3. Типичность Крымскихъ татаръ

Въ жизни мусульманскихъ народовъ такъ много чего-то таинственнаго, поэтическаго и вызывающаго раздумье, что когда я впервые близко ознакомился съ ихъ соціальнымъ бытомъ, меня не удивляло болѣе невѣроятное газетное извѣстіе, что какой-то англійскій посланникъ въ Константинополѣ принялъ исламъ по убѣжденію¹.

Нѣтъ сомнѣнія, что убѣжденіе это не представляло никакой религіозной почвы, такъ какъ ученіе Корана само по себѣ не соотвѣтствуетъ идеямъ образованнаго европейца и вообще идетъ въ разрѣзъ съ разсудкомъ и что англичанинъ очаровался не религіозными традиціями, а чѣмъ-то другимъ, выработывавшимся вліяніемъ особенныхъ условій инстинктовъ лѣнивыхъ, но здравомыслящихъ поэтическихъ натуръ.

И въ самомъ дѣлѣ всмотритесь въ любаго турка или татарина, пережившаго порывы первой молодости, и вы изумитесь съ какимъ онъ достоинствомъ и равнодушіемъ проходитъ мимо богатыхъ и знатныхъ сановниковъ, передъ которыми бѣдные европейцы безъ всякой надобности унижаются. Чужое богатство и казавшееся съ вида благополучіе для него ничуть не интересно и нисколько не вліяетъ на томъ основаніи, что и онъ такой же смертный, какъ знатные люди и также какъ они пользуется прелестями открытаго для всѣхъ міра и не хуже ихъ насытится отъ куска хлѣба. Передъ нимъ великъ до безконечности только одинъ Аллахъ, обѣщавшій всѣмъ безъ различія великія милости за благочестивую жизнь на землѣ и этого Аллаха онъ носитъ постоянно въ умѣ и на языкѣ; вѣритъ что онъ слѣдитъ за всякимъ шагомъ правовѣрныхъ и восторгается ихъ добрыми мыслями и дѣлами. Все же остальное въ глазахъ мусульманина такія мелочи, которыя недостойны серьезнаго размышленія.

При такихъ выводахъ рѣдкій мусульманинъ подпадаетъ подъ гнетъ изнуряющихъ вліяній, далекъ понятія о самоубійствѣ и всегда почти счастливъ вѣрою въ предопредѣленіе и надеждами на райскія наслажденія.

Таковы мусульмане Крымскаго полуострова, къ которымъ я привыкъ съ дѣтства и которые всегда возбуждали во мнѣ теплое участіе не одними только нравственными достоинствами и правильнымъ взглядомъ на жизнь, но и такими практическими соображеніями, которыя свойственны людямъ, глубоко проникнутымъ цивилизаціею. Я любилъ ихъ счастливое настроеніе души, восхищался умѣренными желаніями, самоуваженіемъ, безропотностію и индиферентностію къ богатству, въ нихъ меня изумляло холодное отношеніе къ иллюзіямъ, инстинктивное чутье къ прекрасному и полнѣйшій скептицизмъ къ самымъ очевиднымъ завоеваніямъ науки.

Таковы почти татаре и въ другихъ мѣстностяхъ Россіи, общее число которыхъ нынѣ простираются до 10 милліоновъ. Всѣ они говорятъ однимъ болѣе или менѣе измѣняющимся нарѣчіемъ; всѣ придерживаются одному и тому же соціально-общественному строю и всѣ унаслѣдовали однѣ и тѣ же традиціи.

Сознавая ихъ значеніе въ нашей землѣ, мы какъ-то невольно скорбимъ, что этотъ честный и гостепріимный народъ остается между нами совершенно чужимъ, потому что мы во все время господства надъ нимъ не позаботились сблизиться и показать наши лучшія стороны, тогда какъ не постѣснялись выставить всѣ порочныя наклонности въ видѣ пьянства, проституціи, насилія, ругательствъ, грубаго обхожденія и естественно не только отталкивали отъ себя, но даже при всякомъ удобномъ случаѣ заставляли переселяться въ единовѣрную Турцію, гдѣ они находили болѣе благообразія и приличія.

Не зная ни русскаго языка, ни русской грамоты, эти люди не могутъ сознать ни нашихъ идей, ни общегосударственныхъ стремленій и съ каждымъ годомъ грубѣютъ въ умственномъ застоѣ.

Но взгляните напр. на одноплеменниковъ ихъ литовскихъ татаръ. Можно ли сказать, что они неспособны къ прогрессу и цивилизаціи: есть ли между ними такіе отсталые, какъ крымскіе или другихъ мѣстъ татаре? Тамъ татаре совершенно не похожи на мусульманъ всего міра.

Не доказываетъ ли это нашу полную неспособность вдохнуть въ иновѣрное племя своихъ идей и понятій?

Къ этому слѣдуетъ прибавить полнѣйшее равнодушіе къ понятію о благѣ ассимиляціи по отсутствію рукуводящаго способа, въ основѣ котораго лежалъ бы намекъ къ кровному или нравственному единенію, — единенію, составляющему, такъ сказать, силу государства въ единосиліи и единомысліи всѣхъ племенъ.

Между тѣмъ на дѣлѣ у насъ выходитъ иначе: вмѣсто того, чтобы научить иновѣрцевъ своему нарѣчію, мы при сближеніи съ ними подпадаемъ подъ ихъ вліяніе, перенимаемъ ихъ языкъ, одежду, обычаи и повѣрья.

Не то совершилось въ Литвѣ, гдѣ дозволено было татарамъ вступать въ брачный союзъ съ туземками безъ измѣненія религіи. Тамъ они давнимъ давно слились въ единый духъ и единую мысль съ господствующимъ племенемъ, забыли отечественный языкъ и сдѣлались настолько славянами, что для нихъ не существуетъ другой отечественной земли и другаго народа роднаго по убѣжденіямъ и близкаго по чувствамъ. И все это совершилось въ короткій срокъ не путемъ насилія, а путемъ умственнаго уровня и ознакомленія съ отечествомъ и его интересами. Если же эта мѣра теперь не годится, то дозвольте этимъ честнымъ мусульманамъ завести свои газеты и журналы, переобразуйте ихъ школы съ тѣмъ, чтобы въ нихъ преподавались науки, предоставьте въ пользу этихъ школъ ихъ вакуфы или мечетныя земли и вы увидите, что въ заглохшей націи этой явятся люди, которые раздвинутъ понятія единовѣрцевъ и заставятъ ихъ поклоняться уму и выводамъ науки, облагороживавшей человѣчество.

Желая представить передъ читателями образцы крымскихъ татаръ, мы попросимъ извиненія за тотъ способъ изложенія, который показался намъ болѣе удобнымъ для ознакомленія русскихъ съ народомъ, сто лѣтъ тому назадъ признавшимъ подданство Россіи, но до настоящаго времени не имѣвшимъ ничего общаго съ нами.

Глава первая. Ночлегъ у татарскихъ пастуховъ

Южно-бережскіе обитатели ежегодно направляются въ Бахчисарайскій успенскій монастырь на праздникъ, ко дню 15 августа. Поѣздка эта совершается верхомъ чрезъ Яйлынскій хребетъ и не смотря на то, что изнурительна, доставляетъ всѣмъ большое удовольствіе. Увлеченный разсказами красоты дороги чрезъ Яйлу, я рѣшился пригласить опытнаго проводника изъ татаръ и пустился въ дорогу. Мнѣ очень хотѣлось побывать на вершинѣ Яйлы въ минуты заката солнца и переночевать въ пастушьемъ кошѣ, чтобы болѣе познакомиться съ жизнью татарскихъ пастуховъ, о которыхъ я очень часто слыхалъ невѣроятные разсказы.

Было около 5 часовъ пополудни, когда мы, такъ сказать, выкарабкались изъ Мисхорскаго богаза и очутились на зеленой макушкѣ живописныхъ горъ. Татаринъ мой задумалъ было пасти лошадей, но я настоялъ ѣхать до ближайшаго коша чебановъ, и мы снова тронулись въ путь. Часъ спустя мы прибыли къ балаганамъ или, какъ называютъ татары, къ чалашамъ пастуховъ. Атаманъ или распорядитель коша привѣтствовалъ меня одною изъ тѣхъ выспренныхъ фразъ, которыми обыкновенно стараются отличить себя отъ бѣдняковъ зажиточные татары, и ввелъ въ жилище свое, заваленное сушеннымъ какачемъ (баранина), овчинами, бочками съ сыромъ и т. п. Пока мнѣ очистили мѣсто и прибыли полюбопытствовать свободные отъ занятій пастухи, вошелъ въ чалашъ и проводникъ мой Али. Не успѣлъ онъ произнести необходимый селямъ атаманъ поручилъ служителю подать кружку соленой воды.

— Это для чего? спросилъ я случайно.

— Для вашего проводника — отвѣчалъ хозяинъ. У насъ принято за правило и строго исполняется угощать разсоломъ всѣхъ тѣхъ, которые входятъ въ заведеніе наше съ вещью, не составляющею личной принадлежности вошедшаго; а вашъ слуга вошелъ къ намъ съ плетью въ рукахъ.

— Слышишь Али — сказалъ я — ты будешь наказанъ за нарушеніе правилъ коша. Бѣдный татаринъ мой началъ оправдываться тѣмъ, что забылъ, что готовъ помолиться Аллаху о благополучіи, но атаманъ отвѣчалъ, что если онъ уклонится отъ пріема соленаго напитка, имъ придется немедленно удалиться съ этого мѣста и, быть можетъ, потерять имущество свое. Послѣ этой фразы, произнесенной приличнымъ тономъ, чичероне мой не смѣлъ противорѣчить и вынужденъ былъ выпить нѣсколько глотковъ отвратительнаго настоя.

Событіе это послужило поводомъ къ разнообразнымъ насмѣшкамъ, остротамъ и чрезвычайно оригинальнымъ анекдотамъ. Всѣ смѣялись отъ души, какъ вдругъ раздался такой сильный громовой ударъ, что мы, въ предположеніи, что Яйла разорвалась, выбѣжали изъ балагана.

— Еще нѣсколько подобныхъ ударовъ — сказалъ атаманъ — и нашъ чалашъ разрушится; надо бы заговорить бурю.

— А развѣ это возможно? спросилъ я изъ простаго желанія выпытать его убѣжденіе.

— Конечно, и дѣлается двоякимъ способомъ: вопервыхъ, закапываютъ живаго вола, приговаривая, что онъ отдается въ жертву землѣ, требующей у Аллаха воды, для удовлетворенія жажды; если же и отъ этого не минуетъ гроза — необходимо закопать еще одного вола, но уже съ двумя хлѣбами, прикрѣпленными къ рогамъ.

— Грозу остановить не трудно, потому что этимъ занимаются всѣ колдуны; но счастливъ тотъ, кто можетъ собрать тучи и воспроизвести дождь въ то время, когда люди и животныя гибнутъ безъ воды — сказалъ Али.

— И на это есть средство — возразилъ атаманъ; — стоитъ только связать ноги черному волу и, бросивъ его въ грязное болото, уйти не оглядываясь назадъ. Животное это начнетъ ревѣть и умолять пророка о спасеніи. Милостивый же заступникъ нашъ, которому извѣстны желанія человѣка, не замедлитъ явиться на помощь и сейчасъ же польетъ дождь. Впрочемъ это средство богопротивно и къ нему слѣдуетъ прибѣгать въ крайности.

— Э, братъ, да ты знаешь много чудесъ — сказалъ проводникъ мой.

— Неужели ты по этому только можешь судить о познаніяхъ нашего атамана? — возразилъ одинъ изъ пастуховъ. А я вотъ ужъ десять лѣтъ живу съ нимъ и столько слышалъ отъ него, что право удивляюсь, какъ въ его небольшой головѣ могутъ помѣщаться такія важныя свѣдѣнія.

— Овцой ты пахнешь — отвѣчалъ ему другой пастухъ — развѣ у человѣка только одна голова служитъ складочнымъ мѣстомъ познаній, а животъ гдѣ ты дѣвалъ, или у нашего хозяина онъ малъ?

Замѣчаніе это, по видимому, польстило атаману и онъ, какъ-бы въ удостовѣреніе своихъ безконечныхъ познаній, объявилъ, что разскажетъ намъ очень интересное событіе, совершившееся съ прабабушкою его. Пастухи поспѣшили приблизиться къ ногамъ его и, какъ говорится у татаръ, открыли очи вниманія. Между тѣмъ, атаманъ медленно наложилъ трубку, откашлялся и послѣ минутнаго размышленія началъ такимъ образомъ:

— Прабабушка моя Эмине-тотай, на 17-мъ году жизни, внезапно была похищена изъ дома родителей какимъ-то джиномъ (духомъ) третьяго разряда, которые, какъ извѣстно, очень немногимъ отличаются отъ людей, подобныхъ намъ. Джины эти не могутъ назваться людьми только потому, что летаютъ и при надобности остаются невидимками; во всемъ же остальномъ нисколько не рознятся отъ насъ. Самымъ важнѣйшимъ порокомъ въ ихъ жизни считается то, что они по цѣлымъ ночамъ порхаютъ надъ нами и нарушаютъ цѣломудріе наше и нашихъ женъ. Говорятъ, что Аллахъ наказалъ ихъ тѣмъ, что они никогда не могутъ встрѣчаться съ своими женщинами, такъ точно какъ и женщины ихъ рода съ ними. Вотъ вслѣдствіе этого, томимые нашими пороками, они ищутъ удовольствій на землѣ. Нѣкоторые изъ разумныхъ стариковъ увѣряютъ, что существованіе такихъ джиновъ полезно для насъ на томъ основаніи, что они не чувствительнымъ образомъ уничтожаютъ у насъ и у нашихъ женъ тѣ грѣховныя наклонности, которыя доставляютъ намъ пріятную нѣгу. Не будь этихъ духовъ — говорятъ они — люди никогда не разлучилась бы съ сладостнымъ ложемъ. Съ этимъ мнѣніемъ и я отчасти согласенъ, потому что частенько, при пробужденіи, чувствую такое изнеможеніе, что готовъ отвернуться отъ всѣхъ удовольствій міра.

— Неужели есть такіе духи? спросилъ наивнымъ тономъ одинъ изъ чебановъ и, немного подумавъ, прибавилъ: вотъ теперь только я понимаю, какимъ образомъ могла зачать мать моя не имѣя мужа!..

— Теперь вы узнали, о какихъ духахъ я вамъ говорю — продолжалъ атаманъ. Вотъ именно одинъ изъ подобныхъ джиновъ, не имѣя права прикасаться къ женщинамъ своего рода, придумалъ похитить Эмине и перевѣнчаться съ нею. Преданіе говоритъ, что все наше семейство въ этотъ вечеръ сидѣло предъ очагомъ и слушало чтеніе изъ Корана. Вдругъ въ комнатѣ послышался непріятный запахъ и, вслѣдъ затѣмъ, всѣ присутствующіе лишились зрѣнія. Когда же запахъ исчезъ и прародители мои прозрѣли — въ комнатѣ не оказалось Эмине. Всѣ поиски оказались напрасными, даже телялы (глашатаи) ничего не могли открыть. Наконецъ, одинъ изъ мудрѣйшихъ въ то время колдуновъ объяснилъ, что Эмине-тотай похищена духомъ третьяго разряда и перенесена въ подземное царство перваго яруса, гдѣ какъ извѣстно, обитаютъ чудовищные люди, именуемые Арутненъ. Эти люди отличаются отъ насъ способностію видѣть, не имѣя глазъ, и принимать пищу, не имѣя рта; обитаютъ же они подъ нами, не дальше какъ на 40 верстъ.

— Какимъ же образомъ они принимаютъ пищу — спросилъ Али — если не имѣютъ рта?

— Животы ихъ имѣютъ крышки, и когда голодъ начинаетъ ихъ безпокоить, они приподымаютъ ихъ и вкладываютъ во внутренность свою столько кушанья, сколько вмѣщается.

— Это очень удобно. Право, и я предпочелъ бы имѣть животъ съ крышкою — замѣтилъ одинъ изъ пастуховъ.

— Ну, что же сдѣлалъ этотъ джинъ съ Эмине? спросилъ я.

— Проживши съ нею около недѣли въ этомъ мрачномъ царствѣ — продолжалъ атаманъ — онъ сжалился надъ прабабушкою моею и перенесъ ее въ болѣе отрадный міръ, т. е. во второй ярусъ подземныхъ царствъ, гдѣ обитаютъ люди подъ названіемъ Мураветъ. Тамъ, воздвигнувъ себѣ золотой дворецъ, онъ день и ночь любовался ея красотой.

— Однако ты намъ не объяснилъ — прервалъ любопытный Али — чѣмъ отличаются Мураветы отъ насъ?

— Тѣмъ, братъ мой, что мужской полъ обладаетъ тремя животами. Странные эти люди! Возьмемъ напр. мущину: когда онъ молчитъ, одна изъ головъ его поетъ такимъ очаровательнымъ голосомъ, что душа радуется; когда же вторая дремлетъ, то третья разсказываетъ восхитительныя сказки... Женщины втораго яруса подземныхъ царствъ — продолжалъ атаманъ — совершенно иначе созданы Аллахомъ сравнительно съ нашими. Я вамъ уже говорилъ, что онѣ обладаютъ тремя животами, расположенными вертикально. Изъ нихъ, верхній заключаетъ въ себѣ все то, что имѣемъ мы; второй исключительно предназначенъ для отрадныхъ ощущеній. Этотъ животъ такъ великъ, что можетъ вмѣстить въ себя нѣсколько человѣкъ, равныхъ нашему росту; что же касается послѣдняго, то онъ переполненъ различнаго рода музыкальными инструментами, которые приводятся въ движеніе по желанію хозяйки.

— Какъ это хорошо — снова вмѣшался Али — когда-бъ и мнѣ побывать въ средѣ подобныхъ женщинъ.

— И странно — продолжалъ атаманъ — что эти женщины не рожаютъ сами, а ихъ мужья. Вотъ среди подобныхъ существъ прожила моя прабабушка съ духомъ третьяго разряда цѣлый мѣсяцъ.

— Что же стало съ нею потомъ? спросилъ я.

— Она снова внезапно была перенесена въ родительскій домъ, потому что султанъ этого дерзкаго духа, узнавъ о похищеніи чужестранки, погрозилъ ему наказаніемъ по пяткамъ.

— И этимъ все окончилось?

— Охъ, нѣтъ! злой духъ не покидалъ ее до тѣхъ поръ, пока она не умерла отъ горя.

Атаманъ представился печальнымъ; но минуту спустя протянулъ руку къ висѣвшему около него сазу (балалайкѣ) и запѣлъ монотоннымъ голосомъ:

«Мостъ уже моста, но всѣ они людямъ служатъ, а между этими дѣвицами нѣтъ ни одной любящей меня. На айвовой вѣткѣ ты ищешь не бывалаго плода; подумай же получше, что ты хорошая пара для меня и т. д. Покончивши эту пѣсню атаманъ замолкъ и повѣсилъ свой сазъ на мѣсто.

— Ну, Меметь — сказалъ онъ, обращаясь къ одному изъ пастуховъ — теперь очередь твоя спѣть намъ что-нибудь.

Пастухъ немедленно исполнилъ приказаніе, распорядителя коша и пропѣлъ нѣсколько пѣсенъ изъ Ашихъ-гарина². Когда онъ окончилъ, атаманъ, ударивъ его по плечу, сказалъ:

— За доставленное мнѣ сегодня удовольствіе я подарю тебѣ одного изъ тѣхъ барановъ моихъ, которые носятъ курдюкъ на подставленной повозочкѣ³.

— Спасибо тебѣ за щедрость, но я не желаю имѣть такой овцы, потому что она требуетъ много заботъ.

— Чего же ты желаешь взамѣнъ?

— Ужъ если ты непремѣнно желаешь отблагодарить меня, такъ позволь проѣздиться на твоемъ конѣ по улицамъ Бахчисарая: пусть городскія дѣвицы полюбуются мною.

— Ты требудешь почти невозможнаго; впрочемъ, я готовъ исполнить твое желаніе.

— Напрасно ты это дѣлаешь — замѣтилъ мой сосѣдъ — или ты забылъ пословицу, что пастухъ, сѣвши на лошадь, забываетъ и про жену свою.

Однако атаманъ не измѣнилъ обѣщанія. Это до того обрадовало молодаго пастуха, что онъ схватилъ волынку и, выбѣжавъ на дворъ, началъ играть любимый чебанскій танецъ. Пастухи сначала подсмѣивались надъ восторгомъ сотоварища, но вскорѣ начали слѣдовать ему. И вотъ, внезапно на полянѣ, высокоподнятой къ небу, составилась веселая пляска. Признаться, я съ удовольствіемъ слѣдилъ за каждымъ прыжкомъ этихъ особенныхъ людей, совѣсть которыхъ почиваетъ не пробуднымъ сномъ, и въ самомъ дѣлѣ, чего имъ не достаетъ? Они сыты и здоровы, не думаютъ о будущности, вѣрятъ въ чудеса и райскія блага; ихъ не сокрушаетъ зависть, они не нуждаются въ почестяхъ и не жаждутъ богатства. Только иногда буйная кровь волнуетъ ихъ крѣпкіе нервы, въ душу вползаетъ отрадная мысль завладѣть молодою женщиною, этимъ, по ихъ мнѣнію, вѣнцомъ всѣхъ земныхъ наслажденій мущины.

Бесѣдуя съ однимъ изъ неучавствовавшихъ въ пляскѣ, я узналъ, что каждый кошъ имѣетъ своего рода наслѣдственныя правила, которыя съ возможною строгостію соблюдаются. Такъ напримѣръ всѣ гости и пастухи обязаны уважать атамана и оказывать ему всевозможные знаки почтенія. Никто не смѣетъ сѣсть на то мѣсто, которое служитъ постояннымъ сѣдалищемъ его. Никто не долженъ подъѣзжать къ кошу на лошади, а непременно спѣшиться за 30-ть шаговъ; что даже хозяинъ отары не иначе вступаетъ въ резиденцію атамана, какъ поднявъ правую руку ко лбу и ожидая, пока распорядитель самъ не укажетъ ему мѣста, на которое онъ можетъ сѣсть. Не менѣе позорнымъ окажется, если хозяинъ осмѣлится прикоснуться къ какой либо вещи въ кошѣ или потребовать пищи съ цѣлью показать себя имѣющимъ на это право. Ко всему этому прибавьте неограниченную власть его надъ подчиненными пастухами, не превосходящую однако извѣстныхъ предѣловъ, и вы вполнѣ узнаете, что такое атаманъ въ кошарѣ.

А случается такъ — спросилъ я — чтобы онъ наказывалъ чёбановъ?

— Очень часто — отвѣчалъ пастухъ — но только у насъ не принято телѣсное наказаніе, а замѣняется чѣмъ-нибудь другимъ, болѣе непріятнымъ. Такъ напримѣръ, если готовъ обѣдъ, атаманъ выходитъ и одинъ только разъ пригласитъ къ столу; не явившіеся въ ту же минуту ничего не получаютъ потомъ, за исключеніемъ костей, которые обязаны осмотрѣть, облизать и распредѣлить между собаками.

— Ну, а въ случаѣ недосмотра овецъ?

— Недосмотръ главнѣйшимъ образомъ у насъ происходитъ отъ несвоевременнаго усыпленія утомившагося пастуха. Атаманъ нашъ за это не бранитъ виновнаго, но однажды навсегда постановилъ слѣдующее правило: выбрать самую жирную овцу и, связавъ ей ноги, положить передъ глазами заснувшаго и немедленно угнать впередъ остальныхъ барановъ.

— Что же изъ этого выйдетъ?

— А то, что пробудившійся обязанъ будетъ по неволѣ нести эту овцу на плечахъ своихъ до тѣхъ поръ, пока найдетъ отару, потому что одна овца никогда не пойдетъ по тому направленію, по которому стали бы ее гнать.

Было около 8 часовъ, когда атаманъ пригласилъ меня къ ужину, который состоялъ изъ свѣжаго сыра, пирожковъ, жареныхъ на бараньемъ салѣ, и какача. Садясь за круглый столикъ я какъ-то случайно взглянулъ на распорядителя коша и замѣтилъ въ глазахъ его слезы. «Что это съ тобою, ты плачешь?» спросилъ я.

— У него сердце мягче смолы и воска — отвѣчалъ прислуживавшій у стола.

— Эхъ, ага, (господинъ) — заговорилъ атаманъ — если ты выслушаешъ меня терпѣливо, ты узнаешь отчего я сдѣлался такимъ чувствительнымъ человѣкомъ. Надо тебѣ знать, что родители мои, да возрадуется ихъ духъ, оставили мнѣ много земли и денегъ и что я въ молодыхъ лѣтахъ жилъ получше всѣхъ крымскихъ мурзъ. Такъ, напримѣръ, на ароматныя щербеты и пріятныя нарденки⁴ я смотрѣлъ какъ на обыкновенную воду на сладкій кофе какъ на обыкновенное питье, необходимое ежечасно, на жирный пилафъ съ слоеными лепешками, какъ на этотъ какачь; но теперь... эхъ, эхъ!... Не слышать уже сосѣдямъ моимъ веселыхъ звуковъ скрипокъ и кларнета и разгульныхъ пѣсень молодыхъ джигитовъ. Все сгорѣло и потухло! чтожъ дѣлать, — такъ вѣрно суждено мнѣ было еще въ утробѣ матери... Съ того времени, какъ не стало у меня ни золота, ни серебра, люди, которыхъ я считалъ друзьями, забыли про мои щедроты. Такова судьба всѣхъ, промотавшихся и поэтому я, боясь согрѣшить предъ Аллахомъ, не смѣю обвинять ихъ и навѣрно не сдѣлаю этого, пока колючка жизни моей не засохнетъ. Число преданныхъ мнѣ людей въ настоящее время не велико. Всѣ они женскаго пола и проживаютъ на мой счетъ. Между ними одна только Момине, дочь кормилицы моей, по молодости и красотѣ достойна быть включенною въ сказку моей жизни. Эта теплокровная дѣвочка осталась круглою сиротою на моихъ рукахъ и я забочусь о ней, какъ родной отецъ. Теперь ей совершилось 12 лѣтъ. Это кажется немного, однако формы ея тѣла такъ хорошо развиты, что чрезъ годъ она навѣрно не откажется отъ супружескаго блага. Этотъ годъ я ожидаю безъ терпѣнія, потому что давно порѣшилъ не разставаться съ нею. Да это рѣшено: я женюсь на ней. Семейная жизнь великое наслажденіе для мущины. То-ли дѣло, когда видишь около себя существо, которое угождаетъ прихотямъ твоимъ, плачетъ и радуется отъ ласки твоей; то-ли дѣло, когда сознаешь себя отцомъ прекраснаго сына, ползающаго по войлоку и радостно бьющаго ручками, когда съ улыбкою скажешь ему: агу, агу, дитя мое!... Да, много удовольствій представляетъ семейная жизнь, но я, да проститъ мнѣ Аллахъ мой ропотъ, не изъ числа тѣхъ мужей, которые съ кейфомъ наслаждались ею, не смотря даже на то, что трижды былъ женатъ. Мои жены вмѣсто того, чтобы вливать въ душу мою розовый бальзамъ, подкуривали ее сѣрою. Но все таки мнѣ одну изъ нихъ жаль и именно первую, на которой я женился нѣсколькими мѣсяцами раньше двухъ послѣднихъ. Воспоминаніе о ней иногда сладко печалитъ мое сердце; но плачу я, какъ маленькое дитя, когда памяти моей живо представляется комната, въ которую я впервые вошелъ законнымъ мужемъ ея и, пригнувшись предъ нею на колѣна, началъ раздѣвать ее. Э, какъ она мучила меня въ тотъ вечеръ! только, что растегну на одномъ рукавѣ кафтана длинный рядъ пуговокъ и перейду къ другому, она, улыбаясь, проситъ меня принести ей кружку холодной воды, подъ предлогомъ утолить жажду. Пока сходишь, а она, шалунья, успѣетъ снова застегнуть всѣ пуговочки. Нечего дѣлать опять начинаешь тоже самое и просишь и умоляешь ее быть покорною къ предназначенному судьбою; между тѣмъ какъ только перенесешь руки къ другой части одежды, ей снова захочется чего нибудь. Такимъ образомъ, она игралась моими страданіями до тѣхъ поръ, пока не пропѣли первые пѣтухи и пока я не обѣщалъ накупить ей различныхъ подарковъ⁵; или, бывало, не видя меня нѣсколько дней, она бросается ко мнѣ на шею съ крупными слезами и кричитъ: ай юзюмъ⁶, гдѣ это ты пропадаетъ, тебя вѣрно ласкаютъ зловредныя женщины, чтобы разлучить со мною? и отъ ревности она бьется головою объ стѣны, какъ бѣсноватая. Ужъ чего я не дѣлалъ, чтобы отъучить ее отъ этихъ убійственныхъ наклонностей — ничего не помогало. Тогда нѣкоторые изъ добродѣтельныхъ людей, да прозвенятъ ихъ уши, видя мои страданія, посовѣтовали мнѣ, какъ бы на зло ей, жениться еще на одной дѣвушкѣ. Я, признаться, обрадовался такому, какъ казалось разумному совѣту и женился на двухъ, думая, что она по необходимости измѣнитъ свой несчастный характеръ; но, ахъ, сладкая сердцу не выдержала и погибла отъ горячки ревности такъ-же внезапно, какъ цвѣтокъ, брошенный на жгучій песокъ Арабистана. Вторая жена моя умерла отъ съумашествія; чтоже касается послѣдней, то я съ нею первую недѣлю пожилъ какъ въ раю; но на вторую она начала требовать развода. Я ужаснулся этой мысли, но увы, все было напрасно: она созналась мнѣ, что любитъ другаго мущпну и что если я добровольно не дамъ ей свободы, то она осквернитъ мой бракъ. Нечего дѣлать — я вынужденъ былъ покориться моей судьбѣ безропотно, но съ того времени утратилъ вѣру въ блаженство съ женщинами и переселился въ степи и горы, въ ожиданіи пока достигнетъ совѣршеннолѣтія та, которая будетъ любить меня, какъ отца и дорожить, какъ мужемъ. Теперь, я думаю, вы постигли отчего я сдѣлался такимъ мягкосердечнымъ человѣкомъ.

Атаманъ замолкъ и облокотившись на руку предался размышленію. Такъ прошло нѣсколько минутъ, но вдругъ всеобщее молчаніе, клонившее насъ ко сну, прервано было лаемъ собакъ, которыя бросились по направленію къ лѣсу, а минуту спустя послышался отчаянный крикъ женщины. Пастухи немедленно выбѣжали на помощь и вскорѣ возвратились съ русскою женщиной, очень полною тѣломъ, но съ безобразнымъ лицомъ. Бѣдняга ѣхала съ мужемъ верхами, когда напали на нихъ собаки и заставили лошадей ихъ разбѣжаться въ различныя стороны. Неожиданность нападенія заставила ее потерять равновѣсіе и выпасть изъ сѣдла. Къ счастію, въ этотъ моментъ подоспѣли пастухи и дѣло обошлось безъ дурныхъ послѣдствій. Когда я передалъ атаману, что надобно послать кого-нибудь поискать ея мужа, онъ взглянулъ на меня съ неудовольствіемъ и вмѣсто отвѣта началъ восхвалять наружность и полноту случайной гостьи.

— Эхъ, какъ грустно, что я не знаю по русски, замѣтилъ онъ, а съ такими женщинами великое наслажденіе бесѣдовать. Впрочемъ, если онѣ разумны и дальновидны, онѣ постигнутъ сами, кто ими восхищается. Потрудитесь пожалуйста перевести ей сказанное мною.

Я отвѣчалъ, что у насъ не принято говорить подобныхъ фразъ. — Какъ, неужели вы на женщинъ смотрите иначе, чѣмъ слѣдуетъ? Вѣдь женщина ничто иное, какъ созданіе, предназначенное для работы нашей, и если она рѣшается войти въ общество мущинъ, то естественно, что мущина долженъ исполнять обязанность, возложенную на него Аллахомъ. Вамъ, я думаю извѣстна наша старинная пословица: «какъ бы мущина не былъ красивъ, ему не станетъ кланяться женщина». Это означаетъ, что нашему брату всегда первому приходится дѣйствовать: такова ужъ судьба — и горе намъ, если мы вздумаемъ ослушаться законовъ Творца міра.

— Такъ ты не желаешь послать поискать ея мужа? спросилъ я.

— Признаться откровенно, не хотѣлось бы, но если вы этого требуете, — я исполню; и онъ отдалъ приказаніе одному изъ пастуховъ отправиться въ поиски.

Нѣсколько минутъ спустя въ чалашъ нашъ приведенъ былъ разлученный съ супругою мужъ, который оказался веселаго нрава и чрезвычайно понравился атаману. У гостя нашелся цѣлый штофъ водки и они принялись распивать его. Говоря правду, мнѣ очень не понравилось, что у распорядителя отары закружилась голова и что онъ не спускаетъ страстныхъ глазъ съ женщины, которая безцеремонно легла и заснула богатырскимъ сномъ. Но какъ поступить: ночь была темна, а проводникъ мой ушелъ пасти лошадей. Нечего дѣлать, надо было покориться обстоятельствамъ. Я удалился въ углубленіе балагана и прилегъ, но далъ себѣ слово не спать. Прошло еще нѣсколько минутъ, пока водка окончательно была выпита. Атаманъ кое-какъ уложилъ мужичка, но самъ по видимому не думалъ спать. Я видѣлъ, что онъ безпрестанно прислушивался къ дыханію спящей женщины и потомъ выставилъ уши свои по направленію къ намъ. Затѣмъ, вообразивъ что я сплю, довольно быстро началъ тушить тлѣющій въ очагѣ огонь. Послѣ этого онъ раздѣлся и преспокойно легъ спать. Прошло нѣсколько минутъ въ гробовомъ молчаніи, и я, увѣренный, что опьянѣвшій атаманъ заснулъ, также предался покою. Часъ или два спустя я былъ пробужденъ какими-то неясными звуками. Протеревъ глаза, я двинулся впередъ какъ-то безсознательно, и каково было мое изумленіе, когда я увидѣлъ отчаянную борьбу между нашей гостьей и атаманомъ.

Попятно, что присутствіе мое прекратило все. Женщина начала жаловаться на атамана, а этотъ послѣдній на нее. Не желая выводить исторіи, которая могла бы кончиться печальною катастрофою для насъ, я увѣрилъ гостью, что распорядитель коша, ложась спать, былъ пьянъ и что онъ не имѣлъ никакихъ дурныхъ намѣреній. Ему же посовѣтывалъ никогда не приближаться къ спящимъ русскимъ женщинамъ, иначе онѣ, принимая подобныхъ людей за разбойниковъ, убиваютъ ихъ, не подвергаясь отвѣтственности. Къ удовольствію моему враждебныя стороны прекратили шумъ и атаманъ по требованію моему развелъ на очагѣ огонь. Послѣ этого онъ вышелъ изъ балагана и не возвращался до той поры, пока намъ не приведены были лошади. Прощаясь съ нимъ, я подозвалъ его въ сторону и замѣтилъ, что онъ принадлежитъ къ разряду опасныхъ людей.

— Нѣтъ, ага, я самый добрый человѣкъ, но ужъ такъ созданъ, что на полную женщину не могу смотрѣть равнодушно. Признаться тебѣ откровенно, я не имѣлъ въ мысляхъ ничего дурнаго противъ этой женщины; мнѣ хотѣлось только подержать ея руки въ своихъ и подышать ея дыханіемъ.

Я пришпорилъ коня и поскакалъ по зеленымъ равнинамъ и холмамъ Яйлы, но долго, долго, изъ памяти моей не выходилъ образъ пожилаго атамана, который рисковалъ честью въ полномъ сознаніи, что женщина создана для наслажденій мущины и что мущинѣ предоставляется полное право распоряжаться ею по своему разумѣнію.

Какая наивная выходка — думалъ я — какое дѣтское убѣжденіе въ такой серіозный возрастъ? Неужели ему неизвѣстно какъ строго относятся наши законы къ подобнаго рода шалостямъ въ необитаемыхъ пустыняхъ? Нѣтъ, онъ навѣрно знаетъ, что многіе изъ единоплеменниковъ его горько поплатились за подобныя выходки, но онъ считаетъ въ глубинѣ души, что ихъ погубили изъ зависти, наперекоръ предопредѣленію, что женщина, свободно разъѣзжающая и рѣшившаяся ночевать въ обществѣ мущинъ, настолько уже преступила заповѣдь Божію, что не смѣетъ надѣяться на милости и покровительство небесныхъ силъ; что она не должна имѣть своей воли, а обязана считать себя счастливою, если удостоится благосклоннаго взгляда мусульманина, которому со дня рожденія приготовлено почетное мѣсто въ раю, охраняемое безподобными гуріями, безъ терпѣнія ожидающими радостной минуты появленія хозяина.

«Неужели не пойметъ гяурка всѣхъ этихъ великихъ преимуществъ? Неужели она сама не въ состояніи сообразить, что правовѣрному предназначено господствовать надъ всѣми другими націями по приказанію послѣдняго великаго пророка?

Такія мысли безъ сомнѣнія вращались въ головѣ атамана. Мысли эти врождены и остальнымъ татарамъ Крыма, но не потому, что они властолюбивы отъ природы, а потому, что такъ понимаютъ свое религіозное первенство и вѣроятно не разстанутся съ этимъ, къ сожалѣнію вреднымъ убѣжденіемъ, до того времени, пока свѣтъ науки не проникнетъ въ ихъ заплѣсневшіе мозги.

— Какимъ тебѣ показался атаманъ коша? спросилъ я у Алія.

— Да какъ-бы вамъ сказать, ага: всѣ эти люди, которые живутъ между овцами, рѣзко отличаются отъ другихъ. У нихъ какъ-то странно дѣйствуетъ языкъ и это вѣроятно отъ постояннаго употребленія молочнаго. Не напрасно-же говорятъ старыя женщины, что тѣ дѣти, которыя долго кормятся материнскимъ молокомъ, глупѣютъ, какъ бараны. Вотъ еслибъ этого атамана кормила мать нѣжною баламукою⁷, онъ навѣрно не позволилъ бы насмѣяться надо мною въ вашемъ присутствіи. Положимъ, что дѣйствительно въ коши не принято входить съ лишними предметами, но на такія глупости давно уже не обращаютъ серіознаго вниманія разумные люди. Конечно пастушеская жизнь счастливѣе и лучше всякой другой жизни, но мнѣ не нравится то, что они чрезвычайно зазнаются и считаютъ насъ какими-то жалкими людьми въ сравненіи съ собою. Точно какъ будто тѣ, которые ежедневно ѣдятъ мясо и сыръ, имѣютъ право считать себя выше другихъ.

— Я ничего подобнаго не замѣтилъ и мнѣ кажется, что ты ошибаешься.

— Въ присутствіи христіанъ атаманы совершенно иначе держатъ себя, но когда мы являемся къ нимъ по дѣламъ или проѣздомъ, то эти люди превращаются въ какихъ-то эфендіевъ и придаютъ власти своей такое значеніе, какого не добивается даже муфтій между мазинами. Я конечно не отвергаю ихъ великихъ познаній въ сбереженіи и распредѣленіи ввѣренныхъ имъ сотнями и тысячами овецъ, не смотря на безграмотность свою, но какая намъ надобность до всего этого? Ты, братъ, господствуй надъ твоими овцами какъ знаешь, рѣжь ихъ сколько душѣ твоей угодно, но помни, что учтивое обращеніе и гостепріимство только и отличаютъ мусульманина отъ другихъ народовъ. Впрочемъ всего этого и не слѣдуетъ требовать отъ людей, которые живутъ вдали отъ мечетей и не имѣютъ никакого понятія о заповѣдяхъ Божьихъ. Надо думать, что, выработавъ себѣ свой взглядъ на жизнь, они воображаютъ, что всѣ слабѣе ихъ въ умственномъ отношеніи. Мнѣ не разъ приходилось говорить имъ на это извѣстную нашу пословицу: кто не пробовалъ чужаго кулака, тотъ имѣетъ полное право считать свой кулачекъ смертельнымъ для другихъ; но все напрасно: они попрежиему считаютъ себя и сильнѣе и умнѣе въ сравненіи съ живущими въ городахъ и деревняхъ.

Тѣмъ временемъ мы приблизились къ спуску и должны были позаботиться укрыться подъ скалами, потому что небо покрылось густыми мрачными облаками, предвѣщающими дождь и бурю. Предсказаніе проводника сбылось въ точности и мнѣ, прожившему въ горной части Крыма болѣе 10 лѣтъ, впервые удалось увидѣть такую ужасную и вмѣстѣ съ тѣмъ божественную картину, быстро наброшенную прихотью природы на безпредѣльномъ голубомъ небѣ.

Хороша и безподобна ты южная окраина Тавриды, когда ни единое облачко не омрачитъ твоего лазурнаго чела, но страшна ты, когда раскинешь по этому своду черныя, какъ смоль кудри, когда моргнешь огненными струями, когда голосъ твой раздастся громовыми перекатами въ горахъ, когда вѣковыя деревья начнутъ гнуться и стонать отъ порывовъ дыханія твоей природы и когда зеркальная поверхность Чернаго моря вдругъ взъерошится, застонетъ и начнетъ вторить твоему грозному виду! Въ эти минуты все ничтожно передъ твоимъ всесильнымъ могуществомъ, все съ трепетомъ внимаетъ твоему величественному разгулу и невольно за всякимъ оглушительнымъ ударомъ грома подымается смиренная рука къ крестному знаменію.

Я пріѣхалъ въ Бахчисарай передъ вечеромъ и сейчасъ же отправился въ нанятую другомъ моимъ для себя квартиру, отстроенную въ восточномъ вкусѣ. Крошечный домикъ этотъ былъ расположенъ на возвышенномъ мѣстѣ, и изъ оконъ его виднѣлся весь городъ. Хозяева мои были старые люди, считавшіе себя потомками древнихъ крымскихъ грековъ, хотя въ наружности не представлявшіе ничего греческаго. Утративъ свой національный языкъ, они не только говорили между собою по татарски, но даже и молились на этомъ языкѣ довольно удачно переведенными съ греческаго молитвами. Познакомившись съ ними поближе, я однажды вечеромъ началъ распрашивать барбу-Янаки объ ихъ житьѣ.

— Эхъ, — говорилъ онъ, теперешняя жизнь наша представляетъ мало отраднаго въ сравненіи съ минувшимъ. Давно уже нѣтъ на свѣтѣ тѣхъ славныхъ мурзъ и беевъ, которые съ утра до глубокой ночи пировали со мною и которымъ я своеручно жарилъ поросятъ. И какъ они любили этихъ животныхъ, проклятыхъ ихъ пророкомъ!.. Да, славное было время въ моей молодости! Тогда всѣ христіане были привязаны другъ къ другу и всѣмъ достояніемъ своимъ дѣлились по братски. Куда не войдешь бывало, все твое: ѣшь, пей и наслаждайся по желанію, а теперь попробуй-ка заглянуть въ домъ богатаго человѣка, онъ даже не посадитъ тебя, изъ боязни, чтобы не потребовали отъ него какого нибудь одолженія.

Нѣсколько дней спустя барба-Янаки, узнавъ, что я интересуюсь событіями изъ временъ владычества въ Крыму татарскихъ хановъ, познакомилъ меня съ однимъ изъ друзей своей молодости, татариномъ Бекиръ-бабою. Этотъ 80-лѣтній старецъ, оказавшій мнѣ важныя услуги для очерка жизни хановъ, ежедневно считалъ обязанностію навѣстить и разсказать что нибудь изъ совершившагося въ его молодости. Всѣ разсказы его я записывалъ буквально, и, когда онъ передалъ мнѣ все, что зналъ, о жизни хановъ, я попросилъ его разсказать мнѣ исторію собственной его жизни.

— Неужели это можетъ заинтересовать васъ?

Я отвѣчалъ положительно. Бекиръ-баба долго отговаривался тѣмъ, что жизнь его не представляетъ ничего интереснаго, но видя, что я настаиваю на своемъ, началъ слѣдующимъ образомъ:

— Бисмилляхъ рахманъ ираимъ!⁸ этими святыми словами всѣ, вѣрующіе въ Аллаха и великаго пророка Магомета, должны начинать всякое дѣло, потому что безъ Всемилостивѣйшаго Бога человѣкъ не властенъ произнести ни единаго слова. Мы часто видимъ, что люди, лишенные отъ рожденія здраваго ума и даже тѣ, которыхъ Аллахъ лишилъ святыхъ книгъ своихъ⁹, — выдѣлываютъ иногда такія чудеса, что чистый умъ правовѣрнаго приходитъ въ удивленіе. Да, могущество Аллаха также велико, какъ и милости его къ человѣку, котораго онъ сотворилъ изъ 40 сортовъ земли. Такого сужденія я бываю всегда и не припомню въ жизни моей дѣла, начатаго безъ молитвы. Оттого, быть можетъ, ни одному изъ многочисленныхъ шайтановъ не довелось подставить мнѣ подъ носъ гнилой тыквы. Блаженъ вѣрующій въ совѣты старцевъ, но горе тому, кто, не внимая ихъ рѣчамъ, ищетъ подъ воломъ теленка!.. Впрочемъ, кто знаетъ, быть можетъ и я бывалъ ослушникомъ воли Аллаха, но если здраво разсудить, то не я этому виною: я ничтожная тварь Аллаха и слѣдовательно никогда не осмѣлился бы сдѣлать ничего такого, что не было мнѣ суждено до рожденія; а все, что суждено, то отъ Бога, и никакія ухищренія самаго хитрѣйшаго изъ хромыхъ шайтановъ не въ сидахъ сократить или прибавить числа буквъ, напечатанныхъ на челѣ нашемъ еще въ утробѣ матери.

Я родился здѣсь въ Бахчисараѣ въ годъ барса¹⁰, въ 4-й день маарема¹¹, но рѣшительно не знаю (какъ и большая часть правовѣрныхъ), въ какомъ году геджры. И къ чему могло бы мнѣ служить это знаніе? Развѣ этимъ человѣкъ можетъ продлить свое земное пребываніе, или развѣ онъ вправѣ провѣрить лѣта опредѣленной ему Аллахомъ жизни?

Отецъ мой, Муратша-ага, при послѣднемъ ханѣ пользовался въ Крыму повсемѣстнымъ уваженіемъ. Шагинъ гирей (да возрадуется прахъ его!) такъ горячо любилъ его, что не пожалѣлъ оторвать отъ сердца своего одну изъ лучшихъ одалычекъ, чтобы онъ насладился пламеннымъ дыханіемъ и чуднымъ сокомъ румянаго персика, созрѣвшаго на солнцѣ Кавказа.

Покойный отецъ мой (да улыбнется его душа!) часто разсказывалъ, что такой душистой розы не бывало въ гаремахъ ни у царей, ни у султановъ, ни у сорокаголовыхъ девовь¹². Тоже самое мнѣ твердили и посторонніе очевидцы, но я не видѣлъ ее самъ и потому, изъ боязни лишняго грѣха, не стану подтверждать тѣхъ пахучихъ разсказовъ, истина которыхъ не извѣстна точно мнѣ факиру (бѣдняку). Я знаю только одно: послѣ смерти этой женщины — моей матери, — отецъ мой произнесъ великое тобе (т. е. заклятіе) оставаться навсегда вдовцемъ и выдержалъ клятву свою безъ слезъ разскаянія, не смотря на ласковые привѣты, которые посылались ему изъ заоконныхъ рѣшотокъ сѣрыми, какъ инжиръ и черными, какъ изюмъ пылающими глазками юныхъ дѣвъ. Такая непонятная для правовѣрнаго жертва, отъ которой да сохранитъ васъ Богъ, служитъ доказательствомъ если не красоты матери моей, такъ того медоваго вкуса, которымъ она была пропитана.

На 7-й день моего рожденія, при помощи Аллаха и желанія его великаго пророка Магомета, меня наименовали Бекиромъ; но нѣсколько дней спустя, когда я заболѣлъ странною болѣзнію, которая по общему убѣжденію, происходитъ отъ ожесточенія червячка, живущаго во внутренности каждаго человѣка, родители мои, желая спасти меня отъ преждевременной смерти, вынуждены были присоединить къ имени моему прилагательное: хурть т. е. червякъ или червивый. И, слава Тому, милостямъ Котораго нѣтъ и не будетъ конца, я остался въ живыхъ...

Грамотѣ я сначала учился въ мектебе (училищѣ), гдѣ оказалъ большіе успѣхи въ заучиваніи наизусть главъ изъ Корана. Успѣхи мои приписывали тому, что отецъ, передъ отдачею меня въ школу, выполнилъ принятый стариками совѣтъ и перенесъ меня на плечахъ чрезъ 12 дворовъ. На 14 году я переведенъ былъ въ медресе (семинарія), гдѣ учился 10 зимъ. Понятно, что за такое ничтожное время многому не выучишься, но я благодаря милостямъ пророка, превзошелъ и такихъ сохта (семинаристъ), которые учились болѣе 25 лѣтъ, надѣясь постигнуть умомъ своимъ всѣ дѣянія ниспосланныхъ съ небесъ пророковъ, — и конечно ничего сравнительно не узнали, потому что ученію нашему нѣтъ и не будетъ конца.

Въ 24 года я такъ былъ строенъ корпусомъ и красивъ лицомъ, что не только женщины дѣлали мнѣ глазки, но и мущины съ улыбкою поглядывали на щеки мои, налитыя, по выраженію ихъ, янтарнымъ масломъ. Рѣсницы мои, какъ говорили дѣвы того времени, выпускали огненныя стрѣлы и поражали ихъ сердца сладкою любовью. Моимъ чернымъ усикамъ и перчему (хохолъ волосъ), выглядывающему изъ подъ краевъ сѣрой шапки, не находили приличнаго сравненія. Голосъ мой, такъ былъ чистъ и звученъ, что я прослылъ въ народѣ за буль-буля (соловья); бровямъ же моимъ предавали такое значеніе, что въ честь ихъ слагали пѣсни. Надо вамъ знать, что брови есть лучшее украшеніе человѣческаго лица, но мнѣ до настоящаго времени не извѣстно такъ ли ихъ цѣнятъ всѣ народы, какъ мы, мусульмане. На окрашиваніе бровей наши женщины смотрятъ не только какъ на украшеніе, необходимое для блаженства ихъ мужей, но какъ на догматъ религіи. И счастлива между ними та, которой Аллахъ приказалъ начертить черныя соединенныя между собою брови.

— Но скажи мнѣ, добрый старикъ, перебилъ я: — если на окрашиваніе бровей у васъ смотрятъ преимущественно, какъ на средство нравиться, въ такомъ случаѣ вѣроятно ваши женщины красятъ и пальцы красною краскою тоже для красоты?

Окраска бровей обгорѣвшимъ фителемъ отличается отъ окраски ручныхъ и ножныхъ оконечностей кною тѣмъ, что послѣдній обрядъ замѣняетъ у женщинъ какъ бы тайну обрѣзанія. Сколько мнѣ извѣстно, наши женщины подобнымъ украшеніямъ придаютъ нѣчто священное и, кромѣ этого, установили между собою обычай сейчасъ же послѣ замужества бѣлиться и румяниться, безъ чего считаютъ не приличнымъ показываться на свадебные и другаго рода праздники.

Старикъ остановился и закурилъ трубку. Минуту спустя онъ продолжалъ: послѣ смерти дѣда моего въ распоряженіе отца поступило нѣсколько бейликовь, которые впослѣдствіи я наслѣдовалъ отъ старшихъ братьевъ, взятыхъ Аллахомъ на небо, для пополненія числа небесныхъ служителей, потому что эти люди созданы были съ тѣми добрыми помышленіями, которыя составляютъ принадлежность однихъ только ангеловъ. Бейлики есть ничто иное, какъ участки земли, дарованные великимъ ханомъ дѣду моему за его смѣлые подвиги противъ непріятелей и безпримѣрное усердіе къ обогащенію ханскаго гарема. Они переходятъ во владѣніе не отъ отца къ дѣтямъ, а обыкновенно къ тому, кто считается старшимъ въ родѣ. Состояніе это было самое ничтожное для жизни такого джигита, который не хотѣлъ заниматься лично земледѣліемъ. Впрочемъ я не особенно грустилъ отъ этого, потому что былъ увѣренъ, что многіе на землѣ не пользуются и такимъ состояніемъ, какъ мое. Дѣла Божія непонятны людямъ, и горе тѣмъ изъ нихъ, которые начали бы роптать на свою судьбу! Такимъ грѣшникамъ суждено въ наказаніе 30 тысячъ лѣтъ коптиться въ трубѣ адской печи и потомъ 40 тысячъ лѣтъ плавать въ кипучей смолѣ подъ мостомъ Эль-сырата¹³. Все это я зналъ хорошо, но однако послѣ 30 лѣтняго возраста у меня (да будетъ сказано въ добрый часъ!) начала зарождаться мысль отыскать такой червонецъ, который не разставался бы со мною во всю жизнь, который обладалъ бы свойствомъ возвращаться ко мнѣ въ карманъ въ ту же минуту, какъ только я передалъ его кому нибудь по надобности или по прихоти. Началомъ явленія этой мысли послужило преданіе, дошедшее до меня отъ отца. Помню, какъ будто это было вчера, отецъ мой, да возрадуются кости его, сидѣлъ въ тѣни орѣховыхъ деревъ, окруженный мурзами и беями и разсказывалъ про жизнь пращура своего. Вы не думайте, говорилъ онъ, что богатству отцевъ нашихъ мы обязаны великимъ ханамъ, нѣтъ, оно намъ дано Аллахомъ, которому не трудно рѣчную пещинку превратить въ громадную гору, а эту гору въ массу алмаза. Покойный пращуръ мой (да не взволнуется душа его!), въ молодыхъ лѣтахъ остался сиротою въ одномъ только кафтанѣ, безъ копѣйки денегъ и безъ куска хлѣба. Въ такомъ положеніи онъ вышелъ изъ города въ надеждѣ присоединиться къ пастухамъ, чтобы служить имъ за насущное пропитаніе, но, прежде чѣмъ онъ нашелъ ихъ, милостивый Аллахъ навелъ на него крѣпкій сонъ и приказалъ ему сейчасъ же послѣ пробужденія отправиться къ славной въ то время колдуньи и потребовать отъ нея, во имя Сулеймонъ-Пейгамбера (Соломона) тотъ самый червонецъ, который она отыскала на днѣ морскомъ и приготовила въ приданое одной изъ дочерей помогающаго ей джина (духа). Долго я сомнѣвался въ справедливости этого сновидѣнія, говорилъ пращуръ мой, и разумѣется не рѣшался приступить къ выполненію приказанія Аллаха; между тѣмъ таинственный голосъ не давалъ мнѣ покоя по ночамъ. Онъ даже объяснилъ мнѣ мѣсто жительства колдуньи Гизлемъ-джинджи и разсказалъ всѣ свойства знаменитаго червонца. Боясь подпасть подъ гнѣвъ Божій за ослушаніе, въ одно утро, сотворивъ намазъ (молитву), я рѣшился отправиться по указанному мнѣ пути. Двѣ недѣли и три дня переходилъ я изъ деревни въ деревню, пока отыскалъ Гизлемъ-джинджи. Въ нѣсколькихъ словахъ объяснилъ я ей, зачѣмъ пришелъ. Колдунья смутилась, но потомъ, осмотрѣвъ меня со всѣхъ сторонъ, сказала: теперь я увѣрена въ дѣйствительности твоихъ словъ. Такъ суждено Аллахомъ, и я не имѣю права сопротивляться. На, возьми этотъ червонецъ и блаженствуй! Съ этихъ поръ тебя будутъ уважать цари земные, и все, невозможное для другихъ, будетъ возможнымъ для тебя! Помни только, что послѣ смерти твоей этотъ червонецъ не достанется твоимъ дѣтямъ. И глупъ ты будешь, если не пріобрѣтешь состоянія для обезпеченія потомства своего, по крайней мѣрѣ на 250 лѣтъ! «Только на 250, спросилъ онъ, но развѣ не позволительно на 400? Возможно и на тысячу лѣтъ — отвѣчала колдунья, но только я не предвижу въ этомъ надобности, потому что въ потомствѣ твоемъ еще одному суждено Аллахомъ владѣть этимъ червонцемъ». Съ этого времени, продолжалъ отецъ мой: — пращуръ возвратился въ Бахчисарай, и равнаго ему въ богатствѣ не было въ цѣломъ мѣрѣ. Выслушавъ это преданіе, я тогда еще мечталъ объ этомъ червонцѣ и частенько спрашивалъ у отца, когда долженъ совершиться опредѣленный Гизлемою срокъ вторичнаго пришествія въ наше поколѣніе этого сокровища; но, къ несчастію, онъ никогда не могъ дать мнѣ справедливаго отвѣта, потому что не зналъ, сколько лѣтъ прошло со времени предсказанія колдуньи. Такимъ образомъ прошло три или четыре года. Наконецъ, однажды мнѣ приснился сонъ, что будто я возведенъ въ ханское достоинство. Конечно, подобные сны снятся не безъ причины. Обдумывая значеніе его, я какъ то невольно остановился на отрадномъ червонцѣ и рѣшился посовѣтоваться съ извѣстнымъ въ то время колдуномъ. И вотъ слова, прочитанныя имъ изъ черной книги, относительно будущности моей: «Ты долженъ встрѣтить первые лучи восходящей зари счастія твоего не тамъ, гдѣ родился. Много дороги и много трудовъ предстоитъ тебѣ, пока совершится опредѣленное судьбою; но ты все это перенесешь, не прослезившись кровавыми слезами и возвратишься домой счастливѣйшимъ изъ всѣхъ разумныхъ тварей. Тебя будутъ встрѣчать враги твои, преклоняя колѣни и цѣлуя края одеждъ твоихъ; твои дома завѣсятся парчовыми тканями, и твои сундуки нальются золотомъ... Довольно, довольно! вскрикнулъ я, изъ боязни лишиться ума.

Возвратившись домой, я созвалъ всѣхъ домашнихъ и объявилъ, что завтра или послѣ завтра выѣзжаю изъ Бахчисарая по важнымъ дѣламъ и что, быть можетъ, не скоро возвращусь. Не плачьте и не мучьте сердецъ вашихъ за мною, прибавилъ я, быть можетъ, я возвращусь домой такимъ же счастливымъ, какъ и прародитель мой.

Три года я ѣздилъ по всѣмъ тѣмъ мѣстамъ, гдѣ жили мусульмане; но увы! вмѣсто заколдованнаго червонца я пріобрѣлъ громкую извѣстность гакима (лекаря) и съ той поры я никогда ни въ чемъ не нуждался. Этого мало, я столько видѣлъ и слышалъ, что могу занять васъ моими разсказами въ теченіи двухъ мѣсяцевъ.

Старикъ поднялся съ мѣста и, пожелавъ мнѣ спокойной ночи, вышелъ.

Глава вторая

Выпроводивъ почетнаго гостя, я остался у открытаго окна, любуясь сотнями слабо освѣщенныхъ домиковъ, выступавшихъ передо мною амфитеатромъ. Мнѣ ужасно хотѣлось проникнуть въ каждое изъ этихъ жилищъ, видѣть что тамъ дѣлается и говорится. Подъ вліяніемъ этихъ желаній и всего извѣстнаго мнѣ о мусульманахъ, я невольно предался размышеніямъ о народѣ, которымъ исключительно руководитъ религія и для котораго молитва и исполненіе заповѣдей пророка составляетъ безпредѣльное утѣшеніе во всѣхъ несчастіяхъ и неудачахъ жизни и который даже при омовеніи тѣла отъ нечистотъ вскрикиваетъ: «да будетъ имя Божіе надъ этою водою въ исполненіе предписаннаго!» Но при этомъ васъ невольно поражаетъ безпредѣльное суевѣріе и положительно дѣтская наивность въ самомъ изъ образованнѣйшихъ изъ мусульманъ, когда дѣло коснется отвлеченныхъ предметовъ. По мнѣнію татарина нѣтъ ни одного мѣста въ мірѣ, гдѣ-бы не обиталъ духъ враждебный исламисту, который только и думаетъ о совращеніи его съ пути истины и наказаніи за не поддатливость. Онъ свято вѣритъ, что Аллахъ въ правѣ измѣнить законы природы, если правовѣрный, заслужившій его любовь, пожелаетъ этого и никогда не станетъ отвергать самыхъ нелѣпыхъ безсмыслицъ, зародившихся въ его праздномъ воображеніи. Татаринъ довѣрчивъ на томъ основаніи, что ложь считаетъ неприличностію для вѣрующихъ въ верховное божество. Въ торговлѣ, ремеслѣ и домашнемъ быту онъ серіозенъ, величавъ и до крайности справедливъ.

Есть люди, которые до настоящаго времени твердо убѣждены, что семья мусульманина крайне стѣснена въ свободѣ, но по нашему мнѣнію ни одна женщина другихъ націй не пользуется такими самостоятельными правами, какъ мусульманка. Правда ее религія обязываетъ скрываться отъ стороннихъ мущинъ, потому что мущинамъ свойственно увлекаться ими, а отъ этого всегда почти слѣдуютъ непріятности, разрушающія семейное спокойствіе. Отчего-же не пожертвовать ради блага всей жизни ничтожнымъ въ сущности развлеченіемъ?

«Кромѣ этого главнаго — говорили мнѣ татарки — мы укрывательствомъ нашимъ пріобрѣтаемъ болѣе цѣны въ глазахъ мущинъ, которые обыкновенно гораздо лучше думаютъ о тѣхъ, которыхъ меньше знаютъ. Это подтверждается фактами, что никогда не остаются наши дѣвушки безбрачными, даже при физическихъ и нравственныхъ недостаткахъ, тогда какъ у европейцевъ въ десятомъ домѣ остаются дѣвами не рѣдко такія, которыми не налюбовался-бы самый лучшій изъ нашихъ князей.

При такомъ предположеніи самихъ татарокъ мнѣ чудилось при ночной тишинѣ, что правило укрываться отъ мущинъ не было установлено Магометомъ по его личному взгляду на вещи, а что оно введено въ религіозную обязанность по искони выработаннымъ убѣжденіямъ женщинъ придать болѣе цѣны своимъ дочерямъ и предохранить мужей своихъ отъ соблазновъ при встрѣчѣ съ другими женщинами, которыя могли обладать наружными преимуществами.

Правъ-ли Магометъ, что сдѣлалъ этотъ обычай обязательнымъ для послѣдователей Корана? вопросъ этотъ довольно трудно рѣшить, но если мы примемъ во вниманіе, что и до него женщины не охотно показывались въ собранія мущинъ, что послѣдніе рѣдко довольствовались одною женою и быстро разочаровывались ею при знакомствѣ и сближеніи съ другою и что Коранъ воспрещалъ вѣрить въ образованіе, давшее въ наше время хорошее орудіе для самозащиты женщинъ — то надо отдать справедливость аравійскому законодателю, что постановленіемъ своимъ онъ оградилъ беззащитную женщину отъ того ужаснаго положенія въ семейномъ быту, которое неминуемо послѣдовало-бы при ея свободномъ сближеніи съ мущиною своей религіи, предоставлявшей какъ извѣстно полнѣйшую свободу страстямъ. Такимъ образомъ выходитъ, что мусульманка, которую мы считаемъ лишенною свободы, подъ чадрою пользуется ею привольно: видитъ всякаго мущину и любуется его наружностію и дѣйствіями, а онъ между тѣмъ не имѣетъ этого права, потому что употребилъ-бы его во вредъ своей женѣ, желавшей видѣть въ немъ исключительно ей одной преданнаго мужа, надъ которымъ легко господствовать только до того времени, пока глаза другой женщины не взволнуютъ его крови.

Выводъ этотъ совершенно справедливъ, потому что татаринъ странно созданъ: ему достаточно только разъ поговорить съ чужою женщиною или посидѣть съ нею наединѣ одинъ часъ, чтобы пожелать подчинить ее своимъ сладкимъ мечтамъ и въ такомъ даже случаѣ, еслибъ его жена представляла громадныя преимущества. Мусульманки до того вѣрятъ въ благо укрывательства отъ стороннихъ мущинъ, что съ отвращеніемъ отзываются о не исполняющихъ его, — тогда какъ мущины совершенно равнодушно относятся къ этому. Чѣмъ выше по происхожденію своему крымская татарка, тѣмъ серіознѣе она исполняетъ это правило, чтобы возбудить въ другихъ подражаніе и такимъ способомъ предупредить заблужденіе мужа своего, готоваго измѣнить ей при всякомъ удобномъ случаѣ.

Просидѣвъ до глубокой ночи въ сладкомъ раздумьи, я возвратился въ комнату мою, чтобы расположиться на ночлегъ, какъ вдругъ услышалъ страшные крики дитяти и женскій грозный приговоръ: «не дѣлай, гадкая дѣвченка, въ другой разъ! не дѣлай каналья!» Послѣ чего повторялись удары и упреки. Чтобы это означало и за что бичуютъ ребенка въ такое позднее время? — думалъ я и, не стерпѣвъ, рѣшился полюбопытствовать. Каково-же было удивленіе мое, когда я увидѣлъ обнаженную дѣвочку лѣтъ 10-ти, положенную отцемъ на дверныя порогъ, а мать съ широкимъ вѣникомъ въ рукѣ, который она воспламенила на свѣчѣ, и такъ сказать огнемъ сѣкла дочь свою.

— Это что вы дѣлаете? спросилъ я съ изумленіемъ.

Вопросъ мой разсмѣшилъ всѣхъ, но во всякомъ случаѣ тиранія прекратилась и хозяева пригласила меня присѣсть.

— Неужели вы не знаете этого симпатическаго средства противу дѣтской болѣзни? спросилъ у меня барба Янаки.

— Я никогда ничего подобнаго не слышалъ.

— А между тѣмъ это есть самое лучшее лекарство, которое великолѣпно дѣйствуетъ на тѣхъ дѣтей, которые не могутъ проснуться при надобности.

— Но вы можете напугать соннаго ребенка и довести его до потери разсудка.

— Нѣтъ, такихъ вещей съ нашими дѣтьми не случается.

— Ну, а если она заболѣетъ отъ испуга?

— Противъ такой болѣзни существуетъ множество домашнихъ средствъ, которыя извѣстны всякой матери и вообще пожилой женщинѣ.

— И вы никогда не прибѣгаете къ медикамъ?

— У насъ свои медики — отвѣчалъ онъ — это занятіе прилично только бабамъ, которыя посвящаютъ жизнь свою добрымъ дѣламъ, въ надеждѣ заслужить благоволеніе пресвятой Богородицы.

— А есть-ли у васъ казенный врачъ?

— Кажется есть, но онъ въ Бахчисараѣ совершенно не нуженъ никому, за исключеніемъ развѣ русскихъ чиновниковъ, которые до настоящаго времени не умѣютъ объясняться съ туземцами.

«Блаженные люди! подумалъ я, возвращаясь въ свою комнату съ тѣмъ, чтобы на другой день проснуться пораньше и совершить прогулку по окрестнымъ горамъ. Однако я проснулся въ такое время, когда солнце жгло невыносимо и невозможно было думать подыматься на возвышенныя мѣста. Подумавъ съ минуту, я, послѣ кофе, вышелъ на улицу и началъ ходить около калитки, а потомъ направился къ оградѣ небольшого садика, около которой важно сидѣла цыганка съ трубкою въ рукахъ. Простоявъ, я опять возвратился къ квартирѣ своей и потомъ снова приблизился къ оградѣ.

Безцѣльная прогулка моя, по-видимому, заинтересовала пожилую цыганку, которая вовсе это время, покуривая трубку, не спускала съ меня своихъ черныхъ вороньихъ глазъ и, какъ будто чего-то ожидала, чтобы заговорить со мною.

Замѣтивъ, что я вынулъ изъ портъ-табака папиросу, она быстро поднесла ко мнѣ свою трубку съ огнемъ. Въ этотъ моментъ я замѣтилъ, что вся шея и грудь ея завѣшаны были множествомъ старинныхъ польскихъ серебряныхъ монетъ.

— Гдѣ ты добыла эти старыя деньги? спросилъ я по-татарски.

— Я наслѣдовала ихъ отъ прабабушекъ.

Осмотрѣвъ монеты, я вспомнилъ что Польша, неоднократно въ ханскія времена, высылала крымскимъ гиреямъ громадныя суммы денегъ, чтобы расположить ихъ въ свою пользу противъ Россіи. И вотъ частицы этихъ подкуповъ съ ликами ихъ королей сбережены въ поколѣніяхъ бахчисарайскихъ цыганъ, чтобы возбуждать въ насъ грустныя мысли, а татарамъ напоминать о давно минувшихъ временахъ ихъ грозной самостоятельности.

— А много-ли васъ цыганъ въ Бахчисараѣ? спросилъ я.

— Больше, чѣмъ въ другихъ городахъ Крыма. Безъ насъ плохо было бы и ханамъ, и мурзамъ и татарамъ, потому что некому было бы лудить ихъ мѣдную посуду, играть на скрипкахъ и барабанахъ на свадьбахъ и гульбищахъ; безъ насъ стосковались бы ихъ жены, которымъ мы ворожимъ, а подъ часъ и приготовляемъ тентю хора, чтобы избавить отъ непрошеннаго послѣдствія незаконной любви.

— Что значитъ тентю-хара? спросилъ я съ недоумѣніемъ.

— Неужели вы не знаете этого средства, къ которому иногда вынуждены бываютъ прибѣгать законныя жены, вдовушки, а иногда и неопытныя дѣвушки, которыхъ не рѣдко обманываютъ недобрые люди?

— Я никогда не слышалъ о немъ ничего.

— Ну, такъ вы вѣрно мало живете еще на свѣтѣ.

— Такъ тебѣ извѣстно это средство? спросилъ я съ удивленіемъ, при полномъ убѣжденіи, что европейская судебная медицина считаетъ это вещью невѣроятною.

Цыганка прищелкнула языкомъ съ такимъ простосердечіемъ, какъ бы она дѣлала обыкновенныя домашнія дѣла.

— Но, развѣ у васъ не считается это грѣхомъ и вообще безнравственнымъ дѣломъ?

— Смѣшно было бы думать о грѣхѣ въ такихъ случаяхъ, когда дѣло идетъ, напримѣръ, о спасеніи матери отъ одновременной возни съ нѣсколькими крошечными дѣтьми. Подумайте вы сами: каково женщинѣ слабой, держа на рукахъ полугодоваго ребенка, кормить его на счетъ другаго, чувствуемаго въ утробѣ? Не благоразумнѣе развѣ заблаговременно отдѣлаться отъ непрошеннаго гостя и этимъ способомъ облегчить во-первыхъ мать, и, наконецъ, спасти отъ вѣрной смерти одного изъ двухъ и именно уже родившагося. Вотъ дѣйствительныя причины, побуждающія многихъ прибѣгать ко мнѣ за средствомъ очищенія на первыхъ порахъ. Кто можетъ роптать противъ этого, когда нѣтъ преступленія, когда спасается мать и живое существо, когда облегчается вся семья. По нашему грѣшно прибѣгать къ такой мѣрѣ только послѣ четырехъ мѣсяцевъ.

— Но, ты мнѣ сказала раньше о вдовушкахъ, и дѣвицахъ, которымъ не приходится кажется, испытывать тѣхъ крайностей, которымъ подвергаются замужнія.

— Да, я оказываю и имъ спасеніе отъ вѣчнаго позора. Надо вамъ знать, что татаре, заручившись нишаномъ или обрученіемъ, пользуются правомъ проводить ночи съ невѣстами и часто случается, что женихъ, противъ воли, переступаетъ границу правъ своихъ. Въ подобныхъ случаяхъ дѣвушка, которая не въ состояніи сейчасъ же выйдти замужъ, вынуждена спасать честь свою и я очень охотно являюсь къ ней на помощь съ полнымъ убѣжденіемъ, что дѣлаю не только одолженіе, но и доброе дѣло.

— И дорого тебѣ платятъ за эти услуги?

— Нѣтъ; кто дастъ цѣлый хлѣбъ, кто старый кафтанъ, а иная 10—15 или 20 коп.

— А можешь-ли ты познакомить меня съ приготовленіемъ твоего тентю-хара? спросилъ я послѣ глубокаго раздумья о томъ, что подобное средство могло сдѣлаться извѣстнымъ жалкой цыганкѣ въ Бахчисараѣ.

— Показать могу, но разсказать изъ чего и какимъ образомъ оно приготовляется — ни за что въ мірѣ! Мать моя умирая угрожала мнѣ проклятіемъ и вѣчнымъ адомъ, если я въ теченіе жизни открою кому-либо этотъ секреть; въ особенности же она запрещала мнѣ открывать его христіанамъ, которые предрасположены къ порочной жизни.

Отъ послѣдней фразы мнѣ стало совѣстно: «неужели — подумалъ я — и цыганки такого дурнаго мнѣнія о насъ?

— А христіане занимаются этимъ ремесломъ въ Бахчисараѣ? спросилъ я.

— Всѣ почти ваши бабки претендуютъ, что имъ извѣстно это искусство; но онѣ ровно ничего не понимаютъ: поятъ несчастныхъ жертвъ своихъ разными ядовитыми зельями, распариваютъ и мнутъ, затѣмъ обираютъ ихъ, увѣряя, что достигли своего желанія очень удачно. Бѣдняжки вѣрятъ, но вскорѣ ужасно разочаровываются. Но не смотря на такія безсовѣстныя выходки, къ нимъ безпрестанно являются изъ отдаленныхъ городовъ очень многія, то въ надеждѣ спасенія, то въ увѣренности возстановить искусственнымъ образомъ потерянную честь. Вотъ бы такихъ мошенницъ слѣдовало повѣсить на городскихъ воротахъ.

Тѣмъ временемъ мы приблизились къ огромнымъ камнямъ, расположеннымъ съ лѣвой стороны улицы, за которыми виднѣлась небольшая избушка, въ полномъ смыслѣ слова на куриныхъ лапкахъ.

— Вотъ мое жилище — сказала цыганка — не желаете ли, чтобы я вамъ поворожила?

Мнѣ давно желательно было взглянуть хоть разъ на жизнь и обстановку цыганъ въ ихъ гнѣздѣ, вдали отъ тѣхъ, которые сочли бы это неприличнымъ для меня. Но кромѣ этого мнѣ очень хотѣлось хоть взглянуть на знаменитое тентю-хара.

Вошедъ въ курятникъ, мнѣ прежде всего бросились на глаза двѣ дѣвочки лѣтъ 13—14, опрокинувшія на глиняный полъ чернаго, какъ смоль, юношу лѣтъ 18-ти и безцеремонно трепавшія его за ветхую одежду. Нашъ неожиданный приходъ остановилъ ихъ шалости.

— Заработалъ ли ты, Чандалай, сегодня хоть копѣйку, что такъ безпечно занялся играми? спросила сивилла, подавая мнѣ грязную табуретку.

— Заработалъ — отвѣчалъ онъ, показывая мелкую серебряную монету, — но эти чертовки стараются отнять ее у меня, чтобы купить себѣ жвачку¹⁴.

— Еще бы — заголосили дѣвушки — мы въ свою очередь всѣмъ пожертвовали тебѣ оборванцу, а ты никогда не подарилъ намъ даже мѣднаго гроша.

— Велика жертва! не будь вы, къ намъ пришли бы другія, въ сотню разъ красивѣе васъ. Ужъ не думаете ли вы, черномазыя индюшки, сдѣлаться моими женами? Эхъ, вы поганое отродье, не вамъ суждено имѣть такихъ, какъ я, мужей!

— Чего же ты соблазнялъ насъ, душегубецъ, заревѣли дѣвушки. Развѣ мы сами пришли въ твою безобразную избушку, гдѣ нѣтъ ни одного цѣлаго войлока, ни одной шерстяной подушки.

— Не я, такъ другой сдѣлалъ бы это. Развѣ вы не понимаете, что созданы для насъ? и смѣете еще укорять того, кто пріютилъ, приласкалъ и заботился о вашемъ назначеніи! Еслибъ ты знала, мама — обратился онъ къ сивиллѣ — какъ онѣ возмущаютъ меня своею неблагодарностію !

— Ну, такъ убей ихъ, мое дитя — отвѣчала цыганка, шутя — это самое вѣрное средство.

— Э, нѣтъ, мы его скорѣе задушимъ, если дѣло пойдетъ на то — заголосили дѣвушки и подошли ко мнѣ.

— Дѣйствительно ли вы служите женами этому мальчугану? спросилъ я у нихъ.

— Мы не думали объ этомъ, когда насъ сманила къ себѣ его мать, но онъ не давалъ намъ покоя до тѣхъ поръ, пока достигъ желаннаго. Это мало, онъ сталъ приглашать своихъ товарищей и издѣваться надъ нами. Мы все переносили безропотно, какъ подобаетъ послушнымъ женамъ, а онъ теперь говоритъ, что намъ не бывать его женами! Положимъ, что такихъ дрянныхъ мужей мы найдемъ въ каждомъ чалашѣ, но зачѣмъ обижать и издѣваться надъ честными дѣвушками?

— Хороши честныя дѣвушки, которыя всѣмъ бросаются на шею — возразилъ Чандалай.

— Ты врешь, мы принадлежимъ только тебѣ, кривому бѣсу, въ противномъ случаѣ давно бы ушли изъ этой грязной лачуги.

— Что?! А вчера, не я ли видѣлъ васъ подъ скалою съ разбойникомъ Танатаромъ?

— Чтожъ, что видѣлъ! Танатаръ твой пріятель, и мы обязаны были принять въ свою компанію его, какъ твоего друга и гостя. Ты могъ бы осудить насъ, еслибъ мы навсегда ушли съ нимъ. Мы иногда угождаемъ и твоему родному отцу по его требованіямъ, но развѣ мы властны сопротивляться воли того, кто даетъ намъ пріютъ и дѣлится своими крохами.

Слова эти сопровождены были какимъ-то выраженіемъ сознанія необходимости, приличія и достоинства. Этого достаточно было мнѣ, чтобы составить себѣ вѣрное понятіе о келейной жизни бахчисарайскихъ цыганъ и, положивъ молодымъ девченкамъ двугривенный, чтобы успокоить ихъ, я обратился къ сивиллѣ съ просьбою показать мнѣ знаменитое лекарство.

Цыганка подала мнѣ большую стклянку съ чистою зеленою жидкостью, но ни по запаху, ни по вкусу я не могъ ничего узнать. На вторичныя просьбы мои объяснить какимъ образомъ приготовляется тентю-хара, она закачала головою, но прибавила, что капли эти приготовляются только въ Константинополѣ.

Убѣдившись окончательно, что цыганка не откроетъ мнѣ секрета даже за 25 рублей, я позволилъ ей приступить къ ворожбѣ на бобахъ. Естественно, что она наговорила мнѣ тысячу прелестей и ничего справедливаго.

Пока совершалось гаданіе, въ избушку вошелъ пожилой, но очень сильный на видъ цыганъ. Махнувъ мнѣ головою, онъ беззаботно расположился у очага и закурилъ трубку, только что оставленную одною изъ номинальныхъ женъ его сына.

— Сегодня былъ неудачный день — сказалъ онъ минуту спустя — я обошелъ весь городъ и не нашолъ для полуды ни одной кострюли, ни одного самовара: видно скупые жители нашего города или сговорились одновременно отравиться или заморить голодомъ насъ, лудильщиковъ. Охъ, приходится на старости лѣтъ переселяться въ другіе города.

— А мнѣ что предстоитъ дѣлать? спросилъ Мандалай. Знаешь ли отецъ, я иногда думаю заняться перелетами на лучшихъ лошадяхъ¹⁵. Говорятъ, это ремесло самое выгодное въ Крыму.

— Ты правъ, по помни, что всѣ этого рода ремесленники преждевременно умираютъ отъ жестокихъ побоевъ. Татары не особенно церемонятся съ тѣми, кто посягаетъ на ихъ любимаго скакуна. Когда мнѣ было 25 лѣтъ отъ роду, я считался первымъ мастеромъ въ Крыму сбывать лошадей за Перекопскія ворота и впродолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ скопилъ 300 серебряныхъ рублей. Тогда такія деньги считались громаднымъ капиталомъ; какъ вдругъ меня поймали на мѣстѣ преступленія и не только отняли всѣ деньги, по и побили такъ безжалостно, что я три года не могъ свободно дышать. Спасибо нашелся человѣкъ, который сорвалъ мнѣ пупъ и натянулъ ослабѣвшія жилы¹⁶. Съ того времени я отказался отъ этой опасной торговли и запрещаю тебѣ думать о ней.

— Въ такомъ случаѣ, укажи мнѣ на болѣе удобное ремесло, потому что скрипка не приноситъ мнѣ никакой пользы.

— Ты самъ знаешь, сынъ мой, что цыганамъ не суждено заниматься ничѣмъ болѣе, какъ перепродажею лошадей, курей, яицъ, устрицъ и стараго платья или же ковать желѣзо, дѣлать рѣшета, корзины, играть, пѣть, ворожить, просить милостыню и вообще прислуживаться другимъ народамъ. Такъ постановилъ Аллахъ. Вотъ выбирай любое изъ этихъ занятій, если желаешь оставаться цыганомъ.

Чандалай молча поднялся съ мѣста и подошелъ ко мнѣ, началъ просить на трубку табаку.

— Послушай — сказалъ я — ты ищешь занятія — брось твою цыганскую жизнь и ступай ко мнѣ на службу. Я одѣну тебя и впослѣдствіи сдѣлаю хорошимъ хозяиномъ.

— Нѣтъ, баринъ, твое слово не для нашего уха: скорѣе ты передѣлаешься въ нашего брата, чѣмъ цыганъ въ почтеннаго хозяина. Я завялъ бы въ такомъ домѣ, какъ скошенный съ сильнаго ствола дурманъ или умеръ бы преждевременно отъ тоски, подобно взрослому дикому животному, взятому изъ лѣса и посаженному въ золотую клѣтку. Развѣ ты не знаешь, что и у насъ есть свои врожденныя привычки, желанія и стремленія, своего рода развлеченія, которыхъ намъ не замѣнятъ всѣ ваши прелести. Ваша жизнь и обстановка насъ поражаетъ красотою только издали, но у васъ скучнѣе чѣмъ въ тюрьмѣ и могилѣ. Боже меня сохрани отъ такой несчастной доли; прибавилъ онъ.

— Ну, а ты пошла бы жить ко мнѣ? обратился я къ одной изъ номинальныхъ женъ Чандалая, чтобы узнать ея мнѣніе.

— Къ вамъ... жить! вскрикнула она съ громкимъ смѣхомъ и замахала руками — что вы съума сошли или считаете меня дурою?

— Но вѣдь ты здѣсь голодаешь и ходишь въ лохмотьяхъ?

— Не правда; мы всегда находимъ столько, чтобы удовлетворить желудку, а новая одежда намъ не къ лицу и притомъ ужасно стѣсняетъ. Мнѣ раза два приходилось пріобрѣтать дорогіе кафтаны отъ умершихъ, но я въ тотъ же день продавала ихъ за нѣсколько копѣекъ, какъ вещи негодныя для насъ. Изъ этого вы можете понять, что для насъ хорошо и годно только то, что гадко и скверно для васъ. Слѣдовательно или мы живемъ наоборотъ или вы живете наизнанку. Ну, возможно ли послѣ этого цыганкѣ ужиться съ вами?

— А что еслибъ ты полюбила меня, какъ Чандалая?

— Полюбить васъ?! и она еще громче залилась хохотомъ. Развѣ возможны такія мысли. Мы любимъ только тѣхъ, которые любятъ то, что мы любимъ и которые живутъ такою жизнью, какъ мы и дорогіе сердцу нашему родственники и друзья. Боже упаси меня отдѣлиться отъ нашего стада!

Въ каждомъ звукѣ этихъ словъ слышалась искренность и твердое убѣжденіе, что каждому животному свойственны своего рода потребности, перестановка которыхъ не можетъ принести отрады.

— Нѣтъ, баринъ — отозвался старый цыганъ — напрасно вы восхваляете вашу жизнь. Я шестой десятокъ доживаю и видѣлъ ее вблизи. У васъ ничего нѣтъ, кромѣ душевныхъ скорбей и болѣзней; васъ ничто не радуетъ, а мы всегда почти здоровы и радуемся, какъ дѣти, — даже мягкому куску хлѣба, котораго вы не стали бы ѣсть безъ супу. Вотъ ужъ сотни лѣтъ прошли съ того времени, какъ наши предки появились въ Крыму и жили около блистательныхъ хановъ и богатѣйшихъ мурзъ и беевъ, прельщавшихъ всѣ націи своею роскошною жизнью. Многіе изъ татаръ выбивались изъ силъ, чтобы подражать имъ, ходили на войну, въ набѣги и разбойничали на большихъ дорогахъ, только одни цыгане не увлекались этою пустою затѣею и вѣрно хранили свои привычки и свою счастливую свободу. Имъ только никто не завидывалъ, а это было очень важно для чужестранцевъ, боявшихся на чужбинѣ всякаго рода преслѣдованій и гоненій. При нашей обстановкѣ всѣ считаютъ насъ хуже себя, никто не обращаетъ на насъ вниманія, всѣ признаютъ насъ неспособными и глупыми... Мы же, наслаждаясь привольемъ, напротивъ, ихъ считаемъ глупѣе насъ, потому что они трудятся день и ночь и кормятъ насъ лѣнтяевъ. Отчего же нашъ бытъ ужасаетъ васъ? Чѣмъ мы хуже другихъ? У насъ также есть надежда попасть въ рай Магомета, потому что мы исповѣдуемъ исламъ; мы также знаемъ, что съ этого міра не перенесешь богатства въ другой, и что земная жизнь наша не стоитъ труда томиться долговременнымъ трудомъ. Теперь, я думаю вы поняли, баринъ, отчего мой сынъ и эта, ничтожная на вашъ взглядъ, дѣвченка, отказались отъ тѣхъ предложеній, которыя, по вашему мнѣнію, считаются дѣйствительными благами земли.

— Понялъ, понялъ — отвѣчалъ я, подавая сивиллѣ рублевку, и быстрыми шагами удалился изъ грязной ея лачужки.

До самой квартиры моей я шелъ въ глубокомъ раздумьи и далъ себѣ слово рано или поздно поглубже вникнуть въ жизнь крымскихъ цыганъ, которые, подобно другимъ собратьямъ своимъ, стараются разыгрывать роль нищихъ или полуидіотовъ.

Возвратившись домой, я засталъ нарочно-прибывшаго за мною съ требованіемъ возвратиться немедленно въ Ялту по крайней служебной надобности и я вынужденъ былъ разстаться съ Бахчисараемъ на неопредѣленное время.

Глава третья

Тѣ, кому приходилось видѣть Бахчисарай съ его историческими и чудными оригинальными окрестностями, я полагаю, навсегда сохранять въ памяти своей отрадныя воспоминанія. И въ самомъ дѣлѣ, въ мѣстоположеніи и устройствѣ этого города таится какая-то чарующая идея, какой-то духъ нѣги, покоя и блаженства. При видѣ его предъ вами воплощается вся его исторія, жизнь хановъ и неустрашимыхъ наѣздниковъ. Ничто въ немъ не измѣнилось. Тѣ же мечети съ высокими минаретами; тѣ же узкія улицы съ грубыми тротуарами; та же архитектура домовъ; тотъ же дворецъ гиреевъ; тотъ же крикъ муэзиновъ, призывающихъ правовѣрныхъ на молитву; тѣ же толпы хаджи, въ аккуратныхъ чалмахъ и темнозеленыхъ фередже¹⁷, на высокихъ, изящно отдѣланныхъ, ходуляхъ... Словомъ, та же жизнь и обстановка, которая была за нѣсколько столѣтій до присоединенія Крыма къ Россіи. Не будь здѣсь нашего солдата и полицейскаго чиновника, можно бы думать, что находишься въ центрѣ Азіи, въ гнѣздѣ первобытныхъ исламистовъ, въ которомъ заботливо сохранились всѣ завѣтныя традиціи и религіозныя святости.

Бахчисарай, какъ извѣстно, находится между Симферополемъ и Севастополемъ, при желѣзной дорогѣ, съ которой, къ сожалѣнію, онъ совершенно не видѣнъ, потому что расположенъ въ глубокой котловинѣ, окаймленной фантастическими узорами сѣрыхъ скалъ, заканчивающихся съ одной стороны великолѣпною панорамою на Успенскій монастырь и Іосафатову долину, а съ другой замѣчательнымъ историческимъ выступомъ Чуфутъ-кале.

Такое расположеніе заставляетъ многихъ путешественниковъ проѣзжать мимо этого интереснаго города, не видавши ни единой его постройки. Необходимо нарочно останавливаться на станціи и отсюда предпринимать поѣздку въ экипажѣ, которыми въ настоящее время начали промышлять многіе туземцы.

При вторичной поѣздкѣ моей въ этотъ городъ я въѣхалъ верхомъ съ ю. в. т. е. съ обратной стороны Чуфутъ-кальскаго коллоса. Не успѣлъ я приблизиться къ первымъ постройкамъ предмѣстья, какъ впереди меня показалась большая толпа татаръ.

— Что это за сборъ? спросилъ я у одного изъ отставшихъ мальчиковъ.

— Къ намъ пріѣхалъ дервишъ — отвѣчалъ онъ.

Странное явленіе, подумалъ я. Дервишъ этотъ — навѣрно какой-нибудь турецкій бѣглый солдатъ, прибывшій устроиться въ Крыму и прослыть знахаремъ и ученымъ. Я пришпорилъ коня и внезапно поровнялся съ нимъ.

— Съ какихъ ты мѣстъ, почтенный странникъ? спросилъ я по-турецки.

— Съ тѣхъ, куда солнце садится на покой — отвѣчалъ онъ, не подымая глазъ.

— Я не знаю такой страны.

— Я оттуда, сказалъ онъ на-распѣвъ: — гдѣ нашъ пэйгамберъ¹⁸ показалъ міру дарованный ему Аллахомъ Коранъ, и гдѣ онъ потребовалъ отъ всѣхъ людей принять исламъ съ тѣмъ, что если въ теченіе 500 лѣтъ принявшіе не убѣдятся въ превосходствѣ его, то свободны избрать любую изъ другихъ религій.

— Въ какой же книгѣ ты прочиталъ это? спросилъ я.

— Вы не поймете названія ея.

Сказавши это, шарлатанъ, желая избавиться отъ дальнѣйшихъ моихъ вопросовъ, запѣлъ пронзительнымъ, монотоннымъ голосомъ нижеслѣдующее илляги¹⁹, которое списано было мною въ послѣдствіи:

«Небось хозяинъ ты, мой Богъ; ты не доведи меня до погибели; ты спаси меня отъ дружбы ненавистныхъ тебѣ людей; ты не ввергай меня въ пламень ада, но прими меня въ стадо безгрѣшныхъ животныхъ твоихъ!

«Въ нашемъ обманчивомъ мірѣ много неправды: кто голодомъ томится, кто страдаетъ отъ избытка. Лучше думать, что завтра на машерѣ (судномъ днѣ) на вѣсахъ правды не будетъ у меня благихъ дѣлъ. Ты меня, Аллахъ, прими въ число безгрѣшныхъ животныхъ твоихъ!

«Израиль (ангелъ) спустился къ груди моей, и духи злые собрались смущать меня. Тѣло грѣшное вознесутъ на тенеширъ тахта (доска для омыванія) и не будетъ силы оказать сопротивленія. Ты меня прими въ число безгрѣшныхъ животныхъ твоихъ!»

Окончивъ пѣніе, мнимый дервишъ началъ краснобайничать въ слѣдующаго рода фразахъ:

«Вѣрующіе въ четыре святыя книги (Коранъ, Ветхій Завѣтъ, Псалтырь и Евангеліе) сердцемъ видятъ Бога.

«Имѣющіе хоть каплю ума научаются мудрости у пчелъ, которыя изъ соковъ 101 цвѣтка образуютъ сотовое гнѣздо; изъ гнѣзда этого, воскъ идетъ на свѣчи Богу, а медъ на все идетъ.

«Алла, Алла! какъ это держится у тебя небо безъ подпоръ, а море безъ плотинъ?» и т. п.

— Этотъ оборванецъ — обратился я къ одному изъ татаръ — кажется потерялъ свою корзину съ яйцами (въ смыслѣ рехнулся съума) или просто считаетъ васъ дураками.

— Ни то, ни другое. Онъ настоящій дервишъ и отлично выполняетъ всѣ правила нашей религіи. Мы всѣ въ восторгѣ отъ его святыхъ рѣчей.

Послѣ такого рода убѣжденій народа мнѣ не оставалось ничего болѣе какъ выѣхать впередъ и предаться размышленію: съ какою цѣлью калифъ Мень-Элавъ основалъ секту дервишей? При этомъ въ памяти моей мелькнуло, что не только у евреевъ были своего рода дервиши, подъ названіемъ гуситовъ, но и у христіанъ даже въ 18 вѣкѣ были въ почетѣ конвульсіонисты, удивлявшіе міръ изнуреніемъ тѣла.

Такъ какъ въ азіатскихъ городахъ не существуетъ гостинницъ, а въ замѣнъ есть безсчетное множество кофейнъ съ безсчетнымъ множествомъ голодныхъ насѣкомыхъ, то мнѣ поневолѣ приходилось заѣхать въ одинъ изъ хановъ или постоялыхъ дворовъ. Знаете ли вы читатель, что называется ханомъ? Это тоже, что у насъ заѣзжій дворъ, въ которомъ вы можете со всѣми удобствами помѣстить своихъ лошадей, въ полномъ убѣжденіи, что онѣ будутъ не только сыты, но и очищены отъ пыли и грязи. Казалось бы, что при такомъ вниманіи къ животному — о человѣкѣ здѣсь вдвое болѣе позаботятся. Не тутъ-то было: по мнѣнію крымскихъ татаръ, человѣкъ одаренъ разумомъ и свободою дѣйствій — слѣдовательно самъ долженъ позаботиться о своемъ кейфѣ. На обязанности содержателя хана лежитъ только долгъ принять почетнымъ образомъ своего посѣтителя, освѣдомиться о здоровьи его семьи и дѣтей, которыхъ онъ никогда не видѣлъ, и пригласить въ кофейню, всегда почти имѣющую нѣсколько гостей, жаждущихъ встрѣчи съ новыми лицами.

Кофейня, на взглядъ содержателя, представляетъ все, чѣмъ можетъ интересоваться пріѣзжій: во первыхъ онъ имѣетъ теплую свѣтлую комнату, вокругъ которой установлены нары съ мягкими тюфяками и подушками, гдѣ удобно садиться съ поджатыми ногами и пить вѣчно готовый кофе; во вторыхъ онъ свободенъ во всякую минуту лечь и соснуть или позабавиться картежною игрою на мѣлокъ и, наконецъ, онъ всегда имѣетъ подъ рукою много почетныхъ гражданъ, которые во всеуслышаніе разсказываютъ новости дня и всегда готовы помочь совѣтомъ, если пріѣзжему встрѣчается въ этомъ надобность. Пьянства, ругательствъ, и другаго рода безобразій здѣсь не допускается.

«Чего же больше требовать? говорятъ татары. На случай же, если вы пожелаете покушать, то въ двухъ шагахъ отъ кофейни существуетъ харчевня съ различнаго рода соусами, шашлыками и похлебками, за большую порцію которыхъ не возьмутъ съ васъ дороже 10 коп., столько же вы заплатите въ сутки за помѣщеніе съ лошадью. Словомъ и весело и сытно и покойно за какихъ нибудь 25—30 коп. Стоитъ только не брезгать и во всемъ видѣть лучшія стороны. «Правда — прибавляютъ нѣкоторые — въ кофейняхъ не рѣдко наберешься бѣлыхъ деревенскихъ насѣкомыхъ, но вѣдь и о нихъ заботится Аллахъ, одинаково милостивый ко всѣмъ тварямъ своимъ. Насѣкомое это, не смотря на свой непріятный видъ, очень полезно въ особенности для полнокровныхъ людей. Слѣдовательно бѣда не велика, если ихъ десятокъ другой проберутся въ складки вашей рубахи и проживутъ тамъ нѣсколько дней».

Въ кофейнѣ я сейчасъ же узналъ о мѣстожительствѣ моего давняго пріятеля Сеитъ-аги, къ которому въ тотъ же день и переселился.

Сеитъ-ага прежде жилъ въ окрестностяхъ Ялты, но послѣ эмиграціи въ Турцію ближнихъ и друзей, распродалъ всѣ сады свои и, закупивъ въ Бахчисараѣ много домовъ, лавокъ и садиковъ, переселился и самъ въ священный городъ Крыма. Принявъ меня съ дѣтскимъ восторгомъ, этотъ крѣпкій старикъ прежде всего показалъ мнѣ великолѣпный фруктовый садъ свой, пріютившійся у подножья скалъ, затѣмъ напоилъ кофемъ и вплоть до ужина не переставалъ разсказывать о своихъ дѣлахъ.

При пожеланіи покойной ночи старикъ, помня, что нѣкогда я очень интересовался народными преданіями, обѣщалъ пригласить къ себѣ друга своего, большаго любителя разсказовъ изъ давно минувшихъ временъ Крыма.

На другой день, проснувшись съ восходомъ солнца, я пошолъ гулять по городу, прорѣзанному во всю длину одною только улицею, занятою по бокамъ торговыми домами. Всѣ купцы уже находились въ своихъ миніатюрныхъ лавкахъ и работали: кто надъ ножною обувью, кто надъ выдѣлкою ножей, кто токарилъ колыски, кто сверлилъ длинные черешневые чубуки. Я внимательно осматривалъ незатѣйливые станки и издѣлья этихъ одинокихъ работниковъ, довольствующихся тѣмъ, что зарабатываютъ въ теченіи дня нѣсколько десятковъ копѣекъ, изъ которыхъ часть издерживаютъ на необходимые расходы, а остальную приберегаютъ про черный день, на погребеніе или на путешествіе въ священную Мекку.

По всей главной улицѣ, вымощенный крупными каменьями еще во времена ханскаго владычества, я не встрѣтилъ ни одной татарки. Можно было думать, что онѣ не просыпались еще. Но въ дѣйствительности женщины эти не имѣютъ обыкновенія выходить на тѣ улицы, гдѣ тихо и спокойно работаютъ для ихъ же блага отцы, мужья или братья. Онѣ отлично сознаютъ, что присутствіе ихъ тамъ не только потревожитъ добрыхъ людей, но и нарушитъ сладкое настроеніе духа.

И дѣйствительно, если мы всмотримся въ выраженіе лица каждаго изъ этихъ самостоятельныхъ работниковъ-купцовъ и изслѣдуемъ его сокровенныя мечты, то найдемъ, что онъ всецѣло погруженъ въ тотъ блаженный кейфъ, который съумѣла воспроизвести въ его пылкой крови вечерняя ласка игриво-ласковой жены. Это отрадное чувство у него разлито по всѣму тѣлу, онъ слышитъ его запахъ и полной счастливой нѣги, молчаливо ждетъ того момента, когда снова муэзинъ съ сосѣдняго минарета пропоетъ благовѣстъ на вечернюю молитву. Тѣ же чувства посѣтятъ его и завтра и послѣ завтра и послѣ 60-ти лѣтъ. Жены это знаютъ и поэтому ни за что не сдѣлаютъ ничего такого, что могло бы повліять непріятно на неизмѣннаго друга.

У всѣхъ почти фонтановъ, раскинутыхъ чуть ли не у каждаго квартала, возились пожилые татары, совершая абдезъ или омовеніе ногъ и рукъ, чтобы чистыми предстать на утреннюю молитву. Смотря на ихъ усердіе, подумаешь, что эти люди подготовляются вымаливать свои тяжкіе грѣхи или выпрашивать богатыя милости. Ничуть не бывало: они ничего не просятъ у Бога и ограничиваются повтореніемъ тѣхъ общихъ хвалебныхъ молитвъ, которыя произноситъ имамъ.

Тутъ же попадались мнѣ полуслѣпые и хромые старички съ двумя кувшинами въ рукахъ съ сладкою бузою или просянымъ напиткомъ, который такъ нравится крымскимъ жителямъ туземнаго происхожденія. Старики эти, не смотря на свой дряхлый, изнеможенный видъ, кричатъ очень громко: «максима́! максима́?» и очень наивно предлагаютъ свой нектаръ всѣмъ, но безъ навязчивости и просьбы оказать имъ милость.

У одного изъ нихъ я спросилъ: сколько онъ зарабатываетъ въ день?

— Отъ 25 до 40 коп., — отвѣчалъ тотъ.

— Но этихъ денегъ не достанетъ тебѣ на обувь.

— Я знаю это и потому хожу босикомъ.

— Отчего же ты не займешься чѣмъ-нибудь болѣе выгоднымъ?

— Оттого, что не способенъ къ другому занятію, а просить подаянія я не позволяю себѣ до тѣхъ поръ, пока окончательно не ослѣпну.

Хромой навѣрно тотъ же дастъ отвѣтъ и, не смотря на испытываемыя страданія, будетъ продавать свою бузу до той поры, пока не сляжетъ на изорванный войлокъ, чтобы испустить послѣднее дыханіе, въ надеждѣ переселиться въ благодатный рай, переполненный всѣми видами блаженныхъ наслажденій.

Очутившись передъ мечетью съ отворенными дверями, гдѣ стояли на молитвѣ правовѣрные, я тихо вступилъ въ священное зданіе, чтобы взглянуть на внутреннее убранство столичнаго храма. Но каково было удивленіе мое, когда я въ немъ встрѣтилъ тѣ же рогожки и войлоки, которыми убираются самые бѣднѣйшіе деревенскіе молитвенные дома.

Таковъ татаринъ вездѣ: онъ на роскошь смотритъ, какъ на глупость и ограничивается только чистотою и крайне необходимыми вещами. При такихъ основательныхъ сужденіяхъ намъ конечно, не должно казаться страннымъ, что даже ханы ихъ не имѣли второй перемѣны платья; что у самаго богатаго то же убранство и та же кухня, которыя у пріобрѣтавшаго нѣсколько копѣекъ въ день. Разница только въ томъ, что у перваго чаще обновляется устарѣвшее и ежедневно варится мясо, а у послѣдняго это дѣлается рѣже.

Не въ этомъ ли кроется тайна того благоденствія, которымъ пользуется этотъ народъ при ничтожныхъ, въ сравненіи съ нами, пріобрѣтеніяхъ? Татаринъ, заработавшій сотню рублей, твердо убѣжденъ, что отнынѣ онъ не будетъ нуждаться въ насущномъ пропитаніи, и убѣжденіе его только тогда разстанется съ нимъ, если какія-нибудь необыкновенныя событія вырвутъ у него эти деньги.

Въ сладкомъ раздумьи я какъ то невольно присѣлъ на лавочку дверей пекарни, находящейся въ одномъ отдѣленіи съ харчевней. Въ первой разложены были нѣсколько десятковъ только что вынутыхъ изъ печи хлѣбовъ, лепешекъ, пирожковъ съ сыромъ, плациндъ, сухарей и бубликовъ, на которые съ какимъ-то радостнымъ чувствомъ посматривалъ хозяинъ, перебиравшій медленно четки, а въ послѣдней, гдѣ кипѣли чисто вылуженные мѣдные котлы, рѣзво суетился молодой джигитъ. Его веселая наружность, быстрота движеній и полное вниманіе къ дѣлу возбудили у меня желаніе заговорить съ нимъ.

— У тебя, кажется, все уже готово къ насыщенію людей, сказалъ я, а между тѣмъ ты не приглашаешь прохожихъ къ завтраку.

— Кому угодно кушать, тотъ самъ зайдетъ. По нашему мы унизили бы свое искусство, еслибъ навязывались проходящимъ. Къ пищѣ приглашаются только такіе, отъ которыхъ не требуется плата. Въ эту минуту вошелъ въ харчевню извозчикъ.

— Запахъ твоей стряпни до того раздразнилъ мой носъ, что я рѣшился пожелать тебѣ добраго утра.

— Ужъ не въ интересномъ ли ты положеніи? спросилъ поваръ — если да, то я подбавлю пахучаго перцу.

— Кто знаетъ, въ еврейскихъ книгахъ говорятъ написано, что прежде рожали не женщины, а мужчины. Правда ли это или брехня, не намъ судить, но что касается пахучаго перца, то онъ всегда доставлялъ мнѣ особенное желаніе влить въ горло большой сосудъ крѣпкой бузы.

— Во дворѣ нашемъ и буза найдется для такихъ баши-бузуковъ какъ ты, мой братъ — отвѣчалъ кухмистеръ, подавая посѣтителю большую миску супу съ картофелемъ. Пекарщикъ не замедлилъ поднести теплую лепешку.

Извозчикъ съ важностію опустился на скамью передъ столомъ и медленно очистилъ миску, затѣмъ, возблагодаривъ Аллаха и хозяина, и положивъ передъ послѣднимъ 10 коп., удалился.

— Это, кажется, твой другъ, — сказалъ я.

— Почему вы такъ думаете?

— Потому, что онъ не спросилъ даже цѣны за завтракъ.

— Мы, мусульмане, всѣ между собою друзья, и всякій знаетъ сколько слѣдуетъ заплатить за съѣденное. Впрочемъ, иногда приходится получать только половину стоимости, но такъ разсчитываются только люди не имущіе. Я никогда не сержусь за это и увѣренъ, что рано или поздно они вознаградятъ меня какими-либо личными услугами; если же они откажутся, то Богъ вознаградитъ меня вдесятеро.

— Какой у тебя добрый и разумный сосѣдъ, — сказалъ я, обращаясь къ пекарщику, игравшему четками.

— Вы, вѣроятно, вывели это предположеніе изъ того, что онъ отвѣчалъ вамъ. То же самое вы услышите и отъ всѣхъ нашихъ кухарей. Но если мы не будемъ такими, то къ намъ не зайдетъ ни единая правовѣрная душа, и всѣ станутъ чувствовать къ намъ отвращеніе. При такомъ снисходительномъ обращеніи съ бѣдными, мы надѣемся прожить спокойно. Не тотъ счастливъ, кто заработаетъ много денегъ съ проклятіями, но тотъ, кто пріобрѣтаетъ по копѣйкамъ, которыя въ то же время прокладываютъ ему дорогу въ рай и радуютъ душу. Такъ намъ велѣно жить, такъ мы и проживемъ до того времени, пока будемъ соблюдать святыя слова Корана!

— Каковы взгляды и убѣжденія у этихъ фанатиковъ, — подумалъ я, — а между тѣмъ они способны ненавидѣть иновѣрцевъ только за то, что не исповѣдуютъ съ ними ислама, того ислама, который признаетъ Евангеліе за священную книгу, а въ Коранѣ (3 гл. 79 ст.) ясно говорится: «мы вѣруемъ въ святыя книги, которыя Мойсей, Іисусъ и другіе пророки получили съ неба; мы не дѣлаемъ между ними никакой разницы; а въ 4-й сурѣ въ 157 ст. написано: «не будетъ ни одного человѣка, между имѣющими вѣру и писаніе, который не увѣровалъ бы въ Іисуса предъ смертью». Къ сожалѣнію изрѣченія эти перетолкованы имамами и совершенно иначе понимаются мусульманами. Намъ приходится какъ то невольно пожалѣть, что отважному и, вмѣстѣ съ тѣмъ, разумному аравійскому законодателю, не пришлось убѣдиться на дѣлѣ, чтобы заставить всѣхъ послѣдователей своего ученія считать важнѣйшимъ догматомъ религіи любовь и равномѣрное отношеніе ко всему человѣческому роду.

Не успѣлъ я пройти сотни шаговъ, ко мнѣ вышелъ изъ-за угла одинъ изъ знакомыхъ чиновниковъ таврическаго магометанскаго духовнаго правленія. Читателю, безъ сомнѣнія, покажется невѣроятнымъ, если я скажу, что онъ былъ русскій и не зналъ ни читать, ни писать по-татарски; но невѣроятность окажется неумѣстною, если я объясню, что татарское духовное правленіе составлено изъ русскихъ чиновниковъ, во главѣ которыхъ стоятъ муфтіи, кадыскеры и мѣстный уѣздный кадій (нѣчто въ родѣ нашего благочиннаго). Эти начальствующія лица подписываютъ всякаго рода бумаги, содержаніе которыхъ имъ не можетъ быть извѣстно на томъ основаніи, что они въ свою очередь не знакомы ни съ нашимъ языкомъ, ни съ нашею грамотою.

— Не по дѣламъ ли службы? спросилъ я.

— Да, и къ сожалѣнію, по весьма несправедливому дѣлу — отвѣчалъ онъ, скорчивъ гримасу. Представьте слѣдующій фактъ: родители одной прекрасной дѣвушки задумали противъ ея воли, какъ это дѣлалось прежде, перевѣнчать ее обманнымъ образомъ не съ женихомъ, который долженъ былъ пріѣхать на дняхъ, а съ другимъ, болѣе выгоднымъ для нихъ мурзою, который въ настоящее время проживаетъ въ этомъ городѣ. Дѣвушка ничего не подозрѣвая, естественно съ особеннымъ удовольствіемъ, сейчасъ же послѣ свадебнаго вечера, поѣхала къ мужу. Но каково было ея отчаяніе, когда она очутилась въ домѣ ненавистнаго ей человѣка, достигшаго цѣли такими низкими путями. Понятно, что она подняла такой шумъ и крики, что сбѣжалась полиція, которой она сообщила о происшедшемъ. Городничій убѣдившись въ невозможности усмирить ее, вынужденъ былъ, по ея требованію, отправить ее къ одной изъ родственницъ, живущихъ за городомъ. Нѣсколько дней спустя, по формальному заявленію этой дѣвушки, началось слѣдствіе, по которому родители ея преданы были уголовному преслѣдованію. Добрая дѣвушка, лично явившись на судебное разбирательство объявила, что она прощаетъ отцамъ ихъ проступокъ противъ себя, лишь бы судъ предоставилъ ей право развода съ сохраненіемъ прежней фамиліи. Просьба ея принята была во вниманіе съ тѣмъ, чтобы она потребовала развода по правиламъ магометанскаго шаріата отъ духовнаго начальства. Вотъ съ этимъ судебнымъ постановленіемъ она и обратилась къ намъ. Казалось бы, что муфтій, безъ всякихъ разсужденій, обязанъ былъ признать этотъ бракъ недѣйствительнымъ, такъ какъ онъ не совершенъ по правилу, прежде всего требующему обоюднаго согласія жениха и невѣсты; но члены духовнаго правленія, навѣрно задобренные подарками со стороны ожесточенныхъ родителей и оскорбленнаго мужа, дали другой оборотъ дѣлу и именно постановили допросить послѣдняго: «согласенъ ли онъ предоставить женѣ своей просимый разводъ», такъ какъ по магометанскому закону жена не въ правѣ его просить сама. Спрошенный въ это время былъ уже женатъ на другой дѣвицѣ, но не смотря на это, онъ, какъ бы въ удовлетвореніе своей мести отвѣчалъ, что вовсе не думаетъ разводиться съ нею, такъ какъ многоженство допускается пророкомъ. Этого было совершенно достаточно для отказа въ просьбѣ несчастной дѣвушки. Отказъ этотъ поручили мнѣ передать ей. Воображаю, въ какое уныніе она впадетъ при мысли, что осуждена на вѣки считаться женою человѣка, къ которому никогда не пойдетъ, котораго презираетъ душевно и который давнымъ-давно женился на второй. Знаете ли, — прибавилъ онъ, — я на мѣстѣ ея сейчасъ бы перешелъ въ православную вѣру, какъ вѣрное средство возстановить право свободы.

— Но развѣ она не вправѣ жаловаться?

— Жаловаться на насъ! вскрикнулъ онъ — да кто имѣетъ право указывать муфтію, какъ онъ долженъ дѣйствовать? Она пожалуй обойдетъ всѣхъ высокопоставленныхъ лицъ, всѣ пожалѣютъ и найдутъ ее крайне обиженною, но отвѣтятъ, что не смѣютъ вмѣшиваться въ религіозныя дѣла иновѣрцевъ.

— При такихъ условіяхъ, пожалуй легко завладѣть любою женщиною и заставить ее, изъ боязни остаться навсегда вдовою, привыкнуть къ своему назначенію.

— Да, но для этого необходимо заручиться согласіемъ родителей — прибавилъ чиновникъ.

— И часто бываютъ такія печальныя событія?

— Частенько, но всегда почти остаются негласными.

— Неужели нѣтъ возможности предупредить этотъ торгъ невольницами?

— Это зависитъ отъ законодательной власти, которая имѣетъ полное право приказать мулламъ, чтобы они лично убѣждались въ обоюдномъ согласіи жениха и невѣсты, не довѣряясь повѣреннымъ, выставляемымъ родителями.

Чиновникъ приглашалъ меня, какъ говорящаго по-татарски, идти съ нимъ для объявленія жестокаго указа своего начальства. Какъ ни желательно было мнѣ знать какое впечатлѣніе произведетъ это постановленіе на замужнюю дѣвицу, но у меня не достало духу слѣдовать за нимъ и притомъ мое долгое отсутствіе могло быть принято хозяиномъ дома за небрежное обращеніе съ нимъ.

И дѣйствительно, я нашелъ Сеита сидящимъ у калитки съ опущенною головою и чертившимъ какіе-то знаки на уличной пыли. Мое внезапное появленіе заставило его быстро подняться на ноги и заявить, что меня давно ожидаютъ катмеры или слоеные татарскіе пирожки, которые дѣйствительно составляютъ прекрасное угощеніе въ Крыму.

Въ комнатѣ я засталъ, передъ низенькою софою, поставленный на табуретѣ большой мѣдный сини или подносъ съ медомъ, бекмесомь²⁰, сыромъ, свѣжимъ масломъ, вареными сливками и т. п. и долженъ былъ безъ потери времени приступить къ завтраку. Пирожки и шашлыки сейчасъ же были поданы старшимъ сыномъ хозяина.

— Хотя за ѣдою у насъ и не принято утруждать гостя разговоромъ — сказалъ хозяинъ, но мнѣ хотѣлось бы узнать, гдѣ вы такъ долго гуляли?

— Я зашелъ случайно къ цыганамъ. Какой они интересный народъ !

— Дѣйствительно интересный — отвѣчалъ онъ: — но ни въ чемъ болѣе какъ въ перепродажѣ лошадей. На этомъ поприщѣ они положительно выдѣлываютъ неестественныя штуки. Представьте: не очень давно одному изъ деревенскихъ знакомыхъ моихъ надо было продать разлѣнившуюся лошадь, чтобы взамѣнъ пріобрѣсти другую. Привелъ ее бѣдняга въ Бахчисарай и продалъ цыгану за 5 руб. Черезъ недѣлю онъ пріѣхалъ вторично, чтобы купить другую лошадку. Цыгане немедленно окружили его и вывели на площадь рыжеватаго молодаго съ виду коня съ такою прытью, что старичекъ съ перваго взгляда плѣнился имъ и безъ торгу заплатилъ 25 рублей. Обрадованный поселянинъ стремглавъ понесся домой, но, проѣхавъ нѣсколько верстъ, лошадь остановилась и выразила такую же лѣнь и привычки, какими обладала проданная имъ. Бѣднякъ началъ пристальнѣе всматриваться и нашелъ, что ему продана его же лошадь въ 5-ть разъ дороже съ обстриженною гривою и хвостомъ и покрашенною хною²¹. Но откуда же у нея могла явиться такая прыть на нѣкоторое время? думалъ старичекъ. Что же оказалось? Негодяи прибѣгли къ красному жгучему перцу, которымъ начинили ей внутренность. Пока перецъ оказывалъ свое дѣйствіе, несчастное животное рвалось и металось въ бѣшенствѣ, но затѣмъ, вошедъ въ нормальное положеніе, перешло къ прежнимъ привычкамъ. Ну, кто бы изъ насъ рѣшился на подобную выдумку? старикъ захохоталъ продолжительнымъ смѣхомъ.

Нѣсколько минутъ спустя Сеитъ продолжалъ прерванный разговоръ: «цыгане ужасные канальи, но не злопамятны; всякое же добро, сдѣланное имъ, помнятъ какъ собаки. Въ примѣръ приведу одного, который ежегодно приходитъ ко мнѣ, чтобы прослужить, въ качествѣ сторожа, два мѣсяца въ саду моемъ, руководимый благодарностію за то, что нѣсколько лѣтъ тому назадъ я принялъ его больнымъ и кормилъ до полнаго выздоровленія. Въ первый годъ онъ не захотѣлъ принять никакой платы, кромѣ шкалика водки на прощаніе, на второй ограничился тремя рублями, а вотъ ужъ три года, какъ уходитъ не взявъ ни копѣйки, подъ тѣмъ предлогомъ, что возьметъ разомъ, когда нужда или болѣзнь къ тому вынудитъ... А вотъ онъ и самъ идетъ. Взгляните, пожалуйста, на его совершенно гайдамацкую наружность.

На порогѣ остановился громаднаго роста широкоплечій цыганъ въ изорванной шапкѣ, клочками спускавшейся на лобъ и уши и растрепанной курткѣ.

— Ты меня ищешь, Танатаръ? спросилъ хозяинъ.

— Я хотѣлъ попросить у васъ одинъ рубль, чтобы дать женѣ моей, которая со всѣмъ своимъ живымъ хламомъ изволила прійти, освѣдомиться о моемъ здоровьи и расположилась какъ въ собственномъ домѣ подъ вашимъ заборомъ. Всѣ они знаете, особенно дѣти, ужасные вороны и горе нашимъ фруктовымъ деревьямъ, если допустить ихъ перелѣзть черезъ заборъ.

Сеитъ согласился съ нимъ, но рѣшилъ, что лично желаетъ увидѣть его семью.

— Право не стоитъ вамъ трудиться: все дрянь и голь, на которую и слюней жалко.

— Вы назвали его Танатаромъ или разсвѣтомъ — обратился я къ хозяину, но развѣ у мусульманъ допускаются произвольныя имена?

— Я родился на разсвѣтѣ — отвѣчалъ цыганъ, — и меня назвали Разсвѣтомъ. Развѣ это можетъ быть противно Аллаху, у котораго нѣтъ различія ни между людьми, ни между свиньями.

— Ну, Танатаръ, ты ужъ заговорился — сурово сказалъ хозяинъ.

— Нѣтъ, ага (господинъ), моя глупая голова лишнихъ словъ не говоритъ.

— Я и не думаю обвинять тебя, потому что у васъ несчастныхъ нѣтъ ни святыхъ книгъ, ни муллъ, ни мечетей.

— И къ чему намъ все это? человѣку надо одно твердо знать, что надъ нимъ есть Богъ, котораго надо поминутно благодарить; а все остальное человѣческія выдумки. Развѣ вы, добрые мусульмане, не терпите тѣхъ же нуждъ, болѣзней и несчастій, которымъ подвергаемся и мы, грѣшные люди? развѣ вы иначе умираете, чѣмъ мы? Нѣтъ, ага, я прожилъ на свѣтѣ болѣе 50 лѣтъ и не нашелъ, чтобы религія давала людямъ какія-либо преимущества предъ Аллахомъ; по моему живи какъ знаешь до тѣхъ поръ, пока надо умереть.

Хозяинъ мой или не нашелся отвѣчать противъ этой своеобразной истины или не пожелалъ пускаться въ диспуты съ ничтожнымъ цыганомъ.

— Постой ты здѣсь, пока я вернусь — сказалъ онъ и вышелъ на дворъ.

— Чѣмъ ты занимаешься, Танатаръ? спросилъ я.

— Наслѣдственное ремесло мое — плетеніе корзинъ. Вотъ ужъ нѣсколько лѣтъ, какъ я прихожу къ Сеитъ-агѣ на лѣто и служу ему въ качествѣ сторожа. Обязанность прекрасная: во-первыхъ живешь подъ открытымъ небомъ, ѣшь и пьешь сколько душѣ угодно; во вторыхъ отъ нечего дѣлать, наготовишь множество корзинъ для продажи зимою и наконецъ все таки имѣешь право въ крайности просить вознагражденіе за службу.

— Ты здѣшній или деревенскій?

— Родился я въ Бахчисараѣ, но послѣ совершеннолѣтія переѣхалъ съ тремя братьями въ деревню. Братья мои вздумали пожениться съ татарками и занялись хлѣбопашествомъ, а я, какъ старшій въ роду, не пожелалъ измѣнять образу жизни моихъ безпечныхъ родителей и нахожу, что отлично сдѣлалъ, потому что меня ничто не безпокоитъ: въ нуждѣ всякій подастъ кусокъ черстваго хлѣба, а если не на что купить одежды, то не стыдно и старымъ мѣшкомъ прикрыться.

— Въ преданіяхъ вашихъ не говорится ли чего-нибудь о времени, когда и какимъ образомъ появились вы въ Крыму?

— Этого никто изъ насъ не знаетъ; но всѣмъ намъ извѣстно, что мы вышли изъ земли какихъ-то Фрауновъ (фараоновъ) и что при ханахъ намъ жилось несравненно лучше, потому что никто не заставлялъ цыганъ строить себѣ дома, а напротивъ, каждый поселянинъ или горожанинъ охотно давалъ намъ подъ временное помѣщеніе свой хлѣвъ или сарай. При такомъ образѣ жизни, мы ремесленники никогда не скучивались и не мѣшали другъ другу вести свои коммерческія дѣла. При этомъ мы не признавали никакой власти надъ собою, легко избѣгали поголовнаго гарача и расправлялись между собою какъ знали. Нынѣ же совсѣмъ не то: къ намъ приставили старшину и сборщика податей, которые, не успѣетъ еще ребенокъ явиться на свѣтъ Божій, сейчасъ же его записываютъ въ дефтеры и считаютъ новымъ источникомъ своихъ доходовъ. Вотъ въ чемъ состоитъ наше великое горе. А ужъ, если случайно пырнешь кого-либо изъ друзей ножемъ, то не ищи пощады: это не сочтутъ за обыкновенную товарищескую выходку, а за убійство и гайда въ тюрьму, въ Сибирь. Боже сохрани до какихъ печальныхъ временъ дожили цыгане! подумаешь, подумаешь и выходитъ, что теперь взрослыхъ людей считаютъ какими-то дѣтьми, которыхъ надо наказывать за неразумныя шалости.

Слыша такія наивныя убѣжденія, въ которыхъ проглядывали довольно серьезныя логическія основанія для натуральнаго ума, мнѣ какъ-то жаль стало цыганское племя, безъ сомнѣнія способное къ воспріятію лучшей житейской обстановки, еслибъ этого пожелало общество и правительство. Давнымъ давно настало время подумать объ искорененіи паразитовъ изъ общественной семьи трудящихся въ потѣ лица и давно пора всѣми мѣрами принудить ихъ сдѣлаться участниками въ добытіи хлѣба изъ земли. Тотъ только можетъ претендовать на званіе человѣка и сына отечества, кто съумѣетъ добыть хоть для своей потребности клочекъ земли и не выжидать своего насущнаго пропитанія изъ рукъ убогаго поселянина.

Сборъ подаяній многими нищенствующими и кочевьё съ такими же надеждами цыганъ по деревнямъ и городамъ, всегда способствовали къ переносу съ одной мѣстности въ другую страшныхъ эпидемическихъ и другаго рода заразительныхъ болѣзней. Кому изъ насъ неизвѣстно, что обезображенные сифилисомъ нищіе, изъ состраданія и благодушія, охотно принимаются въ деревенскія хаты, гдѣ ихъ сажаютъ за одну миску съ дѣтьми, моютъ ихъ бѣлье съ своимъ и съ какимъ-то самоотверженіемъ перевязываютъ и лечатъ неизвѣстнаго имъ свойства раны? Кому изъ насъ неизвѣстно, что цыгане разносятъ тифы, скарлатины, дефтериты и оспы, отъ которыхъ гибнутъ тысячи деревенскихъ, дорогихъ для насъ, силъ?

Пока я говорилъ съ Танатаромъ, возвратился мой хозяинъ съ веселымъ лицомъ.

— Я наградилъ твою семью — сказалъ онъ цыгану — и такъ наградилъ, что долго будутъ помнить мое имя. Вотъ что значитъ честно служить!

Танатаръ поцѣловалъ его въ плечо, что-то пробормоталъ и вышелъ.

Послѣ кофе, слѣдующаго у татаръ за завтракомъ, хозяинъ, поручивъ меня заботамъ старшаго сына своего, отправился въ мечеть, а мы вышли въ садъ и взобрались на скалу, откуда представились намъ чуть ли не всѣ бахчисарайскіе минареты, украшенные сіяющимъ полумѣсяцемъ. Не знаю почему, но мнѣ всегда пріятно смотрѣть на эти стройные шпили, на эти часы съ человѣческимъ языкомъ, опредѣляющіе установленные моменты для славословія Творца вселенной. Минареты эти прелестны въ ночи Рамазана, когда ихъ убираютъ огненными вѣнцами плошекъ и тогда, когда на нихъ появляются, въ раскошныхъ чалмахъ, крикливые имамы или муэзины, не щадящіе горла для усердныхъ послѣдователей Корана. Въ ихъ монотонныхъ напѣвахъ слышится какая то затрогивающая душу аналогія: нѣкоторые голоса чисты и звонки, какъ первые годы юности, другіе протяжны и надменны, какъ послѣдующій возрастъ жизни, а послѣдніе слабые и дрожащіе, какъ пора изнеможенія, какъ чувства скорби о близкой разлукѣ съ земными благами.

Османъ предложилъ мнѣ пройтись къ пещерѣ, гдѣ обыкновенно собираются молодые цыгане, подготовляющіеся къ музыкальному искусству.

Въ пещерѣ этой я засталъ нѣсколько мальчиковъ съ отцовскими скрипками, бубнами, зурнами²² и громадными даулами или барабанами. Каждый изъ нихъ упражнялся по своему желанію, то на одномъ, то на другомъ инструментѣ. Шумъ, гвалтъ, скрипъ, пискъ — поражали уши; затѣмъ всѣ усѣлись въ кружокъ и начали пѣть пѣсни подъ акомпаниментъ скрипки.

Мнѣ хорошо было извѣстно, что татаре тѣхъ только музыкантовъ считаютъ за настоящихъ мастеровъ своего дѣла, которые могутъ пѣть и играть одновременно всѣ безъ исключенія танцы и пѣсни, и чѣмъ громче раздаются ихъ голоса, тѣмъ сильнѣе вліяютъ на душу. Подъ вліяніемъ этого убѣжденія они кричали, что было мочи.

— Отчего они собираются въ эту пещеру, а не въ другое мѣсто? спросилъ я у сопровождавшаго меня татарина.

— Не знаю, но кажется по какому-то наслѣдственному предположенію, что здѣсь легче и какъ-то скорѣе постигается тайна музыки. При этомъ, конечно, принято въ соображеніе, что ни они и ни имъ никто не станетъ мѣшать... Но вотъ они сговариваются пропѣть недавно только вошедшую у насъ въ славу турецкую пѣсню, которую я совѣтывалъ бы вамъ, какъ любителю, записать.

Я досталъ книжечку мою и при помощи Османа началъ писать слѣдующее:

* * *

«Послушай знакомецъ! на пирушку ты позови такихъ избранныхъ молодцовъ, которые могли бы гармонировать предпріятію.

Но предварительно намъ необходимо приготовить іеменскій кофе и фарфоровыя чашечки, съ мѣдными подставками.

Только смотри, обжоръ не приглашай, чтобы кейфу не было изъяну; чтобы съ открытыми ртами они не сидѣли передъ нами.

Подумай также и о томъ, чтобы чрезъ званныхъ не узнали господа про нашу пирушку. Словомъ пусть здѣсь будутъ всѣ люди, способные къ дружбѣ.

Если ихъ будетъ двѣнадцать — три ока меду принеси. Не забудь также коровьяго масла, муки, рису и миндалю. Миндаль придаетъ кейфъ пилаву.

Если не найдешь баранины, козлятину купи.

Про скатерть и мыло пахучее не забывай. Да выпроси у кого-нибудь посатку съ тазомъ и блюдо съ подносомъ — все въ плетушку сложи.

Не излишне запастись подсвѣчникомъ и свѣчами, мы можемъ пропировать до разсвѣта. Не брезгай тряпкой, казаномъ и лишними ложками.

Бесѣда юношей не можетъ быть сладка, если не будутъ предъ глазами свѣже-лицыя танцорки.

Бесѣдующіе согрѣшатъ, начавъ пиръ безъ молитвы, но чтобы молиться — намъ нуженъ мулла.

Но не забудь, другъ, и Коранъ святой принести.

Все ли нужное поручилъ я, друзья?

— Чтобы кушанье наше было вкусное — прервалъ другой — искусный поваръ долженъ приготовить его, иначе гости не будутъ, кушая, восхвалять нашего общаго Творца.

Ты знаешь, дружище, что иногда и для кейфа палача, съ сверкающею саблею въ рукахъ, осужденнаго на смерть преступника, сажаютъ на красиваго коня».

* * *

Съ Османомъ не пришлось мнѣ оставаться долго, потому что онъ оказался нужнымъ дома. Отъ нечего дѣлать, я направился на противоположную сторону города, гдѣ каменные выступы обѣщали мнѣ изобиліе рѣдкихъ аммонитовъ. Болѣе чѣмъ два часа я бродилъ у основанія горъ, наконецъ утомленный расположился на отдыхъ подъ большимъ орѣховымъ деревомъ, въ тѣни котораго занималась шитьемъ грубой суконной матеріи пожилая татарка. Воздавъ ей, подобаемое по татарскимъ правиламъ почтеніе, я предложилъ ей покурить.

— Ты, вѣроятно, не изъ здѣшнихъ? — спросила она, набивая трубку.

— Нѣтъ, добрая старушка, я любознательный странникъ, который бродитъ по міру, чтобы научиться у умныхъ людей премудрости жизни.

— Славное дѣло. Отцы мои разсказывали, что въ ихъ время всѣ почти молодые люди на нѣсколько лѣтъ уѣзжали изъ дома родительскаго, чтобы научиться какъ слѣдуетъ жить. Правда, тогда мы чуть ли не до сорока лѣтъ мущинъ считали дѣтьми, способными заблудиться въ отечественномъ городѣ; а теперь? лишь только мальчикъ начнетъ бѣгать, то прежде всего пріискиваетъ невѣсту и на зарѣ жизни губитъ ее и себя. Охъ, я, кажется, никогда не забуду моей несчастной дочери Мелекъ-заде, которая такъ рано погибла вотъ подъ этою проклятою скалою. Да будь такое событіе въ минувшія времена — о немъ написали бы софты сказку, которая сохранилась бы на вѣки вѣковъ и быть можетъ предохранила многихъ отцовъ отъ горькихъ ошибокъ.

У старухи заблистали глаза и задребезжалъ голосъ. Изъ устъ ея полились фразы и слова, изъ глазъ молнія и слезы. Она говорила, говорила и, покончивъ разсказъ, начала грызть зубами землю, чтобы утѣшиться въ безутѣшной скорби.

Запомнивъ главнѣйшее изъ разсказа ея, я предложилъ бѣдной старушкѣ нѣсколько монетъ на ея нужды, и, возвратившись домой, написалъ нижеслѣдующую замѣтку на память изъ пѣсенника, въ которомъ сынъ хозяина моего подробно описалъ это рѣдкое событіе въ жизни татаръ, въ нижеслѣдующей формѣ.

«Въ Бахчисараѣ, этомъ нѣкогда величественномъ городѣ повелителей Россіи, не вдали отъ Успенскаго пещерскаго монастыря и знаменитой Чуфуткальской естественной крѣпости, жилъ всѣмъ извѣстный въ городѣ по добросовѣстности и знанію своего искусства, цирульникъ Аметъ-Дервишъ, происходившій изъ рода улемовъ, служившихъ только при ханскихъ мечетяхъ. У этого почтеннаго брадобрѣя вся семья состояла изъ жены и единственной дочери, стройной какъ тополь, прекрасной какъ роза, веселой и беззаботной какъ птичка небесная. Мать и отецъ только и говорили о ней, только одною ею и наслаждались.

Такъ какъ она происходила отъ почтеннаго духовнаго рода, то при рожденіи ее назвали Заде. Впослѣдствіи, нашедъ ее превосходящею земную красоту женщинъ, нѣжные родители прибавили къ этому имени коротенькое слово мелекъ, означающее въ переводѣ ангелъ. Всѣ сосѣди нашли, что это добавленіе сдѣлано было очень кстати, или по предопредѣленію судьбы или по соизволенію ангеловъ, внушающихъ иногда избраннымъ свои желанія.

Въ то время, когда начинается нашъ разсказъ, Мелекъ-Заде только — что исполнилось 15 лѣтъ. Однажды, въ сопровожденіи подруги своей Коршутъ, она, набравъ мѣдные гугумы (водоносы) водою, присѣла подъ густолиственнымъ грецкимъ орѣхомъ и въ какомъ-то обояніи сказала:

— Чувствуешь-ли и ты, моя милая подруга, какъ сегодня даже оживляющее насъ солнце чему-то радуется. Оно такъ пріятно волнуетъ мою кровь, что я не прочь бы броситься въ объятія моего ненагляднаго Селима и поселиться у него подъ самымъ сердцемъ.

— Кто-жъ тебѣ мѣшаетъ это сдѣлать — отвѣчала Коршутъ, сбросивъ съ головы синюю фередже (накидку) и поправляя граціозный фесъ — твои родители тебя очень любятъ, потому что ты у нихъ одна дочь. Тебѣ стоитъ только укрыться въ домѣ возлюбленнаго, чтобы заставить мать и отца изъявить полное согласіе на бракосочетаніе.

— Мои родители и безъ этого согласятся на нашъ бракъ, но мнѣ отлично извѣстно, что родители господина моего сердца, скорѣе согласятся умертвить меня, чѣмъ сдѣлать своею невѣсткою. Мелекъ-Заде со вздохомъ опустила свои черные, пламенные глаза и погрузилась въ размышленіе.

Коршутъ съ состраданіемъ слѣдила за грустнымъ выраженіемъ лица подруги и какая-то тяжесть свинцомъ ложилась на ея сердце.

— Послушай — прервала она наконецъ молчаніе — я сожалѣю тебя душевно и хочу посовѣтовать тебѣ одно очень вѣрное средство, чтобы сдѣлать недоброжелателей друзьями, — ты должна напоить ихъ...

— Чѣмъ? спросила Мелекъ, быстро повернувъ глаза и откидывая за спину свои длинныя косы.

Коршутъ смутилась и тихо произнесла одно изъ симпатическихъ средствъ, принятыхъ въ подобныхъ случаяхъ мошенниками, выдающими себя за колдуновъ и знахарей.

— Нѣтъ, я этого не могу сдѣлать, вопервыхъ потому что грѣшно и наконецъ, что я не бываю у родныхъ Селима.

— Тебѣ легко это сдѣлать при посредствѣ самаго жениха.

— Подобныхъ совѣтовъ я никогда не рѣшусь давать тому, кого люблю. Да и возможно ли говорить такія непріятныя вещи молодой дѣвушкѣ молодому джигиту?

— Что же ты будешь дѣлать, моя бѣдная, если не представляется другаго способа для достиженія желанія?

— Аллахъ моя надежда.

И двѣ татарки снова, приподнявъ на голову свои фередже, взялись за тяжелые гугумы и скрылись въ чащѣ деревъ по тропинкѣ, прорѣзанной теченіемъ ручья; но долго, долго слышался одномѣрный стукъ или пришлепываніе ихъ желтыхъ терлыковъ²³.

«Много времени прошло послѣ послѣдней встрѣчи двухъ подругъ у фонтана. Однажды въ зимній вечеръ Мелекъ-Заде сидѣла предъ пылающимъ очагомъ въ глубокой задумчивости и порою взглядывала на Коршутъ. Аметъ-Дервишъ, съ поджатыми ногами и длиннымъ чубукомъ въ рукахъ, приготовлялся для развлеченія семьи и гостей, разсказать какую-то интересную сказку. Какъ только присутствующіе отверзли очи вниманія и очутились на сладкой дорогѣ ожиданія, Мелекъ взяла отъ отца его четки и начала перебирать ихъ, приговаривая: хаиръ или шееръ²⁴. Изъ присутствующихъ никто не обращалъ вниманія на ея, полное грусти, выраженіе глазъ. Только когда оконченъ былъ разсказъ о знаменитомъ Керъ-оглу, Аметъ-Дервишъ спросилъ у нея отчего она не слушала его?

— Оттого, что содержаніе этой сказки мнѣ давно извѣстно — отвѣчала она.

— Не правда, дочь моя. Мнѣ все кажется что въ умѣ твоемъ завелись черви безпокойныхъ думъ, а въ зрачки глазъ запали волчьи размышленія.

— У меня болитъ голова.

— Вѣроятно злая назле (золотуха) задумала потревожить твою юную голову — сказала мать — а можетъ быть чьи-нибудь сѣрые глаза сглазили мое бѣдное дитя.

— Отчего же она не закрывается отъ этихъ вредныхъ глазъ, или у дочери Аметъ-Дервиша нѣтъ приличной для этой надобности фередже?

— Какой ты странный человѣкъ — отвѣтила мать — какъ будто ядовитый глазъ не проникаетъ даже сквозь суконныя одежды. Не ты ли утверждалъ, что околѣлъ твой любимый конь отъ взгляда какого-то муллы, похвалившаго его красивый хвостъ? Изъ этого, кажется, не трудно понять, что вліяніе ядовитыхъ глазъ легко доходитъ до сердца и отъ прикосновенія къ хвосту и отъ прикосновенія къ другимъ частямъ тѣла, даже прикрытымъ волосами, кожею и другими надежными покрывалами.

Старикъ замолчалъ и снова началъ говорить про похожденія какого-то несчастнаго любовника.

Въ это время на улицѣ раздался протяжный свистъ, точно призывъ или вызовъ товарищей. Никто не обратилъ вниманія на это обыкновенное явленіе, за исключеніемъ Мелекъ-Заде, которая, поблѣднѣвъ, заглянула въ глаза всѣхъ присутствующихъ. Убѣдившись въ отсутствіи подозрѣнія, она достала изъ висѣвшей надъ головою ея корзины яблоко и начала кушать его.

Мать взглянула на нее съ удовольствіемъ, потому что милая дочь съ утра не ѣла ничего. «Значитъ — подумала она — рана отъ ядовитыхъ сѣрыхъ глазъ заживаетъ».

Часъ или два спустя раздались звуки муэзина, призывающаго правовѣрныхъ на послѣднюю ночную молитву — и слушатели сказокъ поспѣшно простились съ хозяевами.

Буйно и свирѣпо разгуливалъ вѣтеръ надъ кровлями Бахчисарайскихъ домовъ, когда Мелекъ вышла на улицу, вызванная вторичнымъ свистомъ. Грозная тьма ночи наводила на нее какой-то безъотчетный страхъ.

— Гдѣ ты? произнесла она тихо, оглядываясь по сторонамъ.

Вмѣсто отвѣта кто-то взялъ ее за руку и повлекъ за собою.

Минуту спустя Мелекъ прошептала:

— Твои недобрые родители, я думаю, теперь спокойно спятъ въ полной увѣренности, что разлучили насъ навсегда, и мы не найдемъ способа соединиться брачными узами.

Сопровождавшій ее не отвѣчалъ.

Вслѣдъ затѣмъ они вошли въ какую-то хатку, которая не была освѣщена. Мелекъ-Заде намекнула было о свѣчкѣ, но выманившій ее другъ сказалъ, что свѣтъ можетъ выдать ихъ намѣренія и испортитъ все дѣло.

Голосъ, которымъ сопровождались эти слова, показался бѣдной дѣвушкѣ немного страннымъ, но такъ какъ она не могла допустить мысли обмана, то ограничилась вопросомъ:

— Отчего ты такъ хрипло говоришь?

— Я ужасно простудилъ сегодня мое горло.

— Значитъ бѣгство мое не вполнѣ пріятно Аллаху, потому что онъ наказалъ тебя простудою.

На этомъ прекратился ихъ разговоръ. Около полуночи бѣглецы услышали, что у дверей хаты ихъ возятся неизвѣстные люди; затѣмъ послышалось нѣчто въ родѣ того, что ихъ замкнули, чтобы имѣть несомнѣнное доказательство для бракосочетанія, а потомъ воцарилась тишина, которая не прерывалась до тѣхъ поръ, пока счастливые любовники уснули.

Но каково было изумленіе Мелекъ-Заде, когда, пробужденная отъ сладчайшаго сна, она увидѣла себя въ объятіяхъ не Селима, а гнуснаго Бекира, подмастерья ея отца, того самаго негодяя, который неоднократно говорилъ ей въ глаза, что онъ по праву усыновленнаго наслѣдника Аметъ-Дервиша, долженъ жениться на ней. Какъ ужаленная змѣей она быстро вскочила на ноги и бросилась къ дверямъ, чтобы убѣжать, куда глаза глядятъ. Но, увы, двери не открывались.

Въ безумномъ отчаяніи она набросилась на губителя своей чести.

— Ты какимъ образомъ очутился возлѣ меня, ненавистное животное, позоръ моихъ глазъ, грязная тряпка цирульни отца моего!

Бекиръ протеръ глаза и, улыбаясь самодовольно, снова протянулъ къ красавицѣ преступныя объятія, но на этотъ разъ она вцѣпилась, какъ дикая кошка, въ его глаза и щеки. Кровь полилась ручьями. Она грызла его зубами, проклинала, искала ножа или чего-нибудь такого, чтобы сокрушить и уничтожить того, кто такъ подло и низко разрушилъ въ ней надежду на счастливую жизнь съ любимымъ человѣкомъ.

Бекиръ переносилъ всѣ истязанія молча, даже и въ то время, когда она оскверняла могилы его родителей и прародителей со всѣми родственниками и родоначальниками. Затѣмъ въ изнеможеніи она упала и на нѣсколько минутъ оставалась въ образѣ факира, пригвоздившаго себя къ землѣ, чтобы ангелъ смерти безъ труда извлекъ его душу. Но такъ какъ Израиль не появлялся, а у нее не хватало терпѣнія ожидать дольше, то вскочивъ снова, уста ея начали извергать ужасныя хулы противъ Аллаха и святаго его пророка; хулы, которыя дай Богъ никогда не слышать правовѣрнымъ! Въ это время у дверей послышались разговоры и въ комнату вошелъ съ пріятною улыбкою Аметъ-Дервишъ въ сопровожденіи имама и свидѣтелей, чтобы тутъ же совершить бракосочетаніе.

Увидѣвъ отца и не подозрѣвая, что она попала въ эти сѣти только по его желанію, несчастная Мелекъ-Заде бросилась къ нему, чтобы разсказать про свое несчастіе, но глаза ея превратились въ фонтаны слезъ, а сердце загорѣлось какъ сѣра, — она лишилась чувствъ и должна была быть унесена домой безъ брачной молитвы, но для старика это было безразлично, потому что свидѣтели нашли ее подъ замкомъ съ молодымъ человѣкомъ, съ которымъ она безъ сомнѣнія добровольно скрылась изъ родительскаго дома.

Неподвижную, съ блѣдными губами, Мелекъ передали на руки матери, изъ устъ которой полились волны проклятій. Рыданія ли нѣжной кормилицы, или по повелѣнію Аллаха, Заде вскорѣ открыла свои круглые и сладкіе, какъ черный изюмъ, глаза и этимъ разогнала всѣ мрачныя тучи, скопившіяся въ груди ея матери, внезапно заговорившей медовымъ языкомъ, пѣснями сладкозвучнаго соловья и игривыми объятіями кошки. Бѣдная старуха переплыла море скорби и какъ будто сѣла верхомъ на орла блаженства.

Аметъ-Дервишъ, который также былъ погруженъ съ головою въ болото страха, перешелъ на коверъ утѣшенія, постланный на полу безопасности и, прикрывшись покрываломъ безпредѣльной любви къ дочери, началъ такую рѣчь:

— Дочь моя единородная, свѣтъ моимъ смутившихся очей, не я-ли держалъ тебя всегда въ пеленахъ любви моей; не я-ли считалъ тебя древомъ, къ которому привязана моя жизнь; не я-ли создалъ тебя, чтобы даровать обонянію моей души ароматы земныхъ радостей? О, смилуйся надо мною: не погрузи ты мою сѣдую, освященную бороду въ желтый навозъ позора, не утопи въ слезахъ горести, не преврати въ мишень ядовитыхъ стрѣлъ моихъ враговъ — повтори за мною слова утѣшенія: «я ложусь по соизволенію сердца моего на ложе безмятежнаго брака съ Бекиромъ». Этого достаточно, чтобы райскіе зефиры снова зарѣзвились въ моихъ осиротѣвшихъ скважинахъ сердца, чтобы Божій міръ опять сдѣлался въ глазахъ души моей рощею фіалокъ и гвоздикъ. Клянусь тебѣ перстнемъ, священнымъ наслѣдіемъ нашего рода, клянусь тебѣ фирманомъ твоего дѣда, а моего отца, что усыновленный мною Бекиръ благоухаетъ знаніями религіи нашей и искусствомъ мудрости брадобрѣя. Онъ любитъ тебя, какъ тигръ и левъ любитъ своихъ дѣтей и станетъ глотать твое дыханіе, чтобы не не выпустить его напрасно на воздухъ пустоты; ты будешь для него и сладкимъ шербетомъ и сытнымъ пилавомъ.

— Нѣтъ, баба (отецъ) — отвѣчала Мелекъ-Заде — напрасно ты воскуриваешь предо мною струи розоваго масла и упоительнаго мускуса — двери моего обонянія навсегда закрыты для жаровни Бекира, усыновленнаго тобою. Напрасно ты берешь на себя трудъ говорить мнѣ о тѣхъ познаніяхъ, которыя нужны не мнѣ — мои слуховыя трубы отнынѣ превратились въ гранитныя пещеры, въ которыхъ нѣтъ и не будетъ эха для звуковъ, чуждыхъ разорванному сердцу. Я не могу допустить ненавистнаго питаться сокомъ моего дыханія. Вотъ отвѣтъ несчастной Мелекъ-Заде, другаго вы никогда не услышите, потому что колючка страданій ея дошла до горла и распустила жгучія вѣтки по всему тѣлу.

Такой отвѣтъ отуманилъ Аметъ-Дервиша, принявшаго отъ скорби отпечатокъ безвыходной грусти. Голова его съ трудомъ держала чалму милостей пророка, а каждый волосокъ его освященной бороды зашевелился, пріунылъ и вытянулся какъ трупъ, лишенный жизни. Старикъ онѣмѣлъ, но страшно было смертному смотрѣть на этотъ камень, шипящій дремучимъ лѣсомъ ужасныхъ мыслей, на этотъ безмолвный океанъ, въ глубинѣ котораго громились огненными волнами всѣ твари и растенія.

Мать Заде, только что вышедшая изъ крѣпости адскихъ мукъ и наслаждавшаяся бекмезомъ утѣшенія, снова начала ощущать, что подъ нею сталъ горѣть войлокъ горя и издавать смрадъ болѣзни. Бѣдняга, взглянувъ глазомъ трепета на гору злобы своего повелителя, рѣшилась въ свою очередь выставить предъ дочерью букетъ примиренія съ отцемъ и его полноправною волею надъ дѣтьми.

— Дочь моя возлюбленная! позволь и мнѣ, вскормившей тебя моею кровью, сказать нѣсколько словъ: я въ ужасныхъ мукахъ произвела тебя на Божій свѣтъ, я день и ночь нянчилась съ тобою не для того, конечно, чтобы въ душѣ твоей возростить острыя колючки, которыя свели бы тебя такъ рано на плиту салавата²⁵.

Возлюбленная души моей, плоть отъ плоти моей, кровь отъ крови моей, не будь джиномъ (духомъ) упорства, отвернись отъ шайтана злыхъ навожденій и войди въ тулубчикъ овечки смиренія и послушай отца, сотворившаго твое нѣжное тѣло!

Сдѣлай это во имя всѣхъ пророковъ, во имя матери! и она начала рвать на головѣ волосы и бить себя въ грудь кулаками.

— Мать моя, радость души моей — отвѣчала Мелекъ-Заде — Богъ да будетъ свидѣтелемъ, что небо блаженства для меня ничтожно въ сравненіи съ тобою, вскормившею меня своею кровью; но быть подушкою нѣги для человѣка ненавистнаго я не могу. Не мучь меня хоть ты твоимъ атласнымъ словомъ, рвущимъ мои внутренности, потому что я не въ силахъ сдѣлать тебѣ угодное.

— Ай, дочь моя, не говори такихъ ужасныхъ словъ — твой отецъ могущественъ надъ тобою: онъ крѣпкій дубъ, предъ которымъ ломаются тростинки, подобныя тебѣ.

— Дѣвушка! вскрикнулъ пробужденный отъ сна недоумѣнія Аметъ-Дервишъ — я долго и терпѣливо сидѣлъ на рогожѣ покоя, въ предположеніи, что ты поймешь, что тебѣ нельзя иначе прожить между мусульманами, какъ въ качествѣ законной жены любимаго нами Бекира, и что ты должна вырвать съ корнемъ изъ сердца свою колючку, которую воткнулъ въ него злополучный Селимъ. Ты ни мнѣ, ни матери не захотѣла отвѣчать согласіемъ, и я не стану тебя насиловать болѣе, но назначаю тебѣ на размышленіе трехдневный срокъ. Въ эти три дня ты должна похоронить въ умѣ память о скверномъ Селимѣ, въ три дня оплакать его прахъ и въ три дня воздвигнуть мечеть собственнаго своего и нашего благополучія.

— Я сознаю, отецъ мой, что оскорбляю васъ и не смѣю жить между правовѣрными, послѣ того какъ была обманута Бекиромъ, вѣроятно подслушавшимъ мое намѣреніе убѣжать съ Селимомъ. Да будетъ же по вашему: оставьте меня одинокою въ этой комнатѣ, и я постараюсь приготовить кирпичи для того божественнаго храма, о которомъ вы мнѣ сейчасъ говорили. Отецъ махнулъ головою и вышелъ. Обрадованная надеждою, мать бросилась обнимать Мелекъ и обѣщала ей своеручно каждое утро приносить пищу и лакомства. Въ урочный день Аметъ-Дервишъ, послѣ утренней молитвы, направился къ нѣжно любимой дочери въ полномъ убѣжденіи, что она прильнетъ къ его освященной бородѣ и изъявитъ согласіе на бракосочетаніе съ Бекиромъ. Въ мысляхъ его уже рисовался внукъ, которому онъ вручитъ перстень и фирманъ, доставшіеся ему по наслѣдству отъ прародителей, но каково было его изумленіе, когда въ комнатѣ не оказалось Мелекъ-Заде. Допустивъ мысль, что дочь его могла выйти, по надобности, на дворъ, онъ присѣлъ на софу. Прошелъ часъ и другой, и холмъ ожиданія провалился подъ нимъ, въ особенности когда онъ увидѣлъ, что носатка, принадлежность выходящихъ по надобности, стояла на своемъ мѣстѣ. Аметъ-Дервишъ съ ужасомъ бросился къ женѣ, затѣмъ вскочилъ на коня и выѣхалъ со двора. У каждаго встрѣчнаго онъ допрашивалъ: не видѣли ли они идущей дѣвушки въ зеленой фередже. Только въ полдень онъ добился отъ уличныхъ мальчишекъ, что еще вчера, передъ вечеромъ какая-то дѣвица, плотно закутанная въ зеленую накидку, быстро шла по направленію къ высокой красной скалѣ.

Дервишъ вихремъ помчался по указанному направленію, но вдругъ наткнулся на зеленое фередже дочери.

— Аллахъ!.. вскрикнулъ онъ, вскакивая съ сѣдла, но тутъ за камнемъ замѣтилъ окровавленный трупъ Мелекъ-Заде, а немного дальше, подъ скалою, останки Селима, на открытыхъ глазахъ котораго еще сіяли брилліантами радужныя слезы.

Несчастные любовники! Они сойдутся въ лучшемъ мірѣ. Тамъ никто не помѣшаетъ имъ переливать между собою фелиджаны²⁶ съ сладостными напитками любви.

Чтобы узнать хорошо бахчисарайскаго, или вообще, татарина южной части Крыма, надо прожить съ ними съ дѣтства. Народъ этотъ какъ-то особенно сформировался и рѣзко отличается отъ всѣхъ своихъ единоплеменниковъ. Это не то, что надменные и неповоротливые турки, — это не то, что плутоватые персіяне — это не то, что отвратительные монголы, киргизы и другіе сродные имъ исламисты. Въ ихъ крови и наружности есть что-то близкое и родственное европейцамъ, въ ихъ здравомъ и находчивомъ умѣ есть какой-то отпечатокъ народа, способнаго къ тихой, созерцательной жизни и умѣніе пользоваться удовольствіями и потребностями въ такихъ размѣрахъ, которые не приводятъ къ разочарованію, или крайнему увлеченію. Не поддаваясь ударамъ судьбы, они въ тоже время не придаютъ особеннаго значенія счастливымъ случайностямъ; шумныя забавы не возбуждаютъ въ нихъ сильныхъ ощущеній. Для нихъ достаточно нѣсколько десятковъ пушечныхъ выстрѣловъ, чтобы дать поводъ къ восторгамъ и сравненіямъ страшной силы пороха; скачка пробуждаетъ въ нихъ любовь къ быстротѣ движеній; борьба — къ силѣ, которой покоряется всякій по необходимости. Терпѣливый въ счастіи и несчастіи, для него нѣтъ наслажденій выше благовѣста на молитву, исполненія правилъ религіи и нѣжныхъ ласкъ жены въ уединеніи. Если къ этому мы прибавимъ, что ни для него, ни для жены не нужно ничего болѣе, кромѣ небольшой комнаты съ постелью, кофейникъ, кусокъ мяса, одинъ чистенькій нарядъ, то онъ сочтетъ себя равнымъ самому богатѣйшему, сядетъ на ряду съ нимъ и будетъ отстаивать личные или общественные интересы съ одинаковымъ правомъ и усердіемъ, какъ и прочіе, стоящіе въ разрядѣ народныхъ представителей. Не было примѣра, чтобы кто-либо замѣтилъ ему, что онъ превышаетъ свое общественное положеніе, вслѣдствіе какихъ бы ни было матеріальныхъ недостатковъ. Взгляните пристальнѣе на большое татарское семейство: богато ли оно, или съ трудомъ проживаетъ — этого нельзя узнать по наружной обстановкѣ, потому что безукоризненная чистота и веселое настроеніе всѣхъ лицъ, рѣзко противорѣчатъ бѣдности, которой соотвѣтствуютъ у другихъ неряшество и лохмотья. У богатаго вы не встрѣтите предметовъ роскоши: у него также убрано помѣщеніе, какъ и у прочихъ работниковъ и мастеровыхъ, добывающихъ руками пропитаніе; на немъ такая же одежда, не зависящая отъ модныхъ вкусовъ афериста; ни жена, ни дочери его не станутъ носить для отличія золотыхъ или брилліантовыхъ декорацій и не рѣдко случается, что у болѣе бѣдныхъ дѣвушекъ бываетъ на фескѣ больше червонцевъ, чѣмъ у богатыхъ. Разница замѣчается только въ количествѣ предметовъ. Не разъ мнѣ приходилось по цѣлымъ часамъ любоваться на подобныя семейства и съ завистью смотрѣть на душевную нѣгу отца, сидящаго на почетномъ мѣстѣ въ углу, или у пылающаго очага, въ отдаленіи котораго расположились молчаливые члены его семьи. Всѣ молчатъ, но не отъ страха, а изъ уваженія къ самимъ себѣ, чтобы сторонніе не приняли ихъ за невѣждъ, не умѣющихъ отличить порядка отъ безпорядковъ. Какая патріархальная простота высказывается въ ихъ обращеніи между собою, какое изысканное почтеніе къ старшему по лѣтамъ!

Посмотрите на мать и жену, у которой никогда не зарождалась идея объ измѣнѣ мужу. Съ какимъ вѣчно неизмѣннымъ удовольствіемъ она смотритъ въ глаза своему султану, котораго покой и счастіе вполнѣ зависятъ отъ нея. Въ ея чистой совѣсти нѣтъ ничего такого, чѣмъ могъ бы упрекнуть нравственный повелитель, чуждый, подобно ей, лукавства, заднихъ мыслей, предположеній и своеобразныхъ толковъ.

Полюбуйтеся на дочь — эту куколку по наряду, не скрывающему ничего изъ ея тѣлесныхъ формъ. Что за прелестное свѣженькое личико, какіе пламенные, умные глаза, какая розовая, босая ножка, какіе длинные тоненькіе коски! Съ какою естественною граціею она спѣшитъ подать отцу огонь на трубку, которую онъ еще не успѣлъ набить табакомъ. Какъ она равнодушно относится къ похваламъ или осужденію стороннихъ; съ какимъ умѣніемъ угомонитъ расплакавшагося маленькаго братишку, или съ какимъ наслажденіемъ она начинаетъ умываться, чтобы стать на молитву чистою отъ всякія скверны. Никакія удовольствія въ эти минуты не проскользнутъ въ ея пылкое воображеніе, ничто не заставитъ ее забыть о Богѣ, которому она начала уже нашептывать хвалу. Кончена молитва. Она снова беззаботна и весела, какъ птичка небесная. Ничто ее не тяготитъ; ей незнакомы скука и тоска, непонятно честолюбіе и раскаяніе; для нея всѣ мусульмане — братья и друзья; ей все, что вертится предъ глазами, доставляетъ удовольствіе; для нея праздникъ — небесный даръ, свадебный пиръ съ танцами — блаженство рая!

Такимъ положеніемъ наслаждался въ своемъ домѣ и почтенный хозяинъ мой Сеитъ-ага. Послѣднее слово, имѣющее офиціальное значеніе и относящееся къ людямъ, служащимъ и чиновнымъ, присоединено было къ его имени народомъ за то, что онъ пользовался не только въ своемъ кварталѣ, но и по всему городу такимъ уваженіемъ и почетомъ, какого не достигалъ ни одинъ изъ представителей власти, со времени русскаго господства въ Бахчисараѣ. Сеитъ гордился этимъ и, по-видимому, употреблялъ всѣ мѣры, чтобы титулъ этотъ сохранился за нимъ навсегда. Будучи въ дружественныхъ отношеніяхъ со всѣми горожанами безъ различія націй, онъ сожалѣлъ, что не изучилъ въ молодости русской грамоты, чтобы достигнуть чиновъ и дворянства, которымъ злоупотребляютъ ненавистные татарамъ мурзы. Эту скорбь онъ прикрывалъ отъ послѣднихъ тѣмъ, что старался заводить знакомства съ губернскими властями, приглашалъ ихъ къ себѣ гостить съ семействами, кормилъ и поилъ только для того, чтобы на случай ходатайства его по какому бы дѣлу ни было, достигнуть желанія не для удовлетворенія, конечно, матеріальныхъ средствъ, а для пріобрѣтенія славы и почестей со стороны городскихъ обитателей. Надо было удивляться, какъ онъ дорожилъ своею честью, какъ онъ выражалъ свое почтеніе даже въ обращеніи съ ничтожными бѣдняками, чтобы не возбудить въ нихъ дерзкой улыбки, насмѣшки или осужденія. Это былъ тонкій дипломатъ, имѣющій право пользоваться титуломъ бея, которымъ его не именовали бѣдняки только потому, что не могли сообразить: понравится ли aгѣ ихъ безправное производство его въ княжеское достоинство.

Сеитъ владѣлъ тремя домами, большимъ фруктовымъ садомъ и хуторомъ. Такое состояніе для не дворянина казалось стороннимъ людямъ громаднымъ. И дѣйствительно, если принять въ соображеніе разумные траты простаго татарина на его жизненныя потребности, то сбереженія его ежегодно доходили до тысячи рублей, которые отдавались въ ростъ купцамъ по 20%. Такой процентъ у насъ считался бы лихоимнымъ, но у мусульманъ — посредственный и давно установленный коммерческимъ людомъ на томъ основаніи, что способный къ своему дѣлу купецъ можетъ сдѣлать въ теченіе года пять оборотовъ на занятыя деньги и только одну долю изъ чистой выгоды уплатить тому, кто помогъ ему расширить кругъ дѣятельности. Людямъ, не занимающимся торговлею, подобныя хозяева, какъ Сеитъ, не дадутъ денегъ на проценты, потому что могутъ одолженіемъ своимъ раззорить. Такимъ дается нѣсколько рублей въ помощь, безъ всякихъ условій, впредь до возможности ихъ возвратить. Ни росписокъ, ни векселей, не принято брать. Послѣднее до того благопріятно дѣйствуетъ на заемщика, что еслибъ ему пришлось бы умирать гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, онъ оставляетъ духовное завѣщаніе наслѣдникамъ немедленно распродать имущество, пріобрѣтенное лично имъ и заплатить его долги. На случай же, если не удастся духовное, наслѣдники сами стараются узнать: кому были должны ихъ отцы и безъ всякихъ недоразумѣній разсчитываются съ тѣмъ, чтобы въ свою очередь пользоваться довѣріемъ и именемъ честнаго человѣка, которое по мнѣнію истиннаго мусульманина, составляетъ его религіозную принадлежность.

Всего болѣе Сеитъ восторгался двумя красивыми сыновьями своими, которые, не увлекаясь сторонними развлеченіями, усердно исполняли возложенныя на каждаго изъ нихъ обязанности по хозяйству.

— Я никогда не лакомилъ ихъ ничѣмъ базарнымъ — говорилъ мнѣ онъ — и вотъ почему они предпочитаютъ домашнюю пищу и домашнія развлеченія. Такъ точно я сберегъ въ чистотѣ и выдалъ за мужъ за хорошихъ людей моихъ дочерей, благодаря тому, что не позволялъ имъ ходить къ сосѣдямъ, которые изъ различныхъ видовъ, стараются прислужиться и своимъ и чужимъ друзьямъ.

Глава четвертая

Хозяинъ мой сидѣлъ на широкомъ балконѣ, когда я возвратился изъ его сада.

— Милости просимъ, пожалуйте, приказывайте — сказалъ онъ веселымъ тономъ. Сегодня вечеръ такъ хорошъ, что я приказалъ приготовить намъ мягкія сидѣнія на моемъ любимомъ чардакѣ²⁷.

А вотъ ко мнѣ пожаловалъ, чтобы взглянуть на васъ, старый пріятель Бекиръ-баба.

— Какъ Бекиръ-баба? вскрикнулъ я — неужели онъ еще живъ! и я бросился къ сѣдому старику, которому обязанъ былъ многими свѣдѣніями изъ жизни крымскихъ хановъ и жаждалъ встрѣчи.

— Да, я живъ и посылаю Аллаху сердечную благодарность, что онъ протянулъ нить моей жизни до радостнаго клубка свиданія — старикъ посмотрѣлъ на мое лице и, поцѣловавъ по обыкновенію въ оба глаза, началъ разспрашивать о семьѣ, дѣлахъ и т. п.

— Эхъ, Бекиръ-баба, постарѣлъ же ты — сказалъ я, когда мы покончили съ изъявленіями восторговъ.

— Это только наружно, но я по прежнему чувствую себя достаточно крѣпкимъ и бодрымъ. Память мнѣ не измѣняетъ и все кажется, какъ будто вчера я прыгалъ на конѣ глупостей. Правду говорятъ люди, что душа никогда не старѣетъ.

— Если-бъ наша душа старѣла, тогда и аллахъ постарѣлъ бы — сказалъ Сеитъ. Есть одинъ только человѣкъ въ Бахчисараѣ и именно мой сторожъ Танатаръ, который, какъ только возмутится несправедливыми поступками людей, то говоритъ: вѣрно аллахъ очень постарѣлъ, что не видитъ уже, что дѣлается на землѣ. Тобе, тобе!²⁸. Такія предположенія могутъ дѣлать только безкнижные цыгане.

— А на долго ли вы пріѣхали къ намъ и какая причина заставила васъ взглянуть на тотъ прахъ, который давнымъ давно спалъ съ сапоговъ вашей памяти?

— Я стосковался за этимъ прахомъ, мой почтенный другъ, но еслибъ я раньше могъ узнать, что ты живъ еще, то, клянусь аллахомъ, пріѣхалъ бы немедленно, чтобы дослушать начатый тобою нѣкогда разсказъ о томъ знаменитомъ червонцѣ, который ты поѣхалъ искать въ убѣжденіи, что онъ, по предопредѣленію судьбы, долженъ былъ вторично сдѣлаться достояніемъ твоего рода.

— Да, да, припоминаю. Неужели васъ интересуютъ до настоящаго времени такіе обломки пустяковъ.

— Меня всѣ твои разсказы интересуютъ, Бекиръ-баба. Еслибы ты зналъ читать порусски, я показалъ бы тебѣ нѣсколько тевариковъ²⁹, составленныхъ мною изъ твоихъ разсказовъ. Подумай ты самъ, что подобныхъ тебѣ стариковъ нѣтъ уже въ Бахчисараѣ и, слѣдовательно, со смертію твоею никто не узнаетъ о прошломъ твоего роднаго города. Только я одинъ сберегу твои разсказы и все, что ты пожелаешь мнѣ передать.

— Вы и напишите такъ просто, что слышали изъ устъ бахчисарайскаго татарина, хаджи Бекиръ-бабы.

— Да, — такъ и напишу.

— Алла, Алла, какіе вы чудные люди. Живши съ вами, пожалуй, не перестанешь говорить и наживешь столько грѣховъ, что они не вмѣстятся въ кожу нашего тѣла.

— Напротивъ тѣ люди, которые до смерти своей успѣютъ передать на землѣ всѣ безъ исключенія грѣхи, явятся на томъ свѣтѣ чистыми. Такъ сказано во всѣхъ священныхъ книгахъ.

— Совершенно справедливо — поддержалъ меня Сеитъ.

— О, если это только такъ, то я съ сегодняшняго же вечера начну вамъ продолжать всѣ похожденія мои за фантастическимъ червонцемъ, котораго я такъ упорно и неутомимо искалъ по глупости и случайному сновидѣнію.

— А я прикажу сейчасъ же подать вамъ кофе — добавилъ хозяинъ, — чтобы пробудить дремлющій духъ памяти и заставить его открыть сундукъ воспоминаній. — Гей, Османъ! подай кофе и рюмку водки для оживленія крови почтеннаго дѣда.

Откушавши оживляющей влаги, Бекиръ-баба выставилъ свой длинный черешневый чубукъ и спросилъ, на чемъ онъ остановился при послѣдней со мною встрѣчи.

— На томъ, когда ты распрощался съ домашними и выѣхалъ со двора.

— И такъ, простившись со всѣмъ моимъ чавуръ-хавуромъ³⁰, я вскочилъ на любимаго коня съ мыслею направиться на Востокъ, т. е. въ тѣ страны, которыя болѣе любимы солнцемъ неба. Пока я проѣзжалъ городъ, сердце мое чего-то безпокоилось и непріятно толкалось о грудныя стѣны. Поклоны и селямы сыпались на всякомъ шагу. Нѣкоторые даже вопрошали, куда я направилъ узду счастія, но я уклонялся отъ столба справедливости и отвѣчалъ имъ мыльными пузырями неправды. Очутившись за городомъ, я началъ думать: гдѣ и какъ проведу сегодняшній вечеръ: вѣдь у меня ни копѣйки денегъ не было въ карманѣ. Подумалъ, подумалъ и рѣшился обвить колпакъ³¹ мой полотенцемъ, чтобы во мнѣ видѣли ученаго человѣка, способнаго ко всему. Затѣмъ я далъ себѣ слово останавливаться преимущественно въ тѣхъ деревняхъ, гдѣ добродѣтельные землевладѣльцы содержатъ безплатныя ода или заѣзжіе дома, для всѣхъ безъ исключенія проѣзжихъ, утомленныхъ или вынужденныхъ ненастьемъ, провести ночь подъ кровлею безопасности и гостепріимства. Послѣ такихъ утѣшительныхъ плодовъ, созрѣвшихъ внезапно въ кисетѣ моего ума, я обратился къ лошади и мысленно просилъ ее сослужить мнѣ службу безъ лукавыхъ навожденій и вести себя, не оскверняя моего молодаго перчема³² подъ шапкою учености.

При этомъ я вынулъ изъ-за пазухи святой молитвенникъ и, трижды приложивъ его къ устамъ и лбу, пріосанился, хлопнулъ плетью и поскакалъ по тропинкѣ надеждъ на счастіе. Не успѣлъ я проѣхать часа, какъ Аллахъ обложилъ все небо черными тучами, готовыми, по приказанію его, затопить весь міръ. Появились кругомъ меня стаи грачей, этихъ собакъ архангела Гавріила — злыхъ предвѣстниковъ народныхъ бѣдствій. Ну, думаю, надо развязать изъ-за сѣдла войлочную бурку; но что будетъ съ моею шапкою и ученымъ знакомъ! Въ это время я замѣтилъ, что за мною ѣдетъ хорошо прикрытая арба. Слава заботящемуся о насъ пророку! вырвалось изъ казана моей утробы. Этотъ правовѣрный навѣрно не откажется принять меня и спасти отъ преждевременнаго разложенія мой ученый колпакъ.

Я взглянулъ еще разъ на небо, чтобы предоставить очамъ мудрости разрѣшить вопросъ; къ какому роду подлежитъ сегодняшняя погода? Къ мужескому или къ женскому? Если къ мужескому, то она скоро разъяснится; но если къ женскому, то долго придется переносить ея капризы.

— Я этого не зналъ — сказалъ Сеитъ-ага, что и погода подраздѣляется на роды, а, кажется, очень много съѣлъ соли и хлѣба съ мудерисами (профессорами).

— Мудерисы не все знаютъ, достопочтенный ага; но мнѣ извѣстно, что Богъ все создалъ попарно такъ, напр., зима есть женщина — лѣто мужчина; день мужчина — ночь женщина; солнце мужчина — луна женщина; болѣзнь женщина — лѣкарство мужчина. Не такъ ли и по вашему мнѣнію? обратился ко мнѣ Бекиръ-баба.

— Такъ, такъ; ну, потомъ? торопилъ я его изъ боязни, чтобы онъ не отвлекся отъ нити разсказа.

— Пока разсудокъ мой размышлялъ, арба поровнялась со мною, и я воздалъ привѣтственный селямъ, съ пожеланіями счастливаго пути, сѣдому старичку, который отвѣчалъ мнѣ съ подобающими знаками почтенія. — Не возьмешь ли меня, дядюшка, къ себѣ въ арбу для прикрытія отъ дождя? сказалъ я. Старикъ повернулся къ кому-то лицомъ и отвѣтилъ мнѣ на-отрѣзъ, что нельзя. Между тѣмъ дождь началъ падать крупными пятнами на мой колпакъ съ бисернымъ кружкомъ. Отчего же нельзя? спросилъ я — неужели ты обладаешь деревяннымъ сердцемъ и не чувствуешь ароматовъ отъ добрыхъ дѣлъ. Вѣдь я благочестивый ученый странникъ, гость Божій. Старикъ снова повернулся и снова отказалъ на томъ основаніи, что въ арбѣ лежитъ больная жена его. Этого только мнѣ и надо было. Я возопилъ къ ней и обѣщалъ всю дорогу читать надъ головою ея врачующія молитвы. Арба остановилась. Пока между мужемъ и женою шли переговоры взять ли меня и какъ посадить, чтобы я не имѣлъ возможности направить безъ промаха огненныхъ стрѣлъ моихъ глазъ въ ея сердце, я успѣлъ замѣтить въ щель, что пассажирка обладала красотою лиліи и свѣжестью молодой козы.

— Ну, иди, садись — проворчалъ, наконецъ, старикъ. Въ мигъ я набросилъ бурку на сѣдло, чтобы не допустить его до порчи отъ мокроты и, привязавъ лошадку мою къ оглоблѣ, очутился около старика, который для безопасности поручилъ мнѣ вожжи, а самъ отодвинулся назадъ, чтобы сдѣлаться стѣною между мною и тюфякомъ своего наслажденія. Около минуты молчаніе не прерывалось; между тѣмъ дождь началъ густо сыпать пятачками изобилія. — Отчего ты, добрый старикъ, — заговорилъ я — не вдругъ согласился мнѣ предоставить это мѣсто благодати; что было бы съ моею священною книгою для отчитыванія злыхъ болѣзней, если-бъ я остался подъ розгами этой милости тучъ небесныхъ? — «Не скорби о минувшемъ — отвѣчалъ старикъ, вѣроятно довольный, что я ни разу не оглянулся къ нему лицомъ, — ты еще молодъ и не знаешь до какихъ ужасныхъ несчастій доводитъ судьба тѣхъ людей, которые, не обдумавши 20-ть разъ, даютъ отвѣтъ. Отъ скуки я, пожалуй, разскажу тебѣ одно событіе, которое желалъ бы вколотить въ память твою большимъ гвоздемъ премудрости. Однажды, подобно мнѣ, ѣдущему съ женою, повстрѣчался на дорогѣ бѣднякъ пѣшеходъ и началъ умолять подвезти его въ городъ. Поселянинъ, въ предположеніи сдѣлать Аллаху пріятное, охотно принялъ его и посадилъ около себя. Что-жъ оказалось, когда они въѣхали на базарную площадь? Пѣшеходъ поднялся на ноги и началъ на всевозможные голоса сзывать народъ и власти, чтобы спасли его отъ насилій человѣка, который, отбивъ отъ него жену, желаетъ воспользоваться нынѣ и его повозкою съ лошадью, подъ тѣмъ предлогомъ, что принялъ меня въ качествѣ пассажира. Хозяинъ съ женою, ошеломленные потокомъ его навозной лжи, разинули рты удивленія и вытянули уши дочери глупости. Что съ нимъ? Не разбился ли кувшинъ съ его мозгами? спрашивали они другъ друга. Не заткнуть ли ему горло коломъ правды? Но пока они совѣщались, народъ принялъ сторону шакала и стащилъ за ноги хозяина, совѣтуя ему удалиться по-добру, пока не разлетится его священная борода по всѣмъ частямъ міра. Женѣ же пригрозили такими глупостями, которыхъ не долженъ повторять языкъ такого старика, какъ я. Что оставалось дѣлать несчастному, лишенному языка мудрости? Приходилось излить до-тла мѣхъ слезъ, выплевать до суха всѣ слюни изъ кофейника живота и возвратиться домой подъ очагъ горя. Такъ навѣрно и сдѣлалъ бы божій человѣкъ, если-бъ къ арбѣ его случайно не подошелъ самъ судья города, цвѣтокъ умственной благодати и безпредѣльной хитрости лучезарныхъ внушеній совѣсти. Выслушавъ хромаго пѣшехода и рыдающій тюфякъ наслажденій, онъ приказалъ свезти всѣхъ ихъ въ тюрьму и разсадить по отдѣльнымъ каморкамъ душеспасительныхъ келій. Въ число ихъ попалъ и хозяинъ, не успѣвшій осушить кофейника слюнъ. Прошло нѣсколько дней; видно, что заключеннымъ не особенно пріятно было молиться Аллаху на камняхъ голода и кислой тоски, потому что они начали громко вопіять. Когда сообщили объ этомъ премудрому оку правосудія, онъ не замедлилъ подставить ухо любознательности къ щели признанія.

— Правду говорила мнѣ жена, — шепталъ голосъ изъ первой каморки, — не бери на арбу этого человѣка: онъ косой и горбатый, а это нехорошія примѣты, если съ ними онъ вышелъ на божій свѣтъ. Чтобы мнѣ, ослу, послушать этотъ дырявый мѣшокъ съ половою? Ну и подѣломъ тебѣ сидѣть голодному и восторгаться райскими благами!

Око любознанія перешло къ послѣдующей щели въ келію разумныхъ вдохновеній, гдѣ лежалъ дырявый мѣшокъ съ остатками соломы и повторялъ:

Ну, дьяволъ, сынъ дьявола, ну, пѣгій чортъ, сынъ краснаго шайтана, не будь я Тензиле дочь афуза, прозваннаго синимъ пѣтухомъ, если я не оскверню своеручно твою бороду и кости всѣхъ твоихъ бабушекъ и прабабушекъ съ сродниками за то, что ты подъ вліяніемъ желанія обладать прелестными гуріями въ раю нашего пророка, принялъ этого супостата на арбу. Эхъ ты, сынъ собаки, ты вѣрно задумалъ избавиться отъ меня и самъ состряпалъ эту кашу, но, постой, я заставлю тебя самаго скушать ее!

Око премудрости перешло къ клѣткѣ пѣшехода и разверзлость въ такомъ объемѣ, какъ-будто приготовилось разомъ произвести на свѣтъ 12 богатырей съ женами, дѣтьми и цѣлымъ табуномъ лошадей. Горбатый разсуждалъ слѣдующимъ образомъ:

— Вотъ, если-бъ, всемилостивѣйшій пророкъ, предъ именемъ котораго да потрясутся всѣ мои печенки и селезенки, соблаговолилъ вручить мнѣ въ даръ арбу съ лошадью этого счастливца; но если къ этому онъ, по милости своей дастъ мнѣ въ придачу и ананасъ нашихъ помысловъ, ай, ай, какую пѣсню любви я буду ему пѣть до тѣхъ поръ, пока члены моего тѣла не согнутся въ крючокъ. Вѣдь, кадій не Богъ и ему легко принять смѣлую неправду за правду. Да оглушитъ Господь его разумъ ударомъ желѣзнаго молота въ центръ чалмы!

Всего этого, конечно было достаточно его премудрости славному кадію, чтобы открыть виновнаго и отпустить безвинныхъ на вѣтеръ жизни. — Теперь мнѣ кажется, что ты меня понял, ъ сынъ мой и не поставишь въ вину, что я не принялъ тебя безъ предварительнаго совѣта съ женою». — Дуракъ же ты, — подумалъ я, ты своимъ разсказомъ только навѣялъ на душу мою страстное желаніе сблизиться съ тюфякомъ твоихъ наслажденій, о которомъ я раньше почти забылъ. Однако, для приличія, я похвалилъ его опытность и началъ громко читать душеспасительныя молитвы съ цѣлью обратить вниманіе лежащаго за нимъ дыряваго мѣшка. Не прошло и получаса какъ мѣшокъ завопилъ: «—Ай, ай, умираю! заставь скорѣе этого обманщика читать надъ головою моею молитвы отъ боли сердца или столкни его подъ колеса арбы за то, что онъ до настоящаго времени не исполнилъ обѣщанія». — Я не смѣлъ безъ особаго дозволенія, — отвѣчалъ я. Старикъ нахмурился, но, по неволѣ, долженъ былъ уступить мнѣ свое мѣсто и взяться за вожжи. — «Исполняй свое условіе, сказалъ онъ грубо, — да берегись дотронуться до древа жизни, въ противномъ случаѣ у тебя не останется и слѣдовъ отъ носа нѣжныхъ ощущеній. Я вынулъ книгу изъ-за пазухи и, упершись спиною въ спину ревниваго мужа, раздвинулъ ноги и началъ чтеніе. Больная все тише и тише стонала и безпрестанно выглядывала изъ подъ накидки. Потомъ она придвинулась немного ближе и начала протягивать руки, чтобы прикоснуться ко мнѣ. Я возвысилъ голосъ, чтобы отогнать отъ мужа джина подозрѣній, а отъ нея черта пагубныхъ страстей. Если мнѣ удалось сокрушить перваго, то послѣдній дошелъ до изступленія. Онъ началъ водить рукою больной съ такою безцеремонностью, что у меня помрачился разсудокъ, святая книга выпала изъ рукъ, и я вынужденъ былъ закричать: — «стой, стой! ради Аллаха! Старикъ остановился, и назвавъ меня эшекомъ (осломъ), не имѣвшимъ достаточно силъ воздержаться отъ соблазновъ злаго духа, во время чтенія молитвъ, вытолкалъ почти изъ арбы. Опомнившись нѣсколько, я снова долженъ былъ сѣсть на жаровню пытки, потому что больная наступательно требовала чтенія, которое немного облегчило ея сердце. О, вѣдьма изъ вѣдьмъ, — подумалъ я, — да ты меня погубишь своимъ поведеніемъ! На этотъ разъ голосъ мой дрожалъ и я безпрестанно замиралъ. Это ужасно не нравилось старику, и онъ ругалъ меня такъ, какъ обыкновенно ругаютъ женщинъ и молодыхъ мальчиковъ.

Нѣсколько минутъ спустя небо начало разъясняться, дождь пересталъ, и я приготовился уже выскочить изъ арбы мученій, чтобы скрыться отъ злыхъ людей, но въ то время, когда я собирался закрыть книгу святостей и объявить, что прочиталъ ее отъ начала до конца, ревнивый старикъ, слѣдящій болѣе за нами, чѣмъ за лошадью своею, какъ-то наскочилъ на большой камень. Домообразная арба его поднялась одною половиною чуть не на высоту тучь небесныхъ и оттуда со скрипомъ, пискомъ и страшнымъ грохотомъ перекинулась въ болото грязи. Старикъ, не ожидавшій такого безчестія, хотѣлъ было предупредить это несчастіе, тяжестью своего тѣла, вскочилъ на ноги, но, получивъ сильное сотрясеніе отъ освобожденнаго обруча кибитки, сначала лишился своей миніатюрной зеленой чалмы, обнажившей его клинообразную голую башку, а потомъ полетѣлъ и самъ въ пропасть дряни. Со мною и женою его, которая для кейфа оставалась подъ накидкою только въ одной сорочкѣ, произошло нѣчто такое, чего языкъ человѣческій не въ состояніи передать. Намъ показалось, что злополучная арба попала въ какой то огненный кратеръ, или въ центръ ада, и что сейчасъ протянутся за нами щипцы для переложенія насъ въ печурки предопредѣленія. Ошеломленная больная крѣпко прильнула къ ногамъ моимъ и нашептывала молитву. Въ такомъ положеніи мы оставались бы навѣрно нѣсколько часовъ, если-бъ въ опочившую арбу нашу не заглянула запачканная морда старика. «О черти, о собаки моей души, — заревѣлъ онъ, — вы изволите почивать въ нѣгѣ покоя въ то время, когда моя утроба переполнилась грязью и не осталось ни единаго клочка отъ чалмы, вѣрно прослужившей мнѣ 40 лѣтъ, 3 мѣсяца и 4 дня!» Лишь только прозвучали эти слова, больная, вырвавъ одинъ изъ обручей кибитки, принявшій вертикальное положеніе, не обращая вниманія на свой костюмъ, какъ львица, накинулась на несчастнаго своего повелителя и султана земныхъ радостей. Обнаженная голова его превратилась въ кожу барабана и начала издавать звуки пустой тыквы. — «Такъ вотъ какую ты штуку придумалъ выкинуть противъ алмаза твоихъ змѣиныхъ глазъ! Ты осквернилъ мое тѣло тѣмъ, что оно прикоснулось къ лохмотьямъ этого мошенника, поднятаго тобою съ улицы. Разведи меня сейчасъ, сію минуту: я плюю на бороду такихъ мужей и буду плевать какъ только ты осмѣлишься показаться мнѣ на глаза!» Больная послѣ всякаго удара вновь начинала изрыгать проклятія. Старикъ сначала молча терпѣлъ, но когда боль проникла до сокровенныхъ ощущеній, рѣшился приподнять фалды своего халата и скрыться въ дальней степи отъ олицетвореннаго зла, воспроизведеннаго на свѣтъ Божій покойнымъ афузомъ, такъ вѣрно прозваннымъ синимъ пѣтухомъ. Мысль эта была бы безподобною, еслибъ фурія его, въ свою очередь, не приподняла бѣлой рубахи и не помчалась за нимъ съ длиннымъ обручемъ, безпрестанно прикасавшимся губами къ тыквѣ изнеможеннаго старика. Сцена эта напоминала мнѣ орла, который на лету наносилъ клювомъ своимъ страшные удары въ голову бѣгущаго зайца. Потерявшійся старикъ въ полномъ убѣжденіи, что не уйдетъ отъ преслѣдованій алмаза своихъ глазъ, рѣшился повернуть пятки своихъ кривыхъ ногъ къ злополучной арбѣ и искать защиты, вѣроятно, за высокими колесами ея, или обратиться къ моей священной книгѣ, какъ вѣрному талисману противъ ожесточеннаго дьявола. Когда они приблизились ко мнѣ съ высунувшимися языками, какъ борзыя собаки послѣ нѣсколькихъ часовъ гоньбы зайца, я поднялъ руки вверхъ и началъ хлопать каждаго изъ нихъ молитвенникомъ по макушкѣ и просить успокоиться. Слова мира бальзамомъ подѣйствовали на утомленныхъ, рѣшившихся горючими слезами излить ненависть и обиду на дорогу ѣзды. Пришедъ нѣсколько въ себя, старикъ вынулъ изъ кармана испачканный, цвѣтной платокъ и, замѣнивъ имъ свою погибшую зеленую чалму, обратился ко мнѣ съ просьбою приподнять его несчастную арбу, такъ не кстати задравшую ноги къ солнцу. Послѣ долгихъ усилій намъ удалось сдѣлать это, но каково было отчаяніе бѣднаго хозяина, когда онъ замѣтилъ, что передняя ось его экипажа переломилась. «Ну, ужь это верхъ наказанія! вскрикнулъ онъ. Гдѣ достать другую? Неужели намъ оставаться среди дороги?» — Что? — завопила жена, — и ты воображаешь, что я, больная, буду ночевать въ степи? Да я тебя задушу какъ курицу, если ты сію же минуту не сядешь на коня и не привезешь изъ ближайшей деревни новой оси. — «А ты какъ останешься съ чужимъ человѣкомъ одна въ степи?» сказалъ онъ, нахмурившись, — «да это будетъ позоръ и оскорбленіе для моей сѣдой бороды!» — Да я тебѣ уже сказала, старый чортъ, что плюю на твою скверную бороду. Сейчасъ поѣзжай, иначе я опять возьмусь за хворостину и на этотъ разъ святая книга этого мерзавца не спасетъ тебя. — «Нѣтъ ужъ, жена, какъ ты не бей меня, а я не оставлю тебя съ молодымъ человѣкомъ въ голой степи — это ужъ дудки, матушка! Ты не проведешь меня, стараго пѣтуха: онъ можетъ осквернить твою душу». — Кто? онъ? этотъ собачій сынъ? Да онъ такой же негодяй, какъ твой отецъ и твои поганые братья! Да я его обращу въ комокъ желтой грязи, если только онъ осмѣлится во время твоего отсутствія заговорить или подойти къ мажарѣ!» — Что это вы спорите за меня, — сказалъ я, — я сейчасъ же уѣзжаю, поручивъ васъ Аллаху. — «Ты хочешь бросить меня одну, — закричала злая женщина, — послѣ того, какъ мы тебя сберегли отъ дождя! Ахъ ты, неблагодарный человѣкъ: бросить въ несчастіи одну женщину среди степи на съеденіе волковъ, на поруганіе гяуровъ! Да гдѣ твое мусульманство, несчастная погибшая душа? или ты думаешь, что языкъ мой не съумѣетъ до самой смерти посыпать голову твою проклятіями; или ты думаешь, что я не въ силахъ буду угостить и тебя, такъ точно, какъ и эту живую, къ несчастію моему, падаль?» Сказавъ это, она схватила мужа своего — эту живую падаль, по ея мнѣнію, подвела къ моей осѣдланной лошади, принудила его сѣсть на нее и скакать что есть мочи въ ближайшую деревню. Старикъ помчался, но голова его не отворачивалась отъ арбы, куда взошла жена, до тѣхъ поръ, пока онъ долженъ былъ скрыться за возвышенностью. Я расположился на краю оглобли и молчалъ. Какъ вдрутъ вся внутренность моя перевернулась верхъ дномъ отъ сладкозвучнаго голоса той женщины, которая еще недавно показалась мнѣ чертовкою, — «И ты не думаешь приблизиться ко мнѣ, — говорила она, — или ты ждешь, чтобы розовыя уста мои пропѣли тебѣ пѣсню любви, а пухлыя щеки сами прильнули къ твоимъ устамъ? Ай джигитъ, какой же ты недогадливый! Вѣдь всю эту злость я излила на мужа только изъ за тебя». Я оглянулся кругомъ и, конечно, не заставилъ повторять сказаннаго. Женщина эта оказалась однимъ изъ лучшихъ сортовъ крымскаго яблока. Она изъявила согласіе бросить мужа своего и сдѣлаться моею женою. Я далъ ей слово подумать объ этомъ и послать отрадную вѣсть на хвостѣ ласточки, но не раньше того времени, когда эти птички собираются къ перелету. Два часа спустя возвратился хозяинъ арбы съ готовою осью на сѣдлѣ. Увидѣвъ меня на почтительномъ разстояніи отъ алмаза своихъ глазъ, онъ радостно вскрикнулъ: «слава Аллаху и добрымъ людямъ! ось дубовая, и теперь мы благополучно доѣдемъ до пристани покоя». На этотъ разъ злая жена представилась, или, можетъ быть, дѣйствительно, спала. Ось была замѣнена новою. — «Ну теперь прощай, добрый старикъ, — сказалъ я, садясь на коня моего, — спасибо за милость, да вознаградитъ тебя Аллахъ! «И тебя за твои услуги благодарю. Счастливый путь!

Такъ окончился первый день моего выѣзда изъ Бахчисарая. Да если мнѣ придется такъ удачно путешествовать, — подумалъ я, — то не къ чему и возвращаться домой.

Глава пятая

Солнце давнымъ-давно зашло въ пещеру своего дворца, изъ обратной стороны котораго выгнало на часы свою еще полусонную подругу, когда я очутился въ лѣсу. Бѣдный мой конь спотыкался отъ голода и утомленія. Я чувствовалъ то же самое, но не зналъ рѣшиться ли на отдыхъ или ѣхать еще часикъ, чтобы попасть къ добрымъ людямъ на вкусный ужинъ, какъ вдругъ замѣтилъ въ чащѣ деревъ свѣтъ отъ большаго костра. Не зная, гдѣ я нахожусь и куда направляется избранная мною дорога, я рѣшился повернуть на огонь. Оказалось, что здѣсь находились угольщики, и что мнѣ предстояло ѣхать до первой деревни, по крайней мѣрѣ, два часа, но не по карманнымъ маленькимъ, а по стѣннымъ самаго большаго размѣра, часамъ. Ну, думаю, лучше проспать ночь подъ открытымъ небомъ, чѣмъ довести себя и лошадь до изнеможенія и притомъ изъ кипѣвшаго казана угольщиковъ исходили такіе пріятные пары любезностей свѣжаго мяса, что я разсѣдлалъ коня и, спутавъ ему ноги, отпустилъ на подносъ изобилія сочныхъ травъ. Вторичное, болѣе торжественное привѣтствіе мое этимъ чернымъ рожамъ съ дополнительными справками о благосостояніи ихъ семействъ, сразу расположили ихъ ко мнѣ и между нами послѣдовали дружественныя бесѣды. Старшій изъ угольщиковъ именовался Арифомъ, сыномъ каракурсака или черноживотаго, а товарищъ его по ремеслу Исламомъ Ташахсысъ-оглу или сыномъ лишеннаго важныхъ частей тѣла. Участь или назначеніе этихъ молодыхъ людей, сдружившихся съ дѣтства, показалась мнѣ чѣмъ-то неестественнымъ, но конечно не подлежащимъ осмѣянію, потому что на все слѣдуетъ воля Аллаха. Арифъ и Исламъ родились почти одновременно не такъ какъ обыкновенно рождаются дѣти мужескаго пола — съ глазами, обращенными къ небу, а наоборотъ, какъ дѣвочки, которыхъ взоры не смѣютъ на первый разъ видѣть ничего болѣе кромѣ одной точки. Такое обстоятельство понятно не могло остаться тайною для тѣхъ въ особенности женщинъ, которыя числились уже кандидатками на предстоящія вакансіи деревенскихъ вѣдьмъ и всѣми силами своего щетинистаго языка старались доказать, что все знаніе составляетъ одно изъ надежнѣйшихъ ихъ правъ на присвоеніе за собою этого почтеннаго званія. Вотъ благодаря имъ Каракурсакъ и Ташахсысъ-оглу возбудили всеообщее вниманіе и различныя толкованія не только ближайшихъ, но и самыхъ отдаленныхъ муллъ, знахарей и колдуновъ. Болѣе чѣмъ 5 лѣтъ обсуждалось это неестественное явленіе двухъ мальчиковъ въ незаконной формѣ, въ ожиданіи, что разгадку тайны откроетъ пророкъ только тому, кто честною жизнею и щедрыми благодѣяніями заслужитъ его милостиваго довѣрія. Какъ вдругъ одна изъ кандидатокъ обурши и ляпнула во всеуслышаніе: что Арифъ и Селямъ никогда не должны жениться на дѣвушкахъ, никогда не жить съ людьми семейными и что имъ суждено только знать другъ друга и принадлежать другъ другу. Съ того времени народъ пересталъ ломать свои спѣлые и не дозрѣлые арбузы ума надъ судьбою этихъ мальчиковъ, которые, не смотря на отдаленность жилищъ, начали привязываться другъ къ другу крѣпкими шнурками любви. Дружба ихъ доходила до того, что они не могли въ разлукѣ удовлетворять даже естественнымъ дѣтскимъ потребностямъ. Этого мало, если у одного заболитъ бывало голова, то другой почувствуетъ тоже; если у одного появится свербежъ гдѣ-нибудь, то у другаго то же самое. Словомъ кандидатка въ вѣдьмы не подлежала обвиненію во лжи и могла занять мѣсто своей тетки, безъ малѣйшаго возраженія со стороны самыхъ строгихъ ревнителей искусствъ, этихъ необходимыхъ чудовищъ между людьми, чтобы опредѣлить безъ спора, чѣмъ отличается живая, только что распустившаяся. роза отъ сѣдоволосаго вонючаго дурмана.

Въ 14 лѣтъ друзьямъ показалось кисло и горько жить въ отцовскихъ домахъ, и они порѣшили зарабатывать насущное пропитаніе личными трудами. Съ этою цѣлью, одѣвъ на ноги чарыки³³ надежды, отправились въ Бахчисарай и нанялись къ одному муэзину, сѣдельнику по ремеслу, въ качествѣ подмастерьевъ, въ предположеніи года черезъ два или три научиться этому выгодному искусству и самимъ открыть свою мастерскую; но видно на лбу у нихъ написано было другое назначеніе, такъ какъ они не выдержали обязательства своего и безъ оглядки убѣжали отъ хозяина. Молодые люди пристали къ угольщикамъ и въ самое непродолжительное время постигли тайну ихъ мудраго превращенія живаго дерева въ черное вещество, безцѣнное для кузнеца. Послѣ этого они переселились въ отцовскіе лѣса и, построивъ себѣ землянку, начали понемногу скоплять трудовые заработки. Пока они разсказывали мнѣ, какъ имъ весело живется въ лѣсу, къ намъ внезапно подошелъ пастухъ съ цѣлымъ бараномъ на плечахъ. Онъ мало чѣмъ отличался по наружности отъ стараго шайтана: небольшой, круглый, сѣдой, въ тысячѣ заплаткахъ, напичканный желтыми и бѣлыми металлическими пуговочками, въ шапкѣ, равняющейся по величинѣ и тяжести чуть-ли не ему самому. Каждому не трудно было убѣдиться, что головной уборъ этотъ составленъ былъ имъ самимъ съ цѣльной шкуры длинношерстнаго барана, потому что не отрѣзаны были ни хвостовое, ни ножныя прикрытія, которыя, съежившись отъ лучей солнца и восточнаго вѣтра, вывернулись и походили на засушенныя кишки.

— Селямъ и вечеръ благополучный! сказалъ онъ, сбросивъ ношу со спины: — только что зарѣзалъ одержимаго шайтаномъ барана и принесъ къ вашему огню, чтобы зажарить кебабъ. Важное будетъ жаркое, потому что чортъ всегда вселяется въ самаго жирнаго и вкуснаго барана; но я не такъ глупъ, чтобы допустить его сожрать мою скотину, и какъ только замѣчу, что несчастное животное начнетъ крутить головою съ намѣреніемъ отдѣлаться отъ супостата, сейчасъ же перерѣжу ему горло, чтобы отдѣлить отъ туловища голову, въ которую соблаговолилъ забраться злой духъ. — На, кушай себѣ на здоровье! говорю я, обыкновенно, отбрасывая ее въ сторону, а барана засушиваю на какачъ или сношу къ такимъ друзьямъ какъ вы, чтобы подѣлиться благами земными и припрятать лопатку въ карманъ сбереженія, такъ какъ на лопаткѣ тронутыхъ шайтаномъ овецъ гораздо легче читать таинственные знаки предопредѣленія.

— Ты вѣрно постигаешь мудрость чтенія или разумѣнія этихъ знаковъ? спросилъ я, волнуемый любопытствомъ.

— Ктожь, какъ не я, Амза-чебанъ, сынъ знаменитаго въ Крыму гермофродита, можетъ похвастать этимъ знаніемъ? Знай же напередъ, душа моя, что отъ гермофродитовъ никогда не рождались дураки. Это люди съ печатью, налагаемою духомъ разума и отъ нихъ должны родиться или чудовища или мудрецы.

— Ты заслужилъ бы молитвами моими безпрепятственный входъ въ двери рая, еслибъ оказалъ милость повѣдать кое что изъ моей судьбы — сказалъ я.

— Хорошо, хорошо, братъ, дай только зажарить барана и вынуть изъ него лопатку. Я разскажу тебѣ даже и то, когда ты и всѣ жены и дѣти твои умрутъ. Благо, что лопатка свѣжая и тебѣ придется нашептать на ней первые свои вопросы. Ты, вѣрно, обманутъ людьми или обиженъ судьбою? спросилъ онъ минуту спустя.

— Не знаю, какъ тебѣ объяснить: мнѣ просто не дается въ руки мое счастіе.

— Это случается иногда отъ ничтожныхъ причинъ, противъ которыхъ ты не принимаешь надлежащихъ мѣръ.

— Какихъ, напримѣръ?

— Да мало ли какихъ: ну, напримѣръ, сядешь на несчастливое мѣсто или освободишь утробу отъ лишней тяжести, не плюнувши предварительно, чтобы прогнать оттуда джина. Кромѣ этого, надо не начинать никакого дѣйствія безъ молитвы, если только эта молитва у тебя не зашита въ сумочкѣ и не покоится на правомъ боку. Болѣе же предусмотрительные мусульмане, знающіе грамоту, обыкновенно пишутъ эти молитвы на бумажкѣ, которою освящаютъ воду посредствомъ настоя и пьютъ ее по три глотка на тощакъ. Послѣднее средство я считаю самымъ надежнѣйшимъ, потому что вода, насыщенная словами молитвы, проникаетъ въ кровь и издаетъ огненныя стрѣлы, какъ только завидитъ духа зла, и отвлекаетъ благочестиваго человѣка отъ всего того, что не служитъ ему къ добру или счастію.

— Ты, конечно, женатъ и имѣешь сыновей, которымъ передалъ эти мудрыя правила жизни? спросилъ я.

— Нѣтъ, да сохранитъ меня прахъ могилы моего двухъ-половаго отца отъ несчастій брачнаго союза!

— Что ты, что ты? невольно вырвалось у меня изъ горла сердца. Тобе, тобе! ты согрѣшаешь предъ пророкомъ, у котораго было 26 законныхъ и подставныхъ женъ. Неужели тебѣ, мудрецу здѣшнихъ лѣсовъ, неизвѣстно, что отъ законныхъ или, такъ сказать, коренныхъ кобылицъ этихъ, а также пристяжныхъ или наложницъ, произошли незабвенные родоначальники калифовъ, сеитовъ и другихъ руководителей и свѣтильниковъ нашей славной вѣры?

— Знаю, знаю, братъ, но у меня на это есть основательныя причины, которыя узнаютъ люди только послѣ моей смерти.

— Хотите, господа — обозвался Ислямъ — я передамъ вамъ настоящую причину, отчего Амза-чебанъ, сынъ двухъ-полаго Билялъ-эфендія не желаетъ жениться?

— Если ты не повѣрилъ мнѣ или, по отсутствію отверстій въ коробкѣ ума не понялъ того, что я объяснилъ — то говори и предоставь мнѣ удовольствіе послушать движеніе колесъ твоей мельницы, чтобы опредѣлить на сколько она испорчена.

— Однажды, началъ угольщикъ, когда Амзѣ исполнилось 20 лѣтъ, его заманула къ себѣ молоденькая сосѣдка-дѣвушка, для невинныхъ развлеченій. Амза разумѣется принялъ это приглашеніе, какъ принимаютъ всѣ молодые жадные волки, попавшіе въ компанію ягнятъ. Съ этой несчастной минуты Амза долго не выходилъ изъ дома, а въ послѣдствіи, когда этой же дѣвушкѣ, любившей его отъ всей души, приходилось заманивать его, то онъ представлялся, что въ уши его залетѣли пули...

— Кто повѣдалъ тебѣ, несчастный, эту сокровенную надпись на сердаликѣ перстня моей жизни! вскричалъ пастухъ, подскакивая къ Исляму — а я думалъ, что тайну эту унесла съ собою въ могилу мать моя, кромѣ которой никто не зналъ ее.

— Напрасно ты такъ думалъ. Отъ колдуновъ и чернокнижниковъ ничего не скроется; они, вѣроятно, повѣдали также и то, что ты, изъ боязни проговориться или тщетно увлекаться плодами, которыхъ не съѣшь безъ пособія ножа, вынужденъ былъ взять на долю свою отцовское стадо овецъ и навсегда переселиться въ степи и лѣса.

— Да сынъ мой, горе мое не имѣетъ предѣловъ: я съ тѣхъ поръ брожу по степямъ, какъ волкъ, какъ собака, не имѣющая ничего общаго съ міромъ. Что я говорю, волкъ и собака! и у этихъ животныхъ есть минуты удовольствій, а у меня?... пастухъ склонилъ голову и началъ плакать какъ женщина, какъ слабое беззащитное дитя, выброшенное въ лѣсъ вѣчныхъ скорбей.

Выслушавъ неслыханное мною событіе не безъ того конечно, чтобы восковая частица моего сердца не растаяла отъ жара глазъ премудраго Амзы, я какъ-то невольно обратился къ угольщикамъ съ просьбою разъяснить намъ откровенно: отчего они осуждены были съ юныхъ лѣтъ остаться холостыми и не смущаться семейными благами?

— Ну, такъ и быть, видно сегодня Аллахъ судилъ всѣмъ намъ отрыть предъ вами, странникъ Божій, секреты нашей горемычной тропинки жизни. Но судьба наша не представляетъ такого случайнаго или ошибочнаго промаха, какъ Амзы. Ислямъ остановился на минуту, чтобы собраться съ духомъ рѣшительности и разсказалъ слѣдующее: отецъ мой за два мѣсяца до рожденія моего поѣхалъ въ Стамбулъ и изумленный роскошною жизнью и значеніемъ придворныхъ евнуховъ, началъ разузнавать, примутъ ли его на одну изъ этихъ должностей, если онъ рѣшится принять отъ рукъ искусснаго мастера вѣчное монашество? Главный евнухъ, взглянувъ на его безобразную наружность, отвѣчалъ, что для него, когда бы онъ не явился въ гаремѣ падишаха, безопаснымъ конечно, съ радостію предложено будетъ самое выгодное положеніе. При этомъ онъ прибавилъ, что въ настоящее время управленіе гарема такъ нуждается въ евнухахъ, что готово удвоить жалованье тѣмъ, которые пожелаютъ добровольно сдѣлаться истинными дервишами или факирами на дѣлѣ. Согласенъ? спросилъ могущественный человѣкъ, выложивъ предъ нимъ кошелекъ съ червонцами. Согласенъ, ваше высокоцѣломудріе — отвѣчалъ отецъ мой и въ тотъ же день подвергъ себя таинству посвященія. Нѣсколько дней спустя, онъ объявилъ своему начальнику, что предварительно вступленія въ отправленіе обязанностей гарема, долженъ съѣздить на родину за семействомъ. Начальникъ не только согласился, но выдалъ ему вдобавокъ путевыя издержки. Отецъ пріѣхалъ домой, когда я и двоюродный братъ мой Арифъ родились на свѣтъ и должны были подвергнуться обрѣзанію. Въ это время, къ несчастію нашему, не оказалось въ окрестностяхъ знатока этого священнаго догмата нашей религіи. Покойная мать, да воспляшетъ духъ ея отъ радости, просила его отложить операцію до болѣе удобнаго случая, но онъ, подъ предлогомъ, что долженъ спѣшить отъѣздомъ въ Стамбулъ, рѣшился самъ освятить меня и Арифа знакомъ мусульманства — и освятилъ насъ въ одно и тоже время и печатью гаремныхъ евнуховъ, вѣроятно подъ вліяніемъ тѣхъ радужныхъ цвѣтовъ, которые благоухали подъ носомъ его надеждъ. Между тѣмъ онъ внезапно заболѣлъ и отдалъ душу Аллаху. Вотъ какая судьба заставила насъ отдалиться отъ людей.

— Аллахъ, Аллахъ! вскрикнулъ чебанъ, бросаясь на шею Исляма — теперь только я перестану считать себя одинокимъ въ мірѣ. Вы убиты одною стрѣлою яда со мною и отнынѣ я буду, по старшинству лѣтъ, вашимъ отцомъ или дядею и все стадо овецъ моихъ достанется вамъ, какъ единственнымъ людямъ, имѣющимъ право считать его своимъ. О, Аллахъ, милости твои безграничны и нѣтъ несчастныхъ, которымъ ты не подалъ бы даже за часъ до смерти чаши съ напиткомъ радости! Радость этихъ трехъ, отчужденныхъ отъ человѣческой среды, людей до того была искренна, что я на первыхъ порахъ вообразилъ, что они получили исцѣленіе отъ недуговъ своихъ. Арифъ не замедлилъ принести большой кофейникъ и приставить его къ огню, а Ислямъ — штофъ водки, которою утѣшаются, иногда, тѣ несчастные, для которыхъ сонъ длинный и безконечный составляетъ единственное благо. Мы осушили по двѣ чарки и принялись за вкусную шорбу³⁴, вылитую въ одну общую глиняную миску, потомъ за барана, цѣликомъ сжареннаго на вертелѣ, а затѣмъ за кофе — этотъ нектаръ человѣческихъ помысловъ.

Когда желудки наши восчувствовали полный кейфъ отъ безпрестанныхъ отрыжекъ и свѣтъ глазъ нашихъ прояснился отъ мрачныхъ бурь голода, Амза-чебанъ, взявъ въ руки баранью лопатку и направивъ ее противъ пламени костра, обратился ко мнѣ и сказалъ: «на, приложи губы твои къ этой прозрачной косточкѣ и задумай: чего желаешь или чего ожидаешь отъ твоей жизни? Исполнивъ требованіе его, я возвратилъ кость и открылъ настежь уши вниманія.

— Гмъ — проворчалъ Амза — дорога твоей жизни такъ гладка, что не спотыкнется даже хромая лошадь. Ты доживешь до глубокой старости и такъ хорошо сохранишься, что аккуратнѣе тебя никто, въ 75 лѣтъ, не будетъ отправлять обязательнаго джумалыка³⁵. Много, много благъ предстоитъ тебѣ вкусить отъ древа жизни и въ заключеніе имя твое сдѣлается извѣстнымъ въ далекихъ странахъ. Ты женишься семь разъ и будешь имѣть 33½ дѣтей обоего пола. Половина вѣроятно относится къ недоноску, но изъ всѣхъ тебя переживаетъ только одна дочь, которая и закроетъ тебѣ глаза.

— Только? спросилъ я — а не видно ли тамъ, гдѣ-нибудь съ края нечаяннаго богатства, въ родѣ наслѣдства отъ прадѣдовъ?

— Дѣйствительно, надъ главою корня твоего дуба лежитъ желтое пятно, но что оно означаетъ, признаюсь тебѣ, не могу видѣть окомъ разумѣнія. Подобныя назначенія судьба не прописываетъ съ точностью на бараньихъ лопаткахъ. Ихъ могутъ разъяснить только колдуньи или чернокнижники. Я посовѣтовалъ бы тебѣ навѣстить въ нашей деревнѣ пузатаго Аблялима, которому приписываютъ умѣніе переговаривать съ звѣздами человѣческаго счастія. Ты, какъ грамотный, навѣрно знаешь, что каждый изъ насъ имѣетъ на небѣ свою звѣзду, на которой подробно написано все, что должно случиться и которая со смертію нашею слетаетъ съ мѣста, чтобы воспріять въ объятія нашу душу и вознести къ садамъ рая. Сказавъ это, пастухъ пожелалъ намъ благословенной ночи и скрылся въ чащѣ деревьевъ.

Погруженный въ раздумье или въ кашу кишащихъ червячковъ ума, я не замѣтилъ, какъ голова моя склонилась на сѣдло сновидѣній.

Съ восходомъ солнца я былъ ужь на конѣ и простился съ несчастными угольщиками, обѣщая еще когда-нибудь навѣстить ихъ одинокихъ.

На воздухѣ такъ было жарко, когда предо мною показались первыя садовыя деревья, что я вынужденъ былъ прикрыть глаза концами полотенца, висѣвшими съ обратной стороны чалмы. Лошадь моя тоже неохотно шагала и безпрестанно кивала головою и махала хвостомъ, чтобы отогнать мухъ — этихъ дьяволенковъ ада. Заботливость свою они порою переносили и въ мои уши, но я справлялся съ ними безъ состраданія, не смотря на то, что Аллахъ воспрещаетъ лишать жизни всякое насѣкомое. Оно и справедливо — если обдумать даже по человѣческому разуму: вѣдь всѣ живущіе должны любить то, что лично принадлежитъ имъ: свои страсти, свой аппетитъ, кейфъ, дѣтей и т. п. Отчего же комары и мухи должны этимъ брезгать? Ей Богу, вся эта мелочь имѣетъ только маленькій объемъ тѣла, но навѣрно чувствительностью превышаетъ людей. Впрочемъ о насѣкомыхъ я когда-нибудь разскажу вамъ отдѣльно.

Не успѣлъ я въѣхать въ деревню, ко мнѣ вышелъ на встрѣчу сѣдой, маленькаго роста человѣчекъ и началъ униженно, именемъ Аллаха, просить на прощальную пищу, предложенную народу отъѣзжающими въ Мекку поклонниками. Да пребудетъ приглашеніе твое на головѣ моей — отвѣчалъ я и послѣдовалъ по указанному имъ направленію къ рѣкѣ. Здѣсь я увидѣлъ толпы людей, возлегавшихъ на атласномъ коврѣ зеленой травы и слѣдящихъ глазами обонянія за громадными казанами, испускающими пары благоуханія. Конь мой навострилъ уши и началъ хорохониться. Обративъ чалму на мѣсто, я для большей важности, подбоченился и припустилъ его полною иноходью. Пусть, молъ, увидятъ, что ѣдетъ столичный джигитъ! И дѣйствительно все почтенное собраніе людей, собравшихся на приманку бараньяго и коровьяго мяса, чтобы общимъ хоромъ пропѣть напутственную молитву счастливымъ путешественникамъ, завидѣвъ меня, засуетилось и вытянуло руки впередъ: точно ханъ ѣхалъ къ нимъ для раздачи милостей!

— Селямъ! закричалъ я — такъ громко, какъ только могъ.

— Аликимъ селямъ, съ пріятнымъ пріѣздомъ! отозвалось множество голосовъ и ко мнѣ приблизились два хозяина угощеній въ блаженной одеждѣ хаджи, хотя еще не выступили за порогъ деревни.

— Еще разъ добро пожаловать — сказали они. Милости просимъ дорогаго нежданнаго гостя, посланнаго намъ Аллахомъ!

Я не замедлилъ протянуть къ нимъ обѣ руки и въ точности выполнить всѣ пріемы, установленные для праздничныхъ привѣтствій. Да будетъ счастливъ исходъ вашего намѣренія! сказалъ я трогательнымъ голосомъ. Ирамы³⁶, сотрясенные звуками его, молча вытерли слезы и высморкались въ сторону. Бѣдняги, видно имъ грустно было оставлять алмазы своихъ глазъ, быть можетъ, навсегда, такъ какъ, въ то благодатное время, пророкъ рѣдкаго изъ крымскихъ татаръ не удостоивалъ счастія переходить къ нему въ садъ вѣчнаго наслажденія.

— Гей, оланъ! крикнулъ одинъ изъ нихъ работнику — возьми коня гостя нашего, накорми, напои и очисти.

Меня привели къ одному столику, поставленному на войлокѣ, вокругъ котораго сидѣлъ старый хаджи и нѣсколько головъ, украшенныхъ зелеными и бѣлыми сарыками. Привѣтствія, поздравленія и освѣдомленія снова продолжались около получасу. Ирамы засуетились и громогласно объявили, что пища готова и сейчасъ будетъ разливаться. Сотни мальчишекъ и дѣвочекъ запѣли тонкими голосами: аминь! аминь! аминь!³⁷ Вслѣдъ затѣмъ вся публика сблизилась и образовала кругъ: хатипъ, муллы, муэзины и всѣ, носившіе на шапкахъ ученые знаки, выдвинулись впередъ и, открывъ предъ глазами ладони рукъ, взамѣнъ святой книги, разомъ запѣли божественный гимнъ. Казалось, что небо и земля, птицы и животныя — словомъ все вторило намъ. Ей Богу правда, что даже я прослезился, когда окончена была молитва и друзья начали прикладываться къ освященнымъ уже путешественникамъ. Наконецъ мы усѣлись по мѣстамъ, чтобы предоставить и желудкамъ нашимъ почувствовать то наслажденіе, которое чувствовали отверстія души. Услужливыя ложки и послушные зубы обнаруживали по всѣмъ столикамъ такое безпримѣрное сочувствіе къ счастливому исходу предпріятія ирамовъ, что бѣдныя слуги не успѣвали подавать мисокъ, хлѣбовъ и подносовъ съ мясомъ и пилафомъ. Послѣ плотнаго насыщенія утробъ и омовенія рукъ деревенскія дѣти снова огласили воздухъ криками аминь! и снова духовныя лица запѣли священную молитву, но такимъ ужь голосомъ, что ирамы навзрыдъ расплакались. Затѣмъ послѣдовало послѣднее цѣлованіе съ громкими всхлипываніями и исчезновеніе съ поля яствъ доброжелателей. Я принялъ подъ руки свѣтилъ воли пророка съ тѣмъ, чтобы довести ихъ домой, а самому взять коня и направиться къ Аблялиму-пузатому.

— Неужели и ты думаешь сегодня же покинуть насъ? сказалъ одинъ изъ нихъ, когда я началъ разспрашивать о дорогѣ на востокъ отъ ихъ селенія.

— Я имѣю небольшое дѣло къ курсаклы-Аблялиму и не поспѣшу отъѣздомъ, если добрые люди пожелаютъ этого.

— Кому же болѣе желать этого, какъ не намъ — отвѣчали они. Ты нашъ послѣдній, посланный Богомъ гость въ минуты разлуки съ родною землею, съ прахомъ отцовъ и дѣтей и со всѣмъ тѣмъ, что нажили въ потѣ лица съ юныхъ лѣтъ! Аллахъ, Аллахъ, какъ тебѣ не грѣшно было сказать такое слово. Мы сами пригласимъ курсаклы-Аблялима, чтобы онъ, подъ очагомъ нашего благоволенія, выслушалъ радостное привѣтствіе изъ твоихъ сахарныхъ устъ.

Ирамы ввели меня въ обширную комнату, чисто и прекрасно убранную цѣлыми войлоками, разноцвѣтными тюфячками и подушками. Надо было бы быть слѣпымъ, чтобы не понять ихъ богатства, которое высказывалось въ горѣ постелей и одѣялъ, въ безсчетномъ множествѣ шитыхъ шелками полотенецъ, въ несмѣтномъ количествѣ мѣдной посуды, чашекъ съ кофейниками, тарелками и т. п. мелочами; но всего убѣдительнѣе говорили кипы женскихъ нарядовъ съ золотыми позументами, серебряные кушаки, дорогіе красные платки, фесы съ сіяющими червонцами и бахромами, шитые золотыми нитками папучи, терлыки, ладонки и т. п. бездѣлушки, доступныя людямъ состоятельнымъ.

Посадивъ меня въ уголъ счастливыхъ надеждъ на почтеніе, добродушные хозяева приказали принести кофе для примиренія враждующей пищи противъ змѣиныхъ силъ желудка.

— И такъ, завтра съ разсвѣтомъ, если Аллаху будетъ угодно, мы одновременно выѣдемъ: ты на восходъ, а мы на западъ желаній. Повѣдай же намъ: кто ты и съ какихъ мѣстъ прибылъ утѣшить скорбящія души о прелестяхъ родной земли?

— Я сынъ столицы нашихъ благословенныхъ хановъ, удостоившихся съ внуками и правнуками переселиться въ царство вѣчно-дѣвственной красоты; по происхожденію же принадлежу къ священному дубу благовѣстниковъ законовъ Аллаха, который сподобилъ меня познать тайну письменныхъ знаковъ въ теченіи 16-ти лѣтнихъ постоянныхъ заучиваній наизусъ главъ божественнаго Корана.

— Машъ Аллахъ, машъ Аллахъ! (слава Богу) отвѣчали ирамы. Нѣсколько минутъ спустя они предложили послать за Аблялимомъ, что принято было, конечно, съ особенною благодарностію съ моей стороны, а сами ушли въ деревню, для отдачи послѣднихъ прощальныхъ поклоновъ всѣмъ безъ исключенія односельцамъ.

Аблялимъ пришелъ, и я, послѣ подобаемыхъ привѣтствій, прямо приступилъ къ дѣлу. Поселянинъ, польщенный мною въ премудрости вести переговоры съ свѣтилами неба, записалъ на клочкѣ бумаги имя мое и матери моей, потомъ погрузился въ какіе-то таинственные разсчеты и затѣмъ уже, вынувъ изъ подъ сердца книгу Солейманъ-пейгамбера³⁸, прочиталъ слѣдующее:

«Сокровище, которое ты ищешь, не избѣгнетъ отъ рукъ твоихъ: оно составляетъ твою родовую собственность, но такъ какъ доброе и все хорошее не дается человѣку безъ трудовъ, то и тебѣ придется потратить много времени, пока суженное перейдетъ въ карманъ осязанія».

Въ этихъ немногихъ словахъ высказано было все, чего жаждала моя душа. Да вознаградитъ тебя пророкъ! вскрикнулъ я, ошеломленный ударомъ надежды. Да не исчезнетъ съ лица земли твой родъ и да будутъ правнуки твои свѣчами въ мракѣ невѣжества людей! Но не наставишь ли ты меня: гдѣ и какими ближайшими путями слѣдуетъ подбираться къ сокровищу, предназначенному мнѣ? спросилъ я.

Джинджи (чернокнижникъ) снова открылъ книгу и сказалъ: «объ этомъ тебѣ можетъ повѣдать только одна женщина, которую ты встрѣтишь случайно, но кто она, гдѣ обитаетъ и чѣмъ отличается отъ другихъ — это составляетъ тайну хысмета (судьбы), которую никто не властенъ открыть тебѣ. Я могу только посовѣтовать тебѣ не брезгать словомъ ни единой женщины, подслушивать ихъ разговоры и кромѣ того помнить всякій сонъ, потому что въ сновидѣніяхъ добрыхъ мусульманъ часто слышатся пророчества ангеловъ, которымъ легко читать надпись предопредѣленія на лбу охраняемыхъ ими людей. «Аблялимъ пузатый поднялся съ мѣста и, пожелавъ мнѣ счастія, быстрыми шагами вышелъ изъ комнаты. Что сдѣлалось въ моей головѣ отъ его словъ — я до настоящаго времени не могу разъяснить себѣ. Тамъ кипѣло, свистѣло, трубило, пѣло, плясало — словомъ вошелъ въ нее весь рай и адъ. Прислонившись въ стѣнѣ, я прислушивался къ этому гаму и навѣрно соснулъ бы крѣпкимъ сномъ, если-бъ за головою моею не послышалось журчаніе ручья пріятныхъ женскихъ голосовъ. Свѣжая струя воды навѣрно не подѣйствовала бы такъ освѣжительно на мышленія муравьевъ моего мозга, какъ эти голоса; я оглянулся и — о, счастіе! носъ мой попалъ въ маленькое отверстіе въ стѣнѣ, продѣланное нарочно женою или дочерьми хозяина, чтобы разсматривать гостей, посѣщавшихъ ихъ домъ. Очи соблазна расширились у меня, руки опустились, и я началъ трепетать отъ ударовъ сердца и клокотанія крови: предо мною сидѣли двѣ взрослыя дѣвушки — точно два созрѣвшихъ апельсина — и въ какомъ прелестномъ видѣ! Ей Богу, я не пожалѣлъ бы отдать полъ жизни, чтобы онѣ, въ такомъ видѣ, вѣчно просидѣли противъ меня. Я наслаждался райскими чарами и просилъ пророка, чтобы минуты счастія моего не сходили съ зрачка ока, — чтобы ничто не помѣшало имъ сохранить еще на нѣсколько минутъ своего положенія; что касается до меня, то я предпочелъ бы умереть съ голоду, погибнуть отъ молніи, чѣмъ уступить мѣсто мое другому. Вотъ какой я былъ любитель красоты женскаго вѣнца всѣхъ ея достоинствъ! прибавилъ Бекиръ-баба со вздохомъ. — При этомъ надо вамъ знать, что дѣвушки эти принадлежали къ разряду тѣхъ, которыя пользуются въ устахъ джигитовъ названіемъ чардахлы или съ балкончиками, а по стану и общему складу формъ къ перепелочной породѣ. Женщины, по мнѣнію моему, всего болѣе сходствуютъ съ птицами, а потому я ихъ и теперь подраздѣляю на слѣдующія породы: на гусиную, къ которой принадлежатъ толстыя сорокалѣтнія; на лебединую, къ которой подлежатъ стройныя отъ 25 до 30 лѣтняго возраста; на индюшью — послѣ 45 лѣтъ. Куропатками я называю келинчековъ или замужнихъ въ теченіе перваго года; а дѣвушекъ уподобляю, судя по достоинству, къ вкусамъ мяса: голубинаго, перепелочнаго, жаворонка, болотнаго кулика, черной галки и т. п. У нашихъ женщинъ мужчины сравниваются съ нѣкоторыми породами животныхъ: львами, жеребцами, ослами, лисицами, волками и т. п.

Смотрю и слышу: апельсины мои заговорили обо мнѣ.

— Вотъ джигитъ, такъ джигитъ! — сказала одна изъ нихъ, поцѣловавъ кончики своихъ пальцевъ — не чета нашимъ волкамъ съ требушьими шапками на головахъ. Какіе усики, какія брови! а глаза? такъ и метаютъ стрѣлы.

Вотъ бы такого поймать мужа — и меду не надо.

— Куда намъ съ тобою мечтать о городскихъ женихахъ — возразила сестра — у нихъ навѣрно подъ рукою сотни дѣвушекъ, которымъ мы не годимся на фартуки.

— А что, если-бъ мы попробовали бы показаться ему: кто знаетъ вкусъ его? Мать наша говоритъ, что у мужчинъ всегда бываетъ волчій аппетитъ; а у этого, надо полагать, львиный.

— Э, нѣтъ, сестра, я боюсь сталкиваться съ этимъ тигромъ: въ его глазахъ есть что-то такое, что пожалуй безъ разсужденія станешь передъ нимъ на колѣна и на все согласишься.

— Правда, правда, душа моя: наши родители не знакомы съ его родными, чтобы въ бѣдѣ помочь горю отчаянія. Но какъ бы, по крайней мѣрѣ, отрѣзать отъ его одѣянія хоть крошечный клочекъ, чтобы приворожить къ себѣ. Бабушка бываетъ у Курсаклы-Аблялима и увѣряетъ, что онъ отлично успѣваетъ въ этомъ. Знаешь что, въ полночь, когда онъ заснетъ, я подкрадусь на цыпочкахъ къ его чалмѣ и отрѣжу край отъ полотенца.

— А вдругъ онъ проснется?

— Ну, и убѣгу.

— Хорошо, если успѣешь, а если попадешься?

— Это невозможно, особенно, если ты постоишь у дверей.

Затѣмъ сестры условились, гдѣ лечь и какія принять мѣры, чтобы предупредить скрипъ дверей. Къ несчастію моему онѣ были вызваны изъ комнаты и лишили меня возможности дольше наслаждаться ими. Между тѣмъ я, измученный фуріею нѣжныхъ соблазновъ и страшнымъ свербѣжомъ лѣвой руки, предсказывающей полученіе радостей или богатствъ, не могъ выдержать бодрствованія и заснулъ крѣпкимъ сномъ. Никогда, никогда не забыть мнѣ тѣхъ сновидѣній, которыя озарили мракъ сомкнутыхъ очей моихъ въ этомъ домѣ изобилія ѣды, богатства и красоты. Мнѣ явились обѣ хозяйскія дочери, вооруженныя огромною пилою, распяли меня на полу и перепилили на двѣ половины съ безукоризненною правильностію. Каждая изъ нихъ взяла свою часть и вынесла въ другую комнату. Что онѣ дѣлали съ тѣломъ моимъ? я не могъ узнать, хотя и знаю, что душа моя осталась въ той комнатѣ, гдѣ меня распиливали и чего-то ожидала. Часъ или два спустя сестры возвратились и снова положили на полъ обѣ половины моего корпуса. — «Нѣтъ ужь лучше склеимъ его и отпустимъ добыть завѣтный червонецъ — сказала старшая; когда же онъ будетъ возвращаться со звѣздою радости на лбу, тогда остановимъ его и заставимъ жениться на насъ.

— Правда, правда. Онъ не посмѣетъ отказать намъ, потому что въ нашемъ домѣ Аллахъ открылъ ему благоволеніе свое, — отвѣчала другая.

— А ты не будешь тогда ссориться со мною?

— Никогда, если ты станешь любить меня какъ сестру, соблюдать очередь и не прибѣгать къ искусственнымъ мѣрамъ для возбужденія въ немъ предпочтенія къ тебѣ.

— Но, какъ мнѣ поступить, если онъ станетъ болѣе ласкаться ко мнѣ?

— Напомни ему объ условіяхъ между нами, и онъ найдетъ, что ты добрая жена. Если же и это не поможетъ, то представься обиженною и потребуй развода.

— Вишь, какая мудрая — чтобы потомъ одной наслаждаться!

— Нѣтъ, голубушка, я не ребенокъ, чтобы поддаться твоимъ хитрымъ наставленіямъ. Ты ужь сама требуй отъ него развода, а я никогда не разойдусь съ нимъ.

— Такъ ты не хочешь быть справедливою?

— Я буду дѣлать все, что зависитъ отъ меня, но насиловать его или грозить — не буду.

— Въ такомъ случаѣ намъ обѣимъ нельзя принадлежать ему одному. Лучше бросимъ жребій — и старшая сестра, вынувъ изъ кармана ашикъ или баранью косточку, спросила: алчи или хошъ?³⁹

— Алчи — отвѣчала меньшая.

Кость начала подбрасываться, но ни единаго раза не останавливалась ни на алчи, ни на хошѣ.

— Видно, что онъ намъ не суженый — наконецъ порѣшили онѣ. Но, если это вѣрно, то пусть же никто не будетъ обладать имъ.

Сказавъ это, сестры взяли въ руки топоры и начали безжалостно рубить на мелкія части мои бѣдныя обнаженныя половины тѣла. Въ эту минуту я проснулся и до того былъ сокрушенъ духомъ, что боялся открыть глаза, чтобы не увидѣть клочковъ тѣла моего въ отдаленіи отъ рыдающей души. Но, благодаря милостямъ Всевышняго, это былъ только сонъ. Вся потеря ограничилась тѣмъ, что улетучились концы полотенца отъ моей чалмы, которая, вѣроятно, скатилась съ моей головы и попала въ руки хорошенькихъ сестеръ.

— Ну, счастлива же ваша судьба — подумалъ я не безъ сожалѣнія — что не пришлось вамъ въ глухую ночь подкрадываться къ моей постели! Видно молитвы накормленнаго отцомъ вашимъ народа услышаны пророкомъ и вѣнецъ вашего счастія послужитъ вамъ въ приданое душевнаго цѣломудрія.

Хозяинъ мой возвратился вскорѣ послѣ моего безотраднаго пробужденія и, замѣтивъ, что я ворочаю чалму мою глазами скорби, началъ заботливо разспрашивать: куда дѣвались ея прекрасные концы? Я обвинилъ его крысъ, которыя насмѣялись надо мною во время сна.

— Бѣдныя животныя, вѣрно имъ не хочется отпустить меня изъ дому, въ предположеніи, что я не возвращусь и амбары мои останутся навсегда пустыми. Нѣтъ сомнѣнія, что они ошиблись, принявъ ваше головное украшеніе за мой сарыкъ А такъ какъ вредъ этотъ нанесенъ вамъ въ домѣ ирама, будущаго хаджи, то я обязанъ собственноручно загладить его. Сказавъ это, онъ взялъ мою шапку, сбросилъ съ нея остатки полотенца и замѣнилъ ихъ настоящимъ духовнымъ бѣлымъ шарфомъ съ длинною по концамъ бахрамою.

— Да будетъ тебѣ памятенъ хаджи Мустафа — сказалъ онъ — до того по крайней мѣрѣ времени, пока истреплется эта ткань. Отъ тебя же прошу, сынъ мой, если на случай дойдутъ до тебя слухи, что я оставленъ святымъ пророкомъ нашимъ въ землѣ его, вспомни обо мнѣ съ пожеланіями блага. Сожалѣю очень, что ты представился очамъ моимъ наканунѣ отъѣзда моего и что я лишенъ возможности приблизить тебя, одинокаго въ мірѣ, къ очагу моего семейства. Ты оказалъ бы мнѣ величайшій кейфъ сердцу, если бы ровно черезъ полъ-года навѣстилъ, этотъ домъ и спросилъ у работника: возвратился ли изъ Мекки хаджи Мустафа? Если тебѣ отвѣтятъ: «милости просимъ» ты бѣги въ объятія мои, но если отрицательно покачаютъ головою, то знай, что я переселенъ въ тотъ міръ, изъ котораго никто не возвращался. Тогда, сотворивъ краткую молитву, поверни коня обратно и ожидай терпѣливо того времени, когда и тебѣ придется сдѣлаться ирамомъ и сложить бренные останки на землѣ, освященной дѣлами и чудесами нашего великаго пророка.

— Я не перестану молиться о томъ, чтобы Аллахъ возвратилъ тебя здравымъ въ домъ отцовъ — сказалъ я.

— Если молитва твоя дойдетъ до ушей Творца, то я, по твоему указанію выстрою на дорогѣ фонтанъ или открою въ безводной мѣстности колодезь для утоленія жажды алчущихъ путешественниковъ. Все остальное время ирамъ говорилъ мнѣ о своихъ распоряженіяхъ, состояніи, надеждахъ и оставленномъ завѣщаніи. Онъ ночевалъ со мною. Съ разсвѣтомъ мы выѣхали одновременно. Онъ въ сопровожденіи сотни верховыхъ на заходъ своей звѣзды, а я бѣдный, одинокій, на восходъ предполагаемаго солнца счастія.

Глава шестая

Было невыносимо жарко, когда я въѣхалъ въ глубокое ущелье, вдоль котораго тянулась блестящею лентою небольшая рѣчка, опушенная по берегамъ зелеными вербами, между которыми вытягивались какъ минареты величественныя тополи. Для меня бѣгучая вода и древесная тѣнь всегда составляли предметы восхищенія души, а потому я предположилъ сдѣлать привалъ и покейфировать, пока спадетъ полдневный жаръ.

Доставъ саквы, въ которыхъ находился мой завтракъ, я положилъ на нихъ голову и предался размышленіямъ. Вы я думаю и сами знаете, какія веселыя мысли лезутъ въ голову на берегу рѣки, когда душа переполнена надеждами на милости Аллаха. Вдругъ до слуха моего достигли сотни дѣтскихъ голосовъ, вопіющихъ къ пророку. Чтобы это означало? Оглядываюсь: вижу большую толпу молодыхъ дѣвушекъ, прикрытыхъ фереджами съ святыми книгами въ рукахъ, идущихъ на виднѣющее впереди кладбище. Всѣ онѣ громко и на распѣвъ читали молитвы, а сопровождающія ихъ дѣти поминутно кричали: аминь! аминь! Понявъ, что въ этой полосѣ давно не было дождя и что эти безгрѣшныя, юныя созданія вышли въ степь, чтобы умилостивить пророка и Создателя міра я, подъ вліяніемъ ихъ искренняго усердія, также вынулъ изъ пазухи книгу мою и началъ молиться. Видно дѣвичье усердіе и ихъ нѣжные голоса такъ сильно повліяли на мою мягкую душу, что я измочилъ щеки свои слезами и въ заключеніе припалъ къ землѣ прося Господа не отвергать дѣтскихъ молитвъ отъ слуха своего. Пока я охалъ и стоналъ отъ избытка чувствъ, ко мнѣ не слышными шагами подошелъ одинъ изъ благочестивыхъ стариковъ этой мѣстности и, вообразивъ, что я одержимъ падучею болѣзнею, которая, какъ извѣстно происходитъ отъ толчка шайтана, прыгнулъ внезапно ко мнѣ на спину и началъ громко читать заклинанія. Неожиданность эта, при лишеніи возможности оглянуться назадъ, до того поразила меня, что я чуть не задохся отъ давленія, страха и не пониманія цѣли.

— Пусти меня, сатана! наконецъ я произнесъ, стараясь высвободить руки и приподнять лице отъ земли, къ которой меня прижалъ добродѣтельный человѣкъ.

— Ошибаешься, несчастный — отвѣчалъ онъ — не я сатана, а въ Тебѣ сидитъ сатана, котораго я именемъ пророка и здѣшняго азиза надѣюсь изгнать изъ твоей утробы. Сказавъ это, онъ сильнѣе началъ прижимать мои руки и чаще дуть и плевать мнѣ въ затылокъ.

— О сынъ дурной матери — завопилъ я — ты переломаешь мнѣ спину и выдавишь душу, если станешь продолжать твои шутки.

— Такія фразы мнѣ не разъ приходилось слушать отъ одержимыхъ бѣсами, но будь спокоенъ, я отъ нихъ не поблѣднею и не отпущу тебя погибнуть до тѣхъ поръ, пока не выселится изъ горшка твоего злой джинъ.

— Да кто тебѣ сказалъ, что во мнѣ завелъ гнѣздо шайтанъ? вскрикнулъ я, напрягая силы высвободить хоть одну руку изъ желѣзныхъ тисковъ незваннаго благодѣтеля.

— Кто мнѣ сказалъ? Ужъ конечно не злой духъ, а одинъ изъ добрыхъ ангеловъ, которые имѣютъ состраданіе къ мусульманамъ и радуются ихъ благополучію. Лежи же тихо, пока я не окончу молитвы моей. Сегодня каждый изъ насъ обязанъ сдѣлать доброе дѣло во имя нашего святаго азиза, что бы онъ выпросилъ у Бога дождя, котораго мы не имѣли давно, а такъ какъ я ничѣмъ болѣе не занимаюсь кромѣ изгнанія изъ человѣческихъ утробъ джиновъ, то и исполню ремесло мое надъ тобою безъ всякаго вознагражденія.

— Повторяю тебѣ, что ты вѣроятно одурѣлъ отъ пощечины вѣдьмы. Ни я, ни тетки тетокъ моихъ никогда не имѣли сношеній съ порочными духами. Ради Бога освободи меня отъ твоей тяжести!

— Твои слова вполнѣ доказываютъ мои убѣжденія. Но потерпи, дружокъ, еще нѣсколько минутъ. Клянусь тебѣ только что освященною бородою моею, ты вновь будешь чистѣйшимъ мусульманиномъ.

Я еще разъ напрягъ всѣ силы, чтобы сбросить съ спины моей усерднаго исполнителя заповѣдей пророка, но не достигнувъ желанія, вынужденъ былъ остаться неподвижнымъ. О да сохранитъ меня Аллахъ отъ вторичнаго подобнаго случая! Я промокъ насквозь отъ пота, задыхался и проклиналъ часъ прибытія моего къ этой рѣчкѣ.

— Аманъ, аманъ, я умираю! закричалъ я.

Но вмѣсто сожалѣнія получилъ нѣсколько ударовъ священною книгою по головѣ. Въ эту минуту я сдѣлалъ послѣднее усиліе и благодаря одной освобожденной рукѣ, опрокинулъ безжалостнаго мучителя моею и осѣдлавъ его такимъ точно образомъ, въ свою очередь началъ читать надъ нимъ молитвы.

— Что ты дѣлаешь? заревѣлъ онъ.

— То, что ты дѣлалъ надо мною — отвѣчалъ я.

— Но ты былъ одержимъ злымъ бѣсомъ, а я совершенно чистъ.

— Такіе отвѣты даютъ обыкновенно всѣ бѣсноватые — и я началъ сильнѣе прижимать его къ землѣ.

— Аманъ, аманъ — завопилъ онъ — ты оставишь дѣтей моихъ сиротами, а жену вдовою.

— Ничего, твоя жена сдѣлается вѣдьмою и станетъ кормить птенцовъ твоихъ молокомъ чужихъ коровъ. Ты издѣвался надо мною теперь и я посмѣюсь надъ тобою.

— Но я, клянусь тебѣ именемъ пророка, хотѣлъ сдѣлать благое дѣло въ честь нашего азиза.

— Я тоже самое дѣлаю и не отпущу тебя, пока ты не поклянешься научить меня искусству изцѣлять бѣсноватыхъ.

— Согласенъ, согласенъ, только освободи меня поскорѣе.

Когда мы удалились другъ отъ друга и свободно начали дышать, неизвѣстный человѣкъ бросилъ мнѣ свой кисетъ съ табакомъ въ знакъ дружбы. Наложивъ трубку, я спросилъ его кто онъ и изъ какой мѣстности?

— Я живу невдали отсюда и благодаря милостямъ всемилостивѣйшаго Бога владѣю изряднымъ состояніемъ. Ты сдѣлаешь мнѣ большое удовольствіе, если переночуешь подъ моею кровлею.

При этихъ словахъ я приблизился къ нему и между нами установились братскія отношенія. Часъ спустя передъ нами вторично прошли невинныя дѣвы въ сопровожденіи игривыхъ дѣтей. Въ средѣ ихъ я подмѣтилъ двухъ, которыя полнотою тѣла, свѣжестью щекъ и быстротою большихъ черныхъ глазъ не уступали газелямъ. Къ удовольствію моему обѣ эти дѣвушки оказались дочерьми вновь пріобрѣтеннаго мною друга и естественно дали мнѣ толчекъ почувствовать къ родителю ихъ особенное чувство благоволенія.

— Ну теперь и намъ пора идти домой — сказалъ Хайбетъ-эфенди. Хозяйка моя навѣрно давно уже нажарила хыйгачу (лепешки) и ожидаетъ меня. А тебѣ я думаю извѣстно, что блюдо это хорошо, пока не остыло. Сказавъ это, онъ поднялся съ мѣста и помогъ мнѣ перенести саквы мои на лошадь.

Часъ спустя мы вошли въ довольно большую деревню, хаты которой выглядывали подобно женщинамъ въ чистыхъ сорочкахъ съ желтыми пештемалами (фартуками)⁴⁰. Домъ Хайбета оказался посрединѣ селенія и судя по длинѣ былъ самымъ лучшимъ. При входѣ въ комнату меня обдало тончайшимъ ароматомъ табачнаго дыма и тѣмъ особеннымъ запахомъ отъ семейной бани, который свойственъ только мусульманскимъ обителямъ. Въ запахѣ этомъ было очень много чего-то отраднаго, чего-то свидѣтельствующаго о блаженномъ кейфѣ Хайбетъ-эфендія въ средѣ своего семейства. Да и возможно развѣ, чтобы домъ, въ которомъ росли такія прелестныя дѣвушки, не благоухалъ нѣжнѣйшимъ ароматомъ ихъ тѣла? Эхъ, есть же такіе счастливцы, которые окружены всѣми благами міра и плевать имъ на неразмѣнные червонцы!

Хайбетъ-эфенди посадилъ меня на почетное мѣсто и, поздравивъ съ пріѣздомъ, поручилъ слугѣ объявить, что мы ждемъ завтрака.

— Надо думать — сказалъ онъ — что послѣ сегодняшней молитвы дѣвушекъ, нашъ пророкъ сжалится надъ нами и пошлетъ дождь.

Мнѣ ужасно хотѣлось сказать, что пророкъ навѣрно это сдѣлаетъ, если только замѣтилъ красоту его дочерей, но такъ какъ подобныя вещи не говорятся передъ отцами, то я прикусилъ губы.

— Третьяго дня выходили въ степь всѣ мущины — продолжалъ хозяинъ, но видно нашъ мулла не пользуется расположенностію пейгамбера⁴¹. И дѣйствительно это такой безпутный скряга, котораго давно бы пора изгнать изъ деревни, да все какъ-то жаль чужаго человѣка, обремененнаго кучею маленькихъ дѣтей и отучившагося отъ полевыхъ работъ. Ты изумишься пріятель мой, если я разскажу тебѣ какимъ образомъ онъ надуваетъ тѣхъ простосердечныхъ татаръ, которые по необходимости обращаются къ его шираату (суду).

— Я люблю слушать такія вещи — сказалъ я, приготовивъ уши къ воспріятію поучительныхъ примѣровъ.

— Однажды къ нему зашли два сосѣда съ просьбою опредѣлить, кто изъ нихъ провинился предъ Богомъ за какую-то ссору. Надо вамъ знать, что оба мусульманина были хитрые, но крайне богобоязливые люди и боялись умереть съ грѣхомъ на душѣ. Не желая быть обвиненными, одинъ изъ нихъ взялъ въ руку большой серебряный рубль и при входѣ показалъ судьѣ, другой же вложилъ въ ротъ блестящій червонецъ.

— Что скажете друзья мои? спросилъ имамъ, сажая передъ собою неожиданныхъ гостей.

— Я имѣю къ тебѣ дѣло — сказалъ первый, показывая ему вторично ладонь, на которой лежалъ рубль.

— А ты тоже по дѣлу? обратился мулла къ другому.

— Охъ, да; по дѣлу, отъ котораго у меня перегорѣли губы — отвѣчалъ послѣдній, показывая языкъ и вмѣстѣ съ тѣмъ золотую монету.

— Потрудитесь же объяснить, не теряя дорогаго время.

Татаре разсказали. Когда они окончили, имамъ ограничился слѣдующимъ лаконическимъ отвѣтомъ: возвратитесь домой съ миромъ и полнымъ убѣжденіемъ, что первый изъ васъ чистъ передъ пророкомъ какъ серебро, а второй, какъ золото.

— Мудро сказано. У такого имама можно поучиться и городскимъ хатипамъ — сказалъ я.

— Ты похвалилъ его преждевременно, потому что онъ просто мошенникъ. Вообрази какъ онъ поступилъ съ пятью моими двоюродными братьями, которымъ оставилъ дядя мой большой фруктовый садъ. Каждому изъ нихъ онъ обѣщалъ пріискать статью закона, по которой онъ можетъ сдѣлаться полнымъ хозяиномъ всего наслѣдства. Каждый изъ братьевъ, увлеченный обѣщаніемъ его, принесъ ему по 25 руб. въ задатокъ и собрались на судъ его съ свидѣтелями, что отецъ при жизни всѣмъ имъ по одиночкѣ обѣщалъ отдать свое состояніе. Чѣмъ же онъ кончилъ шираатъ? Тѣмъ, что раздѣлилъ садъ на 5 ровныхъ частей и роздалъ ихъ братьямъ по жребію. Естественно, что старшій не смолчалъ и назвалъ его плутомъ. — Нѣтъ, любезнѣйшій, не я плутъ — отвѣчалъ онъ — а ты хотѣлъ сплутовать и ввести меня въ тяжкій грѣхъ, но благодаря Бога сторонніе люди показали то же самое, что и твои лжесвидѣтели. Ты оперся на показанія безвѣрныхъ, а противъ безвѣрныхъ всегда почти являются беззаконные. Такимъ образомъ Аллахъ уровнялъ передо мною ваши силы и дѣло выяснилось въ точности. Какимъ же образомъ я могъ иначе поступить, когда у каждаго изъ васъ были одинаковыя доказательства?

— А деньги зачѣмъ ты принималъ? спросили у него.

— Деньги платятся за всякій честный трудъ — было отвѣтомъ.

— Во всемъ этомъ я не вижу ничего такого — сказалъ я — которое могло бы порочить вашего имама. Что они жадны къ деньгамъ, это доказано съ того времени, какъ праотецъ ихъ пошелъ купаться въ море и, утопая, не хотѣлъ протянуть руки къ тѣмъ, которые хотѣли его спасти, потому что не видѣлъ со стороны послѣднихъ жертвы; когда же бросившіеся за нимъ спасители показали червонецъ, то онъ одновременно вытянулъ обѣ руки и благодаря этому былъ спасенъ. Меня только удивляетъ, что между вами не нашелся такой молодецъ, который наказалъ бы его остроумною выходкою. Въ Бахчисараѣ обыкновенно съ такими скоро расправляются.

— У васъ совсѣмъ другіе люди, а у насъ все простаки, которые считаютъ имамовъ за великихъ учителей. Въ минувшемъ году былъ прекрасный случай плюнуть ему въ бороду, да каналья увернулся. Дѣло состояло въ слѣдующемъ: къ одному домохозяину зашелъ подъ навѣсъ волъ этого муллы и былъ пробедренъ находящимся здѣсь бугаемъ, отчего сейчасъ же издохъ. Что намъ дѣлать теперь? спросилъ у жены опечаленный этимъ событіемъ хозяинъ. — Поди къ имаму — отвѣчала она — и скажи ему, что волъ его вошелъ къ намъ въ дворъ и убилъ рогами нашего. Если онъ признаетъ животное свое виновнымъ, и опредѣлитъ вознагражденіе, тогда ты заплатишь, если же этого не случится, то ты скажешь ему правду и уйдешь. Мужъ нашедъ совѣтъ жены разумнымъ, пришелъ къ муллѣ и съ тяжелымъ вздохомъ сказалъ: о, наставникъ нашъ, заботящійся о чистотѣ мусульманскихъ душъ и правосудіи, со мною случилось большое несчастіе: твой бурый волъ прорвалъ рогами животъ моему волу и если ты не вознаградишь меня, то семья моя останется безъ хлѣба. Я умоляю тебя заглянуть въ книгу святаго шираата и сказать какое установлено въ такихъ случаяхъ вознагражденіе?

— Сожалѣю, другъ, что случилось такое несчастіе, но мы можемъ разсудить и безъ пособія святой книги, что волы не обладаютъ духомъ разума и поэтому не подлежатъ суду шираата.

— Такъ ты признаешь, что не обязанъ дать мнѣ вознагражденія? спросилъ простакъ.

— Это скажетъ тебѣ и самъ нашъ муфтій, если ты обратишься къ нему.

— Хорошо, я вѣрю твоимъ словамъ. Ну, а что если я солгалъ, изъ желанія взвѣсить твою мудрость и если не твой, а мой волъ явился убійцею?

— Въ такомъ случаѣ святая книга, сынъ мой, ясно говоритъ, что солгавшій передъ духовнымъ отцомъ своимъ вдвое платитъ по стоимости предмета.

Къ сожалѣнію бѣдняга не нашелся противъ этого отвѣта и вынужденъ былъ отдать муллѣ одного изъ лучшихъ воловъ своихъ, чтобы не тяготиться грѣхомъ и страхомъ подвергнуться наказанію въ будущей жизни.

Только что произнесены были эти слова, какъ мимо окна прошелъ небольшаго роста, съ высокимъ животомъ, жирный человѣкъ въ рыжей бараньей шапкѣ.

— Вотъ онъ и самъ идетъ къ намъ — сказалъ Хайбетъ-эфенди и выбѣжалъ на дворъ.

Оставшись одинъ, въ комнатѣ я началъ осматриваться кругомъ. Домъ оказался плетневый, отлично смазанный глиною съ соломою и ровно забѣленный. На всѣхъ стѣнахъ выведены были желтые цвѣты съ такими разумѣется листьями, какихъ не существуетъ ни въ степи, ни въ садахъ. Да и было бы странно рисовать такія вещи, которыя существуютъ уже: все искусство состоитъ въ томъ, чтобы выдумать что-нибудь не существующее въ природѣ. Изъ всѣхъ рисунковъ мнѣ больше понравились узоры на большой печкѣ, сложенной съ кусочковъ битой черепицы; всѣ они походили на полныя женскія щеки, а нѣкоторые на арбузы и тыквы. Всѣ убранства комнаты выглядывали, какъ бы говоря, что разставлявшія ихъ руки принадлежали красавицамъ. И дѣйствительно всякая чашечка стояла на своей мѣдной подставкѣ, всѣ саганы⁴² были чисты и прикрыты крышками и разставлены съ строгимъ измѣреніемъ величины какъ бы по старшинству лѣтъ и росту; ниже на шпагатахъ растянуты были полотенца съ расшитыми канителью и шелками концами, на балкахъ аккуратно покоились плисовыя, атласныя и шамаладжевыя курточки и другаго рода одежды, въ центрѣ которыхъ красовался святой Коранъ въ суконной сумкѣ съ желтыми краями. Въ крайнемъ углу стоялъ большой красный сундукъ, перепоясанный жестяными линейками, безъ сомнѣнія наполненный приданнымъ хозяйскихъ дочерей. Я подошелъ къ послѣднему и приложился носомъ, чтобы втянуть въ утробу свою благовонную струю отъ нарядовъ хорошенькихъ созданій. Запахъ былъ такой очаровательный, что я не могъ устоять на ногахъ и, присѣвъ на войлокъ, положилъ на него голову и втягивалъ воздухъ съ жадностію. Вамъ, я думаю, странно слышать такія рѣчи отъ старика, по клянусь вамъ, что и теперь я забываю дряхлость мою, когда до обонянія моего дойдетъ женскій запахъ. Въ молодыя же лѣта я отъ него приходилъ въ изступленіе и нерѣдко тратилъ слезы отъ избытка чувствъ.

— Охъ молодость, молодость! произнесъ Сеитъ-ага — какое наслажденіе ты являешь душѣ на всякомъ шагу. Чего бы я не далъ, чтобы возвратить тебя, чтобы еще разъ насладиться твоими неизъяснимыми благами.

— Нѣтъ сомнѣнія, что я заснулъ бы на этомъ сундукѣ ароматовъ, еслибъ случайно не замѣтилъ возвращающагося Хайбетъ-эфендія въ сопровожденіи ненавистнаго муллы и еще какого-то мусульманина.

— Селямъ-алейкемъ, съ пріѣздомъ! проговорили вошедшіе и сѣвши, начали освѣдомляться о здоровьи моемъ.

Я отвѣчалъ имъ по всѣмъ правиламъ религіи съ опущенными глазами съ цѣлью показать себя съ хорошей стороны.

Вслѣдъ затѣмъ вошли въ комнату слуги съ подносомъ, на которомъ лежала цѣлая гора пухлыхъ лепешекъ и намъ подали умыть руки.

— Какъ жаль — заговорилъ мулла — что въ наше время перестали умывать гостямъ ноги, а то я своеручно бы исполнилъ это правило, сохранившееся до нашихъ дней у кавказскихъ жидовъ.

— А развѣ ты былъ на Кавказѣ? спросилъ я.

— Я ѣздилъ туда съ нашимъ губернскимъ кадыскеромъ, котораго русское правительство посылало къ черкезамъ, чтобы уговорить ихъ сдаться. Признаться мнѣ очень не понравились эти разбойники. Между ними только и хороши тѣ, которые исповѣдуютъ жидовскую вѣру, а живутъ какъ настоящіе мусульмане и употребляютъ между собою въ тѣхъ же выраженіяхъ какъ и мы селямъ⁴³, невѣсты ихъ также красятъ пальцы на рукахъ и ногахъ кною и такъ уважаютъ хозяина или главу дома, что никто не осмѣлится прикоснуться къ пищѣ до того времени, пока онъ не роздастъ имъ своими руками по кусочку черека или лепешки подобно вотъ этимъ. Но больше всего мнѣ понравилось у нихъ гостепріимство и страстное желаніе избѣгнуть смерти. Для достиженія послѣдняго они придумали чрезвычайно оригинальный способъ заклятія при возвращеніи съ похоронъ и именно рвутъ траву и, бросая ее чрезъ плечо назадъ, говорятъ: «да прекратится смерть на вѣки вѣковъ!»

— Ужъ не мечтаютъ ли они, что Аллахъ оставитъ ихъ навсегда на землѣ — спросилъ Хайбетъ-эфенди — чтобы не утратилась жидовская вѣра?

— Ну, а ты, сосѣдъ — сказалъ имамъ — чего не предвигаешься къ столу?

— Мнѣ не хочется ѣсть.

— Отчего? спросилъ съ удивленіемъ хозяинъ. Развѣ слыхали, чтобы кто отказывался отъ хыйгачей.

— Я такъ наѣлся сегодня во снѣ верблюжьяго мяса, что ужасно тошнитъ.

— Ты навѣрно согрѣшилъ чѣмъ-нибудь, что пророкъ послалъ тебѣ такое непріятное сновидѣніе — замѣтилъ мулла. Совѣтую тебѣ раза три, безъ отдыха, пройти къ могилѣ нашего святаго азиза. Такія наказанія и мнѣ приходилось переносить въ дни молодости, когда я лѣнился совершить вечернюю молитву.

Хайбетъ-эфенди, который чрезвычайно любилъ лошадей, измѣнилъ нашъ разговоръ вопросомъ: чѣмъ отличаются черкезскія лошади отъ крымскихъ и какимъ образомъ удобнѣе ихъ купить и привести сюда?

— О, черкезскія лошади не разъ заставляли меня вздыхать отъ всей души — началъ мулла; но лошадь лошади большая розница: иная смотритъ на тебя такою красавицею, что повисъ бы у нея на шеѣ и умеръ бы съ голода, а какъ сядешь верхомъ — никуда не годится; у другой шея длинная, голова съ копну сѣна, грива какъ у коростлявой женщины, хвостъ выщипанный, ноги полукривыя, а между тѣмъ не отстанетъ отъ вѣтра и дѣлаетъ такіе прыжки, что духъ замираетъ.

— Это значитъ то же, что у нашихъ женщинъ — сказалъ хозяинъ — чѣмъ она красивѣе по наружности, тѣмъ не годнѣе для дѣла и вдобавокъ прихотливѣе, пустѣе и злѣе.

— Изъ сказаннаго мною ты я думаю теперь понялъ, что черкезскихъ лошадей нельзя покупать заочно, а надо самому испробовать, но при этомъ не забудь, что большинство изъ нихъ пріучено закусывать удила и нести всадника, какъ только заслышитъ за собою бѣгъ другой лошади. Нашъ кадыскеръ чуть было не погибъ отъ этого незнанія: къ счастію онъ вовремя пригнулся, когда избалованная лошадь промчала его подъ гигантскими вѣтвями, не то онъ лишился бы головы.

— Ну въ такомъ случаѣ я отказываюсь отъ такого рода животныхъ, потому что не чувствую достаточно силъ въ рукахъ.

Пока велся такого рода разговоръ, въ комнату вошелъ огромнаго роста мущина съ толстыми черными усами, съ громадною мѣдною бляхою на груди и страшною нагайкою въ рукахъ. Я сейчасъ же узналъ въ немъ сотскаго.

— Да будетъ сладка ваша ѣда! сказалъ онъ грубымъ голосомъ и потомъ произнесъ селямъ.

— Милости просимъ къ столу — отвѣчалъ хозяинъ. Какимъ это образомъ ты заглянулъ въ нашу сторону?

— Съ поклономъ отъ окружнаго начальника.

— Видно опять нуждается въ деньгахъ?

Сотскій принужденно улыбнулся. На то мы и созданы — отвѣчалъ онъ — чтобы умѣть выручать начальниковъ въ трудныя минуты. Видишь ли, нашъ окружной проигрался въ карты и нечѣмъ пополнить казенныхъ денегъ. Подумалъ, подумалъ и послалъ меня съ поклонами къ Хайбетъ-эфендію, у котораго всегда имѣются для подобныхъ случаевъ припрятанныя деньги.

При этихъ словахъ Хайбетъ-эфенди поблѣднѣлъ, но ничего не произнесъ. Ясно было, что онъ воздержался отъ проклятій изъ недовѣрія къ сотскому, который, какъ служащій, поневолѣ долженъ былъ болѣе держаться своего начальника.

— А это кто такой? грубо спросилъ юзъ-баши⁴⁴, указывая на меня.

Въ его тонѣ такая высказывалась власть, что я почувствовалъ маленькое потрясеніе и поспѣшилъ подробно разсказать, кто были мои родители и откуда я ѣду.

— А съ какою ты цѣлью прибылъ сюда? Видишь ли, мнѣ все необходимо знать какъ ближайшему начальнику, потому что съ нѣкотораго времени въ нашихъ мѣстахъ начали проваливаться сквозь землю лучшія лошади и появляться на городскихъ базарахъ.

— Ужъ не подозрѣваешь ли ты меня, ученаго сохту, въ искусствѣ конокрадства? сказалъ я тономъ обиженнаго человѣка.

— Всѣ городскіе обитатели въ наше время гордятся своими пороками и для не опытныхъ начальниковъ кажутся святыми людьми, но я, братъ, не изъ тѣхъ, которые смотрятъ на обязанность свою женскими глазами. Если ты воръ, то прямо говори: берегитесь меня, а если ученый, то сиди у дверей мечети иди на могилѣ азиза, а не бродяжничай безъ цѣли.

— Позволь мнѣ, Сеттаръ-ага, медомъ прервать твою благоухающую рѣчь — заступился молла — Хайбетъ-эфенди никогда не принимаетъ въ домъ свой неизвѣстныхъ людей. При этомъ тебѣ самому стоитъ взглянуть твоими золотыми глазами на нашего гостя, чтобы убѣдиться въ его священной профессіи.

— Все это недурно сказано, но мнѣ хотѣлось бы знать, какимъ образомъ Хайбетъ-эфенди познакомился съ нимъ. Только послѣ этого я составлю себѣ убѣжденіе, насколько онъ заслуживаетъ наше довѣріе.

Слова эти ужасно непріятно подѣйствовали на насъ обоихъ. Приходилось поневолѣ разсказывать крайне непріятное для насъ событіе и юзъ-баши не успокоился до того времени, пока мы не сознались въ нашей борьбѣ на берегу рѣчки подъ тѣнью большой тополи.

— Ну теперь я знаю кто онъ и отъ души желалъ бы потанцовать на свадьбѣ его, если ты, освободившій его отъ злаго духа, задумаешь оказать ему благоволеніе путемъ родственнаго сближенія.

— Все возможно, если послѣдуетъ соизволеніе свыше — отвѣчалъ хозяинъ.

— Аллахъ все благословляетъ, если его просятъ объ этомъ — сказалъ имамъ.

— О, еслибъ это было такъ! произнесъ многозначительно Хайбетъ-эфенди.

— Что это ты сегодня безпрестанно употребляешь слово если, да еслибъ? Еслибъ и мать моя осталась дѣвицею, то и меня не было бы у васъ въ качествѣ покровителя и заступника предъ начальствомъ. Забудь это неприличное слово и ударь по рукамъ — сказалъ сотскій, отодвигаясь отъ стола.

— Извини, ага — заговорилъ я — какъ не благовонны твои слова, но я пока не смѣю вдыхать ихъ въ мою кровь. Я еще молодъ и имѣю нѣсколько сестеръ, которыхъ не пристроилъ еще.

— Это не отговорка. Одну изъ нихъ я возьму себѣ въ жены, потому что двѣ недѣли какъ овдовѣлъ, а другихъ охотно приметъ Хайбетъ-эфенди и въ теченіи мѣсяца спровадитъ въ окрестныя деревни. Онъ пользуется здѣсь такою славою счастливца, что каждый съ радостью возьметъ изъ его дома даже старую тряпку въ предположенія, что съ той минуты посыпятся на него всѣ блага земныя.

— Вѣрю, вѣрю тебѣ, но къ сожалѣнію, сестры мои еще не дозрѣли для брачныхъ узъ.

— Ну, въ такомъ случаѣ я умываю руки и предоставляю самой судьбѣ позаботиться о тебѣ.

Покончивъ этимъ пытку, сотскій, какъ прилично начальнику надъ цѣлою округою, три раза рыгнулъ и внезапно повеселѣлъ. Видно угрюмость его происходила отъ пустоты желудка. Такъ покрайней мѣрѣ мнѣ показалось въ то время, но теперь я совершенно другаго мнѣнія о начальствующихъ лицахъ изъ татаръ. Не напрасно отцы наши требовали русскаго господства и настояли на своемъ. Боже сохрани дожить намъ до того времени, когда надъ нами поставятъ начальниками мусульманъ! Имъ кажется, что самъ Аллахъ возвелъ ихъ въ калифатство и предоставилъ неограниченную власть надъ подчиненными. Возьмите въ примѣръ деревенскаго десятника. Вѣдь это ничто иное какъ нищій, деревенская собака, которую содержитъ общество своими остатками, а между тѣмъ онъ сейчасъ же вооружается толстою палкою и изъ кроткаго человѣка дѣлается барсомъ. Никто изъ бѣдныхъ поселянъ не осмѣлится возражать ему изъ боязни получить ударъ, подкрашенный русскими ругательствами, въ предположеніи что послѣднія имѣютъ магическое свойство и болѣе соотвѣтствуютъ его начальническому положенію. Если десятникъ такими глазами смотритъ на власть свою, то господствующій надъ нимъ сотскій и атаманъ возносятъ права свои гораздо выше и требуютъ безмолвнаго повиновенія отъ всѣхъ, за исключеніемъ мурзъ, къ которымъ они почему-то и теперь чувствуютъ особенное благоговѣніе. Самая же сильная власть въ округѣ — это голова или старшина, который раболѣпствуетъ предъ окружнымъ и исправникомъ и въ свою очередь требуетъ отъ поселянъ полнаго раболѣпства. Въ головы, сколько я замѣтилъ, никогда не попадаютъ люди богобоязливые и чтущіе святые законы нашего пророка, а обыкновенно такіе, которые болѣе другихъ говорятъ, лезутъ впередъ напоказъ себя народу, проповѣдуютъ о чести и добродѣтели съ заранѣе обдуманнымъ умысломъ достигнуть господства надъ тысячами такихъ простяковъ, которые станутъ обогащать его добровольными или обязательными жертвами. Это такіе люди, которые, достигнувъ цѣли, требуютъ уже, чтобы ему держали стремя, когда онъ садится на клячь и учтиво подавали нагайку въ три пальца толщиною, чтобы онъ могъ бы хлопнуть по сѣдельнымъ кожамъ со всей мочи для того, чтобы и бѣдное животное сознало его преимущество въ сравненіи съ обыкновенными мусульманами. Подумаешь, чего ради ставятъ надъ ними такихъ головъ, которые не знаютъ ни грамоты, ни духовныхъ, ни гражданскихъ законовъ и исключительно зависятъ отъ вѣчно пьяныхъ писарей. Для того — отвѣчалъ мнѣ одинъ изъ нихъ — чтобы служить красотою народа, принимать отъ имени его всѣхъ забитовъ, угощать ихъ и одарять для поощренія на трудномъ поприщѣ.

— Неужели всѣ наши головы такіе? спросилъ Сеитъ-ага.

— Всѣ безъ исключенія — рѣшилъ Бекиръ-баба — это подтверждается во первыхъ тѣмъ, что попавъ однажды въ головы, они употребляютъ всѣ усилія не лишиться этой выгодной обязанности до самой смерти и достигаютъ этого, заручившись дружественными отношеніями съ нѣкоторыми только поселянами, которые пользуются почетомъ въ своихъ деревняхъ и безропотно рѣшаютъ всякое общественное дѣло — и наконецъ тѣмъ, что они въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ дѣлаются очень состоятельными людьми и до того зазнаются, что смотрятъ на бѣдныхъ поселянъ, какъ на отару овецъ.

Между тѣмъ русское начальство совершенно иначе обходится съ нами, во первыхъ оно снисходительнѣе обращается съ тѣми, кто не сознаетъ законныхъ постановленій, не торгуется, когда требуетъ вознагражденія, мало ругается и не питаетъ въ груди мести; во вторыхъ оно въ свою очередь является на помощь къ бѣдному и въ рѣдкихъ случаяхъ оставляетъ безъ наказанія богатыхъ притѣснителей...

— Это правда — замѣтилъ Сеитъ-ага.

— Такая же правда, какъ и то, что русскій чиновникъ, однажды взявшій подарокъ, навсегда дѣлается твоимъ пріятелемъ, а нашимъ головамъ постоянно давай и не ожидай никакихъ одолженій безъ соизволенія писаря, который держитъ въ карманѣ его печать.

— Ну, какъ ты провелъ остальное время въ домѣ Хайбетъ-эфендія? спросилъ я, чтобы прервать нить разговора, мало интересовавшаго меня.

— Хайбетъ-эфенди оказался также очень веселымъ и разумнымъ мусульманиномъ, не смотря на то, что въ каждомъ человѣкѣ готовъ былъ подозрѣвать обитель злаго духа и отчитывать его въ славу пророка. Повеселившись нѣсколько часовъ, Сеттаръ-ага, выманивъ у хозяина то, зачѣмъ пріѣхалъ, объявилъ, что намѣренъ ѣхать на молитву и курбанъ какого-то шейха, котораго назвалъ Даулъ-башъ Алтынъ-сачь (т. е. Барабанною головою съ золотыми волосами).

— Боже, а я и забылъ, что у почтеннаго сосѣда моего ежегодно въ 1-й день іюльской луны совершается народная молитва! Мы поѣдемъ Сеттаръ-ага вмѣстѣ—сказалъ Хайбетъ-эфенди.

— А можно ли будетъ и мнѣ участвовать въ общей молитвѣ? спросилъ я.

— Каждый мусульманинъ обязанъ это сдѣлать — отвѣчалъ мулла въ угоду великому азизу, который почіетъ тамъ. Я увѣренъ, что Даулъ-башъ приметъ тебя съ распростертыми объятіями и накормитъ на цѣлую недѣлю. Я тоже намѣренъ ѣхать къ нему на праздникъ, но только не теперь, а когда все будетъ готово у него къ принятію гостей. Поѣзжайте вы сегодня — обратился имамъ къ хозяину, а мы пріѣдемъ завтра или послѣ завтра. Я возьму на это время твоего гостя къ себѣ.

Часъ спустя Хайбетъ-эфенди съ юзъ-башіемъ уѣхали, а я перешолъ къ деревенскому моллѣ, у котораго также не дурно убранъ домъ былъ и имѣлось много домашнихъ животныхъ. Его бараны выглядывали какъ-то бойко, безпрестанно потрухивали курдюками, пастухъ былъ убранъ блестящими пуговицами и множествомъ молитвъ отъ дурнаго глаза и жадной дальновидности волковъ; всѣ дѣти, которыхъ я насчиталъ 11, завѣшаны были талисманами и различнаго металла монетами. Все это доказывало, что Абселямъ-челеби былъ отличный хозяинъ и мудрый отецъ семейства. Въ комнатѣ его я встрѣтилъ сидящаго въ углу старика, который приходился хозяину дѣдомъ по матери и помнилъ очень хорошо Капланъ гирей хана. Не смотря на то, что онъ не видѣлъ ничего отъ старости и былъ лишенъ ноги въ битвахъ съ русскими войсками, обладалъ хорошею памятью и любилъ много говорить. Въ первые часы бесѣды моей съ нимъ я узналъ, что онъ нѣкогда имѣлъ 5-ть сыновей, которыхъ женилъ на пятерыхъ родныхъ сестрахъ, а 6-ю младшую взялъ себѣ въ жены для того, чтобы она бѣдняжка не тосковала за сестрами, съ которыми не разставалась никогда. Правда — прибавилъ онъ — она на много уступала по красотѣ старшимъ, а такъ какъ достоинство женщины не всегда заключается въ лицѣ, то я считалъ себя счастливѣйшимъ человѣкомъ по день смерти ея. Съ той поры я находилъ удовольствіе только передъ горящимъ очагомъ. Я прислушивался къ голосу огня, жадно слѣдилъ за его переливами и нерѣдко въ пламени его мнѣ чудился ликъ моей доброй жены, покинувшей меня въ такія лѣта, когда я казался бременемъ для всѣхъ и въ заключеніе потерялъ зрѣніе.

Утѣшивъ по возможности дряхлаго, отжившаго старика различными текстами изъ святой книги, я воспользовался удобною минутою и разсказалъ ему, что ищу волшебнаго червонца который сужденъ нашему роду и началъ просить его наставить меня уму и разуму.

Не думаю дитя мое — отвѣчалъ онъ — чтобы въ наше грѣшное время осталась такая благодать на землѣ. Впрочемъ все зависитъ отъ Бога; что касается наставленія, котораго ты просишь отъ меня, то я могу предложить тебѣ слѣдующее: поѣзжай сегодня къ могилѣ нашего азиза, помолись ему отъ всей души и переночуй на ней. Если тебѣ дѣйствительно предопредѣлено свыше обладать такимъ сокровищемъ, то нашъ добрый святой разскажетъ тебѣ во снѣ все, что слѣдуетъ предпринять для достиженія цѣли. Слова эти показались мнѣ достойными исполненія и я послѣ обѣда объявилъ Абселяму-челеби, что намѣренъ провести сегодняшнюю ночь въ молитвѣ надъ могилою азиза ихъ и возвратиться рано утромъ. Имамъ похвалилъ мое усердіе и пожертвовалъ мнѣ маленькую сальную свѣчу, чтобы я зажегъ ее въ головахъ святаго. Сѣвъ на своего коня, я въ какихъ нибудь двадцать минутъ былъ уже на мѣстѣ и, совершивъ таинство омовенія, сталъ на молитву. Благодаря тишинѣ вечера, я надѣялся, что каждое мое слово дойдетъ до слуховыхъ расщелинъ добраго азиза. Къ несчастію я не могъ долго молиться съ тѣмъ усердіемъ, которымъ переполнена была душа моя. Надо было злому шайтану подослать ко мнѣ одного изъ проходящихъ турковъ, которые безпрестанно бродятъ по крымскимъ деревнямъ и обираютъ неграмотныхъ простяковъ, выдавая себя знахарями, колдунами и духовными врачами. Подошедъ ко мнѣ, этотъ ненавистный человѣкъ, который безъ сомнѣнія убилъ въ отечествѣ своемъ или отца или брата и бѣжалъ отъ висѣлицы, воздалъ мнѣ приличный селямъ и порѣшилъ также провести ночь около святой могилы. Не подозрѣвая въ немъ положительнаго мерзавца, я, послѣ продолжительной бесѣды, спуталъ ноги коня моего и заснулъ богатырскимъ сномъ. Только что начало мнѣ сниться голубое небо и летающіе подъ нимъ души моихъ прадѣдовъ, какъ я разбуженъ былъ какимъ-то лошадинымъ топотомъ. Вскочивъ на ноги, я прежде всего замѣтилъ отсутствіе турка, расположившагося около меня, потомъ не нашелъ сѣдла на томъ мѣстѣ, куда положилъ его, а въ заключеніе не оказалось и лошади моей. О, ненавистный турокъ! вскрикнулъ я, падая на священную могилу, и ты не устрашился Божьяго гнѣва у порога святой обители славнаго азиза? о, варваръ, сынъ варвара, какой духъ зла перенесъ тебѣ на горе мое въ нашу благодатную страну? Отчего ты не умеръ на висѣлицѣ въ твоемъ мерзкомъ отечествѣ? О, бѣдный мой конь, не видать мнѣ вторично твоихъ черныхъ глазъ, не слыхать твоего ржанія!

И вѣрите ли, я заплакалъ такими слезами, какими не сопровождались похороны моей матери. Потеря друга, служившаго мнѣ съ 18-ти-лѣтняго возраста честно и безупречно, настолько повліяла на сердце мое, что я не могъ вторично заснуть и какъ сумашедшій бродилъ вокругъ святой могилы, изрыгая огненныя проклятія на дерзкаго вора, разрушившаго однимъ ударомъ всѣ мои надежды на счастливую будущность.

Съ первыми лучами солнца я возвратился къ Аблялиму-челеби и разсказалъ ему какое великое несчастіе постигло меня. Добрый человѣкъ пожалѣлъ меня отъ всего сердца, а дѣдъ его чуть не расплакался.

— Ты вѣрно въ несчастную минуту вышелъ изъ нашего дома — сказалъ послѣдній или лѣвою ногою прежде сталъ на могилу азиза. Мнѣ кто-то говорилъ, что святой нашъ ужасно негодуетъ противъ всѣхъ лѣвшаковъ.

При этихъ словахъ я началъ припоминать, какою ногою я впервые сталъ на могилу, и мнѣ показалось, что я дѣйствительно провинился предъ святымъ по незнанію его привычекъ.

— Не скорби, мой другъ — утѣшалъ меня имамъ — все, что не творится, все служитъ къ нашему благу. Кто знаетъ, быть можетъ эта добрая лошадь убила бы тебя случайно въ ту минуту, когда этотъ негодный мусульманинъ осѣдлалъ ее твоимъ сѣдломъ и скрылся вдали. Ну вообрази, что на спутанное животное напалъ бы волкъ, а оно отъ страху наскочило бы на тебя спящаго.

— Все это можетъ быть, отвѣчалъ я со вздохомъ и какъ-то невольно прослезился въ виду того, что мнѣ придется отказаться отъ дальнѣйшаго путешествія и возвратиться пѣшкомъ въ Бахчисарай.

Аблялимъ-челеби пообѣщалъ мнѣ ходатайствовать у Даулъ-баша о подаркѣ лошади, взамѣнъ пропавшей, и послѣ сытнаго завтрака мы пустились съ нимъ въ дорогу на двухколесной телѣжкѣ.

Прибывъ къ шейху, который въ продолженіи 40 дней не выходилъ изъ мечети и въ постѣ подготовлялся къ жертвоприношенію я, благодаря рекомендаціи Хайбетъ-эфендія, сотскаго и Аблялима-челеби принятъ былъ въ храмъ Божій съ тѣмъ, чтобы въ послѣднюю ночь, не умолкая читать Коранъ. Обязательство это я выполнилъ съ такимъ самоотверженіемъ, что Барабанная голова не могъ налюбоваться моими глазами и предоставилъ мнѣ наблюдать за чистотою мечети въ теченіе того дня, пока творилась божественная дуа и обѣдали сотни молельщиковъ, нарочно прибывшихъ съ различнаго рода подарками изъ окрестныхъ деревень.

Послѣ этого богопріятнаго зіафета мудрый и всѣми уважаемый шейхъ пригласилъ меня въ свое жилище въ качествѣ ученаго, чтобы открывать по его требованію святую книгу законовъ предъ тѣми, которые пожелали бы выслушать его шираатъ въ сегодняшній день.

Къ счастію въ средѣ гостей оказалось немного имѣвшихъ неудовольствія и мы очень скоро отдѣлались отъ нихъ.

Бекиръ-баба остановился и взялъ предложенную ему сыномъ хозяина трубку. Выкуривъ ее, старикъ поднялся съ мѣста и, пожелавъ намъ покойной ночи, ушелъ въ сопровожденіи самого Сеитъ-аги, который направился на вторую вечернюю молитву.

Глава седьмая

Хозяинъ мой съ ранняго утра послалъ сына узнать о здоровьи Бекиръ-бабы. Я понялъ, что эта любезность происходила отъ желанія узнать, зайдетъ ли старикъ докончить свой разсказъ, напомнившій ему молодые годы. Османъ сообщилъ, что хаджи, по милости Бога, находится въ полномъ кейфѣ и обѣщалъ, послѣ второй полдневной молитвы, посѣтить насъ.

— Въ такомъ случаѣ, дитя мое, ты ужъ самъ позаботься, что бы другъ нашъ не чувствовалъ жажды и голода въ домѣ отца твоего.

Въ назначенное время явился Бекиръ-баба. Трубка съ кисетомъ табаку и вслѣдъ затѣмъ кофе поданы были ему Османомъ со всевозможными знаками почтенія. Старикъ преисполненъ былъ удовольствія.

— Ну, договори намъ — сказалъ Сеитъ-ага — какъ тебѣ жилось у Барабанной головы съ золотыми волосами?

Бекиръ-баба улыбнулся и началъ повѣствованіе.

— Послѣ того какъ вышли лица, искавшія правосудія шейха — началъ разскащикъ — къ намъ вошло нѣсколько почтенныхъ татаръ, прибывшихъ на молитву и курбанъ съ отдаленныхъ мѣстностей. Даулъ-башъ предложилъ имъ остаться на ночлегъ. Гости эти съ перваго взгляда показались мнѣ настоящими мусульманами, потому что выполнили въ точности всѣ правила и привычки особъ, дорожащихъ своимъ религіознымъ преимуществомъ предъ другими націями. Послѣ всѣхъ этихъ привѣтствій и откушанія кофе одинъ изъ нихъ по имени Сары-гозъ Дудюкъ оглу (т. е. желто-глазый сынъ дудки) заявилъ шейху, что на этотъ разъ онъ переночуетъ у него, но не иначе какъ съ условіемъ. Съ какимъ? спросилъ Даулъ-башъ. Съ тѣмъ, что вы соблаговолите присутствовать при торжествѣ посвященія сына моего въ афузы. — Неужели въ роду вашемъ будетъ такое счастливое явленіе? вскрикнулъ шейхъ. Машъ Аллахъ! машъ Аллахъ!⁴⁵ Да я сочту за особенную честь своеручно завязать зеленый сарыкъ на благословенную голову твоего софты и щедро вознаградить учителя его, чтобы онъ доставилъ мнѣ случай еще разъ увидѣть такое важное событіе. Воображаю, пріятель мой, какъ радостно забьется у тебя сердце, когда сынъ твой явится предъ тобою въ сарыкѣ и мантіи ученаго калифа!

— Я и теперь плачу отъ радости, шейхъ-баба, и не пожалѣю лучшихъ быковъ и барановъ на угощеніе народа.

— Еще бы! прибавилъ сосѣдъ его — для такой радости не жаль пожертвовать и собственною жизнью, потому что навѣрнякъ знаешь куда тебя посадитъ пророкъ.

— Одно меня затрудняетъ — сказалъ шейхъ — у меня гоститъ этотъ молодой джигитъ,(онъ указалъ на меня), котораго не прилично будетъ оставлять одного.

— Вашъ гость поѣдетъ съ нами и будетъ моимъ дорогимъ гостемъ. Сказавши это, Дудюкъ оглу обратился ко мнѣ съ приглашеніемъ. Я не отказалъ, но замѣтилъ, что у меня не осталось въ карманѣ ни единаго гроша для подарка его сыну и учителю и при этомъ разсказалъ, какъ обворовалъ меня у святой могилы безжалостный турокъ.

— Не крушись объ этомъ, Аллахъ вознаграждаетъ такихъ людей, какъ ты — сказалъ шейхъ. Ты получишь отъ меня хорошую лошадь на прощаніе и еще кое какія мелочи, необходимыя для путешественника по святымъ мѣстамъ.

— А я — сказалъ Сары-гозъ — охотно дамъ тебѣ нѣсколько рублей для поощренія афуза и его усерднаго учителя.

Доброта эта заставила меня взглянуть пристальнѣе въ лице такого пріятнаго собесѣдника и я замѣтилъ на немъ невдали отъ праваго уха особенный знакъ милостей Аллаха большую шишку, знакъ изобилія ума, который, не вмѣщаясь въ черепѣ его, выдвинулся впередъ въ подобіисладкаго качана капусты, орошаемой, хотя и непріятными, но благодатными струями бахчисарайскаго Чурукъ-су.

Когда порѣшено было, что мы поѣдемъ всѣ на праздникъ, шейхъ, имѣвшій въ отарѣ Дудюкъ оглу нѣсколько сотенъ овецъ, началъ разспрашивать его о положеніи стада.

— Плохо наше дѣло — отвѣчалъ компаньонъ — въ прошломъ году оспа наказала насъ; но это по крайней мѣрѣ было отъ Бога, а въ нынѣшнемъ мы пострадаемъ отъ презрѣнныхъ пастуховъ, которые подмѣняютъ лучшихъ барановъ въ стадѣ на худыхъ и никуда негодныхъ. Я употребляю всевозможныя мѣры, чтобы открыть тѣхъ негодяевъ, которые соблазнили на это нашихъ чебановъ, но ничего не подѣлаю. Видно послѣ подмѣна овцы сейчасъ же угоняются въ городъ и продаются на зарѣзъ.

— Э, братъ, не крушись о такихъ мелочахъ: если Богу угодно лишить насъ того, что онъ далъ, то мы не предупредимъ тысячи тысячь способовъ, а только ускоримъ свою гибель. Не подражай пожалуйста русскимъ, которые въ послѣднее время довели дерзость до того, что задумали истреблять саранчу, на крыльяхъ которой большими буквами написаны грозныя слова: гнѣвъ Божій.

— Сказанное вами слаже меда, но я полагаю не лишнимъ спасти молодыхъ пастуховъ отъ наущеній дьявола, который хлопочетъ о своихъ выгодахъ.

— Въ этомъ отношеніи ты совершенно правъ и я завтра же потребую къ себѣ или самъ заѣду въ кошъ, чтобы сдѣлать негодяямъ приличное наставленіе.

Покончивъ и съ этимъ, Сары-гозъ Дудюкъ, послѣ минутнаго молчанія, спросилъ у мудраго шейха, не нашелъ ли онъ по священнымъ книгамъ какого нибудь вѣрнаго средства противъ страшной болѣзни тембеликъ (т. е. лѣни).

— А кто у тебя заразился ею? спросилъ Даулъ-башъ.

— Къ несчастію родной мой сынъ Абла.

— Нѣтъ, другъ, противъ этой болѣзни не существуетъ никакихъ средствъ, кромѣ огня. Мнѣ извѣстно только изъ разсказовъ, что въ давно прошедшія времена одинъ ханъ питалъ особенное состраданіе къ этого рода людямъ и построилъ для нихъ лечебницу съ надписью приглашающею всѣхъ входить въ нее и давать полезные совѣты для излеченія несчастныхъ. Состраданіе его довело больныхъ до того, что они ни за какія блага не желали сами принимать пищи и питья и разумѣется по умирали бы голодною смертью, еслибъ не кормили ихъ приставленные нарочно для этого слуги. Впослѣдствіи добродѣтельному хану пришлось нанимать другаго рода служителей для наблюденія за тѣлесною чистотою этихъ байгушей; послѣ чего они потребовали новыхъ еще служителей, чтобы переворачивать ихъ съ одного бока на другой. Тогда только разгнѣванный падишахъ приказалъ теляламъ или глашатаямъ вызвать такихъ людей, которые во что бы ни стало избавили его отъ дальнѣйшей заботы о нихъ. На вызовъ этотъ явился какой-то нищій и, получивъ разрѣшеніе дѣлать что ему угодно, немедленно приказалъ разложить на дворѣ костеръ и объявить больнымъ, что онъ приступить къ леченію ихъ единственнымъ вѣрнымъ способомъ и именно сожгетъ одного изъ нихъ и накормитъ остальныхъ дорогою золою. Лѣнтяи, услышавъ это, засуетились и начали требовать объ удаленіи изъ двора безполезнаго врача, но когда получили въ отвѣтъ, что онъ долженъ дѣйствовать по приказанію самаго хана, начали по одиночкѣ выбѣгать изъ дароваго помѣщенія и окончилось тѣмъ, что всѣ больные выздоровѣли до пріема лекарства. Обрадованный этимъ ханъ приказалъ нищаго этого пожаловать бейликомъ и всегда приглашалъ на совѣты въ трудныхъ обстоятельствахъ, въ полномъ убѣжденіи, что этотъ ничтожный съ вида человѣкъ спасъ его казну отъ ненасытныхъ лѣнтяевъ, число которыхъ могло увеличиться до нѣсколькихъ тысячь, еслибъ не принято было во время дѣйствительныхъ средствъ. Вотъ, пріятель, вѣрное лекарство для излеченія болѣзни Аблы — прибавилъ шейхъ — и если ты изъявишь желаніе, чтобы я взялся за это дѣло, то объяви завтра сыну твоему о моемъ намѣреніи сдѣлать его евнухомъ напримѣръ, чтобы облегчить тѣло отъ излишнихъ тяжестей, но съ тѣмъ конечно, что если средство это окажется недѣйствительнымъ, то я вынужденъ буду прибѣгнуть ко второму, третьему и т. д.

— Я непремѣнно объявлю ему и надѣюсь, что труды ваши благословитъ милостивый Аллахъ. Сары-гёзъ не приминулъ опять заговорить за злодѣевъ пастуховъ, подмѣняющихъ овецъ и тогда только успокоился, когда мудрый шейхъ пообѣщалъ ему открыть главнаго виновника этихъ безчестныхъ поступковъ.

Вечеръ мы провели въ разговорахъ религіознаго содержанія. Изъ всѣхъ разъясненій шейха въ памяти моей сохранилось только одно, объясняющее причину отчего джигиты не вдругъ женятся, а обручаются и ждутъ по нѣсколько мѣсяцамъ. По увѣреніямъ Даулъ-баша, въ этотъ промежутокъ времени родители обязаны откормить дочь свою, чтобы она набралась силы и красоты на всю жизнь.

На слѣдующій день всѣ мы снарядились въ дорогу и сейчасъ послѣ утренняго намаза сѣли на поданныхъ намъ верховыхъ лошадей. Вамъ я думаю не безъизвѣстна ѣзда наша по степямъ: всѣ встрѣчные дѣлаются пріятелями и если только приходятся проѣзжать мимо ихъ деревень, то одни заманиваютъ на кофе, а другіе на закуски. Благодаря этимъ любезностямъ, относящимся преимущественно къ шейху, принимаемому вездѣ какъ святость, мы пріѣхали къ Сары-гёзю только на другой день. Человѣкъ этотъ оказался очень богатымъ и имѣлъ нѣсколько построекъ въ дворѣ, въ которымъ жили его два зятя и старшіе сыновья. Эти люди завѣдывали всѣми дѣлами и сами работали въ его хозяйствѣ. Сары-гёзъ слѣдилъ только за овцеводствомъ, принималъ гостей и заботился, чтобы дружно и мирно жили между собою его три жены.

— Неужели у этого человѣка было столько женъ? съ удивленіемъ спросилъ Сеитъ.

— Я это узналъ самымъ достовѣрнымъ образомъ и, говоря правду, удивлялся на что пожилому человѣку такое количество однообразныхъ пироговъ, но впослѣдствіи мнѣ сдѣлалось извѣстно, что на двухъ послѣднихъ онъ женился не по собственной охотѣ, а по требованію первой жены, которой захотѣлось во-первыхъ пристроить своихъ родственницъ и наконецъ имѣть подъ рукою надежныхъ работницъ. Достигнувши этого, старушка вскорѣ убѣдилась, что сдѣлала большую глупость, потому что родственницы ея перестали оказывать послушаніе и съумѣли такъ искусно повліять на мужа ея, что онъ вдругъ помолодѣлъ и пересталъ даже подъ пятницу навѣщать ее. Старуха ожесточилась и начала бить ихъ, молодыя отвѣчали тѣмъ же и вскорѣ дворъ счастливаго Сары-гёза превратился въ проклятое мѣсто, гдѣ день и ночь слышались крикъ, плачь, стоны и ругательства. Троеженецъ сначала потерялъ голову и хотѣлъ развести ихъ всѣхъ, по потомъ, когда муллы объяснили ему, что жена въ рукахъ мужа тоже поле, требующее очистки отъ сорныхъ травъ, онъ понялъ, въ чемъ заключается смыслъ мудрыхъ словъ святой книги и, вооружившись ногайкою, употребилъ ее вмѣсто сапки. Избалованной ласками старухѣ выпало на долю получить на первый разъ ровно столько ударовъ, сколько лѣтъ прожилъ на этомъ обманчивомъ свѣтѣ нашъ пророкъ съ присовокупленіемъ, что если она впередъ осмѣлится пикнуть, то получитъ въ честь послѣдующихъ трехъ калифовъ общую сложность ихъ лѣтъ и будетъ разведена; молодымъ же подругамъ своимъ за излишнюю бойкость языка и неуваженіе къ старшимъ по лѣтамъ, онъ объявилъ, что въ теченіи мѣсяца будетъ поступать какъ съ уличными неразумными мальчишками. Затѣмъ, предоставивъ каждой изъ женъ отдѣльную комнату, онъ опредѣлилъ однажды навсегда, что ночь подъ пятницу будетъ проводить съ первою женою, а остальные дни недѣли по очередно распредѣляетъ между остальными. Распоряженіе это прекратило всѣ неурядицы и водворило райское спокойствіе. Нѣтъ сомнѣнія, что я, какъ молодой человѣкъ, очень интересовался видѣть послѣднихъ въ полномъ сознаніи, что эти можетъ быть недоступныя съ вида женщины только тогда не увлекаются, когда видятъ кругомъ себя трусливыхъ и глупыхъ поклонниковъ богатства. Желаніе мое въ тотъ же день увѣнчалось полнымъ успѣхомъ: я увидѣлъ сквозь заборъ обѣихъ молодыхъ женщинъ, участвовавшихъ въ приготовленіи разныхъ разностей для предстоящаго зіафета или празднества. Изъ нихъ одна показалась мнѣ такимъ лакомымъ кускомъ откормленной овечки, что я не прочь бы превратиться въ волка, чтобы унести ее въ ближайшій лѣсъ; у второй же были чрезвычайно грубыя черты лица: глаза какъ у теленка, брови какъ двѣ обгорѣвшія головешки, ротъ въ подобіе изношеннаго чарыка, а носъ точно пастушье кресало. Словомъ она не могла вызывать никакого аппетита ни въ сердцѣ, ни въ глазахъ. А что, если я заговорю съ красавицею — подумалъ я и, выждавъ удобной минуты, произнесъ ласковымъ голосомъ: — «да исполнится дѣло твое безъ труда!» Молодка быстро оглянулась. «Спасибо, но только иди своею дорогою» отвѣчала она. — Развѣ такъ обходятся жены Сары-гёза съ своими гостями? — А развѣ хорошіе гости такъ поступаютъ съ женами тѣхъ, которые пригласили ихъ на пиръ?» Отвѣтъ этотъ показался мнѣ не совсѣмъ пріятнымъ. — Красавица, вскрикнулъ я — ты заставишь меня сегодня же умереть у порога твоего, если станешь обижать путешественника по святымъ могиламъ и бросать въ него острыми гвоздями. — Послушай, джигитъ, отойди лучше отъ меня, иначе я угощу тебя по головѣ вотъ этимъ кускомъ кизяка⁴⁶, при этомъ она показала большой кирпичь. Что оставалось дѣлать? отступить отъ злой женщины, не добившись ласковаго слова, равнялось изгнанію изъ дома, потому что она разсказала бы все мужу. — «Неужели ты думаешь испугать меня угрозою? сказалъ я — горе тебѣ великое ожидаетъ, если ты, не прикрывшая свои прелести, не дашь мнѣ возможности насладиться ими. Ты воспламенила мою кровь не исполненіемъ святыхъ правилъ; ты согрѣшила предъ заповѣдью пророка и непремѣнно погибнешь отъ моей руки, или не поправишь моего испортившагося сердца. Да будетъ же тебѣ извѣстно, что если ты не научишь меня, какъ проникнуть въ твою комнату или скажешь мужу что-нибудь обо мнѣ, я сейчасъ же выѣду отсюда и не иначе пріѣду какъ съ ангеломъ смерти». Слова мои озадачили молодую женщину. Въ это время показалось нѣсколько старухъ, идущихъ къ ней. — Отвѣчай мнѣ поскорѣй! произнесъ я, пригнувшись къ забору, чтобы укрыться отъ любопытныхъ. — Ради Бога уйди — отвѣчала она — я постараюсь утѣшить тебя послѣ зіафета, если представится удобный случай. Этого было достаточно для меня и я возвратился въ нашъ конакъ, гдѣ собраны были хозяиномъ всѣ чебаны, подозрѣваемые имъ въ похищеніи овецъ.

— Друзья мои — сказалъ шейхъ — я видѣлъ страшный сонъ: будто вы всѣ перенесены были шайтанами въ адъ. На вопросъ мой, чѣмъ вы заслужили гнѣвъ Божій, одинъ изъ святыхъ праотцевъ моихъ отвѣчалъ: эти несчастные подмѣняли у господъ своихъ овецъ, которыя выгодно продавались на рынкахъ. Грѣхъ этотъ такъ великъ, что имъ придется триста тридцать три тысячи лѣтъ кипѣть въ смолѣ, чтобы смыть грязныя пятна съ лица души. Кто же изъ нихъ болѣе виновенъ? спросилъ я. — Тотъ кто первый внушилъ мысль заняться этимъ богопротивнымъ дѣломъ. — А какъ его узнать? — Очень не трудно — отвѣчалъ святой и научилъ меня, что надобно дѣлать для этого. Такимъ образомъ, друзья мои, если вы добровольно не укажите на того, кто внушилъ вамъ преступную мысль для гибели души, то я самъ открою виновнаго и предоставлю полное право шайтанамъ дѣйствовать по своему усмотрѣнію.

— Мы не виноваты ни въ чемъ — отвѣчали пастухи.

— Въ такомъ случаѣ я приказываю вамъ придти ко мнѣ вечеромъ; я воспользуюсь тѣмъ способомъ, который предоставленъ былъ мнѣ моимъ праотцомъ.

Пастухи, молча вышли. Даулъ-башъ погрузился въ размышленіе. Я видѣлъ, что сокровищница его ума задвигалась и начала заигривать зрачками глазъ. Сары-гёзъ крехталъ, но по необходимости долженъ былъ свернуть простыню нетерпѣнія и положить подъ одѣяло ожиданія.

Тѣмъ временемъ прибылъ на судъ шейха Абла. Несчастный и точно пьяный повалился на войлокъ и прикрылъ глаза, свидѣтельствующіе о прозрачности его мозговъ и силѣ недуга, оковавшаго ясныя пониманія.

— Ты болѣнъ, мой сынъ? спросилъ шейхъ заботливо.

— Не знаю, можетъ быть.

— Болитъ ли у тебя что-нибудь?

— Нѣтъ, не болитъ.

— А бываетъ у тебя желаніе кушать?

— Всегда.

— А хотѣлось бы жениться?

— Я давно уже прошу объ этомъ отца, но онъ противъ этого, бросаетъ мнѣ прямо въ лицо словами мерзости и заставляетъ работать, къ чему я не чувствую ни малѣйшей охоты.

— Это значитъ, сынъ мой, что въ тебѣ поселился дьяволъ лѣни и мнѣ предстоитъ открыть то мѣсто, гдѣ онъ устроилъ свое гнѣздо.

— Ищите, если это доставляетъ вамъ забаву, но мнѣ казалось бы вы отлично поступили, еслибъ посовѣтывали отцу моему женить меня.

— Напротивъ, мой сынъ, мы думаемъ сдѣлать лучшее и именно лишить тебя возможности жениться, потому что духъ лѣни поселился въ утробѣ твоей и разчитываетъ расплодиться на твой счетъ. Намъ ничего не остается болѣе какъ вырѣзать съ корнемъ его пристанище. Приготовься же, дружекъ, къ печальной операціи, если у тебя самого не хватитъ силъ побѣдить своего врага. Операція будетъ совершена мною сейчасъ же послѣ посвященія брата твоего въ афузы. Конечно послѣ операціи ты останешься навсегда холостымъ, но за то возвратится твое проворство и ты по крайней мѣрѣ будешь въ состояніи прокормить себя.

Абла выпучилъ глаза изумленія, но хранилъ молчаніе рыбы. Минуту спустя шейхъ продолжалъ:

— Теперь, сынъ мой, ты можешь возвратиться въ свою коморку и почивать до того времени, пока потребуютъ тебя.

Молодой человѣкъ вздохнулъ и началъ просить снисхожденія. Никто не сочелъ нужнымъ отвѣчать ему. Въ это время прискакалъ на дворъ передовой съ извѣстіемъ, что сынъ Сары-гёза, въ сопровожденіи наставника своего, пріѣдетъ къ вечеру.

— Гозъ-айдынъ, юзъ айдынъ!⁴⁷ раздалось со всѣхъ сторонъ и хозяинъ вынужденъ былъ вторично напоить всѣхъ поздравлявшихъ кофеемъ, а вѣстнику подарить любаго барана.

Вѣсть объ этомъ быстро распространилась по деревнѣ и всѣ желающіе полакомиться кофеемъ не замедлили посѣтить почтеннаго Дудюка. Предъ вечеромъ прибылъ ожидаемый гость въ сопровожденіи наставника своего и нѣсколькихъ муллъ, приглашенныхъ нарочно изъ отдаленныхъ деревень, въ качествѣ экзаменаторовъ и ассистентовъ. Всѣ они приняты были какъ люди съ важными полномочіями и правами. Будущему афузу, изучившему наизусть безъ ошибки коранъ, предоставлено было почтенное мѣсто въ комнатѣ и, не смотря на свои 16 лѣтъ отъ роду, онъ держался какъ старикъ и во все время не позволилъ себѣ произнести ни единаго слова. Послѣ вечерней молитвы Сары-гёзъ заявилъ шейху, что прибыли пастухи.

— Прикажите поймать и принести ко мнѣ бѣлаго пѣтуха — сказалъ Даулъ-башъ, подымаясь съ мѣста и выходя въ сѣни. Я послѣдовалъ за нимъ. Когда принесли пѣтуха, шейхъ взялъ его и вмѣстѣ со мною вошелъ въ темный чуланъ. Здѣсь онъ смазалъ птицу густымъ кислымъ молокомъ и привязалъ ее къ бочкѣ. Вслѣдъ затѣмъ онъ ввелъ обвиняемыхъ и приказалъ каждому изъ нихъ прикоснуться правою рукою къ спинѣ пѣтуха и немедленно выйти въ сѣни, гдѣ расположился самъ. У первыхъ четырехъ чебановъ оказались руки въ кисломъ молокѣ, но у послѣдняго, безъ сомнѣнія струсившаго, были чисты. Шейхъ, поставивъ ихъ въ рядъ, прикрылъ глаза и, прошептавъ молитву, громогласно заявилъ, что главнымъ виновникомъ, подмѣнявшимъ ихъ овецъ, былъ послѣдній пастухъ.

Сары-гёзъ заскрежеталъ зубами и навѣрное пустилъ бы входъ дубину, еслибъ обвиненный не бросился къ нему въ ноги и, сознавшись въ грѣхѣ, не получилъ, при ходатайствѣ Даулъ-баша, прощенія и полнаго забвенія о прошломъ въ видахъ того, что Аллахъ вознаградилъ его великимъ счастіемъ видѣть одного изъ сыновей своихъ въ числѣ афузовъ или знающихъ коранъ наизусть.

На слѣдующій день къ полудню прибыло къ хозяину нашему еще нѣсколько ученыхъ муллъ, въ главѣ кадія, державшаго на плечѣ красную шаль или знакъ его высокой обязанности. Откушавши кофе и позавтракавъ, духовники расположились вдоль стѣнъ комнаты и каждый изъ нихъ открылъ свой коранъ, приготовившись къ вопросамъ. Въ эту торжественную минуту введенъ былъ наставникомъ своимъ будущій афузъ и поставленъ на корточки предъ собраніемъ ученыхъ.

— Дервишъ софта! произнесъ кадій — сотвори молитву и возблагодари Творца, удостоившаго тебя изучить на изустъ всѣ заповѣди его. Отнынѣ ты на всякомъ мѣстѣ можешь быть наставникомъ славной религіи нашей и руководителемъ нашимъ въ тѣхъ случаяхъ, когда мы не будемъ имѣть подъ рукою священной книги. Помни это, душа моя, и узнай, что подобный даръ дается одному изъ 20 т. мусульманъ. Вотъ почему мы служители пророка стеклись сюда, чтобы привѣтствовать тебя, кахъ счастливѣйшаго изъ правовѣрныхъ.

— Я также прибылъ для этого, дитя мое — сказалъ Даулъ-башъ и сочту за особенное счастіе своеручно надѣть на тебя мантію и чалму, какъ знакъ премудрости. Эфендіи, приступайте къ экзамену — добавилъ онъ, обратившись къ мулламъ.

Каждому муллѣ предоставлялось сдѣлать 12-ть вопросовъ. Вопросы были слѣдующаго содержанія: скажи мнѣ 5-й стихъ 7 главы курана; скажи всю послѣднюю главу; скажи 4 главу съ 20-го стиха до конца и т. п.

Дервишъ отвѣчалъ безъ запинки на всѣ безъ исключенія вопросы въ продолженіи болѣе трехъ часовъ. Экзаменаторы утомились и вынуждены были единогласно признать юношу достойнымъ поцѣлуевъ въ оба глаза и превозглашенія афузомъ. Пока составлялось кадіемъ свидѣтельство, шейхъ смастерилъ чалму и надѣлъ ее на юнаго Дервиша. Затѣмъ, приказавъ ему подняться на ноги, набросилъ на плечи кофейную мантію. Послѣ подписанія всѣми присутствующими удостовѣренія, духовники совершили краткую молитву и приступили къ лобызанію тѣхъ свѣтлыхъ очей, чрезъ посредство которыхъ святой куранъ переселялся въ голову молодаго человѣка. Лишь только узнали объ этомъ на дворѣ, масса народа хлынула въ хату и каждый, смотря по состоянію, привѣтствовалъ деньгами не только способнаго софту, но и учителя его. В заключеніе Сары-гёзъ пригласилъ всѣхъ къ обѣду, состоящему изъ многихъ разнородныхъ кушаній, шербета, язмы и бочхи съ бузою.

Предъ вечеромъ явились музыканты, которые видятъ деревни съ зіафетомъ, какъ орлы во снѣ мѣста съ падалью. Сары-гёзъ обрадовался приходу ихъ и разумѣется прежде всего предоставилъ женщинамъ возможность натанцоваться до упада. На мужскую половину музыканты перешли только около полуночи. Пиръ закончился ужиномъ и нижеслѣдующею пѣснею, повторенною по требованію хозяина нѣсколько разъ:

Красавица, пока красавицею слыветъ,
У ней на щекахъ розы цвѣтутъ.
Тѣ, кто губами сосутъ вкусные плоды,
Имъ медомъ и во снѣ пахнетъ,
Такъ и джигита разлученнаго съ другомъ
Скорбная тоска гнететъ.

* * *

Брови черныя, рѣсницы черныя,
Шея бѣлая и родимки рядами!
Пришлось мнѣ падать съ высоты
И упалъ я въ сѣти твои;
И не рабомъ ты сдѣлала меня —
И свободы ты не дала мнѣ.

* * *

Охъ, я зналъ себѣ цѣну, но ты вздумала
Продать меня за ничто...
Брови черныя, рѣсницы черныя,
Шея бѣлая и родимки рядами!
Хорошо ли эфенди на красномъ
Рисовать пятна черныя?
Ахъ, какъ тяжело назначеніе тяжолое!
Ахъ, какъ трудно выносить невыносимое!

* * *

Прижалъ бы я тѣло мое къ тѣлу твоему
О, Аллахъ въ этомъ вся жажда души моей!
Брови черныя, рѣсницы черныя,
Шея бѣлая и родимки рядами!

Не смотря на всѣ эти развлеченія, я ни на одну минуту не забывалъ хорошенькой жены Сары-гёза и при удобныхъ случаяхъ выбѣгалъ на дворъ, чтобы показаться ей. Таковъ ужъ былъ мой грѣшный духъ въ молодыхъ лѣтахъ! Красавица по-видимому очень занята была гостями. Ну, думаю, теперь, когда ужинъ прошелъ и женщины разошлись, она навѣрно поджидаетъ меня гдѣ нибудь подъ своимъ заборомъ. Въ этомъ предположеніи я направился въ знакомую уже сторону и началъ заглядывать за плетень. Прошло нѣсколько минутъ; вдругъ вижу ее идущую съ сосѣдняго двора.

— Ахызъ⁴⁸ — вскрикнулъ я и притаился. — Ты опять пришелъ — отвѣчала она — ужъ не рехнулся-ли ты съ ума? У мужа моего много гостей и онъ вѣроятно не спитъ еще.

— Тѣмъ безопаснѣе для тебя, моя душа.

— Такъ ты хочешь непремѣнно проникнуть въ мою хату?

— Я уѣзжаю красавица завтра и если ты не примешь меня сегодня, то вторично этого не случится. Подумай: ты молода и безъ наслѣдника. Вѣдь тебя выгонятъ дѣти Сары-гёза, если ты останешься безплодною коровою. Поблагодари же Бога, что онъ, въ лицѣ моемъ, посылаетъ тебѣ человѣка, который можетъ обезпечить твою будущность.

— Твои рѣчи, джигитъ, такъ хороши и справедливы, что я принимаю ихъ безъ разсужденія. Слушай же меня: чрезъ пять минутъ я выйду на дворъ и если махну рукой, то ты смѣло можешь войти въ ту дверь, въ которую я вступлю. Понялъ? но смотри не рискуй, если я не покажусь или не подамъ знака. Сказавъ это, она удалилась быстрыми шагами.

Вы вѣроятно можете сообразить, въ какомъ я былъ положеніи до того времени, пока эта женщина показалась и махнула мнѣ рукою. Быстрѣе молніи я перелетѣлъ черезъ заборъ и вбѣжалъ въ темную хату, но только что я произнесъ слово ахызъ, чтобы опредѣлить, въ какомъ углу она скрывается, какъ почувствовалъ, что сильная мужеская рука схватила меня за шиворотъ и силилась захватить мои руки съ цѣлью перевязать ихъ веревкою. Стыдъ и страхъ превратили меня въ богатыря, я размахнулся и такъ ловко ударилъ противника моего по лицу, что онъ перекинулся. Естественно, что я долженъ былъ бѣжать не только изъ западни, но даже и изъ деревни, чтобы не попасться на судъ духовенства и почтеннаго Даулъ-баша, обѣщавшаго подарить мнѣ лошадь, взамѣнъ отнятой у меня туркомъ. «Ну проклятая женщина! — думалъ я — очутившись далеко въ степи — пусть всѣ злые духи вселятся въ твою гадкую душу и терзаютъ ее въ здѣшнемъ и будущемъ мірѣ! Пусть на лицѣ твоемъ выростутъ картофельныя шишки, а косы превратятся въ живыхъ змѣй, глаза заростутъ острыми иглами, въ уши впадутъ свинцовыя пули, а изъ рта вѣчно течетъ желтая смердящая мерзость!» Негодованіе мое такъ было велико, что я заплакалъ отъ безсилія отомстить коварной женщинѣ. Въ эту печальную минуту подошелъ ко мнѣ одинъ изъ запоздавшихъ домой поселянъ изъ сосѣдней деревни и видя, что я плачу, сжалился надо мною и пригласилъ меня идти къ нему ночевать.

Я послѣдовалъ за нимъ и разсказалъ снова исторію похищенія у меня туркомъ лошади со всѣмъ имуществомъ моимъ.

— Не плачь, товарищъ, — утѣшалъ онъ — въ моей деревнѣ есть богатый мурза, который очень милостивъ къ несчастнымъ и онъ навѣрно поможетъ тебѣ въ особенности, если ты имѣешь понятіе въ драгоцѣнныхъ камняхъ.

Предъ свѣтомъ мы пришли въ обширную деревню и я заснулъ какъ убитый въ сѣняхъ добраго бѣдняка.

Ну, подумайте сами: не глупо ли я поступилъ, пожелавши осквернить ложе того мусульманина, который пригласилъ меня на семейный праздникъ, накормилъ и вдобавокъ предложилъ деньги? Это бы еще ничего, еслибъ при этомъ я не могъ лишиться благорасположенія шейха, обѣщавшаго вознаградить мои потери. Вотъ какъ иногда ничтожныя по праву и происхожденію своему женщины вліяютъ на судьбу мущины! Да, Сеитъ-ага, всѣ онѣ находятся въ дружбѣ съ злыми духами и содѣйствуютъ имъ въ искушеніи нашего брата. Послѣ этого сквернаго случая я до настоящаго времени не могу вѣрить, чтобы хоть одна изъ женщинъ земли попала въ рай и превратилась въ ту вѣчно-дѣвственную гурію, которой суждено услаждать отходящихъ на покой правовѣрныхъ. Онѣ скорѣе перейдутъ въ адъ, чтобы возмущать грѣшный духъ мучениковъ.

Бекиръ-баба замолкъ и принялся за трубку свою. Османъ принесъ въ большихъ мѣдныхъ тарелкахъ прекрасные абрикосы, единственные плоды, которые обожалъ нашъ разскащикъ.

Глава восьмая

Нѣсколько времени спустя Бекиръ-баба продолжалъ: съ пробужденіемъ я направился къ даровой гостинницѣ Муратши мурзы, богатаго землевладѣльца, которому досталось послѣ смерти родителей 43 деревни съ бесчетнымъ множествомъ рогатой скотины, лошадей и овецъ; но который, судя по словамъ пріютившаго меня бѣдняка, уже успѣлъ большую половину этого состоянія промотать, по примѣру собратьевъ своихъ, въ дрянныхъ губернскихъ гостинницахъ, при которыхъ нарочно содержатся проститутки для обиранія такихъ безтолковыхъ колпаковъ, какъ наши мурзы. Къ этому вдобавокъ онъ имѣлъ особенную страсть пріобрѣтать драгоцѣнные самоцвѣтные камни, въ которыхъ не имѣлъ понятія. Въ гостинницѣ его я засталъ нѣсколько человѣкъ проѣзжихъ, которые допивая кофе, приготовлялись къ отъѣзду. Это были молчаливые потомки ногайцевъ, успѣвшіе нажить большія состоянія въ хлѣбородномъ керченскомъ полуостровѣ и ѣздившіе въ Симферополь для присутствованія при выборахъ муфтія, которые почему-то не состоялись. Часа за два до полудня пришелъ въ оду и самъ хозяинъ. Это былъ молодой лѣтъ 20-ти человѣкъ, небольшаго роста, полный круглый съ лицомъ украшеннымъ гнѣздушками благодатной оспы или признаками того, что онъ отцвѣлъ по соизволенію Бога и слѣдовательно можетъ посвятить себя оплодотворенію міра. По принятому правилу, я поцѣловалъ его руку, освѣдомился о здравіи семьи съ дѣтками и пожелалъ имъ вѣчнаго здоровья. Мурза очень важно усѣлся въ углу и послѣ того какъ поданъ былъ кофе, началъ распрашивать меня откуда и куда я иду. Разсказавъ ему довольно подробно о постигшемъ меня несчастіи, я прибавилъ, что теперь по необходимости долженъ возвратиться домой и оставаться на долгое время безъ дѣла.

Изъ словъ твоихъ я замѣтилъ — сказалъ мурза — что ты въ настоящее время свободенъ; а такого человѣка не только я, но и знаменитый мой дядя по своимъ познаніямъ въ врачебномъ искусствѣ, очень давно ищемъ. Если ты грамотенъ и можешь быть хорошимъ товарищемъ, я полагаю, что тебѣ не дурно будетъ прожить съ нами нѣсколько мѣсяцевъ. За вознагражденіемъ не станетъ остановки и притомъ тебѣ рѣдко придется оставаться на одномъ мѣстѣ. Вѣдь ты навѣрное знаешь, что нашъ братъ мурзы любятъ вѣчно переѣзжать съ мѣста на мѣсто, чтобы не провоняться подобно стоячей водѣ.

Лестное предложеніе это очень обрадовало меня: я зналъ, что хотя и не слѣдуетъ вполнѣ вѣрить мурзацкимъ обѣщаніямъ, но что эти люди, въ минуты гульбища, любятъ хвастнуть щедростію. Кто знаетъ — подумалъ я — можетъ быть въ поѣздкахъ съ нимъ мнѣ скорѣе удастся повстрѣчаться съ колдуньею, которая укажетъ, гдѣ хранится благодатный червонецъ.

— Ну, рѣшаешься или нѣтъ? настаивалъ Муратша мурза.

— Пожалуй попробую прослужить вамъ нѣсколько мѣсяцевъ, но съ тѣмъ, что если мнѣ представится необходимость идти домой, вы не задержите меня.

— Ну, по рукамъ! вскрикнулъ мурза и приказалъ подать штофъ съ водкою, чтобы запить договоръ.

Не успѣли мы опорожнить нашихъ стаканчиковъ, какъ въ оду вошло нѣсколько человѣкъ, подобно мнѣ искавшихъ счастія и развлеченія въ бродяжничествѣ по деревнямъ.

Поздравивъ каждаго изъ нихъ съ приходомъ и напоивъ кофеемъ, счастливый мурза, по обыкновенію началъ распрашивать каждаго, что онъ видѣлъ и слышалъ но пути слѣдованія къ нему.

Гости обязаны были не только сообщить свои замѣтки за даровой пріемъ, но и всѣ исключительно способности и познанія свои, чтобы позабавить и вообще доставить удовольствіе гостепріимному хозяину для того, чтобы поддерживать въ немъ благое намѣреніе къ пріему всѣхъ безъ исключенія нуждающихся въ даровомъ пріютѣ и кормѣ.

Послѣ сообщенія новостей посѣтители начали высказывать свои познанія. Изъ нихъ первый рекомендовалъ себя знающимъ всѣ татарскія сказки; второй увѣрялъ въ способности придумывать чины или экспронты на пиршествахъ; третій въ изобрѣтеніи способа опрокидывать на землю самаго сильнѣйшаго борца; четвертый въ метаніи большихъ тяжестей, ѣздѣ на лошади стоя съ лицомъ, обращеннымъ къ хвосту; а послѣдній въ знаніи наизусть именъ всѣхъ деревень Крыма.

— Ну это сомнительно — возразилъ мурза — чтобы человѣкъ могъ бы запомнить названія всѣхъ Крымскихъ поселеній.

— Сомнительно или нѣтъ — отвѣчалъ молодой татаринъ, а я могу вамъ доказать мои познанія на дѣлѣ.

— Попробуй.

И онъ сдѣлалъ знакъ слугѣ, стоящему у дверей, подать хвастуну свой кисетъ съ табакомъ. Молодой человѣкъ прикрылъ глаза и опустивъ въ знакъ скромности голову, началъ чрезвычайно быстро называть деревни по волостямъ. Всѣ мы слѣдили съ изумленіемъ за движеніями его языка и не могли надивиться такому чуду.

— Ну братъ — сказалъ восхищенный мурза, когда онъ окончилъ — еслибъ я былъ ханомъ или султаномъ, я сдѣлалъ бы тебя главнымъ министромъ моимъ; но во всякомъ случаѣ мнѣ, и въ теперешнемъ моемъ положеніи, нельзя оставлять тебя безъ награды: скажи мнѣ откровенно, въ чемъ ты болѣе нуждаешься?

— Въ уплатѣ моихъ податей за два года, т. е. въ 6 рубляхъ, которыхъ не могъ сберечь.

Муратша мурза въ ту же минуту подалъ ему эти деньги и, приказавъ слугѣ накормить гостей теперь же, если они думаютъ продолжать свой путь, сдѣлалъ мнѣ знакъ слѣдовать за нимъ.

Мы направились къ жилищу мурзы по кратчайшей тропинкѣ чрезъ обширный садъ, за которымъ не было ни малѣйшаго присмотра и плоды котораго составляли достояніе всѣхъ деревенскихъ дѣтей и птицъ небесныхъ. Изъ этого я могъ заключить, что мурза мой принадлежалъ къ разряду лучшихъ родовъ ханства и далекъ былъ мысли присвоивать себѣ даже и тѣ произведенія земли, которыя даруются Богомъ для всѣхъ безъ исключенія тварей земныхъ. Главный домъ или гаремъ мурзы расположенъ былъ внутри высокой каменной ограды, густо обставленной стройными тополями и другими прекрасными плодовыми деревьями, около которыхъ протекала прозрачная струя воды. Весь почти дворъ засаженъ былъ розами, кануперомъ, васильками, фіалками и гвоздиками. При видѣ такой роскошной обстановки у меня какъ-то невольно сжалось сердце и навѣрно брызгнули бы слезы, еслибъ я не вспомнилъ о волшебномъ червонцѣ, обѣщавшемъ доставить и мнѣ всѣ удовольствія міра. За гаремомъ у мурзы былъ большой домъ, въ которомъ онъ принималъ родственниковъ и равныхъ себѣ лицъ. Здѣсь помѣщались также всѣ состоящіе у него на службѣ джигиты, съ которыми онъ обращался дружески, но которые всегда должны были помнить, что онъ ихъ господинъ и не злоупотреблять довѣріемъ, шутками и ласками. Отрекомендованный мурзою сослуживцамъ моимъ, я былъ принятъ ими съ особеннымъ радушіемъ и сейчасъ же убѣжденъ, что Муратша мурза самый щедрый и добрый изъ всѣхъ крымскихъ мурзъ и еслибъ только не тратилъ громадныхъ денегъ на покупку дорогихъ самоцвѣтныхъ камешковъ и заманку русскихъ дѣвушекъ, то былъ бы первымъ богачемъ въ Крыму.

— Но развѣ онъ не женатъ, что гоняется за иновѣрными женщинами? спросилъ я.

— Какъ не женатъ — отвѣчали мнѣ — у него жена такая красавица, что ни какое яблоко не сравнится съ румянцемъ ея щекъ и полнотою тѣла. Но видно такая уже ненасытная натура, въ особенности когда выпьетъ лишній стаканъ водки или дорогихъ настоекъ. Ну, ужъ тогда бѣда съ нимъ: давай все, что не потребуетъ. Сотни рублей готовъ сжечь ради копеечной прихоти и своеручно зарѣзать слугу, не исполнившаго его приказанія.

Мурза мой въ тотъ же день поѣхалъ къ дядѣ своему, поручивъ мнѣ надзоръ за гостинницею и пріемомъ болѣе важныхъ лицъ. Желая въ точности исполнить порученіе его и ближе ознакомиться съ странствующими джигитами степей, я пошелъ въ оду, гдѣ засталъ нѣсколько новыхъ личностей. Всѣ они находились въ полномъ кейфѣ, шутили и смѣялись — точно какъ въ отцовскомъ домѣ. Вотъ благо — подумалъ я — имѣть свою гостинницу на большой дорогѣ: всѣ заходятъ пьютъ, ѣдятъ, разсказываютъ, поютъ и забавляютъ хозяина. Ну, ужъ если добуду неразмѣнный червонецъ, непремѣнно выстрою за Бахчисараемъ въ громадныхъ размѣрахъ оду и самъ буду день и ночь просиживать въ ней. Какое благо быть богатымъ человѣкомъ!

Въ моментъ входа моего въ оду одинъ изъ гостей производилъ испытаніе надъ тѣмъ самымъ туристомъ, который считалъ себя способнымъ на экспромты или чины.

— Отчего напримѣръ побѣлѣла у тебя борода? спросилъ онъ внезапно.

— Я на мельницѣ былъ.

— А мелила ли она въ это время?

— Нѣтъ, не мелила, но колеса вертѣлись.

— Не вчера ли это было?

— Нѣтъ, не вчера, а въ то время, когда сказки считались за истину, когда верблюды подпрыгивали подобно блохамъ, когда лягушки и черепахи перелетали на громадныя пространства; когда минареты наши сами пригинались къ рѣкамъ, чтобы напиться воды и когда я набиралъ вмѣсто орѣховъ въ карманы чугунныя ядра.

Присутствующимъ чрезвычайно понравился этотъ отвѣтъ и всѣ единогласно признали бродягу за человѣка, достойнаго избранной профессіи.

Лишь только солнце опустилось за окраины дальней степи и засіяла на небѣ прелестная Кераванъ-басанъ⁴⁹, я распорядился вынести изъ оды всѣ войлоки и подушки на дворъ, чтобы предоставить гостямъ больше удовольствія. Распоряженіе мое такъ понравилось въ особенности сказочнику, что онъ растягиваясь во весь ростъ объявилъ, что еслибъ за нимъ пришли изъ Аравіи всѣ 200 верблюдовъ, предназначенные пророкомъ на переносъ въ святую землю праха мусульманъ, то и тогда бы отказался промѣнять теперешній кейфъ.

— Не достаетъ только сосѣдства ртутнаго моря — прибавилъ другой — чтобы любоваться его серебряными волнами⁵⁰.

— А по моему гораздо пріятнѣе было бы, еслибъ около насъ были тѣ глубокія колодцы, изъ которыхъ добываются драгоцѣнные камни — сказалъ третій. Такъ и быть, я не пожалѣлъ бы порубить на куски цѣлаго вола и бросить ихъ въ пропасть, чтобы заставить орловъ опускаться за ними.

— Какая же тебѣ будетъ польза отъ этого?

— Неужели у тебя вмѣсто головы тыква, что ты не поймешь самаго обыкновеннаго: къ свѣжему мясу пристаютъ дорогіе камешки, которые осыпаются на воздухѣ. Стоитъ только подбирать ихъ и нести Муратши мурзѣ, который, не торгуясь, платитъ золотомъ. Жаль, что я очень утомленъ, не то разсказалъ бы вамъ, какъ этого добраго мурзу обманывали въ прошломъ году жиды, продавая ему стекла подъ видомъ драгоцѣнныхъ камней.

Въ это самое время приблизился къ намъ одинъ изъ запоздавшихъ путниковъ съ тѣмъ, чтобы переночевать.

— Изъ какихъ ты мѣстъ идешь? спросилъ я.

— Отъ извѣстнаго богача въ здѣшней округѣ Сары-гёза Дудюкъ-оглу. Ходилъ поздравлять его съ посвященіемъ сына въ афузы, въ надеждѣ получить хоть одного барана на солонину; но онъ такой оказался скряга, что обезчестилъ званіе сына, которому отнынѣ придется не осквернять рукъ своихъ никакими работами и только помогать бѣднымъ. Впрочемъ ему не прошло даромъ такое обращеніе: весь пиръ и веселіе его осквернилось поступкомъ жены, которая соблаговолила замануть къ себѣ какого-то джигита на ночь и потомъ, когда ее заподозрили въ этомъ, она, въ предположеніи оправдаться, выдала его старшему сыну Сары-гёза.

— Чтожъ ей за это сдѣлали? спросилъ я, полный жажды мести.

— Все духовенство, кадій и шейхъ признали ее виновною, дали немедленно разводъ и заставили Сары-гёза выгнать ее со двора.

— Такъ ей и слѣдуетъ, глупой женщинѣ! сказалъ я не безъ удовольствія.

Тѣмъ временемъ туристъ или сказочникъ принесъ свой сазъ (балалайку) и задумалъ потѣшать компанію пѣснями и игрою своею. Но онъ не понравился мнѣ. Смотря на него, я только вспомнилъ тѣ давно прошедшія времена, когда по городамъ и селамъ Крыма ходили цѣлыми партіями эти любители веселья и при встрѣчахъ пускались въ состязанія между собою, въ присутствіи многочисленнаго собранія людей. Состязанія эти до такой степени нравились состоятельнымъ мурзамъ, что они содержали ихъ по цѣлымъ недѣлямъ и награждали побѣдителей хорошими лошадьми. Я подсѣлъ къ чинисту, болѣе забавному сотоварищу, который доказывалъ слушателямъ своимъ, что въ году бываетъ одинъ часъ, когда всякое желаніе человѣка исполняется, но къ сожалѣнію часъ этотъ не извѣстенъ людямъ и потому только они терпятъ нужды, а иногда случайно подвергаются очень прискорбнымъ послѣдствіямъ. — «Чтобы удостовѣрить васъ въ этомъ — продолжалъ онъ — я разскажу два примѣра: одинъ афузъ, который не довольствуясь своими познаніями, въ предположеніи, что тѣ только могутъ быть очень умными, у которыхъ громадной величины головы, постоянно желалъ, чтобы она была у него величиною съ бочку. Вотъ однажды, просунувъ голову свою сквозь небольшое окно на улицу онъ, по обыкновенію повторилъ свое желаніе, и какъ разъ попалъ на счастливый часъ. Голова его раздвинулась, расширилась и вдругъ достигла желаннаго размѣра. Но представьте несчастіе, когда онъ не могъ втянуть ее обратно изъ оконнаго отверстія! Вотъ что значитъ не во время просить милостей у аллаха. Другой случай не менѣе поучительный: мужу и женѣ приснилось, что если они на другой день, ровно въ полдень, пожелаютъ три предмета, то получатъ ихъ. Старики начали придумывать, чтобы потребовать такого, которое оказалось бы лучшимъ; между тѣмъ насталъ урочный часъ. «Эхъ жена — сказалъ мужъ — не мѣшало бы намъ, пока мы обсудимъ чего потребовать, закусить свѣжимъ колбасомъ изъ лошадинаго мяса».

Не успѣлъ онъ произнести этого, какъ огромный колбасъ упалъ къ нему изъ трубы очага.

— Боже, что ты сдѣлалъ! вскрикнула старуха — мы лишились уже одного желанія. Ахъ ты старый чертъ! чтобъ тебѣ этотъ колбасъ влѣзъ въ носъ!

Только что произнесены были эти слова, какъ колбасъ забрался въ носъ бѣдному старику и сперъ его дыханіе. Несчастному не оставалось болѣе ничего, какъ третьею просьбою освободить свой носъ отъ излишней тяжести. Вотъ видите-ли, друзья мои, какъ иногда счастливые люди не умѣютъ пользоваться счастіемъ своимъ».

Нѣсколько времени спустя къ намъ пришли всѣ деревенскіе пастухи съ дудками и волынками, чтобы повеселить проходящихъ гостей.

Начались пѣсни и танцы, которые продолжались далеко за полночь. Такая жизнь показалась мнѣ, городскому жителю, просто раемъ и я положился не разлучаться съ Муратша мурзою до тѣхъ поръ, пока не заставитъ необходимость.

Такъ прошло три дня. На четвертый пріѣхалъ хозяинъ мой въ сопровожденіи дяди своего Али-мурзы, считавшагося славнымъ медикомъ и нѣсколькими другими молодыми мурзами, успѣвшими уже промотать большія прадѣдовскія имѣнія; а такъ какъ мнѣ никогда раньше не приходилось сближаться съ нашимъ дворянствомъ, то я исключительно взялся за обязанность служить имъ, конечно съ цѣлью узнать ихъ образъ жизни и преимущества надъ простыми татарами.

Въ тотъ же день нѣкоторые изъ больныхъ, узнавъ о пріѣздѣ Али мурзы, пришли къ нему за лекарствами. Обязанность или положеніе лекаря всегда возбуждало во мнѣ желаніе научиться этому искусству — и вотъ я положился записывать всѣ тѣ средства, которыя онъ употреблялъ на больныхъ. Такъ напримѣръ у одного больного не могли остановить крови изъ носа; мурза, осмотрѣвъ его, вынулъ изъ кармана сердоликовый камень, омочилъ его кровью и привязалъ ко лбу изнеможеннаго человѣка — и кровь въ ту же минуту прекратилась. Маленькому мальчику, случайно обгорѣвшему въ очагѣ, онъ быстро оказалъ помощь, приказавъ мазать обожженныя мѣста масломъ, выжареннымъ на сухой сковородѣ изъ яицъ; третьему, заболѣвшему какою-то горловою болѣзнею, отъ которой выгораетъ тѣло и больной умираетъ, онъ раза два задулъ мелко-толченнымъ нашатыремъ, а потомъ нѣсколько разъ прижегъ острой водкою и хотя очень долго нельзя было отъ вони приступить къ больному, но онъ все таки выздоровѣлъ. Четвертому джигиту, имѣвшему неосторожность получить незамѣтный насморкъ въ прогулкахъ по городу, онъ оказалъ спасеніе, заставивъ его пить на водкѣ постное масло и терьякъ (опій). О послѣдующихъ же врачебныхъ средствахъ его, я хотя и не могу припомнить, но онѣ всѣ у меня записаны и я до настоящаго времени исцѣляю ими всѣхъ, обращающихъ ко мнѣ больныхъ. Словомъ Али мурза со дня пріѣзда къ намъ въ гости заинтересовалъ меня въ такой степени, что я жаждалъ попасть къ нему въ услуженіе на нѣсколько мѣсяцевъ, не смотря на то даже, что при немъ жилъ родной племянникъ жены его Керимъ-бей, слывущій за сквернаго развратника.

Али мурза на столько же не любилъ русскихъ, на сколько увлекался ими Муратша мурза. Нерасположенность эта, говорятъ, имѣла причины, относящіяся къ его профессіи медика, присвоенной по собственной воли. Такъ или иначе, но онъ безъ стѣсненія говорилъ, что въ Крыму появились холода вмѣстѣ съ входомъ русскихъ; что тамъ, гдѣ станетъ русская нога, тамъ не будетъ рости хорошая трава и что если татарская пола прикоснется къ русской, то для предупрежденія несчастія необходимо отрѣзать ее, а при встрѣчѣ съ попомъ ихъ слѣдуетъ повернуться спиною.

Кромѣ этого — говаривалъ онъ — я терпѣть не могу большинства изъ нихъ за чрезвычайную скупость, въ подтвержденіе чего приводилъ примѣръ какъ одинъ изъ сосѣдей его, жалѣя отрубей даже на прокормленіе дворовой собаки, по цѣлымъ ночамъ заставлялъ жену и дѣтей своихъ сидѣть на дворѣ и громко пѣть пѣсни.

Однако все это не мѣшало мнѣ полюбить Али мурзу за его великія познанія для блага человѣчества. Съ перваго же дня онъ въ свою очередь отличилъ меня отъ прочихъ служителей племянника и просилъ его дозволить мнѣ переѣхать къ нему. Муратша мурза не иначе согласился, какъ послѣ возвращенія своего изъ Симферополя, куда онъ собирался ѣхать на вновь назначенные выборы муфтія и гдѣ ему необходимо было имѣть подъ рукою грамотнаго и расторопнаго человѣка. Заручившись моимъ согласіемъ, мурзы ударили по рукамъ и на магарычь выпили по одной бутылкѣ черной настойки, которую называли этимъ именемъ, чтобы не заслужить народнаго презрѣнія, но которая, какъ я узналъ впослѣдствіи, было виноградное вино, недозволенное правовѣрнымъ.

Вечеромъ я обязанъ былъ спать въ одной комнатѣ съ молодыми мурзами, которые заранѣе распорядились послать за водкою въ ближайшій шинокъ и приготовились гулять всю ночь. Но такъ какъ это не прилично было дѣлать около гарема, то они условились послѣ ужина перейти въ народную гостинницу и здѣсь предаться позорному пьянству. По обязанности моей я долженъ былъ сопровождать ихъ и наблюдать за порядкомъ. Послѣ второй вечерней молитвы, когда Али мурза и хозяинъ мой отправились на покой, Керимъ бей поручилъ прикащику пригласить изъ деревни русскихъ мужиковъ съ женами и дочерьми, любящихъ водку. — Понимаешь, нашихъ пріятелей и пріятельницъ! прибавилъ онъ многозначительно.

Къ счастію въ одѣ не оказалось никого изъ пожилыхъ людей, за исключеніемъ однаго маленькаго муллы, хваставшаго своими великими познаніями. Молодые мурзы, признавъ нужнымъ выпроводить его по доброй волѣ, рѣшились подвергнуть различнаго рода испытаніямъ. Керимъ бей выпивъ большой стаканъ водки, приблизился къ нему и спросилъ: можетъ ли онъ отвѣчать на всѣ вопросы, которые сдѣлаетъ ему любознательный, недолго учившійся человѣкъ.

— Могу — отвѣчалъ имамъ, погладивъ бороду.

— Въ такомъ случаѣ скажи мнѣ, какими легчайшими путями заставить счастіе посѣщать домъ нашъ?

— Для достиженія этого необходимо пригвоздить къ порогу старую лошадиную подкову. У всѣхъ купцовъ и вообще людей счастливыхъ вы непремѣнно увидите эту эмблему счастія.

— Браво, мулла! отвѣчали остальные присутствующіе.

— Теперь ты мнѣ объясни, отчего происходитъ громъ, молнія, дождь, вѣтеръ, морская волна и ураганы?

— Громъ происходитъ, почтеннѣйшій бей, отъ преслѣдованія ангелами злыхъ шайтановъ, которые дерзаютъ по временамъ вылетать изъ адскихъ каминовъ съ цѣлью остаться на землѣ. Но какъ только они покажутся въ облакахъ, ангелы, оберегающіе нашу землю, въ ту же минуту выдвигаютъ противъ нихъ грозныя пушки и открываютъ стрѣльбу. То, что мы называемъ молніею, это только ударъ кресаломъ о кремень, для извлеченія огня; громъ образуется отъ выстрѣла; что касается дождя, то это ничто иное, какъ пещинки разбитаго ядрами дыма и капли пота испуганныхъ дьяволовъ, стремившихся обратно въ адъ.

Объясненіе это показалось мнѣ настолько вѣрнымъ, что я готовъ былъ поцѣловать мудрый языкъ маленькаго человѣка.

— Вѣтеръ происходитъ отъ болѣе ясныхъ причинъ — продолжалъ мулла — вы видите сверху небо, внизу землю, а въ срединѣ пустоту... ну, и понятно начинаетъ сквозить. Волна обыкновенно слѣдуетъ, когда обитатели морей начинаютъ между собою войну, пляску и другія общія развлеченія. Ураганы, надо полагать, составляютъ отголоски гнѣвныхъ рѣчей нашего великаго пророка.

— Ты прекрасно объяснилъ намъ все божественное — отвѣчалъ Керимъ бей съ лукавою улыбкою — теперь потрудись объяснить намъ человѣческое, такъ какъ ты женатъ и больше насъ прожилъ на свѣтѣ. Скажи прежде всего, чѣмъ женщина отличается отъ мущины?

— Тѣмъ, что она создана заботиться о нашемъ кейфе и служить нивою оплодотворенія міра.

— Сколько сортовъ бываетъ женщинъ?

— Я подраздѣляю ихъ на молодыхъ, имѣющихъ свойства сильно привлекать; на среднихъ лѣтъ, самыхъ вкусныхъ и опытныхъ и на пожилыхъ или изнуренныхъ заботами.

— Ты говоришь мнѣ вздоръ. Я совершенно не въ томъ смыслѣ допрашиваю тебя: мнѣ нужны тѣлесныя отличія и степень ихъ силы въ отношеніи высшихъ наслажденій.

— Вы это должны знать лучше меня — сказалъ имамъ.

— Какъ ты смѣешь унижать твое святое званіе предъ тѣми, которыхъ обязался учить? Ты молла и слѣдовательно обязанъ отвѣчать на всѣ вопросы свѣтскихъ людей; въ противномъ случаѣ они вправѣ вздуть твой тулупъ, чтобы сама шкура отдѣлилась, и пустить тебя по міру въ мясной рубашкѣ.

— Я всегда исполняю мои обязанности — отвѣчалъ струсившій молла.

— Если такъ, то объясни мнѣ вторично.

Мулла вынужденъ былъ самымъ подробнымъ образомъ описать внѣшнее устройство женщины, а о нѣкоторыхъ частяхъ тѣла ея давать объясненія, дѣйствительно превышающія понятія наши.

— Ну, вотъ теперь я вижу, что ты достоинъ быть наставникомъ людей — сказалъ Керимъ бей. Гей, Бекиръ — крикнулъ онъ, обращаясь ко мнѣ — подай ему стаканъ водки.

Молла началъ было отказываться, но мурзы пригрозили ему насильно влить въ горло.

— Теперь — продолжалъ Керимъ бей — ты обязанъ объяснить намъ, на сколько женщина сильнѣе мущины при воздѣлываніи нивы блаженства.

— Это зависитъ отъ мущины и степени его любви къ женщинѣ. Для обработки нивы радостей необходимо имѣть душевное влеченіе и чѣмъ оно сильнѣе, тѣмъ плодотворнѣе дѣлается трудъ. Такъ объясняютъ эту тайну нѣкоторые изъ великихъ толкователей нашей религіи. Но вообще они утверждаютъ, что женщина въ девять разъ сильнѣе духомъ противъ любого мущины, проще, что она можетъ быть женою девяти мущинъ. Однажды же мнѣ привезли изъ Стамбула книгу, въ которой доказывалось, что нива блаженства до такой степени иногда бываетъ тучна, что представляетъ несомнѣнныя доказательства для распредѣленія ея между 70 работниками. Книга эта случайно похищена была у главнаго султанскаго евнуха, обязаннаго знать все, что можетъ дѣйствовать на чувства падишаха, для возбужденія его ревности къ плодотворству и улучшенію рода человѣческаго. Вотъ еслибъ кому нибудь изъ васъ пришлось бы прочитать эту знаменитую книгу, вы изумились бы числительности способовъ, существующихъ въ султанскомъ гаремѣ для обработки нивы блаженныхъ помысловъ лучшихъ представителей нашего славнаго ислама.

— Ай да молла! ай да молла! закричали всѣ мурзы и приказали поднести маленькому человѣку еще стаканъ водки.

Услышавъ это, бѣдный имамъ рванулся въ двери и, подобравъ фалды своего длиннаго фередже, пустился бѣжать по направленію къ деревнѣ. Этого только и жаждали молодые мурзы. Очутившись на свободѣ, они не замедлили сбросить верхнія одежды свои и поставить на табуретъ большой самоваръ, налитый водкою. Вслѣдъ за симъ появилось нѣсколько русскихъ съ женами и дочерьми. Эти послѣднія до того показались мнѣ безсовѣстными, когда начали пожимать руки холостыхъ мурзъ, что я не стерпѣлъ и, бросивъ гостей моихъ на произволъ судьбы, возвратился въ свою оду.

Такъ вотъ каковы наши мурзы — думалъ я — и эти люди заставляютъ насъ уважать и подчиняться имъ на томъ основаніи, что предки ихъ съ честью заслужили право господства строгимъ выполненіемъ всѣхъ постановленій Корана. Ну, не напрасно же Аллахъ лишаетъ ихъ тѣхъ громадныхъ имѣній, которыя могли бы вѣчно содержать въ кейфѣ и блаженствѣ не только ихъ, но и все грядущее поколѣніе.

Глава девятая

Пиршество молодыхъ мурзъ, какъ и надо было ожидать, не окончилось безъ скандала. Керимъ бей дозволилъ себѣ какую-то неумѣстную выходку противъ дочери русскаго мужика, вслѣдствіе чего произошла драка, прекратившаяся страшными синяками и мировою сдѣлкою въ 50 рублей. Безобразіе это сдѣлалось извѣстнымъ Муратшѣ мурзѣ и я думалъ, что онъ побранитъ гостей своихъ; но на дѣлѣ оказалось, что онъ самъ заплатилъ мужику мировыя деньги и совѣтывалъ ему не имѣть впередъ дѣла съ такими байгушами, у которыхъ много церемоній, но ни гроша денегъ въ карманѣ.

— Это со мною вы можете быть увѣрены въ правотѣ своей — сказалъ онъ — я если и оскорблю чѣмъ нибудь дочь твою, то съумѣю самъ примириться съ нею, а эти шарлатаны полагаютъ, что можно оканчивать дѣла ссорами и драками.

Два дня спустя къ хозяину моему начали стекаться изъ всего почти уѣзда мурзы и беи на совѣщанія относительно выбора муфтія, такъ какъ послѣдній волею Божіею переселился въ царство небесное. Если я намѣкаю вамъ на это обстоятельство, то съ единственною цѣлью объяснить тѣ тайные способы, которые употребляются нашими дворянами для превозглашенія той личности, которая не нравится противоположной партіи по неспособности или другимъ неблаговиднымъ причинамъ. И все это дѣлается изъ за того только, чтобы восторжествовать надъ болѣе отдаленными отъ губернскаго города землевладѣльцами безъ всякой злобы. Для болѣе вѣрнаго успѣха одинъ изъ богатыхъ мурзъ предлагаетъ всѣмъ, имѣющимъ право участія въ выборахъ полное содержаніе на свой счетъ, если они присоединятся къ его партіи. Тоже самое дѣлаетъ и представитель другой стороны. При такихъ условіяхъ перевѣсъ остается на сторонѣ того, кто богаче, щедрѣе и можетъ быть болѣе полезнымъ въ будущемъ. А такъ какъ на выборахъ этихъ могутъ имѣть право голоса всѣ безъ исключенія беи, мурзы, хатипы и муллы, то понятно, что набирается народа громадное число и на роскошное содержаніе его въ теченіи недѣли, въ городскихъ гостинницахъ и ханахъ требуется значительная сумма денегъ. На совѣщаніяхъ этихъ всѣ единогласно избрали въ представителя партіи Муратшу мурзу, предоставивъ ему право издержать до десяти тысячъ рублей на угощенія, прогоны и магарычь, на случай побѣды. Деньги эти поручено было собрать въ три недѣли съ людей состоятельныхъ, по предварительно составленной раскладкѣ въ предположеніи, что они впослѣдствіи будутъ возвращены лицомъ, достигнувшимъ сана муфтія. Но кого послать для сбора ихъ? Послѣ продолжительнаго разговора Муратша мурза громогласно предложилъ поручить это важное дѣло мнѣ, но съ тѣмъ, чтобы я взялъ себѣ въ проводники товарища, хорошо знающаго дороги къ мурзамъ, беямъ и богатымъ хатипамъ ихъ партіи.

— Твоимъ выборомъ мы очень довольны — отвѣчали присутстствующіе — Б екиръ знаетъ законы нашего пророка и слѣдовательно не совершитъ ничего противозаконнаго. Пригласи же его сейчасъ и напишемъ приказъ.

А такъ какъ я стоялъ за дверьми, то не дожидая отдѣльнаго приказанія, вошелъ къ господамъ моимъ. Часъ спустя повѣстка съ приглашеніемъ немедленно вносить мнѣ деньги была составлена, подписана и утверждена печатями, какъ извѣстно имѣющими у насъ священное значеніе.

— Ну, Бекиръ, мы довѣряемъ тебѣ важное дѣло, которое касается выбора главы нашего духовенства — сказалъ Муратша мурза — и надѣемся, что ты выполнишь его въ три недѣли. Поѣзжай же въ добрый часъ, да сопутствуетъ тебе Аллахъ!

Понятно, что я за такое довѣріе поцѣловалъ руки всѣмъ тѣмъ, которые приложили къ бумагѣ свои или отцовскія печати, позавтракалъ, выбралъ на конюшнѣ сильную лошадь и въ сопровожденіи одного изъ кучеровъ мурзы, Шабана Чонтукъ оглу, пустился въ дорогу.

Весело и отрадно мнѣ стало на душѣ, когда мы очутились въ степи. Въ эту только минуту я понялъ, что татаринъ созданъ не для городской и сидячей жизни, а для широкаго безпредѣльнаго зеленаго поля и для быстраго скакуна. Только въ привольной степи мы становимся игривыми дѣтьми и душа наша переполняется какими-то неясными, но сладчайшими чувствами; только здѣсь мы сознаемъ нашу ловкость и силу и искреннее желаніе воспѣвать богатырскіе подвиги исчезнувшихъ съ лица земли нашихъ славныхъ предковъ! Словомъ я такъ былъ доволенъ и счастливъ, что, пригнувъ набекрень мою чалму, запѣлъ отъ всего сердца. И какъ не чувствовать себя счастливымъ, когда мнѣ мурзы и беи — эти владыки татаръ, довѣряютъ; когда я имѣю возможность искать на ихъ счетъ сужденнаго мнѣ Аллахомъ неразмѣннаго червонца?

Въ такомъ я былъ расположеніи духа, когда къ намъ подъѣхалъ на ворономъ конѣ мущина лѣтъ 40, одѣтый въ тонкія сукна и произнесъ селямъ. Отвѣтивъ ему на райское привѣтствіе, я приблизился къ его черноглазому жеребцу, чтобы осмотрѣть въ подробностяхъ горделивую осанку прекраснаго животнаго. Конь вѣроятно смекнулъ въ чемъ дѣло, заржалъ и началъ хорохониться, но сильный ударъ ногайкою принудилъ его сконфузиться и присмирѣть.

— За что ты его наказалъ? спросилъ я невольно.

— За то, что онъ не можетъ понять любви къ единовѣрцамъ своимъ и всегда старается обидѣть ихъ. Сказано родился на конюшнѣ бея и воображаетъ бействовать надъ неравными ему въ силѣ животными. Сказавъ это, онъ еще разъ угостилъ красавца кнутомъ и, убѣдившись наконецъ, что сбилъ спѣсь его, спросилъ у меня: куда пролегаетъ моя дорога?

Я не счелъ нужнымъ скрывать отъ него возложенной на меня миссіи.

— Кого же думаетъ ваша партія сдѣлать муфтіемъ?

— Сына покойнаго муфтія.

— Если ты сказалъ правду, то и я охотно пожертвую на ваше предпріятіе, чѣмъ могу. Муфтій долженъ быть несмѣннымъ; если же онъ, умирая, оставляетъ взрослаго сына, то послѣдній долженъ наслѣдовать его правами.

Я не замедлилъ показать грамоту съ печатями. Путникъ, какъ подобаетъ правовѣрному, остановилъ своего коня, спѣшился, присѣлъ на корточки и съ глубокимъ вниманіемъ прочиталъ повѣстку.

— Все въ отмѣнномъ порядкѣ и заслуживаетъ почтенія — сказалъ онъ, возвращая мнѣ уполномочіе и сѣвши снова на коня. Я попрошу тебя, пріятель, заѣхать со мною въ деревеньку Шейхъ-кой, которая невдали отсюда, тамъ я внесу тебѣ ту сумму, которая подобаетъ моему сану въ подобномъ дѣлѣ. Видишь ли, я наслѣдовалъ какъ старшій въ роду, послѣ брата шейхство, которое и обѣщалъ принять сегодня. Надо полагать, что многіе муллы, хатипы и вообще люди богобоязливые собрались привѣтствовать меня, а это не помѣшаетъ тебѣ собрать кое-какія деньги для доброй цѣли.

Предложеніе его было принято мною какъ ароматичный шербетъ на пиршествѣ и сѣдло мое превратилось въ подушку благоуханія. Нѣсколько минутъ спустя добрый шейхъ началъ распрашивать о моемъ происхожденіи, занятіяхъ и предположеніяхъ. Я разсказалъ ему все и въ заключеніе прибавилъ о червонцѣ, которому суждено свыше вновь сдѣлаться достояніемъ нашего рода, а такъ какъ я послѣдній сынъ, то конечно имѣю право владѣть имъ.

— Да смилуется надъ тобою пророкъ! Но помни, братъ мой, что тебѣ придется долго искать свое благо, которое злые духи станутъ отдалять отъ твоихъ рукъ.

— Я давно уже ищу его — сказалъ я со вздохомъ — но къ сожалѣнію никто не могъ указать мнѣ тропинки, ведущей къ благу.

— Послушай, джигитъ, и меня: въ Шейхъ-коѣ говорятъ есть освященный молитвами моихъ прадѣдовъ колодезъ, въ которомъ благочестивые люди въ извѣстный часъ ночи слышатъ предсказанія о своей будущности. Я совѣтывалъ бы тебѣ прислушаться къ таинственному голосу, авось онъ укажетъ тебѣ тропинку къ счастію.

Я поблагодарилъ его за совѣтъ и обѣщалъ воспользоваться имъ.

Часъ спустя послышался намъ лай деревенскихъ собакъ и вслѣдъ затѣмъ показалась у подножья горы небольшая деревенька съ дрянными лачугами. Взглянувъ на эти жалкія постройки, которыя наводняются послѣ всякаго дождя, я невольно замѣтилъ шейху, что поселяне будутъ ожидать отъ него перестройки домовъ.

— Это не мое дѣло — отвѣчалъ онъ — они сами построили себѣ лачуги съ земляными кровлями и сами должны заботиться о своемъ благополучіи. Они не даютъ мнѣ никакой платы и не отбываютъ никакихъ повинностей, а между тѣмъ пользуются моею отцовскою землею наравнѣ со мною. Выгонять мнѣ ихъ — неприлично, требовать повинности — тоже. Остается надѣяться, что неудобства помѣщенія заставятъ ихъ бѣжать.

Тѣмъ временемъ мы въѣхали въ деревеньку и замѣтили около сотни осѣдланныхъ лошадей, стоящихъ вокругъ Мечетной ограды. Ясно было, что они принадлежали гостямъ, которые и не замедлили вывалить къ намъ на встрѣчу.

Поднялся гулъ привѣтствій и цѣлованія въ оба глаза. Молодой шейхъ вынужденъ былъ стоять неподвижно какъ истуканъ и терпѣливо ожидать окончанія церемоніи. Нѣкоторые изъ гостей, какъ казалось мнѣ клали ему въ руки деньги на новое хозяйство и возбужденіе усердія къ религіи.

По окончаніи привѣтствія всѣ послѣдовали за хозяиномъ, въ дворѣ котораго давно уже кипѣли большіе казаны съ шорбою и пилафомъ и разставлены были низенькіе столики.

Шейхъ приказалъ подать воды для умовенія рукъ и, не теряя напрасно времени, предложилъ всѣмъ садиться за столы. Всѣ повиновались молча и молчаніе не нарушалось до благодарственной молитвы Богу съ присовокупленіемъ желанія, чтобы тысячи благъ дарованы были новому владѣльцу и его семьѣ.

Послѣ уборки столовъ, когда всѣ гости расположились на землѣ закурить свои трубки, шейхъ вызвалъ меня на сцену и, взявъ повѣстку съ печатями мурзъ и беевъ, прочиталъ ее громогласно всему собранію и предложилъ каждому, желавшему видѣть на мѣстѣ умершаго муфтія его сына, выдать временно такую сумму денегъ, какая доступна его карману на необходимые расходы.

Сказавъ это, шейхъ вынулъ чернилицу изъ за пояса и, затѣмъ пересчитавъ всѣ имѣвшіяся у него деньги, своеручно написалъ на повѣсткѣ, что онъ далъ 60 рублей. За нимъ подписались всѣ, за исключеніемъ четырехъ человѣкъ, которые объяснили, что раньше дали слово принадлежать къ противоположной партіи. Всего собралось около 500 рублей, которые я бережно завернулъ въ платокъ и спряталъ въ тулупъ, нарочно взятый изъ дома Шабаномъ.

Предъ вечеромъ, когда всѣ почти гости расположились спать на открытомъ воздухѣ, положивъ себѣ подъ головы сѣдла, я обратился къ шейху съ просьбою указать мнѣ человѣка, который познакомилъ бы меня съ священнымъ прорицательнымъ колодцемъ. Шейхъ подозвалъ одного изъ прислуживающихъ гостямъ и поручилъ ему быть руководителемъ и наставникомъ моимъ.

Это былъ крошечный старичекъ съ маленькою чалмою на гладко-выбритой головѣ, съ клинообразною бородою и очень длинными руками. Точно онъ не принадлежалъ къ породѣ людей, а былъ правнукомъ обезьянъ.

— Ты чего желаешь? спросилъ онъ, когда мы вышли со двора.

Я передалъ ему подробно и съ полною довѣрчивостію все, чѣмъ занято было мое воображеніе.

— Прекрасно, прекрасно — отвѣчалъ онъ скороговоркою — но такъ какъ въ колодезъ нашъ спускаются только въ полночь, то зайдемъ, пріятель, ко мнѣ и потрактуемъ о суетѣ нашей жизни. Видишь ли, я слыву въ здѣшнихъ мѣстахъ за знахаря и лекаря и благодаря Аллаха надѣлалъ добрыхъ дѣлъ больше, чѣмъ волосъ въ моей бородѣ.

Мы вступили въ ветхую лачужку съ плетневыми стѣнами и однимъ окошечкомъ, залепленнымъ маслянною бумагою. Въ ней мы застали нѣсколько старушекъ, пришедшихъ изъ ближайшихъ деревень за совѣтами и лекарствами. А такъ какъ я съ нѣкотораго времени очень интересовался искусствомъ врача, то и вперилъ въ маленькаго человѣка глаза и наострилъ уши.

Первая изъ просительницъ, у которой безпрепятственно паслись на груди двѣ тѣлесныя бѣлыя коровы, заявила, что дочь ея съ прошлой недѣли внезапно сдѣлалась на оба глаза косою.

— Противъ этого я могу тебѣ посовѣтовать одно только средство — сказалъ врачъ — выдай ее за мужъ и прикажи мужу до начала свадьбы зайти ко мнѣ. Я передамъ ему секретъ и все будетъ хорошо. А ты, мать моя, чего желаешь отъ меня, недостойнаго раба Божія? обратился онъ къ другой старушкѣ.

— Дочь моя вотъ ужъ пятый годъ какъ замужемъ, но къ несчастію не имѣетъ дѣтей, вслѣдствіе чего мужъ называетъ ее негодною коровою и думаетъ развестись. Между тѣмъ это будетъ великое несчастіе для насъ.

— Понялъ, понялъ. Отыщи воловый камень, извѣстный подъ названіемъ ариза⁵¹ и прикажи дочери твоей распускать его по маленькимъ зернамъ въ женскомъ молокѣ въ наперсткѣ своемъ и, продержавъ всю ночь противъ звѣздъ, пить этотъ составъ въ продолженіи трехъ недѣль, послѣ чего она подаритъ нетерпѣливаго мужа своего навѣрно десяткомъ пачкуновъ.

— А тебѣ чего надо? обратился онъ къ третьей.

— У меня сынъ подвергается безконечному кровотеченію изъ носа. Отецъ его возилъ уже ко всѣмъ святымъ и грѣшнымъ людямъ, занимающимся врачеваніемъ, но ни первые, ни послѣдніе не могли принести помощи. Бѣдняжка неминуемо долженъ умереть.

— Вздоръ; люди молодые не такъ скоро умираютъ, какъ тебѣ кажется. Ты, мать моя, вотъ что сдѣлай на первый разъ: достань у кого нибудь нѣсколько ключей желѣзныхъ, свяжи за кончики и повѣсь на шею такимъ образомъ, чтобы они висѣли кольцами внизъ. Отъ этого онъ въ теченіи недѣли оправится.

Четвертая жаловалась, что дѣтей ея заѣли тѣлесныя насѣкомыя въ бѣлыхъ кафтанахъ, отъ которыхъ она не въ силахъ ихъ спасти мытьемъ.

Знахарь приказалъ ей купить въ городскихъ татарскихъ лавченкахъ траву, извѣстную подъ именемъ битъ-оту, которую столочь по возможности мелко и смѣшавъ съ оливковымъ масломъ, смазывать голову три или четыре дня, пока исчезнутъ слѣды паразитовъ.

Пятая просила спасти ея внучку, которая день и ночь страдала звономъ въ ушахъ.

— Видно твоя внучка — сказалъ улыбаясь знахарь — большая красавица и показывается всѣмъ встрѣчнымъ и поперечнымъ и заставляетъ ихъ поминутно вспоминать о ней съ пожелательствами, чтобы у ней прозвенѣло въ ушахъ. Противъ этого, сестра моя, я посовѣтую тебѣ единственное симпатическое средство, носить на шеѣ кусокъ свинцу и обводить уши остріемъ чернаго ножа. Хочешь вѣрь или смѣйся, а другаго я не открылъ пока секрета.

Послѣднія двѣ старушки, сколько мнѣ помнится, одна просила совѣта противъ сухоты, а другая заявила, что старшая дочь ея, вѣроятно вслѣдствіе вліянія дурнаго глаза, коснувшагося ея длинныхъ волосъ начала линять съ затылка.

Первой знахарь предписалъ два средства и именно всадить больнаго ребенка по горло въ теплую требуху только что зарѣзаннаго вола; если же это не принесетъ пользы, то купать его недѣли двѣ въ отварѣ отъ виноградной лозы, можжевельника и лавроваго листа. Страждующей же линяніемъ съ затылка, предложилъ мыть голову отваромъ сѣры и зеленыхъ орѣховыхъ скорлупъ.

Когда всѣ женщины удалились и мы остались вдвоемъ, я не могъ не выразить маленькому человѣку моего удивленія относительно его познаній.

— Не даромъ Богъ создалъ тебя — сказалъ я — иначе чѣмъ мы грѣшные. Ты кромѣ человѣческаго ума, обладаешь умомъ и познаніями животныхъ, на которыхъ отчасти похожъ.

— Дѣла Божія чудны! вскрикнулъ онъ. Дѣйствительно мнѣ неоднократно говорили, что по общему виду я похожъ на всѣхъ вообще людей, но если посмотрѣть съ боку, я очень похожъ съ одной стороны на обезьяну, съ другой на козла, а съ третьей на головку ящерицы. Такое не естественное соединеніе въ одномъ человѣкѣ различныхъ видовъ вполнѣ убѣждаетъ меня, что Всемилостивѣйшій Аллахъ, предоставляя мнѣ частицы сходства съ различными умнѣйшими тварями своими, предоставилъ вмѣстѣ съ тѣмъ и познанія ихъ въ травахъ и растеніяхъ. Да благословится имя Его во вѣки вѣковъ!

Скажи же, мудрый человѣкъ — обратился я вновь къ нему — существуетъ ли на землѣ средство, чтобы избавить женщину отъ зародыша, прежде чѣмъ она сдѣлается народнымъ посмѣшищемъ? Я спрашиваю у тебя это только потому, что у насъ въ Бахчисараѣ чуть ли не всѣ бабки промышляютъ этимъ искусствомъ.

— Выслушай меня сынъ мой: Аллахъ создалъ человѣка для того, чтобы онъ размножался и не далъ ни одному растенію свойства противодѣйствовать своему повелѣнію; но турки, достигнувъ крайняго разврата и желая во чтобы ни стало сохранить формы женщинъ своихъ въ первобытномъ состояніи, подружились съ шайтаномъ, который и научилъ одного изъ нихъ составлять капли подъ названіемъ тентю хара. Капли оказались чудесными и начали доставляться въ Крымъ. Противъ нихъ я ничего не могу сказать худаго, потому что онѣ дѣйствительны, но ужасный грѣхъ берутъ на душу свою тѣ, которые распространяютъ ихъ.

— Ну, а кромѣ этихъ капель, къ какимъ другимъ средствамъ прибѣгаютъ бабки? спросилъ я.

— Мнѣ извѣстны всѣ ихъ средства и я тебѣ перечислю ихъ: первое состоитъ въ томъ, что онѣ ведутъ свою жертву въ горячо натопленную баню, кладутъ ее на теплый камень и, когда у ней распарится все тѣло, начинаютъ давить и растирать ей правую сторону живота, причемъ стараются проникнуть во внутренность ея, чего конечно не достигаютъ никогда при ничтожныхъ познаніяхъ своихъ относительно устройства тѣла. Этотъ родъ бабокъ не такъ опасенъ, потому что теплота и треніе не убиваютъ женщину, но есть такія, которыя поятъ обращающихся къ нимъ ядовитыми соками травъ съ присоединеніемъ къ нимъ самыхъ сильнѣйшихъ слабительныхъ, отъ этихъ средствъ многія умираютъ или только временно замираютъ, а ихъ бѣдняжекъ въ тотъ же день хоронятъ въ предположеніи, что остывшій снаружи человѣкъ не можетъ очнуться. Потомъ же, когда кому либо изъ насъ придется, проходя кладбище, услышать въ могилѣ стонъ, мы вмѣсто того, чтобы раскопать и вынуть ожившую женщину, признаемъ ее за вѣдьму. Третій разрядъ бабокъ, по моему принадлежитъ къ числу самыхъ осторожныхъ и разумныхъ: онѣ дѣйствуютъ снаружи, посредствомъ всасыванія и именно берутъ на край веретена какой-то мастиковый составъ, который въ утробѣ женщины отъ теплоты расходится и достигаетъ назначенія. Но при немъ дается обыкновенно для питья какой-то отваръ. Послѣднія средства извѣстны очень не многимъ акушеркамъ. Мнѣ не представлялось труда узнать ихъ, но такъ какъ я считаю это знаніе грѣховнымъ; то и не хочу имѣть о немъ понятія⁵².

Пока старичекъ говорилъ мнѣ эти не слыханныя раньше вещи, жена его угостила насъ кофеемъ. Проглотивши нѣсколько глотковъ, я снова началъ рѣчь о знаменитомъ колодцѣ.

— Тебѣ придется спуститься въ него — сказалъ знахарь и пробыть до первыхъ пѣтуховъ. Говорятъ, что нѣкоторые счастливцы удостоиваются слышать предсказанія.

— А глубокъ ли вашъ колодезъ?

— Около 10-ти кулачей. Впрочемъ я тебѣ дамъ веревку, по которой не трудно будетъ спуститься такимъ молодцамъ, какъ ты. При этомъ тебѣ необходимо взять у шейха фонарь.

Нѣсколько минутъ спустя мы съ веревкою отправились къ колодцу и прикрѣпили одинъ конецъ ея къ громадному жолобу. Колодезъ не представлялъ ничего страшнаго. Оставалось только дождаться урочнаго часа и запастись свѣтомъ.

Вернувшись обратно на дворъ шейха, я попросилъ сопутника моего Шабана пособить мнѣ въ моемъ предпріятіи, послѣ чего расположился около одной группы пріѣзжихъ муллъ, которые съ особеннымъ вниманіемъ слушали поучительный разсказъ пожилаго, но очень добраго еще хаджія.

«Есть люди — говорилъ онъ — которые говорятъ, что будущая жизнь наша намъ не открыта. Правда, что ни один изъ 366 пророковъ, посланныхъ Аллахомъ на землю, не написалъ намъ подробно объ этомъ, но въ блаженной Меккѣ и Мединѣ, гдѣ воплотился и жилъ до послѣднихъ дней нашъ великій Магометъ рессюлъ улла⁵³, въ народѣ сохранилось множество частыхъ бесѣдъ и поясненій о будущности людей. Въ минуты свободы я не только читалъ эти поясненія съ нѣкоторыми богобоязливыми турками, понимающими арабское нарѣчіе, но даже для памяти списывалъ ихъ. Такъ напримѣръ я узналъ, что всѣ пророки состоятъ постоянно на службѣ у Бога и исключительно заняты одинъ шитвомъ бѣлья, другой приготовленіемъ головнаго убора, третій обуви, четвертый верхней одежды, пятый покрывалъ, шестой тюфяковъ, седьмой ковровъ и т. д. Словомъ для каждаго существуетъ особеннаго рода занятіе въ домѣ Творца. Что касается ангеловъ, то они положительно несутъ обязанность пѣвчихъ во время богослуженія, а въ остальное время считаются воинами и охранителями твореній небеснаго отца, взыскивающаго съ нихъ за смерть и голодъ каждой козявки, занесенной въ списокъ вселенной. Послѣ ангеловъ слѣдуютъ азизы или святые, газезы или павшіе на войнѣ за вѣру, затѣмъ шейхи, афузы, факиры и честно исполнявшіе свой долгъ муфтіи, хатипы, кадіи и имамы. Первые два разряда господствуютъ на второмъ небѣ въ отдаленныхъ пашалыкахъ и безгранично пользуются всѣми удовольствіями, которыя предстаютъ предъ ними по одному желанію; послѣдующіе обитаютъ однимъ, двумя или тремя небесами ниже, смотря по заслугамъ и пользуются удовольствіями въ меньшей степени. Для людей же обыкновенныхъ существуетъ рай и адъ также раздѣленные по областямъ и заслугамъ ихъ. Жизнь этихъ послѣднихъ состоитъ: однихъ за добрыя дѣла въ вѣчномъ кейфѣ съ прелестными дѣвушками, а другихъ въ временномъ или постоянномъ страданіи, которое выражается въ разнороднемъ видѣ. Вотъ въ какомъ родѣ представлена наша будущая жизнь пророкомъ въ изустныхъ бесѣдахъ съ близкими его сердцу людьми.

О послѣдующихъ разсказахъ хаджія очень умныхъ я къ сожалѣнію теперь не могу припомнить.

Ровно въ полночь я направился съ Шабаномъ къ священному колодцу и при помощи его опустился въ мрачную пропасть. Воды къ счастію оказалось не много, но за то она была убійственно холодна. Не будучи въ состояніи держаться въ ней, я потребовалъ опустить мнѣ кусокъ дерева и образовалъ себѣ скамью. Прошло нѣсколько минутъ, вдругъ послышались мнѣ крики подземныхъ пѣтуховъ, затѣмъ отдаленные голоса какихъ-то животныхъ или людей. Когда умолкло и это, въ ушахъ моихъ раздались слѣдующія незабвенныя слова, которымъ я тогда повѣрилъ, но въ послѣдствіи имѣлъ случай открыть, что они принадлежали хитрому знахарю, желавшему избавить меня навсегда отъ пустой мечты найти небывалый червонецъ.

«Послушай, джигитъ, тебя поймалъ въ когти свои злой джинъ и желаетъ довести до умопомѣшательства. Опомнись, взгляни на небо и отойди отъ дьявольскихъ ухищреній. Если же ты не вникнешь въ точный смыслъ моихъ предостереженій, то да постигнутъ тебя мои проклятія и да ослѣпптъ тебя святой коранъ!»

Таинственный голосъ утихъ и я впалъ въ мрачный лѣсъ раздумій. Сначала мнѣ казалось, что голосъ не зналъ подробностей предопредѣленія моего, но потомъ все больше и больше началъ убѣждаться въ справедливости моихъ заблужденій. Грустно и больно было мнѣ разставаться съ сладкими мечтами, но угроза лишить меня зрѣнія до того повліяла, что я рѣшился какъ можно меньше думать о чудномъ червонцѣ. Отверезившись насколько возможно было въ тогдашнихъ лѣтахъ моихъ, я кое-какъ выкарабкался изъ священнаго колодца и, не медля ни минуты, пустился въ дальнѣйшій путь.

Утромъ, когда солнце поравнялось съ вершинами тополей, мы пріѣхали въ довольно обширную деревню, расположенную вдоль рѣчки съ очень хорошими фруктовыми садами. Проводникъ мой, указывая на большой домъ съ стекляннымъ балкономъ, объявилъ, что здѣсь живетъ родственникъ нашего хозяина Адиль-бей, къ которому мы обязаны заѣхать.

Не успѣли мы подъѣхать къ одѣ или гостинницѣ бея, какъ два джигита вышли къ намъ на встрѣчу съ привѣтствіями и, принявъ лошадей, указали намъ на двери гостиннаго дома.

Пріемная комната была очень велика въ сравненіи съ видѣнными много раньше и вмѣщала въ себѣ около 50 человѣкъ мурзъ, христіанъ, муллъ, караимовъ, въ средѣ которыхъ, на красивыхъ нарахъ, устланныхъ войлоками, коврами и подушками, сидѣлъ, погруженный въ пещеры своихъ мозговъ, кадій. Я узналъ его по красной шали, переброшенной чрезъ плечо.

Воздавъ привѣтственный селямъ и прикоснувшись къ рукѣ повелителя уѣздныхъ духовниковъ, я не оставилъ безъ вниманія и иновѣрцевъ, чтобы дать понятіе имъ о моихъ достоинствахъ. Только что покончены были со мною размѣны привѣтствій, какъ въ гостинницу ввалилъ громаднаго роста, необыкновенной толщины съ длинною снѣжною бородою Адиль-бей. Это былъ султанъ съ вида. По крайней мѣрѣ я никогда не встрѣчалъ такихъ мусульманъ. Лишь только онъ показался между нами, всѣ и даже самъ кадій спрыгнули съ мягкихъ наръ и радостно отвѣчали на его селямъ и пожеланіе добраго утра.

Занявши свой уголъ, бей обратился ко мнѣ съ вопросомъ, откуда я ѣду и куда? Воспользовавшись этимъ, я подошелъ къ нему, прикоснулся губами и лбомъ къ его рукѣ и почтительно подалъ повѣстку съ пожеланіями благополучія отъ Муратши мурзы.

— А, а, ну, что онъ здоровъ и не собирается ли навѣстить меня старика? Вѣрно деньги понадобились, что прислалъ тебя съ письмомъ?

— Письмо это султанымъ — отвѣчалъ я — имѣетъ важное значеніе и не относится къ нему лично.

— Жаль, что глаза мои устарѣли, а то мы прочитали бы его сейчасъ. Да здѣсь и печати есть — прибавилъ онъ, поворачивая бумагу — вѣроятно серіозное дѣло. Арсланъ-хады — обратился онъ къ гостю ты помоложе меня: потрудись прочитать это посланіе.

Кадій немедленно исполнилъ его просьбу и все собраніе одобрило выборъ и намѣреніе Муратши мурзы.

— Я охотно дамъ тысячу рублей. Потрудись записать эту сумму — произнесъ торжественно бей и сейчасъ же приказалъ одному изъ служителей принести изъ дому эти деньги. Не скупитесь и вы, господа — сказать онъ, обращаясь къ гостямъ, потому что эти пожертвованія немедленно будутъ возвращены намъ по утвержденіи избираемаго нами лица.

Слова Адиль-бея подѣйствовали магически, потому что я собралъ еще 1500 рублей.

— Теперь ты отдохни у насъ — сказалъ бей, когда я сложилъ въ сакву деньги, — а потомъ вечернею прохладою поѣдешь дальше.

Вслѣдъ за тѣмъ поданъ былъ мнѣ кофе и я удостоился услышать изъ устъ почтеннѣйшаго и умнѣйшаго бея такія слова, которыя выражали способность его царствовать въ Крыму.

— Право мнѣ странно — началъ онъ — что русскіе повелители наши какъ-то особенно любятъ разводить чиновниковъ и духовныхъ начальниковъ, тогда какъ по нашему убѣжденію излишекъ ихъ не только обремѣняетъ само правительство, но вредно отзывается на народъ всѣхъ вѣроисповѣданій. Народное управленіе должно быть въ патріархальномъ первобытномъ состояніи и основываться главнѣйшимъ образомъ на духѣ религіозныхъ правилъ, только тогда оно можетъ служить поддержкою религіи и высоко уважаться народомъ. Эта явная и не требующая доказательствъ истина давнымъ давно понята первобытными азіятскими народами, которыя вслѣдствіе этого на судъ смотрятъ, какъ на святилище и прибѣгаютъ къ нему только въ крайности, когда не могутъ высвободиться отъ недоразумѣній, впечатлѣній, злобы и т. п. недостатковъ, свойственныхъ людскимъ характерамъ.

Возьмемъ напримѣръ нашъ составъ духовной власти. Во времена ханскія муфтій былъ главою духовенства огромнаго царства, которымъ управлялъ безъ всякихъ помощниковъ, при помощи одного только писаря; а нынѣ къ нему присоединили какихъ-то кадыскеровъ, бывшихъ нѣкогда при войскахъ судьями и именовавшихся въ то время кази-аскерами. Этого мало его сдѣлали начальникомъ присутственнаго мѣста съ множествомъ чиновниковъ, жаждующихъ поживы отъ каждаго просителя. Къ чему спрашивается всѣ эти затраты и въ чемъ состоитъ польза духовнаго нашего управленія, когда оно не производитъ никакихъ ревизій и не имѣетъ права ни выбирать, ни утверждать, ни увольнять даже муллъ и муэзиновъ? Не ясно ли, что учрежденіе это во всѣхъ отношеніяхъ безполезно и обременительно. Если же народъ выбираетъ муфтія и довѣритъ ему лично вѣдать свои религіозныя дѣла, то къ чему тутъ помощники, которые скорѣе затемняютъ его разсудокъ? Теперь перейдемъ, почтеннѣйшій Арсланъ-кады, къ твоей должности. Въ ханскія времена ты былъ народнымъ судьею въ цѣломъ уѣздѣ и рѣшалъ всѣ свѣтскія и духовныя недоумѣнія и заботился, чтобы постановленія твои были буквально исполняемы. А нынѣ въ чемъ состоитъ твоя обязанность? въ томъ только, что ты именуешься кадіемъ и исполняешь иногда тѣ же обязанности, которыя исполняются имамами. Конечно мы отъ этого ни малѣйшимъ образомъ не страдаемъ, но и пользы отъ вашего брата ни на грошъ, потому что и на судъ твой по шираату никто не идетъ въ полномъ убѣжденіи, что рѣшенія твои никѣмъ не будутъ исполняться.

Кадій началъ было доказывать свою полезную дѣятельность, но не доказалъ ничего.

— Ты пожалуйста не обижайся на меня, потому что я далекъ мысли осуждать твою должность и никогда не подумаю, что правительство наше руководствовалось какими-нибудь вредными для народа желаніями. Россія сдѣлала для насъ столько благъ въ отношеніи религіозной свободы, что большаго нельзя требовать; но я не противъ этого веду рѣчь, а вообще противъ всѣхъ европейскихъ державъ, которыя судебной и полицейской власти придаютъ такое личное значеніе, что эти люди начинаютъ думать на оборотъ и именно, что не они созданы для защиты народа отъ злодѣевъ и негодяевъ, а что народъ созданъ для того, чтобы служить и подчиняться имъ. Большинство изъ нихъ съ какимъ-то наслажденіемъ старается ничтожной винѣ придать серіозный видъ преступленія и приходятъ въ восторгъ, если имъ удается изъ личной ненависти или другихъ видовъ раздуть мыльный пузырь вины до ссылки несчастнаго на казенныя работы. И все это дѣлается, чтобы хвастнуть своею властью и навести страхъ на тѣхъ, которые обязаны по законамъ чтить и любить ихъ, какъ друзей человѣчества. Знаете ли, братья, какіе суды по моему мнѣнію нужны для народа, чтобы они были безупречны? Суды частныхъ людей, подъ надзоромъ военной власти. То есть въ каждомъ большомъ селеніи долженъ быть жандармъ, который кромѣ наблюденій за порядкомъ, чистотою и т. п. обязанъ предавать суду деревенскихъ старшинъ всякаго провинившагося и постановленіе ихъ препровождать для исполненія или перерѣшенія въ волостной судъ, гдѣ на ряду съ представителями волости долженъ имѣть право власти и коронный офицеръ, начальникъ жандармовъ. Этой власти предостаточно будетъ для сельскихъ жителей для обыденныхъ ихъ дрязгъ.

Въ городахъ достаточно ввести участковыхъ начальниковъ на правахъ блюстителя законовъ во всѣхъ отношеніяхъ съ тѣмъ, чтобы онъ самъ сообщалъ центральной власти о тѣхъ, которые воспротивились его распоряженіямъ или отвергаютъ законы.

Всѣмъ взрослымъ выдать книги о его званіи, происхожденіи, службѣ, занятіи и т. п., съ которою онъ могъ бы проживать вездѣ, гдѣ хочетъ и гдѣ-бы прописывалась его расплата по имуществу и другаго рода повинностямъ.

Надъ всѣми начальствуетъ паша или губернаторъ, у котораго должны быть нѣсколько помощниковъ, наблюдавшихъ лично за такими учрежденіями, которыя или по временамъ должны открываться или постоянно существовать для обсужденія мѣръ благосостоянія народа, воинской повинности и т. п. надобностей.

При такомъ образѣ управленія мы забудемъ, что у насъ есть люди, ненавидящіе насъ или желающіе господствовать надъ нами. Мы сознаемъ тогда, что имѣемъ одного отца, который насъ любитъ и котораго мы обязаны признавать земнымъ божествомъ.

Можетъ быть, друзья мои, я наговорилъ вамъ отъ старости много несообразнаго съ понятіями молодыхъ людей. Я не стану спорить, но въ одномъ я убѣжденъ твердо, что въ тѣхъ селеніяхъ и городахъ, гдѣ прежде былъ одинъ только маленькій начальникъ, то тамъ господствовали миръ и благополучіе, а тамъ куда изрѣдка заѣзжали медики, народъ не зналъ болѣзни, жилъ до глубокой старости и лично оберегалъ себя.

Въ гостинницѣ воцарилась тишина и не прерывалось молчаніе до тѣхъ поръ, пока Адиль-бей не вышелъ на дворъ.

Однако господа — прибавилъ Бекиръ-баба — я кажется досидѣлся у васъ до дневнаго свѣта. Экка увлекся воспоминаніями!

— Постель твоя готова — отвѣчалъ Сеитъ-ага и повелъ дорогаго гостя своего въ одну комнату, а мнѣ указалъ на другую. На часахъ моихъ стрѣлка указывала половину пятаго, когда я приготовился легъ и потушилъ свѣчу.

Глава десятая

На слѣдующій день Бекиръ-баба, въ угоду мнѣ, не отпущенъ былъ въ свой домъ. Сеитъ-ага предложилъ ему хыйгача или родъ чрезвычайно мягкихъ лепешекъ, жаренныхъ на бараньемъ жирѣ, которыя татаре приготовляютъ два или три раза въ годъ въ поминальные дни и съ особеннымъ удовольствіемъ поѣдаютъ.

За кофемъ старикъ разсказывалъ намъ разные эпизоды изъ жизни послѣдняго Крымскаго хана Шагинъ-гирея и только послѣ отрадныхъ хыйгачей приступилъ къ продолженію путешествія своего за неразмѣннымъ червонцемъ.

«Адиль-бей — продолжалъ Бекиръ-баба — какъ оказалось былъ владѣтелемъ 14 деревень и много лѣтъ служилъ сначала въ военной службѣ, а потомъ былъ главою дворянъ своего уѣзда. Въ то время, когда онъ ѣздилъ въ городъ по дѣламъ дворянства надѣвалъ на шею и грудь какіе-то изъ разноцвѣтныхъ каменьевъ кресты, которые отличали его отъ прочихъ мурзъ и предоставляли въ собраніяхъ почетное мѣсто. Что означали эти крестики, никто изъ поселянъ не понималъ; одни предполагали, что бей носилъ эти христіанскіе знаки съ цѣлью оказать уваженіе христіанамъ; другіе допускали, что онъ представляется между христіанами христіаниномъ, а третіи доказывали, что этими знаками русскій царь отличаетъ самыхъ достойныхъ изъ подданныхъ своихъ. Такъ или иначе я не знаю, но мнѣ извѣстно было только то, что Адиль-бей есть солнце крымскихъ мусульманъ и что до того времени, пока онъ будетъ озарять насъ, мы будемъ счастливы. Съ этими отрадными убѣжденіями я выѣхалъ изъ его деревни, нашептывая про себя молитву: да сохранитъ тебя Аллахъ отъ смерти и страданій глазныхъ, зубныхъ и въ особенности ушныхъ!

Нѣсколько часовъ спустя мы пріѣхали въ небольшое селеніе, расположенное на великолѣпномъ лугу, установленномъ безсчетнымъ числомъ копенъ; вдали виднѣлись огороды, зеленые густые сады, а дальше лѣса. Пораженный такимъ богатствомъ роскошной мѣстности, я невольно обратился къ Шабану съ вопросомъ, кому она принадлежитъ?

— Все, что ты видишь здѣсь глазами, и въ десять разъ большимъ въ другихъ частяхъ Крыма владѣетъ Хатырша мурза, молодой 25 лѣтній человѣкъ, который къ несчастію оказался жестокимъ пьяницею, картежникомъ и развратникомъ. Въ дни отца его, деревня эта по величинѣ равнялась небольшому городу, а теперь никого почти не осталось: всѣ, у кого были молодыя жены и дочери, должны были разбѣжаться отъ его ужасныхъ насилій. Остались только старики или такіе, которые больше придаютъ значенія напиткамъ и даровому содержанію, чѣмъ чести. Мы ѣдемъ къ нему и ты будешь имѣть полное понятіе о молодыхъ мурзахъ нашихъ съ ихъ наслѣдственными пороками, которыхъ къ сожалѣнію теперь нѣкому придержать, такъ какъ муфтій не имѣетъ прежнихъ правъ слѣдить за поведеніемъ молодыхъ людей, а отдѣльнаго для этого начальства не существуетъ. Несчастные они непремѣнно кончатъ тѣмъ, что сдѣлаются нищими и славныя имена ихъ предковъ превращены будутъ въ посмѣшище народное.

Шабанъ хорошо зналъ всѣхъ почти мурзъ Крыма и имѣлъ достаточно основаній, чтобы сказать такую горькую правду.

Тѣмъ временемъ къ намъ выѣхалъ на встрѣчу верховой съ красными опухшими глазами.

— Дома ли Хатырша мурза? спросили мы, но онъ не удостоилъ насъ ни отвѣтомъ, ни пріемомъ селяма. Шабана это оскорбило до глубины мозга и онъ, схвативъ грубаго человѣка за руку, громко сказалъ: «ты вѣроятно всю ночь пропировалъ съ злыми джинами, что такъ мерзко обращаешься съ добрыми мусульманами?

— Почти что такъ — отвѣчалъ верховой, какъ бы очнувшись отъ сна — но только разница въ томъ, что одинъ изъ этихъ джиновъ заманулъ въ свой гаремъ мою жену и вотъ ужъ болѣе недѣли не выпускаетъ ее оттуда. Я пріѣхалъ самъ за нею, но всѣ, къ кому не обращался, всѣ пьяные, а мурза отвѣчалъ, что онъ до дѣлъ жены своей и ея гостей не имѣетъ никакого отношенія, затѣмъ приказалъ поить меня насильно водкою, а въ заключеніе подговорилъ друзей своихъ побить и выгнать меня. Вотъ въ чемъ состоитъ мой пиръ съ джинами, столкнувшими меня на дорогу несчастія и засыпавшими меня золою оскверненія.

Шабанъ улыбнулся и, оставляя его руку, предложилъ ему разослать коверъ терпѣнія и сидѣть смирно подъ тѣнью дерева мудрости до тѣхъ поръ, пока мурза насытится запахомъ аромата, исходящаго изъ устъ его прелестной торбы наслажденій.

— Негодный человѣкъ, у него гнилое сердце и нѣтъ понятія о томъ, что если женатый захватитъ чужую жену, то сдѣлаетъ хуже, чѣмъ съѣстъ желтой грязи.

— Правда, правда — отвѣтили мы ему и двинулись впередъ.

Приблизившись къ большому двухъэтажному дому, мы поражены были безумными криками, соединенными съ звуками музыки.

— Ну, пиръ идетъ на славу — замѣтилъ Шабанъ. Какъ бы намъ не застрянуть въ немъ. Съ этимъ дыбоширомъ не легко развязаться.

Передавъ лошадей на конюшню, я направился въ чертоги мурзы. Здѣсь на корридорѣ я встрѣтилъ лежащихъ безъ памяти растрепанныхъ и оборванныхъ мурзъ и татаръ различныхъ возрастовъ. Нѣкоторые изъ нихъ изрыгали пѣну, другіе вскрикивали или произносили безсвязныя фразы. За стѣною гремѣли бубны, барабанъ, скрыпки и пронзительные кларнеты.

Вошедъ въ первую комнату, наполненную танцующими, кричавшими и разносящими напитки, я съ трудомъ отыскалъ человѣка, который провелъ меня къ Хатыршѣ мурзѣ, полулежавшему на роскошной суконной софѣ, между многими молодыми собратьями своими. Онъ держалъ въ зубахъ дорогой янтарный мунштукъ отъ длиннаго чубука и, подавая работнику пяти рублевую ассигнацію, требовалъ зажечь ее и поднести къ трубкѣ его. Судя по глазамъ и цвѣту лица, онъ былъ въ полномъ кейфѣ. Воздавъ надлежащій селямъ и прикоснувшись губами и лбомъ къ его рукѣ, я не теряя ни минуты предъявилъ ему повѣстку съ печатями. Хатырша мурза, осмотрѣвъ бумагу и не будучи въ состояніи самъ прочесть ее, заставилъ меня разсказать ему въ чемъ дѣло.

Когда я исполнилъ его приказаніе, онъ приказалъ позвать прикащика своего и поручилъ ему выдать мнѣ тысячу рублей, но такъ какъ въ кассѣ не оказалось такой суммы, то впредь до позаимствованія ея отъ какого-то сосѣдняго богача, мнѣ приходилось подождать въ общей комнатѣ, предназначенной для пира. Принятый здѣсь въ качествѣ пріятеля, я, выпивши рюмку водки, заявилъ, что имѣю порученіе къ честной компаніи и просилъ возстановить на минуту тишину. Все смолкло и я прочиталъ повѣстку.

— Отлично, отлично прочитано! раздалось со всѣхъ сторонъ, подать чтецу водки! Эй, водка!

— Мнѣ не того нужно, друзья мои; мнѣ нужны деньги для достиженія цѣли избрать достойнаго муфтія.

— Понимаемъ, понимаемъ, но ты не сюда обратился; за деньгами идутъ къ мурзѣ, за здоровье котораго мы пируемъ, а мы, братъ, байгуши, у которыхъ кромѣ одежды, которая на насъ — ничего болѣе нѣтъ.

Вслѣдъ затѣмъ хоръ музыкантовъ заглушилъ меня и я, заткнувъ уши, постарался выбраться изъ дымной комнаты несчастныхъ джигитовъ. Мнѣ показалось болѣе приличнымъ сойти въ людскую хату и тамъ побесѣдовать съ честными людьми. Но и на людской я встрѣтилъ ужасный хаосъ: человѣкъ 10-ть было занято приготовленіемъ разныхъ закусокъ и всѣ они были подпившіе. Остальные окружавшіе ихъ требовали водки и бранились за несвоевременное приготовленіе завтрака. Видя безтолковщину и здѣсь, я вышелъ на дворъ въ то самое время, когда къ господскому дому подъѣхало два фаэтона съ нѣсколькими русскими чиновниками, которые потребовали отъ меня указать имъ Хатыршу мурзу. Я предложилъ имъ слѣдовать за собою и остался у порога комнаты, чтобы наблюдать за пріемомъ христіанъ. Чиновники эти оказались товарищами по ученію съ мурзою и нарочно пріѣхали навѣстить его.

Понятно, что они приняты были самымъ дружественнымъ образомъ и сейчасъ же приказано было подать закуски, вино, кофе и фрукты. Хатырша мурза обнималъ и цѣловалъ ихъ, какъ братьевъ своихъ, не обращая вниманія на то, что они оставались равнодушными и какъ бы недовольными поведеніемъ его и дружбою съ шарлатанами. Послѣ завтрака гости безъ церемоніи попросили мурзу удалить изъ сосѣдства своего музыку, которая будто бы рвала ихъ уши. Требованіе это должно бы оскорбить всякаго хозяина, но къ изумленію моему, мурза тотъ часъ же приказалъ выпроводить подальше не только музыкантовъ, по и всѣхъ пирующихъ на его счетъ. Затѣмъ, поговоривъ кое о немъ, всѣ усѣлись играть въ карты. Я слѣдилъ за игрою съ особеннымъ вниманіемъ, но къ сожалѣнію и до настоящаго времени не могу понять, въ какую игру они играли. Извѣстно мнѣ только то, что мурза проигралъ 10-ть тысячь руб., на которые и выдалъ росписку безъ всякой замѣтной скорби. Пока играли, выпито было нѣсколько десятковъ бутылокъ какого-то особеннаго шипучаго напитка, отъ котораго вылетали пробки изъ посуды. Напитокъ этотъ показался мнѣ чрезвычайно пріятнымъ, когда я по не знанію, что онъ приготовляется изъ богопротивнато вина, позволилъ себѣ попробовать его. Послѣ окончанія игры поданъ былъ обѣдъ, который состоялъ ровно съ 40 разнородныхъ блюдъ. Такой роскоши навѣрно не существовало даже при ханскомъ сараѣ. Какой же бѣднякъ увидѣвши все это, позволилъ бы себѣ жаловаться начальству на Хатыршу мурзу за угощенія жены или дочери въ своемъ гаремѣ?

Надо вамъ знать, что въ то время я почти никогда не былъ въ обществѣ русскихъ чиновниковъ и по этому вслушивался въ каждую фразу ихъ, такъ какъ разговоръ шелъ на татарскомъ языкѣ. Сначала все было обыкновенно, но вдругъ одинъ изъ нихъ лысый лицомъ, заговорилъ о почитаемой мусульманами лунѣ. А такъ какъ вамъ извѣстно, что всѣ косе или безбородые принадлежатъ къ разряду самыхъ хитрѣйшихъ и проницательныхъ людей, то вытянулъ отверстія моихъ ушей на цѣлый аршинъ.

Видите ли, почему васъ заставили чтить луну — говорилъ онъ — потому что луна избрана мѣстопребываніемъ для праведныхъ послѣдователей Магомета. Вся поверхность ея усыпана ослѣпительной бѣлизны мукою. Изъ горъ ея вытекаютъ съ правой стороны молочные и медовые источники, а съ лѣвой идутъ ручьи бузы и кумыса и вообще на ней нѣтъ ничего такого, которое свидѣтельствуетъ о жизни самостоятельнаго народонаселенія, тогда какъ всѣ другія звѣзды имѣютъ своихъ обитателей. Не ясно ли послѣ этого, что она предназначена для обители правовѣрныхъ душъ, какъ ближайшая къ землѣ?

«Ахъ ты дуракъ, дуракъ — хотѣлось мнѣ отвѣтить ему. Неужели на лунѣ, которая не больше шапки сидящаго противъ тебя мурзы, можно помѣстить милліонъ милліоновъ душъ умершихъ мусульманъ и кормить и поить ихъ изъ какихъ-то молочныхъ кумысныхъ и медовыхъ источниковъ? Однако вспомнивъ, что онъ говоритъ подобныя несообразности въ пьяномъ видѣ, я ограничился одною улыбкою.

— Въ такомъ случаѣ — замѣтилъ ему Хатырша-мурза — христіанскій рай вѣроятно будетъ на солнцѣ.

— Этого нельзя допустить — отвѣчалъ тотъ же косе, потому что солнце жидкое и въ высшей степени раскаленное вещество. На немъ вѣроятно будетъ адъ для всѣхъ грѣшниковъ.

На этотъ разъ я не вытерпѣлъ и громко назвалъ его эшекомъ или сыномъ глупости. Мнѣ обидно стало, что онъ это свѣтило позволилъ назвать жидкимъ и превратить въ адъ. Да за такое оскорбленіе ему слѣдовало бы подарить 150 палокъ и я бы сдѣлалъ это, еслибъ былъ Хатырша-мурзою.

— Кто это меня выругалъ? спросилъ, обращаясь къ порогу косе, въ предположеніи, что я стану просить прощенія.

— Это я выругалъ тебя — сказалъ я, выдвинувшись впередъ — и готовъ еще разъ сдѣлать это за то, что ты оскорбляешь наше крошечное свѣтило, которому Богъ изъ особенной милости предоставилъ волю освѣщать и согрѣвать насъ. Да тебѣ за это слово слѣдовало бы отрѣзать языкъ!

Слова мои по-видимому передернули дерзкаго, но онъ сдержался и, подошедъ ко мнѣ, постучалъ по спинѣ въ знакъ благоволенія. Этимъ навѣрно окончилось бы все, еслибъ Хатыршѣ мурзѣ не вздумалось бы посмѣяться надо мною и заставить хитраго косе объяснить мнѣ о солнцѣ такія чудовищныя вещи, которыхъ не придумалъ бы самый величайшій безумецъ. Разсказъ его я никогда не забуду и поэтому полагаю, что смогу передать его вамъ. Вообрази, Сеитъ-ага, до какой степени дерзки бываютъ эти женоподобные люди. Во первыхъ онъ началъ доказывать, что солнце, которое не больше перекопскаго арбуза, въ полтора милліона разъ больше всей земли. Ну не сумасшедшій ли онъ или ему вѣроятно мы показались травоядными животными? затѣмъ онъ доказывалъ, что не оно бѣгаетъ за нами по повелѣнію Аллаха, а что наша земля кружится вокругъ него. Да за этакія проповѣди его слѣдовало бы сейчасъ же задушить. Этого мало, онъ дерзнулъ даже опредѣлить, что быстрота движенія земли въ 18 разъ превышаетъ полетъ пушечнаго ядра. Возможно ли было переносить мнѣ подобнаго рода насмѣшки надъ святою землею — предоставляю судить тебѣ самому. Я заскрежеталъ зубами, плюнулъ и какъ безумный выбѣжалъ съ цѣлью засѣсть гдѣ-нибудь за кустомъ, чтобы согнать съ лица земли этого землехульца. Признаюсь съ этой минуты я не могу безъ злобы и ненависти смотрѣть на всѣхъ косе. Въ раздраженіи моемъ я шелъ безсознательно по густому саду и противъ ожиданія остановился у большаго окна съ перекладинами.

— Эй джигитъ! послышался чей-то женскій голосъ — ты изъ здѣшнихъ или пріѣзжихъ?

— А тебѣ на что? отвѣчалъ я подъ вліяніемъ злобы.

— Если ты изъ чужихъ, то окажи намъ милость выпустить изъ этой тюрьмы, въ которую насъ засадили и вотъ ужъ болѣе двухъ недѣль откармливаютъ какъ на убой по дурацкой прихоти Хатырши-мурзы. У каждой изъ насъ есть мужъ и дѣти, которые я думаю страшно крушатся и тоскуютъ.

А такъ какъ мнѣ необходимо было изгнать зло свое на комъ или чѣмъ нибудь, то я, не дожидаясь дальнѣйшихъ просьбъ молодой женщины, схватился обѣими руками за оконную рѣшетку и въ два взмаха вырвалъ ее. Изъ комнаты выползло 11 женщинъ и двѣ дѣвочки, которыя бѣгомъ скрылись въ глубинѣ сада. «Ай да мурза! думалъ я, слѣдя за бѣгущими — видно ты почерпнулъ этотъ образъ дѣйствія изъ наставленій какого-нибудь косе, заставлявшаго бѣгать святую землю вокругъ небеснаго арбуза!» Но опомнившись, что за подобный поступокъ въ чужомъ домѣ мнѣ могутъ поломать всѣ косточки, я поспѣшилъ возвратиться въ людскую, гдѣ къ счастію получилъ отъ прикащика деньги и въ ту же минуту выѣхалъ изъ проклятой деревни.

— Право ты какъ-то особенно счастливо отдѣлался отъ Хатырши-мурзы — сказалъ мнѣ на дорогѣ Шабанъ — этотъ человѣкъ обыкновенно никого изъ нашего брата не выпускаетъ безъ того, чтобы не заставить помнить себя. Такая ужъ замашка! Одного напоитъ мертвецки пьянымъ и сдѣлаетъ общимъ посмѣшищемъ, другаго прикажетъ выколотить, третьяго щедро одаритъ и т. п.

— Ну, а теперь къ кому мы заѣдемъ? спросилъ я.

— Къ богатому скрягѣ, который въ нѣсколькихъ верстахъ отсюда.

Часа полтора спустя мы подъѣхали къ низенькой постройкѣ со многими дворами и двориками, гдѣ между такими же постройками шныряли куры, индюки, больные коровы и хромыя овцы. У дверей наружной постройки сидѣлъ на камнѣ пожилой мущина, любуясь или осматривая снятые съ босой ноги сапоги.

— Это Девлетша бей, хозяинъ имѣнія — сказалъ мнѣ Шабанъ.

— Неужели бей? спросилъ я съ удивленіемъ и началъ осматривать его деревню. Всѣ хаты показались мнѣ изогнутыми на кровляхъ и по сторонамъ; всѣ дворики заросшими громаднымъ бурьяномъ, нигдѣ не видно было ни птицы, ни животнаго.

Между тѣмъ, судя по величинѣ кладбища и множества холмовъ, образовавшихся отъ выноса изъ хатъ золы, надо было думать, что когда-то здѣсь жило много народа и наслаждалось изобиліемъ. Нѣсколько мелькнувшихъ поселянскихъ женъ и дѣтей положительно были въ рубищахъ.

— Какая несчастная деревенька? невольно вырвалось у меня съ языка.

— Все по милости этого гадкаго бея — отвѣчалъ Шабанъ. Онъ самими низкими путями, то подъ видомъ потравы, то поденщины, то денежнаго долга, отобралъ отъ нихъ домашнюю скотину и довелъ до того, что бѣдные люди, не имѣя возможности заниматься хлѣбопашествомъ, всѣ исключительно обратились въ его работниковъ изъ за куска просянаго и ячменнаго хлѣба. Тѣ, которымъ помогли родственники расплатиться съ скрягою конечно выселились, но оставшіеся безъ сторонней помощи погрязли въ долгахъ, потому что Девлетша бей принимаетъ работу ихъ въ счетъ процентовъ.

— Такъ для чего же ты ведешь меня къ такому черту? спросилъ я?

— Потому, что и онъ мусульманинъ, признающій власть муфтія.

— Но онъ насъ выгонитъ.

— Тогда мурзы и беи признаютъ его бейнамазомъ, т. е. отступникомъ, и никто не станетъ воздавать ему святаго селяма. Я совѣтую тебѣ не просить, а требовать отъ него участія въ общемъ дѣлѣ. Тогда только онъ струситъ и по неволѣ внесетъ свою лепту. Понявъ, въ чемъ дѣло, я отправился на сѣдлѣ, подбоченился и крупною иноходью влетѣлъ къ нему на дворъ. Бросивъ поводья Шабану, я приблизился къ бею и послѣ обыкновенныхъ привѣтствій, объявилъ, что пріѣхалъ къ нему по безъотлагательному дѣлу, порученному мнѣ съѣздомъ мурзъ и беевъ. Твердый и рѣшительный тонъ рѣчи моей смутилъ его.

— Милости прошу на разговоръ въ оду — отвѣчалъ онъ и направился въ гостинницу босикомъ.

Я послѣдовалъ за нимъ въ кануру съ однимъ окошечкомъ, заклееннымъ испачканною бумагою, на земляномъ полу которой лежалъ только одинъ изорванный войлокъ.

— Садись, дитя мое — предложилъ онъ, указывая на мѣсто около себя. Какъ жаль, что домашнихъ моихъ нѣтъ никого дома, чтобы приготовить тебѣ кофе. Ты я думаю голоденъ?

— Да я голоденъ и имѣю человѣка, который съумѣетъ зарѣзать и сжарить барана, если вы укажете ему который пожирнѣе.

Бей поблѣднѣлъ, но вмѣсто отвѣта началъ требовать объявить ему, въ чемъ состоитъ моя миссія. Доставъ медленно изъ кармана оповѣщеніе, я подалъ ему и въ кратцѣ разсказалъ, въ чемъ заключается дѣло.

— Такъ они хотятъ, чтобы я пожертвовалъ имъ денегъ?

— Не хотятъ, а требуютъ — сказалъ я твердымъ голосомъ — мое же дѣло исполнить ихъ постановленіе или заставить скрягъ отказаться на Коранѣ отъ исповѣданія нашей святой религіи.

— Но если у меня нѣтъ денегъ?

— Во первыхъ тѣ, которые посылали меня къ тебѣ, очень хорошо знаютъ сколько у тебя есть денегъ. Люди въ этомъ отношеніи уподобляются орламъ, которые видятъ во снѣ, гдѣ есть добыча; во вторыхъ они знаютъ, что деньги собираются въ кучу такими какъ ты, только для того, чтобы перейти въ карманъ подобныхъ тѣмъ, отъ кого они взяты, и наконецъ, имѣя въ распоряженіи эту бумагу съ 7-ю печатями, я не иначе выѣду изъ твоего двора, какъ послѣ обыска твоихъ сундуковъ и клятвы, что отказываешься отъ мусульманства, что подтвердишь подписью своею на этой же бумагѣ.

— А много ли я долженъ внести?

— Самое малое тысячу рублей.

— Что?! тысячу рублей! и бей вскочилъ какъ уязвленный раскаленнымъ желѣзомъ. — Да я умру скорѣе, чѣмъ разстанусь съ такою суммою денегъ. Понимаешь? умру, повѣшусь, зарѣжусь, но не дамъ.

Въ такомъ случаѣ я призову свидѣтелей, объявлю имъ, что ты бейнамазъ и своеручно сдѣлаю надпись, что ты отрекся отъ мусульманства.

— Отецъ родной — вскрикнулъ онъ, падая ко мнѣ на грудь, не дѣлай мнѣ этого зла на старости лѣтъ. Я охотно подарю тебѣ жеребенка изъ моего табуна.

— Жеребенка я возьму только тогда, когда ты внесешь тысячу рублей.

— Такъ значитъ ты требуешь и денегъ и жеребенка вдобавокъ?

— Послѣдняго ты самъ обѣщалъ мнѣ и слѣдовательно, какъ честный человѣкъ обязанъ отдать. Ну, братъ, не задерживай меня голоднымъ и давай поскорѣе деньги, я долженъ подумать о ѣдѣ.

— Я не дамъ больше 25 рублей.

— Ну, такъ довольно намъ болтать: я сдѣлаю свое дѣло и уѣду. Съ этими словами я вынулъ мѣдную чернилицу и началъ доставать камышинку.

Бей поднялъ разомъ на 100 руб., я рванулся впередъ, со ста онъ сдѣлалъ 200. Я ругнулъ — получилось 400, но когда оттолкнулъ, чтобы выйти на дворъ онъ прибавилъ еще сотню и вцѣпился въ ноги мои, умоляя не доводить его до отчаянія.

— Да о чемъ ты скорбишь? спросилъ я — вѣдь твои деньги чрезъ нѣсколько недѣль будутъ возвращены.

— Знаю какъ они возвращаются, во первыхъ придется ѣздить за ними два года, во вторыхъ унижаться и въ заключеніе получать по копейкамъ безъ процентовъ.

— Въ чемъ же состоитъ твое мусульманство, если ты не будешь стоять за твою вѣру? спросилъ я — за вѣру всякій долженъ жертвовать послѣднимъ грошемъ; въ противномъ случаѣ онъ безвѣрный. Понимаешь ли ты это?

— Понимаю сынъ мой, но я не могу дать тебѣ тысячи рублей. Возьми 500 или я предъ тобою брошусь въ колодезъ и умру, какъ собака.

— Пускай будетъ по твоему — сказалъ я — но съ тѣмъ, что я самъ выберу лучшаго жеребенка изъ твоего табуна лошадей и ты угостишь насъ хорошимъ обѣдомъ, но только не въ этой отвратительной одѣ, гдѣ прилично принимать кочующихъ цыганъ, а въ своихъ помѣщеніяхъ, гдѣ имѣются мягкія матрацы и подушки.

— Ты требуешь отъ меня невозможнаго, но я охотно исполню твое желаніе въ полной увѣренности, что ты не нарушишь покоя моей семейной жизни.

— Въ такомъ случаѣ по рукамъ и давай деньги.

Девлетша мурза недовѣрчиво взглянулъ на меня и вышелъ.

Нѣсколько минутъ спустя онъ принесъ мнѣ 5-ть сотенныхъ и громадными буквами написалъ на повѣсткѣ число пожертвованныхъ имъ денегъ.

— А что, твой обѣдъ готовъ? спросилъ я, взявъ деньги.

— Сейчасъ будетъ готовъ — отвѣчалъ онъ въ необыкновенновеселомъ расположеніи духа. Идемъ же ко мнѣ, потому что я полюбилъ тебя, какъ роднаго сына моего.

Я послѣдовалъ за нимъ и мы вошли въ обширную комнату, убранную самымъ восхитительнымъ образомъ. Растянувшись на мягкихъ тюфякахъ, я заговорилъ съ беемъ болѣе нѣжнымъ языкомъ и отказался отъ пріема обѣщаннаго имъ жеребенка.

— Благодарю, благодарю, сто разъ благодарю, отвѣчалъ онъ съ слезами на глазахъ — и ни за что не позволю тебѣ выѣхать сегодня изъ моего дома. Ты самый дорогой изъ всѣхъ бывшихъ у меня гостей.

Вслѣдъ за симъ намъ подали кофе, но увы онъ оказался ячменнымъ. Я возмутился внутренно, но вынужденъ былъ смолчать.

Затѣмъ послѣдовалъ завтракъ изъ протухлыхъ яицъ, который я отказался пробовать подъ предлогомъ клятвы. Бей сожралъ все самъ и приказалъ подавать обѣдъ, состоящій изъ отваренной фасоли и пшенной каши. Томимый голодомъ я но неволѣ набилъ себѣ животъ этими гадостями и поблагодарилъ хозяина.

Часъ спустя я заявилъ, что мнѣ усталому пора соснуть, чтобы завтра съ разсвѣтомъ отправиться въ дальнѣйшій путь. Бей собственными руками послалъ мнѣ коверъ и одѣяло, взялъ свѣчу и вышелъ. Я легъ, но никакъ не могъ перейти въ міръ волшебныхъ видѣній вслѣдствіе ужаснаго лая собакъ подъ самыми окнами. Обстоятельство это вынудило меня подняться съ постели и усмирить безпокойныхъ животныхъ. Но представьте мое удивленіе когда я убѣдился, что вмѣстѣ съ маленькою дворняшкою лаялъ и самъ бей. Это возмутило меня до такой степени, что я вошелъ въ сѣни и, нашедъ входъ въ его женскую половину, задвинулъ задвижку съ наружныхъ дверей и преспокойно расположился на его мѣсто. Къ счастію я попалъ на мягкую постель и, успокоившись вполнѣ, только послѣ полуночи возвратился въ свою комнату очень довольный судьбою нынѣшняго дня.

Бей, охранявшій дворъ въ теченіи ночи, вошелъ къ себѣ только тогда, когда я отворилъ двери и обозвалъ его по имени.

Съ разсвѣтомъ я удалился изъ дома этого отвратительнаго человѣка, сердце котораго подвержено было недугу отвращенія къ добрымъ дѣламъ.

Я не стану разсказывать вамъ о дальнѣйшихъ встрѣчахъ по пути слѣдованія, такъ какъ не представилось ничего замѣчательнаго. Передамъ только, что я привезъ домой гораздо больше денегъ, чѣмъ предполагали собрать Муратша мурза, Али мурза и другіе. Обрадованные моимъ успѣхомъ эти почтенные люди, подарили мнѣ сто рублей и того коня, на которомъ я совершилъ счастливую поѣздку. Такимъ образомъ я въ двѣ недѣли вознагражденъ былъ съ избыткомъ за всѣ потери мои.

День выбора муфтія приближался. Толпы верховыхъ въ чалмахъ начали показываться по всѣмъ дорогамъ; вербовщики летали на лучшихъ скакунахъ, стараясь смануть духовенство на свою сторону. Слѣдовательно откладывать дѣйствія не приходилось. Муратша мурза рѣшился ѣхать въ Симферополь съ тѣмъ, что окружавшіе его молодые мурзы выѣдутъ раньше, займутъ всѣ въѣзды въ этотъ городъ и будутъ приглашать на свою сторону тѣхъ, которые не принадлежатъ ни къ какой партіи.

Прикащику же Сабиту и мнѣ поручено было нанять на десять дней всѣ номера одной гостинницы и трехъ самихъ большихъ кофеенъ съ заѣзжими дворами.

Поѣздка эта для меня, никогда не бывшаго въ главномъ городѣ Крыма и мало видѣвшаго русскихъ начальниковъ и ихъ образъ жизни, обѣщала много удовольствій.

Въ назначенный день мы выѣхали съ Сабитомъ на собственныхъ лошадяхъ и вдоль до мѣста назначенія не переставали трактовать о предстоящихъ развлеченіяхъ. При въѣздѣ въ городъ, я прежде всего пораженъ былъ величиною моста чрезъ Салгиръ, который еле-еле струился и рѣшилъ, что на него затрачено много золота не для того только, чтобы люди переѣзжали не намочивши ногъ, но и для того, чтобы хвастнуть предъ деревенскими обитателями своимъ преимуществомъ въ денежныхъ средствахъ. Не менѣе изумила меня величина двухъ и трехъ этажныхъ домовъ, въ которые могло бы помѣститься на ночлегъ до 5 тысячь татаръ. Неужели такое число жителей обитаетъ въ нихъ? спросилъ я у многознающаго Сабита. Оказалось, что кромѣ хозяйской семьи — никого больше. «Ну, ужъ это полнѣйшая глупость,» — хотѣлось мнѣ пойти и сказать этимъ людямъ. Къ чему затрачивать такую массу денегъ на каменныя стѣны, потолки и полы, когда отъ нихъ нѣтъ дохода? Для человѣка необходима хата только во весь его ростъ. Нѣтъ видно у христіанъ не существуетъ нашей разумной пословицы: купи земли сколько глазъ видитъ, а хату въ которой могъ бы помѣщаться свободно.

— Оттого-то въ городахъ — замѣтилъ Сабитъ — ужасное множество нищихъ и вообще голодающихъ. Здѣсь не понимаютъ люди великаго значенія денегъ.

Нѣсколько шаговъ дальше я увидѣлъ двухъ молодыхъ христіанокъ ослѣпительной бѣлизны, точно двухъ дѣтскихъ куклъ верхами. Не вѣря глазамъ моимъ, я обратился къ Сабиту. Возможно ли допустить, чтобы молодыя дѣвченки ѣздили верхами на прекрасныхъ лошадяхъ и вдобавокъ какъ-то бокомъ? Какъ это лошади могутъ перенести такое оскорбленіе? Это такъ поразило меня, что я не смотрѣлъ болѣе по сторонамъ до того времени, пока мы заѣхали въ ханъ и, сдавъ лошадей дворнику, вошли въ кофейню, переполненную народомъ, часть котораго занята была лафами и питьемъ кофе, а остальные играли въ шашки и богопротивныя карты. Отдохнувъ около часа, Сабитъ отправился исполнять приказанія хозяина, а я отъ нечего дѣлать пошелъ по базарной площади, чтобы полюбоваться народомъ и торговыми сдѣлками. Прежде всего меня, изумили какіе-то мущины въ длинныхъ черныхъ фередже съ косами на спинѣ, безъ панталонъ⁵⁴. Не будь у нихъ бороды и усовъ, я непремѣнно призналъ бы ихъ за женщинъ изъ породы гигантовъ, но это обстоятельство измѣняло мой образъ предположеній и я рѣшилъ расросить о нихъ у Сабита. Тамъ же мнѣ попадались христіанки въ замѣчательныхъ одеждахъ, такъ напримѣръ у однихъ лежала на головѣ соломенная плетушка, которая отлично прикрывала ихъ бѣлыя лица отъ лучей солнца, но на другихъ было нѣчто удивительное, имѣющее подобіе нашего казана, съ прорѣзомъ внизу, въ который вкладывались задняя половина головы, а съ передней части все полукружіе убрано было множествомъ полевыхъ или огородныхъ цвѣтовъ и вдобавокъ какъ у тѣхъ, такъ и у другихъ руки были покрашены черною, оранжевою, зеленою и другими красками⁵⁵. Но всего страннѣе мнѣ казалось то, что всѣ эти женщины носили отъ таліи до ногъ цѣлый рядъ обручей, обтянутыхъ или подшитыхъ къ разноцвѣтнымъ ситцамъ и матеріямъ⁵⁶. Для какой цѣли онѣ дѣлали это? чтобы не потѣть во время ходьбы или, чтобы скрывать пожитки и покупки? я также не догадался.

На базарной площади поразилъ меня видъ начальника торговли. Это былъ молодой человѣкъ съ саблею чрезъ плечо съ золотыми позументами на воротникѣ, обшлагахъ и на одномъ рукавѣ. Онъ расхаживалъ какъ пѣтухъ мѣрными шагами и внимательно прислушивался къ шуму и спорамъ народа. Тамъ, гдѣ крики усиливались, онъ безцеремонно подносилъ нарушителямъ покоя кулакъ къ зубамъ или давалъ такой подзатыльникъ, что виновный летѣлъ мордою въ грязь. Власть его должно быть была неограничена, потому что онъ угостилъ кулакомъ даже одного изъ почтеннѣйшихъ кадіевъ нашихъ, не смотря на то, что онъ носилъ громадную чалму и красную шаль, — знаки его священной власти, — за то только, что онъ осмѣлился остановить лошадь свою на площади и принимать отъ нѣкоторыхъ правовѣрныхъ поздравленія съ благополучнымъ пріѣздомъ. Пока я любовался этимъ султаномъ базарной площади, за мною внезапно послышались потрясавшіе душу стройные звуки необыкновенно громкихъ голосовъ. Я оглянулся и увидѣлъ, что масса народа побѣжала по направленію къ кофейнѣ, гдѣ мы остановились. Понятно, что и я рванулся за ними. Вдругъ вижу двухъ всадниковъ на великолѣпныхъ, отлично откормленныхъ вороныхъ лошадяхъ, въ синихъ одеждахъ съ бѣлыми кудрявыми фесками⁵⁷ на плечахъ, съ золотыми шапками и гребнями изъ лошадиныхъ хвостовъ. Усы у нихъ торчали какъ длинная палка, данная въ ротъ, а сами они держались подобно индюкамъ, видѣвшимъ около себя стадо индюшекъ. Что это за люди и изъ какихъ странъ они прибыли, я не могъ догадаться. За ними слѣдовало много людей, державшихъ въ рукахъ красныя суконныя знамена съ рисунками, обшитыми золотою бахрамою, дальше шло десятка два пѣвчихъ, которые пѣли довольно пріятно, а вслѣдъ за ними нѣсколько изъ тѣхъ людей, которыхъ я принималъ за особую породу гигантскихъ женщинъ съ бородами. Всѣ они были одѣты въ странные бархатные наряды, обшитые также широкими позументами. У нѣкоторыхъ изъ нихъ надѣты были шапки въ подобіи нашихъ ступокъ. За ними ѣхала черная, длинная арба, запряженная четверкою лошадей, одѣтыхъ въ черные попоны, которыхъ держали подъ уздцы люди въ громадныхъ такого же цвѣта плащахъ и шапкахъ съ полями. Всѣ они держали въ рукахъ по большой свѣчи. На дрогахъ этихъ стоялъ большой золотой сундукъ, который оберегали четыре человѣка, а позади шли музыканты, которые играли въ блестящія мѣдныя трубы.

Только тогда, когда вся эта процессія прошла мимо меня, я догадался, что это проходила русская богатая свадьба и что въ золотомъ сундукѣ везлось приданое невѣсты. Молодцы христіане — вырвалось у меня съ языка — они умѣютъ получше насъ праздновать свои свадьбы!

Я, хотя и понялъ, что Бекиръ баба встрѣтилъ нашу погребальную процессію, но не хотѣлъ прерывать его рѣчи.

Въ тотъ же день — продолжалъ разскащикъ — Сабитъ нанялъ гостинницу и три кофейни съ заѣзжими домами. Онъ долженъ былъ оставаться для наблюденій въ послѣднихъ дворахъ, а я перешелъ въ гостинницу, чтобы принимать гостей и поджидать хозяевъ. Въ гостинницѣ оказался между служителями одинъ изъ нашихъ бахчисарайскихъ татаръ, который нашедъ, что одежда моя очень устарѣла и не годится для города, повелъ меня въ одну изъ лавокъ и заставилъ истратить около 15 руб. на переобразованіе свое. Такимъ образомъ я вдругъ сдѣлался совершеннымъ мурзою съ виду и съ этого времени болѣе былъ увѣренъ, что мурзы мои будутъ повсюду брать меня съ собою знакомить съ такими предметами и людьми, которыхъ никогда не доведется видѣть сблизи бѣдному татарину.

Первымъ принятымъ мною въ гостинницу отъ имени Муратши мурзы и Али мурзы былъ почтенный хатипъ изъ Евпаторійскаго уѣзда, прибывшій въ сопровожденіи какого-то бѣднаго на видъ бея. У этихъ людей было въ Симферополѣ знакомо одно русское семейство и имъ желательно было посѣтить оное совмѣстно со мною. Я не церемонился. Почему — думаю — не взглянуть на жизнь этого народа въ городахъ? Мы вышли на большую многолюдную улицу и послѣ продолжительной ходьбы вошли въ чистенькій домикъ, изъ котораго слышались отчаянные крики.

Хатипъ и мурза отворили двери и передъ нами представилась ужасная картина: хозяинъ дома лежалъ на полу весь въ крови, жена была его качалкою куда попало, а дѣти вмѣсто того, чтобы заступиться, издѣвались надъ отцомъ. Нашъ внезапный приходъ еще болѣе остервѣнилъ женщину и она выпроводила насъ толчками въ спину.

«Такъ вотъ какъ живутъ между собою эти достопочтенные люди — мечталъ я. Возможно ли допустить, чтобы жена подняла руку на кормилица и заступника своего? фи, какая низкая и жестокая неблагодарность! какъ должно быть обливается у этого немощнаго старика кровью сердце, видя, что даже тѣ, которыхъ онъ самъ создалъ, возстали на него. О, Аллахъ всемогущій, не доведи меня грѣшнаго до такихъ адскихъ страданій! Съ этого дня я никогда не имѣлъ желанія входить въ русскій домъ. Только что мы возвратились къ себѣ и расположились пить, по требованію хатипа, чай, о которомъ я въ то время не имѣлъ ни малѣйшаго понятія, ко мнѣ вбѣжалъ Сабитъ съ письмомъ отъ Али мурзы, требующаго немедленно съѣздить въ Ичель⁵⁸ и заставить тамошнихъ муллъ и хатиповъ пріѣхать въ Симферополь на выборы муфтія. При чемъ онъ вручилъ мнѣ нѣсколько писемъ и необходимую сумму денегъ, на случай потребности расходовъ. Откладывать приказанія не приходилось въ виду короткаго срока, а потому, поручивъ гостей моихъ Аллаху, я пошелъ въ заѣзжій дворъ, осѣдлалъ моего добраго коня и направился по указанному мнѣ направленію. Къ счастію, наступавшая ночь освѣщалась полнымъ свѣтомъ луны и мнѣ не представлялось возможности сбиться съ дороги. Въ первой бузнѣ, которыя какъ вамъ извѣстно часто встрѣчаются на большихъ дорогахъ и воздвигаются не столько съ цѣлью барышей, сколько изъ желанія предоставить проѣзжимъ возможность отогрѣться или укрыться отъ дождя, я остановился и принялся пить бузу вмѣсто завтрака. Напитокъ оказался превосходнымъ, а торговецъ очень разумнымъ и многознающимъ человѣкомъ.

— Очень радъ принимать у себя человѣка, который поспѣшествуетъ нашей святой религіи. Да даруетъ пророкъ вамъ всѣмъ звѣзду счастія — говорилъ мнѣ бузникъ — заботтесь, дѣти мои, и впредь о религіи отцовъ, потому что всѣ блага житейскія не стоятъ и гнилой тыквы въ сравненіи съ тѣмъ, что суждено правовѣрнымъ исполнителямъ ислама въ будущей жизни. Всякій, кто взглянетъ теперь на меня, подумаетъ, что я какой нибудь ничтожный торгашъ, бьющійся изъ за того, чтобы заработать копѣйку. Но я, благодаря Бога, имѣю хорошее хозяйство и нѣсколькихъ взрослыхъ сыновей, которые зарабатываютъ съ избыткомъ необходимое для жизни. Спеціальность моя напоить жаждующаго. Для достиженія этого я въ прошлые годы жизни открылъ въ различныхъ мѣстностяхъ Крыма 22 фонтана, которые своеручно сдѣлалъ удобными какъ для питья людей, такъ равно и животныхъ и кромѣ того самъ и при поддержкѣ богатыхъ людей, выкопалъ въ безводныхъ степяхъ 7 колодцовъ. Нынѣ же, когда силы измѣнили мнѣ и я начинаю чувствовать запахъ приближенія моего къ могилѣ, я разсудилъ воздвигнуть эту бузьню, чтобы утоляя жажду людей, давать имъ возможность найти у меня мѣсто для отдыха или прикрытія отъ непогодъ. Въ степяхъ добрые люди для этихъ надобностей устраиваютъ нарочно оды или даровыя гостинницы, потому что у нихъ много своихъ овецъ, хлѣба и сѣна, но мы всего этого имѣемъ очень мало и слѣдовательно не въ состояніи подражать имъ. Старшій братъ мой также служитъ религіи тѣмъ, что онъ собираетъ деньги и, разъѣзжая по деревнямъ, воздвигаетъ или исправляетъ пришедшія въ ветхость мечети, а младшій посвятилъ себя исправленію или прокладыванію въ трудныхъ гористыхъ мѣстахъ тропинокъ, чтобы облегчать бѣдныхъ животныхъ, идущихъ съ тяжолою ношею.

— О, да вы всѣ должно быть пользуетесь райскимъ спокойствіемъ души! вскрикнулъ я.

— Къ сожалѣнію, сынъ мой, я не могу этимъ похвастать, потому что не совсѣмъ почтительно обращался въ молодые годы съ родителями моими и представь чѣмъ больше я успѣваю въ добрыхъ дѣлахъ, тѣмъ сильнѣе слышу укоры души. Точно она мнѣ говоритъ: «ай, ай ты, который оказываешь столько милостей другимъ, ты заставилъ умереть твоихъ отцовъ съ горькими воспоминаніями и обидами». Вѣришь ли другъ мой, когда эти ужасныя слова отзываются въ моихъ ушахъ, я положительно сокрушаюсь духомъ и прихожу къ убѣжденію, что милліоны добрыхъ дѣлъ моихъ не спасутъ меня отъ этихъ справедливыхъ укоровъ и никакія наказанія не облегчатъ моей тяжолой жизни. Вотъ что значитъ одинъ тяжелый грѣхъ! Онъ на вѣсахъ даже нашего разума перетягиваетъ сотни добрыхъ дѣлъ. Сколько же надо сдѣлать благодѣяній, чтобы пересилить тяжесть его на вѣсахъ суда Божія?

Благодушный бузникъ глубоко вздохнулъ и замѣтивъ, что кувшинъ мой опорожнился, поспѣшилъ налить мнѣ новый. Побесѣдовавъ съ нимъ еще около часа и распросивъ въ какія деревни мнѣ слѣдуетъ заѣзжать въ Ичельской сторонѣ, я заплатилъ ему съ избыткомъ за бузу въ пользу тѣхъ, которые обратятся къ нему безъ денегъ и уѣхалъ, напутствуемый самыми искренними пожеланіями счастливаго пути.

Съ разсвѣтомъ я пріѣхалъ въ деревню Алушта и прямо отправился къ мѣстному хатипу. Съ первыхъ же словъ его я понялъ, что онъ и всѣ бывшіе у него мусульмане далеко не похожи на насъ. Они показались мнѣ гордыми и надменными. Выслушавъ мое заявленіе, имамъ отвѣтилъ на отрѣзъ, что онъ не поѣдетъ въ Симферополь и что для него все равно кто-бы не былъ избранъ муфтіемъ. Я заговорилъ было о желаніи мурзъ и беевъ, но онъ отвѣчалъ, что ему некогда слушать моихъ рѣчей въ настоящее утреннее время, такъ какъ вся семья его собралась уже идти въ садъ сбивать орѣхи. Вѣришь ли, Сеитъ-ага, онъ не предложилъ даже чашки кофе. Спасибо, что здѣсь оказалась кофейня и я имѣлъ возможность подкормить себя и лошадь мою. Ну не даромъ же у насъ называютъ ихъ татами и полу-мусульманами, не имѣвшими ничего общаго съ предками нашими. Въ кофейнѣ этой я написалъ отъ имени мурзъ моихъ приглашеніе къ хатипамъ сосѣднихъ деревень, куда мнѣ не по дорогѣ было ѣхать и съ нарочнымъ послалъ его. Но такъ какъ мнѣ нельзя было ожидать возвращенія посланнаго, то я выѣхалъ безъ отвѣта. Путь мой лежалъ на Ялту и Байдаръ-авасы.

Въ нѣсколькихъ верстахъ отъ Біюкъ-Ламбата ко мнѣ присоединился сѣдой человѣкъ, оказавшійся имамомъ этой деревни. Такая счастливая встрѣча оживила мой опечаленный духъ и я горячо началъ убѣждать его ѣхать на выборы муфтія.

— Что ты говоришь, мой сынъ, куда мнѣ старику ѣхать въ такую даль и притомъ развѣ мой голосъ можетъ имѣть значеніе въ средѣ мурзъ и беевъ? Я человѣкъ ничтожный, обязанный снискивать свое пропитаніе личными трудами.

— Какъ личными трудами? Неужели ты не получаешь отъ прихожанъ установленный закономъ питыръ и другаго рода вознагражденія за исполненіе обязанностей своихъ?

— Въ нашихъ странахъ сынъ мой не то, что въ другихъ мѣстностяхъ Крыма. Здѣсь питыръ даютъ только самые бѣдные, боящіеся Бога, а кто побогаче, тотъ старается обойти этотъ законъ подъ различными другими видами благотворительности, такъ что муллѣ не приходится выпускать жала просьбы, а если онъ по неосторожности высунетъ его, то всѣ скалы не защитятъ его отъ ядовитыхъ стрѣлъ поношенія. Впрочемъ не я одинъ несу такую ношу, а всѣ духовники Ичеля. Народъ говоритъ, что наша обязанность служить во имя Бога и ждать не отъ него, а отъ пророка вознагражденія. Что жъ дѣлать, надо довольствоваться и этимъ.

— Послушай, мулла, а если я тебѣ заплачу впередъ подорожную плату въ оба конца и буду кормить пилафомъ во все время, — поѣдишь ли ты на выборы? сказалъ я.

— Это дѣло другое. Бѣдный человѣкъ не тратитъ времени напрасно.

— Ну сколько тебѣ дать денегъ?

— Самое меньшее 20 рублей.

— И ты сегодня же поѣдишь?

— Не сегодня, а завтра съ разсвѣтомъ.

Мы остановились, слезли съ лошадей, ударили по рукамъ и я выдалъ ему деньги при запискѣ въ какую кофейню ѣхать.

Съ этого времени я понялъ, что на духовенство этой части Крыма надо дѣйствовать не словами, а деньгами. Какъ жаль, что не догадался я предложить ихъ Алуштинскому хатипу.

Ламбатскій мулла, получивъ отъ меня деньги, совершенно измѣнился въ обращеніи со мною и требовалъ, чтобы я заѣхалъ къ нему на завтракъ.

Деревня его ужасно поразила меня своимъ устройствомъ. Во первыхъ она висѣла надъ злющимъ моремъ, которое ревѣло, какъ грозный левъ, и наконецъ всѣ хаты ихъ были съ гладкими кровлями, похожіе на земляные ящики съ отверстіями впереди. Воображаю какъ въ нихъ непріятно жить, когда небо начинаетъ потѣть?

У муллы я пробылъ два часа и вполнѣ остался бы довольнымъ его завтракомъ, еслибъ онъ не заставилъ меня скушать цѣлый стручковый соленный перецъ, который чуть не жжегъ моихъ кипсекъ. Странно, какъ этотъ народъ можетъ кушать такія воспламеняющія средства? Въ этой деревнѣ я также впервое замѣтилъ, что молодыя женщины и дѣвушки мало заботятся о томъ, чтобы скрывать свои прекрасныя розовыя лица отъ людей неизвѣстныхъ. Надо полагать, что онѣ всѣхъ чужихъ считаютъ гораздо ниже своихъ животныхъ.

Въ слѣдующей затѣмъ деревнѣ мнѣ также не трудно было за 25 рублей заставить имама ѣхать на выборы. Къ вечеру я прибылъ въ деревню Никита и конечно направился прямо къ имаму, оказавшемуся очень гордымъ человѣкомъ.

Впрочемъ мнѣ скоро стало извѣстнымъ, что гордость эта была притворная и проявляется только въ отношеніи къ намъ, степнымъ татарамъ, которыхъ они какъ-то безсознательно не любятъ и боятся входить съ ними въ дружественныя сношенія. Никитскій мулла на проѣздъ въ Симферополь потребовалъ 30 руб. и не уступилъ ни копѣйки.

Когда я вручилъ ему эти деньги отъ имени Муратши и Али мурзъ, онъ объявилъ, что хорошо знаетъ по слухамъ моихъ хозяевъ и не замедлитъ исполнить ихъ желанія.

За ужиномъ, подкрашеннымъ солеными жареными перепелками и всенепременнымъ стручковымъ перцомъ, къ которому я на этотъ разъ не прикасался, — намъ прислуживала сама жена муллы, не обращая никакого вниманія на меня, и безпрестанно входили въ комнату двѣ молодыя дочери хозяевъ, громко переговариваясь и толкаясь между собою съ цѣлью обратить мое вниманіе. При такой свободѣ женщинъ мнѣ ничего болѣе не оставалось, какъ не подымать на нихъ глазъ. Но по-видимому онѣ и этимъ не остались довольными, потому что начали дѣлать надо мною насмѣшки и полугромко заявили, что надо подстричь мой перчемъ или клокъ волосъ, нарочно выпущенный изъ под шапки.

Послѣ уборки стола мы перешли съ хозяиномъ дома къ ярко горящему очагу и онъ началъ съ какимъ-то восторгомъ говорить о своей дикой, горной странѣ, изобилующей рыбою и всевозможными фруктами.

— Здѣсь такъ пріятно жить — продолжалъ онъ — что самые богатые и знатные русскіе бояре выстраиваютъ себѣ вѣчные дома въ предположеніи вѣроятно, что рай будетъ здѣсь и что душамъ ихъ здѣсь назначено будетъ вѣчное бытье. Они ничего не жалѣютъ для разведенія такихъ деревъ, которыя производятъ нѣжнѣйшіе ароматическіе цвѣты въ тѣхъ видахъ, что души питаются ихъ запахами. Завтра ты самъ убѣдишься въ словахъ моихъ, потому то на всякомъ почти поворотѣ будешь встрѣчать великолѣпные дворцы и прелестные сады.

Какъ бы въ подвержденіе сказаннаго, хозяинъ два раза рыгнулъ. Пожелавъ ему милости Аллаха на свареніе желудка, я поинтересовался узнать, чемъ же занимаются въ этой странѣ русскіе бояре? Неужели они день и ночь молятся, чтобы умереть здѣсь?

— Совсѣмъ не то: развѣ ты не знаешь пословицы, что пришедшіе къ намъ хуже насъ. Они день и ночь ѣздятъ верхомъ, балуютъ деньгами нашу молодежь и постепенно закупаютъ нашу наслѣдственную землю. Ужъ сколько разъ я совѣтывалъ нашимъ байгушамъ удаляться отъ камня соблазна, но видно они не могутъ избѣгнуть напѣва сладкозвучныхъ дроздовъ о полновѣсныхъ червонцахъ. Одинъ я пока не сталкиваюсь съ осломъ неосторожности.

Выкуривши вторую трубку, мулла указалъ мнѣ на приготовленную постель и, пожелавъ счастливой ночи, вышелъ на свою половину. Понятно, что я утомленный верховою ѣздою со вчерашняго дня, соснулъ богатырскимъ сномъ.

Проснувшись на зарѣ, я прежде всего почувствовалъ какое-то прохладное состояніе на макушкѣ головы. Что за странность? кладу руку увы и ахъ, исчезъ мой славный перчемъ, которымъ я такъ восхищался! О коварныя дѣвушки, о, безбожныя татки! закричалъ я — это дѣло вашихъ рукъ. Да знаете ли вы, что я нынѣ на многіе мѣсяцы не посмѣю снять съ головы моей шапки и буду уподобляться безхвостой чучкѣ? Повѣрите ли, что сердце мое до того сожмалось, что я заплакалъ, какъ маленькое дитя, наказанное невинно. Но что дѣлать, совершившагося нельзя было возвратить и я началъ одѣваться. Вдругъ вижу, что изъ кармана моего элека⁵⁹ выпали скомканные волосы. Подымаю и узнаю мой несчастный перчемъ, точно скошенная трава безпощадною косою грубаго работника. Да отсохнутъ ваши руки! невольно вырвалось у меня — да будетъ адъ вашимъ назначеніемъ и горе мое да привьется къ вашимъ злобнымъ душамъ! Озлобленный до крайнихъ предѣловъ я вышелъ на дворъ, осѣдлалъ коня и не попрощавшись даже съ отсутствующимъ хозяиномъ, выѣхалъ со двора.

— А не забылъ ты взять своего Перчема? крикнули за мною хозяйскія дочери съ громкимъ смѣхомъ.

Хотѣлось было мнѣ отвѣтить имъ словомъ мерзости, но я боялся заставить стороннихъ людей подумать, что обладаю мозгомъ прозрачности.

Въ окрестныхъ деревняхъ Ялты меня приняло духовенство съ большими почестями, хотя и не согласились ѣхать въ Симферополь дешевле 40 рублей. Здѣсь я встрѣтилъ на должности хатипа одного изъ знакомыхъ моихъ изъ Бахчисарая, который много лѣтъ учился въ Стамбулѣ и надѣялся попасть прямо въ кадіи. Нынѣ онъ ласкается надеждою быть кадыскеромъ и въ свою очередь завербовалъ многихъ изъ друзей своихъ. Это мнѣ говорили стороною, на что я отвѣчалъ улыбкою.

Пріятель мой сознался, что пріобрѣлъ хорошее состояніе отъ богатыхъ купцовъ, въ средѣ которыхъ живетъ и отъ вакуфныхъ или завѣщанныхъ въ пользу мечети денегъ, которыми онъ торгуетъ и отдаетъ на проценты. Домъ его оказался переполненнымъ земными благами, въ числѣ которыхъ, кромѣ молодой румяной жены, находилась, роскошная какъ тыква дѣвушка, принятая имъ въ качествѣ сироты и по нѣкоторымъ причинамъ помолвлена уже за работника.

Отъ Ялты до Байдаръ я ничего не встрѣтилъ особенно замѣчательнаго, за исключеніемъ чертовскихъ скалъ, страшнаго моря и громадныхъ боярскихъ зданій съ садами, предназначенными ими для будущей обители своимъ душамъ. Нашли же гдѣ строить свои чертоги — думалъ я, озираясь не безъ страха по сторонамъ, — того и гляди, что взбѣшенное море зальетъ ихъ или одна изъ горъ рухнется и превратитъ все въ лепешку ничтожности.

Въ Байдарахъ я съ особеннымъ удовольствіемъ помолился въ мечети за то, что милостивый пророкъ вывелъ меня съ Ичеля здравымъ и невредимымъ. По выходѣ изъ дома молитвы, я узналъ отъ мѣстнаго хатипа, что онъ готовъ ѣхать сегодня на выборы муфтія и поджидаетъ попутчиковъ. Когда же я назвался вербовщикомъ со стороны Муратши и Али мурзъ, имамъ до того обрадовался, что пригласилъ меня къ себѣ, обѣщая накормить самымъ лучшимъ образомъ. И дѣйствительно я наѣлся у него такъ, что отрыжка продолжалась у меня по крайней мѣрѣ два часа.

Встрѣтившись у него со многими почетными лицами, я легко могъ составить себѣ убѣжденіе, что байдарскіе татаре на много выше стоятъ ичельскихъ, что для нихъ религія поважнѣе денегъ и что они болѣе склонны къ единовѣрцамъ своимъ. Съ этимъ истинно правовѣрнымъ хатипомъ мы благополучно проѣхали чрезъ многія обширныя деревни, расположенныя у основанія горъ и, повсюду вербуя представителей духовной власти, прибыли въ Симферополь наканунѣ выборовъ.

Муратша и Али мурза такъ были восторжены моими успѣхами, что нѣсколько разъ постукали по спинѣ и назвали джигитомъ въ полномъ смыслѣ слова.

Теперь на обязанности моей было заботиться не только о господахъ своихъ, нo и о всѣхъ остановившихся въ гостинницѣ съ нами. Должность эта была труднѣе, потому что приходилось одному приносить водки, другому пива и исполнять сотни другаго рода прихотей. Нечего дѣлать, надо было терпѣть до завтрашняго дня.

На слѣдующій день въ условленный вѣроятно за ранѣе часъ къ гостинницѣ нашей подъѣхало много дрожекъ и всѣ гости наши куда-то поѣхали.

Али мурза, нарядившись въ русскій сюртукъ съ золотымъ воротникомъ также влѣзъ на дрожки и, приказавъ мнѣ сѣсть около кучера, что-то сказалъ послѣднему по русски.

Проѣхавъ нѣсколько улицъ, мы остановились около большаго бѣлаго дома, положительно обстановленнаго чалмами, сарыкими и сюртуками съ золотыми пуговицами и воротниками.

Взглянувъ на эту массу духовныхъ, у меня забилось сердце.

Одновременно съ нами въ большомъ интавѣ⁶⁰ подъѣхалъ къ крылечку и Адиль-бей. Онъ одинъ былъ въ такомъ же нарядѣ, какъ и многіе другіе мурзы, но съ того разницею, что на груди у него висѣли серебряные рубли и какіе-то крестообразные разноцвѣтные камни. Этотъ почтеннѣйшій бей прямо вошелъ въ домъ и приказалъ мнѣ пригласить слѣдовать за нимъ всему народу. Исполнивъ его приказаніе, я также просунулся въ большую комнату, гдѣ стоялъ въ отдаленіи длинный столъ, покрытый краснымъ сукномъ, обшитымъ золотою бахромою. На столѣ этомъ стоялъ другой треугольный столикъ изъ чистаго золота съ золотою, сидящею на немъ птицею, которая показалась мнѣ спящею. «Это должно быть соколъ — подумалъ я — на чью онъ голову сядетъ того и изберутъ муфтіемъ. Ну, что если онъ вздумаетъ сѣсть на мою голову, лишенную перчема?» При этой мысли у меня пробѣжалъ морозъ по кожѣ и усилился вдвое, когда я замѣтилъ, что всѣ мурзы обнажили свои головы. Пока я обдумывалъ, на что рѣшиться мнѣ, глаза мои направились на стѣну и вдругъ я увидѣлъ огромнаго роста прекраснаго, но грознаго человѣка, пригвожденнымъ къ стѣнѣ. Чѣмъ больше я всматривался въ него, тѣмъ сильнѣе онъ вперялъ въ меня свои величественные глаза. Тутъ у меня сдѣлалось маленькое помраченіе ума и я чувствовалъ, что не сдобровать мнѣ, если прикажутъ снять шапку. О, проклятыя татки! вскрикнулъ я, схватившись за голову и бѣгомъ убѣжалъ въ гостинницу.

Къ счастію пророкъ послалъ мнѣ глубокій сонъ, который спасъ меня отъ потери разсудка. Освѣжившись холодною водою, я вышелъ на улицу какъ разъ въ тотъ моментъ, когда десятки экипажей съ грохотомъ подъѣхали къ гостинницѣ.

— Ну, Бекиръ, радуйся — сказалъ мнѣ Муратша мурза — наши труды не пропали напрасно: мы восторжествовали надъ противниками.

Я такъ обрадовался, что поцѣловалъ ему руку.

Въ ту же минуту этотъ добрый мурза выдалъ прикащику значительную сумму денегъ съ приказаніемъ ничего не жалѣть для удовлетворенія желаній каждаго изъ гостей и чтобы кофе и музыка не переставали забавлять друзей.

Пообѣдавъ на скоро, мурзы поѣхали съ поздравленіемъ къ избранному муфтію и пробыли у него до вечера. Нѣкоторые изъ нихъ въ томъ числѣ и Муратша мурза возвратились полупьяными и порѣшили ѣхать на какое-то зрѣлище.

— И ты съ нами поѣдешь — сказалъ мнѣ мурза, схвативъ за шиворотъ и толкнувъ въ фаэтонъ.

Нѣсколько минутъ спустя мы приблизились къ дому, около котораго стояло два видѣнныхъ мною раньше человѣка съ бѣлыми фесками на плечахъ и лошадиными хвостами на головахъ. «Видно на свадьбу мы пріѣхали, подумалъ я, спускаясь по лѣстницѣ за мурзами. Здѣсь при входѣ каждому изъ насъ роздалъ Муратша мурза какіе-то красныя твердыя бумажки и приказалъ слѣдовать за собою. Вошедъ въ громаднѣйшую комнату, установленную стульями, каждый изъ насъ сѣлъ на указанное ему мѣсто и от нечего дѣлать начали смотрѣть на искусственно сдѣланный впереди насъ садъ съ постройками и горами. Вдругъ загремѣла музыка и въ комнату ввалила такая толпа народа, что всѣ положительно стулья были заняты. Я оглянулся и невольно задумался надъ вопросомъ: гдѣ же будутъ танцовать джигиты? Чрезъ минуту музыка остановилась и раздался надъ головами нашими звонокъ, заставившій всѣхъ смолкнуть. Затѣмъ вижу тотъ садъ, который стоялъ предъ глазами моими началъ подыматься и исчезъ въ потолкѣ, а за нимъ открылась безконечной длины комната, поддерживаемая столбами. «Ну это туманъ пустили намъ въ глаза» — подумалъ я. Пока я старался отдѣлаться отъ этого тумана, музыка снова заиграла и вдругъ изъ за каменныхъ столбовъ выскочило болѣе десятка дѣвушекъ въ одинаковыхъ цвѣтныхъ коротенькихъ нарядахъ, такъ что всѣ лучшія части ихъ тѣла обнаружились предъ публикою. Но странно, когда онѣ закружились и начали выдѣлывать необыкновенныя вещи на воздухѣ, оказалось, что онѣ не принадлежали ни къ какой породѣ людей.

Тутъ ужъ я признаться не зналъ, что и подумать. Неужели это мелеки⁶¹ небесные спустились на землю отпраздновать съ нами выборъ муфтія? Изумленные зрители застучали, какъ дѣти въ ладоши, отъ удовольствія.

Танцы эти превращались и возобновлялись кажется три раза и при каждомъ разѣ появлялись мущины и дѣвушки въ другихъ нарядахъ. Въ заключеніе всѣ встали и начали расходиться. Мы также послѣдовали за всѣми и уѣхали домой. Пиръ показался мнѣ достойнымъ вниманія, но отчего насъ не накормили? подумалъ я и порѣшилъ, что вѣроятно на томъ основаніи, что мелеки небесные, какъ не употребляющіе пищи земной, не имѣютъ объ этомъ понятія.

На слѣдующій день въ гостинницѣ нашей гремѣла тоже музыка, которую мы слушали вчера. Мурзы пировали на славу. Хатырша мурза по обыкновенію игралъ въ карты съ какими-то боярами въ отдѣльной комнатѣ и поминутно прикладывался къ шипучему напитку. На этотъ разъ онъ также проигралъ всѣ имѣвшіяся у него деньги, но не желая прекращать игры и просить у друзей, потребовалъ къ себѣ какого-то еврея и приказалъ занять ему 2 т. руб. на недѣлю. Еврей согласился, но съ тѣмъ, что онъ дастъ ему бумагу на четыре тысячи и за всякій просроченный день по 500 руб.

— Проклятый жидъ — отвѣтилъ ему мурза, но подписавъ бумагу, взялъ деньги и снова началъ играть.

Послѣ ранняго обѣда мурзы свезли меня въ какой-то длинный полотняный балаганъ, гдѣ показали мнѣ всѣхъ существующихъ животныхъ. Всего больше мнѣ понравился филь (слонъ) и левъ. Чего бы я не далъ, чтобы заставить ихъ поиграться вмѣстѣ? Затѣмъ мы отправились въ другой дворъ, гдѣ на высочайшихъ бревнахъ натянуты были канаты для драмбазовъ (акробатовъ). Зрѣлище это восхитило меня отъ пятокъ до ушей, но въ то время, когда душа моя такъ сказать трепетала отъ восторга, я вдругъ послышалъ топотъ лошади и отчаянный крикъ женщины. Оглядываюсь и вижу, сильный конь мчитъ во всю мочь молодую женщину въ нашемъ національномъ фесикѣ, стоящую на одной ногѣ. Убѣжденный, что ее несетъ злая лошадь и непременно убьетъ, я быстро перескочилъ чрезъ помостъ и рванулся къ разъяренному животному, чтобы остановить его. Что было потомъ со мною — я не знаю. Только впослѣдствіи, когда я очнулся, Али мурза передалъ мнѣ, что я былъ отброшенъ лошадью съ такою силою, что лишился памяти и получилъ переломъ руки. Затѣмъ онъ началъ насмѣхаться надъ моею совершенно неприличною выходкою остановить въ присутствіи массы зрителей коня, на которомъ джамбазка приготовилась показывать свою ловкость.

Тутъ только я понялъ свою горькую ошибку, но не осмѣлился спросить у добраго хозяина долго, какъ долго насмѣхались зрители надъ головою моею, лишенною перчема.

Послѣ этого несчастнаго событія я отказался навсегда отъ поѣздокъ въ Симферополь и прожилъ до самой смерти Али мурзы въ его домѣ. Да будетъ милостивъ къ нему Аллахъ на судѣ своемъ! Онъ завѣщалъ мнѣ много добра, но всего безцѣнѣе то, что научилъ меня врачевать людей отъ всѣхъ болѣзней.

Вотъ первая часть моей жизни. Съ той поры я не выѣзжалъ болѣе изъ Бахчисарая, гдѣ родился и вѣроятно не выѣду никогда.

Бекиръ-баба отбросился къ подушкѣ и съ улыбкою спросилъ меня доволенъ ли я его подробнымъ разсказомъ.

Я поблагодарилъ его и обѣщалъ прислать на память о себѣ нѣсколько фунтовъ эменскаго кофе.

Предъ выѣздомъ моимъ изъ Бахчисарая, когда у меня были упакованы всѣ вещи, я захотѣлъ еще разъ повидѣться съ Бекиръ-бабою и пошелъ къ нему въ сопровожденіи мальчика, даннаго мнѣ Сеитъ агою. Почтеннаго человѣка не оказалось дома, но мнѣ указали на сосѣднюю скалу, куда онъ частенько предъ заходомъ солнца направлялся, чтобы смотрѣть вѣроятно на любимый городъ и оживлять въ памяти своей дѣла минувшихъ дней.

Старикъ встрѣтилъ меня съ удовольствіемъ и по привычкѣ говорить и на этотъ разъ не оставался молчаливымъ до того времени, пока не настало время совершать молитвы на сонъ грядущій. Много и долго онъ говорилъ, указывая мнѣ дряхлою рукою на различныя части города, ознаменовавшіяся памятными ему событіями, и въ заключеніе, прижавъ меня къ груди своей, пожелалъ, чтобы передо мною цвѣли розы веселья и чтобы я не забывалъ услаждать его послѣдніе дни жизни араматомъ южно-бережнаго табаку.

Съ Сеитъ агою еще грустнѣе мнѣ было разставаться. Этотъ человѣкъ многимъ былъ обязанъ моему отцу и былъ въ восторгѣ, что могъ пріютить и оказать сыну радушное гостепріимство, соединенное съ изустнымъ теварикомъ (исторіею) жизни отживающаго свой вѣкъ Бекиръ-бабы. Отъѣзжая, я конечно не думалъ, что эта будетъ послѣдняя моя встрѣча съ этими добрыми людьми, однако годъ спустя я снова пріѣхалъ въ Бахчисарай; но, увы, ужь не оказалось въ живыхъ тѣхъ почтенныхъ стариковъ, которые бесѣдовали со мною далеко за полночь. Стою одинокимъ я на возвышенности знакомыхъ скалъ и жадно смотрю на пеструю массу домиковъ, небрежно раскинутыхъ въ глубокой, уютной долинѣ. Луна, какъ и тогда, плыветъ по безоблачному небу, чуть чуть озаряя кровли надменной чтительницы Ислама. Тишина, въ полномъ смыслѣ слова, царствуетъ въ этомъ гнѣздѣ фатализма, лѣни и страсти. Любуясь волшебною картиною такой ночи, я случайно взглянулъ на древнее татарское кладбище, застроенное вѣками. Господи, сколько тысячь буйныхъ головъ на немъ похоронено! Сколько слезъ пролито и сколько высказано благословеній и проклятій!.. Это могилы отчаянныхъ враговъ христіанства, такъ долго приводившихъ Россію въ трепетъ и тѣхъ алчныхъ мурзъ и беевъ, которые въ чаду разгула рѣшали новые набѣги на насъ. Теперь они безмолвно почіютъ, и забытыя могилы ихъ заросли колючками. Съ кладбища я обратилъ глаза на чернѣющуюся башню во дворѣ ханъ-сарая и какъ-то невольно вспомнилъ послѣдній разсказъ Бекиръ-бабы.

— Видите ли эту, теперь сгорбившуюся, подобно мнѣ, деревянную башню, говорилъ онъ, указывая на дворъ ханъ-сарая, это было единственное мѣсто утѣшенія многихъ несчастныхъ одалычокъ гиреевъ, похищаемыхъ насильно отъ родительскаго сердца. Или взгляните вотъ на ту равнину, которая такъ красиво стелется при въѣздѣ въ городъ: тамъ стоялъ мрачный дарагачь (висѣлица). Онъ содрагалъ умы народа, ему пѣли пѣсни, о немъ разсказывали цѣлыя исторіи, представляя его въ образѣ семиглаваго чудовища, и исторіи эти перешли въ потомство въ видѣ сказокъ; но я нахожу въ нихъ довольно истины, потому что знаю много кровавыхъ событій.

Бекиръ вздохнулъ и минуту спустя продолжалъ:

— Дядя мой, будучи 22 лѣтнимъ юношею, служилъ при ханской мечети, въ качествѣ призывающаго народъ къ богослуженію. На эту должность онъ попалъ только потому, что имѣлъ чрезвычайно громкій голосъ. Однажды, по обыкновенію, онъ взобрался на минаретъ, но, такъ какъ было еще рано для благовѣста, юноша впился глазами на ханскій гаремъ и задумался, можетъ быть, о счастіи гирея. Въ то время въ городѣ поговаривали о предстоящей рѣшительной войнѣ съ Московою. Старѣйшины держали совѣты, мурзы пировали, матери плакали, а колдуны и колдуньи расточали зловѣщія предсказанія, стараясь озлобить народъ.

Погруженный въ сладкія мечты, дядя мой какъ-то случайно поднялъ глаза и замѣтилъ, что кто-то машетъ ему бѣлымъ покрываломъ изъ башни гарема. Вслѣдъ затѣмъ выглянула женская фигура и замахала руками. Холодный потъ пробѣжалъ по его юному тѣлу. «Она призываетъ меня на помощь, подумалъ онъ, но что я могу сдѣлать для нея?» Впрочемъ юноша счелъ нужнымъ отвѣчать ей знаками, что постарается удовлетворить ея нужде. Неизвѣстная красавица вѣроятно поняла, потому что сейчасъ же скрылась. Между тѣмъ дядя мой, исполнивши службу свою, сошелъ съ минарета и, подстрекаемый любопытствомъ, рѣшился обойти вокругъ дворцовыхъ стѣнъ. Къ несчастію, онъ открылъ, что въ одномъ мѣстѣ представлялась возможность, безъ особенныхъ усилій, проникнуть въ садъ гарема. Онъ рѣшился добраться до той, которая просила его содѣйствія. Нѣсколько минутъ онъ стоялъ въ раздумьи, но затѣмъ, прочитавъ молитву, быстро вскарабкался на дерево, съ котораго перешелъ на стѣну, потомъ опять на дерево, а оттуда благополучно спустился въ одинъ изъ дворовъ ханъ-сарая. Вотъ первыя двери: нѣтъ сторожа, дальше пусто и безмолвно! Во дворцѣ едва блещетъ слабый огонекъ отъ восковой свѣчи!.. Смѣлый юноша направилъ шаги къ гарему и въ этотъ моментъ натолкнулся на прелестную одалычку. — «Не ты ли звала меня? спросилъ онъ; спѣши отвѣчать, иначе мы погибнемъ!» Одалычка бросилась къ рукамъ его и просила вывести ее изъ душныхъ стѣнъ гарема. Дядя мой, не теряя дорогихъ минутъ, схватилъ ее за руку и повлекъ за собою. Какъ и прежде, онъ благополучно перелѣзъ чрезъ стѣну и, никѣмъ не замѣченный, скрылся съ бѣглянкою въ отдаленныхъ переулкахъ Бахчисарая. Здѣсь только, собравшись съ духомъ, юноша, пораженный красотою одалычки, спросилъ у нея: «какую награду обѣщала ты тому, кто рисковалъ головою для спасенія твоего?» Молодая женщина, окинувъ его свирѣпымъ вглядомъ, отвѣчала: «ты вѣроятно происходишь отъ жидовъ, что требуешь вознагражденіе за спасеніе погибавшихъ». — Я ничего не требую кромѣ согласія твоего быть моею женою. Одалычка захохотала. — Неужели ты думаешь, что эта несчастная не согласится скорѣе разбить голову свою о первый камень, нежели отдаться въ недостойныя объятія! Меня любилъ ханъ и послѣ него никто недостоинъ коснуться моего тѣла, кромѣ избраннаго жениха, изъ рукъ котораго я похищена самымъ варварскимъ способомъ. Посмотри на лицо мое, бѣднякъ, и ты самъ увѣришься, что я не рождена для твоихъ объятій; посмотри на мой станъ и на мои движенія или прислушайся къ моему дыханію: оно жарче лучей солнца, — и горе тебѣ, еслибъ ты встрѣтилъ мое сочувствіе!..» Естественно, что послѣ подобнаго отвѣта дяди моему слѣдовало перемѣнить разговоръ, и онъ спросилъ, куда она намѣрена идти? — Я иду къ жениху. — Кто же этотъ счастливецъ? — Послѣ узнаешь.

Вслѣдъ затѣмъ, продолжалъ дядя мой, мы подошли къ воротамъ извѣстнаго въ то время джигита Портахалъ-Смаила. Одалычка застучала въ мѣдное кольцо, и чрезъ минуту мы вошли въ чисто убранную комнату, гдѣ лежалъ предъ очагомъ старикъ и горько плакалъ.

Кого вы ищите? спросилъ хозяинъ, увидѣвши незнакомыхъ людей, или вы, запоздалые странники, посланные мнѣ для утѣшенія самимъ Аллахомъ? — Нѣтъ, старикъ, ты ошибаешься, отвѣчала одалычка: предъ тобою стоитъ Заде, прозванная въ гаремѣ Хывирчахъ-гуль (курчавая роза). Она оставила Гирея и пришла къ жениху своему Измаилу. Потрудись же увѣдомить его объ этомъ. Старикъ приподнялся съ мѣста, попросилъ насъ присѣсть и выслушать его. Онъ началъ такъ: «я отецъ того человѣка, прекрасная женщина, котораго ты ищешь напрасно въ осиротѣвшемъ домѣ. Ты любишь моего сына, я знаю; я это слышалъ отъ друзей сына моего, но знай, что отецъ въ тысячу разъ его любилъ больше, и этотъ отецъ убилъ его невинно вмѣстѣ съ матерью. — Ты убилъ моего Измаила? крикнула одалычка и, схвативъ себя за волосы, бросилась на полъ. — Дѣва, выслушай меня, сказалъ рыдающій старикъ, и потомъ предай проклятію! Но убѣдившись, что Заде лежитъ безъ чувствъ, несчастный хозяинъ обратился къ дяди моему съ слѣдующею исповѣдью: «Давши обѣтъ предъ Богомъ ѣхать въ Мекку и пробыть тамъ въ молитвѣ 15 лѣтъ, я собрался въ дорогу. Сынъ мой Измаилъ въ то время былъ 10 лѣтній мальчикъ. Обезпечивъ его будущность всѣмъ моимъ имуществомъ, я просилъ жену беречь его отъ порочнаго общества, а самой вести такъ, какъ слѣдуетъ по закону женѣ, мужъ которой отправился въ благословенный храмъ Каабу. Такимъ образомъ, покончивъ мои дѣла, я выѣхалъ изъ дому. По прошествіи 15 лѣтъ и 2 мѣсяцевъ, я благополучно возвратился въ Евпаторію. Первымъ желаніемъ у меня было узнать у недавно прибывшихъ изъ Бахчисарая, жива ли моя жена, живъ ли мой Измаилъ? За сына я ничего не могъ узнать, но за жену всѣ отвѣчали, что она день и ночь пируетъ съ развратными людьми. Это извѣстіе до того поразило меня, что я, схвативъ винтовку, пѣшкомъ направился въ Бахчисарай. На слѣдующій день ночью и тихомолкомъ пробрался къ себѣ на дворъ и подкрался къ окну, — и что же я вижу: на колѣняхъ устарѣлой жены моей лежитъ молодой мужчина. Не сомнѣваясь болѣе въ справедливости сказаннаго мнѣ о поведеніи ея, я снимаю съ плечь ружье, прицѣливаюсь и баларма⁶² въ мгновеніе ока лишила жизни обоихъ. Поднялся крикъ и стонъ прислуги, а я, какъ разъяренный звѣрь, ворвался въ комнату, — и что же узнаю: я убилъ жену съ сыномъ невинно, напрасно!..» Старикъ страшно зарыдалъ. Я было искупился отъ грѣховъ, продолжалъ онъ, и восторгался, что съ этихъ поръ жизнь моя пройдетъ мирно и безгрѣшно, но злой духъ попуталъ меня снова. Онъ лишилъ меня послѣдняго удовольствія на землѣ, вселивъ ревность, ослѣпившую сердце и глаза. И новыя рыданія заглушили его слова.

Когда очнулась Хывырчахъ-гуль, старикъ обезсиленный страданіями, предложилъ дяди моему идти съ нимъ на покой. На другой день Заде попросила хозяина указать ей могилу жениха. Когда они собрались идти, злой шайтанъ шепнулъ и мнѣ послѣдовать за ними, говорилъ дядя, и вотъ мы втроемъ пришли къ мѣсту погребенія Измаила. Здѣсь осталась Заде съ отцемъ, а я, изъ боязни быть замѣченнымъ, скрылся за ближайшимъ памятникомъ. Прошло нѣсколько часовъ. Вдругъ позади меня послышались голоса: «сюда! сюда!..» Какъ ошеломленный ударомъ, я оглянулся и бросился бѣжать; но не успѣлъ сдѣлать и сотни шаговъ, какъ два придворныхъ стража схватили меня за шиворотъ и подвели къ Заде, около которой уже стоялъ вооруженный саблею джелятъ (палачь). Онъ налилъ какой-то жидкости въ чашечку и, поднося къ губамъ бѣглянки, сказалъ: — великій ханъ, твой и нашъ милостивый властелинъ, приказалъ мнѣ угостить тебя этимъ шербетомъ. Хывычахъ-гуль поблѣднѣла, но спокойно взяла чашу и выпила убійственный ядъ. Чрезъ нѣсколько минутъ она пошатнулась и упала на руки старика. Джелятъ, убѣдившись въ точномъ выполненіи порученія, обратился къ дяди моему съ слѣдующими ужасными словами: ну, а ты дели-башъ (безумная голова), какою смертью желаешь умереть: отъ яду, висѣлицы или отъ благородной сабли!? Испуганный юноша началъ класться, что онъ ни въ чемъ не виновенъ; но палачь ничего не хотѣлъ принимать въ оправданіе и навѣрно отрубилъ бы ему голову, еслибъ нѣсколько проходящихъ мурзъ не потребовали, чтобъ его отправили въ диванъ. Однако, къ сожалѣнію, и въ этомъ судилищѣ всѣ признали дядю моего виновнымъ и порѣшили повѣсить его публично, въ примѣръ всѣмъ тѣмъ, кто желаетъ посягать на права владыки. И вотъ несчастнаго повели на казнь. Я былъ въ то время небольшимъ мальчикомъ и, не смотря на то, что мнѣ запрещали идти за осужденнымъ, старался какъ можно ближе держаться его. Помню, сначала меня тѣснилъ народъ, но какъ только подошелъ ко мнѣ отецъ мой, я шелъ свободно. Нѣсколько минутъ не прерывалось молчаніе. Вслѣдъ затѣмъ я видѣлъ, что отецъ мой приблизился къ брату своему и, подавая ему что-то, сказалъ: ты будешь спасенъ, если трижды успѣешь смазать петлю. Послѣ этого онъ схватилъ меня за руку и вернулся домой. Чрезъ мѣсяцъ только я узналъ, что дядя мой остался въ живыхъ, а нѣсколько лѣтъ спустя, когда Крымъ перешелъ во владѣніе Россіи и когда я достигъ совершеннолѣтія, онъ лично мнѣ разсказалъ, какъ его три раза подымали на висѣлицу, но онъ, благодаря составу, врученному отцемъ моимъ, обрывался, что послужило поводомъ народу и властямъ признать его невиновнымъ въ похищеніи изъ царскаго гарема одалычки.

Вспомнивъ этотъ и многіе другіе разсказы Бекиръ-бабы о минувшемъ ханъ-сарая и города, я какъ-то невольно задумался. Но, увы, все прошло! Не шумитъ ужъ эта повелительница отважныхъ головъ, не празднуетъ побѣдъ. Гдѣ ея тріумфы, гдѣ трофеи?.. нѣтъ ничего!.. Молчитъ печальный дворецъ страшныхъ хановъ, пустъ и мраченъ гаремный дворъ. Все былое исчезло безъ слѣдовъ бытія. Гдѣ звѣзда гарема, Пикечь султанъ?⁶³ Кости ея давно истлѣли подъ грудой камня, и никто болѣе не помнитъ, что нѣкогда державная воля гирея была игрушкою въ рукахъ прекрасной польки!.. Но вотъ послышался снова давно знакомый мнѣ напѣвъ усерднаго муллы, призывающаго правовѣрныхъ на молитву, и темные переулки Бахчисарая освѣтились бумажными фонарями: это почитатели Магомета спѣшатъ въ мечеть на вторую вечернюю молитву. Часъ спустя начали по одиночкѣ гаснуть въ домикахъ свѣчи и водворилась мертвая тишина, изрѣдка прерываемая лаемъ собакъ или острымъ брянчаньемъ русскаго колокольчика.

КОНЕЦЪ.

Примечания

1. Событіе это совершилось кажется въ 60 годахъ нашего вѣка.

2. Приведенная нами раньше сказска.

3. Такъ называемые откормленные чунтуки.

4. Кислый фруктовый отваръ.

5. Все это составляетъ нѣкоторымъ образомъ обычаи татаръ.

6. Въ переводѣ: мѣсяцъ глазъ моихъ. Татарки не иначе называютъ мужей своихъ какъ мѣсяцемъ. Называть поименно, хотя и не воспрещается закономъ, но считается не уважительнымъ.

7. Мука, сначала поджаренная, а потомъ сваренная на овечьемъ салѣ. Сколько мнѣ не приходилось видѣть дѣтей, питаемыхъ этимъ жидкимъ тѣстомъ, онѣ пользовались изумительнымъ здоровьемъ.

8. Во имя Всемилостивѣйшаго Бога.

9. Къ такимъ причисляются идолопоклонники.

10. У татаръ 12 лѣтъ составляютъ періодъ, и каждый годъ имѣетъ отличительное имя животнаго.

11. Названіе перваго мѣсяца въ году.

12. Чудовища, существованіе которыхъ не отвергается татарами.

13. По убѣжденіямъ татаръ мостъ этотъ находится между раемъ и адомъ.

14. Такимъ именемъ цыгане называютъ мастику, которую съ особеннымъ удовольствіемъ жуютъ женщины въ Крыму для очистки зубовъ отъ виннаго камня и предупрежденія порчи.

15. Конокрадствомъ.

16. Татары и цыгане Крыма всѣ почта болѣзни приписываютъ къ ослабленію пуповины в жилъ. Послѣднія они натягиваютъ изъ-подъ ручныхъ мышекъ самымъ безчеловѣчнымъ дерганіемъ.

17. Родъ накидки съ рукавами.

18. Пророкъ.

19. Духовный гимнъ.

20. Вываренный фруктовый сокъ.

21. Растительная желтая краска, которою мусульманки красятъ волосы и пальцы.

22. Дудки особеннаго устройства.

23. Полубашмаки, прикрывающіе переднюю оконечность ногъ.

24. Нѣчто въ родѣ вашей ворожбы: четъ или нечетъ.

25. Камень на кладбищѣ, гдѣ допрашиваетъ и наставляетъ въ послѣдній разъ мулла.

26. Кофейныя чашечки.

27. Балконы съ навѣсами.

28. Слово непереводимое, но имѣющіе смыслъ заклятія, запрета.

29. Историческихъ повѣстей.

30. Мелочь, тряпки или ничтожное вообще имущество.

31. Шапка изъ бараньей кожи.

32. Хохолъ волосъ, оставленный на макушкѣ.

33. Постолы.

34. Похлебка.

35. Вечеръ подъ пятницу, требующій отъ мужа благоволенія къ женѣ.

36. Такъ называются лица, предпринимавшія путешествіе въ Каабу.

37. Слово это принято и въ мусульманскомъ мірѣ безъ перевода.

38. Пророка Соломона.

39. Верхняя или нижняя сторона бабки.

40. Это означаетъ, что они были выбѣлены, а у корнизовъ смазаны желтою глиною.

41. Посланника, пророка.

42. Мѣдная посуда въ формѣ нашихъ салатниковъ.

43. Въ III т. унив. описан. Крыма мы сказали, что на библейскомъ языкѣ привѣтствіе выражалось словами: шаломъ-алейхомъ и алейхемъ-шаломъ мусульмане же говорятъ: селямъ-алейкемъ и алейкемъ-селямъ.

44. Начальникъ надъ сотнею.

45. Хвала Богу!

46. Засушенный скотскій пометъ, употребляемый въ степяхъ на топливо.

47. Въ буквальномъ переводѣ: свѣтъ очамъ вашимъ!

48. Дѣвушка. Татаре часто называютъ этимъ именемъ и молодыхъ женщинъ, когда не знаютъ ихъ собственныхъ именъ.

49. Вечерняя заря.

50. По убѣжденіямъ татаръ ртуть образуетъ обширное, вѣчно бурливое море.

51. Камень этотъ по словамъ рѣзниковъ находятъ иногда въ воловьей желчи и продаютъ очень дорого караимамъ, считавшимъ его чрезвычайно цѣлебнымъ.

52. Намекая на все это, мы конечно имѣемъ въ виду только познакомить читателя съ нашими татарами и существующими у нихъ средствами.

53. Посланникъ Божій.

54. Священники и дьяконы.

55. Перчатки.

56. Кринолины.

57. Прежніе эполеты жандармовъ.

58. Южный берегъ.

59. Куртка.

60. Коляске.

61. Ангелы.

62. Двѣ пули, связанныя между собою спиральною проволокою.

63. Воспѣтая Пушкинымъ Марія Потоцкая.