Глава VII. Крымская ССР: второе пришествие большевизма. «Деникинщина»

К 1 мая 1919 года Крым, исключая Керченский полуостров, был занят советскими войсками. Как и в декабре 1917-го-январе 1918 года спешно создаются чрезвычайные органы власти — военно-революционные комитеты (ВРК). Начальный период их деятельности отличала многопартийность, но коммунисты — путем перевыборов, роспуска и пр. — вытесняют конкурентов, занимая в ревкомах доминирующее положение и делая их главной точкой приложения своих сил и орудием своей политики.

Например, Симферопольский ВРК во главе с коммунисткой Е.Р. Багатурьянц, «доброй и хорошей женщиной» (В.А. Оболенский¹), обязал чиновников оставаться на местах, подчиняясь новой власти, предпринял меры по учету и охране имущества. Местные ревкомы были заняты снабжением Красной армии, брали под контроль множество заброшенных садов и виноградников. Начинается весенний сев. Областной ревком приступил к реализации большевистской программы, национализируя банки, транспорт, флот, имения, крупные предприятия, курортные учреждения.

На 2 мая ситуация в Крыму, а точнее в Симферополе, и уезде (информация для Москвы) была следующей. Первый Крымревком распущен, председателем нового стала Багатурьянц; в его состав вошли 17 человек, из них 13 коммунистов, 1 эсер, 1 дашнак. 29—30 апреля прошел уездный крестьянский съезд. Хотя он и был созван правлением Крестьянского союза, где преобладали эсеры, но принял резолюции большевистского толка. Налажен выпуск газет. Выходят «Известия» Симферопольского ВРК, «Таврический (затем Крымский) Коммунист», «Борец За Коммунизм», «Борьба» (орган левых эсеров), меньшевистского направления «Наша Газета» (в Ялте). Парторганизация города включала 90 членов и сочувствующих. Горком бездеятелен; выборы в горсовет начались без его ведома, по инициативе профсоюзов. Арестован коммунист Маркус за попытку организовать параллельный областной комитет компартии².

По этой колоритной «картинке» видно, что все в Крыму находилось еще в брожении.

Второму этапу большевистского господства образца 1919 года положила начало VI Крымская областная конференция КП(б)У проходившая 28—29 апреля в Симферополе.

Однако судьбы Крыма (в который раз) решались за его пределами. Вопрос о создании Крымской республики был поставлен, очевидно, практически одновременно крымскими, украинскими и московскими руководителями, но решен — в Москве. Ю.П. Гавен вспоминал о своей апрельской встрече в Кремле с В.И. Лениным: «Он просил меня сообщить о национальном составе крымского населения, о национально-освободительном движении крымских татар, их стремлениях, о характернейших чертах революционной борьбы в Крыму в 1917—1918 годах... Я... выдвинул на первый план национальный вопрос (рассказал. — Авт.), какие ошибки были допущены Крымской большевистской организацией (почти полное игнорирование национального вопроса) и какие тяжелые последствия вызвали эти ошибки (восстание татар, гибель целого ряда крупнейших крымских работников, обострение национальной вражды, дошедшей до фактов истребления одной нацией другой (татары и греки. — Авт.), и проч.)...Ильич заявил: «Ваше предложение будет санкционировано» (...)³. Тогда же Предсовнаркома Украины Х.Г. Раковский телеграфирует наркому иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерину о желательности создания республики в Крыму в связи с его «международным положением» (выделено нами. — Авт.)⁴. Точка поставлена заседанием Политбюро ЦК РКП(б) 23 апреля, которое постановило: «Признать желательным создание Крымской Советской республики»⁵.

Итак, появление на территории полуострова новой административной единицы было обусловлено как и, прежде всего, военно-политическими соображениями (большевики видели в Крымской республике барьер на пути возможного продвижения Антанты), так и национальной политикой.

В качестве перспективных лиц крымского правительства обговаривались и попеременно отпадали кандидатуры П.Е. Дыбенко (проштрафился), А.А. Иоффе (нужен на Украине), М.П. Кристи (не политик?), А.Г. Шляпников.

Теперь вернемся к областной партконференции. О том, сколь серьезное внимание уделялось центром ее работе, говорит присутствие на ней чрезвычайного уполномоченного Совета обороны РСФСР и УССР (на Юге) Л.Б. Каменева, приехавшего в Симферополь 29 апреля специальным поездом, кандидата в члены Оргбюро ЦК РКП(б), инструктора ЦК М.К. Муранова, наркома внутренних дел УССР К.Е. Ворошилова, прибывших по поручению ЦК и наркомата по делам национальностей Ю.П. Гавена, А. Джигенти, видного турецкого коммуниста М. Субхи. Конференция, среди менее важных пунктов повестки дня, заслушала доклад Каменева о военно-политическом положении и о политике партии по национальному вопросу в связи с решением ЦК РКП(б) о создании республики и о составе ее правительства.

Как и в стране в целом, в Крыму государственные задачи решались партией. Именно на конференции и было закреплено спущенное свыше сознание так называемой Крымской Социалистической Советской Республики (КССР), хотя имелись и противники ее создания. Конец дебатам положил Ворошилов, сославшись на партийное решение⁶.

Тогда же остановились на фигуре Д.И. Ульянова, родного брата В.И. Ленина^*, в качестве временного главы правительства КССР, который, по словам В.А. Оболенского, «был известен лишь как добродушный человек, пьяница и забулдыга»⁷.

Сам Д.И. Ульянов так сообщал о своем назначении в письме от 11 мая 1919 года сестре М.И. Ульяновой в Москву: «В начале апреля я жил в Евпатории и вошел там в Ревком... В конце апреля меня перетащили в Симферополь тов. Гавен и др. Он знал меня по работе с прошлого года, и я должен был остаться в Симферополе Наркомом здравоохранения и обеспечения.

Затем приехал Ворошилов, Муранов и другие, и мы имели несколько частных организационных заседаний по составу Крымского временного Совнаркома. Вследствие болезни Гавена, приковавшей его к постели, его нельзя было избрать председателем, хотя он наиболее подходил бы к этому, как известный хорошо по прошлому году севастопольским и симферопольским рабочим и матросам.

Временно, за неимением лучшего, посадили меня — в ожидании сильного кандидата с севера от вас (курсив наш. — Авт.).

Работы много, планы широкие у нас, но без помощи от вас и Киева сядем на мель — полное отсутствие денег т. п.»⁸.

Процесс конструирования Временного Рабоче-Крестьянского правительства КССР завершился ко 2 мая. В него вошли практически одни коммунисты: временно-председательствующий (постоянного председателя так и не появилось) нарком здравоохранения и социального обеспечения — Д.И. Ульянов, нарком внутренних дел — Ю.П. Гавен, нарком иностранных дел — С.М. Меметов, нарком юстиции — Ибрагим Арабский (впоследствии его сменил И.Н. Семенов), нарком по военным и морским делам — П.Е. Дыбенко (отозван ЦК РКП(б) 10 июня. — Авт.), нарком просвещения — И.А. Назукин, нарком продовольствия и торговли — С.Д. Вульфсон (Давыдов), нарком земледелия — С.И. Идрисов, нарком труда — И.М. Полонский (Степа), нарком финансов, путей сообщения, почт и телеграфов, а также председатель совнархоза — Я.Ф. Городецкий, управделами — А.А. Боданинский. Наркомом по делам национальностей чуть позже стал И.К. Фирдевс. Уроки бесхребетной политики прежнего советского правительства по национальному вопросу уже учитывались: в СНК вошли пять крымских татар (Меметов, Идрисов, Арабский, Фирдевс и Боданинский).

Формально КССР, как и Республика Тавриды, была создана на автономных началах и по территориальному принципу в составе РСФСР. В то же время КССР в качестве полноправного члена была включена в военно-политический союз советских республик: России, Украины, Латвии, Литвы и Белоруссии (декрет ВЦИК РСФСР от 1 июня 1919 года). А секретное решение Политбюро 28 апреля (В.И. Ленин, Л.Б. Каменев, Н.Н. Крестинский) приравнивало ее к губернии, областной партийный комитет — к губернскому комитету, полностью подчиняло Крымскую армию и флот центру (Крымская армия входила в состав Южного фронта)⁹. Д.И. Ульянов, приступая 9 мая к исполнению обязанностей наркома здравоохранения и социального обеспечения, назвал в соответствующем приказе «Крымскую советскую федеративную республику». Слово «федеративная» встречается и в других документах крымского Совнаркома. Тем самым, местные руководители, видимо, подчеркивали факт равноправности КССР с другими советскими республиками.

При этом руководство Советской Украины желало видеть КССР в составе УССР и руководить крымской парторганизацией. Несмотря не неоднократные заявления Москвы о том, что «Крымский полуостров относится к ведению Цека РКП(б)», Х.Г. Раковский пытался давать крымским товарищам разные указания, в том числе и по вопросам партийного строительства¹⁰.

Экономическая программа правительства была изложена в декларации от 6 мая 1919 года и целиком выдержана в духе военного коммунизма. Здесь говорилось о национализации важнейших отраслей промышленности, курортов, конфискации помещичьих, кулацких (!) и монастырских (вакуфных) земель и передаче их в распоряжение малоземельных и безземельных крестьян (за исключением культурных имений), всяческом поощрении коллективных форм обработки земли, что впоследствии выльется в повальное насаждение совхозов, огосударствление заготовки и торговли предметов первой необходимости¹¹.

Наладить сколько-нибудь целенаправленно сориентированную на развитие экономику в КССР не удалось, и не только ввиду недолговременности ее существования или военно-коммунистических перехлестов, но и потому, что «все силы и материальные средства Крыма в первую очередь отдавались Красной армии»¹². О созидательной работе, кардинальных и разумных преобразованиях, подъеме жизненного уровня населения говорить, анализируя историю республики, не приходится. Все ограничивалось частными акциями, латанием дыр.

Военное строительство в Крыму, отнимающее немало сил и средств, включало и попытки возродить Черноморский флот, от которого, правда, мало что осталось. 28 марта 1919 года учреждена должность командующего Красным Черноморским флотом, на которую назначен военмор А.И. Шейковский (26 августа 1919 года изменил власти советов), начальником штаба стал Б.Е. Тягин (за попытку перейти на сторону белых 24 июня 1919 года разоблачен и расстрелян¹³). 26 апреля сформированы органы управления флотом. 30 апреля командующий издал приказ о регистрации в двухдневный срок матросов, офицеров и морских чиновников. Началось восстановление портов, береговой обороны, службы связи, приступили к ремонту кораблей. При этом следует иметь в виду, что оккупационное командование вернуло часть золота и серебра, изъятого из казначейств Симферополя и Севастополя¹⁴. К июню во флоте насчитывалось 2700 человек (в Севастополе, Николаеве и Одессе), но боеспособных морских судов практически не было¹⁵.

Полуостров вынужден был снова кормить армейские части, на сей раз красные, посылать фрукты и овощи в центральные губернии и одновременно выпрашивать хлеб у Украины. К несчастью, и год выдался неурожайным. Положение жителей Крыма если и изменилось, то в худшую сторону: те же полфунта (200 граммов) хлеба в день на человека, 4 фунта крупы, 3 3/4 фунта картофеля и так далее¹⁶.

КрымЧК, созданная 14 апреля 1919 года, издала суровый приказ, запрещающий самочинные обыски, аресты, самосуды, реквизиции и пр. Однако населению было все равно — самочинны реквизиции или нет. В деревни, по примеру российских губерний, отправились продотряды. На кулаков была наложена контрибуция. В конце мая на съезде сельских ревкомов постановлено увеличение налога на кулака на один миллион рублей¹⁷. При этом следует иметь в виду, что влияние новой власти в крымской глубинке зачастую практически не ощущалось. Так, В.А. Оболенский, скрывавшийся, как и в 1918 году, в Биюк-Ламбате, вспоминал: «Приезжали к нам какие-то комиссары опечатывать винный подвал и собирать статистические сведения — и только. Ни разу за три месяца мне не пришлось видеть ни одного представителя коммунистической власти. Жили мирно, обрабатывая свои виноградники...»¹⁸.

Объектом своеобразной эксплуатации опять, как и весной 1918 года, стала буржуазия. 13 апреля она была обложена контрибуцией в 5 миллионов рублей, затем увеличенной до 12 миллионов¹⁹. Кроме того, буржуазия обязана была выплачивать чрезвычайный налог (его, на сумму, нажитую спекуляциями, предписано было платить и спекулянтам: эта мера вызвала одобрение населения); вводилась так называемая вещевая повинность. Были вскрыты банковские сейфы, их содержимое изъято. Имущие зачислялись в тыловое ополчение и, зачастую вне зависимости от возраста и состояния здоровья, отправлялись на работы «в помощь фронту». Имущество эмигрантов подлежало конфискации.

Финансовая система пребывала в расстройстве. Ходили дензнаки: российские, украинские, ростовские, Краевого правительства. Была сделана попытка выпуска собственных денег, но успели изготовить только аверсы купюр достоинством в 250 рублей.

Заводы и фабрики по-прежнему в массе своей пребывали в бездействии. Правда, было пущено несколько предприятий по производству сельхозмашин, кожевенных, консервных и табачных, но сбить уровень безработицы это не могло. Нехватку топлива решили уменьшить путем разработки Бешуйских угольных копей и заготовки дров в окружающих лесах.

По мере возможностей власти не забывали о вопросах образования и культуры, социальных проблемах, привлекали к работе интеллигенцию. Так, в Феодосии писатель В.В. Вересаев назначен руководителем комиссариата просвещения. Писатель и драматург К.А. Тренев возглавил школьный отдел народного комиссариата просвещения КССР. Велись занятия в школах, открывались ясли и детские сады. Продолжал работать Таврический университет. В Симферополе и Ялте открылись народные университеты. Уделялось внимание сохранению культурного наследия. Особое внимание обращалось на охрану картинной галереи И.К. Айвазовского в Феодосии, Феодосийского, Керченского, Херсонесского музеев, книжных собраний имений Южного берега. 4 мая по докладу члена коллегии наркомата просвещения П.И. Новицкого Симферопольский военно-революционный комитет объявил дом А.П. Чехова в Ялте национальным достоянием. Его пожизненной хранительницей стала М.П. Чехова. 22 мая в Симферополе создан Крымский центральный архив. Его первым заведующим назначен историк Б.Д. Греков. Объявлено об открытии приема в убежище для престарелых. Специальным письмом Е.Р. Багатурьянц предписывалось «беречь личности писателей С. Сергеева-Ценского и Ив. Шмелева», проживавших в Профессорском уголке близ Алушты. Правда, та же Багатурьянц 19 мая на заседании исполкома Симферопольского городского совета заявила по поводу появления в городе поэта М.А. Волошина, прибывшего в Крым из Одессы: «Ну, если Волошин опять станет свои эстетические лекции читать, то ему головы не сносить!»²⁰, а чуть раньше — 29 апреля отдала распоряжение о демонтаже памятника Екатерине II в Симферополе, что и было исполнено к утру 1 мая (впоследствии памятник восстановили, но к 1 мая 1921 года вновь демонтировали — бронзовые фигуры отправили в переплавку). В день пролетарского праздника «революционные массы» крушили и мраморные медальоны Долгоруковского обелиска в столице Крыма.

Революционное рвение не обходилось без курьезов. Так, было решено переименовать Лазаревскую улицу в Симферополе, названную в честь Таврического губернатора (1889—1901) П.М. Лазарева, в улицу Ленина (носит такое название по настоящее время). Переименовать-то переименовали, но каково же было изумление инициаторов этого деяния, когда перед их взором предстали на фасадах зданий новые таблички с надписью «улица Лени». То ли указание не было четким, то ли что-то изготовители напутали. Одна, по крайней мере, такая установленная табличка сохранилась после падения КССР. По докладу председателя Таврической ученой архивной комиссии (ТУАК) А.И. Маркевича 4 (17) сентября 1919 года было постановлено «означенный интересный предмет» предать в музей ТУАК, «как один из печальных памятников переживаемого нами времени»²¹.

Примечательна национальная политика КССР. Уроки из трагических событий начала 1918 года были извлечены. В ЦК РКП(б) четко была поставлена задача вовлечения крымских татар в руководящие органы создаваемой республики, что и было сделано. Вместе с М. Субхи, который вошел в областной комитет РКП(б), на полуостров для работы среди крымско-татарского населения направлено около 45 татарских и турецких коммунистов²². При Крымском областном комитете РКП(б) создается мусульманское бюро (появляются мусульманские секции при местных парторганизациях коммунистов). В городах и уездах развернули деятельность комиссариаты по мусульманским делам. На татарском языке издаются коммунистические газеты и пропагандистская литература.

Военная обстановка диктует свои требования. Крымская армия (Крымская группа войск), созданная 5 мая из частей 3-й Украинской (бывшей 1-й Заднепровской) стрелковой дивизии и местных формирований, по штату состояла из двух дивизий — 1-й и 2-й Крымских. Однако реально была сформирована лишь одна дивизия. Вся Крымская армия (должность начальника ее политотдела занимала А.М. Коллонтай, супруга П.Е. Дыбенко, в будущем первая женщина-посол) к июню насчитывала 8650 штыков, 1010 сабель, 48 пулеметов и 25 орудий.

8 июня, в связи с наступлениями Вооруженных сил Юга России и угрозой полуострова быть отрезанным со стороны Донбасса, создается Совет обороны республики как высший орган власти в составе наркома по военным и морским делам П.Е. Дыбенко, наркома внутренних дел Ю.П. Гавена и наркома торговли — С.Д. Давыдова (Вульфсона). 11 июня Совет обороны объявляет Крым на военном положении, а на следующий день постановляет «для защиты Крымской республики сформировать мусульманские войсковые части из представителей пролетарского, беднейшего и революционно настроенного к Советской власти татарского населения...» Областная конференция мусульман-коммунистов в том же июне призвала трудящихся мусульман встать на защиту советской власти. Была учреждена особая мусульманская военная коллегия. Большевики сумели сформировать две турецко-татарские сотни и мусульманскую роту в 196 человек²³.

Крымские татары участвуют в деятельности ревкомов. Крымско-татарский язык, наряду с русским, стал официальным. Была фактически легализована Милли-фирка, осуждающая белых и заявившая о признании советской власти. Однако, судя по воспоминаниям В.А. Оболенского, значительная часть крымских татар занимала совершенно противоположные позиции: «Еще со времени первых большевиков, так жестоко расправившихся с татарами, они питали к ним затаенную ненависть, и хоть послушно исполняли их распоряжения, беспрекословно избирали «революционные комитеты» и вообще внешне оказывали большевистской власти почет и уважение, но в потайных пещерах на всякий случай прятали винтовки и патроны». И далее, хотя несколько утрированно: «Большевики старались внести разложение в патриархальный строй татарской жизни, пытались проводить в ревкомы так называемую бедноту, то есть по преимуществу наиболее развращенную часть татарской молодежи, преступников и хулиганов, но это плохо им удавалось. Татарские «середняки» были чрезвычайно сплочены и выдвигали на ответственные посты своих лидеров, которые с присущим восточным людям дипломатическим талантом умели вкрадываться в доверие к подозрительному начальству»²⁴.

При областном комитете компартии созданы армянская, немецкая секции, планировалось создание еврейской. Начала выходить коммунистическая газета на немецком языке «Ди Велт Коммуне» («Мировая Коммуна»), предполагалось издание газеты на армянском.

Хотя легально действовала армянская партия Дашнакцутюн, Севастопольский горком РКП(б) посчитал необходимым исключить из состава местного ревкома эту партию «как партию националистическую»²⁵.

Часть немецких колонистов была настроена резко антикоммунистически. Братья-землевладельцы Шнейдеры формировали отряды для борьбы с большевиками. Однако к сотрудничеству с новым режимом была готова немецкая Егерская стрелковая бригада (800 человек), которая просила не расформировывать ее, а поручить «охрану Крыма». В письме от 30 апреля на имя Л.Б. Каменева, П.Е. Дыбенко и других колонисты подчеркивали, что их целью было исключительно «поддержание внутреннего порядка», что бригада «пресекла злые умыслы убегающих добровольцев: политические заключенные не были расстреляны, склады снарядов не были взорваны... станционные постройки остались целыми», в отместку за что добровольцы разоряли немецкие хозяйства. Если же доверия к ним не будет, писали колонисты, то они просят власти о выселении 40 тысяч человек в Германию. Егерская бригада была переформирована в немецкий стрелковый батальон Красной армии, просуществовавший до июля 1919 года, то есть до падения КССР. Впоследствии часть колонистов находилась в рядах Немецкого стрелкового полка и Конно-партизанского полка немцев-колонистов в составе Русской армии П.Н. Врангеля. Многие из них погибли в боях с Красной армией в ноябре 1920 года²⁶. По имеющимся данным, широких репрессий в отношении колонистов в период Крымской ССР не было.

Документы правительства, ревкомов, ЧК грозили карами за «призывы и выступления против отдельных наций» вплоть до расстрела.

Военное руководство в лице П.Е. Дыбенко настаивало «на более решительных мерах» в отношении подлинных и мнимых врагов коммунистов, а его штаб, «вступивший в борьбу с более гуманным ревкомом, продолжал вести ее и против Совнаркома»²⁷. Назначенные Дыбенко коменданты городов подчас не согласовывали свои действия с ревкомами. Более того, в Ялте комендант распустил ревком. Военные зачастую проводили самовольные реквизиции, изымая повозки крестьян, на которых те привозили продукты в города²⁸. Свары между военными и гражданскими не способствовали прочности КССР.

Что касается отношения правительства республики к политическим оппонентам, то в целом оно было относительно сдержанным. Акты массового террора не прослеживаются, хотя он и оставался официальной линией Москвы. Левые эсеры, меньшевики, анархисты, национальные организации избежали репрессий, участвовали в ревкомах, профсоюзах и т. д., пытаясь отстаивать собственную позицию, но ограничения на прессу и пропаганду верными себе большевиками были наложены. Газеты, получившие ярлык «буржуазных», такие как «Крымский Вестник», закрывались немедленно. По воспоминаниям В.А. Оболенского, против пролития крови «решительно восставала» Е.Р. Багатурьянц, а «доктор Ульянов сохранил свои свойства и на посту председателя Крымского Совнаркома. Пьянствовал еще больше, чем прежде, властности не проявлял, но, как добродушный человек, всегда заступался перед чрезвычайкой за всех, за кого его просили. Другие члены Совнаркома... были по преимуществу люди интеллигентные. Чтобы управлять Крымом, им пришлось искать себе интеллигентных помощников. И тут свои услуги предложили им некоторые лидеры местных меньшевиков, которые и стали фактически руководителями нескольких ведомств». Далее Оболенский называет Б.Я. Лейбмана (комиссариат юстиции), А.П. Галопа (комиссариат финансов), П.И. Новицкого (комиссариат просвещения), Л.П. Немченко (комиссариат труда), подчеркивая, что именно они «оказывали смягчающее влияние на всю внутреннюю политику большевиков», причем «вероятно, в значительной степени их влиянию мы обязаны сравнительной мягкости большевистского режима»²⁹. Хотя такое положение дел далеко не всех устраивало. Так, в газете «Таврический Коммунист» от 9 мая содержалось резкое выступление против назначения секретарем Симферопольского ВРК члена Союза крымских журналистов, сотрудницы газеты «Южные Ведомости» Е.В. Выставкиной, супруги по второму браку Галопа³⁰.

Крымская власть так и сохраняла свой чрезвычайный характер все 75 дней республики. Она сконцентрировалась в руках СНК и ревкомов: советы практически восстановлены не были. Декретом Временного Рабоче-крестьянского правительства КССР от 22 мая все чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией и уголовными преступлениями упразднялись, их функции передавались особому отделу при Военно-революционном совете КССР, функции по борьбе со спекуляцией и уголовными преступлениями возлагались на отдел судебно-уголовного розыска при комиссариате юстиции, а по борьбе с должностными преступлениями — на социалистический контроль республики. Дела, касающиеся «контрреволюционного движения лиц гражданского населения», по производству предварительного дознания, но не позднее 48 часов со дня ареста, передавались следственной комиссии Революционного трибунала. Постановлением СНК КССР от 13 июня до опубликования ВЦИК общих положений о социалистическом контроле утверждается Высшая советская инспекция КССР

В мае развернулась кампания по выборам в советы (причем — на многопартийной основе), но сорганизоваться они не успели. 15 мая на первое свое заседание собрался Симферопольский совет. В его составе были 81 большевик, 38 социал-демократов (меньшевиков), 28 левых эсеров. Этим заседанием история совета, по существу, закончилась. Избран и 3 июня начал работу совет в Севастополе (из 101 члена: 65 коммунистов, 23 левых эсера, 13 социал-демократов), 5 июня был сформирован его исполком в количестве 20 человек: 13 коммунистов, 5 левых эсеров и 3 социал-демократа³¹, избран совет в Балаклаве (27 коммунистов и 30 сочувствующих)³². Намеченный I съезд советов ввиду падения республики не состоялся.

На фронте дела складывались неблагоприятно. ВСЮР, поддержанные военными судами интервентов, сумели удержать позиции на Ак-Монайском перешейке — ключе к Керченскому полуострову.

13 мая Временное Рабоче-крестьянское правительство КССР в своей ноте высказало решительный протест против содействия Антанты войскам белых. 5 июня последовала новая нота народам союзных стран, правительствам стран Антанты, президенту США В. Вильсону и «всем, всем, всем!» (копия — международной конференции в Версале) с протестом против продолжающейся иностранной поддержки ВСЮР³³. Однако успехов эти дипломатические действия не возымели. 7 июня англичане при поддержке судовой артиллерии повели наступление на деревню Дальние Камыши под Феодосией, которое, правда, было отбито.

По воспоминаниям белого артиллериста С.Н. Шидловского: «Акманайская (так в тексте. — Авт.) позиция (со стороны белых. — Авт.), хотя были и проволока, и окопы, не представляла ничего серьезного. Окопы были не глубоки, землянок и блиндажей не было; проволока была в один ряд, причем такая, что (я сам это видел), когда толкнешь ногой один из кольев, весь ряд валится. Это была «воображаемая линия», а не позиция. Когда мы заняли Акманайский перешеек, произошла перемена настроения как у нас, так и у них, отчего — мне остается непонятным. Большевики не повели сразу же наступление, чем дали нам собраться с силами, у нас же после отдыха появилось больше самоуверенности... С каждым днем стояния у них дух падал, у нас поднимался». Боеспособность красных войск он оценивал крайне невысоко: «Когда же мы сопротивлялись и наступали, то не встречали почти никакого сопротивления. Красные совершенно не выносили атаки кавалерий и никогда ее не принимали. Стрелять у них не умели ни отдельные стрелки, ни артиллерия, и по тому количеству патронов и снарядов, которое они выпускали, мы несли минимальные потери, они же от нашего огня страдали гораздо больше. Они брали не качеством, а количеством. Это были, скорее, банды, а не войска»³⁴.

Правда, много хлопот доставили белым действия партизан — Старокарантинского, Петровского и объединенного Аджимушкайского отрядов, обосновавшихся в каменоломнях в Керчи. Однако связаться с командованием Крымской армии партизанскому ВРК не удалось, как не удалась и отчаянная попытка овладеть Керчью 4—5 июня, закончившаяся зверской расправой над партизанами и их семьями. По воспоминаниям С.Н. Шидловского, «начались обыски, аресты и расстрелы, брали всех подозрительных, придерживаясь правила: лучше уничтожить десять невинных, чем выпустить одного виновного; заодно был утоплен издатель меньшевистской газеты «Волна», все время писавший против добровольцев.

Три дня продолжалась эта история, и одновременно взрывались последние выходы Аджимушкайской каменоломни. За это время в Керчи было уничтожено до 3 000 человек, большей частью евреев. Англичане, бывшие в Керчи, целыми днями бегали со страшно довольными лицами по городу, снимая фотографическими аппаратами повешенных и расстрелянных. Можно с уверенностью сказать, что почти ни один из сидевших в каменоломнях не удрал»³⁵.

18 июня в районе Коктебеля был высажен десант генерал-майора Я.А. Слащова, который заходит в тыл красным частям, ведущим бои на Ак-Монайских позициях. Крейсер «Кагул» обстреливает район Старого Крыма. В этот же день белые занимают Феодосию. Красные вынуждены оставить свои позиции на Ак-Монайском перешейке. В мае—июне ВСЮР успешно действовали и на Украине, заняв Донбасс, Харьков. Советская Россия никакой помощи оказать КССР не могла. Крымская Красная армия, оказавшись под угрозой окружения, стала быстро отходить на север. 24 июня был покинут Симферополь, а через шесть суток на территории полуострова не осталось ни одного красного отряда. Учреждения республики эвакуировались в Никополь, а затем в Киев.

Крымская ССР прекратила свое существование.

По сравнению с Республикой Тавриды на лицо были больший прагматизм, умение извлечь уроки из недавнего прошлого, известная терпимость к инакомыслящим и стремление не допускать очевидных глупостей (стихийного террора, игнорирования национальных проблем и т. д.). Конечно, многое объясняется ситуацией: если первая была почти полностью отрезана от Центра, то КССР находилась практически под полным его контролем. Ясно и другое: не будь КССР довеском к фронту, довеском, который нужно было максимально использовать, не создавая себе излишних проблем, и политика была бы иной³⁶.

В ходе наступления белые творили жестокие расправы. С.Н. Шидловский без стеснений рассказывает о расстрелах и повешении пленных красноармейцев — евреев и коммунистов. По его словам, «в Армянске произошел здоровенный еврейский погром: ни офицеры, ни солдаты не могли стерпеть, что какие-то евреи, по существу буржуи, вздумали принять коммунистический облик. К этому прибавилось то, что мы повсюду во всех деревнях Крыма наслушались жалоб именно на евреев-коммунистов»³⁷.

Лето — начало осени 1919 года стали временем наибольших достижений белых армий и, вместе с тем, апогеем гражданской войны. Исключительную роль в успехах Вооруженных сил Юга России сыграли страны Антанты, причем Крым стал перевалочной базой военных поставок. Помощь Деникину оказывали также США, Италия, Греция и даже бывший противник — Болгария.

Несмотря на столь солидную поддержку извне, Красная армия наносит во второй половине октября 1919 года ряд серьезных поражений ВСЮР. Деникинские войска начинают стремительно откатываться назад. Этому способствовала кроме побед красных цепь причин: известный авантюризм самого московского похода при неустойчивом, полуразложившемся тыле, нежелание казачества, особенно молодого, удаляться от родных мест и, самое главное, действия Повстанческой армии Н.И. Махно и всевозможных «зеленых» отрядов и банд. 21 ноября Южный фронт красных получил приказ об общем наступлении. Ноябрь—декабрь — время отступления ВСЮР на всех направлениях.

26 декабря 3-й армейский корпус Я.А. Слащова, сражавшийся с махновцами, получил приказ Главнокомандующего — прорываться на юг, организовать оборону Северной Таврии и Крыма. 7 января 1920 года он отдает приказ № 262: «Согласно приказу генерала Шиллинга объединил командование и всю власть в Крыму и Таврии. В виду серьезности положения предупреждаю, что не остановлюсь ни перед какими мерами, чтобы заставить выполнить мою волю, но зато впредь до отменяющего распоряжения останусь в Крыму. Прошу доверия, требую подчинения и заставлю это сделать»³⁸.

Силы 3-го корпуса Слащова составляли: около 2200 штыков, 12 тысяч шашек и 32 орудия³⁹. Для обороны Северной Таврии это было ничтожно мало. Поэтому, нарушив требования Ставки, Слащов отводит свой корпус за Перекоп и принимает решение: оборонять полуостров до последней возможности.

Коренное изменение ситуации на фронте подвигло А.И. Деникина на правительственную реформу. Встал вопрос о судьбе Особого совещания (ОСО), законосовещательного и распорядительного органа управления при Главнокомандующем ВСЮР, выполняющего функции правительства. 17 декабря публикуется приказ А.И. Деникина об упразднении ОСО и создании при Главнокомандующем Правительства (или Совета) под председательством генерал-лейтенанта А.С. Лукомского, возглавлявшего ОСО.

Несколько позже, в середине февраля 1920 года, по соглашению с Верховным казачьим кругом, была оформлена так называемая Южнорусская власть, идея которой витала в воздухе с 1918 года. Деникин отстаивал диктатуру. Руководство казачества мечтало о конституционных формах правления. Обе стороны пошли на компромисс. В результате на свет появилось положение, отводившее Главнокомандующему место главы Южнорусской власти при наличии законодательной палаты. Функции исполнительной власти, согласно положению, осуществлял Совет Министров, ответственный (кроме военно-морского министра и министра путей сообщения) перед законодательной властью. Глава получал право роспуска последней. Председателем Совмина стал председатель совета управляющих отделами донского правительства (Круга) Н.М. Мельников⁴⁰.

Признания Южнорусское правительство не получило. Верховный круг не удовлетворял его состав, где оказались люди из ОСО. Кубанское правительство вообще отказалось признавать его компетенцию на своей территории. Российские политики, напротив, увидели в нем засилье казачества, левые — «правизну», правые — «левизну». Только кадеты высказали правительству безоговорочную поддержку. «В народе и в армии появление нового правительства не было воспринято никак: немало рядовых обывателей только много времени спустя, в эмиграции, узнали об его существовании». И далее Деникин иронизирует: «Положительной стороной этого правительства... было уже то, что оно не мешало вооруженной борьбе армий юга»⁴¹.

Полуостров стал глубоким тылом Вооруженных сил Юга России. Теперь Крыму предстояло испытать все «прелести» прямой, без посредников, военной диктатуры деникинских властей. Сразу же были отменены все законы, приказы и распоряжения Советской власти, украинского и Крымского краевого правительств. Восстановлена Таврическая губерния. Бердянский, Мелитопольский и Днепровский уезды 25 июня включены в ее состав.

Согласно Временному положению о гражданском управлении в местностях, находящихся под Верховным управлением Главнокомандующего ВСЮР, утвержденному А.И. Деникиным еще 6 марта 1919 года, власть на этих территориях подразделялась на губернскую, представляемую главноначальствующим, губернатором и губернским управлением; уездную — во главе с начальником уезда и уездным управлением, и сельскую, сосредоточенную в органах волостного и сельского управления. Вне компетенции главноначальствующего находились судебные органы и учреждения государственного контроля. Губернатор отвечал за соблюдение законодательных распоряжений местными органами управления и самоуправления Начальник уезда действовал в качестве помощника губернатора, однако всех его заместителей назначал и увольнял начальник Управления внутренних дел, но по представлению губернатора. Приказом от 25 августа 1919 года Деникин ввел должности тыловых и уездных комендантов губерний прифронтовой полосы военных действий⁴².

23 июля (старого стиля^**) приказом Главнокомандующего генерал-лейтенант Н.Н. Шиллинг был назначен Главноначальствующим Таврической губернии. Позже — и Херсонской губернии. Постановлением Особого совещания от 19 сентября 1919 года № 23 из этих двух губерний создавалась Новороссийская область. При этом Бердянский уезд и Криворожский горнопромышленный район Херсонской губернии передавались Екатеринославской губернии. Главноначальствующим Новороссийской области стал тот же Шиллинг с резиденцией в Одессе.

Таврическим губернатором назначен Н.А. Татищев, по словам В.А. Оболенского, «человек честный и порядочный, но совершенно непригодный для сложной и ответственной роли начальника губернии в такое смутное время»⁴³.

Был восстановлен Правительствующий сенат.

Деникин распустил городские думы и земства, назначив новые выборы. Возрастной ценз повышался до 25 лет, вводились двухлетний ценз оседлости и двухстепенность выборов. Были образованы: прогрессивно-демократический блок (возник по инициативе Союза инженеров, объединял интеллигенцию), социалистический блок (социал-демократы в союзе с социалистами-революционерами), кадетский список «За Единую Россию», список домовладельцев, «деловая группа». Население отнеслось к выборам почти индифферентно. Так, в Симферополе голосовали 4 тысячи человек — 10% избирателей, в Ялте — 2891 из 10 000⁴⁴, в Евпатории — 1703 из 12 168, Балаклаве — 384 из 1113⁴⁵ и т. д. В Симферополе победу одержали кадеты, в Ялте и Евпатории — «деловая группа», в Севастополе — социалисты. «Национальные списки, особенно татарский, потерпели поражение»⁴⁶. В Балаклаве, правда, избраны «греки старожилы-домовладельцы политически умеренных взглядов»⁴⁷.

В конце июля 1919 года В.А. Могилевского на должности Севастопольского городского головы, якобы по причине «болезни», заменил хорошо известный в Севастополе эсер, депутат II Государственной думы Н.И. Емельянов. К своим обязанностям Могилевский так и не вернулся. Новым Севастопольским городским головой стал Я.Н. Перепелкин (до начала 1920 года, затем его сменил юрист И.П. Слесаревский).

Профсоюзы, учитывая момент, заняли очень осторожную позицию. «Диктатура пролетариата, которая при нынешних условиях обращается в диктатуру над пролетариатом, сдана в архив. Начинается планомерная борьба за политические и экономические идеалы, начинается работа чисто культурная среди рабочих масс»⁴⁸, — резюмировал 5-й съезд профсоюзов Крыма (июль). Стачка была признана съездом «самым могучим», но «крайним средством» экономической борьбы⁴⁹. Однако права рабочих и служащих надо было все-таки защищать, и профсоюзы это делали. Поэтому они подвергались беспрерывным гонениям.

При афишируемом либерализме А.И. Деникин оставался убежденным сторонником диктатуры. 23 сентября он прибыл в Севастополь. Главнокомандующий внимательно выслушал приветствие городской управы, заканчивавшееся словами: «...Население г. Севастополя убеждено, что Учредительное Собрание откроет эру демократической России, в которой не будет места угнетению и насилию.

Эта мысль приобретает тем большую уверенность, что Вами уже было всенародно высказано утверждение, что возврата к старому нет.

Это утверждение, встречающее живой отклик в населении, служит залогом великого дела, совершаемого Добровольческой армией. Приветствуя это утверждение, население Севастополя верит, что великое дело освобождения России от гнета большевизма возможно лишь при торжестве демократических принципов, гражданских свобод и отсутствия административных репрессий».

В ответной речи Деникин с полной откровенностью развеял эти розовые мечты: «Когда мы боремся, когда льется кровь на всех фронтах, — в этих условиях не может быть речи о том, что вы говорите». Правовая жизнь? «...Сейчас это не выполнимо»⁵⁰.

Таким образом, кредо власти было оглашено. Дальше — его реализация.

23 августа (ст. стиля) Шиллинг издал распоряжение об обязательном предварительном разрешении на проведение заседаний общественных организаций. В Крыму были введены паспортный режим и учет населения. Создаются паспортно-пропускные пункты. 2/3 декабря запрещается свободный въезд в Севастополь. 13 августа свет увидело «Обязательное постановление Таврического Главнокомандующего», которым всякая критика («распространение путем печати или в речах, произносимых в публичных местах, каких-либо сведений, имеющих целью вызвать раздражение или неудовольствие населения») ВСЮР, армий Колчака, военных сил союзников, наконец, военных и гражданских властей запрещалась. Виновные подвергаются шестимесячному заключению или штрафу до 20 тысяч рублей⁵¹. Севастопольским градоначальником предписывалось под угрозой «строгой ответственности» сдать всю «литературу большевистского характера» в трехдневный срок⁵².

Отношение к печати Деникин выразил по-генеральски лапидарно: «Прессе содействующей помогать, несогласную терпеть, разрушающую — уничтожать»⁵³. Постановлением Главноначальствующего от 11 октября была введена военная, а циркуляром управления внутренних дел 18 октября и опять-таки приказом Шиллинга 13 ноября предварительная цензура повременных изданий. Крымские газеты заметно увяли.

Не успели деникинцы восторжествовать в Крыму, как под бдительное юридическое око попал севастопольский «Прибой». Власти так и ждут случая, чтобы прихлопнуть ненавистное издание. И он не замедлил представиться. В экстренном номере 547 «Прибой» откликнулся на арест В.А. Могилевского (о чем ниже) «в высшей степени тенденциозной» статьей «Обезглавливание рабочего движения». Вердикт: «Поскольку газета и ранее допускала в высшей степени тенденциозное и одностороннее освещение различного рода событий» и на основании распоряжения Главноначальствующего от 6 августа и временного положения о гражданском управлении в местностях, находящихся под верховным управлением ВСЮР выпуск газеты приостановить⁵⁴. Под угрозой закрытия находились «Южные Ведомости», получившие несколько предупреждений губернатора.

20 июля в Севастополь прибыла судебно-следственная комиссия Морского ведомства. В Симферополе, Севастополе, Евпатории, Ялте и Феодосии создаются контрразведывательные пункты (в Керчи он находился и ранее). Одновременно начинают работу отделения Таврической судебно-следственной комиссии и военно-следственные комиссии, в которых служило двадцать четыре генерала и штаб-офицера, но из них всего девять имели юридическое образование. К середине августа в производстве этих комиссий находилось 1382 дела.

Уровень контрразведки оставлял желать лучшего: «Штатов нет, а временный состав повсюду мал. Личный состав в большинстве случаев был совершенно несоответствующий, теперь начинает улучшаться, но и сейчас имеет много совершенно неподготовленных к работе в контрразведке... Кроме того, необходимо вообще постоянное руководство свыше, чего до сих пор из Симферопольского центра не практиковалось... Желательно было бы объединить деятельность контрразведки и уголовного розыска или установить между ними большую связь... Самочинные контрразведки были в Севастополе, в Ялте, в Феодосии, в районе Керчи, в Евпатории и Мелитополе. Борьба с самочинными контрразведчиками должна быть беспощадной, так как ничто так не подрывает авторитет Д. Армии, как беззаконные действия этих самочинных органов власти», — констатировала проверявшая в середине августа 1919 года комендантские управления и связанные с ними органы комиссия⁵⁵. Правда, «самочинных» контрразведчиков арестовали еще до приезда комиссии. Органы же контрразведки и уголовного розыска объединили.

Карательные органы осуществляли тщательную сортировку служивших при большевиках. За службу у красных 22 июня 1919 года в Феодосии арестован отставной генерал-лейтенант Н.А. Маркс. Своим спасением он обязан М.А. Волошину, который сумел вместе с его супругой Е.В. Виганд попасть на поезд, в котором Маркса под охраной увозили в Керчь, продолжал сопровождать арестованного до Екатеринодара, всюду стараясь защитить. Военно-полевой суд 2 (15) июля приговорил генерал-лейтенанта к четырем годам каторжных работ, но письменное обращение Волошина лично к А.И. Деникину сыграло свою роль, и Маркс был освобожден «за старостью лет». Разжалованный и лишенный прав состояния, он вернулся в свой дом в Отузах (ныне п. Щебетовка Феодосийского горсовета), а затем приказом Н.Н. Шиллинга был выслан из Крыма в станицу Таманскую⁵⁶.

Мартиролог жертв деникинского режима никогда не будет полным.

О политзаключенных. На 2 сентября отбывали срок 201 человек, под следствием находились 314; на 1 октября соответственно — 279 и 508. «У нас нет даже приблизительных цифр о числе замученных и засеченных шомполами до смерти, но происходившие ежедневно расправы с рабочими говорят о том, что число это было огромное»⁵⁷.

Большевики и сочувствующие им были объектом беспредельной ненависти деникинцев. Но репрессии не миновали и как будто легальные организации меньшевиков и эсеров. Уже в конце июля в тюрьме оказываются П.И. Новицкий, А.Г. Галлоп, Б.Я. Лейбман, 10 сентября — член Крымпрофа И.Б. Либин⁵⁸. «Крымский Вестник» и учительский союз ходатайствуют о Новицком, делегация в составе В.А. Фосса, С.А. Усова, Мешковцевой, священника Медведкова — перед Главноначальствующим о Галлопе и Лейбмане. Безрезультатно. 8 августа арестован мировой судья 4-го участка Севастопольского судебно-мирового округа, бывший председатель Центрофлота эсер С.С. Кнорус. «При обыске у Кноруса обнаружена корреспонденция, из коей, по словам Начальника контрразведки, усматривается, что он вел непосредственные сношения с центральной советской властью»⁵⁹. В ночь на 1 сентября по обвинению ни более ни менее как в государственной измене арестован В.А. Могилевский. На телеграмме городской управы с просьбой об его освобождении генерал-лейтенант Шиллинг наложил резолюцию: «Отказать»⁶⁰. 2 сентября состоялось экстренное заседание Крымпрофа, исполкома Севастопольского совета профсоюзов и делегатов ряда союзов. Оно было несанкционированным, поэтому председательствующего Н.Л. Канторовича приговорили к шестимесячному заключению⁶¹. Таким образом, в считаные дни меньшевики лишились почти всех своих вождей. Пострадали и эсеры.

14 августа в Севастополе была задержана «известная всему югу анархистка Маруся Никифорова. О ее похождениях можно было бы написать увлекательнейший роман, но, поскольку они совершались за пределами Крыма, — это не наша тема. В ночь на 3 (16) сентября по приговору военно-полевого суда Мария Никифорова и ее муж Витольд Бжестек были повешены. Мария «все время держала себя очень спокойно и только при прощании с мужем расплакалась»⁶².

В годы гражданской войны Крым являлся одним из центров сионистского движения России⁶³. Если советские власти негативно относились к деятельности сионистов, то А.И. Деникин своим приказом разрешил деятельность еврейских общин на всей территории, занятой его войсками, хотя их отношение к еврейскому населению, мягко говоря, зачастую оставляло желать лучшего, не говоря уже о погромах, устраиваемых военными.

Крым стал единственным регионом, через порты которого шла легальная эмиграция российских евреев в Палестину. Именно из Крыма отправился в Палестину И.В. Трумпельдор, герой русско-японской войны, полный Георгиевский кавалер, активист сионистского движения и будущий организатор отрядов самообороны в еврейских поселениях Палестины⁶⁴. На конференции сионистских организаций Юга России в Балаклаве было заявлено о поддержке в целом политики Деникина, направленной на борьбу с большевизмом и воссоздание единой России, решено инициировать создание при Главнокомандующем особого политического бюро сионистских организаций, предлагалось ускорить выезд евреев в Палестину и не допускать там распространения коммунистических идей⁶⁵.

В поле зрения властей попали и столь экзотичные в Крыму китайцы. На их группу из 22 человек, работавших в южнобережном лесничестве с июля 1919 года, в сентябре пало подозрение в бывшей службе в красных войсках. По данному поводу было проведено дознание, которое не выявило ничего предосудительного. Однако Таврический губернатор Н.А. Татищев постановил: «...Всех китайцев, проживающих в Ялтинском уезде, как неблагонадежных и опасных иностранцев, выслать за границу»⁶⁶.

Что же касается национального движения крымских татар, то оно стало объектом притеснений со стороны деникинской диктатуры. Началось с выпуска воззвания к татарам генерал-лейтенанта Н.Н. Шиллинга, в котором говорилось, «что немедленно будет приступлено к выработке, при участии выборных... от татарского населения новых правил по заведованию духовными делами магометан и вакуфами, в основу коих будет положен принцип автономии в этой области управления»⁶⁷. На новом витке повторялся февраль 1919 года. Следовало ожидать серьезных последствий. И они не заставили себя долго ждать.

9 августа Главноначальствующий издал приказ о закрытии Директории (которая к тому времени, во всяком случае, внешне, была органом не политического, а, скорее, культурно-просветительского характера) и восстановлении Таврического магометанского духовного правления, существовавшего до Февральской революции⁶⁸. 12 августа в 12 часов дня начальник Симферопольской городской государственной стражи вручил С-Дж. Хаттатову, председателю Директории, А.С.-А. Озенбашлы и Сеит Мурату Эфенди, директору по религиозным делам, приказ Шиллинга.

Директора выступили с меморандумом: «Мы, нижеподписавшиеся Директора Крымской Национальной Татарской Директории, находясь перед фактом закрытия и прекращения деятельности... Директории, заявляем, что мы не являемся захватчиками для управления национальными делами, а являемся лицами, избранными самим народом для управления этими делами, что мы все время верно исполняли возложенные на нас народом обязанности и считаем закрытие национальной Директории и прекращение нашей деятельности актом унизительным для татарского народа» (12 августа)⁶⁹.

Последовали многочисленные протесты со всех концов Крыма, на которые власти не обратили ни малейшего внимания. В протестах, что любопытно, вина за происшедшее возлагалась, однако, не столько на власти, сколько на «безответственную и никем на то не уполномоченную группу лиц-интриганов, стоявших в дореволюционное время у власти и стремящуюся вернуться к ней, чтобы удовлетворить свои ненасытные аппетиты и личные интересы...»⁷⁰. Газета «Миллет» писала об этих «лицах»: они подрывали работу Мусисполкома в 1917 году, явились инициаторами ареста Ч. Челебиева в июне того же года; газета прозрачно намекала и на их причастность к его убийству. Далее: устраивали «пышные банкеты» Сулькевичу с целью убедить его разогнать Директорию⁷¹. Теперь традиционалисты добились своего. Вновь созданное Духовное правление возглавили Селямет Мурза Кипчакский, он же получил статус исполняющего дела Таврического муфтия (назначен на должность муфтия в 1916 году, смещен с нее на первом мусульманском съезде в марте 1917 года). Временную особую комиссию о вакуфах — Муса Мурза Таганский. Эта комиссия должна была распоряжаться всеми капиталами и имуществом распущенной Директории. Но духовные кадии в крымских уездах «почти единогласно отказались помогать С.М. Кипчакскому и от должности отказались»⁷².

Была решена участь «Миллет». 5 августа Шиллинг пишет Таврическому губернатору Н.А. Татищеву: «Татарскую газету «Миллет» приказываю закрыть навсегда, типографию ее реквизировать»⁷³. Потом, подумав, генерал-лейтенант вычеркнул слово «навсегда», изобретя более изощренный прием. Используя ходатайство Вакуфной комиссии, он распорядился возобновить выпуск газеты, которая теперь полностью изменила свою физиономию, став органом традиционалистов.

Место издателя занял собиратель фольклора крымских татар О.М. Мурасов. Позднее, при Врангеле, когда Мурасов с единомышленниками изменили название газеты на «Крым Мусульманлары Садасы» («Голос Крымских Мусульман»), начальник отдела печати Г.В. Немирович-Данченко дал ему такую сочную характеристику: «Мурасов получил 550 тысяч рублей и 17 пудов бумаги на издание «Голоса», но целыми неделями делал перерывы в издании газеты, проживая в г. Севастополе, где он вел нетрезвый образ жизни, что установлено мною, когда Мурасов в пьяном виде являлся ко мне на прием» (31 августа 1920 года)⁷⁴.

Однако это было еще далеко не все. 23 августа здание Директории оцепили войска, начались обыски, а затем и аресты. В первых числах октября в Мелитополе арестован с формулировкой: выдавал «ложные свидетельства народным учителям, на основании которых эти лица освобождались от воинской повинности», А. С.-А. Озенбашлы⁷⁵. Еще ранее — взяты под стражу С.-Дж. Хаттатов, Х.С. Чапчакчи, А. Хильми, Мустафа Бадраклы, Сейдамет Кезлевли и другие.

Что же им инкриминировалось? В производстве Таврического губернского уголовно-розыскного управления возникло дознание по обвинению некоторых членов Курултая-Директории в принадлежности к коммунистической партии. На сей раз прокуратура Симферопольского окружного суда взялась за дело со всей серьезностью. Пошли непрерывные допросы свидетелей (все — крымские татары) и обвиняемых, изучение газет и других материалов. Вел дознание следователь подпоручик А. Бибер.

Из показателей свидетелей.

Сеит Халиль Атаров: Хаттатов вел агитацию в пользу образования в Крыму ханства и соединения с турками, получив от правительства на эти цели 1,5 миллиона. Затем предлагал соединиться с большевиками, называя советскую власть «самой крепкой». Сотрудничал с большевиками в 1918 году (?). Вел агитацию в пользу большевиков и против Добровольческой армии.

Пенкольский: Хаттатов и другие агитировали в пользу большевиков, по их указаниям последние производили обыски и аресты. Боданинский и Бадраклы сняли (в 1917 году. — Авт.) в Бахчисарае орел с памятника в честь 300-летия Дома Романовых, объясняя, что «в восточной стороне не должно быть памяти о Европейском могуществе», уничтожили три каштановых дерева, посаженных в 1886 году Александром III, Марией Федоровной и наследником Николаем.

Апаз Ширинский: Айвазов и Хильми выступали за создание Крымского ханства, поддерживая тесную связь с турками и получая от них деньги. Офицеры турецкого генштаба были прикомандированы к Директории. В коммунистической газете «Енъи Дунья» в период КССР Озенбашлы и Хаттатов поместили заявление следующего содержания: «Мы вошли в сношение и связь с советскими войсками», стремясь к «борьбе с темной силой добровольческой армией».

Ибриш Садовников: Бадраклы, Айвазов убеждали татар не давать солдат Добрармии.

Сулейман Мирза Крымтаев, член кадетской партии, депутат меджлиса: Обвиняемые были в контакте с Турцией, получая оттуда деньги, и Украиной. В Киев ездили к Петлюре Озенбашлы и Везиров. В Советскую Россию — Чапчакчи и Боданинский. Стремились к отделению Крыма от России. Утверждали, что Добрармия — враг татар.

Амет Бекиров: Главными участниками переговоров с украинцами об отделении Крыма от России были Хаттатов, Озенбашлы, К. Усеинов, А. Челебиев и Дж. Сейдамет. В газете «Миллет» Кермин Чакли «писал чисто большевистские статьи: «долой войну, довольно крови, долой империализм...» В начале 1919 года члены Директории заявляли, что «власть советская непобедимая, твердая, самая лучшая».

Обвиняемые не признали себя в принадлежности РКП(б). Только Кезлевли заявил, «что в 1918 году он был товарищем Председателя Следственной Комиссии в Совете Р. и К. Депутатов. В 1919 году он был товарищем Председателя Военно Революционного Совета, в круг обязанностей которого входило наблюдение за правильностью реквизиций всякого рода продуктов и вещей для войск Красной армии; затем был назначен товарищем Председателя Следственной Комиссии, переименованной впоследствии в Чрезвычайную Комиссию»⁷⁶.

Отделить зерна от плевел, распутать этот клубок чрезвычайно сложно. Все документы, проливающие свет на то, чем завершилось следствие, нам не известны. Вывод, однако, напрашивается: противоречия между крымско-татарским и белым движением приобретают к концу 1919 года антагонистический характер. Усиление крена первого в сторону большевизма стало неизбежным⁷⁷.

Деятельность контрразведки и властей не могла не вызвать осуждения либеральных слоев. Свидетельства тому — мемуары В.А. Оболенского, пытавшегося оказывать посильную помощь преследуемым и гонимым. По его словам, в Крыму сложилась не столько военная диктатура, сколько военная анархия, когда пьяные полковники «не признавали никаких властей — ни консерваторов, ни либеральных», действуя по своему усмотрению. «На местах мы видели у власти, — продолжает он, — в лучшем случае чиновников-карьеристов, а в худшем — злобных реставраторов, мстительных и жестоких, сводящих счеты со всеми политическими противниками, и еще больше — просто людей, развращенных безвременьем, спекулянтов и мошенников, стремящихся использовать свою власть, чтобы поживиться за счет казны и населения...» Однако, по мнению Оболенского, при всех творящихся гнусностях нельзя ставить знак равенства между красным и белым террором. «Контрразведка всегда старалась скрыть свои преступления, она делала их тайно. Если местные власти закрывали глаза на то, что делалось в контрразведке, а иногда и поощряли ее беззакония, то считали своим долгом хотя бы делать вид, что принимают меры для смягчения насилий и произвола, или просто отрицали самый факт.

Если центральная власть была бессильна в борьбе с тысячами палачей, садистов и вымогателей, то никогда она их не оправдывала.

Чрезвычайки же открыто и с полным одобрением местных властей и центральных делали свое кровавое дело.

В Добровольческой армии шло на наших глазах падение моральных устоев, но все-таки критерием поступков оставалась общечеловеческая мораль. Отступали от нее и руководители и исполнители, но все же не отрицали ее и, нарушая, сознавали, что поступают дурно.

Большевики заменили общечеловеческую мораль классовой. И эта классовая мораль позволяла им творить их кровавое дело с гордо поднятыми головами. (...)

Нельзя, однако, не сознавать, что летом 1919 года, когда в Крыму белый террор сменил собою красный (достаточно мягкий в период КССР. — Авт.), первый оказался более жестоким и разнузданным.

Это была просто случайность, но случайность, давшая благоприятную почву для большевистской агитации в Крыму»⁷⁸.

Недовольных происходящим было немало, но активное сопротивление белым оказывали в основном коммунисты. Крымский областной комитет компартии вынужден был, в связи с положением на фронте, перебраться в Одессу, где сформировалось его бюро, которое, в свою очередь, эвакуировалось сначала в Киев, затем в Москву. Подполье в Крыму переживало кризис: связи разорваны, центр отрезан, денег явно не хватает, ибо оставленные советские знаки отменены деникинцами, организация слаба и засорена случайными людьми и агентами. Члены партийного цента — С.Я. Бабахан, А. Ольнер, Хайкевич, И. Шульман — были не готовы к подобной работе. На совещании представителей Севастопольской и Евпаторийской коммунистических организаций в Севастополе в декабре 1919 года создан подпольный обком партии в составе С.Я. Бабахана (секретарь), С.Я. Просмушкина (Спера), Б.А. Горелика (Моисея), а также двух кандидатов А.Н. Бунакова (Рытвинского) и А.И. Федоровой. На переломе 1919—1920 годов образован подпольный Крымревком и ревкомы в ряде городов. Их целью стала подготовка вооруженного восстания. В ревком, помимо большевиков, вошли два представителя Южной группы анархистов-коммунистов, левый эсер (по другим данным — анархо-синдикалист⁷⁹), социал-демократ-интернационалист (Л.П. Немченко): интернационалисты порвали с меньшевиками. Недовольство господством белых ширилось.

Одна за одной, с помощью с огромным риском прорывавшихся из центра работников, возникают местные парторганизации. Первыми — Севастопольская (В.В. Макаров, И.А. Севастьянов, А.Н. Бунаков (Рытвинский) и другие), Симферопольская (руководители: С.Я. Просмушкин, Б.А. Горелик), Феодосийская (во главе с авторитетным И.А. Назукиным), позже Ялтинская (под руководством П.М. Ословского) и т. д.

Диверсионные акции (например, попытка потопления крейсера «Генерал Корнилов» 22 декабря), индивидуальный террор, освобождение арестованных, повстанческое движение, подпольная печать — все это в сильной степени подрывало тыл белых и побуждало искать самые действенные формы борьбы с подпольем — от провокаторства и жестоких казней до императивных аналитических «разработок».

В январе—марте 1920 года контрразведка смогла добиться успеха. Почти все упомянутые выше лидеры большевиков были выявлены и расстреляны. Но подполье отнюдь не было уничтожено. Оно постоянно возрождалось.

Так гражданская война, принимавшая всевозможные обличья, делала из человека все более совершенную машину для истребления соотечественников. Правда, среди приказов Главнокомандующего мы изредка обнаруживаем нечто, напоминающее гуманность. 14 декабря было объявлено «прошение с восстановлением во всех правах, не исключая и права на чин и звание, заслуженные в старой русской армии, тем лицам, служившим в красной армии и советских учреждениях, а также способствовавшим и благоприятствовавшим деятельности советской власти и ее войскам», которые отбывают наказание, но не подлежат смертной казни и каторжным работам. Впрочем, приговоренные к каторге могут в качестве рядовых «загладить свою вину перед родиной»⁸⁰. Но в чем смысл этого выбивающегося из общей колеи приказа? Разумеется, в том, чтобы после поражений подкрепить ВСЮР.

Экономика продолжала дрейфовать в сторону все большей случайности и хаотичности принимаемых мер и в то же время полного пренебрежения интересами трудовых слоев. 12 августа вводится свобода торговли. Цены сразу взлетают вверх. Первое влечет за собой второе — отмену хлебной монополии. Разворачивается денационализация, в том числе имений. Цены взлетают еще выше. Бессмысленно озлобляя крестьян, власти повышают арендную плату до трети урожая, вывозя при этом хлеб за границу десятками тысяч пудов: разрушается сельское хозяйство. 22 июня Деникин утверждает правила о возврате землевладельцам или арендодателям половины сбора трав на лугах и сенокосных угодьях, скошенного как отдельными лицами, так и обществами. В случае отсутствия землевладельца или арендодателя эта доля предназначалась военным властям⁸¹.

Стремясь пополнить бюджет, Главноначальствующий 19 августа вводит вольную продажу вина («не выше 16-гр.»⁸²), потом, с 15 ноября — водки. Но какой пассаж... ее просто нет в Крыму.

Могли ли такие меры обеспечить хотя бы относительную стабильность экономики — одно из слагаемых победы?

Администрация подумывает о восстановлении крымских денег. Затем Главноначальствующий обнаруживает, что «за последнее время на территории Крыма явочным порядком возникло большое количество меняльных лавок и контор разных наименований, занимающихся главным образом покупкой и продажей русской и иностранной валюты и своими действиями способствующих искусственному снижению курса рубля». Следует суровый приказ от 5 марта 1920 года: все лавки закрыть, сделки в иностранной валюте прекратить, виновных в нарушении — предавать военно-полевому суду⁸³. Запрещалось обращение советских денег. Они изымались банками под «бесплатные» квитанции, расчет по которым должен быть произведен по окончании гражданской войны.

На фоне объявленной свободы торговли иные меры Деникина весьма напоминают военный коммунизм или грядущую «командную экономику». Например, 22 июня Главнокомандующий предписывает: «В целях своевременного успешного засева полей, впредь до разрешения земельного вопроса, вменяется в обязанность владельцам, а также и обществам, в действительном пользовании коих земля в настоящее время находится, немедленно озаботиться подготовкой полей к осеннему засеву»⁸⁴.

Или еще. 27 июля Главноуполномоченный торговли и промышленности при ВСЮР Л. Ященко сетует: «К сожалению, многие торговцы понимают свободу торговли как свободу спекуляции» и угрожает: «в случае обнаружения спекулятивной торговли, мною немедленно будет сообщаться военным властям для предания виновных военно-полевому суду»⁸⁵.

Неудивительно, что уровень жизни неминуемо катился вниз. Жить стало хуже, свидетельствуют современники, чем при большевиках. Зарплата учителя, к примеру, составила в октябре 450 рублей в месяц, рабочего табачника — 1200, провизора — 1250, печатника — 2000. Цены же к октябрю 1919 года в Симферополе составляли: хлеб белый — 5 рублей фунт, мясо — 29 рублей, масло — 150, масло подсолнечное — 45, молоко — 18—20 рублей за кварту, сахар — 65 рублей за фунт, спички — 4 рубля коробка, куры — 50 рублей за фунт, ботинки дамские (пара) — 3250 рублей, сукно 1500 рублей аршин, сапоги (пара) — 5500 рублей (примерно зарплата учителя за год).

Чтобы хоть как-то уменьшить озлобление населения растущей дороговизной, разрешается продажа продуктов из армейских лавок. Цены здесь были и ниже рыночных, однако сказывался недостаток запасов⁸⁶.

Закономерно растет смертность, распространяются эпидемии: в 1919 году холера, инфлюэнца, тиф, в 1920-м — то же самое плюс случаи чумы.

В уездных земствах царила разруха.

Все попытки рабочих, крестьян, служащих хоть как-то улучшить свое положение караются беспощадно. Жесточайший авторитарный режим, действовавший подобными методами, был, по нашему мнению, обречен — отсутствовала какая-либо полноценная идейная, политическая и экономическая программа, помимо абстрактной «великой, единой и неделимой». Он не имел массовой опоры и существовал исключительно приказами, насилием, арестами и казнями. И никакая иностранная помощь спасти его не могла. Добровольческий «строй» потерпел вполне заслуженное поражение. 17 марта 1920 года Деникин переносит Ставку в Крым. Остаются считаные дни до его ухода с политической сцены. Его преемник, П.Н. Врангель, сделает выводы из катастрофы «деникинщины». И у него будет программа.

Примечания

*. Ульянов Дмитрий Ильич (1874—1943). Родился в Симбирске (ныне Ульяновск), в семье инспектора народных училищ Симбирской губернии. Окончил гимназию и в 1893 году поступил на медицинский факультет Московского университета. За участие в революционной деятельности в 1897 году арестован, исключен из университета и выслан из столицы. С 1900 года — член социал-демократической организации «Искры», в следующем году окончил Юрьевский университет. Участник II съезда РСДРП, большевик. Работает врачом, заметного участия в партийной жизни не принимает. С Крымом связан с 1911 года, когда приступил к профессиональной деятельности (санитарный врач земской управы) в Феодосийском уезде. С началом Первой мировой войны мобилизован, военврач. Летом 1917 года шефствовал над Домом бывших политкаторжан в Евпатории. По данным московского историка Я.В. Леонтьева, со ссылкой на участника событий гражданской войны в Крыму, историка и публициста В.Е. Баранченко, здесь у Д.И. Ульянова установились близкие отношения с Ф.Х. Ройблат, более известной как Фанни Каплан, прибывшей в Крым для отдыха и лечения. На допросе после покушения на В.И. Ленина она сообщила: «Решилась на этот шаг в феврале. Эта мысль назрела в Симферополе. С тех пор готовилась к этому шагу...» (Цит. по: Костин Н. Суд над террором // Родина. — 1993. — № 10. — С. 63). В 1918 году Д.И. Ульянов стал членом редколлегии газеты «Таврическая Правда». После падения Социалистической Советской Республики Тавриды с мая 1918 года жил в Евпатории. После занятия города красными частями вошел в Евпаторийский ревком. Избран в состав областного комитета КП(б)У Возглавлял правительство Крымской ССР (1919). После ее падения — комиссар 13-й армии, затем Южного фронта. В ноябре 1920 года вместе с Красной армией вернулся в Крым. Член Крымского обкома РКП(б), особоуполномоченный народного комиссариата здравоохранения РСФСР и начальник Центрального управления курортами Крыма. В 1921 году отозван с полуострова. Жил в Москве, работал в наркомздраве, Коммунистическом университете им. Я.М. Свердлова, участвовал в организации музеев В.И. Ленина. Делегат XVI и XVII съездов ВКП б). Скончался в Горках Ленинских. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

**. Старый стиль был восстановлен 9 июля 1919 года. При П.Н. Врангеле 3 июля 1920 года введено «двустилие»: параллельное употребление как старого, так и нового стилей.

1. Оболенский В.А. Крым при Деникине // Крымский архив. — 2001. — № 7. — С. 164.

2. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — Ф. Р-1243. — Оп. 1. — Д. 4. — Л. 32.

3. Красный Крым (Симферополь). — 1924. — 23 апр... Цит. в статье: Брошеван В.М. 75 дней Крымской республики // Крымская правда (Симферополь). — 1990. — 24 авг.

4. Цит. по: Гарчев П.І., Овод В. В. Про створення Кримської Радянської Республіки // Український історичний журнал (Київ). — 1992. — № 4. — С. 24.

5. Гарчев П.І., Овод В.В. Указ. соч. — С. 24.

6. Бикова Т.Б. Створення Кримської АССР (1917—1921 рр.). — Київ, 2011. — С. 94—95.

7. Обопенский В.А. Крым при Деникине. — С. 164.

8. Ульянов Д.И. Очерки разных лет: воспоминания, переписка, статьи. — 2-е изд., доп. — М., 1984. — С. 268.

9. Известия ЦК КПСС (Москва). — 1989. — № 12. — С. 164.

10. Бикова Т.Б. Указ. соч. — С. 98—99.

11. Борьба за Советскую власть в Крыму: документы и материалы. — Том II. — С. 144—148.

12. Надинский П.Н. Очерки по истории Крыма. — Ч. II. — С. 180.

13. Макареев М.В., Рыжонок Г.Н. Черноморский флот в биографиях командующих. 1783—2004: в 2 т. — М., 2004. — Т. 2., 1917—2004. — С. 62—67.

14. Штаб Российского Черноморского флота (1831—2001 гг.): исторический очерк / под общ. ред. командующего Черноморским флотом Российской Федерации адмирала В.П. Комоедова. — Симферополь, 2002. — С. 35; Алтабаева Е.Б. Смутное время: Севастополь в 1917—1920 гг.: учеб. пособие. — Севастополь, 2004. — С. 119—221.

15. Черноморский флот России: ист. очерк / под ред. адмирала В.П. Комоедова. — Симферополь, 2002. — С. 179.

16. Надинский П.Н. Очерки по истории Крыма. — Ч. II. — С. 170, 253—257.

17. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 254.

18. Оболенский В.А. Крым при Деникине. — С. 165.

19. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 254.

20. Купченко В.П. Труды и дни Максимилиана Волошина. — С. 74.

21. Протоколы заседаний Таврической ученой архивной комиссии 1918—1919 гг. — С. 47—48.

22. Брошеван В.М., Форманчук А.А. Крымская республика: год 1921-й: (Краткий ист. очерк). — Симферополь, 1992. — С. 38.

23. Там же. — С. 87—88.

24. Оболенский В.А. Крым при Деникине. — С. 165.

25. Борьба за Советскую власть в Крыму. — Том II. — С. 114, 157.

26. Бобков А. Егерская бригада немцев-колонистов. 1919 // Однострш (Р1в-не). — 2000. — № 3. — С. 16.

27. Оболенский В.А. Крым при Деникине. — С. 164.

28. Волков В.П. За власть Советов! — Симферополь, 1963. — С. 117.

29. Оболенский В.А. Крым при Деникине. — С. 164.

30. Волков В.П. Указ. соч. — С. 115.

31. Там же. — С. 128.

32. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов / сост. коммент. В.В. Крестьянников. — Симферополь, 2007. — С. 418.

33. Борьба за Советскую власть в Крыму. — Том II. — С. 173—174.

34. Шидловский С.Н. Записки белого офицера. — СПб., 2007. — С. 27.

35. Там же. — С. 32—33.

36. Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. От «форпоста мировой революции» до последнего плацдарма «белой» России // Отечественная история. — 1999. — № 2. — С. 103.

37. Шидловский С.Н. Указ. соч. — С. 34, 36—39.

38. Таврические Губернские Ведомости (Симферополь). — 1919. — 31 дек.

39. Слащов-Крымский Я.А. Белый Крым. 1920 г.: материалы и документы. — М., 1990. — С. 42.

40. О его составе см.: Шуранова Е.Н., Зарубин А.Г. К вопросу о Южно-Русском правительстве // Крымский контекст (Симферополь). — 1996. — № 4. — С. 30—33.

41. Деникин А.И. Очерки русской смуты: вооруженные силы юга России. Заключительный период борьбы. Январь 1919 — март 1920. — Минск, 2002. — С. 373.

42. Зимина В.Д. Белое дело взбунтовавшейся России: политические режимы Гражданской войны. 1917—1920 гг. — М., 2006. — С. 194—195.

43. Оболенский В.А. Крым при Деникине. — С. 176.

44. Крымский Вестник. — 1919. — 10 (23) сентября.

45. Надинский П.Н. Очерки по истории Крыма. — Ч. II. — С. 200; Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 273.

46. Крымский Вестник. — 1919. — 10 (23) сент.

47. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 273.

48. Крымский Вестник. — 1919. — 17 (30) июля.

49. Штейнбах Е.М. Указ. соч. — С. 50.

50. Крымский Вестник. — 1919. — 24 сент. (7 окт.).

51. ГААРК. — Ф. Р-2235. — Оп. 1. — Д. 20. — Л. 41; Д. 16. — Л. 2 об.; Д. 19. — Л. 13.

52. Крымский Вестник. — 1919. — 1 (14) окт.

53. Архив русской революции. — Т. IV. — С. 248. (Репр.).

54. Крымский Вестник. — 1919. — 7 (20) сентября.

55. Крестьянников В.В. Органы контрразведки белой армии в Крыму // Историческое наследие Крыма. — 2007. — № 20. — С. 148.

56. Купченко В.П. Эпопея генерала Маркса. Драма революционного бытия // Купченко В.П. Киммерийские этюды: События. Люди. Памятники. — Феодосия, 1998. — С. 42—59.

57. Штейнбах Е.М. Указ. соч. — С. 46, 50.

58. Крымский Вестник. — 1919. — 30 июля (12 авг.); 1 (14) авг.; 11 (24) сент.

59. ГААРК. — Ф. 483. — Оп. 4. — Д. 1295. — Л. 26.

60. Крымский Вестник. — 1919. — 18 сент. (1 окт.).

61. Там же. — 1919. — 7 (20) сент.

62. Там же. — 1919—4 (17) сент.

63. См.: Зарубин В. Сионистское движение в Крыму (1917—1920) // Материалы шестнадцатой ежегод. междунар. междисциплинар. конф. по иудаике. — М., 2009. — Ч. 2. — С. 122—127.

64. Шульман А. «Хорошо умереть за Родину!». Жизнь Иосифа Трумпельдора // Трумпельдор И.В. Гехлдуц. Новый путь. Воспоминания. Статьи / сост., подг. текстов И. Легкодух, Д. Лосев. Коммент. И. Легкодух. — Феодосия; М., 2012. — С. 71.

65. Громов С.Е. К Указ. соч. — С. 58—60.

66. Зарубин А. Депортация китайцев из Крыма // Известия Крымского республиканского краеведческого музея. — 1996. — № 13. — С. 61.

67. Крымский Вестник. — 1919. — 4 (17) авг.

68. ГААРК. — Ф. Р-2235. — Оп. 1. — Д. 16. — Л. 2 об.

69. Там же. — Д. 62. — Л. 21.

70. Там же. — Д. 49. — Л. 58.

71. Наша мрачная судьба // Миллет. — 1919. — 1 авг. (С крымско-татар.).

72. Крымский Вестник. — 1919. — 10 (23) авг.

73. ГААРК. — Ф. Р-2235. — Оп. 1. — Д. 105. — Л. 16.

74. Там же. — Д. 62. — Л. 30—31.

75. Крымский Вестник. — 1919. — 6 (19) окт.

76. ГААРК. — Ф. 483. — Оп. 4. — Д. 1295. — Л. 74—74 об, 75, 80 об. — 81 об., 93, 76 и др.

77. Зарубин В.Г., Зарубин А.Г. Из истории крымско-татарского национального движения летом 1919—1920 г. // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. — Симферополь, 1996. — Вып. V. — С. 237.

78. Оболенский В.А. Крым при Деникине. — С. 166, 170, 172.

79. Надинский П.Н. Очерки по истории Крыма. — Ч. II. — С. 210.

80. Таврические Губернские Ведомости. — 1919. — 31 дек.

81. Борьба за Советскую власть в Крыму. — Том II. — С. 217.

82. ГААРК. — Ф. Р-2235. — Оп. 1. — Д. 16. — Л. 2.

83. Таврические Губернские Ведомости. — 1920. — 10 марта.

84. ГААРК. — Ф. Р-2235. — Оп. 1. — Д. 4. — Л. 2.

85. Крымский Вестник. — 1919. — 4 (17) авг.

86. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 274.