Глава 9. Прощание Романовых с Россией

«Мы все ужасно страдаем нравственно...»

К началу гражданской войны 1918—20 гг. число членов российской императорской фамилии, еще совсем недавно считавшейся одной из самых могущественных династий мира, превышало 60 человек, включая герцогов Лейхтенбергских. В кровавом вихре развернувшихся в стране событий погибли, разделив участь нескольких миллионов своих соотечественников, девятнадцать Романовых: император Николай II и все члены его семьи, сестра императрицы в. кн. Елизавета Федоровна, семь великих князей (из пятнадцати, значившихся в «придворном календаре» 1917 года), три князя императорской крови и сын в. кн. Павла Александровича от морганатического брака кн. Владимир Палей.

Спастись удалось в основном тем, кто волею обстоятельств оказался в это время за границей или же вдали от кипящей политическими страстями столицы. В этой связи длительное пребывание под домашним арестом так называемой «крымской группы» Романовых представляет особый интерес, так как сохранение жизни и возможность последующей их эмиграции из России оказались в большой зависимости от событий, связанных с неоднократной сменой власти в Крыму в ходе гражданской войны.

Вид Ялты с моря. Прощальный взгляд на Родину

Но прежде чем перейти к истории появления этой группы родственников Николая II на Южном берегу Крыма, их взаимоотношениям с новой, чуждой им властью, сделаем небольшое отступление и кратко остановимся на том, какую роль сыграли в судьбе династии манифесты отречения от престола сначала императора, а затем его брата, великого князя Михаила Александровича. В многочисленных публикациях, посвященных последним Романовым, упускается из виду очень важный аспект, во многом определивший особый трагизм ситуации, сложившейся вокруг всех членов свергнутой династии, и полное их бесправие уже при Временном правительстве.

Итак, утром 2 марта 1917 года, находясь в Пскове, в Ставке генерала Н.В. Рузского, Николай II получает 7 телеграмм: от в. кн. Николая Николаевича, генерала М.В. Алексеева и командующих фронтами. Все они настаивали на отречении царя от престола в пользу сына, цесаревича Алексея с регентством в. кн. Михаила Александровича. Николай сначала соглашается, но затем меняет свое решение и подписывает Манифест о передаче престола брату.

Согласно действовавшему в России еще со времен императора Павла I закону о престолонаследии, этот акт царя был изначально незаконен: он мог отречься за себя, но не имел права отрекаться за сына. Вот что писал по этому поводу лидер кадетской партии, министр иностранных дел Временного правительства П.Н. Милюков: «Замена сына братом была, несомненно, тяжелым ударом, нанесенным самим царем (выделено нами — Н.К., М.З.). судьбе династии — в тот самый момент, когда продолжение династии вообще стояло под вопросом. К идее о наследовании малолетнего Алексея публика более или менее привыкла: эту идею связывали с возможностью эволюции парламентаризма при слабом Михаиле. Теперь весь вопрос открывался вновь, и все внимание сосредоточивалось на том, как отнесется великий князь к своему назначению».

Эту же мысль можно найти и у других видных вождей Февральской революции — В.В. Шульгина, В.Д. Набокова, А.И. Гучкова.

По свидетельству Милюкова, все великие князья сразу поняли незаконность акта императора¹, а вслед за ними осознали это и члены Временного правительства. Закон о престолонаследии был хорошо известен Николаю. Остается загадкой, предвидел ли он последствия «самоликвидации старой власти» и сознательно шел к фатальному концу, или же в отчаянной ситуации начала марта все еще надеялся на какое-то чудо?

Неуверенность, постоянные колебания, проявляемые последним самодержцем в самые решительные для судьбы страны дни, вызывали удивление и негодование даже близких родственников Николая. Адмирал в. кн. Александр Михайлович писал: «В морском уставе, который <...> весьма строгий и командиру дана власть самодержца, есть статья, что если командир сойдет с ума, то офицеры могут его арестовать, причем это обставлено кое-какими формальностями, вот Россия находится сегодня в состоянии корабля, которым командует сумасшедший»².

Завершил «самоликвидацию» династии в. кн. Михаил Александрович. 3 марта в петроградской квартире князя Путятина состоялась историческая встреча Михаила с членами Временного правительства и председателем IV Государственной Думы М.В. Родзянко. Среди собравшихся сразу наметились два течения — за и против принятия престола великим князем.

Великий князь Михаил Александрович. Номинально — последний Российский император. 1878—1918

Доводы, приводимые Милюковым и Гучковым, сторонниками конституционной монархии — распространенного в странах Европы государственного строя, основывались на реальной оценке ситуации в стране: «Для укрепления нового порядка нужна сильная власть, и <...> она может быть такой только тогда, когда опирается на символ власти, привычный для масс. Таким символом служит монархия. Одно Временное правительство, без опоры на этот символ, просто не доживет до открытия Учредительного собрания. Оно окажется утлой ладьей, которая потонет в океане народных волнений. Стране грозит при этом потеря всякого сознания государственности и полная анархия <...>. Мы ведем большую игру — за всю Россию — и мы должны нести риск, как бы велик он ни был. Только тогда с нас будет снята ответственность за будущее, которую мы на себя взяли».

Однако Керенский и Родзянко, сторонники отречения Михаила от престола, вместо того, чтобы выдвигать принципиальные соображения, перешли к запугиванию великого князя. «Я видел, — писал Милюков, — что Родзянко продолжает праздновать труса. Напуганы были и другие происходящим. Все это было так мелко в связи с важностью момента...».

После получасового раздумья Михаил, поблагодарив Милюкова «за патриотизм», принял все-таки предложение Родзянко и Керенского.

МАНИФЕСТЪ.

Тяжкое бремя возложено на МЕНЯ волею брата моего, передавшаго МНѢ Императорскій Всероссійскій Престолъ въ годину безпримѣрной войны и волненій народныхъ. Одушевленный единою со всѣмъ народомъ мыслью, что выше всего благо РОДИНЫ нашей, принялъ я твердое рѣшеніе въ томъ лишь случаѣ воспріять Верховную власть, если такова будетъ воля Великаго Народа нашего, которому надлежитъ всенародными голосованіем, черезъ представителей своихъ въ учредительномъ собраніи, установить образъ правленія и новые основные законы Государства Россійскаго. Посему призывая благословеніе Божіе, прошу всѣх гражданъ Державы Россійской подчиниться временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всею полнотою власти впредь до того, какъ созванное, въ возможно кратчайшій срокъ, на основѣ всеобщаго, прямого, равнаго и тайнаго голосованія, учредительное собраніе своимъ рѣшениемъ объ образѣ правленія выразить волю народа.

МИХАИЛЪ
3 марта 1917 года, городъ Петроградъ.

Манифест великого князя поражает своей непродуманностью, расплывчатостью и полным отсутствием каких-либо правовых основ, определявших дальнейшее положение Романовых при новой власти.

После отречения Михаила Александровича судьба Романовых оказалась полностью в руках Временного правительства, которому теперь поочередно выражали лояльность великие князья. Чудом избежавший расправы большевиков в Петрограде в. кн. Гавриил Константинович, вспоминая о «кошмарных днях начала революции», писал: «Никто не предвидел всех трагических последствий переворота с его роковым концом».

Действительно, в хаосе тех дней, наверное, трудно было предположить, насколько несостоятельным окажется Временное правительство, постоянно трусливо пасовавшее перед Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов, находившимся под растущим влиянием большевиков.

Известный дипломат и писатель, М. Палеолог, с июля 1914 по май 1917 г. бывший послом Французской Республики в России и запечатлевший события этих тревожных лет в дневниковых записях, так описывает свою встречу в марте 1917 года с в. кн. Николаем Михайловичем, двоюродным дядей Николая II, возглавлявшим в течение многих лет аристократическую «фронду» императору и особенно Александре Федоровне: «...Проезжая по Миллионной, я замечаю великого князя Николая Михайловича. Одетый в цивильный костюм, похожий с виду на старого чиновника, он бродит вокруг своего дворца. Он открыто перешел на сторону революции и сыплет оптимистическими заявлениями. Я его достаточно знаю, чтобы не сомневаться в его искренности, когда он утверждает, что отныне падение самодержавия обеспечивает спасение и величие России, но я сомневаюсь, чтобы он долго сохранял свои иллюзии, и желаю ему, чтобы он не потерял их...³ Во всяком случае, что касается прошлого, он морально старался открыть глаза императору на близкую катастрофу».

Керенский еще 7 марта, будучи тогда министром юстиции, заявлял: «Сейчас Николай II в моих руках... Я не хочу, не позволю себе омрачить русскую революцию. Маратом русской революции я никогда не буду... В самом непродолжительном времени Николай II под моим личным наблюдением будет отвезен в гавань и оттуда на пароходе отправится в Англию». Однако, узнав, что Совет посылает вооруженную стражу в Царское Село с целью содержать семью бывшего императора под домашним арестом, сразу спасовал и изменил свое решение.

Император Николай II в Ставке с Главнокомандующим Русской армией в. кн. Николаем Николаевичем. 1914 г.

Соответственно отреагировал и король Англии Георг V: если 10 марта посол Дж. Бьюкенен заверял Милюкова, что царю и царице будет оказано гостеприимство на британской территории, то после ареста Николая II в Царском Селе королевское правительство отказалось от своего приглашения. Участь царской семьи была решена...

Проявившийся с первых дней революции полный крах нравственных устоев и традиций ближайшего окружения царской семьи, резко обозначившаяся разобщенность великих князей поражали западных дипломатов: «Одно из самых характерных явлений революции, только что свергнувшей царизм, — это абсолютная пустота, мгновенно образовавшаяся вокруг царя и царицы в опасности, — отмечал М. Палеолог. — При первом же натиске народного восстания все гвардейские полки, в том числе и великолепные лейб-казаки, изменили своей присяге и верности. Ни один из великих князей тоже не поднялся на защиту священных особ царя и царицы; один из них не дождался даже отречения императора, чтобы предоставить свое войско в распоряжение инсуррекционного правительства⁴. Наконец, за несколькими исключениями, тем более заслуживающими уважения, произошло всеобщее бегство придворных, всех этих высших офицеров и сановников, которые в ослепительной пышности церемоний и шествий выступали в качестве прирожденных стражей трона и присяжных защитников императорского величества. А между тем, долгом не только моральным, но и военным, прямым долгом для многих из них было окружить царя и царицу в опасности, пожертвовать собой для их спасения или, по крайней мере, не покидать их в их великом несчастии».

Одним из первых актов Временного правительства было лишение великих князей содержания, выдававшегося из Министерства Императорского Двора и Уделов, еще до того, как предполагался их законодательный пересмотр в Учредительном собрании. Это поставило некоторых Романовых в крайне бедственное положение. И, тем не менее, все они выразили согласие с передачей удельных земель в пользу государства.

Великие князья отстранялись также от службы в армии и от любого участия в государственном управлении. Это решение коснулось даже популярного в армейских кругах и у союзников России в 1-ю мировую войну в. кн. Николая Николаевича, бывшего Верховного Главнокомандующего русской армией⁵.

В августе 1915 года Николай II по настоянию императрицы Александры Федоровны сместил великого князя с этого поста и отправил его наместником на Кавказ. При отречении от престола он вновь назначил Николая Николаевича Верховным Главнокомандующим. Однако вслед за приказом бывшего императора в Тифлис пришло письмо от главы Временного правительства князя Г.Е. Львова о том, что «народное мнение решительно и настойчиво высказывается против занятия членами дома Романовых каких-либо государственных должностей».

По сообщениям прессы, Николай Николаевич отбыл из Тифлиса с семьей в Киев — помолиться в Покровском женском монастыре и, будто бы, намеревался на какое-то время остаться в этом городе. При прощании с провожавшими его грузинами великий князь закончил речь словами: «После войны позвольте мне, как маленькому помещику, вернуться в свое имение». Слова эти были приняты восторженно. Но уже через четыре дня появилась новая информация: сопровождаемый членами Временного Комитета Госдумы Черносвитовым и Чистовым Николай Николаевич 13 марта прибыл из Киева в бывшее царское южнобережное имение «Ливадия», а затем в имение своей супруги, в. кн. Анастасии Николаевны «Чаир».

Другой будущий крымский узник, в. кн. Петр Николаевич, всю войну находился при брате, Главкоме Николае Николаевиче, в должности генерал-инспектора инженерных войск. После отставки Николая Николаевича последовал за ним в Тифлис, а затем в Киев, где все Романовы получили разрешение выехать в Крым. На Южном берегу Петр Николаевич поселился с семьей в своем дворце «Дюльбер», в котором впоследствии разыгрались главные события вокруг «крымской группы».

Великий князь Петр Николаевич, генерал-инспектор инженерных войск. 1915 г.

Мать Николая II, императрица Мария Федоровна, пожалуй, единственная из всех Романовых сразу осознала смертельную угрозу, нависшую над жизнью ее дорогого «Ники». Узнав об отречении сына от престола, она вместе с в. кн. Александром Михайловичем⁶ поспешила из Киева к нему в Ставку где произошла их последняя встреча.

Сообщения газет о возвращении императрицы из Могилева были весьма сдержанны: «Вдовствующая императрица Мария Федоровна возвратилась в Киев с б. великим князем Александром Михайловичем. С вокзала они отправились на автомобиле во дворец. Она выразила желание навсегда поселиться в Киеве. В распоряжении царицы телефон и телеграф. Дворцовая полиция на своих местах. Князь Львов телеграфировал: «Временное правительство не встречает препятствий к выезду вдовствующей императрицы Марии Федоровны в Киев и к пребыванию в Киевском дворце».

Обстановка в городе, вынудившая их в скором времени выехать из Киева, подробно описана в «Книге воспоминаний» в. кн. Александра Михайловича и в книге Дж. Ворреса «Последняя великая княгиня».

Видимо, опасаясь расправы над Романовыми толпами, распаляемыми большевистской и украинской националистической пропагандой, Временное правительство передало через своего комиссара приказ Александру Михайловичу немедленно отправиться в Крым вместе с членами его семьи. Местный Совет одобрил это решение, так как считал, что «пребывание врагов народа так близко от фронта представляет собой большую опасность для революционной России».

Во «враги народа» попала и младшая дочь Марии Федоровны, в. кн. Ольга Александровна, организовавшая в Киеве на собственные средства госпиталь для раненых солдат и офицеров и самоотверженно ухаживавшая за ними. Вместе с мужем, полковником Н.А. Куликовским, она присоединилась к семье Александра Михайловича.

Больших усилий всем им стоило уговорить Марию Федоровну переехать в Крым. Она долго сопротивлялась, не хотела уезжать от своего несчастного сына еще дальше, заявляя, что будет сопровождать его в ссылку в Сибирь. «Нам пришлось почти что нести императрицу на вокзал. Она боролась до последней минуты, желая остаться и, заявляя, что предпочитает, чтобы ее арестовали и бросили в тюрьму», — вспоминал великий князь.

Великая княгиня Ольга Александровна, сестра Николая II. 1882—1960

Путешествие из Киева в южнобережное имение Александра Михайловича «Ай-Тодор» совершалось под конвоем матросов. По приезде в Крым комиссар Временного правительства В.М. Жоржолиани вручил Романовым длинный список того, что они не должны делать. Отныне они состояли под домашним арестом и могли свободно передвигаться лишь в пределах Ай-Тодорского имения.

Немного позднее прибыли в свои имения «Кореиз» и «Сосновая роща» Юсуповы — князь Феликс Феликсович-младший⁷ с женой Ириной Александровной, их маленькой дочерью и родителями — Феликсом Феликсовичем-старшим и княгиней Зинаидой Николаевной. Решение всей семьей переехать на время в Крым Феликс Юсупов объяснял так: «Весной 1917 года многие покинули С.-Петербург, ища убежище в своих крымских имениях. В. кн. Ксения и трое ее старших сыновей, мои родители, Ирина и я последовали общему движению. В то время революционная волна еще не достигла юга России, и Крым был относительно безопасен». О том, как прошел этот полный тревог переезд, описала в одном из своих писем супруга князя Юсупова, Ирина Александровна.

Итак, весной 1917 года в четырех имениях близ Ялты оказалась под домашним арестом довольно большая группа Романовых и их ближайших родственников⁸.

В имении «Ай-Тодор» находились: мать Николая II, вдовствующая императрица Мария Федоровна, в. кн. Александр Михайлович с женою Ксенией Александровной и шестью сыновьями — Андреем, Федором, Никитой, Дмитрием, Ростиславом и Василием; в. кн. Ольга Александровна и ее морганатический супруг Н.А. Куликовский. 12 августа 1917 года у Куликовских-Романовых в «Ай-Тодоре» родился первенец — сын Тихон.

Князь Ф.Ф. Юсупов, граф Сумароков-Эльстон. 1856—1928. В.А. Серов. 1903 г.

В имении «Чаир»: в. кн. Николай Николаевич, в. кн. Анастасия Николаевна и дети последней от первого брака — Сергей Георгиевич и Елена Георгиевна Романовские-Лейхтенбергские.

В имении «Дюльбер»: в. кн. Петр Николаевич, в. кн. Милица Николаевна и их дети — дочери Марина и Надежда и сын Роман.

В имении «Кореиз»: кн. Ирина Александровна, ее супруг Ф.Ф. Юсупов, их дочь Ирина и родители Феликса — князь и княгиня Юсуповы.

Княгиня З.Н. Юсупова, графиня Сумарокова-Эльстон. 1861—1939. В.А. Серов. 1902 г.

Некоторое время жизнь узников протекала относительно спокойно. По свидетельствам очевидцев, императрице даже разрешалось совершать небольшие прогулки вокруг Ай-Тодора. Так, в письме от 12 мая смотритель «Кичкине» протоиерей Л. Колчев сообщал в Петроград: «На днях в имение Кичкине приезжала вдовствующая императрица Мария Федоровна вместе с великими княгинями Ксенией Александровной и Ольгой Александровной и мужем последней. [Сторож] не осмелился отказать и показал им дворец, который они осмотрели довольно подробно, и парк. Всем виденным Высочайшие гости, по-видимому, остались очень довольны».

Князь Ф.Ф. Юсупов-младший. 1887—1967

Хуже всех приходилось в. кн. Николаю Николаевичу. Его, конечно, более всего опасались новые властители: комиссар Временного правительства, назначенный начальником охраны великих князей, прапорщик В.М. Жоржолиани, даже поселился во дворе Чаир, чтобы бывший Главком постоянно находился под его бдительным надзором.

В. кн. Александр Михайлович и в. кн. Ксения Александровна с детьми. Фотография 1903—1904 гг.

Но в конце апреля на ялтинский рейд прибыли два военных корабля с 250 членами команды и столько же матросов черноморского дивизиона. Как сообщала газета «Ялтинская новая жизнь», за несколько дней до этого в Ялту из Севастополя приезжала следственная комиссия севастопольского комитета для расследования слухов о том, что будто бы в городе появилась новая партия. Комиссия провела заседание в гостинице «Джалита», на котором постановила произвести обыски силами офицеров и матросов революционного Черноморского флота в имениях «бывших Романовых», включая Ливадийский дворец, охотничьи домики и монастырь св. Космы и Дамиана. О тщательности, с которой надлежало провести эту «операцию», говорит такая деталь, что для обыска женщин были привлечены представительницы севастопольского профсоюза дамских служащих.

На рассвете 27 апреля, как пишет Ф. Юсупов, «тесть, проснувшись, увидал, у своего лба револьверное дуло. Банда матросов, присланная Севастопольским Советом с приказом об обыске, ворвалась в дом. У великого князя потребовали ключ от его бюро и оружие. Пожилая императрица должна была подняться и дать обшарить свою постель. Стоя за ширмой, она видела, не имея возможности возразить, как главарь банды забирал ее бумаги и личную переписку, как это проделал уже у тестя. Он унес даже старую Библию, бывшую всегда с ней с тех пор, как она покинула Данию, чтобы стать женой царя Александра III». На все просьбы Марии Федоровны оставить ей эту семейную реликвию, предводитель отряда заявил: «Это контрреволюционная книга, и такая почтенная женщина, как вы, не должны отравлять себя подобной чепухой».

Великий князь Александр Михайлович, адмирал, генерал-адъютант. 1866—1933

Неудача обыска разочаровала его организаторов, но нашла тогда отклик у местных жителей: «Вся Ялта и окрестности возмущены происшедшим и своим возмущением приносят много зла. На улицах открыто говорят, защищают и жалеют Р<омановых>», — сообщал Ф. Юсупов в Петроград.

В этом же письме интересное признание: «Чаир и Дюльбер совсем примирились с судьбой, а Ай-Тодор все еще хорохорится. Только один А.М. наконец понял (Подчеркнуто Юсуповым. — Н.К., М.З.), насколько все серьезно, и совершенно подавлен».

«Хорохористость Ай-Тодора» выразилась в том, что возмущенный Александр Михайлович потребовал через комиссара Временного правительства, возглавлявшего охрану имения, наказать проводивших обыск лиц и вернуть все награбленное.

Великая княгиня Ксения Александровна, сестра Николая II. 1875—1960

В этой связи «Ялтинская новая жизнь» с перепечаткой из петроградской газеты «Русские ведомости» от 19 мая поместила заметку под многозначительным заголовком «Странная история»: «Адмирал Колчак⁹ отдал следующий приказ: «Военный и морской министр Керенский приказал мне немедленно установить, кем и по чьему приказу был произведен обыск в Ай-Тодоре, Чаире и Дюльбере у членов семьи Романовых, т. к. Временное правительство никаких распоряжений по этому вопросу не делало; разыскать и вернуть по принадлежности все украденное; вопрос о возмутительном поведении лиц, производивших обыск, поставить на суд чести. Производство расследования носит спешный характер, поэтому предписываю его закончить в возможно непродолжительное время». Это очень странное сообщение. Мы из достоверных источников знаем, что в Ялту был доставлен относительно этих обысков документ, подписанный кн. Львовым и Керенским».

Таким образом, Временное правительство «умывало руки» в весьма неблаговидной истории с обыском, лишний раз продемонстрировав свою слабость и неспособность противостоять местным Советам, действовавшим по указке Петроградского Совдепа.

Имение в. кн. Александра Михайловича «Ай-Тодор». Начало XX века

Вскоре после этого обыска, обитатели «Ай-Тодора», «Дюльбера» и «Чаира» стали подвергаться постоянным притеснениям. «Стража Ай-Тодора, — писал Юсупов, — состояла из 25 солдат и матросов, крайне наглых и грубых. Сопровождавший их комиссар установил режим, применявшийся к заключенным». У этого комиссара, назначенного Временным правительством, — подтверждал Александр Михайлович, — «было никогда не оставлявшее его испуганно-озлобленное выражение лица. Постоянно оглядываясь на своих терроризовавших его помощников, он в обращении с нами старательно подражал их революционной резкости. В апреле месяце он титуловал меня «бывшим великим князем Александром», в мае я превратился в «адмирала Романова», к июню я уже стал просто «Гражданином Романовым». ...Тревожные вести приходили с севера, указывавшие на то, что скоро власть в Крыму перейдет в руки большевиков. Чтобы выслужиться пред Севастопольским совдепом, наш комиссар был, конечно, способен на все».

Вилла в. кн. Александра Михайловича в имении «Ай-Тодор»

Что переживали узники, разбросанные по своим имениям и лишенные возможности общаться с миром и между собой? Приведем несколько выдержек из их писем в Петроград в. кн. Николаю Михайловичу, датируемых июнем-ноябрем 1917 года.

Веранда старого особняка в имении в. кн. Александра Михайловича «Ай-Тодор»

Юный Федор Александрович, племянник в. кн. Николая Михайловича: «Тут адская скука, как я и думал, помнишь, я тебе говорил, что это так будет. Папа очень изменился за этот месяц, он стал раздражителен, страшно молчалив, и редко можно видеть на его лице улыбку, как это было раньше. Мне это очень тяжело, и я так хочу отсюда уехать. Мама бодра, но тоже подавлена. Обедает она у себя в комнате и остается там весь вечер. Амама (императрица Мария Федоровна, бабушка Федора. — Н.К., М.З.) за это время тоже изменилась и ослабла...».

Вилла «Ай-Тодор». Интерьер спальни их Императорских Высочеств

В. кн. Ксения Александровна: «...Ты, по-видимому, совершенно не отдаешь себе отчета, в каком положении мы здесь находимся. Вот уже скоро месяц, что мы фактически арестованы и находимся в руках <...> комитета, которому правительство нас так мило подарило. — За что и зачем (подчеркнуто в. кн. К. А. — Н.К., М.З.) — никому неизвестно. В то же время как вы все совершенно свободны, дышите и живете, как и где хотите. Но о нас совсем забыли и пальцем не пошевелили, чтобы нам помочь¹⁰. Ты понимаешь, что ты иначе судишь, чем мы, которых травят без всякой вины с нашей стороны и всячески отравляют жизнь. — Андрюша подвергается тому же самому и даже не имеет права видеть своих товарищей, т. к. с (арестантом) всякие сношения запрещены. Все это донельзя дико и больно, и мы все ужасно страдаем нравственно. Последние дни нам совершенно запрещено выходить из Ай-Тодора, только из-за того, что ходят какие-то послы от контрреволюции, а мы-то причем? Если нам тяжело и часто все это невтерпеж, то каково же бедной Маме! — Перед ней просто стыдно и что ужасно — это то, что ничем и никак ей не помочь! Видишь и сознаешь ее страдания и бессилен ее утешить, предпринять что-либо. Это ужасное наказание... Можешь себе представить, что эти уроды до сих пор держат Мама письма и только вернули ей небольшую часть ее вещей. И если бы ты только видел, а как невыносимо больно и горько, что творится на фронтах. Это такой позор, который никогда не смоешь — что бы ни случилось!.. Какое преступление со стороны правительства, что оно допустило всю эту шваль — Ленина и K^o в Россию, да еще дали возможность проникнуть в армию. Как все это дико и непонятно и к чему приведут нашу бедную, многострадальную родину?!»

Князь Г.Д. Шервашидзе, бывший губернатор Тифлисской губернии, обер-гофмейстер, камергер императрицы Марии Федоровны: «...Хозяйством в Ай-Тодор (за исключением дома Ольги Александровны) заведует Н.Ф. Фогель, что в настоящее время продовольственного кризиса представляет немало затруднений. <...> Здоровье Ее Вел. за последнее время совершенно поправилось; Она начала свои прогулки и ходит так быстро по здешней пересеченной местности, что я не могу за нею следовать. Ее Вел. приводит всех нас в восторг тем достоинством, с которым себя держит. Ни одной жалобы на стеснительное, не снившееся Ей положение, в каком Она пребывает, спокойное и приветливое выражение, одним словом, такая, какою всегда была... Такое Ее поведение немало подымает и наше расположение духа и помогает нам легче переносить тягости заключения и царящего уныния. Ее Вел. получает письма из Тобольска, от сына и внучек. Они пишут, что кое-как, наконец, устроились и устроились довольно уютно, и что относительно даже лучше, чем это было в Царском Селе.

Генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин. С января 1919 г. Главнокомандующий Вооруженными силами Юга России. 1872—1947

Как Вам известно, мы совершенно изолированы от внешнего мира, не можем никого принимать к себе; телефон снят. Эта мера применяется к нам с большею или меньшею строгостью в зависимости от бессмысленных и недобросовестных слухов, распространяемых подозрительными людьми, вроде того, что в Ялте открыт заговор монархистов, или что из Тобольска Государь бежал в Америку и т. п....

Ввиду изложенного, мы ничего положительного не знаем о том, что происходит вокруг нас, в Крыму. По слухам, татары в стремлении к самоопределению решили восстановить на полуострове ханскую власть и уже будто бы избрали кого-то ханом. Если это правда, то интересно было бы знать, как это событие может отразиться на живущих в Ай-Тодоре¹¹. Ведь мы живем в эпоху чрезвычайных неожиданностей и ежедневно приходится восклицать по-тифлисски: «Удивился, что случился».

С ноября 1917 года обстановка в Крыму резко ухудшилась. В «Очерках русской смуты» генерал А.И. Деникин так описывает события ноября 1917 — января 1918 гг.: «Под влиянием агитаторов, присланных из центра, матросы Черноморского флота свергли умеренный Совдеп в Севастополе, поставили новый большевистский и организовали в городе советскую власть. Номинально она находилась в руках сложной комбинации из совдепа, комиссариата и революционного комитета, фактически — всецело в руках буйной матросской черни. С начала декабря в Севастополе начались повальные грабежи и убийства. А в январе Черноморский флот приступил к захвату власти и на всем Крымском полуострове.

Описание падения крымских городов носит характер совершенно однообразный: «К городу подходили военные суда... пушки наводились на центральную часть города. Матросы сходили отрядами на берег; в большинстве случаев легко преодолевали сопротивление небольших частей войск, еще верных порядку и краевому правительству, а затем, пополнив свои кадры темными, преступными элементами из местных жителей, организовывали большевистскую власть». Так пали Евпатория, Ялта, Феодосия, Керчь и др. А 13 января пала и резиденция правительства — Симферополь. <...> Страницы крымской жизни того времени полны ужаса и крови».

Многочисленные свидетельства садизма, с которым «революционный Черноморский флот» расправлялся с офицерами, аристократами, представителями буржуазии, а зачастую и «братского рабочего класса», поражают. Очевидец тех событий, князь Ф.Ф. Юсупов-младший, вспоминал: «Ужасное избиение морских офицеров произошло в Севастополе, грабежи и убийства множились по всему полуострову. Банды матросов врывались во все дома, насиловали женщин и детей пред их мужьями и родителями. Людей замучивали до смерти. Мне случалось встречать многих из этих матросов, руки их были покрыты кольцами и браслетами, на их волосатой груди висели колье из жемчуга и бриллиантов. Среди них были мальчишки лет пятнадцати. Многие были напудрены и накрашены. Казалось, что видишь адский маскарад. В Ялте мятежные матросы привязывали большие камни к ногам расстрелянных и бросали в море. Водолаз, осматривавший после дно бухты, обезумел, увидав все эти трупы, стоящие стоймя и покачивающиеся, как водоросли, при движении моря. Ложась вечером, мы никогда не были уверены, что утром будем живы»¹².

Аналогичные факты приводит в своих мемуарах и барон П.Н. Врангель.

Новая власть предстала перед «крымскими Романовыми» за 4 недели до Рождества в лице комиссара Севастопольского Совета Задорожного, тотчас объявившего им, что «по стратегическим соображениям» все они¹³ должны переехать в имение в. кн. Петра Николаевича «Дюльбер». Комиссар объяснил это тем, что Ялтинский Совет настаивает на немедленном расстреле всех Романовых, а Севастопольский решил дождаться на этот счет особого приказа из Петрограда. Поскольку ялтинцы угрожают захватить узников силой, то дворец «Дюльбер» с его стенами легче защищать, чем открытый со всех сторон «Ай-Тодор». «Он достал план «Дюльбера», на котором красными чернилами были отмечены крестиками места для расстановки пулеметов, — вспоминал в. кн. Александр Михайлович. — Я никогда не думал о том, что прекрасная вилла Петра Николаевича имеет так много преимуществ с чисто военной точки зрения... Когда он начал ее строить, мы подсмеивались над чрезмерной высотой его толстых стен и высказывали предположение, что он, вероятно, собирается начать жизнь «Синей Бороды». Но наши насмешки не изменили решения Петра Николаевича. Он говорил, что никогда нельзя знать, что готовит нам отдаленное будущее. Благодаря его предусмотрительности Севастопольский Совет располагал в ноябре 1917 года хорошо защищенной крепостью.

Адмирал Александр Васильевич Колчак. Командующий Черноморским флотом с июля 1916 по 8 июня 1917. В ноябре 1918 г. провозглашен Верховным Правителем России. 1873—1920 гг.

События последующих пяти месяцев подтвердили справедливость опасений новых тюремщиков. Через каждую неделю Ялтинский Совет посылал своих представителей в «Дюльбер», чтобы вести переговоры с нашими неожиданными защитниками». «Диалоги» между двумя Совдепами, насыщенные взаимными угрозами, принимали весьма эмоциональный характер, но кончались тем, что ялтинцам предлагалось немедленно убираться от ворот «Дюльбера».

Твердая позиция комиссара Задорожного в отношении требований Ялтинского Совета была впоследствии расценена некоторыми спасшимися от большевистского террора Романовыми и их родственниками как проявление некоего благородства, стремления сохранить им жизнь во что бы то ни стало. Так, Ф.Ф. Юсупов и, видимо, с его слов в. кн. Гавриил Константинович даже представляли севастопольского комиссара как «своего человека», только «прикидывающегося большевиком». Идеализировала Задорожного и его людей в. кн. Ольга Александровна.

Более реально оценивали роль этой личности в событиях, предшествовавших немецкой оккупации Крыма, в. кн. Александр Михайлович и особенно Николай Николаевич: «Великий князь Николай Николаевич не мог понять, почему я вступал с Задорожным в бесконечные разговоры.

— Ты, кажется, — говорил мне Николай Николаевич, — думаешь, что можешь переменить взгляды этого человека. Достаточно одного слова его начальства, чтобы он пристрелил тебя и нас всех с превеликим удовольствием.

Это я и сам прекрасно понимал, но должен был сознаться, что в грубости манер нашего тюремщика, в его фанатической вере в революцию было что-то притягательное. Во всяком случае, я предпочитал его грубую прямоту двуличию комиссара Временного правительства. Каждый вечер перед тем, как идти ко сну, я полушутя задавал Задорожному один и тот же вопрос: «Ну что, пристрелите вы нас сегодня ночью?» Его обычное обещание не принимать никаких «решительных мер» до получения телеграммы с севера меня до известной степени успокаивало».

Сопоставляя информационные сообщения в советских газетах конца 1917 — середины 1918 гг. с реальными действиями большевистского правительства в отношении находящихся в его руках членов императорской фамилии, приходишь к выводу, что последние некоторое время были заложниками новой власти в крупной политической игре как внутри страны, так и на дипломатической арене. И только этим объясняется то, что Петроград медлил с распоряжением Севастопольскому Совету относительно дальнейшей судьбы «крымских Романовых».

Вот, например, что внушалось избирателям в период усиленной подготовки к созыву Учредительного собрания, когда нужно было продемонстрировать приверженность партии большевиков демократическим принципам: «Декрет о царской фамилии. Из Смольного передали, что Совет Народных комиссаров составляет декрет о разрешении всем членам царской фамилии, в т. ч. и Николаю II с его семьей выехать заграницу. В декрете будет указано, что разрешение на выезд дается в виду возбужденного со стороны фамилии ходатайства по этому поводу. Некоторые члены императорской фамилии обращались с просьбами о выезде к Керенскому, но Временное правительство тогда отклонило это ходатайство».

С разгоном большевиками Учредительного собрания необходимость игры с «Декретом о царской фамилии», естественно, отпала.

Но с 20 ноября (3 декабря) Советское правительство начало вести с Германией сепаратные переговоры о мире, которые проходили в крайне неблагоприятной для него военной и политической обстановке. Решение многих жизненных вопросов России находилось в руках немецких дипломатов.

Кайзер Вильгельм II приходился дядей свергнутому русскому царю, и еще неясно было, какую позицию он займет в вопросе спасения царской семьи. Поэтому до подписания Брестского мира 3 марта 1918 года и некоторое время после него сохранялась жизнь и семьи Николая II в Сибири, и великих князей в Алапаевске, Петрограде и далеком Крыму.

Генерал-лейтенант, барон Петр Николаевич Врангель. С апреля 1920 г. — Главнокомандующий Вооруженными силами Юга России. 1887—1928

Из всех стран Западной Европы только дипломатические службы Испании и Дании пытались в то время вызволить из революционной России царскую семью и их родственников.

Свидетельства немецких и испанских дипломатов, находившихся в стране в разгар описываемых событий и имевших тесные связи с секретными агентами, показывают: «Если бы мы настояли на выдаче императора, Россия бы приняла это условие, как и остальные, безоговорочно»; «О том, что Германия имела влияние на большевиков, свидетельствует то, что как только рассеялась легенда об интересе и протекции германского императора Романовым, их жизни оказались во власти революционеров».

Эту власть над Романовыми от имени Советского правительства осуществлял председатель Петроградской Чрезвычайной комиссии М.С. Урицкий¹⁴.

Если украинская политика немцев после Брест-Литовска имела целью создание длительной политической и экономической зависимости Украины от Германии, то в Крыму их интересы ограничивались временными военно-политическими и стратегическими условиями. Германской ставке необходимо было обеспечить себе безопасность сообщений в Черном море, которым угрожала Севастопольская крепость.

Стремительность продвижения немецких войск по территории Украины дала им возможность уже 1 мая занять Севастополь.

Но обо всем этом не знали узники «Дюльбера»: «Главным лишением нашего заключения было полное отсутствие известий откуда бы то ни было. С недостатком жизненных припасов мы примирились. Мы подсмеивались над рецептами изготовления шницеля по-венски из морковного пюре и капусты, но для преодоления мрачного настроения, которое получалось от чтения советских газет, были бы бессильны юмористы всего мира. Длинные газетные столбцы, воспроизводившие исступленные речи Ленина или Троцкого, ни одним словом не упоминали о том, прекратились ли военные действия после подписания Брест-Литовского мира».

Поэтому можно представить себе изумление в. кн. Александра Михайловича, когда однажды ранним утром растерянный и испуганный комиссар Задорожный, именуя его уже полным титулом, сообщил, что через час к нему прибудет немецкий генерал, что Ялта занята немцами, представитель которых звонил в «Дюльбер» и грозил повесить Задорожного, если что-нибудь случится с его пленниками.

Итак, Романовым и многим другим обитателям южнобережных особняков пришло спасение от неминуемой гибели¹⁵. В Крыму установилась как бы видимость мира. Об удивительной метаморфозе, происшедшей с так называемыми революционерами в самом начале оккупации, с иронией вспоминала свидетельница всех событий того периода кн. Л.Л. Васильчикова: «Появление германской армии оказало магическое действие на крымское население, и большевистский дух выветрился немедленно, а те, кто большевикам симпатизировали, поспешили переменить свою политическую окраску. <...> Престиж немца был так велик, что хотя германские силы в Севастополе были незначительны, и в нашей местности (Кореиз. — Н.К., М.З.) их представляли всего два солдата на нижнем шоссе, но этого было совершенно достаточно, чтобы восстановить порядок».

Бывшие узники «Дюльбера» наслаждались свободой, некоторое время продолжая жить вместе¹⁶. Молодежь собиралась у Юсуповых в «Сосновой роще» и устраивала веселые вечеринки «в складчину».

Вскоре императрица Мария Федоровна и в. кн. Ольга Александровна с мужем и маленьким сыном переехали в находящееся рядом имение в. кн. Георгия Михайловича «Харакс», семья Александра Михайловича вернулась в «Ай-Тодор», а в. кн. Николай Николаевич и в. кн. Анастасия Николаевна обосновались в приобретенном ими дворце «Кичкине» в. кн. Дмитрия Константиновича.

Радость освобождения меркла от сознания того, кому они все обязаны спасением своих жизней. Тяжело и унизительно им было видеть, как немцы располагались в Крыму, словно у себя дома, и что к этому свелась трехлетняя упорная война, на которую страна потратила столько средств и человеческих жизней.

Были ли в Крыму какие-либо личные контакты Романовых с представителями генерала Коша, командовавшего германским оккупационным отрядом?

«На следующий день по занятии Кореиза, — читаем в «Записках» барона П.Н. Врангеля, — представители немецкого командования посетили великого князя Николая Николаевича в имении «Дюльбер», где находились все члены императорской семьи. Великий князь Николай Николаевич через состоящего при нем генерала барона Сталя передал прибывшим, что, если они желают видеть его как военнопленного, то он, конечно, готов этому подчиниться; если же их приезд есть простой визит, то он не находит возможным их принять. Приехавшие держали себя чрезвычайно вежливо, заявили, что вполне понимают то чувство, которое руководит великим князем, и просили указать им, не могут ли быть чем-нибудь полезны. Они заявили, что великий князь будет в полной безопасности и что немецкое командование примет меры к надежной его охране. Барон Сталь, по поручению великого князя передал, что великий князь ни в чем не нуждается и просит немецкую охрану не ставить, предпочитая охрану русскую, которую немцы и разрешили сформировать». После чего, по свидетельству Врангеля, Николай Николаевич начал вести жизнь полного затворника — нигде не бывал и никого не принимал.

В. кн. Николай Николаевич-младший. П. Бурский. 1914 г.

В. кн. Ольга Александровна, вспоминая о внезапном появлении в «Дюльбере» немцев, приводит забавный казус с ее матерью. Вдовствующая императрица, уверенная, что Германия еще находится в состоянии войны с Россией, отказалась принять немецкого генерала, который своими решительными действиями предотвратил намеченный Ялтинским Советом артиллерийский обстрел «Дюльбера» и этим сохранил жизнь всем его обитателям.

Согласно версии князя Ф. Юсупова, вскоре к Романовым прибыл адъютант Вильгельма II, который изложил им предложение кайзера «провозгласить императором Всея Руси того из членов императорской семьи, кто согласится подтвердить Брест-Литовский договор». Все с негодованием отвергли это предложение, заявив, что никто из них никогда не будет предателем.

Из России начали приходить вести о многочисленных арестах в Петрограде, а затем и об убийствах в Перми, Алапаевске и Екатеринбурге. «Крымские Романовы» долго не верили в их правдивость, зная, как много ложных слухов возникает в такое смутное время. Все надеялись на лучшее...

С поражением Германии и заключением 11 ноября 1918 года Компьенского перемирия обстановка в Крыму вновь изменилась.

Еще 4 ноября глава Краевого правительства Сулькевич телеграфировал генералу Деникину в Екатеринодар: «Развал среди германских войск идет полным ходом... Ввиду отсутствия вооруженной силы, формировать которую немцы категорически запрещали в Крыму, нет никакой опоры для борьбы... Возможны вспышки и повторение неистовств большевиков... Обстановка ясно говорит за необходимость быстрой помощи союзного флота и добровольцев... Ввиду борьбы и сильной агитации левых партий кабинет мой слагает свои полномочия, уступая место коалиционному министерству из кадет, социалистов и татар...»

Новое правительство Соломона Крыма, вышедшее из недр Таврического губернского земского собрания, обязалось «всеми силами содействовать объединению расколовшейся России».

В дальнейшей судьбе «крымских Романовых» главную роль сыграли те условия Компьенского перемирия, которыми устанавливалось право стран Антанты иметь доступ на территории России, оставленные германскими войсками.

Командование британских военных кораблей, беспрепятственно появившихся 24 ноября 1918 года на севастопольском рейде, имело указание от короля Георга V и его матери, королевы Александры, сестры Марии Федоровны, оказать помощь русским родственникам в случае, если политическая обстановка на полуострове станет угрожать их жизни.

В феврале 1919 года Красная Армия заняла почти всю Украину и подошла к Одессе, оккупированной французами.

Время от времени вдовствующую императрицу посещали британские офицеры, предлагая ей срочно уезжать из Крыма. Она некоторое время сомневалась, надеялась, что Белая армия сумеет еще противостоять большевикам. Но когда в апреле 1919 года французские экспедиционные части эвакуировались из Одессы и Красная Армия быстро заняла Перекопский перешеек — последнее препятствие на пути в Крым, всем стало совершенно очевидно, что промедление с отъездом вновь угрожает их жизни.

«Новость о немедленном отплытии вдовствующей императрицы и в. кн. Николая Николаевича распространилась молниеносно и вызвала настоящую панику, — вспоминал Ф. Юсупов. — Со всех сторон приходили с просьбами об эвакуации. Но один военный корабль не мог увезти тысячи людей, которые попали бы в руки большевиков, если бы остались в Крыму. Мы с Ириной явились на борт «Мальборо», где уже находилась императрица с в. кн. Ксенией и моими шурьями. Когда она узнала от Ирины, что ничего не организовано, не предусмотрено для эвакуации всех, Ее Величество известила союзные власти Севастополя, что она отказывается отплывать, если кто-либо из тех, чья жизнь под угрозой, вынужден будет остаться в Крыму. Необходимое было сделано, и союзнические корабли вошли в Ялтинский порт, чтобы забрать беженцев».

В. кн. Мария Павловна, (урожд. герцогиня Мекленбург-Шверинская), супруга в. кн. Владимира Александровича

Когда «Мальборо» начал поднимать якоря, готовясь к отплытию¹⁷, на его мачте взвился штандарт императрицы. Молодые офицеры на борту выходившего в этот момент из Ялтинского порта военного транспорта, направлявшегося из Крыма в Белую армию, запели национальный гимн и салютовали стоявшим на палубе английского корабля Марии Федоровне и своему бывшему Верховному Главнокомандующему в. кн. Николаю Николаевичу. Императрица не уходила, пока могла еще видеть их и махала им рукой. Слезы текли по ее лицу... Всем, кто был свидетелем этой неожиданной сцены, она запомнилась, как «лебединая песня целой эпохи».

Среди пассажиров «Мальборо» не было в. кн. Ольги Александровны с семьей и в. кн. Александра Михайловича.

Последний покинул Крым еще 11(25) декабря 1918 года на английском корабле «Форсайт», чтобы успеть к готовящейся в Париже встрече глав союзных держав, на которой он собирался представить доклад о положении в России. Горькое разочарование ожидало великого князя от переговоров с западными дипломатами, быстро забывшими все, что сделала для победы Антанты несчастная Россия...

В. кн. Ольге Александровне пришлось пережить еще немало скитаний и унижений. Тяжелая сцена разыгралась в «Хараксе», когда она объявила матери, что они с мужем, полковником Николаем Куликовским, решили переехать на Кавказ, где он собирался вступить в Добровольческую армию. Императрица, особенно привязанная к Ольге, ожидавшей, к тому же, рождения второго ребенка, заявила, что никогда не простит своего зятя.

Ростов, куда они добрались с большим трудом, обманул все надежды: А.И. Деникин отказался принять великую княгиню¹⁸.

Семья нашла временный приют в станице Ново-Минской у родственников своего верного казака, где и родился сын Гурий.

В ноябре 1919 года отдельные отряды Красной Армии начали появляться вблизи Ново-Минской. Оставаться там далее было уже опасно. Два месяца они добирались до Новороссийска, ведя спартанский образ жизни, подвергаясь постоянной угрозе попасть в руки действовавших на Северном Кавказе разрозненных банд. Город был наводнен тысячами людей, спасающихся от террора и надеющихся эвакуироваться. Вскоре начался голод, а за ним эпидемия тифа!

На счастье, они смогли на какое-то время остановиться при датском консульстве, где их разыскал старый друг в. кн. Ольги Томас Джеймс, командир флагманского корабля «Кардифф» стоявшей тогда в Новороссийске английской эскадры. Благодаря его помощи 1 февраля 1920 года они были взяты вместе с другими эмигрантами на борт одного из торговых судов, перевозивших по распоряжению короля Георга V беженцев с Северного Кавказа в импровизированный лагерь на острове Принкипо в Мраморном море.

Т. Джеймс сообщил о бедственном положении, в котором оказалась сестра бывшего императора, главе штаба Британской Представительной комиссии в Константинополе капитану Фишеру. Семья Ольги Александровны и несколько человек ее ближайшего окружения были вскоре перевезены в Константинополь, а затем в Белград, где сербский король Александр оказал им самый радушный прием. А потом была встреча в Копенгагене с Марией Федоровной, которая, наверное, все им простила...

Еще до того, как навсегда покинуть Россию, Ольга Александровна узнала, что в Новороссийск прибыла ее тетя, в. кн. Мария Павловна, вдова в, кн. Владимира Александровича, «тетя Михень», как ее звали в семье. В соответствии с дворцовой иерархией Мария Павловна была третьей дамой в Империи после обеих императриц; в ее петербургском салоне собирались все великосветское общество столицы и иностранные дипломаты.

Когда Ольга Александровна пришла проститься с Марией Павловной, она была изумлена тем, что, невзирая на все пережитые опасности и лишения, великая княгиня упрямо сохраняла все атрибуты прошлого великолепия и славы: «Она выглядела настоящей великой княгиней. Не было никогда большой любви между тетей Михень и моей собственной семьей, но я почувствовала гордость за нее... Первый раз в жизни я с удовольствием поцеловала ее».

Все, что пришлось пережить маленькой «кавказской группе Романовых», застигнутой октябрьским переворотом в Кисловодске, подробно описано в «Воспоминаниях» знаменитой балерины Матильды Кшесинской, будущей морганатической супруги младшего сына Марии Павловны, в. кн. Андрея Владимировича.

Александр I Карагеоргиевич. С 1921 г. — король государства сербов, хорватов и словенцев, с 1929 — король Югославии. 1888—1934 г.

19 февраля 1920 года итальянский пароход «Семирамида» увозил последних Романовых, покидавших Россию — в. кн. Марию Павловну и в. кн. Андрея Владимировича.

Уже в эмиграции, разбросанные по странам Европы, оставшиеся в живых Романовы старались осознать причины столь быстрого и трагического крушения своей династии, давшей стране Петра Великого, Екатерину II, Александра II и Александра III, династии, за более чем трехсотлетнее правление которой Россия достигла могущества и величия.

Во всех объяснениях происшедшего отчетливо проходит мысль, кратко выраженная сестрой Николая II, великой княгиней Ольгой Александровной: причина падения — в полном ослеплении, непонимании и оторванности от реальной жизни страны: «Мы еще воображали, что вооруженные силы и крестьяне придут к нам на помощь — и как много нас заплатили жизнями за этот грубый просчет!»

Покидая Родину, никто из них не верил, что больше уже никогда не увидит ее. Многие страницы их воспоминаний наполнены словами искренней любви и преданности России...

Примечания

1. Вот как, например, описал в. кн. Сергей Михайлович недоумение и отчаяние, охватившие его при этом известии: «...До поздней ночи я сидел с массой офицеров в телеграфной комнате в ожидании решения. Наконец пришла телеграмма, что акт отречения подписан. Все вздохнули, но остались ожидать следующей депеши с изложением манифеста. Когда же пришла телеграмма об отречении в пользу Михаила, мы все ахнули, т. к. все знали, что это противозаконно. Конец после этого был уже ясен».

2. Любопытное «объяснение» поведению Николая II выдвинул кн. Ф. Юсупов — муж племянницы бывшего императора Ирины Александровны. В письме к в. кн. Николаю Михайловичу от 14 февраля 1917 года Феликс напоминал ему о том, что в свое время Николай пользовался услугами врача П.А. Бадмаева, популярного в дворцовых кругах за якобы владение тайнами тибетской медицины. «Я уверен, — писал Юсупов, что пассивное отношение Г<осударя> ко всему, что происходит, является результатом лечения его Бадмаевым. Есть такие травы, которые действуют постепенно и доводят человека до полного кретинизма».

3. К сказанному Палеологом остается только добавить, что 28 января 1919 года Николай Михайлович, вместе со своим братом в. кн. Георгием Михайловичем и в. кн. Павлом Александровичем и Дмитрием Константиновичем были расстреляны в Петропавловской крепости. Не помогло даже заступничество М. Горького, обратившегося с просьбой к Ленину помиловать известного и талантливого ученого-историка. По преданию, перед расстрелом Николай Михайлович снял сапоги и бросил их солдатам: «Носите, ребята, все-таки царские...».

4. Имеется в виду в. кн. Кирилл Владимирович, еще 1(14) марта 1917 года объявивший М.В. Родзянко, что Гвардейский экипаж, которым он командует, отныне находится в полном распоряжении Государственной Думы.

5. М. Палеолог в начале войны писал о нем: «В Николае Николаевиче есть что-то грандиозное, что-то вспыльчивое, деспотическое, непримиримое, которое наследственно связывает его с московскими воеводами XV и XVI веков. И разве не общее у него с ними простодушное благочестие, суеверное легковерие, горючая и сильная жажда жизни? Какова бы ни была ценность этого исторического сближения, я имею право утверждать, что великий князь Николай Николаевич — чрезвычайно благородный человек, и что высшее командование русскими армиями не могло быть поручено ни более верным, ни более сильным рукам».

6. Великого князя Александра Михайловича Февральская революция застала в Киеве, где с 1916 года находился его штаб как командующего авиацией Южного фронта русской армии. Заслуги Александра Михайловича в организации военной авиации России неоспоримы. Благодаря его усилиям страна вступила в первую мировую войну, имея на вооружении 230 боевых машин (для того времени цифра немалая!), оборудованные аэродромы, хорошо подготовленный летный состав и заводы, приступившие к производству отечественных самолетов.

Так же, как и его брат в. кн. Николай Михайлович, он с воодушевлением принял Временное правительство, сразу же направив его главе князю Львову заявление: «От имени в. кн. Ксении Александровны, моего и моих детей заявляю нашу полную готовность всемерно поддержать Временное правительство».

7. До этого кн. Ф.Ф. Юсупов-младший как участник убийства Г. Распутина находился в ссылке в своем курском имении «Ракитное».

8. Полностью состав этой группы, спасшейся в 1919 году от расправы большевиков и эсеров, был впервые опубликован нами в крымском журнале «Новый Град», 1995 г. Некоторые ее члены оказали впоследствии огромное влияние на всю русскую эмиграцию.

9. Адмирал А.В. Колчак с июля 1916 по 8 июня 1917 года был командующим Черноморским флотом.

10. Укоры Ксении Александровны обращены, по сути, к смертникам. Уже через год не будет в живых многих Романовых, оставшихся после Февральской революции в Петрограде и пользовавшихся там некоторое время относительной свободой. Об их трагической гибели «крымские Романовы» узнают только в 1919 году в Париже.

11. Слухи имели под собой реальную почву. В начале декабря 1917 года в Бахчисарае было создано т. н. «Крымскотатарское национальное правительство», возглавлявшееся крайне шовинистически настроенными Ч. Челебиевым, а затем Д. Сейдаметом. Оно взяло на себя «защиту и управление как татарами, так и другими национальностями, населяющими Крым». Позднее, в июне 1918 года, с приходом немецких войск, татарские националисты обратились к Вильгельму II с предложением восстановить на полуострове ханство под протекторатом Германии. Однако бывший царский генерал М.А. Сулькевич, по происхождению литовский татарин, вынужден был удовлетвориться вместо ханского титула постом премьера Краевого правительства.

12. Нельзя не отметить находчивость молодого князя Феликса, которому удавалось рассказами о своем участии в убийстве Распутина спроваживать пьяных матросов, являвшихся в Кореизский дворец, чтобы арестовать его отца, кн. Ф.Ф. Юсупова-старшего.

13. Исключение, как и при Временном правительстве, было сделано для Романовых, вступивших в морганатический брак и полностью потерявших, таким образом, право на престолонаследие. Не были заточены в «Дюльбере» и пользовались минимальной свободой перемещения сестра Николая II в. кн. Ольга Александровна, его племянница, кн. И.А. Юсупова и члены их семей, а также младшая дочь в. кн. Петра Николаевича, Надежда, которая во время ареста в Крыму вышла замуж за князя Николая Орлова.

14. Что готовилось этим «революционером» для них, ясно из выразительного диалога, приведенного в воспоминаниях в. кн. Гавриила Константиновича. Его морганатическая супруга А.Р. Нестеровская пришла умолять Урицкого не отправлять в тюрьму больного туберкулезом князя.

— Что вы желаете от меня, сударыня? Ваш муж арестован и должен быть препровожден в тюрьму.

Я вытащила докторские свидетельства и показала ему.

— Мне не нужны свидетельства. Я по лицу вашего мужа вижу, что он болен.

— Какой ужас! — воскликнула я. — Вы видите, что он болен и, несмотря на это, сажаете его в тюрьму? За что? Ответьте мне!

— За то, что он Романов. За то, что Романовы в течение 300 лет грабили, убивали и насиловали народ, за то, что я ненавижу всех Романовых, ненавижу всю буржуазию и вычеркиваю их одним росчерком моего пера (выделено нами. — Н.К., М.З.). Я презираю эту белую кость, как только возможно. Теперь наступил наш час, и мы вам мстим, и жестоко!

— Позвольте, моему мужу всего тридцать лет, он не мог ни грабить, ни убивать...

— А разве дети не ответственны за грехи родителей?»

Этот садист, добравшийся до вершин власти огромного государства, «запамятовал» при этом одну важную деталь: царское правительство в свое время ему, государственному преступнику, заменило ссылку и тюрьму высылкой за границу, когда стало известно, что он болен туберкулезом. Там он достаточно безбедно существовал и имел возможность продолжать заниматься своей революционной «деятельностью».

15. После поспешного бегства большевиков из Крыма были найдены составленные ими многочисленные списки подлежащих расстрелу людей, включая и малолетних детей. Осуществлению расправы помешали не только решительные действия германского командования, но и мелочные разборки между комиссарами.

16. Несмотря на то, что вдовствующая императрица и ее дочери Ксения и Ольга всегда недолюбливали «черногорок» Анастасию и Милицу, жен в. кн. Николая и Петра Николаевичей, общая беда и осознание смертельной опасности сблизили их в «Дюльбере». Среди его узников никогда не проявлялись даже намеком какие-либо неприязненные отношения.

17. Ф. Юсупов называет дату отплытия «Мальборо» из Ялты 1(13) апреля, Дж. Воррес — 30 марта (11 апреля).

18. Значительно раньше Н.А. Куликовского с просьбой о вступлении в Белую армию обращались к Деникину через посредников Ф.Ф. Юсупов и старшие сыновья Александра Михайловича — Андрей, Федор и Никита. Генерал ответил, что «по соображениям политического характера присутствие членов и родных семьи Романовых в рядах Белой армии нежелательно».