Господин Дороса

К сожалению, нам придется оставить в стороне увлекательнейшее исследование столь романтического памятника, как это «Житие». Ему посвятили не одну страницу крупнейшие историки-византологи, им и ныне продолжают заниматься ученые, в том числе советские¹.

Ограничимся кратким пересказом его содержания.

В 80-х годах VIII в. епископ Готской епархии «преподобный» Иоанн, формально подчиненный патриарху константинопольскому, был занят не столько духовными и мирскими делами своей епархии, сколько внешней политикой. Архипастырь сей весьма энергично вмешивался во все, что происходило не только в Таврике, но и далеко за ее пределами. Ярый иконопочитатель, сподвижник старой ханжи и жестокой интриганки императрицы Ирины, возглавлявшей в империи эту политическую и церковную партию, Иоанн играл активную роль в борьбе против иконоборческого правительства. Боролся епископ, в сущности, за независимость от государства церковных и монастырских владений, за ту феодально-теократическую систему социального устройства, которую проповедовала православная церковь. Вокруг него, надо полагать, группировались в Таврике (в первую очередь в Поморье, где жил он сам) беженцы-иконопочитатели — монахи и миряне различных рангов и социального положения. Рядом с героем «Жития» предстает и фигура некоего, в источнике безымянного, но явно стоявшего с епископом наравне «господина» Дороса — важного укрепленного и населенного пункта, захваченного хазарами около 787 г.

В VIII—IX вв. православные иконопочитательские монастыри, как грибы, начинаются высыпать по всей Таврике. Под их не только идейным, но и социально-экономическим влиянием византийско-феодальные порядки постепенно берут верх над и без того близкими к разложению общинно-родовыми отношениями коренного населения Крыма Среди социальных его верхов укореняются византийские титулы, звания, должности, вероятно, внедряемые администрацией Херсона. Однако в целом влияние последнего в тот момент явно идет на убыль. «Житие» Иоанна Готского ни словом не упоминает о Херсоне, но зато много говорит о хазарах и целиком посвящено связанному с ними главному эпизоду жизни архипастыря. В источнике этом выпукло освещены взаимоотношения возглавленной Иоанном местной иконопочитательской группировки с хазарами.

Сложные отношения между Византийской империей и Хазарским каганатом, с одной стороны, обострялись торговым и политическим соперничеством, еще недавно приводившим к прямым вооруженным столкновениям, а с другой — смягчались союзничеством в борьбе с общим врагом — арабами Этим и объясняется тогдашнее своего рода «двоевластие» в Таврике: существует какая-то, пусть в это время и слабая, византийская администрация, а рядом (в самом Херсоне) — хазарское наместничество, власть вполне реальная, ибо почти весь полуостров — в хазарских руках.

Хазары не причинили никаких разрушений Херсону и не нашли нужным полностью забрать его себе. В силу указанных причин горный и приморский районы полуострова долго оставались как бы беспризорными, что, кстати, лишь содействовало социальному (т. е. феодальному) развитию Таврики, к тому времени основательно «повзрослевшей». Отсюда активность и свобода действий «преподобного», свивавшего в Таврике гнездо сопротивления императору-иконоборцу; отсюда и появление в ней таких персон, как «господин Дороса», который, как и епископ, выступает «со своим народом»... Очевидно, это был выдвинувшийся среди других господ владетель важного укрепления и немалого земельного надела. И как раз в это время хазары, давно уже владевшие степным и предгорным Крымом, предпринимают, наконец, освоение совсем, так сказать, отбившейся от рук горной Таврики. Первой жертвой их агрессии, естественно, становится главный ее город — Дорос.

Строго говоря, нет прямых сведений о том, где стоял этот Дорос. Первоначальное предположение о том, что он мог находиться на Южнобережье², отпадает, поскольку епископ и «господин» действуют в «Житии» самостоятельно, каждый «со своим народом». По другим источникам (надгробным надписям из Партенита) ясно, что резиденция владетельного и только потому столь сильного епископа находилась именно там, в им же построенном монастыре св. Апостолов на Аю-Даге. Другого столь же крупного владения на побережье не было, а двух хозяев на одной полосе Поморья, разумеется, быть не могло.

Было выдвинуто и два других предположения — о локализации Дороса в центре юго-западной Таврики: первое — на Эски-Кермене, второе — на Мангупе³. Если смотреть на проблему широко — в масштабе истории всей Византии и сопредельных с нею стран, — эти предположения равнозначны: смысл событий останется тем же, оба городища в то время существовали, а расстояние от Эски-Кермена до Мангупа всего 5—6 км. Однако в масштабе истории средневекового Крыма это не одно и то же: характер памятников не одинаков, и, прежде всего, различна их, так сказать, социальная топография и структура.

На основании всего, что известно об Эски-Кермене в результате его археологического исследования (письменные источники о нем безмолвствуют), можно сказать, что он был хорошо укрепленной деревней с выселками в ближайшей округе. По обычаю времени, довольно большая территория внутри стен Эски-Кермена оставалась незастроенной — как резерв площади и в качестве убежища для жителей долины на случай военной опасности. Когда же были разрушены его стены (об этом ниже), городище окончательно приобрело монастырско-деревенский характер. А рядом, на отдельной скале, появился феодальный замок (позднее названный Кыз-Куле) — гнездо какого-то правителя, то ли назначенного сюда по распоряжению византийской администрации, то ли самостоятельно обосновавшегося в этих местах.

Иное дело Мангуп: его укрепления с самого начала представляли собой сильную, недоступную, стратегически выгодную позицию, и занял эту позицию властитель несомненно единоличный, близкий византийским кругам, признаваемый ими, персона — для здешних мест — немаловажная. Оборонительные сооружения Мангупа, построенные на византийский манер и скорее всего херсонским строителем, охватывали широкую площадь, видимо, в расчете на большое будущее. Равных им в Таврике не было, и их не могли не заметить хазары. С покорения этой крепости, естественнее всего, и началось присвоение горной Таврики. Отсюда само собой вытекает, что Мангуп и захваченный хазарами Дорос — одно и то же.

Если не считать территорию, прилегавшую непосредственно к Херсону, то перед хазарами было как бы две Таврики. На северной стороне Тавра лежала гористая и просторная «область климатов», многочисленные городища которой далеко не однородны: одни представляли собой окруженные стенами полугорода, другие — вполне феодальные замки и монастыри; известны и укрепленные усадьбы («кастеллы»), а также подчиненные большим крепостям мелкие дозорные крепостцы и придорожные блокпосты.

Многие из них принадлежат к так называемым «пещерным городам». Это разнохарактерные и разновременные памятники, наделенные общим для них признаком — обилием искусственных пещер (хозяйственных, жилых, культовых). «Пещерные города» известны во многих местах восточной и западной Европы; ближайшие к Крыму — в Закавказье — датируются V—VI вв. Однако крымские памятники этого рода более походят не на грузинские или армянские, а на сицилийские и малоазийские. Это позволяет предположительно связывать их с теми же иконопочитателями — восточно-византийскими греками, эмигрировавшими в VIII—IX вв. в Крым и Сицилию. Однако, как ни характерны «пещерные города» для юго-западной Таврики (точнее, для предгорий), говоря о деятельности хазар, нужно подчеркнуть другую особенность этого района: мы не знаем здесь для того времени ни одного населенного пункта, который не был бы так или иначе укрепленным. Это и сделало «область климатов» необычайно трудной для покорения и освоения.

По южную (приморскую) сторону Тавра обстановка была несколько иной. Тут теснились чуть ли не сплошные монастыри феодального типа — со стенами и башнями. Их окружали преимущественно открытые, т. е. незащищенные, рыбацкие, земледельческие, скотоводческие поселения в той ил» иной мере зависимые от церковных властей. Лишь отдельные поселения можно назвать, по-видимому, относительно «свободными», если судить по окружающим их крепостным оградам.

Кроме больших крепостей. Поморье было усеяно немалым количеством дочерних «крепостишек» («кастропуло»)⁴. Если все укрепления Южнобережья, как показали археологические разведки и раскопки, возникли не разом, то их постепенное возведение на протяжении относительно недолгого времени диктовалось, надо полагать, задачей удержания всей береговой полосы в одних руках; взаимосвязанность южнобережных крепостей и визуально и по существу не вызывает сомнений.

Поморье, собственно «Готия», местность, когда-то населенная готами (бывшая «страна Дори»), была ядром Готской епархии, которой управлял епископ Иоанн. Она формально подчинялась (а на деле могла и не подчиняться) Константинополю. Епископ «Готии» обладал, судя по тому, как вел он себя в соприкосновениях с хазарами, всей полнотой не только церковной, но и гражданской и военной власти. Кроме того, духовное влияние Иоанна распространялось и дальше, в загорную Таврику, большая часть которой — климаты — входила в Готскую епархию.

Не приводило ли это к развитию теократических тенденций в Таврике, и не простирались ли властительские притязания епископа Готии на всю «область климатов»? Обстановка, несомненно, тому благоприятствовала, ибо к восприятию теократии население Таврики было психологически и идеологически подготовлено (не могло быть иначе при густой сети владетельных монастырей и неисчислимом множестве храмов). Если бы не двойственность взаимоотношений с хазарами, это бы и произошло: в Таврике могла сложиться такая же социально-политическая ситуация и с теми же последствиями, как, например, в Черногории, где в вековой борьбе с турками князь-епископ совместил в себе духовного пастыря, светского правителя и военного вождя.

Вторжение хазар в Таврику представляло собой явную агрессию, что, вполне естественно, вызвало возмущение и отпор со стороны ее населения (но отнюдь не византийских властей, которым был безразличен, если даже не на руку, разгром гнезда оппозиционеров). Епископ использовал этот момент, чтобы поднять антихазарское восстание. Он подбил на участие в нем «господина» Дороса, выступил и сам «со своими людьми» против союзников иконоборческого правительства.

Карта антихазарского восстания 787 г. (по «Житию» Иоанна Готского и данным историко-археологических исследований): 1 — хазары; 2 — повстанческие силы; 3 — укрепленные города, 4 — укрепленные монастыри; 5 — византийские укрепления; 6 — клисуры (укрепленные горные проходы).

Победа иконопочитателей в том же году на VII Вселенском соборе^* и смена государственной власти (ее взяла в свои руки императрица Ирина) изменили ситуацию: дружба с хазарами была нужна и новому — иконопочитательскому — правительству. Епископ Иоанн — ставленник и приверженец этого правительству — тотчас прекратил борьбу вместе с «господином Дороса», несмотря на значительные успехи — овладение клисурами на горных перевалах. Таврика была предана ее вождями и отдана хазарам.

В этой истории заслуживает внимания не столько вероломство и политическая «гибкость» Иоанна, оплаченные кровью рядовых повстанцев Таврики (явление, не раз повторявшееся в истории и привычное для историков), сколько роль «господина Дороса». Если «преподобному» для соблюдения приличий пришлось немного посидеть в хазарской темнице, а оттуда совершить удачный «побег», то «господин» совсем не пострадал и, судя по всему, остался на своем высоком месте. Он или его преемник даже выиграли, ибо хазары невольно избавили их от стеснительного церковного попечительства в светских делах.

В IX в., в период ослабления хазар и нового усиления Византии, вся юго-западная Таврика окончательно слилась с маленькой областью Херсона и стала «фемой климатов». Кто ею управлял? Издали (в лучшем случае из Херсона) — византийский стратег, назначавшийся императором; известны имена двух-трех из них. В письменных источниках и легендах Крыма то и дело мелькают титулы местной фемной знати: демогеронты (выборные старейшины), протосы («первые» — нечто вроде сельских старост), протевоны («первенствующие», подобие председателей совета старейшин), дуки (по преимуществу — военачальники, но и правители прочих дел на каких-то подведомственных им территориях), топархи (правители относительно обширных областей, осуществлявшие одновременно административную и военную власть), архонты (старейшие военачальники и менее зависимые правители тех или иных территорий). На современном уровне изученности крымского средневековья это, пожалуй, и все, что можно сказать наверняка. Многое остается невыясненным. Например, из какой среды и каким путем выдвигались эти начальствующие лица, в какой степени звания в захолустной Таврике соответствовали аналогичным (одноименным) в центральных районах империи; что представляли собой известные здесь по преданиям архонты, архонтики и т. д.

Впрочем, это касается не только Таврики, но и других областей Византии «Ромейская» модель феодализма, осложненная античными реминисценциями, всевозможными посторонними влияниями, весьма существенно отличалась от западноевропейской. Феодальные отношения и феодальная иерархия, выражавшиеся в должностных званиях и титулах византийской знати, были крайне сложны, запутанны и не всегда понятны самим их носителям. Каждая смена династии или даже отдельного лица на императорском троне вызывала изобретение новых званий, которыми надо было выделять и награждать своих сторонников и сподвижников. Особенно же усилилось это чисто византийское хитросплетение реальных и мнимых отличий в период развала империи на три независимых государства: что высоко ценилось в Трапезунде, — иначе воспринималось в Никее или «совсем не звучало» в Эпире.

К тому, что сказано о социальной верхушке Таврики, можно добавить следующее: здесь мы не встречаем лиц, удостоенных аристократического звания патрикия — основного для знатною византийца, да и просто придворного звания. Вероятно, все феодориты были в глазах византийца плебеи, и хотя в самом Константинополе ряды высшей аристократии нередко пополнялись выходцами из простонародья, здесь, видимо, ни у кого не было шанса или не хватало осознанного стремления выбиться так далеко за пределы своего круга и подняться над ним на такую высоту. Верхушечный слой населения Таврики состоял в основном из тех землевладельцев, которых мы позволим себе назвать по-византийски динатами, т. е. «кулаками». Они-то, придавив родовую общину, перерождались в помещиков.

В конце концов в лексикон Таврики вошел родственный по значению, но более поздний византийский термин «тимариот» (от «тимар» — имение). Из среды наиболее зажиточных тимариотов, очевидно, и выдвигались высокопоставленные лица этой страны.

Пожалуй, наиболее ясно практическое значение для фемы климатов терминов «архонт» и «топарх». Кто из них выше и, так сказать, важнее? Думается, что архонт фемы. Вероятно, он был единственной столь важной фигурой на всю Таврику. Вспомним, что в свое время «архонтами Руси» звались в Византии киевские великие князья, и долго, ценою больших усилий, добивались они признания за собой более высокого достоинства. А владетельные русские князья помельче (например, тмутороканский князь) еще и в XI—XII вв. довольствовались этим титулом.

В XII в., после того как в первый раз пал Константинополь и развалилась на три части империя, Крым попал в сферу политического влияния Трапезунда. Многое тогда изменилось в Херсоне и во всей Таврике, в частности мы не встречаем больше стратега: его функции выполняет некий «архонт климатов». Он возглавляет эту область, обладая важными полномочиями, на нем лежит, например, обязанность сбора «ежегодных взносов» — какого-то государственного налога, регулярно вносимого в императорскую казну.

Восстановление в Константинополе императорского трона, видимо, не повлекло за собой реставрации всех прежних должностей и оставило на своем месте архонта, более самостоятельного, чем стратег. Однако и ранее существовал (наряду со стратегом) «правитель климатов». Он располагал, видимо, меньшими полномочиями и звался топархом. Не безразлична для нас эта персона: мы собираемся познакомить читателя с одним из топархов в таких критических обстоятельствах, когда сей слуга империи оказался вдруг никому не подотчетен, был принужден к самостоятельным действиям и пустился на поиски сильного благожелательного властителя, дабы сделаться его вассалом. Речь пойдет об очень спорной фигуре, но, быть может, именно с ее помощью удастся нам объяснить появление в Таврике архонта — лица, равнозначного владетельному князю, становящегося затем и во всех отношениях князем.

Примечания

*. Вселенский собор — общецерковный съезд представителей высшего византийского духовенства. В Византии съезды эти являлись органами власти государства над церковью.

Литература и источники

1. А.Л. Якобсон. Средневековый Крым. М.—Л., 1964, стр. 31, 32; М.И. Артамонов История хазар. Л., 1962, стр. 253—258.

2. П.И. Кеппен. Крымский сборник, стр. 57, 58.

3. М.А. Тиханова. Дорос-Феодоро в истории средневекового Крыма, стр. 320. 326.

4. А.А. Белецкий. Греческие элементы в географических названиях Крыма. Этимология, 1967. М., 1969, стр. 202.