Золотая колыбель и наковальня

Когда-то, в отдаленные от нас времена, в Крыму существовало два сильных и богатых царства. Одно из них называлось Френкским (Генуэзским), а другое Урумским (Греческим). Эти два царства граничили между собою и постоянно вели отчаянные битвы: одни за независимость, а другие за господство. Естественно, что они не могли долго оставаться в таких враждебных отношениях: надо было порешить дело чем-нибудь, но каким образом? Вопрос этот враждующие князья предложили на разрешение подданным и с нетерпением ожидали, какой последует ответ. Месяц спустя френкский полководец прибыл в Урумское княжество с предложением, что если оно желает навсегда сделаться им другом, то пусть отдаст ему в залог дружбы и союза те золотые колыбель и наковальню, которые составляют священную эмблему княжества.

Урумский витязь, выслушав это дерзкое требование, в запальчивости схватился за рукоятку сабли и сказал:

— Какое святотатство! Неужели тебе неизвестно, что в этой колыбели вскормлены были грудями цариц все царствующие у нас во все времена князья, а перед наковальнею клялись в истине и верности мы и все бывшие до нас подданные!

— Я и требую их только потому, что отлично знаю, как вы высоко цените эти два предмета. Если вы передадите их в жертву ради дружбы, тогда мы убедимся, что вы держите ее выше всего драгоценного для вас. Мы жаждем мира и готовы дать вам в залог все, чем обладаем.

Урумский визирь возвратился к повелителю своему и передал ему требования и предложения враждебного полководца.

— Это не дурно, — отвечал князь, — но как бы френки не обманули нас; как бы сделать так, чтобы они вынуждены были хранить свое обязательство?

— Так вы решаетесь отдать им вашу и народную святыню? — спросил пораженный министр.

— А как мне иначе поступить, чтобы прекратить постоянное пролитие крови?

— По-моему, подобных уступок не следует делать вратам, а надо потребовать от них чего-нибудь такого, на что они, в свою очередь, не согласятся. Тогда требования их изменятся и мирный договор последует с менее чувствительными потерями.

— Чего же потребовать такого?

— Да хоть, например, документы на право владения их землями. Надо полагать, что на это они не согласятся.

— Иди, требуй.

Визирь вышел к френкскому полководцу и объявил волю своего государя. Последний, в свою очередь, отправился на совещание к своему повелителю — и вскоре принес ответ, что требование греков ни в коем случае не может быть выполнено.

— Но ты мне обещал словом честного воина доставить все, что я ни потребую. — сказал греческий представитель.

— Я не вправе был исполнить обещания; но ты властен отобрать силою требуемый документ точно так, как и мой господин — колыбель и наковальню.

Несколько дней спустя от френкского князя явился новый посланник.

— Возьмите от нас все что угодно, кроме документа на землю, — говорил он, — мы жаждем дружбы, иначе все до единого ополчимся против вас и разом прекратим наш торг. Мы силою отберем у вас ваши святыни, если вы не отдадите их добровольно.

— Ты угрожаешь нам, — отвечали греки, — в таком случае приводи угрозу твою в исполнение. Мы не боимся никого, а скорее всего до единого умрем, чем отдадим на поругание священные для нашего народа предметы.

— Другого ответа я не получу? — спросил френк.

— Нет, нет! — заревела толпа.

Вновь начались отчаянные битвы между двумя ханствами. Все дрались, как львы, и гибли массами. Вскоре в рядах греков оказался огромный недочет лучших воинов и предводителей; княжеству угрожала серьезная опасность. Френки продолжали требовать золотую колыбель и наковальню, обещав прекратить войну.

Тогда греческий князь собрал подданных своих и спросил, согласятся ли они удовлетворить требования врагов?

— Нет, нет, — было ответом, — мы этого не допустим и лучше все погибнем.

— Дети мои. — сказал тронутый князь, — я и тогда не отдал бы им колыбели, в которой вскормлены были я и мои праотцы. Еще выше я ценю наковальню, пред которой вы произнесли мне клятву верности. Если вы умрете, клянусь вам, я заморю себя голодом со всем семейством на этих священных предметах и скрою их с заклятием, чтобы никому во веки веков не пришлось прикоснуться к ним.

Сказав это, князь с рыданиями простился с воинами и, забрав народные драгоценности и семейство свое, прибыл к пещере Каплу-Кая.

— Я не буду принимать пищи. — сказал он удаляющимся слугам, — до того времени, пока вы не принесете мне известия о победе над врагами; если же я умру раньше, а вы одолеете, то пусть смерть мою сочтут за жертву, принесенную добровольно за спасение самых драгоценных предметов моего верного народа.

Когда все разошлись, греческий князь отнес колыбель и наковальню в самую отдаленную глубину пещеры, опустился на колени и, подняв руки к небу, произнес заклятие:

— Всеведущие духи! Призываю вас в эту мрачную глубину быть свидетелями моей предпоследней воли. Вам известно, что я и все бывшие до меня князья вскормлены были грудью матерей своих в драгоценной колыбели, вследствие чего она сделалась нашею святынею. Вы также знаете, что перед этою наковальнею я, предместники мои и весь народ произнесли клятву верности, истины и дружбы и никогда никто из нас не изменял ей. Следовательно, и это оружие для нас так же священно, как и первое. Между тем алчные и ненавистные соседи наши френки задумали лишить нас этих драгоценностей и подняли весь народ мой против себя. Этот народ погибнет ради спасения священных для него предметов. Погибну и я с семейством, охраняя наши общие святыни. Вы, добрые духи, будете видеть мои предсмертные муки и слышать вопли невинных детей моих. Умоляю вас ради пожертвовавших собою собратий моих отныне принять под сохранение свое эти бесценные вещи, за принадлежность которых умирает целый народ с государем!

«Аминь!» — послышалось в отдаленных гротах.

— Заклинаю кровью нашею, — продолжал царь. — и того, кто решится взглянуть на эти сокровища с умыслом похищения, пусть он лишится рассудка и, подобно бешеному волку, рыщет по горам до тех пор, пока погибнет таким же жалким образом, как и я, последний охранитель народных святостей!

«Аминь!» — повторили духи.

— Но если милостивый Бог совершит чудесное спасение моего княжества и я останусь в живых, то пусть тридцать третий первенец моего поколения воспользуется правом свободного приобретения этих предметов. К тому времени, без сомнения, наши враги будут изгнаны из благословенной земли Крыма. Заклинаю их погибнуть от измены друг друга и от руки безжалостных палачей!

«Аминь!» — произнесли таинственные голоса.

В этот момент пред изнуренным князем показался старец в белой одежде и сказал ему:

— Не отчаивайся, владыка греков, твои подданные скоро восторжествуют над твоими врагами, и ты будешь долго еще царствовать. Но печален будет конец царствования твоей дочери. Ты счастлив, что не доживешь до этого ужасного дня; счастлив и тем еще, что глаза твои не увидят ручья крови от всеобщей гибели защитников твоего княжества.

— Кто же принесет такую гибель?

— Теперешние же враги ваши.

— Неужели Господь допустит их до этого?

— К тому времени поколение ваше заслужит гнев и кару неба.

— А что станет с френками после их торжества?

— Твое заклятие исполнится в точности. Они все погибнут от рук чужестранного народа, и только немногим удастся или бежать, или принять религию победителя; между тем остаток греков размножится снова и доживет до счастливого времени.

— Благодарю Создателя моего и за эту милость, — и князь протянул руку, чтобы поцеловать одежду святого человека, но его уже не стало.

Несколько дней спустя к князю прискакали гонцы и действительно сообщили отрадную новость о поражении френков.

С той поры золотая колыбель и наковальня стоят в гроте Каплу-кая и бдительно охраняются духами в ожидании тридцать третьего наследника урумского князя.