«Волк в овчарне» (1538—1541)

Новые нападения ногайских беев на Крым — Примирение Бакы-бея с Сахибом Гераем — Сафа Герай возвращается на казанский престол — Поход Сахиба Герая на Москв — Бакы-бей планирует покушение на хана и срывает поход — Казнь Бакы-бея

Бакы-бей выступил против Исляма Герая вовсе не потому, что об этом его когда-то попросил хан, а исключительно из собственных соображений: потерпев неудачу в Крыму, Ислям стал искать пути к хаджи-тарханскому трону — а это очень не понравилось Ногайской Орде, которая считала себя покровителем Хаджи-Тархана.

Похоже, Бакы так и не простил Сахибу того разговора в тишине ханских комнат, когда выяснилось, что он нужен хану не в качестве предводителя крымских Мангытов, а лишь как орудие возмездия. С тех пор Бакы затаил враждебность к Сахибу Гераю. Хан звал его в Крым — но гордый бей отказался вернуться, избрав путь войны.

В 1537 году Ногайская Орда собрала свои разрозненные улусы и провела великий объединительный курултай. Единство придало ей такую силу, что она, по сути, превратилась в отдельную могучую державу. Ногайцы восприняли свою победу над Мехмедом I Гераем в 1523 году не просто как разгром хана, но как перехват у него власти над всею Великой Ордой: «Хан Тохтамышева юрта [т.е. Крыма] Аллаха забыл, и я пал на колени перед Аллахом, и Аллах отдал тот юрт нам, ради нашей праведности» — писал ногайский мирза Кель-Мухаммед в Москву. После победы над крымским хаканом вельможи Ногайской Орды сами стали считать себя повелителями Великого Улуса и требовали у Москвы, чтобы та отныне платила дань не в Крым, а в Ногайскую Орду. В ногайских степях вновь стали раздаваться призывы к походу против Гераев.¹

Когда в 1538 году султан Сулейман пригласил Сахиба Герая в поход на Молдову, ногайский отряд попытался в отсутствие хана вторгнуться в Крым. Но Сахиб Герай заблаговременно позаботился о том, чтобы укрепить перешеек, по которому пролегал путь с материка на полуостров: он перестроил крепость Ор-Капы и углубил древний Перекопский ров — так, что он протянулся от Черного моря до Сиваша и наполнился водой. Закончив эти приготовления и выступив в поход, ханское войско встретило приближавшихся неприятельских мирз у берега Днепра и разгромило их.²

Следующую атаку на Крым вел сам Бакы-бей, напавший на ханского сына, калгу Эмина Герая, когда тот возвращался из зимнего похода на окраины Литвы. На пути у Днепра крымцев настигли сильные морозы, и воины едва могли продвигаться вперед навстречу метелям и снежным буранам. Этим и воспользовался Бакы-бей: пока калга ходил в Крым за подкреплением, Бакы громил остававшиеся в степи крымские отряды. Из-за его нападений крымскому войску пришлось задержаться на месте более недели, и за это время от лютой стужи и атак Бакы-бея погибло до пяти тысяч человек. Однако в итоге нападавшие были отбиты, а Деве-мирза, младший брат Бакы-бея, взят в плен.³

Хану следовало любой ценой заполучить Бакы в Крым, поскольку враждебность бея грозила погубить едва наладившийся в стране порядок.

Пытаясь выманить бея из степей, Сахиб Герай арестовал его младших братьев: Ак-Биби-мирзу и Деве-мирзу, посадив их в кандалах под стражу. С пленниками обращались мягко, но провести в заключении им пришлось почти год. Наконец, стало известно, что Бакы покинул Ногайскую Орду и перебрался поближе к Крыму, в Азак. Тогда хан освободил обоих арестантов и отправил их по очереди к Бакы-бею, чтобы они уговорили брата вернуться. Сахиб Герай обещал, что сделает Бакы предводителем Мансуров вместо Ходжатая и женит Ак-Биби-мирзу на своей дочери. Бакы долго не соглашался возвращаться в Крым, опасаясь, что хан готовит ему ловушку. Но Ак-Биби, уже предвкушавший выгоды от своего будущего брака, уговорил его отправиться к хану.⁴

Сахиб Герай сдержал свое слово: он принял Бакы при дворе с большими почестями, отдал под его начало земли и войска Мансуров и приказал крымским беям, чтобы каждый из них по очереди устроил особый торжественный прием для гостя. Для того, чтобы отблагодарить хана за его милости, Бакы-бей имел достойный ответный дар: он привел в Бахчисарай целого и невредимого князя Бельского, о котором так беспокоился турецкий султан и который мог сослужить хорошую службу в борьбе с московским двором.⁵

Надо сказать, что, помимо Бельского, Бакы-бей захватил в разгромленном стане перекопского мятежника еще одного пленника: сына Исляма Герая. Но брать его с собой в Крым Бакы не стал, оставив наследника Исляма в ногайских улусах. Бей связывал с этим юношей грандиозные планы на будущее: ведь все благодеяния Сахиба Герая были для Бакы-бея ничто по сравнению с перспективой заменить хана собственным ставленником и возродить обычаи поздней Золотой Орды, когда могущественные Мангыты сажали на престол ханов-марионеток и распоряжались империей по собственному усмотрению.

Сахиб Герай сознавал, что Бакы может причинить государству серьезные хлопоты, но в любом случае предпочитал, чтобы тот находился под надзором в Крыму. Кроме того, хан нуждался в военной помощи Мансуров для осуществления своей давней мечты: воссоединения распавшегося Улуса Бату — тем более, что обстоятельства для этого складывались самые благоприятные.

После смерти Василия III казанские вельможи сочли Московию слишком ненадежным покровителем и решили вернуться к прежним порядкам. Осенью 1535 года они свергли и убили Джан-Али, а затем обратились к Сафе Гераю с просьбой вернуться на престол. Разумеется, им не пришлось долго настаивать: Сафа Герай уже давно ждал этого дня.⁶

Московские бояре обеспокоились таким развитием событий и стали готовить очередной поход для усмирения Казани. Но Сафа Герай предупредил их наступление, планомерно разрушая русские крепости и городки, которые в последние десятилетия были во множестве построены у границ Казанского ханства.⁷ Пока Сафа Герай опустошал плацдармы будущей атаки, Сахиб Герай действовал на дипломатическом фронте, причем он выступал не как крымский хан, а как хакан Великого Улуса, называя себя в русском тексте письма «царь царям».⁸

«Казань — мой престол и моя земля»⁹ — твердо заявил он, требуя от московского князя (вернее, от бояр, что переписывались с ним от имени семилетнего Ивана) оставить все планы покорения Казани и заключить с нею мир. В случае же посягательств на независимость Казанского ханства Сахиб Герай обещал лично выйти войной на Москву со ста тысячами крымского войска и османскими янычарами.

Судя по всему, Саадет Герай за последние годы приучил бояр пренебрегать заявлениями крымского двора, поскольку Сахибу Гераю пришлось особо предупредить князя: «Ты не знаешь меня, и думаешь, что я такой же, как мои предшественники — но я [как и обещал] пойду на тебя... И пойду я не тайно — не говори потом, что я, как Мехмед Герай, пришел без предупреждения».¹⁰

Грозные слова хана возымели действие. В 1538 году Москва отменила поход на Казань, но противники Сафы Герая не уставали жаловаться московскому двору на засилье крымцев, обещая убить Сафу или выдать его князю. Обнадеженные этими посулами, весной 1541 года бояре вновь двинули войска в сторону Казанского юрта.¹¹

Для Сахиба Герая настал нас доказать, что он не бросает слов на ветер. По всей стране был оглашен ханский приказ готовиться в поход, подобного которому не было уже двадцать лет: целью похода являлась сама Москва, а во главе войска стоял сам хан. Нет сомнений, что Сахибу Гераю живо вспомнилась кампания 1521 года, когда он шел из Казани к Москве навстречу Мехмеду Гераю.

Ночь перед выступлением в поход Сахиб Герай провел в молитве, а наутро, выехав из дворцовых ворот, был встречен множеством подданных, заполнивших узкие улицы столицы для проводов правителя на войну. Сбор войск был назначен у Перекопа, где вскоре и собрались хан со своей гвардией, беи с многотысячными отрядами (в том числе Мансуры под командованием Бакы-бея), а также османские янычары, посланные на помощь Сахибу Гераю. Отсюда огромное войско, насчитывавшее свыше ста тысяч человек, двинулось на север. Хан приказал идти как можно быстрее, чтобы застать противника врасплох.

Путь к Москве крымцам был известен. Ведомо было и то, что на карте похода есть одно трудное место: переправы через Оку, на которых крымское войско могло стать уязвимой мишенью для московских пушек. Но здесь оказал помощь князь Бельский, проводивший крымскую армию к удобной малоизвестной переправе, которой мало кто пользовался. Русские не рассчитывали, что хан будет пересекать реку именно здесь, и потому оставили в этом пункте лишь две сотни стрельцов, которых янычары без труда разогнали пушечными выстрелами. Теперь следовало поскорее соорудить плоты, переправиться через Оку — и тогда ничто не смогло бы удержать крымское войско в последнем коротком марше на Москву.

Передовые отряды ханской армии уже высаживались на противоположном берегу, когда Сахибу Гераю донесли, что Бакы-бей, мирно сопровождавший его всю дорогу, намерен воспользоваться случаем и расправиться с ханом. Бей ждал, пока хан взойдет на плот (понятно, что на плоту не могло поместиться много охраны) и окажется на середине реки — тут-то он и планировал расстрелять хана с берега и провозгласить правителем Крыма сына Исляма Герая.¹²

Явных доказательств к этому не было, и потому, не спеша с обвинениями, Сахиб Герай предложил Бакы-бею, чтобы Мансуры тотчас переправились на другой берег. Бакы категорически отказался, убеждая хана, что тот должен пересечь реку первым. Хан повторил приказ — и бей снова воспротивился, чем окончательно выдал свои намерения. Сахиб Герай продолжал настаивать на своем, Бакы не повиновался. В препирательствах прошел день, а после захода солнца переправляться стало поздно.

Наутро противоположный берег уже был заполнен московскими войсками, которые за ночь срочно подтянулись к переправе и целили свои пушки в ханский стан. Силы противника быстро росли: узнав, где стоит хан, воеводы устремились к Оке со всех окрестностей. Между двумя берегами началась орудийная перестрелка.

Возможность переправиться была упущена безвозвратно: русские без труда расстреляли бы из пушек ползущие наперерез течению плоты, и здесь не могла бы помочь даже османская артиллерия. Сахибу Гераю оставалось лишь развернуться и возвращаться в Крым: по милости предводителя Мансуров дорога на Москву была теперь наглухо закрыта.¹³

Сахиб Герай долгие годы мечтал об этом походе; он уже второй раз выступал на Москву из Крыма — и второй раз не мог достичь цели. Досаднее всего было то, что преградой на пути хана встало не столько сопротивление противника, сколько вероломство собственных подданных. Прощать этого было нельзя.

Трудно представить, чего хану стоило сдерживать себя, возвращаясь в Крым бок о бок с Бакы, — но за всю дорогу Сахиб Герай не упрекнул его ни словом. Хан позволил себе излить охватившую его досаду лишь в письме, которое отправил с дороги московскому князю: «Благодари Бога, — писал Сахиб, — что твой час еще не пробил, и благодари Бакы-бея, из-за которого мы не успели переправиться через Оку. Сначала мне нужно убить волка в моей собственной овчарне и очистить мой сад от чертополоха и колючего кустарника — а затем я займусь и тобой».¹⁴

Вскоре армия миновала Перекоп, и перед ней развернулись горизонты Крыма. Бакы с Ак-Биби повернули в свой удел — гёзлевские степи, а Сахиб Герай направился далее, к столице.

Через некоторое время к Бакы-бею прибыл ханский гонец с известием, что хан намерен, как и обещал, сыграть свадьбу Ак-Биби и приглашает жениха с братом прибыть в столицу. Бакы понял, что хан отложил серьезный разговор с ним лишь для того, чтобы эта беседа состоялась не в степях, в окружении мансурского войска, а в ханской столице, при секбанах и дворцовой страже. Отказавшись от путешествия в Бахчисарай якобы по причине болезни, бей направился за пределы полуострова, к берегам Днепра: он собрался бежать из Крыма. Бакы мог бы тотчас, не медля ни минуты, умчаться от хана с несколькими сотнями своих слуг — но он не пожелал уходить налегке и решил увести за собой в Ногайскую Орду все подвластные ему мансурские улусы с их главным богатством: конскими табунами.

Пока Бакы медлил, дожидаясь на Днепре своих людей, возле его стана неожиданно появился сам Сахиб Герай. Хан шел, как будто бы совершая обычную охотничью прогулку: с ним не было войска, и лишь сотня слуг с повозками, ловчими соколами и сворами собак сопровождала его. (То, что ханская сотня была набрана из лучших стрелков-гвардейцев, а в одной из повозок лежали четыре пушки и кандалы с цепями, оставалось в секрете от непосвященных).

Бежать было поздно — да и неловко, ведь хан ничем не угрожал бею. У Бакы не оставалось иного выхода, кроме как учтиво встретить повелителя. Хан пригласил бея в свой шатер, усадил его на почетное место и выразил надежду, что Бакы-бей, наверное, уже выздоровел. Затем были поданы напитки, и все приступили к трапезе. После этого завязалась застольная беседа, и Сахиб Герай, не меняя спокойного тона, спросил Бакы-бея:

— Бакы-бей, я все спрашиваю себя: думаешь ли ты о тех мусульманах, возвращавшихся со священной войны, которых ты заставил замерзать на морозе? И еще о четырех или пяти тысячах воинов, погибших по твоей вине? Чем же ты надеешься стать в ином мире? Ты всегда считал себя правоверным. Почему же ты стал причиной их смерти? Мы никогда не причиняли тебе зла: ни прежде, ни в недавнем прошлом, когда ты помешал мне пересечь реку Оку, чтобы дойти до русских. Даже тогда я был добр с тобой. Я поставил тебя превыше всех моих беев. Почему же ты платишь мне злом за добро? Не надо так поступать, нельзя позволять себе такого... Тот, кто сотворит зло — зло и получит в ответ.¹⁵

С этими словами Сахиб Герай встал и покинул шатер. Бакы-бей тоже хотел было выйти, но ему преградили выход стражники с цепями.

Бакы был доставлен в Бахчисарай, и когда наступили морозы, принял ту же смерть, на которую два года назад обрек тысячи крымских воинов в зимнем походе: его посадили на ночь в ледяную воду, пока он не умер от холода.¹⁶

Примечания

1. В.В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 191—194, 223.

2. H. İnalcık, The Khan and the Tribal Aristocracy: The Crimean Khanate under Sahib Giray I, «Harward Ukrainian Studies», vol. III—IV, 1979—1980, p. 457; В.В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 227—228; M. Kazimirski, Précis de l'histoire des Khans de Crimée, p. 367.

3. Tarih-i Sahib Giray Han, p. 191.

4. Tarih-i Sahib Giray Han, p. 191—193.

5. Tarih-i Sahib Giray Han, p. 196; H. İnalcık, The Khan and the Tribal Aristocracy, p. 457; И.В. Зайцев, «Позабыв Бога, и наше жалование, и свою душу...», с. 144.

6. История о Казанском царстве (Казанский летописец), с. 41; М.Г. Худяков, Очерки по истории Казанского ханства, с. 98—99; Sh. Daulet, The Rise and Fall of the Khanate of Kazan (1438 to 1552), p. 220—223.

7. Послание царя казанского (письмо хана Сафа-Гирея польскому королю Сигизмунду I), «Гасырлар авазы», № 1/2, 1997, с. 26—38.

8. Б.Н. Флоря, Две грамоты хана Сахиб-Гирея, в кн.: Славяне и их соседи, вып. 10, Москва 2001, с. 237, 238.

9. Б.Н. Флоря, Две грамоты хана Сахиб-Гирея, с. 237.

10. Флоря Б.Н. Две грамоты хана Сахиб-Гирея, с. 239.

11. С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VI, с. 60—61; М.Г. Худяков, Очерки по истории Казанского ханства, с. 101.

12. Tarih-i Sahib Giray Han, p. 202. По собственным словам Бакы-бея, после осуществления этого переворота он планировал править «так, как нам заблагорассудится»

13. Tarih-i Sahib Giray Han, p. 199—203; В.В. Каргалов, На степной границе, с. 97—99.

14. Tarih-i Sahib Giray Han, p. 204; В.Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 314—315.

15. Tarih-i Sahib Giray Han, p. 208.

16. Tarih-i Sahib Giray Han, p. 209; В.Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 306.