По воспоминаниям А.М. Горького

Новостройкой 60-х годов явился санаторий «Парус», названный по имени живописной скалы, стоящей в море, недалеко от «Ласточкина гнезда». В здравнице отдыхают и лечатся работники ВЦСПС и профсоюзные деятели зарубежных стран.

Санаторий «Парус», как и «Ласточкино гнездо», туристскую базу «Кичкине» Краснознаменного Киевского военного округа и все побережье экскурсанты Солнечной тропы видят со скалы Пирожок. Они достигают ее спустя десять минут после того, как выйдут за пределы территории «Горного».

Вид на мисхорское побережье

В ветреный день на повисшем над пропастью Пирожке опасно стоять: снесет! Но какую впечатляющую картину видишь отсюда! Если у обрывов возле турбазы «Кичкине» зритель, образно выражаясь, находится во власти камня, то здесь, у Пирожка, он — во власти зелени. На изумрудном ковре просматривается чарующий уголок побережья — курорт Мисхор. Теплый, умеренно влажный климат, освежающие морские бризы при безоблачном небе делают его прекрасным местом для лечения заболеваний нервной системы, органов дыхания и кровообращения.

До скалы Пирожок доходил обычно из Гаспры Л.Н. Толстой во время прогулок по Царской тропе, когда с сентября 1901-го по июнь 1902 года жил в особняке графини С. Паниной (ныне один из корпусов санатория «Ясная Поляна»). Как вспоминает знакомый Льва Николаевича П.А. Буланже, «он стал совершать небольшие прогулки, причем ввиду трудности везде в Крыму избежать горных прогулок и несносности пыльного шоссе он полюбил в особенности прогулку по так называемой «горизонтальной тропинке», проложенной от соседнего с Гаспрой дворца великого князя Александра Михайловича (Ай-Тодор) почти до самой Ливадии... Она действительно шла все время, на протяжении верст пяти, горизонтально, и с нее открывался чудесный вид на Ялту. Так как нужно было ходить через владения Александра Михайловича я удельные, то Классен (управляющий имением в Гаспре. — С.Ш.) попросил соответствующее разрешение, и оно было дано Упоминаю об этом потому, что впоследствии, когда болезнь Льва Николаевича привлекла особое внимание правительства, разрешение это было взято обратно, и ему было запрещено пользоваться этой «горизонтальной тропинкой...»¹

После отмены разрешения Л. Н Толстой совершал прогулки по нижней дороге — от «Ай-Тодора» (ныне санаторий имени Розы Люксембург) до «Дюльбера» (сейчас дом отдыха «Красное знамя»). Живший в то время неподалеку от Гаспры, в Олеизе, А.М. 1орький однажды видел его так, как, по его словам, едва ли кому-нибудь еще приходилось видеть.

«Шел к нему в Гаспру берегом моря и под имением Юсупова, на самом берегу, среди камней, заметил его маленькую, угловатую фигурку, в сером помятом тряпье и скомканной шляпе Сидит, подперев скулы руками, — между пальцев веют серебряные волосы бороды, — и смотрит вдаль, в море, а к ногам его послушно подкатываются, ластятся зеленоватые волнишки, как бы рассказывая нечто о себе старому ведуну. День был пестрый, по камням ползали тени облаков, и вместе с камнями старик то светлел, то темнел. Камни — огромные, в трещинах, и окиданы пахучими водорослями, — накануне был сильный прибой. И он тоже показался мне древним, ожившим камнем, который знает все начала и цели, думает о том, когда и каков будет конец камней и трав земных, воды морской и человека и всего мира, от камня до солнца. А море — часть его души, и все вокруг — от него, из него. В задумчивой неподвижности старика почудилось нечто вещее, чародейское, углубленное во тьму под ним, пытливо ушедшее вершиной в голубую пустоту над землей, как будто это он — его сосредоточенная воля — призывает и отталкивает волны, управляет движением облаков и тенями, которые словно шевелят камни, будят их. И вдруг в каком-то минутном безумии я почувствовал, что — возможно! — встанет он, взмахнет рукой, и море застынет, остеклеет, а камни пошевелятся и закричат, и все вокруг оживет, зашумит, заговорит на разные голоса о себе, о нем, против него. Не изобразить словом, что почувствовал я тогда; было на душе и восторженно и жутко, а потом все слилось в счастливую мысль:

«Не сирота я на земле, пока это» человек есть на ней!»²

В другой раз, рассказывает А.М. Горький, Толстой обогнал его на нижней дороге; он ехал верхом в направлении к Ливадии на маленькой спокойной лошадке. «У границы имения великого князя А М Романова, стоя тесно друг к другу, на дороге беседовали трое Романовых: хозяин Ай-Тодора, Георгий и еще один, — кажется, Петр Николаевич из Дюльбере... Дорога была загорожена дрожками в одну лошадь, поперек ее стоял верховой конь; Льву Николаевичу нельзя было проехать. Он уставился на Романовых строгим, требующим взглядом. Но они. еще раньше, отвернулись от него. Верховой конь помялся на месте и отошел немного в сторону, пропуская лошадь Толстого.

Проехав минуты две молча, он сказал:

— Узнали, дураки.

И еще через минуту:

— Лошадь поняла, что надо уступить дорогу Толстому»³.

В лице Толстого А.М. Горький видел великого сына земли, связанного, как он говорил, «из каких-то очень крепких, глубоко земных корней», как бы хозяина и созидателя, прибывшего после столетней отлучки в свое, им созданное, хозяйство.

Приезд А.М. Горького в Крым в ноябре 1901 года был обусловлен вескими причинами. 17 апреля того же года его арестовали по обвинению в том, что он приобрел по поручению Нижегородской социал-демократической организации мимеограф для печатания листовок. Месяц писатель просидел в тюрьме, здоровье его резко ухудшилось, и консилиум врачей жал, что «болезнь, которой страдает Пешков», требует исключительно климатического лечения. Под давлением общественности Алексея Максимовича перевели «под домашний арест», а затем ему было дано разрешение выехать для печения на юг, в Крым (исключая Ялту).

Видимо, со слов Горького, А.П. Чехов писал О.Л. Книппер, что Алексей Максимович поселился в Олеизе для того, «чтобы быть ближе к Толстому».

Свыше пяти месяцев провел А.М. Горький на Южном берегу Крыма (с 11 ноября 1901-го по 23 апреля 1902 года), и все это время он тесно общался с «самым сложным человеком среди всех крупнейших людей XIX столетия», с величайшим интересом наблюдал за жизнью великого художника слова. Именно благодаря этому общению и появились впоследствии горьковские воспоминания о Л.Н. Толстом, ставшие обобщенным литературным портретом Льва Николаевича.

В Олеизе А.М. Горький готовил к изданию свое новое собрание сочинений, редактировал первый том сочинений С.Г. Скитальца. обсуждал с К.П. Пятницким вопрос об издании И.А. Бунина, помогал Н.Д. Телешову в выпуске дешевого сборника рассказов лучших писателей России. Здесь Горьким были написаны три акта пьесы «На дне», отрывки из которой он читал Л.Н. Толстому.

Примечания

1. Л Н. Толстой в воспоминаниях современников, т. II, М., Гослитиздат, 1960, стр. 164—165.

2. А.М. Горький. Собр. соч. а 30-ти т., т. 14, М., Гослитиздат, 1961, стр. 284—285.

3. Там же, стр. 275.