранным подданным на квартире соседа.

Феодосийская гавань. Фрагмент стереооткрытки начала XX в.

На допросе 26 августа священник перестал сопротивляться и после очередного предложения «подумать и дать правдивые показания» сдался. Следователь поинтересовался, кто собирался у него на квартире, и отец Федор перечислил всю церковную двадцатку, члены которой действительно собирались у него для решения насущных проблем. После этого следователь Братенков сделал «логический» вывод, что это и есть «антисоветская организация шпионского толка, занимающаяся преднамеренной клеветой на власть рабочих и крестьян». «Таким образом, — записал следователь в протоколе, — следствие установило, что вся эта группа, враждебно настроенная против Советской власти, является церковной контрреволюционной организацией».

— Да, признаю, — сказал отец Федор на допросе, — что мы являемся участниками контрреволюционной организации. Руководителем является Кацалиди Константин Георгиевич. Собирались у меня, Феодори, или в церковной сторожке у сторожа Спиридона Ракоти. Наша организация ставила своею целью защищать церковь и население, главным образом, греческое от советского влияния.

Окрыленный «успехом», следователь додавливал изнемогавшего от мучений священника.

— Следствие установило, что греческая церковь, в которой совершались религиозные обряды, являлась прикрытием для вашей контрреволюционной деятельности. Вы это подтверждаете?

— Да, подтверждаю.

И сломленный священник не присущими для него выражениями и словами (подлинным автором которых был следователь) дал показания:

— Наша контрреволюционная деятельность заключалась в том, что мы занимались контрреволюционной пропагандой среди населения, используя, в первую очередь, для этого церковь <...>. Одним словом, общались с греками города и окрестностей, для чего специально ходили на базар, где встречались с приезжими греками из колхозов. Узнавали об их проблемах и помогали составлять заявления и жалобы на неправильные действия местных властей, которые и отсылали греческому консулу в Москву.

Несмотря ни на что, отец Федор находит силы отказаться от формулировки в отношении себя: «член контрреволюционной шпионской организации».

Но 7 сентября на очередном допросе сдается окончательно:

— Следствие с исчерпывающей полнотой установило, что вы являетесь участником контрреволюционной организации. Признаете вы это?

— Да, признаю.

После этого «признания» обреченный на неминуемую расправу отец Федор Феодори был отправлен в Симферопольскую тюрьму, где капитан госбезопасности Малинин резюмировал: «Феодори достаточно изобличается в том, что он является агентом разведывательных органов иностранных государств и занимается шпионской деятельностью против СССР».

Члены церковной двадцатки Введенского храма. Фото конца 1930-х годов. Публикуются впервые

Д.Г. Эрмиди

Н.Г. Семираиди

А.К. Свентикиди

Л.К. Свентикиди

Г.Г. Пахтуриди

Ф.П. Кайталиди

А.К. Ксенитопуло

П.Н. Эрмиди

Вскоре были арестованы и другие члены двадцатки: братья Сейтаниди Алкивиад Федорович и Иван Федорович, помощница старосты Елена Константиновна Тахтамышева, псаломщик Авраам Яковлевич Феодосиади. Они не выдержали пыток и издевательств и дали на себя показания. Старосте храма Марии Васильевне Шоновой, вдове титулярного советника из Бессарабии, припомнили давний случай: некогда в церкви были украдены 10 тысяч. Обвинили, естественно, церковную общину, но по настоянию М.В. Шоновой было проведено дополнительное расследование, и в результате всех оправдали, а Марии Васильевне за проявленную инициативу пришлось уплатить государству компенсацию — четыре тысячи рублей. На этот раз претензии следователя были не менее абсурдны: «У вас при обыске найден плакат на картоне с выдавленными серебряными буквами с надписью: «Верно и всякого приятия достойно слово, что Иисус Христос пришел в мир спасти грешников». Для какой цели вы сделали этот плакат?» Последующие вопросы, заданные арестованным, не отличались оригинальностью и преследовали одну цель — сломить беззащитных людей и подвести дело к роковой черте, назвав церковную общину «шпионской организацией».

После первых допросов все арестованные были переведены в Симферопольскую тюрьму, где сдались на милость немилосердной власти со стандартной формулировкой признания своей вины. «Видя бесцельность своего запирательства, я решил дать следствию правдивые показания», что не без основания вызывает сомнение в подлинности показаний и подписей под ними. В это время в Крыму следственные органы иногда настолько спешили отчитаться о проделанной работе, что сами составляли ответы подследственных и их подписывали. На основании этих «правдивых показаний» одиннадцать человек во главе со священником Федором Феодори были обвинены по статьям 58-1а, 58-6, 58-10-11 УК РСФСР.

«Обвинительное заключение» гласило:

«НКВД Крым. АССР стало известно о том, что священник греческой церкви в г. Феодосии Феодори Федор Васильевич и члены церковной двадцатки Кацалиди Константин Георгиевич и Тако Дмитрий Феофанович являются резидентами разведывательных органов Греции, по заданию которых создали из актива греческой церкви контрреволюционную фашистскую организацию. В контрреволюционную фашистскую организацию Феодори завербовал членов церковной двадцатки Кацалиди К.Г., Мельникова Х.Д., Ракоти С.Н., Сейтаниди А.Ф., Сейтаниди И.Ф., Феодосиади А.Я., Сакун Н.В., Бойченко А.Н., Тахтамышеву Е.К. и Шонову М.В., которые по его заданию и заданию греческих разведывательных органов проводили разведывательную и контрреволюционную деятельность.

Следствием установлено:

В 1932—33 гг. в порт Феодосия прибыл греческий пароход «Святой Николай». С этим пароходом под видом радиста прибыл агент греческих разведывательных органов «Федор», который по заданию разведывательных органов Греции завербовал священника греческой церкви Феодори Федора Васильевича и дал ему задание создать шпионскую контрреволюционную организацию, с помощью которой собирать сведения шпионского характера, проводить националистическую агитацию среди греческого населения, организовать нелегальный или легальный выезд из СССР в Грецию, создать материальную базу для оказания помощи грекам, выезжающим в Грецию, которым храм оказал помощь в размере 150—200 рублей, проводить агитацию среди греческих моряков с целью дискредитировать Советский Союз.

Для получения руководящих указаний в шпионской контрреволюционной деятельности «Федор» предложил Феодори связаться с греческой миссией в Москве. Феодори Федор Васильевич получил указание от греческих разведывательных органов, связался с членами церковной двадцатки — агентом греческой разведки Кацалиди Константином Георгиевичем <...>. Вместе с Кацалиди К.Г. и Тако Д.Ф. Феодори создал шпионскую организацию в количестве 11 человек, завербовав в нее членов церковной двадцатки <...>.

Собирали шпионские сведения:

О численности греческого населения в г. Феодосии и греческих колониях.

О наличии, численности и вооружении воинских частей, расположенных в Крыму.

О наличии аэродромов и летных частей.

О военных и оборонных заводах и выпускаемой ими продукции.

О промышленных предприятиях, их мощности и выпускаемой продукции.

О работе Феодосийского порта и погрузках иностранных пароходов.

По заданию греческих разведывательных органов участники шпионской контрреволюционной организации проводили активную контрреволюционную националистическую агитацию среди греческого населения Крыма. Создавали эмигрантские настроения среди греков. Организовали и отправляли нелегально и легально греков в Грецию, оказывая выезжающим материальную и техническую помощь. Проводили активную контрреволюционную агитацию среди греческих моряков, посещавших греческую церковь, направленную на дискредитацию Советского Союза. Собирали шпионские сведения, шпионскими контрреволюционными организациями передавались специально приезжавшим в Феодосию агентам греческих разведывательных органов, а с 1936 года — сотруднику греческой миссии в Москве Попандопуло.

Для получения руководящих указаний о шпионской контрреволюционной деятельности в 1936 году в греческую миссию в Москве специально были командированы участники контрреволюционной шпионской организации Кацилиди и Тако, которые одновременно передали сотруднику греческой миссии Попандопуло собранные шпионские сведения.

Допрошенные в качестве обвиняемых Феодори Ф.В. и другие виновными себя признали полностью...». И на основании этих признаний все были расстреляны.

Членов церковной двадцатки, которые являлись подданными Греции и Турции, во избежание неприятных вопросов со стороны родственников и посольства выслали в Северный край. Дальнейшая судьба Д.Г. Эрмиди, А.К. и Л.К. Свентикиди, Г.Г. Пахтуриди, Ф.П. Кайталиди, П.Н. Эрмиди, А.К. Ксенитопуло, Н.Г. Семираиди и других неизвестна.

Примечания

1. История греческих общин в Крыму складывалась непросто. Еще в 1922 году по благословению священномученика Никодима (Кроткова), архиепископа Крымского, некоторые греческие общины ушли в подчинение Вселенского Патриарха, создав греческое благочиние, которое возглавил архимандрит Григорий Вукунас.

В Крыму в 1925—1926 годы было около 12 храмов, служивших на греческом языке, и 6 православных греческих обществ.

В 1925 году всем иностранным подданным Крымской властью было предложено написать расписку о том, что они не могут:

1) Состоять в религиозных обществах.

2) Возглавлять всякого рода религиозные организации.

3) Произносить проповеди и выступать в храмах, на публичных лекциях, религиозных собраниях.

4) Отправлять обряды в качестве служителей культа. Разумеется, православные греки отказались.

28 февраля 1928 года ВЦИК РСФСР издает циркуляр № 78/с за подписью М. Калинина о воспрещении иностранным гражданам заниматься религиозной пропагандой. В нем говорилось: «В целях обеспечения за трудящимися действительной свободы совести Конституция Российской Социалистической Федеративной Советской Республики предоставляет всем гражданам РСФСР свободу религиозной пропаганды. Это право, в силу ст. 11-й Конституции РСФСР и ст. 1 Положения о Союзном гражданстве, принадлежит также всем прибывшим на территорию РСФСР гражданам других Союзных Советских республик. Между тем, этим правом в некоторых случаях, без каких-либо к тому оснований, пользуются также и граждане иностранных государств. Президиум Всероссийского Центрального Комитета предлагает принять меры к тому, чтобы иностранцы не допускались к возглавлению или обслуживанию религиозных общин, групп или других религиозных организаций, а также религиозной пропаганде в какой-либо другой форме».

На этом основании Центральное Административное Управление Крыма обязывает все религиозные объединения срочно предоставить списки иностранных подданных с указанием имени, возраста, юридического адреса, подданства и занимаемого положения. А также иностранные подданные должны были представить расписку о том, что не будут заниматься религиозной деятельностью и занимать руководящие места. Выполнением этого решения занялась крымская милиция, стали составляться списки.

8 апреля 1927 года ЦАУ издает новый циркуляр «О запрещении иностранным гражданам заниматься религиозной пропагандой» с новыми деталями и пояснениями. Все эти инициативы поставили на грань ликвидации греческие общины, состоявшие в своем большинстве из подданных Греции. Последовал запрет служить настоятелю Федоро-Тироновской церкви в Ялте архимандриту Е. Тайгониди. Нечто подобное случилось и по отношению настоятеля керченского Иоанно-Предтеченского храма Г. Папас-Оглу.

В августе 1927 года от имени всех общин во ВЦИК Крыма обратился благочинный греческих церквей архимандрит Григорий (Вукунас). Он попытался объяснить, что дача подписки будет равна ликвидации приходов, и уверил в своей лояльности к власти.

Сложилась трудная ситуация не только для греков, но и для чиновников. Во ВЦИК РСФСР поступили запросы с просьбой разъяснить, как же реально действовать, и было получено разрешение корректировать циркуляр на местах. На этом основании и.о. административным отделом органов управления Крым-ЦИК Дементьев постановил, что необходимо:

«1) Дать грекам иностранным подданным годичный срок для поиска себе желательного им служителя культа из граждан СССР.

2) В тот же годичный срок отстранить иностранноподданных греков от активной деятельности в двадцатках.

3) Религиозные общества, состоящие из иностранноподданных, объявить распущенными.

В отношении других — не греков, п.п. 1 и 2 настоящим сообщением не применять».

Православные греки были вынуждены обратиться к греческому послу в СССР с просьбой разрешить их проблемы.

13 октября 1927 года посол обратился с запросом в Министерство иностранных дел СССР и получил ответ от замминистра М. Литвинова. В нем говорилось, что «согласно разъяснению высшего законодательного органа страны, право религиозной пропаганды не принадлежит гражданам иностранных государств, проживающих на территории Союза Советских Социалистических Республик».

Таким образом, местные власти, отказывая служителям религиозных культов иностранным гражданам, в том числе греческим, в осуществлении этого права действуют вполне закономерно. Если эти власти, как видно из Вашего письма, а также из сведений, имеющихся в Народном Комиссариате, сочтут возможным предоставить представителям греческо-религиозного культа, иностранным гражданам, в Крыму годичный срок для временного отправления религиозных нужд до замены их священников служителями из советских граждан, то в этих действиях властей следует усмотреть проявление максимальной благожелательности, направленной к смягчению для религиозных обществ неудобств, связанных с немедленным осуществлением закона». Далее М. Литвинов разъяснял, что запрещение религиозной пропаганды иностранцам «не имеет в виду <...> воспрепятствовать деятельности иностранных граждан в составе церковных советов «двадцаток», являющихся по характеру своих функций органами административно-церковного управления. Распространенное со стороны некоторых местных властей толкование постановления Центрального Исполнительного Комитета Союза применительно к органам церковного управления является неправильным», ввиду чего соответствующими центральными властями приняты меры, в результате которых лицам иностранного гражданства, в том числе и греческого, не будут чиниться препятствия к участию в церковных советах». Ответ М. Литвинова контрастировал с позицией крымских властей, продолжавших активный административный нажим на общины с целью их уничтожения. Особенно свирепствовали симферопольские чиновники. 9 февраля 1928 года в КрымЦИК снова обратились верующие греки с просьбой служить и молиться на прежнем основании, но ответа не последовало. А из устных заявлений сотрудника церковного стола они узнали:

«1) Священникам разрешено служить до 1 октября 1928 года.

2) Греческое религиозное общество (пятидесятка) распускается.

3) Греческие подданные члены двадцатки должны быть заменены лицами советского гражданства.

4) Членами церковного совета могут быть только советские граждане.

5) Договор на право пользоваться церковью должен быть заключен вновь».

Греки жаловались на беззаконие и грубое отношение, но их никто не слушал. Тогда они написали очередное заявление и приложили копию ответа М. Литвинова, где по пунктам возражали, указывая на несоответствие с законом и явные перегибы. Но крымские власти не сдавались и требовали исполнять их постановления.

15 февраля 1928 года Президиум КрымЦИК направил письмо в ВЦИК РСФСР за подписью зам. председателя Гуляева с упреком в недостаточном обосновании письма Литвинова и настаивал на правильности своих действий.

Там говорилось: «КрымЦИК при ходатайстве одной из греческих религиозных организаций о разрешении существовать и после данного ей годичного срока получила копию вербальной ноты заместителя наркоминдела тов. Литвинова на имя греческого посланника, в которой говорится о том, что деятельность иностранцев в церковных советах допускается беспрепятственно.

Если копия этой ноты отвечает действительности, то помимо того, что это противоречит существующей в этом отношении, с Вашего одобрения, практике в Крыму, такое разъяснение является неправильным по существу. Практика деятельности религиозных организаций показала, что рядовые служители культа (особенно греки, о которых идет речь) в редких случаях проявляют себя больше, чем механические исполнители религиозных обрядов. Организаторами церковной общественности являются так называемые церковноприходские советы, и они играют главную роль, составляясь преимущественно из «ревнителей» религии — торговцев и зажиточных. Применения циркуляра ВЦИК № 78 только к служителям культов — иностранцам при учете изложенного выше приводит к печальному выводу, что забота о том, чтобы граждане не занимались этим вредным делом, распространяется нами только на иностранцев, и что советским гражданам, следовательно, заниматься этим разрешаем.

КрымЦИК считает, что задача циркуляра ВЦИК № 78, конечно, не такова, и что стремление его отстранить чужих в стране людей — иностранцев от раздувания вредного церковного кадила путем запрещения иностранноподданным религиозной пропаганды — не могло пройти мимо душ и организаторов этой пропаганды — церковных советов».

Конечно, реализация этого взгляда на вещи прекратила бы существование всех греческих общин, но Господь помиловал, и 28 марта 1928 года секретариат председателя ВЦИК проинформировал крымских ревнителей атеизма, что «не усматривает противоречия между вербальной нотой тов. Литвинова греческому посланнику и секретным постановлением Президиума ВЦИК от 24 октября 1927 года». Далее отмечалось, что постановление ВЦИК предоставляет греческим подданным возможность «обслуживания религиозных общин в качестве священников и состоять в церковных советах впредь до нового распоряжения». И подпись П. Смидовича.

Греки праздновали очевидную, но временную победу. Давление власти на них снизилось, чтобы снова подняться и уже окончательно раздавить остатки религиозной свободы.