Приложение 2. Воспоминания генерала Б.С. Стеллецкого

<...>

Вернувшееся в Киев Украинское правительство в этот раз почувствовало свою силу, так как с ним в Киев прибыл штаб одной из германских армий с командующим генералом Эйхгорном и его начальником штаба генералом Гренером.

Спустя несколько дней таким же порядком вступали в Одессу австрийские войска.

По мирным условиям, Германия и Австрия гарантировали украинцам самостоятельность во внутреннем управлении и защиту от большевиков, в свою же очередь, украинцы должны были выдать за определенное денежное вознаграждение известное количество жизненных продуктов и 1/3 всех боевых запасов, бывших на фронтах, и право продвижения войск через Украинскую территорию, а также расквартирования войск, предназначенных для отдыха.

План германцев и австрийцев, в общем, сводился к тому, чтобы воспользоваться богатыми запасами Украины, которыми неумело воспользовалось русское высшее командование; а во-вторых, дать возможность разместить войска, снимаемые с западного фронта на отдых, без истощения собственной территории и, наконец, в третьих, двигаясь по направлению на юго-восток, подготовить базу для операции против Индии. Для разработки последнего плана было образовано отдельное операционное бюро.

С первых же дней водворения союзников на Украине начался целый ряд совершенно неожиданных трений.

Прежде всего, необходимо отметить разногласия между самими союзниками; Австро-Венгерское правительство сочло, что Киевская область должна быть присоединена к Галиции и образовать собственно Украину под протекторатом Австрии. Против этого решительно возражало германское правительство, которое встало на ту точку зрения, что война в сущности еще не окончена и теперь не время говорить об образовании каких-либо постоянных политических группировок, а что занятие и образование Украины должно рассматриваться как мера временная и чисто военно-стратегического характера, почему оно и предлагает разграничить сферу влияния между союзниками в том смысле, что вся территория от линии Волочиск—Жмеринка—Екатеринослав — к югу предоставляется Австро-Венгерскому военному командованию, а к северу — германскому, причем германцы принимают на себя охрану границ на востоке, за что им передается и вся территория Украины, лежащая к востоку от р. Днепра.

Для поддержания внутреннего порядка во все значительные населенные пункты назначаются гарнизоны от войск союзников, а остальная территория должна получить украинскую охрану.

К центральному украинскому правительству отправляются представители союзных держав. Высшее руководство делами в оккупированных областях вверяется германскому командующему армией в Киеве.

Австрийцы долго не соглашались с подобным решением, так как, по их мнению, с падением Юго-Западного и Румынского фронтов для них война с Россией прекращалась, и они могли предъявлять в окончательном виде свои условия.

Но германцы настояли на своем и для вящего поддержания своих требований направили в Одессу часть своих войск, предложив то же сделать австрийцам по отношению к Киеву, но последние от этого отказались, а по отношении германских войск, находящихся в Одессе и Екатеринославе, приняли явно недоброжелательную позицию.

Таким образом, Украина явилась костью, брошенной голодным собакам, из-за которой последние чуть не погрызлись.

Германским представителем в Киеве был назначен Мумм, брат и совладелец известного Мумма, заводчика шампанского. По политической платформе — социалист. Его отношения к высшему германскому командованию в Киеве сразу стали очень натянутыми. Эйхгорн, а в особенности его начальник штаба Тренер, были крайние монархисты и видели в каждом социалисте врага, для них единственным лицом был император, между тем Мумм считался только с мнением германского парламента и в частности со своей партией.

Но так как все распоряжения от германцев Украинское правительство получало непосредственно через штаб армии, то в сущности влияние Мумма было крайне ограниченно и он мог действовать лишь кружным путем.

Представителем Австро-Венгерской Империи был Гартвиг, бывший до войны посланник Австро-Венгерской Империи в Белград. Он получил название «врага славянства». Никаких непосредственных сношений ни с украинским правительством, ни с представителями политических групп он не вел, но очень ловко использовал для своих целей монархические высшие круги в Киеве, которые для него служили бесплатными осведомителями не только по всем вопросам украинским, но даже и по отношению самих германцев, которые, главным образом, военные, относились к русским монархистам искренно и по-приятельски.

Жил Гартвиг на квартире князя Барятинского, где хозяйка устраивала монархические сборища, и где в числе постоянных посетителей можно было встретить некогда великолепную Бетси Шувалову в скромном костюме сестры милосердия. Сам князь Барятинский в собраниях участия не принимал и держался в стороне, живя в маленькой комнатке, ранее предназначавшейся для прислуги и обставленной шкапчиками, наполненными различными скромными пожитками.

Жалко было видеть этого последнего отпрыска вымирающего поколения князей Барятинских; он сознавал весь ужас своего положения, но ничем не проявлял своих мучений.

Отлично образованный, от природы богато одаренный, личный друг императора Николая II, с которым он вместе рос, князь Барятинский своей несчастной женитьбой на женщине другого круга, воспитания и очень экспансивной, совершенно свел и свою карьеру и физически самого себя на нет. Он медленно угасал, не противясь окружающему злу, жил и писал стихи и свои воспоминания. При нем почти безотлучно находился француз, преданный ему по-собачьи, некогда им облагодетельствованный. Этот француз добывал необходимые средства для жизни, иногда зарабатывал их своим личным трудом.

Вторым осложнением для германцев, прибывших на Украину, явились огромные затруднения в получении выговоренного количества продуктов. К этому было очень много причин. Одной из главных являлось общее народное неудовольствие и нежелание давать продукты даже за хорошую плату недавним врагам, второе — раскол по тому же вопросу среди членов правительства и, наконец, третье, французское командование через своих агентов обещало железнодорожникам денежную премию за задержку каждого вагона с продовольствием, направляемым в Германию и Австрию. Для выполнения этого сыпался песок в буксы колес, устраивались искусственно крушения поездов и разбивались вагоны при маневрах на станциях. Немцы не оставались пассивными, они жестоко карали за всякую умышленную задержку продовольствия, а иногда им приходилось даже наряжать свои войска для охраны поездов или станций.

Цены за продукты назначались высокие, но все знали, что русские деньги, которыми расплачивались, изготовлялись в Берлине. Курс изо дня в день падал. Наконец, появились украинские деньги, печатаемые в Киеве в частной типолитографии Кушнырева, ценностью в 50 и 100 карбованцев. Сперва эти деньги встречались с улыбкой, как ничем не обеспеченные, но после того, когда банки стали их разменивать в неограниченном количестве на германские марки, то получили широкое распространение.

Немцы для того, чтобы сделать выход своим залежавшимся за время войны и неиспользованным внутри страны малодоступным товарам, решили купить определенное количество карбованцев, которыми впоследствии и расплачивались за продукты.

Вид прибывших немецких солдат производил отличное впечатление; сытые, отлично обмундированные, хорошо снаряженные, они производили впечатление совершенно свежих частей и никто не мог бы подумать, что это только что снятые с французского фронта части, пробывшие там несколько тяжелых месяцев. В одинаковом со строевыми частями отличном виде и порядке были и тыловые вспомогательного назначения учреждения, как, например, полевые хлебопекарни, лазареты, телеграфные отделения и т. п. И невольно пришлось вспомнить состояние наших частей, даже лучших из них, с плохо пригнанным обмундированием, в разнокалиберном снаряжении, с бесконечными нештатными обозами, нагруженными всякой хозяйственной рухлядью, иной раз, не исключая двухспальных кроватей, гитар и т. п.

Прибывавшие части немедленно подвергались тщательному медицинскому освидетельствованию — причем более слабых отбирали в отдельные команды, где их усиленно питали.

Несмотря на то, что части прибыли только что с фронта, и для отдыха, — но между тем, через несколько дней, не более как 5—6 дней, начиналось учение, и что удивительнее всего, учение производилось в порядке обучения молодых солдат. Проходилась стойка, ружейные приемы, маршировка, учение звеньями, стрельба и т. д.

Войсковые соединения прибывали в полном боевом составе, и лишь тяжелая артиллерия и местные артиллерийские парки не имели своих пушек и снарядов.

Как только часть размещалась, тотчас же устанавливалась целая сеть телефонных и телеграфных сообщений, и не только соединялась каждая небольшая войсковая часть, но телефоны проводились во все отдельные офицерские квартиры.

Немецкое командование немедленно потребовало от Украинского правительства, чтобы последнее приступило к организации внутренней охраны. Для этой цели было решено в каждом уезде образовать роту внутренней охраны, но из этой организации во многих местах ничего не вышло.

Огромные запасы обоих фронтов стали усиленно расхищаться. На это обратило внимание немецкое командование, и так как по договору из военных запасов ⅓ должна была быть передана немцам, то в скором времени ими был установлен контроль расходования этих запасов.

За несколько месяцев пребывания немцев на Украине, приходилось видеть очень много их частей в разных пунктах, и везде они были однообразны, как будто вышли из-под одной штампованной машины.

Следует отметить еще одно, правда, незначительное, само по себе обстоятельство, но характеризующее германцев. В числе прибывших на Украину частей был один кавалерийский полк, шефом которого был император Николай II, почему на погонах (жгутах) чины этого полка имели наложенный накладной вензель «Н». Этот вензель во время войны полк не снимал, и все вновь поступившие чины полка надевали жгуты с вензелем. По словам германских офицеров, этот полк никогда не употреблялся против России, так как по германским традициям — против своего шефа полк сражаться не мог.

Разочаровавшись в способностях Украинского эсеровского правительства выполнить условия договора по поставке продовольствия и военных запасов, а также в организации внутренней охраны порядка, на которую немцы должны были расходовать свои военные силы, германцы решили действовать другим способом. Они вошли в соглашение с банками, главным образом, Народным, который в лице его главного директора распорядителя еврея Доброго за известное комиссионное вознаграждение взялся скупать якобы для себя продовольствие от населения. Результаты оказались отличные. Добрый, прекрасно знавший местные условия, происходивший из местных маклеров, и благодаря своим способностям еще в довоенное время выдвинувшийся до директоров-распорядителей одного из крупнейших киевских банков, производивших операции с сахаром и зерном, естественно легко установил правильную организацию скупки продуктов, которые затем стали поступать в распоряжение германского командования. Что же касается мероприятий по внутреннему охранению спокойствия и порядка, то германцы стали применять жестокие физические наказания и высылку на принудительные работы по осушению болот в Польшу.

Так как больше всего нарушителями порядка оказывались члены эсеровской партии, т. е. в данное время правительственной, то само собой понятно — в партии поднялось явное неудовольствие против притеснителей.

Для противодействия немцам партия эсеров организовала отдельный союз из наиболее патриотично настроенных лиц, в состав которого вошло три министра.

Одной из мер противодействия германцам явилось похищение Доброго, как верного германского агента. Однажды вечером на квартиру Доброго явилось несколько лиц, и предложили ему следовать за ними. Добрый был посажен в ожидавший его у подъезда дома автомобиль и отвезен на вокзал, где его посадили в поезд и отправили в Харьков под охраной верных людей.

На следующий день весь Киев был крайне озадачен этим неожиданным и непонятным исчезновением директора Банка. Первое, что пришло в голову, что Добрый, ограбив Банк, бежал, но ни в Банке, ни на квартире не было следов, чтобы он что-либо взял с собой; документы и даже самые необходимые для путешествия вещи оказались налицо.

Явилось новое предположение, что Добрый похищен грабителями, чтобы затем получить за него выкуп, но никто не являлся. И только через несколько дней стало выясняться, что автомобиль, подъезжавший к дому, где жил Добрый, был казенный, что кто-то под усиленным конвоем отправлен на поезд, отправлявшийся в Полтаву, и что день отправления совпадал с днем исчезновения Доброго.

Таким образом, германская тайная полиция постепенно дошла до нитей этого похищения и до самой организации «Спасения родины» и участии в ней членов правительства.

К этому же времени подоспело и другое обстоятельство, вынуждавшее германское командование принять решительные меры против Украинского правительства эсеровского толка.

В Раде (палате депутатов) стал рассматриваться проект отчуждения земель от крупных земельных собственников. Проект был принят и готовился к опубликованию. Это совершенно не входило в план германского командования, так как крупные землевладельцы относились лояльнее всего к немцам и охотно продавали свои запасы.

Вследствие этого германское правительство приняло решение разогнать существующее украинское правительство. Но чем же его заменить? Военная партия предлагала объявить Украину оккупированной наподобие Польши. Однако, по подсчету, для планомерного проведения этой меры потребовалось бы такое огромное количество чиновников и такое значительное усиление войск, что в результате понадобилось бы более значительные силы, чем те, которые оперировали на Юго-Западном фронте, а чиновников не хватило бы со всей Германии.

Тогда Генерального штаба майор Гаазе, заведывавший германской военной контрразведкой и военной полицией, измыслил новый план, который искусно провел в жизнь.

Действуя через своих агентов из местной интеллигенции, которые сами не знали, что они являются агентами Гаазе и послушным его орудием, он добился того, что решено было созвать в Киеве союз представителей землевладельцев (хлеборобов);

одновременно начались переговоры с некоторыми украинцами о желательности восстановить исторически национальный тип украинского образа правления в виде выборного гетмана. Для отвлечения внимания эти переговоры сразу велись с несколькими лицами (Скоропадским, доктором Луцким [так в тексте. Правильно — И.М. Луценко. — А.П.] и Полтавцом). Каждый из них представлял для немцев свою ценность.

Скоропадский — аристократ, монархист, генерал, богач, потомок гетманского происхождения, слабовольный, но достаточно честолюбивый.

Доктор Луцкий — сильный оратор, умеющий увлечь за собой массу, убежденный украинец, умеренный социалист, хороший организатор.

Полтавец — выходец из Галиции, типичный политический авантюрист, готовый на всякие комбинации, сулящие ему выгоду, также потомок гетманского происхождения.

После тщательной проверки этих трех кандидатов и ввиду того, что монархисты, окружавшие германское командование, усиленно склоняли последнее на сторону своего кандидата, германское командование остановило свой выбор на Скоропадском, рассчитывая найти в нем точного исполнителя своих предначертаний. Кроме того, они рассчитывали, что как человек петроградского высшего круга он сумеет поддержать престиж высшей власти страны, и что с ним легко будет сговориться.

Генерал Скоропадский происходит из древнего малороссийского рода. Один из его предков был гетманом, причем сохранилась легенда, что не он гетманствовал, а его жена. Князь Долгоруков сыграл в жизни Украины и, в частности, гетмана Скоропадского большую роль. Князю Долгорукому поручено было проверить деятельность гетманства и найти мотивы для уничтожения этого, по мнению Петербурга, отжившего органа управления.

По докладу князя Долгорукова, гетман Скоропадский был отозван в Петербург, где и оставлен, а управителем Украины на правах петербургского чиновника в должности генерал-губернатора, назначен был князь Долгоруков.

Это обстоятельство приведено здесь для того, чтобы указать, какие иногда бывают странные совпадения. Ведь и генерал П.П. Скоропадский, по примеру своего предка, был уничтожен князем генералом Долгоруким, командующим отрядами киевских добровольцев. Но об этом речь еще будет впереди.

Генерал Скоропадский, окончивший, как многие молодые люди его круга, одно из привилегированных учебных заведений — Пажеский корпус, этим ограничил свое образование. Служил в одном из самых видных гвардейских полков. Сделал блестящую служебную (полковую) и придворную карьеру, в чем ему завидовали его сверстники и товарищи по училищу.

Так как он был второй сын у отца, то главные средства Скоропадских перешли его старшему брату, но и на его долю досталось такое состояние, которое обеспечивало царский образ жизни.

Средства рода Скоропадских заключались в сотнях тысяч десятин земли в разных частях России, в городской недвижимости, в акциях различных предприятий и в свободной наличности в русских и иностранных банках.

Семья Скоропадских коллекционировала табакерки, эта коллекция по своей ценности была единственная в мире.

По данным компетентных лиц, Скоропадские были третьи богачи в Российской Империи.

Женат был генерал П.П. Скоропадский на дочери Дурново — Александре Павловне, от природы очень умной женщине, которая по всей вероятности во многом способствовала петроградской служебной карьере своего мужа.

От этого брака у Скоропадских были две дочери и три сына, из которых один — ненормальный. Это была особенность рода Скоропадских, где эта ненормальность одного из сыновей была в каждой семье.

По характеру П.П. Скоропадский был женственный, изнеженный и вообще добрый человек. Недостаток образования сказывался во всем, и только наторенность по петроградским гостиным несколько скрадывала этот дефект. Умственных качеств Скоропадский был средних и так как он почти ничего не читал, то ему очень трудно было разбираться в некоторых вопросах, требующих умственной подготовки.

Роста он был выше среднего, очень хорошо сложен, с характерными чертами лица, которое можно было назвать даже красивым, но женственными. Всегда одевался в черную черкеску, на которой носил георгиевский крест.

Скоропадский совершенно не умел разбираться в лицах, и некоторые личности действовали на него фатально. Так, например, еще во время командования корпусом на фронте у него был в качестве хозяина столовой некто Зеленевский; этот Зеленевский представлял тот особый тип русских интеллигентов, которые в силу каких-то случайных обстоятельств получили хорошее домашнее образование, отлично владеют языками, но затем были выброшены на улицу на произвол судьбы без средств и аттестата. Этим несчастным недоучкам, в особенности тем, которые были одарены природным умом, оставалось броситься в ту или иную авантюру. Из них выходили шулера, альфонсы и т. п. паразиты. Многие оканчивали свою карьеру в местах не столь отдаленных, но некоторые до поры и до времени устроившись под чьим-нибудь высоким покровительством, продолжали свою деятельность.

Имелись данные, что этот Зеленевский был за какой-то поступок изгнан из полка, и затем за какое-то темное дело отбывал наказание в тюрьме гражданского ведомства. С объявлением войны были призваны все офицеры, независимо по каким причинам они оставили службу, и таким образом опять в офицерских погонах оказался и Зеленевский. И вот, наконец, ему повезло: он случайно попадает хозяином офицерской столовой, где столуется командир корпуса, петроградский барин, любитель вкусно поесть, поболтать по-французски и английски для пищеварения, услышать несколько пикантных анекдотов, да и не прочь познакомиться с хорошенькой женщиной, но все это должно быть сделано строго прилично и возможно незаметно. И вот Зеленевский — это находка, в глуши боевой обстановки, среди различных надоедливых служебных докладов, дрязг, грязи, вони...

Зеленевский тенью ходит за Скоропадским; он отлично понимает, что где бы Скоропадский ни был, он всюду будет Скоропадским, аристократом, со связями и влиянием. А Скоропадского так легко ублаготворить, лишь бы не оставался в таком забытьи, не надоедать Скоропадскому служебными дрязгами и вообще не заставлять его думать.

Скоропадский чутьем понимает, что Зеленевский ловкий плут, но так как сам Скоропадский этим плутом не может быть, то ему приятно, что плут в его руках.

После бегства с фронта, и различных мытарств — блуждания пешком в солдатской шинели до Киева, наконец, уже после первых большевиков, Скоропадский попадает в Киев, но при эсеровском правительстве естественно ему нет места. В Киеве он встречает нескольких своих петроградских знакомых, которые ему оказывают материальную поддержку, и он имеет возможность остановиться во второразрядных меблированных комнатах на углу Крещатика и Фундуклеевской «Канэ». Здесь его находит Зеленевский, которому не расчет, чтобы его патрон оставался в таком забытьи и нищете.

Слухи о решении немцев сменить правительство доходят и до Зеленевского, и у этого прирожденного авантюриста возникает вопрос: чем же не подходит его командир корпуса для занятия должности правителя?

Сперва этот вопрос обсуждается в самом ограниченном кружке приближенных, затем начинается искание сторонников этой мысли, сразу выясняется целая группа, которая на словах согласна поддержать кандидатуру Скоропадского. Таким образом, круг лиц расширяется — среди них Б.А. Бутенко — железнодорожник, А.А. Вишневский, Гижицкий, Устимович, Полтавец, Палтов, Безак; приглашают и А.Н. Ходоровича, бывшего начальника киевского окружного управления, но он отказывается.

Безак близок к немецкому командованию, он по убеждению монархист, полковник в отставке Кавалерийского гвардейского полка. Он знает о намерениях немцев. Как крупный землевладелец, он лично заинтересован в сохранении за собой земельных владений.

И вот здесь-то встречаются два желания: желание Скоропадского выступить на арену общественной деятельности и желание немецкого командования найти выход из создавшегося правительственного кризиса. Через майора Гаазе начинаются переговоры и вырабатывается «Конституция гетманской власти».

Скоропадский соглашается с предложенными ему немцами условиями. Остается произвести переворот.

По проекту майора Гаазе переворот должен иметь вид волеизъявления народа, дабы германский парламент, а в особенности социалистическая его партия, не протестовал. Затем необходимо обеспечить большинство, которое бы согласилось с предложенной кандидатурой, наконец, желательно придать избранию национально-историческую форму.

Наиболее лояльной частью населения являлись крупные и средние землевладельцы, а также торгово-промышленный класс, начинавший сорганизовываться в самостоятельный союз.

По предложению немецкого командования Украинское правительство Грушевского объявило о съезде землеробов.

На первом же общем собрании этого съезда вдруг совершенно для членов правительства неожиданно поднят был вопрос об избрании гетмана. Съезд принял предложение и приступил к баллотированию. Все произошло неожиданно. Кандидатами были: Скоропадский, доктор Луцкий и Полтавец. Еще окончательно не было произведено подсчета голосов, когда группа лиц, окружавших Скоропадского, закричала: «да здравствует гетман Украины Скоропадский», этот крик подхватили другие. Потом ходили слухи, что доктор Луцкий получил на 20 голосов больше Скоропадского, почему необходимо было предупредить оглашение подсчета.

Из цирка, где происходил съезд, на Николаевской улице, Скоропадский, окруженный своими приверженцами, отправился в Софийский собор, где было отслужено молебствие и прочитан заранее заготовленный им манифест.

Между тем члены правительства Грушевского спохватились и собрались на совещание (в Музее), чтобы решить, какие им надлежит принять меры против узурпатора власти.

Войска правительства, на которые оно могло рассчитывать, состояли из нескольких сотен сечевиков, но ведь и этого было достаточно, так как у Скоропадского ровно никого не было, если не считать нескольких десятков офицеров, которые согласились его поддержать, но которых ко времени избрания сперва прибыло 15, а затем оказалось всего 22 человека.

Но здесь выступило германское командование. Под предлогом недопущения народной борьбы в месте расположения их высшего управления, оно не разрешило сечевикам выход из казарм, а отдельные вооруженные их группы, оказавшиеся на улице, арестовывало и разоружало. Между тем «войска» Скоропадского произвели арест членов правительства, хотя многие успели скрыться.

Скоропадский немедленно приступил к формированию своего правительства. Хотя должности были уже заранее распределены, но здесь сразу возникли недоразумения, и пришлось сглаживать трения.

Наибольшую активность проявили Б.А. Бутенко и А.А. Палтов. Об этих лицах приходится сказать несколько слов.

Б.А. Бутенко, инженер путей сообщения, но, очевидно, очень удачный, так как он назначается правителем дел Закавказских железных дорог. Эта должность сближает его с всесильным в то время в Тифлисе Петерсоном, почему, когда после смерти инженера Печковского освободилась вакансия начальника движения Юго-Западных железных дорог, то совершенно для всех неожиданно на эту ответственную должность, назначается никому не ведомый Бутенко.

Налаженный еще Клавдием Ивановичем Немешаевым железнодорожный аппарат Юго-Западных железных дорог и служба движения, организованная такими знатоками этого дела, каковыми были Макаров и Печковский, естественно, не мог сразу придти в расстройство от этого неудачного назначения. Этому отчасти способствовали и личные качества нового начальника движения: отличный семьянин, все время почти исключительно занятый заботами о своих детях, и зачастую долго рассказывавший о состоянии желудка у детей своим подчиненным, являвшимся к нему со служебными докладами, он — Бутенко, не мешал никому работать и бывал очень доволен, когда его оставляли в покое.

С сигарой в зубах он любил кейфовать в спокойном кресле служебного своего кабинета, и если мало осведомленное лицо начинало задавать ему какие-либо служебные вопросы, то на его полном лице являлось такое мучительное выражение, что его собеседник, испугавшись, думал, что Бутенко внезапно заболел.

Постепенно все привыкли к этому отсутствию начальника службы движения и в случае необходимости обращались к его помощникам, которые вершили дела почти совершенно самостоятельно и только о важных вопросах докладывали непосредственно начальнику дороги.

Совершенно другим был А.А. Палтов. Окончив блестяще высшее учебное заведение, он был оставлен при университете и затем молодым адъюнкт-профессором читал лекции в Казанском университете. Через некоторое незначительное время А.А. Палтов получил предложение в Петрограде на должность правителя дел министра путей сообщения.

Отлично образованный, воспитанный, говорящий совершенно свободно на всех европейских языках, женатый на красавице дочери управляющего императорскими дворцами и ко всему этому отличный работник, веселый компанейский собутыльник, А.А. Палтов стоял на широкой административно-железнодорожной дороге. Когда были образованы железнодорожные порайонные комитеты, то молодой камер-юнкер Палтов получает назначение в Варшаву председателем порайонного комитета.

Казалось, всем судьба наделила Палтова, одного ему только не дала — материальных средств, а между тем ему они были так сильно нужны. Он так любил широкую, шумную жизнь. Содержания правителя дел далеко не доставало для жизни в столице, приходилось искать работу на стороне. И вот скоро таковая подвернулась. В то время шла горячка железнодорожного строительства. Являлся огромный спрос на работников по составлению экономических записок по проектам новых дорог. Одна группа соискателей, знакомых А.А. Палтова, предложила ему, как приват-доценту экономических наук, составить за 10.000 рублей экономическую записку по их проекту. Палтов эту работу принял и записку составил. Но затем, когда уже проект был принят, то конкурирующая сторона, чей проект был отвергнут, сообщила, что другая — противная сторона, получила концессию, потому что ею был подкуплен правитель дел министра, который сумел провести проект в желательном направлении.

Как всегда в таких случаях бывает, сперва об этом говорили дамы, потом начали шушукаться завидующие положению Палтова сослуживцы, и наконец, когда А.А. Палтов был уже в Варшаве, то началось и формальное следствие. Прежде всего лишили Палтова придворного звания, а затем ему пришлось подать в отставку.

Во время войны Палтов состоял под следствием и только благодаря тому, что Кл. Ив. Немешаев, когда был назначен начальником Галицийских железных дорог, пригласил к себе помощником А.А. Палтова, то было испрошено Высочайшее повеление о непривлечении к суду Палтова до окончания войны.

После революции А.А. Палтов оказался в Киеве и искал себе занятий. Здесь он познакомился с Юго-Западниками и Б.А. Бутенко свел его с Скоропадским.

Для Скоропадского Палтов был редкая находка. Нельзя было днем с огнем отыскать подобного Палтову правителя дел. Влияние Палтова на Скоропадского было неограниченно, ни одной сколько-нибудь значительной бумаги Скоропадский не подписывал раньше, чем не посоветоваться с Палтовым. Все сношения с немцами вел Палтов от имени Гетмана. Работой Совета министров закулисно руководил Палтов. Вообще, вся умственная жизнь и деятельность Скоропадского централизована была в Палтове.

В политическом отношении Палтов в полном смысле мог быть причислен к категории беспартийных или вернее всепартийных. Он с одинаковым успехом говорил с украинцами, поддерживая их взгляды, соглашался с кадетами и монархистами, но всегда умел поставить вопрос таким образом, что приходилось присоединяться к его точке зрения.

Официально он получил должность товарища министра иностранных дел, но работал с гетманом, входя даже в самые мелочные детали его жизни, как например: составление меню обедов, содержание тостов, рассаживание гостей за столом и т. п.

Скоропадский знал, что Палтов находился под судом, но вместе с тем сознавал, что без Палтова ему обойтись нельзя.

Деятельность Военного министерства

В правительстве профессора Грушевского военным министром, после отказа от этой должности Петлюры, был назначен некий подполковник пограничной стражи Жуковский, который как человек совершенно неподготовленный к широкой организационной деятельности, да еще при том без налаженного аппарата, не мог обнять порученного ему дела. Как участник похищения банкира Доброго, он был арестован при падении правительства профессора Грушевского и предан суду.

Выбор военного министра представлял большую задачу для нового правителя. Но здесь случай натолкнул его на ген. Рагозу, который случайно явился к Скоропадскому и без долгих колебаний согласился принять эту ответственную должность.

По происхождению Рагоза из Малороссии, но его род никогда в ней не играл никакой выдающейся роли. Окончив Академию Генерального Штаба, он в конце 1914 года должен был быть уволен в отставку по закону о предельном возрасте для начальника дивизии и очень стремился получить корпус, что дало бы ему возможность еще на несколько лет оставаться на военной службе. Однако, как не аттестованный, он был лишен этой возможности. За несколько времени до своей отставки он женился на молодой вдове. Молодая женщина (по первому браку, жена штабс-капитана одного из полков дивизии, командуемой Рагозой) желала играть роль матери-командирши и совершенно завладела волей влюбленного в нее старика.

По характеру Рагоза был очень отзывчивым и добрым человеком. Он легко подчинялся чужому влиянию и не обладал ни организаторскими, ни политическими талантами.

Наружность имел очень представительную и Скоропадский говорил, что когда в его кабинет входил Рагоза для докладов, то ему невольно хотелось вскочить и вытянуться для военного приветствия. По какому-то непонятному недоразумению помощниками Рагозы остались оба помощника подполковника Жуковского — генерал Лигнау и подполковник Генерального штаба Сливинский.

Лигнау — офицер русского Генерального штаба, происходивший из Балтийских губерний, в душе ненавидевший все русское, в том числе и украинское. Служба его при Жуковском, а после падения Скоропадского его добровольный переход к большевикам в достаточной мере указывают на его крайнюю нечистоплотность в политическом отношении. Развития Лигнау был ниже среднего, очень упрямый и без всякой творческой инициативы. Вообще он принадлежал к одному из неудачнейших типов офицеров Генерального штаба выпусков новой академии времени Щербачева.

Совершенно другим был подполковник Генерального штаба Сливинский, также перешедший к Скоропадскому по наследству от предыдущего социал-революционного правительства.

Товарищи Сливинского по кадетскому корпусу и академии Генерального Штаба рассказывали о нем, что, будучи еще в корпусе, Слива (такова в то время была его фамилия) все время мечтал сделаться вторым Наполеоном, случайно немного на него похожий.

Корпус и Академию Сливинский кончил одним из первых. И весь отдавался военному делу; вне этого дела для него не было жизни. Как человек крайне честолюбивый, он записывается в социал-революционеры, как наиболее сильную партию Временного Правительства и затем, в качестве члена этой партии, легко получает назначение начальником Генерального Штаба в социал-революционном правительстве профессора Грушевского.

Небольшого роста, с лицом, действительно напоминавшим Наполеона, энергичный и любящий свое дело, а главное не видящий ничего другого и не верящий ни во что, кроме военной карьеры, он производил очень приятное и симпатичное впечатление.

Скоропадский вначале к нему относился очень подозрительно и даже несколько раз выражал желание его арестовать и выслать, но Сливинский нашел себе поддержку в начальнике штаба гетмана [в воспоминаниях Б.С. Стеллецкий пишет о себе в третьем лице. — А.П.], который, ознакомившись с деятельностью Сливинского, устроил так, что Сливинский получил самостоятельный доклад у Гетмана. Это обстоятельство совершенно не входило в планы Лигнау, но он не мог открыто противодействовать начальнику штаба гетмана и должен был примириться; Скоропадский же очень скоро начал симпатизировать молодому и энергичному начальнику Генерального Штаба.

Старец Рагоза в сущности в дела военного министерства не вмешивался, он даже не особенно часто посещал Совет Министров, где среди философствующих кадетов он чувствовал себя очень неудобно. За него все делали или Лигнау — по части военно-административной или Сливинский — по организационно-оперативной.

Лигнау заведывал личным составом ведомства, интендантурой, инженерами. Как работник, он был мелочный, тормозящий всякое начинание. Может быть, не отдавая себе отчет, а может быть и умышленно, он задерживал проведение в жизнь каждой реформы.

Более отрицательного типа, чем представлял Лигнау, трудно было себе представить.

Сливинский, несмотря на то, что чином был всего подполковником и что против него ополчились старшие офицеры Генерального Штаба, сумел подобрать рабочий состав своего управления. Среди его сотрудников можно было встретить некоторых, впоследствии подвизавшихся под флагом национализма у Деникина и Врангеля.

Немецкое (германское) командование назначило своего майора Генерального штаба для наблюдения за работой Сливинского, < неразборчиво >.

План Сливинского в общих чертах сводился к следующим положениям. По статистическим данным мирного времени на содержание армии каждое государство ассигновало определенную сумму из своего государственного бюджета. Сливинский взял ту же сумму из бюджета гетманской Украины и ее принял за нормальный расход на содержании армии.

Каждая губерния составляла корпусной округ, наподобие германской системы. Вначале организуются высшие управления армии и затем, постепенно, организация проводится до мелких объединений. Этот проект рассматривался в особой комиссии под непосредственным председательством гетмана и при участии генерал-квартирмейстера германского штаба.

Наиболее существенные возражения состояли в следующем: 1) Численность армии главным образом определяется вероятным противником. Кого же может иметь вероятным противником Украина? Для действия против Советской России эта армия мала, а для действий против Румынии или Крыма она чрезмерна велика.

2) Исчисление размера вооруженных сил по средним бюджетным нормам при современных условиях решение неправильное. Может статься, что все государственные ресурсы потребуется израсходовать на вооруженные силы, почему и организацию необходимо сделать гибкой, дабы они не особенно отягощали бюджет в период мира, но чтобы давали возможность легко перейти к широкому развитию вооруженных сил в случае войны.

3) Приступать к организации и внешних соединений также признано не рациональным, а более соответственным приступить к организации мелких единиц, постепенно их развивая в крупные.

Таким образом, из огромного плана формирования ничего не осталось и решено было выработать сперва новую систему набора, в основание которой положить, чтобы вся тягость воинской повинности легла бы почти исключительно на зажиточный сельский класс, как наиболее консервативный и политически устойчивый, затем обратить внимание на призыв офицерского кадра из лиц местного происхождения, на образование новых военных школ для офицеров и унтер-офицеров. Что же касается до обеспечения территории в настоящий переходный период, то принять решение формировать одну пехотную дивизию сердюков, набрав ее из молодых людей каждой волости по указанию хлеборобов, затем оставить на службе, главным образом на границе с Советской Россией; несколько полков из бывших австрийских и германских военнопленных, часть которых начала уже прибывать на территорию Украины. И, наконец, усилить развитие губерниальной и уездной стражи и пограничной стражи.

В Киеве же для непосредственной охраны правительства и гетмана сформировать две сотни гетманского конвоя (одна пешая, а другая конная), преимущественно из бывших офицеров и, кроме того, особый вольнонаемный отряд начальника штаба гетмана для действий против отдельных попыток большевиков поднять восстание в ближайшем районе к Киеву. Последний отряд должен был быть обильно снабжен пулеметами, блиндированными автомобилями и другими техническими средствами.

Сечевики правительства профессора Грушевского были расформированы, а из остатков офицерских организаций, действовавших против большевиков, был сформирован отдельный офицерский полк, который главным образом нес охрану министерств.

Полк был размещен в одной из казарм на Львовской улице, но со стороны военных властей не было к нему проявлено никакой заботы. Лица полка одеты были скверно, довольствие отпускалось крайне неаккуратно, внутреннего порядка в помещении не было никакого. Очень легко можно было опасаться, чтобы этот полк не обратился против самого же правительства. Полк решено было расформировать. Но Лигнау все время с этим медлил. Министр путей сообщений Б.А. Бутенко решил провести особую организацию охраны железной дорог. Во-первых, он вошел с проектом, чтобы железнодорожная полиция была бы подчинена исключительно министерству путей сообщения и не имела бы ничего общего с общей полицией. Во-вторых, по мысли того же просвещенного железнодорожника, в Киеве, в помещении бывших железнодорожных частей, сформирован был отдельный железнодорожный полк исключительно из украинских самостийных мастеровых. Этот полк, на самом деле представлявший самое опасное скопище социалистической железнодорожной молодежи, никем не управляемой и отрицающей всякую дисциплину, по мысли Б.А. Бутенко, предназначался для подавления железнодорожных забастовок и для успешного проведения в жизнь его проекта украинизации железной дороги.

Огромные тыловые запасы Юго-Западного и Румынского фронтов, сколько они не подвергались расхищениям, все-таки ко времени гетманства обеспечивали на долгое время содержание большой армии.

По мирному Брест-Литовскому договору, 2/3 из этих запасов должны были быть уступлены немцам, и кроме того Советское правительство предъявило к украинскому свое требование, чтобы часть этих запасов, которые неоспоримо были доставлены из внутренних российских губерний, были бы возвращены обратно.

Для учета этих запасов в каждой губернии была организована отдельная ликвидационная комиссия. Деятельность же всех комиссий объединялась отдельным центральным органом. Вначале этим учреждениям ведал один из братьев Кистяковских, а затем, когда определенно выяснилась его полная неспособность справиться с этой работой, был назначен Молов, болгарин, юрист по образованию.

В Одессе находилось отделение этого центрального органа, которое управлялось Гербелем.

Теперь, когда прошло уже много времени, когда не только ничего не осталось от этих запасов, но не осталось даже никаких письменных следов, не представляется возможным обвинять кого-либо, но, как очевидец, могу утверждать, что всякий, кто имел какую-либо, даже отдаленную возможность пользоваться этими запасами, это делал. Эти запасы расхищались легальным и нелегальными способами, грабились открыто, покупались и продавались самим правительством и вообще были одними из главных источников наживы чиновного элемента.

Рядом с этими государственными складами находились склады различных союзов городов и земств, которые все еще имели намерение продолжать свою «полезную» за чужой счет деятельность.

Ликвидация этого государственного имущества совершалась очень примитивно. Как, например, можно указать на один из наиболее привившихся на практике способов.

Заведующий каким-либо складом, например, кожи, продавал таковую за бесценок предприимчивому еврею, который обязывался, в течение нескольких ночей, кожу вывезти из склада и скрыть у себя. После очищения склада, тот же еврей обязывался симулировать ограбление склада. Начиналось следствие, но, т. к. полиции не существовало, а ловкий еврей умел умно организовать грабеж, то оставалось дело прекратить за ненахождением виновных. Но если бы даже в исключительных случаях следователь и начинал доходить до источника исчезновения, то товар уже оказывался далеко, а сам еврей проваливался сквозь землю.

Имели место поджоги, тогда когда была полная уверенность, что помещение успеет совершенно сгореть и не представится возможность установить, что сгорел не склад, а лишь пустой сарай.

Были и такие, которые чувствуя за собой силу, даже не прибегали к подобного рода сложным способам, а пользуясь удостоверениями, выданными Бутенко или Гутником, открыто вывозили грузы и направляли их преимущественно в Советскую Россию, где получали за них хорошую цену.

После ликвидации Юго-Западного и Румынского фронтов, где было сосредоточено около половины Российской армии и в том числе почти вся гвардия, на Украине оказалось огромное количество офицерского состава. Несколько тысяч погибли от рук большевиков, незначительная часть ушла на Дон к добровольцам, а остальная масса, оставаясь без дела и без средств к существованию, не знала, что ей предпринять.

Ни правительство Грушевского, ни гетманство не удовлетворяло офицерство, оно мечтало о другом и не хотело примириться с действительностью.

Положение их было действительно критическое. С каждым днем число этих офицеров увеличивалось прибытием из Советской России. Главным образом украинское правительство беспокоило то обстоятельство, что большинство этих офицеров соединялись в союзы, которые принимали явно оппозиционное отношение к правительственной власти. Проектировалось несколько мероприятий, как, например: высылка из пределов Украины всех офицеров, не пожелавших перейти в украинское подданство и не принесших присягу новой власти; или обращение офицеров в иностранных подданных. Но все эти проекты встречали к своему осуществлению препятствия, а главное — ни Лизогуб, ни Рагоза не принадлежали к числу лиц, которые могли бы принять решительные меры, а некоторые из министров, как, например, Воронович — явно сочувствовали офицерству.

Вот почему, когда генерал Ломновский и генерал Абрам Драгомиров начали агитировать в пользу Добровольческой армии, то правительство гетмана было этому даже радо, т. к. с переездом туда большинства оппозиционно настроенных офицеров — сам собой разрешался этот вопрос.

Наконец, в противовес Добровольческой армии, герцог Лейхтенбергский принял на себя роль организатора Южной армии.

Герцог Лейхтенбергский, полковой приятель генерала Скоропадского, жил в Киеве на Львовской улице в частной небольшой квартире и по-видимому сильно нуждался. Когда и как зародилась идея организации Южной армии — точно не известно, но в этом деле принимал участие какой-то доктор, тоже родственник Скоропадского. Через некоторое время на сцену выплыл какой-то адвокат, которому герцог Лейхтенбергский безгранично доверял и который заведывал денежными средствами, получая их не то от министра финансов, не то от немцев.

Вообще вся эта история с возникновением Южной армии была вопросом темным. Но в результате многие офицеры надели на рукава трехцветные треугольники и начали готовиться к походу. К этому же времени подоспевают события на севере, где начал формирование Северной армии генерал граф Келлер, но он скоро вернулся в Киев.

К концу августа подоспел первый выпуск офицеров ускоренных курсов в военных училищах. Вновь выпущенных офицеров Скоропадский накормил у себя обедом. Обед прошел с большим национальным подъемом. Говорилось много патриотических (украинских) речей, давалось много клятв, а в конце обеда была сфотографирована общая группа со Скоропадским.

Это само по себе неважное событие невольно вызвало мысль, что, как легко вызвать восторг и поклонение толпы, так же быстро эта же толпа в лучшем случае отворачивается от своего кумира, а иногда даже ведет его на крестные страдания.

К концу сентября стало более или менее выясняться, что немцы должны будут сократить свои гарнизоны, и что их войска должны отправиться на западный фронт. Вместе с тем большевики все более и более стали проявлять свою активную деятельность — стали учащаться случаи нападения на украинскую территорию целыми организованными частями, а в пределах Черниговского района, в районе к северу от Нежина, образовалась отдельная банда, все расширявшая район своих действий.

Пограничная стража, столь ревниво оберегаемая министром финансов Ржепецким, оказалась существующей лишь на бумаге, почему, в сущности граница с Советская Россией осталась открытой.

Для прикрытия ее были направлены части из бывших военнопленных, но они не оправдывали возлагаемых на них надежд и не проявляли патриотических чувств. Из дня в день эти части таяли, а находящиеся на фронте больше занимались грабежами, чем охраной.

Район действий для Южной армии предназначался в окрестностях Курска, а Северной — к северу от Гомеля, таким образом, пространство между Гомелем и Ворожбой оставалось открытым.

Вступать в открытую борьбу с Советской Россией не входило в планы Скоропадского, почему он решился принять соответствующий пакт: путем привлечения за деньги кавказских инородцев образовать отдельные иррегулярные конные и пешие войсковые части с первоначальной целью прикрытия границы. Постепенно усиливая укомплектованием и увеличением численности эти пограничные части, и обеспечив их в достаточной мере техническими средствами, внезапно перейти в решительное наступление по направлению к Брянску, объяснив это самовольным вторжением непокорных кавказских инородцев. После захвата территории Советской России, объявить в ней принудительную мобилизацию и организованной таким образом армией начать наступление на Москву. Главное командование этой армией предполагалось вручить Великому Князю Николаю Николаевичу, проживавшему в то время в Крыму. Украина должна была служить базой для снабжения этой армии.

Таким образом, должно было произойти так, что Украина лично не предпринимала никаких агрессивных шагов против Советской России, и в случае неуспеха во всем можно было обвинить непокорные кавказские контингенты. В случае же успеха, и если В. кн. Николай Николаевич достигнет Москвы, то он, очевидно, в благодарность за успехи не разрушит украинской самостоятельности, давшей ему возможность одержать победу над большевиками.

Этот план был разработан в деталях с сохранением абсолютной тайны, и затем передан Скоропадским для просмотру Сливинскому как начальнику Генерального Штаба — и вот здесь проявилось у непризнанного украинского Наполеона чувство зависти и ревности: как это у него из под самого носа исчезает возможность прославиться.

Но Сливинскому нечего было опасаться; не успел этот проект быть окончательно рассмотрен, как события внутри Украины заставили совершенно изменить первоначальные предположения. И вместо действий против большевиков только что зародившуюся организацию во главе с генералом князем Эрнстовым пришлось направить для защиты Киева от Петлюры.

Об этих событиях придется сказать впоследствии, а здесь лишь желательно подвести итог тем силам, которыми располагало военное ведомство Украины ко времени выступления Директории в Фастове во главе с Винниченко, Петлюрой и Макаренко.

В Киеве к октябрю месяцу находились сердюцкие дивизии, не вполне укомплектованные и снаряженные, 2 сотни конвоя гетмана, отряд около 800 человек, начальник штаба гетмана и различные команды и кадры, которые, по мысли Сливинского, должны были с волшебной быстротой из одного только чувства украинского патриотизма, вырасти в грозные боевые силы, но на самом же деле не давшие ничего.

Только теперь Скоропадскому стало ясно, что генерал Рагоза оказался не на своем месте. Пришлось его уволить. На его место никто не хотел идти, и вот явился молодой подполковник Генерального Штаба, также, как Сливинский, мечтавший о карьере Наполеона — [Гернгросс? — А.П.]. Однако события шли так быстро, что и этому Наполеону не было дано развернуться...

ЦГАВОУ Украины. Ф. 4547 (Генерал Стеллецкий).
Оп. 1. Спр. 1. Воспоминания генерала Стеллецкого.
Арк. 46—117. Рукопись