Батилиман

В западной части Ласпинской бухты, упирающейся в высокий обрывистый мыс Айя, находится небольшой поселок, который называют Батилиман, что в переводе с греческого означает «глубокий залив».

«Чудесный уголок, своего рода редкость в Крыму, потому что уголок совершенно еще пустынный», — писал своему другу Ф.Д. Батюшкову о Батилимане известный русский писатель Владимир Галактионович Короленко, который вместе с другими представителями русской интеллигенции выбрал это тихое живописное место для отдыха в Крыму.

В начале XX в. здесь возник небольшой курортный поселок писателей, художников, артистов, юристов. «Однажды, — вспоминала баронесса Людмила Сергеевна Врангель, — завтракая в ресторанчике на «Байдарских воротах», я узнала от его хозяина, местного грека, что татары деревни Хайта в Байдарской долине не знают, что делать с купленной ими у графа Мордвинова вместе с удобной пахотной землей прибрежной скалистой полосой, негодной для их нужд. В несколько дней мы нашли среди наших знакомых желающих купить «на паях» эту скалистую землю Баты-Лимана. Уплатив всю стоимость купленной татарами земли у гр. Мордвинова (40 тысяч рублей), отдав пахотную землю хайтинцам и отстроив им заново их ветхую мечеть, мы оставили за собой Баты-Лиман. Все казалось нам чудесным в Баты-Лимане, и мы были в восторге от его приобретения».

Так в 1911 году у общества крымских татар деревни Хайту (с 1948 года село называется Тыловое) группа российских интеллигентов купила склон горы и побережье в северной части Ласпинского залива. Вся территория была разбита на участки, на которых и стали строить дачи счастливые владельцы земли, стремясь воплотить в своей колонии идею гармонии человека, общества и природы. Организаторами стали петербургский присяжный поверенный Виктор Антонович Плансон и супруги Кулаковы, Петр Ефимович, директор-распорядитель Товарищеского издательства «Общественная польза», и его жена Людмила Сергеевна, писательница, дочь Сергея Яковлевича Елпатьевского, известного ялтинского врача и общественного деятеля. (Вторым браком она была замужем за бароном Николаем Александровичем Врангелем, инженером путей сообщения).

К 1912 году число пайщиков достигло 26 человек и с каждым годом увеличивалось. Среди них были замечательные писатели В.Г. Короленко и Е.И. Чириков, известные ученые В.И. Вернадский, А.Ф. Иоффе, Г.Ф. Морозов, С.И. Метальников, талантливые художники И.Я. Билибин и В.Д. фон Дервиз, знаменитые мхатовцы К.С. Станиславский, О.Л. Книппер-Чехова, Л.А. Сулержицкий, популярные общественные деятели П.Н. Милюков, С.Я. Елпатьевский и другие. Все они — представители русской дореволюционной интеллигенции, цвет нации, люди разных профессий и возрастов — были не только хорошо знакомы друг с другом, но некоторые состояли и в родстве. Обладающие талантами, исполненные благородных и возвышенных чувств, они составили тесный круг близких по духу людей, единомышленников, знающих друг о друге все или почти все. Совпадение профессиональных и творческих интересов, отношения к жизни, искусству, природе создавали теплую, радостную атмосферу общения.

Купленные участки справедливо разделили по жребию. Кому-то досталась земля около моря, такая была наиболее желанной, поэтому и участки самыми маленькими. Участки среднего яруса были побольше, а в верхней части склона самыми большими. Дома оказались разного размера, но все они были каменные. Художнику Ивану Яковлевичу Билибину повезло больше всех: он купил у балаклавских рыбаков домик у самого моря, подремонтировал его, пристроил мастерскую, разбил виноградник, посадил розы.

Среди небольших батилиманских домиков выделялась красивая дача воронежского помещика Андрея Васильевича Кравцова, построенная одной из первых в поселке, на высоком участке над глубоким обрывом. Она была двухэтажная, каменная, с парадной лестницей, залом и библиотекой. Наружные стены оригинального дома украшало множество барельефов на сказочные сюжеты. И здание, и барельефы выполнены по специальным рисункам И.Я. Билибина, что делает дом уникальным памятником творчества русского художника. Эту дачу Андрей Васильевич построил для своего сына, инженера Вадима Андреевича, а вторая дача, в которой жил он сам, находилась ниже, ближе к морю. В доме Вадима Кравцова жил выдающийся советский физик Абрам Федорович Иоффе, муж сестры хозяина Веры Андреевны. Будущий Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, Государственной премии СССР, один из создателей отечественной физической школы Абрам Федорович Иоффе работал в 1918—1921 годах в Таврическом университете — Крымском университете им. М.В. Фрунзе.

Недалеко от дома В.А. Кравцова находилась дача Павла Николаевича Милюкова, историка, общественного и политического деятеля, председателя ЦК кадетской партии.

Павел Николаевич был приверженцем дачной жизни, до революции их у него было две: одна в Финляндии, а другая в Крыму, в Батилимане. Он пользовался любой возможностью оказаться на одной из своих дач, чтобы скрыться от шума и суеты городской жизни. «По утрам, — шутливо говорил Билибин, — от всех волнений далеко Милюков пьет молоко... и... играет на скрипке». Превосходный скрипач, Павел Николаевич действительно часто играл на скрипке, любовь к которой родилась у него в детстве. С ранних лет Милюков сочинял стихи, но музыка все больше и больше захватывала его. По просьбе сына отец купил ему скрипку и пригласил учителя. Юный музыкант с увлечением собирал ноты увертюр, арий из опер, танцев, маршей, составив приличную музыкальную библиотеку. Особенно он любил оперу М. Глинки «Жизнь за царя». Музыка, как и книги (в течение жизни им были собраны четыре библиотеки), стали настоящей страстью Павла Николаевича. Игре на скрипке он всегда отдавал свой досуг и позже, в эмиграции, и в период жизни в Батилимане. Но большую часть времени будущий министр иностранных дел Временного правительства проводил тогда за работой над «Историей русской культуры».

В те годы в Батилимане уже ощущался недостаток воды, поэтому рядом с домами хозяева устанавливали цистерны, в которые собирали дождевую воду для полива и хозяйственных нужд. Иногда приходилось возить воду из Хайтинской долины, куда вела узкая конная тропа через горы, через перевал. Несмотря на многие неудобства, которые испытывали дачники, и недолгий срок существования колонии, всего семь лет, батилиманский период оставил заметный след в жизни и творчестве всех без исключения колонистов, свидетельство тому — написанные ими позже воспоминания.

Художник Иван Яковлевич Билибин, блестящий график, иллюстратор, декоратор, член «Мира искусства», приехал в Крым из Петербурга, полный восторженных впечатлений от валдайских озер, новгородских лесов, где он охотился каждую зиму. Первое время, живя в Батилимане, он говорил, что никогда не изменит красоте русского севера, с которым, по его словам, ничто в мире не может сравниться. Но постепенно и его пленил этот южный край. Приезжая каждое лето в Крым, Билибин с упоением рисовал окружающие Батилиман горы, где сохранились еще развалины монастырей с одичавшими садами, хаосы громадных камней, разбросанных на берегу лазурного моря.

С этого времени в пейзажах художника обозначились две темы — русская зима и Крым, который он воспринимал как «русский Восток». Его зимние пейзажи лиричны по настроению, по рисунку, по цвету.

Иван Яковлевич Билибин

Крымские — более монументальные по композиции, темпераментнее и ярче по живописи. Особенно интересные работы были созданы им за период с конца сентября 1917 года и до конца декабря 1919-го, до отъезда его в Новороссийск, а затем в эмиграцию. В это время, живя постоянно в Батилимане, он создал большую серию пейзажей, изображающих различные уголки любимого им теперь Крыма. Древняя эллинская культура не сыграла определяющей роли в становлении Билибина как художника.

Он страстно полюбил обворожительную крымскую природу и позже, в Египте и во Франции, писал по памяти южнобережные пейзажи, но никогда не переводил их в исторический аспект. Серия крымских этюдов осталась одной из лучших в наследии Билибина-пейзажиста, а тоска по Крыму, Батилиману будет сопровождать его всю жизнь.

Постепенно дачники благоустраивали пустынный уголок, прижатый огромной каменной стеной к морю. Строить приходилось не только жилище для себя, но и дорогу, так как, кроме узкой тропинки, пути в Батилиман тогда не было.

«Дорогу сверху, из Байдарской долины, пришлось строить петлями вниз, по обрывам, к большому пляжу и ко многим небольшим бухточкам. На востоке был виден мыс Св. Ильи, где для нас вековечно вставало солнце», — вспоминала в эмиграции дочь известного в начале XX века писателя Е.Н. Чирикова Людмила Евгеньевна.

Пройдут годы, и, находясь далеко от Крыма, с грустью и щемящей ностальгией будут вспоминать жители этого удивительного поселка свою жизнь в Батилимане, в уютном тихом местечке на берегу прекрасной Ласпинской бухты.

Воспоминанья — вечные лампады,
Былой весны чарующий покров,
Страданий духа поздние награды,
Последний след когда-то светлых снов.

Так образно воспевал воспоминания писатель и поэт К, К. Случевский.

Навсегда останутся в памяти бывших крымских дачников теплые летние вечера, когда можно было беспечно сидеть на берегу с рыбаками, смелыми и ловкими тружениками моря, и наблюдать, как они чинят сети, рассказывая друг другу легенды и небылицы. Опасный промысел и море сделали из них отважных моряков, нередко смотрящих в лицо смерти. В поисках рыбы они часто отплывали на своих суденышках далеко от берега, и никогда нельзя было знать заранее, чем закончится очередная ловля, будет ли она успешной, с большим количеством хамсы, скумбрии, ставриды, кефали, камбалы или султанки — этих бесценных даров моря. Постоянная борьба с морской стихией становилась привычным делом этих свободолюбивых людей. Им было что рассказать друг другу и любознательным столичным отдыхающим. За разговором время бежало быстро, солнце плавно заходило за горизонт, окрашивая в розовые краски высокие горы, окружающие Батилиман, с моря дул легкий ветерок, с берега доносился несмолкаемый птичий гомон. Рыбаки коптили рыбу, а затем ее, позолоченную, ароматную, теплую и вкусную, укладывали в ящики для отправки на севастопольский базар.

Иван Яковлевич Билибин

Запомнился дачникам и оригинальный способ сохранения икры осетровых рыб, которые были тогда не редкостью в Черном море. Крымские рыбаки очищали икринки от перепонок и волокон, солили и ставили в горячую печь после того, как оттуда вынимали хлеб. От тепла жир распускался и связывал осетровое яйцо. Когда икра густела, ее складывали в бочонки, опять заливая жиром самой рыбы. Икра была очень вкусная, долго не портилась, и в таком виде ее можно было далеко везти.

Икра в те времена в России входила в меню не только царственных особ, она была доступна и простому люду. Головокружительному успеху одного из самых изысканных и дорогих деликатесов в мире способствовали братья Петросян, прибывшие из России и открывшие в 1915 году первый Дом икры в Париже. Позже в икорных домах Европы стали предлагать закуску «а ля рюс» — икра плюс водка, которую особо почитал Федор Иванович Шаляпин. Великий певец любил лакомиться большими бутербродами с черной икрой, запивая их холодной водочкой. Посмеиваясь над европейскими традициями, превратившими дегустацию икры в сложный ритуал, Шаляпин говорил: «На Руси-то ее испокон веков едят, настоящий толк в ней знают и особых церемоний не разводят».

Вспоминали на чужбине русские эмигранты и поэтические крымские легенды, рассказанные местными жителями. Одна из них связана с высоким обрывистым утесом, известным под названием «Молящаяся Дева», что находится в Балаклавских горах, верстах в 15 от развалин древнего Херсонеса и недалеко от Батилимана. Резко, как на пьедестале, выделяется его вершина, напоминающая, особенно под вечер, фигуру коленопреклоненной женщины. О ее происхождении у татар существовало поучительное предание.

В знойный день витал над долиной с виноградниками, окруженной высокими скалистыми горами, Горный Дух. Все, казалось, было в порядке в небольшом его ханстве: по горам прыгали и прятались от жары под тенью скал косматые бараны, овчарки зорко стерегли стада своих хозяев, а виноградные лозы в долине наливались тяжелыми гроздьями. Изнемогая от жары, Горный Дух опустился на прибрежную невысокую скалу, откуда открывалась беспредельная даль изумрудного моря. Но он не любил воды и никогда не погружался в нее, так как сухой воздух, лучи солнца и каменные горы породили его. И только когда он уставал, осматривая свои владения, носясь над утесами хребтами и каменными глыбами, — прохлада моря освежала его. Отдыхая на прибрежной скале, увидел Горный Дух, как морская чайка подлетела к своему белокрылому другу и стала целовать его. Позавидовал старик чайке, и бессильная злоба вскипела в нем.

«Гпупое, ничтожное созданье воды! — подумал он, — я могуч и силен: захочу — горами завалю море. А между тем ты наслаждаешься счастьем, когда я не имею его!». Огненным взглядом он посмотрел на чаек, и бедные птицы тут же упали замертво. «Я одинок и никем не любим. Но я тоже хочу быть счастливым и иметь подругу», — подумал Горный Дух.

Когда луна широкой полосой посеребрила морские воды, Горный Дух принял свой вечерний вид, он алел с каждым мгновением, становясь все ярче и прозрачнее, и, когда совсем стемнело, воздушное тело его стало огненным. Он полетел над горами, лесами, долинами, но ничто не привлекало его, все это он уже видел на протяжении тысячи лет, все надоело ему.

В небольшом селении Кадык-Кой жила одна девушка, взгляд которой для мужчин был опаснее жала скорпиона. Она красила свои черные волосы в золотисто-рыжий цвет и заплетала их в многочисленные косички. Беда тому, кто увидел Амназ, так звали красавицу, он больше не мог ни спать, ни сажать табак, ни ставить сети в море для хамсы, скумбрии, макрели — так тянуло его к красавице.

Но только на чувства молодого татарина по имени Ахмет отвечала девушка. К нему одному она выходила без покрывала на лице.

Бьет полночь. Топот двух коней:
Моя вернулася соседка.
Наверно, скачет рядом с ней
Бессменный проводник — Ахметка...
Как весел смех ее живой!..
Но шорох слышится с балкона:
То за счастливою четой
Следит суровая матрона.
А завтра — суд: во все концы
Польется шепот сплетни низкой
И закачаются чепцы,
Как рожь в минуту бури близкой.
Но завтра ж в сумраке ночном,
Презрев холодность, смех и взоры,
Она с Ахметкою вдвоем
Опять как вихрь умчится в горы!

Летел Горный Дух над виноградником и вдруг услышал, как шуршат в нем листья, остановился и осветил своим светом кусты. Под виноградной лозой сидела Амназ, а у ног ее в сафьяновых туфлях, шитых золотом в Бахчисарае, лежал юноша Ахмет. Чадра не прикрывала, как обычно, прекрасное лицо девушки, и, увидев его, Горный Дух решил, что красавица станет его подругой.

На следующий день Ахмет запряг волов в арбу и повез на рынок в Белый Ахтиар (так тогда называли Севастополь) арбузы и дыни. Вечером, как всегда, в винограднике ждала его Амназ, но вместо юноши явился Горный Дух и льстивыми речами стал уговаривать девушку лететь вместе с ним в горы. Но Амназ не поддалась на уговоры и, не желая больше слушать его, побежала прочь от шайтана. В ярости Горный Дух стал бросать в девушку камни. Видя, что ей не убежать, Амназ упала на колени, прося прощения у всемогущего Аллаха. Мусульманка, она не имела права снимать чадру при мужчине, показывать свое лицо и, тем более, любить до замужества. В этот момент один из камней попал в голову несчастной, заливая ее кровью. Так и осталась она навеки коленопреклоненной. А фигура «Молящейся Девы», стоящая на сером уступе, имеет красновато-бурый цвет крови.

С того времени Горный Дух покинул свое ханство, удалившись с балаклавских гор в глубь полуострова. Нашел ли он там себе подругу — о том никому неизвестно. Окаменевшая же девушка напоминает остальным правоверным мусульманкам, как Аллах наказывает тех из них, кто не выполняет его волю, не умеет беречь себя.

Много поэтических легенд слышали жители Батилимана от рыбаков, и каждая из них имела в своей основе традиции многонационального и многоязычного Крыма.

Будут вспоминать в эмиграции батилиманцы и свое увлечение археологией, которой всех заразил Михаил Иванович Ростовцев, историк античности, археолог, академик Санкт-Петербургской Академии наук. В научных кругах были хорошо известны его крымские исследования по истории упоминаемого Птолемеем римского поселения Харакс, что находилось на мысе Ай-Тодор и около него, работы о характере царской власти в Скифии и на Боспоре. В Эрмитаже хранится до сих пор чудный бронзовый бюст, по заключению М.И. Ростовцева, представляющий портретное изображение единственной в истории Крыма женщины, правившей государством, — царицы Динамии, внучки знаменитого Митридата VI Евпатора.

Во время своего краткого пребывания в Батилимане Михаил Иванович и его неутомимая помощница, жена Софья Михайловна, постоянно вели археологические исследования. Почти каждый день они ходили в соседнее имение Ласпи в сопровождении юного помощника Мити Дервиза и с большим увлечением занимались раскопками. Недалеко от старинных домов экономии Кампера ими было обнаружено маленькое готское кладбище. Всех жителей поселка Михаил Иванович предупреждал, что Ласпи лежит на костях древних людей, и просил при рытье фундаментов для дач быть очень осторожными, внимательно смотреть, нет ли археологических следов, а если они находились, просеивать землю и делать фотографические снимки.

И действительно, при строительстве дороги в Ласпи обнаружилось целое кладбище с останками древних людей, лежавших один над другим в 3—4 яруса. Необыкновенное волнение, знакомое каждому археологу, охватило тогда наблюдавших за работой строителей жителей Батилимана, воочию увидевших доказательства многовековой истории Крыма, полной еще не разгаданных тайн.

Часто вспоминали на чужбине крымские дачники последние трагические дни пребывания на родной земле. И чем дальше от них будут уходить события тех далеких лет, тем ярче и глубже станут эти дорогие их сердцу воспоминания.

В 1918 году, когда революция была уже в полном разгаре, многие обитатели колонии застряли в Крыму в своих недостроенных домах, которые тремя ярусами спускались по живописному склону к морю. Батилиманская жизнь становилась все суровее: «Приходилось по очереди всем жителям ходить с осликом по крутой дороге в соседнюю Байдарскую долину за провизией. Кроме рыбы, что мы покупали у рыбаков, все уже выдавали по карточкам, включая керосин. Для экономии по вечерам мы собирались все в одном месте и зажигали одну общую лампу. Дамы могли рукодельничать, художники рисовать и, главное, могли что-нибудь читать вслух», — писала Людмила Евгеньевна Чирикова.

Уже в Париже баронесса Людмила Сергеевна Врангель, вспоминая время, проведенное в Батилимане в годы революции и Гражданской войны, рассказала такой случай. Однажды, сидя на пустынном пляже, она увидела, как к берегу подплыла лодка с мужчиной и женщиной. Мужчина, «темный и грубый, с татуированными руками, в каскетке и бушмете», спросил у нее: «Где здесь, гражданка, поесть можно?». Она ответила, что, кроме молока, ничего нет. Матрос направился к дому Билибина. Людмила Сергеевна видела, как Иван Яковлевич отвел матроса на дачу писателя Чирикова, где, по словам Билибина, он занимал их забавными морскими рассказами. Когда начало смеркаться, послышался свист из лодки. Услышав его, моряк, не попрощавшись с гостеприимными хозяевами, бросился к берегу, сбросил свои чувяки и босой добрался до лодки, которая вскоре скрылась в темноте за мысом Айя. Возвратившись на свою дачу, Иван Яковлевич с удивлением увидел картину полного разгрома, его серебряные канделябры XVII века, его костюмы и другие вещи исчезли вместе со спутницей матроса. Иван Яковлевич был в отчаянии и отправился в Севастополь с жалобой на грабеж. Через некоторое время его вызвали в тюрьму, где он опознал моряка, забавлявшего их рассказами и укравшего со своей спутницей его вещи. Грабителя потом расстреляли за это и другие преступления.

В период Гражданской войны оказались в Батилимане и герои романа Евгения Николаевича Чирикова «Зверь из бездны», который был написан им в 1926 году в Чехословакии.

«Здесь, в глухом уголке Крыма, где по скалистым, поросшим природным лесом из столетних можжевельников, дубов и терпентиновых деревьев (склонам) прилепилось несколько домиков, словно случайно упавших от плывшего на облаках города, было так удивительно спокойно, что все лично пережитое и все, что творилось во всей стране, представлялось теперь страшным сном. Казалось, что, как и в далекие старые годы, здесь все еще течет мирное, беспечно ленивое время, что не было никакой всемирной войны, не было страшной гражданской бойни с ее ужасами и кошмарами. Не стреляли, не кричали, не плакали, не расстреливали. Совсем не было видно людей... Какое это счастье — жить в уединенном белом домике с колоннами и видеть, слышать и говорить только с близкими людьми!.. И никого не бояться! Да, здесь можно еще было не бояться. «Батилиман», так называлось это дикое местечко, точно спрятался от революции... В Крыму уже были однажды «красные» и в течение трех месяцев пировали свою победу кровавыми тризнами в Ялте и Севастополе.

«Красный синодик» Крыма за эти три месяца, несомненно, войдет в историю революции одной из страшных страниц по жестокости и тупой мстительности людей, очутившихся во власти «зверя из бездны». Он успел пройти окровавленными следами по всем центрам крымской культуры, по всем главным путям и дорогам, ведущим к дворцам и гнездам так называемого старого мира, но сюда не заглянул. Может быть, не знал, что в этом уголке спасается «секта интеллигентных бегунов», а может быть, просто потому, что здесь не было никаких «дворцов» и «жемчужин» и не стоило «грабить награбленное»: времени было немного и нельзя было тратить его по пустякам. Так или иначе, но за время первого трехмесячного владычества большевиков в Крыму в Батилимане их не видели. И ни одной капли крови не пролилось еще в этом позабытом временем уголке».