Дань Пушкину

Плыли как-то на одном корабле к берегам Кавказа генерал Раевский-младший, друг Пушкина, молодой Айвазовский и Лев Сергеевич Пушкин… И почему бы не домыслить к этому факту такое, вполне возможное: Левушка Пушкин тут же на шканцах под открытым и ясным небом читает посвящение «Кавказского пленника», обращенное к Николаю Николаевичу Раевскому:

Прими с улыбкою, мой друг,
Свободной музы приношенье:
Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье
И вдохновенный свой досуг.

Читает громким, радостным своим голосом, закидывая голову и ероша поределые кудри. А молодой генерал слушает не без некоторой досады много раз уже слышанное и все же поднимающее в душе воспоминания, которым вот уже почти двадцать лет…

Весь домысел, собственно, в том, что именно в тот раз читались именно эти стихи, а так действительно: военный корабль «Колхида» в составе русской эскадры направлялся в 1839 году с десантом на Кавказ, и, если уж перечислять имена, надо добавить, что вел эскадру адмирал Лазарев, а, кроме того, были здесь Нахимов и Корнилов, не в адмиральских еще чинах, но видные офицеры русского флота. Что ж, история любит проделывать такое, собирая, сталкивая, перекидывая мостики от одного к другому через третьего…

А вот и официальный документ, объясняющий, как художник оказался на борту «Колхиды»: «…Генерал Раевский, узнав, что с высочайшего соизволения находится в Крыму для снятия морских видов академист Гайвазовский и полагая, что величественная природа берегов Черного моря, плавание эскадры и военные сцены при занятии десантом неприятельской земли представят предмет, достойный кисти этого художника, предложил ему отправиться с экспедицией…»

Но вернемся непосредственно к нашему повествованию. Нельзя, конечно, ручаться, что на палубе «Колхиды» читалось именно посвящение «Кавказского пленника». Однако услышать его в той обстановке было бы очень естественно: вспомним цель десанта и роль в нем Раевского, начальника Кавказской береговой линии.

…Итак, резво бежит по невысокой волне «морей красавец окрыленный», и звучит на шканцах, где собрались офицеры:

Мы в жизни розно шли: в объятиях покоя
Едва, едва расцвел и вслед отца-героя
В поля кровавые, под тучи вражьих стрел,
Младенец избранный, ты гордо полетел…

Голос у Льва Сергеевича все еще пленителен, мелодичен и очень напоминает голос брата. Так что Раевскому, который смотри в сторону моря, вполне может показаться, что слышит он привет друга, долетевший из тех дальних дней. Из тех дней, когда Кавказ значило для них не только опасность, боевой риск, но еще и возможность встретиться с некоторыми из тех, кто взят по делу 14 декабря.

И было еще обстоятельство, толкавшее вспомнить великого поэта: Айвазовский в молодости, по мнению многих, чертами лица и живостью движений удивительно напоминал Пушкина. И в этом обществе, где видели художника впервые, вполне могла прозвучать просьба к генералу Раевскому — подтвердить сходство. Генерала, я думаю, должно было тронуть то, как почти искательно смотрели на него глаза молодого человека: действительно, похож ли?

— Отчего же, — мог сказать генерал, отворотясь от волны, окидывая художника приветливо и благосклонно. — Иван Константинович напоминает покойного друга моего — чертами, так же, как Лев — голосом.

Но, сказав это, Раевский, наверное, подумал и то: черты — чертами, а в друге его, который в Крым приехал тоже двадцатилетним, было нечто, отличавшее его от ровесников. Нечто заключалось в том, что юный Пушкин был автором не только романтического «Руслана», но еще и «Деревни» и оды «Вольность».

…После похода на Кавказ в Субаш к берегам Мингрелии Айвазовский, еще более увлеченный образом поэта, задумал целую серию картин, где образ Пушкина должен был занять центральное место. Художник был молод, планы теснились в его голове, вызывая иногда даже усмешку окружающих своею неуёмностью. Жадно расспрашивая Раевского о его друге, он заносил в тетрадь названия будущих картин: «Восход солнца с вершины Ай-Петри, откуда Пушкин любуется им», «Пушкин у Гурзуфских скал», «Семья Раевских и Пушкин», «Пушкин у скал Аю-Дага».

Тут нам, заглядывая вперед, надо сказать, что не все молодые замыслы Айвазовского воплотились. И еще: с некоторыми маринами на пушкинскую тему приключилась странная история. Так, во втором томе собрания сочинений А. Пушкина, изданных в начале века солидной издательской фирмой Брокгауза — Ефрона, воспроизведены: «Пушкин с Раевским на Южном берегу Крыма», «Пушкин на Южном берегу Крыма», «Пушкин на Ай-Петри», «Пушкин у скал Аю-Дага», «Пушкин в Крыму» — и все помечены как картины Айвазовского. Однако искусствоведы до сих пор сомневаются: все ли его? а если не все, то — какие? Кроме этого, подоспел второй вопрос: а не изобразил ли художник на некоторых своих полотнах не поэта, а себя, лежащего на скалах, любующегося морем?

Кроме замыслов картин о Пушкине, кроме полотен «Десант в Субаше» и «Вид Севастопольского рейда с военными судами», художник привез из этого похода живой и продолжительный интерес к русскому флоту и его победам. Сам Субаш тоже занимал его, надо сказать, и в последующие годы, даже имение свое под Феодосией Айвазовский назвал этим именем в честь воспоминаний молодости.