1. Митридатъ Понтійскій въ Керчи

Предисловіе

8 апрѣля этого года исполнится ровно сто лѣтъ съ того знаменитаго дня, когда мудрая императрица Екатерина II приказала принять Таврическій полуостровъ подъ скиптръ Россійской державы.

Съ тѣхъ поръ наше господство въ немъ не прерывалось ни на минуту и страна эта дѣйствительно сдѣлалась лучшею жемчужиною въ Россійской коронѣ. Благодарное дворянство Таврической губерніи, взвѣсивъ заслугу этой царицы, признало священнымъ долгомъ испросить Высочайшее соизволеніе на сооруженіе ей памятника въ губернскомъ городѣ Крыма и памятникъ этотъ, безъ сомнѣнія, будетъ принадлежать къ лучшимъ произведеніямъ зодчества XIX вѣка.

Чѣмъ и какъ отзовется по этому поводу остальная Россія — мы не знаемъ, но если вспомнимъ, чего ей стоило татарское господство въ Крыму, сколько она пролила изъ за него и въ немъ дорогой крови своихъ сыновъ, то надо полагать, что память о великой государынѣ искренно будетъ почтена. Мы не сомнѣваемся также, что геніальные уроженцы Крыма Айвазовскій и Куинджи ознаменуютъ этотъ отрадный день какимъ-нибудь произведеніемъ своей блистательной кисти, что земство наше въ свою очередь принесетъ приличную памяти жертву и что всѣ обитатели Тавриды съ восторгомъ вознесутъ къ небу молитву какъ о той, которая предоставила имъ возможность пользоваться благами присоединенной страны, такъ равно и о тѣхъ государяхъ, которые ничего не щадили и не щадятъ для процвѣтанія этого роскошнаго и богатаго края.

Присоединяясь къ послѣднимъ, я скромно приношу на алтарь моего отечества 10 томовъ, написанныхъ въ теченіи многихъ лѣтъ о прекрасной Тавридѣ. Изъ нихъ первые три составляютъ сборникъ историческихъ картинъ отдаленныхъ эпохъ съ такими подробностями, которыя, для непосвященныхъ въ относительное значеніе ихъ, покажутся не выдерживающими строгой критики. Авторъ не осмѣлится возражать противъ этого, но онъ считаетъ долгомъ заявить, что, владѣя массою замѣтокъ дѣдовъ и зная съ дѣтскаго возраста туземныя нарѣчія, въ теченіи всей почти жизни въ Крыму, тщательно записывалъ всѣ полумиѳическія преданія, легенды и сказки, относящіяся къ этой странѣ сначала изъ любопытства, а потомъ съ цѣлью извлечь изъ нихъ дополненія и разъясненія историческихъ событій. Насколько этотъ трудъ пригодился ему, — предоставляется судить тѣмъ, которымъ хорошо знакомо прошлое Тавриды съ ея смутными преданіями о давно минувшихъ вѣкахъ или тѣмъ, которые въ каждой строкѣ ея краткихъ лѣтописей сознаютъ, что маленькая по пространству область эта, благодаря своему географическому положенію, прошла, такъ сказать, черезъ всѣ главныя фазы общечеловѣческой жизни отъ до-исторической культуры до современныхъ плодовъ цивилизаціи, являясь то грозною, населенною безпощадными варварами, то дружелюбною, то въ связи, то въ зависимости, то въ торговыхъ сношеніяхъ съ древнею Азіею, Греціею, Римомъ, Византіею, Кавказскими и Славянскими народами.

Въ остальныхъ же семи томахъ благосклонный читатель найдетъ все, что, по нашему мнѣнію можетъ самымъ подробнымъ образомъ ознакомить его съ страною какъ въ естественномъ, такъ и во всѣхъ другихъ отношеніяхъ.

Митридат Понтийский царь (Керченскій) Пантикапейскій (Историческая картина перваго вѣка до Р.Х.)

Въ то время, которымъ начинается нашъ разсказъ, по берегамъ Чернаго моря красовались великолѣпныя греческія эмпоріи: Ольвія, Тирасъ, Ѳеодосія, Боспоръ, Херсонесъ, Фанагорія, Танаисъ, Каркинитисъ и другія, которыя имѣли постоянное сообщеніе съ древнимъ цивилизованнымъ міромъ и содѣйствовали просвѣщенію окружавшихъ ихъ кочевыхъ племенъ, извѣстныхъ подъ разными именами. Такъ напр., по словамъ Геродота, около Ольвіи номады назывались эллинскими скифами или Калипидами, а въ сосѣдствѣ прочихъ городовъ они получили болѣе благозвучныя имена. Что многіе изъ этихъ разноплеменныхъ скифовъ интересовались греческою мудростію, это доказывается тѣмъ, что цари ихъ: Скилисъ, Аѳеасъ и другіе вели переписку съ жителями Византіи на греческомъ языкѣ, а Анахарсисъ удивлялъ даже грековъ своею мудростію.

Но нигдѣ въ такой степени не благопріятствовала грекамъ судьба въ сношеніяхъ съ скифами, какъ на берегахъ теперешняго Керченскаго пролива, гдѣ у нихъ появились такія колонія, которыя могли спорить въ богатствѣ со многими лучшими городами метрополіи. Если царь скифскій Скилисъ, увлеченный жизнію и обстановкою жителей Ольвіи, имѣлъ въ ней великолѣпный дворецъ, украшенный статуями, сфинксами и грифами изъ бѣлаго мрамора и любилъ въ немъ проводить нѣкоторое время, то не подлежитъ сомнѣнію, что и скифскіе цари Тавриды имѣли свои чертоги въ Пантикапеѣ, безспорно платившей имъ первоначально извѣстнаго рода дань, что подтверждается сказаніями Іордана и Діона Хризостома, утверждавшими, что Эллины получали право на поселенія въ Тавридѣ съ дозволенія туземцевъ.

Быть не можетъ, чтобы эти туземцы, слѣдя за возрастающимъ числомъ народонаселенія въ этихъ эмпоріяхъ, не предпринимали надлежащихъ мѣръ, чтобы не допустить ихъ до порабощенія всей страны. И вотъ они рѣшаются поставить постоянную стражу для наблюденія за ними въ несокрушимыхъ временемъ казармахъ, которыя названы криптами или пещерными городами первобытнаго человѣка, тогда какъ первобытные люди, какъ извѣстно, селились въ лѣсахъ, гдѣ имѣли возможность добывать себѣ средства къ жизни и кромѣ этого не обладали желѣзными орудіями, при помощи которыхъ высѣкались эти пещеры.

И, въ самомъ дѣлѣ, крипты эти встрѣчаются почти вездѣ около поселеній иностранныхъ выходцевъ и положительно свидѣтельствуютъ, что они созданы людьми, владѣющими желѣзными орудіями.

Нѣкоторые изъ современныхъ намъ писателей предположили, что эти искусственныя пещеры служили мѣстомъ жилища первобытныхъ людей. Но неужели двѣ, три сотни небольшихъ пещеръ могли вмѣстить въ себѣ всѣхъ галоктофаговъ Тавриды?

Эта идея заставляетъ насъ серіознѣе взглянуть на дѣло и положительно вывести заключеніе, что крипты предназначены были для мѣстопребыванія очередной стражи Тавро-Скифовъ, имѣющей наблюденіе за жителями иностранныхъ поселеній, а именно Мангупскіе и Инкерманскіе за Иракліотами Херсонеса; Качикальенскіе и Тепекерманскіе за горными Таврами, а встрѣчающіеся въ Ѳеодосійскомъ уѣздѣ около Керчи за Пантикапейцами.

Тавро-Скифы занимали всѣ почти степныя пространства Тавриды, начиная отъ втораго вала Босфорскаго царства до Каркинита и до Инкерманскихъ скалъ. Царь ихъ Скирулъ, основавъ себѣ новую резиденцію на вершинѣ недоступной скалы, на мѣстѣ теперешняго Чуфутъ-кале и, назвавъ его Неаполисомъ (или инымъ именемъ¹), разсчитывалъ покончить жизнь свою мирно, но судьбѣ угодно было нарушить покой его предпослѣднихъ дней жизни печальною судьбою одного изъ великихъ монарховъ Азіи, знаменитаго Митридата-Евпатора, вынужденнаго перенести свою резиденцію на сѣверо-восточную окраину теперешняго Керченскаго полуострова. Вотъ объ этомъ монархѣ, измѣнившемъ первобытный патріархальный образъ правленія Таврики и накликавшемъ въ нее римскіе легіоны, мы намѣрены повѣдать читателю кромѣ историческихъ событій и такія свѣдѣнія, которыя должны близко ознакомить его съ бытомъ народонаселенія нѣкогда славной Пантикапеи, которой суждено было въ концѣ-концовъ увидѣть отчаянный скрежетъ зубовъ несокрушимаго царя Понтійскаго, для котораго сильнѣйшіе яды служили лакомствомъ, а битвы развлеченіемъ, и который долженъ былъ умереть здѣсь по волѣ сына и подданныхъ въ тотъ моментъ, когда онъ мечталъ восторжествовать надъ великимъ Римомъ, не подозрѣвая того, что римляне ни на минуту не выпускали его изъ вида и, безъ сомнѣнія, имѣли шпіоновъ, которые наблюдали за всякимъ предпріятіемъ этого желѣзнаго монарха и по мѣрѣ возможности старались разстраивать его планы и надежды сдѣлаться обладателемъ міра.

1

Только что выглянули первые лучи солнца изъ за Босфора Киммерійскаго и озлатили зеркальную поверхность пролива, по берегамъ котораго уже забѣгали рыбачьи лодки, какъ въ Пантикапейскую бухту вошелъ на всѣхъ парусахъ большой корабль съ обломками Паросскаго мрамора, заказаннаго обществомъ скульптуровъ для изваянія статуй.

На суднѣ этомъ, въ числѣ нѣсколькихъ случайныхъ пассажировъ одинъ пользовался особеннымъ уваженіемъ шкипера, какъ чистокровный эллинъ съ филантропическими наклонностями, посвятившій всю жизнь свою на служеніе человѣчеству.

Когда корабль приблизился къ пристани и послѣдовали обыкновенные допросы, откуда, съ чѣмъ и кѣмъ онъ прибылъ, судохозяинъ подалъ на маленькой дощечкѣ краткій отчетъ и представилъ начальнику порта достопочтеннаго пассажира своего въ качествѣ философа изъ Аѳинъ.

— Мраморъ ты можешь сдать хозяевамъ — отвѣчалъ начальникъ — но философа мы примемъ сами и предоставимъ ему все необходимое отъ лица гражданъ, въ нарочно воздвигнутой для почтенныхъ гостей ксенодохіи (гостинницѣ).

— А еслибъ я предпочелъ, другъ, жить у васъ на собственныя средства? спросилъ дидактикъ.

— Этимъ поступкомъ ты оскорбилъ бы гражданъ нашихъ — отвѣчалъ находившійся случайно на пристани эллинархъ (воевода).

— Въ такомъ случаѣ веди меня, куда знаешь: я не затѣмъ пріѣхалъ, чтобы оскорблять добрыхъ людей.

Сказавъ это, перпатигъ² вышелъ на пристань съ небольшимъ мѣшкомъ, въ которомъ заключалось все его дорожное имущество. Это былъ высокій мущина лѣтъ 45, нѣсколько сгорбившійся, съ орлинымъ носомъ, большими черными глазами, оттѣненными длинными рѣсницами и неестественно большимъ ртомъ. Осмотрѣвшись по сторонамъ съ какимъ-то злорадствомъ, онъ безмолвно послѣдовалъ за однимъ изъ стражниковъ, которому приказано было отвести его въ городскую ксенодохію, находящуюся на площади, какъ бы съ цѣлью сдѣлать ее доступною для всѣхъ гражданъ.

— Добро пожаловать, божій странникъ — сказалъ завѣдывающий гостинницею старичекъ — милости просимъ къ утреннему завтраку; у меня сегодня очень хорошая муруна (осетрина) и не дурное вино. Но если ты предпочитаешь другія породы рыбъ, то я подамъ тебѣ кефаль, камбалу и превосходныхъ бычковъ.

— Все, созданное богами для питанія нашего тѣла, безразлично хорошо. Спасибо за гостепріимство!

Съ этими словами перпатигъ послѣдовалъ за завѣдывающимъ гостинницею, которому сообщилъ за завтракомъ, что онъ недавно выѣхалъ изъ Аѳинъ, что его зовутъ Страбономъ, вѣчно скитающимся по міру.

— А какому толку ты придерживаешься?

— Я пантеистъ въ душѣ, но не отвергаю вліянія духовныхъ или такъ сказать импровизированныхъ силъ въ видѣ любви, изобилія, счастія, бури, огня и т. п.

— Ты будешь учить или передавать свои вѣрованія пантикапейцамъ?

— Я охотно передаю свои убѣжденія всѣмъ, кто изъявляетъ согласіе выслушивать ихъ.

— Э, пріятель, лишь бы языкъ твой болталъ, а слушателей всегда будетъ много.

Послѣ завтрака Страбонъ вышелъ на крылечко гостепріимнаго дома и началъ осматривать знаменитый въ Таврикѣ городъ, въ которомъ въ настоящее время царствовалъ замѣчательнѣйшій изъ царей земныхъ, жестокій врагъ римлянъ, Митридатъ Евпаторъ, за которымъ сохранялось имя Понтійскаго.

Раздумывая объ участи этого жестокаго василевса, загнаннаго справедливою судьбою въ это ничтожное царство, перпатигъ не замѣтилъ, какъ подошла къ крылечку молодая дѣвушка божественной красоты и положила къ нему на плечо руку.

— Мнѣ только что передали о твоемъ пріѣздѣ, мудрецъ — заговорила она — и я захотѣла первою выслушать твой совѣтъ.

— Неужели въ этой странѣ не умѣютъ цѣнить такой безподобной красоты, что ты вынуждена искать совѣтовъ у иностранцевъ.

— Бываютъ случаи, когда свои дѣлаются пристрастными судьями и лукавыми совѣтниками — отвѣчала красавица.

— Чѣмъ же я могу тебѣ служить?

— Тремя словами, если это не отяготитъ тебя.

— Не смотря на то, что рѣдко кому изъ философовъ удавалось постановить совѣтъ или рѣшеніе въ трехъ словахъ, я постараюсь буквально исполнить твое желаніе. Разскажи мнѣ теперь, въ чемъ состоитъ твое горе?

— Видишь ли, за мною одновременно ухаживаютъ 88 жениховъ. Всѣ они люди очень знатные и богатые и всѣ угрожаютъ мнѣ смертью, если я откажу имъ. Я никого изъ нихъ еще не люблю и готова отказаться отъ всѣхъ, не смотря на крайную бѣдность нашу, но престарелые родители желаютъ, чтобы я предпочла самаго богатаго и самаго знатнаго, не подозрѣвая того, что въ тотъ моментъ, когда меня повезутъ въ богатой колесницѣ но городу къ вѣнцу, я буду убита остальными 87-ю. Научи меня, какимъ образомъ спасти себя и удовлетворить родителямъ?

— Это значитъ, что ты рѣшаешься выйти замужъ за кого бы то ни было?

— По-неволѣ приходится сдѣлаться рабынею одного или остаться навсегда дѣвушкою.

— Даю тебѣ слѣдующій совѣтъ: розыграй себя въ лоттерею.

— Ты отвѣтилъ, дѣйствительно, тремя словами, но будетъ ли это удобно?

— Не только удобно, но и выгодно для тебя. Ты властна назначить женихамъ громадную плату за билетъ и пріобрѣсти одновременно мужа и большое состояніе.

— Ты правъ, мудрецъ. Дай только счастіе мнѣ Афродита, а я безъ тебя, философъ, не буду праздновать моей свадьбы. Сказавъ это, прекрасная Гепепира еще разъ коснулась плеча чужеземца и быстрыми шагами возвратилась въ свое убогое жилище.

— Ты опять вѣрно ходила къ какой-нибудь скифской сивиллѣ? спросила мать, увидѣвъ раскраснѣвшіяся щеки дорогаго дитяти своего.

— Ну, на этотъ разъ я имѣла дѣло съ аѳинскимъ мудрецомъ — отвѣчала красавица съ самодовольною улыбкою.

— Что-жъ онъ тебѣ совѣтывалъ?

— Такую вещь, которая никогда не пришла-бы въ голову всѣмъ нашимъ гностикамъ. Онъ посовѣтывалъ мнѣ въ одно и тоже время сдѣлаться богатою и выйти замужъ за того, который суженъ мнѣ богами.

— Какимъ же образомъ можно этого достигнуть?

— Очень просто: розыграть себя въ лоттерею, какъ обыкновенную, но рѣдкую вещь.

— И ты рѣшилась на это, не испросивши напередъ согласія у твоего отца.

— Отецъ мой навѣрно не станетъ препятствовать моему единственному выходу на дорогу счастія.

Въ это время въ комнату вошелъ престарѣлый Пританись.

— Я не могъ продатъ сегодня ни одной глиняной статуэтки — сказалъ онъ съ горечью. Съ тѣхъ поръ, какъ воцарился у насъ этотъ Митридатъ-Евпаторъ, всѣ почти помѣшались на завоеваніи Ромы и отдаютъ ему лишнее золото на безумное предпріятіе. Охъ, милая моя Гепепира, еслибъ тебѣ поскорѣе выйти замужъ, чтобы обезпечить насъ насущнымъ пропитаніемъ. Мои издѣлія въ настоящее время не въ ходу, а я ни къ чему другому неспособенъ.

— Твоя Гепепира задумала кромѣ выхода замужъ за богатаго гражданина и сама сдѣлаться богачкою — сказала мать.

— Ты разсказываешь мнѣ, добрая женщина, какіе-то миѳы, которыхъ я не намѣренъ теперь слушать.

— Мать моя сказала тебѣ совершенную правду и ты убѣдиться самъ, что я достигну одного и другаго — заявила Гепепира.

— Дочь моя, я хочу только спросить: хорошо ли ты обдумала то, на что рѣшаешься? Знаешь ли, что мудрые, принимаясь за дѣло, предварительно изслѣдуютъ не начало, а конецъ его.

— Понимаю, ты боишься, чтобы я не сдѣлалась народнымъ посмѣшищемъ, и чтобы на меня не посмотрѣли, какъ на продажную гетеру? Дѣйствительно, я рискую попасть на языки злыхъ и добрыхъ людей, но какая мнѣ надобность до ихъ безвредныхъ и безполезныхъ толковъ? Мнѣ необходимо дѣйствовать лично на проломъ, чтобы, презирая бури, достигнуть спокойныхъ водъ житейской бухты. Но если я приму всѣ мелкія препятствія за чудовищные образы и утрачу энергію, конечно, тогда паденіе мое неизбѣжно.

— Розыграть себя въ лоттерею! произнесъ Пританисъ — это такъ ново и неожиданно для меня, что я не могу сообразить, какъ это возможно сдѣлать и притомъ что скажетъ нашъ почтенный епимелитъ, обязанный строго наблюдать за исполненіемъ законныхъ постановленій.

— Наши законы не воспрещаютъ намъ распоряжаться своимъ тѣломъ и свободною по личному усмотрѣнію.

— Но онъ можетъ признать это за дурной примѣръ?

— Я обжалую его предположеніе верховному совѣту.

— Верховный совѣтъ въ очень рѣдкихъ случаяхъ не соглашается съ теоріями градоправителя въ особенности, когда въ нихъ не ясны благія послѣдствія.

— Я буду защищать право мое въ народномъ собраніи.

— Тамъ тебя подымутъ на смѣхъ, моя бѣдная Гепепира.

— И ты думаешь, что я испугаюсь этого девятаго вала? Нисколько. Я лично пойду къ мудрому Митридату и докажу ему, что Зевсъ никогда не измѣняетъ никакими теоріями основныхъ законовъ, созданныхъ для всей природы, и что цари также должны создать одинъ разъ законы и никогда не измѣнять ихъ, если только желаютъ заставить людей считать ихъ священными и достойными всеобщаго изученія.

— При такой энергіи ты, пожалуй, способна будешь сдѣлать знаменательный переворотъ въ царствѣ — сказалъ съ улыбкою добросердечный отецъ, но вотъ еще одно обстоятельство, котораго ты, дочь моя, можетъ быть не приняла въ соображеніе. Тебя можетъ выиграть какой-нибудь бѣднякъ, у котораго найдется такая сумма денегъ, которая потребуется на пріобрѣтеніе одного только билета.

— Какая мнѣ надобность до этого. Я тогда сама буду обладать огромнымъ состояніемъ и смогу жить, какъ мнѣ будетъ нравиться.

— Почемъ-же ты намѣрена брать за номеръ?

— Полъ таланта.

— А на многихъ ли покупщиковъ ты разсчитываешь?

— Вѣрныхъ у меня 88 человѣкъ, да вѣроятно случайныхъ наберется додекада (дюжина).

— И такъ ты явишься обладательницею 50 талантовъ? сказалъ Пританисъ съ улыбкою. Берегись, Гепепира, чтобы самъ Меркурій не позавидовалъ твоему богатству и не научилъ всѣхъ хорошенькихъ дѣвушекъ послѣдовать твоей выдумкѣ.

2

По правиламъ, установленнымъ въ Пантикапеѣ, всѣ философы и проповѣдники въ храмахъ и на площадяхъ обязаны были предварительно являться къ городскому начальнику или епимелиту, обязанному познакомиться съ направленіемъ оратора. Мѣры эти приняты были по примѣру Аѳинъ, гдѣ политическій либерализмъ, религіозное вольнодумство и мистическое шарлатанство, не рѣдко прикрытыя хитономъ мудреца, порождали чрезвычайно непріятныя послѣдствія. Такихъ философовъ обыкновенно старались выпроваживать и они направлялись въ чужія отдаленныя страны въ полной увѣренности безпрепятственно высказывать свои убѣжденія.

Вслѣдствіе чего и Страбонъ обязанъ былъ явиться къ полновластному Хариту, блюстителю благочинія и нравственности и вдобавокъ архиѳитониту³ царя.

Епимелитъ принялъ его съ полнымъ радушіемъ и простотою, угостилъ виномъ изъ своей чаши и между прочимъ, какъ-бы изъ любопытства, началъ разспрашивать, въ чемъ будетъ состоятъ его ученіе.

— Ты задалъ мнѣ вопросъ, на который я до настоящаго времени не приготовилъ категорическаго отвѣта, могущаго ясно выразить основную идею моего ученія.

— Но все-же тебѣ не трудно дать мнѣ общее понятіе.

— Я проповѣдую истину, предсказываю въ важныхъ случаяхъ будущность и предупреждаю случайныя несчастія, къ которымъ подготовилъ себя человѣкъ, настолько ослѣпшій, что не замѣчаетъ тропинки въ выходу на обыкновенный путь жизни. Кромѣ этого я изучилъ вліяніе 7 главныхъ планетъ, господствующихъ надъ человѣческимъ родомъ, изъ которыхъ каждая опредѣляетъ новорожденному извѣстнаго рода удачи, наклонности и предѣлъ жизни, если онъ не станетъ злоупотреблять здоровьемъ.

— Какимъ-же образомъ ты распредѣляешь назначеніе каждаго, если обращаются къ тебѣ за прорицаніемъ?

— Очень просто: я спрашиваю день рожденія и затѣмъ подвожу подъ свойство и вліяніе той планеты, которая въ тотъ день господствовала надъ міромъ. Такъ напримѣръ предположимъ, что ты родился въ первый день недѣли.

— Ты угадалъ, хотя и случайно. Что жъ далѣе?

— День этотъ принадлежитъ нашей прелестной Селенѣ и всѣ родившіеся въ понедѣльникъ бываютъ: непостоянны, горды, лживы, лукавы, непослушны, волокиты, бранчливы, но въ тоже время кротки, любезны, гостепріимны и склонны обожать ученіе моего пріятеля Эпикура, въ которомъ я нахожу чрезвычайно много утѣшительнаго для людей умѣреннаго характера. Зная это, дидаскалу не трудно предвидѣть судьбу такихъ людей, но для большей ясности ему надо еще кое-какія свѣдѣнія для вычисленія моментовъ, сопровождающихъ рожденіе. Но вообще рожденные въ первый день недѣли живутъ безъ полнаго удовольствія, никогда не довольствуются обыкновеннымъ, всегда ищутъ чего-то особенно изящнаго, о чемъ-то тоскуютъ, но обыкновенно умираютъ 80 лѣтъ, если не заслуживаютъ мести Хрона за нарушеніе какихъ-либо обязательныхъ законовъ самосохраненія.

— Это ты сказалъ о мущинахъ, но вѣрно женщины остаются безъ назначенія.

— Луна благоволитъ и къ женщинамъ, которыя восхищаются ею, когда влюблены въ идеальныхъ героевъ и ищутъ ихъ въ небесныхъ пространствахъ; но чтобы повѣдать судьбу женщины, надо соображаться со многими ничтожными на видъ знаками и точками, брошенными на ея лицо и тѣло. Я когда-нибудь сообщу тебѣ объ этомъ подробнѣе.

Харитъ предоставилъ право Страбону проживать въ Пантикапеѣ въ качествѣ дидаскала и учить народъ правиламъ мудрости.

Философъ, разставшись съ епимелитомъ, жившимъ на полугорѣ, примыкавшей къ славному городу, пожелалъ взобраться на хребетъ возвышенности, чтобы окинуть взоромъ Босфоръ Киммерійскій и отдаленныя степи, густо населенныя въ то время предпріимчивыми потомками выходцевъ изъ Милета. Нѣсколько времени спустя онъ приблизился къ громадному камню, какъ будто выросшему изъ земли, надъ отдѣлкою котораго трудилось около десятка камнетесовъ.

— Что вы дѣлаете, друзья мои? спросилъ онъ.

— Тронъ для василевса нашего — отвѣчалъ одинъ изъ нихъ насмѣшливымъ тономъ. Видишь-ли, воцарившійся надъ нами Митридатъ отнынѣ не вѣритъ въ подвижные троны и повелѣлъ сдѣлать такой, котораго не могли-бы сдвинуть съ мѣста римскіе легіоны. Вотъ на этомъ тронѣ онъ будетъ сидѣть и судить не только насъ, но и всѣхъ обитателей міра.

— Но развѣ ему позволитъ это Іо, превращенная на этомъ мѣстѣ въ корову? замѣтилъ другой насмѣшникъ.

— Какая тамъ Іо — возразилъ третій — Босфоромъ названъ нашъ проливъ только потому, что чрезъ него въ былыя времена переходили быки. Не этихъ-ли быковъ будетъ судить несчастный Евпаторъ?

— Друзья мои вы вздоръ мелите — прибавилъ четвертый — здѣсь не было ни Іо, ни быковъ, а проливъ названъ Босфоромъ по сходству своему съ лежащимъ во всю длину тѣла быкомъ. Но вотъ что, вѣроятнѣе всего, Митридатъ здѣсь будетъ судить наложницъ своихъ, которыя изнемогаютъ отъ прилива крови къ сердцу. Говорятъ, что онъ ревнуетъ даже къ этому естественному явленію молодаго организма.

Каменьщики громко засмѣялись.

«Какая достойная насмѣшка! — подумалъ Страбонъ — неужели всѣ великіе злодѣи дѣлаются посмѣшищемъ въ устахъ этихъ бѣдныхъ, но честныхъ тружениковъ?

Философъ невольно задумался надъ этимъ явленіемъ и молча направился къ крайней оконечности горы.

Въ эту минуту на гору подымался полуубѣленный сѣдинами бодрый и свѣжій старикъ, который по временамъ останавливался, чтобы не уходить далеко отъ тихо идущаго за нимъ молодаго человѣка.

Видъ этого старика съ грозными повелительными глазами настолько понравился Страбону, что онъ присѣлъ на камень изъ желанія взглянуть на него сблизи.

Фу, какъ жарко сегодня — сказалъ старикъ, поровнявшись съ философомъ и садясь съ нимъ рядомъ.

— Да, и въ этой странѣ солнце заботливо относится къ людямъ — отвѣчалъ Страбонъ.

— Ты, вѣроятно, не здѣшній?

— Да. Я прибылъ изъ Аѳинъ.

— Въ качествѣ кого?

Страбонъ еще разъ посмотрѣлъ на старика съ величественными глазами и ограничился назвать себя херомантикомъ и бродящимъ наставникомъ.

— Это недурное занятіе — отвѣчалъ Митридатъ — въ такія времена, когда людямъ не вѣрится въ счастіе. Ты навѣрно будешь пользоваться особеннымъ радушіемъ въ Пантикапеѣ. Не пожелаешь-ли ты начать практику съ меня?

— Я могу ошибиться въ моихъ пророчествахъ — сказалъ Страбонъ, потому что на лицѣ твоемъ сіяетъ счастіе и довольство, противорѣчившія моимъ выводамъ. Вотъ напр. бородавка на нижней части твоей лѣвой щеки служитъ предвѣстницей многихъ печальнымъ неудачъ, а противъ рта безпощадность и склонность къ смертоубійству. А ты между тѣмъ смотришь такимъ счастливцемъ.

— Кто знаетъ, можетъ быть, я испытаю все это въ будущемъ. Продолжай пожалуйста высказывать твои личныя убѣжденія.

— Странно, я вижу еще одну ужасную бородавку въ срединѣ лѣваго уха твоего и пятно на концѣ его.

Первая предвѣщаетъ насильственную смерть, а послѣднее смерть отъ чужой руки. Не глупо-ли допустить подобное предположеніе въ отношеніи такихъ почтенныхъ сѣдинъ? А дай-ка мнѣ твою руку. Какъ врачъ опредѣляетъ состояніе крови, такъ и херомантикъ дѣлаетъ это, но съ того разницею, что первый прислушивается къ ударамъ пульса, а послѣдній къ линіямъ, появляющимся на ладоняхъ.

Старикъ, сильно измѣнившійся въ лицѣ, какъ-то безотчетно протянулъ свою нѣжную руку.

— Величіе и печальный конецъ для вѣчной славы — сказалъ Страбонъ послѣ минутнаго молчанія — какая противоположность? Но нѣтъ я совершенно сбиваюсь съ толку; ты или великій человѣкъ или всѣ мои многолѣтніе труды не имѣютъ значенія.

Въ это время къ старику подошелъ тотъ молодой человѣкъ, который такъ лѣниво слѣдовалъ за нимъ.

— Присядь, Фарнакъ — сказалъ старикъ — и познакомься съ чужестранцемъ, который поражаетъ меня своими ужасными предсказаніями.

— Очень радъ послушать его — отвѣчалъ молодой человѣкъ. Не скажетъ-ли онъ и мнѣ чего-нибудь ужаснаго?

Философъ взглянулъ на его надменную физіономію и послѣ непродолжительнаго молчанія отвѣчалъ:

— Къ несчастію я читаю на лицѣ твоемъ болѣе плачевныя послѣдствія: ты убьешь роднаго отца твоего и выдашь тѣло его на поруганіе врагамъ, но враги вмѣсто смѣха съ удивленіемъ и почтеніемъ отнесутся къ останкамъ великаго человѣка и ради его славы предоставятъ тебѣ почетное положеніе.

— Колдуны и ворожеи всегда имѣютъ привычки поражать неестественными выдумками слушателей своихъ — отвѣчалъ съ улыбкою Фарнакъ.

— Ты не ошибся-бы, другъ мой, еслибъ я спеціально преданъ былъ этому занятію, но я исключительно преданъ философіи и только въ минуты свободы занимаюсь тѣмъ, что тебѣ кажется шарлатанствомъ.

— Такъ, ты не этимъ только спеціально занимаешься? спросилъ старикъ.

— Я люблю все изящное и все относящееся до блага людей и брожу по міру съ цѣлью быть полезнымъ братьямъ моимъ.

— Ну, этого не замѣтно, чтобы ты походилъ на философа — сказалъ Фарнакъ.

— Чѣмъ-же философы въ твоемъ воображеніи отличаются отъ другихъ людей?

Молодой человѣкъ не съумѣлъ отвѣтить.

— Конечно, мудрыми отвѣтами — поддержалъ старикъ.

Ну вотъ напримѣръ: скажи мнѣ чѣмъ монархъ можетъ болѣе всего заслужить благодарность со стороны подданныхъ?

— Самыми естественными постановленіями — отвѣчалъ Страбонъ — и именно установить обязательныя наставленія, какъ долженъ вести себя каждый гражданинъ въ гигіеническомъ и нравственномъ отношеніи, чтобы считать себя гражданиномъ; какъ онъ долженъ одѣваться, какую пищу употреблять, въ какое время ложиться спать, сколько часовъ работать и какіе проценты получать на обороты свои. Правила эти должны быть неизмѣнны и служить регуляторомъ государственной гармоніи съ тѣмъ, что не исполняющій ихъ не имѣетъ права искать покровительства правительства. Постановленія эти во первыхъ воздержатъ весь народъ отъ глупыхъ и вредныхъ фантазій эксплоататоровъ и наконецъ заставятъ народъ видѣть въ монархѣ своемъ божество, заботящееся обо всѣхъ мелочахъ, служащихъ къ ихъ вещественному благу. Дѣти уважаютъ отца своего только тогда, когда чувствуютъ ежеминутно свою зависимость, сознаютъ доброжелательство и имѣютъ основаніе отклониться отъ соблазнителей, увлекающихъ ихъ въ безнравственность и раззореніе.

— Онъ говоритъ великую правду — сказалъ старикъ, обращаясь къ Фарнаку — современные намъ цари, дѣйствительно, иначе смотрятъ на свое положеніе въ государствѣ. Они забываютъ, что представляютъ неограниченную власть отца семейства, обязаннаго прежде всего выяснить всѣ свои требованія, чтобы заставить дѣтей во всѣхъ мелочахъ видѣть руководящую руку отца. Сказавъ это, старикъ поднялся, чтобы продолжать путь свой. Прощай, другъ мой — прибавилъ онъ, положивъ руку на плечо философа — я буду очень радъ слушать тебя въ храмахъ и гимназіумѣ, если ты будешь туда являться для проповѣди.

Страбонъ пожелалъ ему радостей⁴. Старикъ съ молодымъ человѣкомъ направились къ камнетесамъ и начали размѣрять отдѣлываемый ими камень. Философъ раза два оглянулся, но не поинтересовался узнать, что люди, бесѣдовавшіе съ нимъ, были Митридатъ царь Понтійскій съ сыномъ своимъ Фарнакомъ.

3

Величественная Пантикапея, установленная статуями въ священныхъ авлидахъ многочисленныхъ храмовъ, еще подернута была туманомъ, наплывшимъ изъ Меотиды, когда Страбонъ вышелъ изъ городскаго дома и направился на высоты, окружавшія городъ съ юго-западной стороны. Ему предварительно приступленія къ дѣлу, хотѣлось близко ознакомиться съ природою и городами этой богатой и славной мѣстности, чтобы проникнуть, такъ сказать, въ степень вліятельныхъ силъ на умственное развитіе обитателей и подмѣтить, къ чему они могутъ быть болѣе склонны. Судя потому, что онъ держалъ въ котомкѣ провизію дня на два и одѣтъ былъ въ старую тунику, ему желательно было совершить небольшое путешествіе по лучшей части Босфорскаго царства, испытавшаго много историческихъ тревогъ, не смотря на отдаленность свою отъ глазъ цивилизованныхъ народовъ.

Роскошь и богатство Пантикапейцевъ невольно напомнили ему Сирію и Египетъ въ счастливыя времена Антіоха великаго, бывшія такъ недавно еще великими центрами образованности и всемірной торговли. «Тамъ было все — говорилъ съ самимъ собою философъ, кромѣ прочныхъ правилъ житейскихъ и вслѣдствіе этихъ ничтожныхъ съ вида причинъ, несмѣтныя богатства увлекли всѣхъ въ бездонную пропасть изнѣженности, невоздержности и сладострастія. Герои впали въ разслабленіе и обнаружили рабскій духъ, выражавшійся въ самой низкой лести предъ порочными властителями, которые допустили господствовать безграничному разврату, пожравшему безслѣдно всѣ плоды мудрости и вѣковыхъ стремленій филантроповъ. Чего только не было въ Александріи для того, чтобы сосредоточить въ ней образцы искусства и открытій по всѣмъ отраслямъ человѣческихъ знаній! Но что могъ сдѣлать музеумъ съ своими умственными вкладами и обширными помѣщеніями для ученыхъ и поэтовъ, когда на первое смотрѣли туземцы, какъ на декорацію, а на послѣднихъ, какъ на увлеченныхъ идеальными мечтами, мѣшавшими пользоваться осязательными благами жизни.

Не въ томъ ли духѣ основалась и Пантикапея, успѣвшая уже пережить такъ много потрясеній? Она также стремится отъ избытка средствъ пользоваться всѣми средствами для того, чтобы не отстать отъ величія лучшихъ городовъ Селевка и Птоломея и, вѣроятно, хуже ихъ окончить послѣднюю строку своей исторіи. Не изумительно ли видѣть здѣсь эти великолѣпные храмы, въ которыхъ не многіе бываютъ, не странно ли жертвовать громадное количество золота на сооруженіе катакомбъ и несокрушимыхъ кимитирій, въ видѣ отдѣльныхъ холмовъ, какъ бы въ подражаніе египетскимъ пирамидамъ!

Что можетъ сдѣлать этому народу несчастный въ величіи своемъ деспотъ Митридатъ? Онъ навѣрно и здѣсь день и ночь будетъ обдумывать планъ освобожденія азіатскихъ и греческихъ государствъ, доведенныхъ до отчаянныхъ криковъ безжалостными сборщиками пошлинъ и податей со стороны нашего непобѣдимаго Рима? Несчастный вольнодумецъ! тебѣ не вѣрится, что звѣзда счастія твоего погасла навсегда и что ты желаешь вновь освѣтить ее только твоимъ мощнымъ, но ничтожнымъ пламенемъ въ груди! Ты сдѣлалъ уже все, что можетъ сдѣлать жестокій человѣкъ: ты въ одинъ день умертвилъ 80 т. римскихъ тогатовъ (подданныхъ), неповинныхъ ничѣмъ передъ тобою; тебѣ удалось завладѣть многими римскими союзными землями и послать войска въ Грецію для защиты Аѳинъ, но чѣмъ все это окончилось? Римскіе легіоны приступомъ взяли горделивую столицу и наказали гражданъ ея ужаснымъ кровопролитіемъ; дважды разбили твоихъ полководцевъ, ограбили сокровища Дельфійскаго храма и бросились на тебя самого. Ты вынужденъ былъ отдать имъ флотъ и заплатить громадную контрибуцію за отважную дерзость. Тринадцать лѣтъ спустя ты снова ожилъ и пламя мести вновь ослѣпило тебя несчастнаго. Тебѣ показалось, что неурядицы и раздоры, происходившіе въ главѣ чудовищной имперіи, какъ нельзя лучше благопріятствуютъ возстановленію твоихъ завоевательныхъ плановъ, но не успѣлъ ты еще захватить главный городъ Кизикъ, какъ налетѣлъ на тебя отважный римскій орелъ въ лицѣ Лукулла и лишилъ тебя даже собственнаго гнѣзда. Ты опять не смирился предъ судьбою и прибѣгнулъ къ зятю своему Тиграну, царю Арменіи, который изъ сочувствія къ тебѣ поднялся войною и кончилъ тѣмъ, что вынужденъ былъ сдѣлаться вассаломъ Рима. Въ заключеніе ты явился царемъ въ Босфорскомъ царствѣ, однимъ взмахомъ разширилъ его неизмѣнныя первобытныя границы, но вмѣстѣ того, чтобы пользоваться покоемъ и образованіемъ народа, который былъ бы въ состояніи отразить во всякое время врага и сохранить самостоятельность свою, ты навѣрно и отсюда станешь замышлять новый походъ на Римъ въ такомъ же самообольщеніи, какъ Сципіонъ или Ганнибалъ. Это упорство невольно рисуетъ предо мною эмпуза или ламія (злой духъ), жаждавшаго человѣческаго тѣла. Нѣтъ, не тебѣ видно суждено богами освободить эллиновъ отъ кары, заслуженной ими своимъ равнодушіемъ къ основамъ политической самостоятельности! Тебѣ придется бороться теперь не съ Римомъ, а со мною однимъ и я надѣюсь восторжествовать надъ тобою безъ содѣйствія легіоновъ.

Въ такихъ мысляхъ Страбонъ остановился около величественнаго акрополя, къ которому плотно примыкалъ первый городской валъ, предупреждающій внезапный набѣгъ на Пантикапею и другіе города, расположенные къ С.В. Акрополь этотъ представлялъ вполнѣ недоступный замокъ, сложенный изъ громадныхъ обломковъ камня, въ центрѣ котораго находился изящный дворецъ, построенный въ лучшую эпоху Босфорскаго царства. Внизу предъ нимъ разстилалась обширная роща съ храмомъ Афродиты, куда имѣли свободный доступъ во всякое время дня и ночи всѣ безъ исключенія молодые и старые люди, прибѣгавшіе къ жрецамъ и весталкамъ, истолковывающимъ волю богини и имѣвшимъ громадное вліяніе преимущественно на женщинъ. Не многимъ дальше къ западу выглядывала въ глубинѣ прорванной человѣческими усиліями горы огромная кимитирія предпослѣдней династіи царей, къ которой, до появленія Митридата, никто кромѣ жрецовъ не имѣлъ права подходить.

Страбонъ, увлеченный восхитительною картиною мѣстности, озлащенной первыми лучами выходящаго солнца, какъ-то безсознательно опустился на землю и направилъ глаза на лежащее предъ нимъ пространство.

Предъ его глазами разстилалась прелестная безпредѣльная равнина, мѣстами украшенная искусственными холмами, точно съ цѣлью напоминать, что подъ ними спитъ непробуднымъ сномъ вѣрующій въ безсмертіе свое юноша или старикъ, скопившій заранѣе средства для могилы такого устройства съ тѣмъ, чтобы ни дерзкая, ни мстительная рука не осмѣлилась надсмѣяться надъ безотвѣтными его останками. Въ промежуткахъ этихъ одинокихъ кимитирій, стелились пышные ковры посѣвовъ хлѣбнаго зерна, которые колыхались точно эгейскія волны и клонили душу къ размышленію о великой заботливости земли о тѣхъ разумныхъ существахъ, которыхъ она балуетъ своими вымыслами и затѣмъ превращаетъ въ частицу свою, чтобы дать мѣсто новому поколѣнію полюбоваться на свои безчисленныя, всемірныя прелести. Но, увы, между всѣмъ этимъ ни единаго деревца, ни единаго кустарника! Какъ будто великій духъ, господствовавшій надъ этимъ царствомъ, находилъ невозможнымъ допустить горделивыхъ растеній, чтобы предупредить зависть съ одной стороны и надменность съ другой.

Страбонъ навелъ глаза на терявшіяся въ дали дороги, которыя, какъ бѣлыя ленты, касались краями своими обширныхъ поселеній, рисующихся на блѣдно голубомъ небосклонѣ. На нихъ показались уже пѣшіе и верховые, вѣроятно, имѣющіе надобность въ покровительствѣ Эскулапа или Афродиты. «Бѣдные счастливцы! мелькнуло въ умѣ философа, вы привыкли вѣрить, что божество говоритъ устами жрецовъ, и отдаете этимъ ненасытнымъ властелинамъ вашихъ идей послѣдній, не легко доставшійся заработокъ, цѣнности котораго они никогда не поймутъ. Но вы срослись съ вашими грабителями и сами бы побили каменьями того, кто дерзнулъ бы осудить эту язву, которая именемъ божества выманиваетъ изъ среды вашей лучшихъ и честнѣйшихъ женщинъ, чтобы удовлетворить своей прихоти, но въ то же время заставить ихъ вѣрить въ особенное благоволеніе божества, соединенное съ непостижимыми для обманутыхъ расчетами.

Минуту спустя глаза чужестранца перенеслись на синеву водъ, огибавшихъ съ трехъ сторонъ эту счастливую полосу земли. Озлащенныя искрами восходящаго солнца воды эти при изумрудномъ коврѣ степи никогда не казались ему такъ очаровательными, какъ теперь при багровомъ заревѣ разсвѣта. Въ страшномъ понтѣ Эвксинскомъ онъ не замѣчалъ болѣе враждебныхъ человѣчеству наклонностей и ему казалось, что въ мрачныхъ глубинахъ его живутъ прелестныя и добрыя сирены, готовыя обожать такихъ людей, которые не любятъ зла, и каждому съумѣютъ дать совѣтъ жить по своимъ естественнымъ направленіямъ также счастливо и беззаботно, какъ живетъ вся природа по однажды выработанному закону.

Выждавъ полнаго восхода солнца, Страбонъ медленными шагами спустился съ горы и направился къ сѣверо-востоку. Ему говорили, что въ этомъ углу царства находятся прекрасные, промышленные города, дѣятельностію которыхъ обогащаются богатые граждане Пантипакеи. Ему хотѣлось бросить между ними горсть сѣмянъ, чтобы воспользоваться при надобности ихъ грубыми силами.

4

Эпимелитъ Харитъ, только что возвратившійся отъ Митридата Евпатора, которому подробно доносилъ о происходящемъ въ столицѣ, засталъ на обширной террасѣ передъ домомъ своимъ молодую дѣвушку, которая такъ поразила его красотою своей, что онъ не могъ произнести ни одной изъ тѣхъ любезностей, которыми имѣлъ обыкновеніе угощать молодыхъ женщинъ, изрѣдка навѣщавшихъ его по необходимости.

— Я, дочь здѣшняго бѣдняка Пританиса, пришла къ тебѣ, архонтъ,⁵ съ просьбою, сказала Гепепира такимъ сладкимъ голосомъ, что епимелитъ ожидалъ, чтобы она продолжала говорить. Соблаговолишь ли ты выслушать меня или ты находишься подъ вліяніемъ безпокойныхъ мыслей?

— Въ какомъ бы ни былъ настроеніи духа человѣкъ, отвѣчалъ Харитъ, но увидѣвши такое существо, какъ ты, не можетъ злиться на судьбу.

— Ты превозносишь меня, Эпимелить, какъ любятъ это дѣлаютъ всѣ добрые филантропы. Но будешь ли ты настолько благосклоненъ къ удовлетворенію моей просьбы, которая впрочемъ касается меня самой.

— Каждому человѣку въ нашемъ царствѣ предоставляется полное право распоряжаться самимъ собою, если это не принесетъ вреда другимъ.

— Я не знаю постановленій нашего верховнаго совѣта во многихъ отношеніяхъ и боюсь показаться нарушительницею ихъ.

— Въ чемъ же ты имѣешь надобность?

— Видишь ли, архонтъ, я имѣла несчастіе одновременно почти получить предложеніе отъ 88 жениховъ, которые предлагаютъ мнѣ руку свою и каждый, какъ бы сговорившись предварительно, грозитъ мнѣ смертью, если я откажу ему. Я пришла въ ужасъ и мнѣ ничего болѣе не оставалось, какъ остаться навсегда дѣвицею. Конечно, не имѣй я бѣдныхъ старыхъ родителей, средство это было бы самое разумное; но къ несчастію выходитъ наоборотъ: мнѣ необходимо выйти замужъ.

— Кого же ты рѣшилась выбрать?

— При такихъ обстоятельствахъ опасно было бы выбирать и я предпочла розыграть себя въ лоттерею. Пусть выиграетъ меня тотъ, кому это суждено Афродитою. Такова по крайней мѣрѣ воля божества, истолкованная мнѣ однимъ мудрецомъ.

— Если само божество требуетъ этого, то естественно, что я съ своей стороны не осмѣлюсь давать тебѣ другаго совѣта и первый готовъ попытать свое счастіе выиграть такую безподобную красавицу, если ты не станешь дѣлать разницы между молодостію и пожилыми годами.

— Вещь, предназначенная для продажи, не разбираетъ купцовъ.

— Почемъ же ты опредѣлила номеръ билета?

— Въ полъ-таланта.

— Подай мнѣ записную книжку.

— Эпимелитъ, взявши въ руку тетрадь, предложилъ Гепепирѣ, чтобы она сама указала ему, которые занять номера и въ какомъ ей угодно количествѣ.

— Ни за что, отвѣчала она, это можетъ впослѣдствіи вызвать твое неудовольствіе.

— Ну, хоть одинъ, остальные я предоставляю себѣ.

Гепепира, додумавъ немного, указала на 4-й.

— Но я попрошу тебя на всякій случай для памяти написать своеручно на послѣдней страницѣ книги, что этотъ номеръ я сама указала тебѣ или проще, что ты взялъ его на мое же счастіе.

Харитъ подписалъ 10-ть номеровъ, сдѣлалъ требуемую дѣвушкою замѣтку и отправилъ за нею съ двумя рабами 5-ть талантовъ золотомъ и серебромъ.

— Вотъ тебѣ и начало моего предпріятія, сказала Гепепира родителямъ, указывая на деньги. Если самъ епимелитъ подписалъ такую сумму въ обольщеніи сдѣлаться моимъ мужемъ, то люди болѣе состоятельные и болѣе влюбленные отдадутъ за меня все свое состояніе.

— Это правда, дочь моя, и мнѣ приходится удивляться, какъ это представитель власти и защитникъ законовъ дозволилъ такую рискованную для всѣхъ игру. Конечно, теперь не время намъ думать объ этомъ, а надо спѣшить окончаніемъ ея, чтобы не дать возможности развиться толкамъ и пересудамъ, которые могутъ дойти до слуха Митридата, считавшаго волю свою выше разрѣшенія епимелита.

— Я уже думала объ этомъ и рѣшила, что ты, мой добрый отецъ, сегодня же наймешь для насъ лучшее въ городѣ помѣщеніе, а я завтра приглашу одновременно явиться ко мнѣ всѣхъ, сдѣлавшихъ мнѣ предложеніе. Каждый изъ нихъ подумаетъ, что я отвѣчу ему изъявленіемъ согласія, но когда они будутъ на лицо, я съумѣю заставить ихъ убѣдиться, что мнѣ не представляется возможности избранія супруга, иначе какъ по средствомъ жребія между всѣми гражданами столицы безъ различія возраста, состоянія и положенія.

— Дочь моя, ты по-видимому не уступаешь въ умственномъ отношеніи Аѳинской Аспазіи.

— Женщины кажутся глупыми только до тѣхъ поръ, пока не рѣшаются дѣйствовать, но однажды взявшись за дѣло, онѣ не отстаютъ отъ умнѣйшихъ мущинъ. Аспазія имѣла отличныхъ друзей, вслѣдствіе чего и поприще ея было шире, но мы живемъ въ Пантикапеѣ и состоимъ въ зависимости отъ воинственнаго Митридата, которому нужны богатыри, стратеги и такіе отважные полководцы, какъ любимецъ его Діофанъ, готовый метаморфировать даже дѣвушекъ.

Въ эту минуту на порогѣ дверей Пританиса показались двѣ пожилыя скифки, періодически посѣщавшія городъ съ цѣлію предсказывать будущность, лѣчить, колдовать и т. п.

— Не желаютъ ли добрые хозяева узнать сокровенныхъ тайнъ, спросила одна изъ нихъ, или поручить намъ больныхъ?

— Не больныхъ, а здоровыхъ надо полѣчить, шутя сказала Гепепира, видишь ли: я коварнымъ образомъ обманута и нахожусь въ непріятномъ положеніи сдѣлаться матерью, не будучи женою.

Скифки вошли въ комнату и присѣли на полу.

— Просьбу твою я готова сейчасъ же удовлетворить, отвѣчала знахарка, и вынула изъ кармана длинное веретено и коробочку съ какимъ-то сѣрымъ составомъ, клейкимъ и тягучимъ, какъ мастика. Достаточно немного пропустить этого состава, который имѣетъ свойство всасываться въ тѣло и цѣль достигается безъ всякихъ страданій.

— Нѣтъ, мать моя, спрячь твои средства, я не за тѣмъ тебя пригласила. Мнѣ хотѣлось бы узнать мою будущность.

— Какимъ способомъ ты желаешь это знать: посредствомъ священныхъ прутиковъ ивы или просто на плодахъ земли нашей-кормилицы? Сопровождающая же меня старушка отлично умѣетъ читать судьбу людей на ладоняхъ руки. Избирай любое.

— Я заплачу вамъ щедро и испытаю всѣ способы вашей мудрости. Какъ тебя называютъ? спросила Гепепира, обращаясь къ старшой лѣтами.

— Если ты спросишь у прибережныхъ жителей Меотиды Хрисаву, короткорукую знахарку, то всѣ тебѣ укажутъ на мою хижину. Послѣ отвѣта она подала хозяйкѣ два липовыхъ прутика, поручивъ ей задумать то, что она желаетъ. Затѣмъ помѣшала ихъ съ другими и, перепутавъ пальцы корою ивы, подбросила ихъ кверху и начала внимательно всматриваться въ положеніе, направленіе и бока каждой палочки.

— Странно, начала она, ты вчера была бѣднѣе меня, а чрезъ три дня сдѣлаешься богаче всѣхъ женщинъ въ своемъ городѣ и такъ высоко станешь, что и Афродида позавидуетъ твоему положенію. Но берегись, чтобы злодѣи не отомстили тебѣ въ томъ храмѣ, гдѣ ты такъ усердно будешь восхищаться забавами людей.

— Ну, а ты, что мнѣ скажешь, пока Хрисава отдохнетъ? обратилась Гепепира къ второй сивиллѣ.

Скифка приказала ей предварительно поднять волосы со лба.

— А, ты кромѣ херомантіи занимаешься и метопоскопіею?⁶ спросила Гепепира.

Скифка начала слѣдующаго рода поясненіе:

Большой лобъ признакъ неповоротливаго, лживаго, но смѣлаго человѣка; четыреугольный — великодушнаго и храбраго; кругловатый — сердитаго, лѣниваго и несправедливаго; впалый лобъ — слабаго и трусливаго; малый — непостояннаго, глупаго и несговорчиваго человѣка; посредственный лобъ свидѣтельствуетъ о храбрости, мудрости и умѣніи жить въ согласіи; лобъ съ морщинами представляетъ суроваго, великодушнаго и глубокомысленнаго человѣка; а лобъ безъ всякихъ линій показываетъ такихъ, которымъ суждено умереть насильственною смертью. Я описала тебѣ, красавица, всѣ признаки метопоскопіи и тебѣ не трудно будетъ избрать подходящій къ твоему лбу.

— Я ничего почти не поняла и не могу сообразить сама.

— Очень жаль, что ты заставишь мнѣ сказать, что ты обладающая красотою, умомъ и счастіемъ вынуждена будешь погибнуть насильственною смертью.

— А какъ это скоро случится? спросила поблѣднѣвшая Гепепира.

— Этого не прочитаешь на лбу. Подай мнѣ лѣвую руку твою. Ну, нѣтъ, ты успѣешъ еще насладиться кое-какими удовольствіями жизни.

— Отчего же я погибну? спросила съ улыбкою Гепепира.

— Этого я тебѣ не могу сказать въ точности, но ты должна знать, что если натуральная линія совсѣмъ крива и прорѣзывается другою, то предвѣщаетъ склонность къ прелюбодѣянію и смерть отъ меча или яда, а если линія жизни въ концѣ развѣтвляется, то предвѣщаетъ ипохондрію и также насильственную кончину. Все это у тебя ясно обозначается. Но кромѣ этого посмотри сама: линія, идущая отъ средины ладони, у тебя тянется до втораго сустава средняго пальца, а это означаетъ смерть послѣ заточенія; затѣмъ твоя трапезная линія раздваивается на концѣ и одна вѣтвь ея подымается вверхъ къ указательному пальцу, что предсказываетъ роскошную и свободную жизнь, переполненную всевозможныхъ пагубныхъ удовольствій, послѣ испытанія которыхъ нечего болѣе желать и поневолѣ приходится завидовать нищимъ, одареннымъ тысячами умѣренныхъ желаній и потребностей, влекущихъ ихъ къ жизни. Я все сказала тебѣ — прибавила Скифка, опустивъ глаза какъ бы подъ вліяніемъ грустныхъ событій. Надѣюсь, что Хрисава будетъ счастливѣе меня на земныхъ произведеніяхъ.

Гепепира повернула глаза къ короткорукой сивиллѣ, которая не замедлила вынуть изъ крошечнаго узелка бобы, соль, камешки и т. п., потрусила ихъ въ рукахъ, три раза обвела вокругъ головы молодой дѣвушки и бросила предъ собою.

— Ничего не можетъ быть счастливѣе тебя — сказала она; все будетъ въ твоей власти и счастіе твое будетъ сопровождать тебя до тѣхъ поръ, пока ты сама не возстанешь противъ него и уклонишься отъ благодѣтеля своего.

Да даруютъ же боги тебѣ умѣнье пользоваться прекраснымъ назначеніемъ. Сивиллы поднялись съ мѣстъ и, получивъ золотую монетку, не безъ изумленья вышли изъ бѣдной лачужки, гдѣ по-видимому не цѣнили золота.

— Еслибъ я предвидѣла, что насъ наградятъ по царски — сказали Хрисава сопутницѣ своей — я передала бы ей много кое-чего еще.

— А я — отвѣчала послѣдняя — посовѣтовала бы ей въ крайности, чтобы избѣгнуть рядъ несчастій, замкнуть ихъ на замокъ и бросить его въ дворъ недруга, а ключъ закинуть въ глубину моря.

5

На слѣдующій день Гепепира занимала обширное помѣщеніе, примыкавшее къ авлидѣ роскошнаго пантикапейскаго храма, воздвигнутаго въ честь Эскулапа. Авлида или дворъ этотъ установленъ былъ прекрасными изображеніями этого божества, къ которымъ ежедневно приходили многіе поклонники, но имѣвшіе лишнихъ средствъ для принесенія другихъ даровъ главному кумиру, находившемуся внутри капища.

Видѣть такое число людей въ теченіи всего дня, то съ печальными, то съ сіяющими отъ радости лицами для молодой дѣвушки, жившей до настоящаго времени въ глухой улицѣ, казалось большимъ развлеченіемъ. При этомъ она могла познакомиться съ жрецами, которые казались ей какими-то высшими существами, недоступными для бѣдныхъ гражданъ, признаваемыхъ немногимъ выше рабовъ. Проще, она сравнивала ихъ съ тѣми всесильными миногами, которые по разсказамъ моряковъ останавливали на бѣгу большіе корабли и увлекали ихъ въ бездны морскія. Затѣмъ она ихъ представляла себѣ царственными львами въ семьѣ обыкновенныхъ людей, хотя и вѣрила въ существующія преданія, что самый гордый изъ этихъ львовъ не могъ переносить равнодушно пѣнія пѣтуха.

Нѣтъ сомнѣнія, что теперь эти миноги и львы сочтутъ за особенное удовольствіе смотрѣть на нее, когда она выставитъ голову свою на священную авлиду, чтобы слѣдить за ихъ священнодѣйствіями. Иначе и не можетъ быть — говорилъ ей тайный голосъ — потому что ни Фидій, ни другіе великіе художники не изобразили такой величественной красоты, которою она обладала и которую, не смотря на тщательное скрытіе, все-таки открыли 88 богатыхъ людей различныхъ возрастовъ, которые, вѣроятно, подобно рыси, обладали способностію видѣть сквозь стѣны⁷. При этомъ въ памяти ея мелькнули предсказанія скифокъ, тайна неотразимаго вліянія свѣтилъ небесныхъ, дѣйствіе симпатіи и вообще всѣ толки атомистической философіи.

«И такъ звѣзда моя скоро должна осіять славную Пантикапею — думала Гепепира — прочь глупая застѣнчивость, основанная на предположеніи, что даже трупы женщинъ, вслѣдствіе врожденной стыдливости, брошенные въ море, должны плавать спиною вверхъ! Я докажу, что и послѣ смерти поплыву спиною внизъ. Отецъ мой говоритъ, что Аспазія была великая женщина, но онъ не подозрѣваетъ бѣдняга, что дочь его превзойдетъ эту могущественную женщину. Съ этими убѣжденіями молодая гречанка вышла къ отцу своему и, подавая ему списокъ жениховъ своихъ, торопила пригласить ихъ раньше заката солнца.

Одѣвшись въ роскошную тунику и бросивъ на плечи и спину длинные волосы свои, Гепепира подошла къ металлическому зеркалу и начала всматриваться въ станъ свой и каждую черту лица.

— Не смотри на себя долго — замѣтила мать — ты легко можешь сглазить себя самое.

— Въ такомъ случаѣ скажи мнѣ ты сама: случалось-ли тебѣ на своемъ вѣку видѣть живое или скульптурное созданіе красивѣе меня? Говори, мана (мать), смѣло, потому что я отнынѣ не дитя и сама могу отличить прекрасное отъ хорошаго и хорошее отъ дурнаго.

— Для меня ты прекраснѣе всего міра.

— А для другихъ, какъ ты полагаешь?

— Нѣтъ сомнѣнія, что и другіе найдутъ тебя красавицею. Я помню, что отецъ твой, когда мы были богаты, всегда ставилъ въ опочивальню нашу самые красивые цвѣты и заставлялъ меня по цѣлымъ днямъ смотрѣть и любоваться ими. На вопросъ мой, для чего онъ дѣлаетъ это, Пританисъ отвѣчалъ: «въ роду моемъ всегда рождалась первою дочь и я желаю, чтобы дочь моя не уступала въ красотѣ лучшимъ цвѣтамъ». Впослѣдствіи, когда я почувствовала себя не въ полномъ здоровья и начались разныя прихоти, несвойственныя мнѣ раньше, добрый отецъ твой заявилъ всѣмъ, окружавшимъ меня, что беременной женщинѣ все прощается, потому что малѣйшее противорѣчіе можетъ повліять на тѣлесную красоту будущаго человѣка. Слова свои онъ подтверждалъ требованіями Гиппократа, котораго считалъ божественнымъ филантропомъ, и многими другими доказательствами въ родѣ того, что такая-то произвела на свѣтъ мальчика, имѣвшаго большое сходство съ обезьяною, волчонкомъ, съ вывороченными ногами, съ слѣдами ударовъ, отпечатками виноградныхъ кистей, вѣтками смородины на одномъ ухѣ, а грушею на щекѣ. Подъ вліяніемъ такихъ вѣрованій онъ просилъ всѣхъ говорить со мною только о красотѣ, цвѣтахъ и пѣнѣ морской и немедленно удовлетворять каждому моему желанію и въ такомъ случаѣ, еслибъ даже я потребовала отрѣзать носъ или ухо у одного изъ его рабовъ. Вотъ, дочь моя, при какой обстановкѣ я произвела тебя на свѣтъ.

— На чемъ-же основывалъ свою метафизику мой отецъ? спросила Гепепира.

— Онъ всегда твердилъ, что у беременной женщины отражаются желанія въ потребностяхъ матеріала для созданія человѣка и что не удовлетворить всякому требованію ея значитъ не достроить постройку или отразить на ней отпечатокъ того предмета, который требовался.

— А послѣ рожденія моего онъ не прибѣгалъ ни къ какимъ искусственнымъ мѣрамъ для развитія красоты и формъ?

— Онъ постоянно купалъ тебя въ молокѣ ослицъ и заставлялъ упражняться въ гимнастикѣ. Точно готовилъ тебя для олимпійскихъ игръ или для украшенія царскаго трона. Но потомъ, когда мы лишились корабля нашего со всѣми средствами къ жизни, онъ началъ томиться тоскою и со стыда рѣшился переѣхать въ этотъ несчастный городъ, гдѣ занялся лепкою масокъ и статуэтокъ; но не смотря на крайніе недостатки свои всегда пріобрѣталъ рукописи и посвящалъ тебя въ великія познанія, какъ-бы въ надеждѣ, что рано или поздно ты должна осчастливить нашу старость.

— Онъ не ошибся, мать моя, и ты увидишь сама, что мнѣ не суждено переносить печальныя назначенія бѣдныхъ людей. Я слышу постоянно какой-то таинственный голосъ, говорящій, что я рождена повелѣвать и наслаждаться жизнію, насколько это доступно человѣческимъ силамъ. Всѣ эти 88 жениховъ нисколько не стѣснили бы меня, еслибъ могли ужиться между собою. Я съумѣли бы управлять ими и угождать себѣ и имъ самымъ обыкновенныхъ образомъ тѣмъ болѣе, что всѣ они съ пріятными наружностями и готовы на всякія жертвы для меня.

Старуха покачала головою и тихо отвѣчала:

— Дочь моя, женщина только тогда счастлива, когда можетъ любить только одного человѣка. Все остальное удваиваетъ ея страданія. Будь же благоразумна и не ищи ничего не нужнаго для цѣли жизни.

Наставленіе это заставило гордую Гепепиру отвернуться отъ матери и подойти къ окну, выходящему на главную городскую площадь, по четыремъ сторонамъ которой красовались величественные храмы, испускающіе непрерывныя струи ароматичнаго ѳиміама. Площадь, установленная множествомъ каменныхъ скамеекъ и колоннъ для выставки правительственныхъ распоряженій, какъ-то невольно остановила ея вниманіе.

Нѣсколько молодыхъ скифовъ, этихъ вольныхъ сыновъ степей, сидя на легкихъ лошадкахъ, осматривали выведенныхъ на продажу невольницъ, которыя по-видимому очень имъ нравились. Дальше играли въ шарики дѣти и отчаянно нападали на всѣхъ, кто дерзалъ переходить начерченную ими линію; лѣвѣе лежали огромныя пирамиды арбузовъ и дынь, только что привезенныхъ изъ Іоніи⁸, а потомъ широкая мостовая, усыпанная пескомъ и нерѣдко превращаемая въ гипподромъ или ристалище мѣстныхъ любителей лошадей. Мостовая эта огибала кругомъ площадь, представляющую совершенно правильный кругъ, отъ котораго въ видѣ радіусовъ шли узкія улицы, густо обставленныя красивыми постройками, которыя выкрашены были разноцвѣтными глинами. На всѣхъ этихъ улицахъ господствовалъ полный покой.

«О, еслибъ я могла оживить этотъ народъ — думала она — Пантикапея превратилась бы въ самую веселую столицу міра, но увы у меня не достаетъ... Гепепира тяжело вздохнула и повернулась къ матери.

— Мана — сказала она — можно ли у боговъ нашихъ узнать, что будетъ съ нами чрезъ мѣсяцъ?

— Не иначе, дочь моя, какъ посредствомъ сна у жертвенника того божества, отъ котораго зависитъ наша будущность. Не говоритъ ли объ этомъ великій Гомеръ, что Юпитеръ посылаетъ людямъ сны не напрасно, и благочестивый Эней о тѣни отца своего Анхиза, являвшагося ему каждую ночь съ скорбью на лицѣ, чтобы заставить покинуть прелестную Дидону. Не тому же вліянію подчинилась Аѳалія, жаждавшая умертвить своего внука? Вспомни при этомъ мудраго Платона, который утверждалъ, что во время ночной тишины геніи, разсѣянные по эѳирныхъ странамъ, слетаютъ къ смертнымъ, напечатлѣваютъ на ихъ душахъ мысли, свободныя отъ всего чувственнаго, и передаютъ имъ повелѣнія боговъ. Наконецъ божественный Гиппократъ настолько былъ убѣжденъ въ вліяніи сновъ и въ соотношеніи ихъ съ нашимъ состояніяемъ, что предписываетъ различныя средства для избѣжанія ихъ вреднаго дѣйствія. Мнѣ даже самой разъ въ жизни, когда твой отецъ заболѣлъ и я выставляла его напрасно цѣлый мѣсяцъ на улицу, чтобы прохожіе подали совѣтъ, пришлось провести ночь въ храмѣ Эскулапа.

— И онъ сообщилъ тебѣ свою волю?

— Да, мнѣ указано было средство, которое въ самое непродолжительное время возстановило силы твоего отца.

— Ты любишь меня, мана? сказала Гепепира, подошедъ къ старушкѣ.

— Что это за вопросъ, неужели ты въ этомъ сомнѣваешься?

— Если ты любишь меня такъ, какъ любила отца моего, то пойди въ храмъ Афродиты и переночуй у жертвенника ея. Я ужасно хочу знать мою будущность.

— Охъ, дочь моя, а я какъ-то боюсь, чтобы мнѣ не сообщено было печальное назначеніе. Не лучше ли не знать горя, пока оно не постигаетъ человѣка.

— Еслибъ я предчувствовала горе, я не предлагала бы тебѣ этого. Иди смѣло и будь увѣрена, что богиня благоволитъ ко мнѣ.

— Пожалуй, если ты увѣрена въ этомъ.

— Да, я увѣрена вполнѣ.

6

Солнце скрывалось уже за отдаленными курганами, когда Пританисъ передалъ Гепепирѣ, что чаши съ ѳиміамами уже погасли и всѣ женихи ея состоятъ на лицо.

«О Геліосъ — прошептала она, бросивъ взглядъ на заходящее свѣтило дня — освѣти меня лучемъ счастія! съ этими словами она вступила въ свой атріумъ или пріемную комнату, переполненную гостями.

При появленіи этой величественной женщины, съ красотою которой ничто не могло сравниться, всѣ разступились. Гепепира медленными шагами приблизилась къ высокому сидѣнію и громогласно объявила, что намѣрена говорить. Публика молчаливо присѣла.

— Архонты — начала она, ставши въ позу повелительницы — вы всѣ оказали мнѣ великую честь предложеніемъ руки и вѣчнаго союза. Къ прискорбію моему эти предложенія послѣдовали такъ быстро одно за другимъ, что я окончательно растерялась. Какъ дѣвушка не богатая, понятно, что я быть можетъ рѣшилась предпочесть того, кто предоставилъ-бы мнѣ болѣе обезпеченія, но къ несчастію мнѣ нельзя было рѣшиться и на это, не подвергнувшись мести. Что же мнѣ оставалось дѣлать, чтобы не оскорбить своей судьбы и не озлобить тѣхъ, которые явились ко мнѣ болѣе, чѣмъ съ дружескими предложеніями? Я думала и ничего не могла придумать утѣшительнаго до тѣхъ поръ, пока одинъ изъ иностранныхъ философовъ не сказалъ мнѣ: ты должна разыграть себя въ лоттерею, чтобы никого не возстановить противъ себя. Кому же ты достанешься, тотъ будетъ твой мужъ, суженый богами.

— Твой наставникъ былъ великій и справедливый человѣкъ! отвѣчали нѣкоторые изъ присутствующихъ. — Мы согласны съ нимъ и беремъ номера.

Гепепира положила на мраморный столъ записную тетрадь, которая быстро исписана была именами увлеченныхъ ею пантикапейскихъ богачей.

— Теперь, архонты — сказала невѣста — вы должны возвратиться домой и завтра прислать деньги, чтобы получить билеты на право участія въ лоттереѣ, которая имѣетъ быть вами же разыграна ровно чрезъ три дня.

Гости съ шумомъ и затаенными надеждами на счастіе поспѣшили выйти, чтобы приготовить плату и не лишиться почему-либо своего права. Слѣдя изъ окна за ихъ веселымъ движеніемъ на площади, Гепепира не замѣтила, какъ въ комнату вошелъ пожилой человѣкъ; но когда онъ началъ твердыми шагами подступать къ ней, она быстро оглянулась и спросила, не Пританиса ли ему нужно видѣть?

— Я сейчасъ узналъ — отвѣчалъ старикъ, что здѣсь разыгрывается въ лоттерею дѣвушка и мнѣ захотѣлось попытать мое счастіе.

— Дѣвушка эта — я. Но едва ли у тебя достанетъ средствъ бороться съ первостепенными богачами Пантикапеи, которые взяли по десяти, а нѣкоторые и по 20 номеровъ. Потрудись заглянуть самъ вонъ въ ту книгу, которая лежитъ на мраморной доскѣ.

Старикъ молчаливо посмотрѣлъ въ тетрадь.

— Я, дѣйствительно, не богатъ — отвѣчалъ онъ — но на три послѣднихъ номера у меня хватитъ средствъ.

Сказавъ это, онъ написалъ огромными буквами въ трехъ клѣткахъ, пропущенныхъ другими слѣдующее странное имя: Евпаторъ безсмертный.

Я сегодня же пришлю слѣдуемыя деньги — прибавилъ онъ и молча удалился.

Гепепира долго смотрѣла ему въ слѣдъ.

«Вотъ будетъ несчастіе — думала она — если судьба захочетъ сдѣлать меня рабынею или женою такого бѣдняка и вдобавокъ старика! При этой мысли разлетѣлись всѣ ея лучезарныя фантазіи и она начала томиться безотчетною грустью. Ей недавно мечтавшей о счастіи и широкой жизни, о первенствующей роли и всеобщемъ поклоненіи народа, теперь съ ужасомъ представлялся бѣдный сварливый старикъ съ повелительнымъ и надменнымъ лицомъ, который навѣрно станетъ держать ее въ заперти и завладѣетъ, по праву господина, даже пріобрѣтенными ею лично деньгами. Послѣднее предположеніе бросило ее въ жаръ. Она вполнѣ сознавала, что, продавши себя, дѣлалась рабынею того, кто пріобрѣталъ ее по жребію. Гепепира быстро перешла къ взвѣшиванію своего положенія въ роли рабыни.

Роль эта въ данное время была въ крайне незавидномъ положеніи, хотя нѣкоторые и соглашались съ мнѣніемъ извѣстнаго стоика Эпиктета, что мудрецъ и въ рабствѣ истинно свободенъ, но большинство держалось Аристотеля, сомнѣвающагося даже въ существованіи добродѣтели у человѣка, по несчастію или случайно сдѣлавшагося рабомъ, и въ такихъ случаяхъ, когда онъ пользовался самыми дружественными отношеніями господина. Даже важная должность, поручаемая рабу, не облагораживала и не измѣняла его въ нравственномъ отношеніи, а между тѣмъ отъ этихъ рабовъ зависѣла нравственность будущей аристократіи со всѣми перенятыми отъ раба пороками, такъ какъ воспитаніе дѣтей исключительно поручалось рабамъ.

Намъ извѣстно, что въ рабство могли попадать и и аристократы, какъ добыча морскихъ пиратовъ. Эти корсары, по свидѣтельству многихъ древнихъ писателей, дѣлали высадки на сосѣднихъ берегахъ, захватывая безъ различія обывателей и путешественниковъ, и продавали ихъ на чужую сторону; но кромѣ ихъ и губернаторы провинцій пользовались правомъ продавать въ рабство ввѣренныхъ ихъ попеченію жителей. Что же касается правъ военной добычи, то въ примѣръ приведемъ, что въ одномъ Эпирѣ, послѣ низложенія Персея, продано было въ рабство 150 т. человѣкъ, а изъ царства Митридата Понтійскаго жестокій Лукуллъ набралъ ихъ такое множество, что любой человѣкъ продавался по 4 драхмы (около 1 рубля).

Вслѣдствіе этого богатые, закупая огромное число этихъ несчастныхъ, превращали ихъ, смотря по способностямъ, въ ремесленниковъ, поваровъ, художниковъ, наставниковъ, писцовъ и ученыхъ, и настолько гордились ими, что даже послѣ смерти сберегали ихъ прахъ въ урнахъ съ надписями о занимаемыхъ ими должностяхъ. Благодаря этимъ рабамъ и ихъ удивительной способности писать скоро, одновременно писались подъ диктовку сотни экземпляровъ сочиненій лучшихъ или любимыхъ писателей, которыя съ жадностію разхватывались любителями изящнаго и благодаря этому перешли въ потомство и сбереглись до нашихъ временъ.

Эта сторона рабства не такъ казалась ужасною Гепепирѣ, но ее страшило то, что господинъ былъ полнымъ распорядителемъ жизни рабовъ своихъ и пользовался правомъ казнить ихъ публично или отдавать на съѣденіе рыбъ, звѣрей и собакъ. Къ этому рабъ не имѣлъ права обижаться, еслибы даже его оскорбили ударомъ люди сторонніе: не смѣлъ думать объ отдыхѣ въ праздничные дни и вдобавокъ служилъ вѣчною мишенью брани и жестокихъ шалостей воспитываемыхъ имъ львенковъ. Но что если она будетъ перепродана въ другія руки и осуждена на вѣчный машинальный трудъ?

При этой мысли у молодой красавицы затрепетало сердце и помутилось въ глазахъ. Она представляла себѣ приблизительно тотъ ужасъ, который выразилъ въ нижеслѣдующихъ словахъ оселъ Апулея, попавши въ булочную: «что за отверженные люди! кожа изрѣзана кнутомъ и росписана багровыми рубцами, спина въ струпьяхъ и едва прикрыта лохмотьями, лобъ клейменный, голова до половины обрита, на лицахъ безобразная блѣдность, вѣки изъѣдены дымомъ и густымъ паромъ, а глаза едва смотрятъ на свѣтъ».

Гепепира застонала и, хлопнувъ себя по лбу, невольно вспомнила слова отца, что впередъ начинанія дѣла слѣдуетъ обсудить конецъ его. При этомъ она вспомнила зловѣщія предсказанія одной изъ скифокъ и слезы какъ-то невольно вылетѣли изъ глазъ его.

Въ этомъ отчаянномъ положеніи Пританисъ засталъ дочь свою.

— Ты о чемъ плачешь дитя мое? сказалъ онъ ласковымъ тономъ.

— Я ужасно раскаиваюсь, что послушала иностранца, отвѣчала она съ тяжелымъ вздохомъ.

— Раскаиваешься? произнесъ онъ съ удивленіемъ — фи, какое унизительное слово! Еслибъ я сдѣлалъ даже тысячу преступленій безъ умысла, то и тогда утѣшился бы сознаніемъ моей глупости, а ты, кажется, пока не сдѣлала ничего такого, изъ за чего можно скорбѣть и отчаиваться.

— Мнѣ кажется, что я могу попасть не въ жены, а въ рабыни.

— Это не особенно опасно, дитя мое, когда есть чѣмъ выкупаться.

— Но развѣ рабы имѣютъ собственность?

— Если ты будешь умна, то ты оставишь деньги у родителей до того времени, пока утвердишься въ положеніи своемъ.

— И въ самомъ дѣлѣ — вскрикнула она — вѣдь я только послѣ розыгрыша сдѣлаюсь чужою собственностію. Какъ я рада, отецъ мой, что ты зашелъ ко мнѣ.

— Я зашелъ, чтобы сообщить тебѣ, что получилъ деньги за три билета отъ какого-то старичка, который проситъ твоей росписки.

Гепепира не замедлила написать три билета на имя Евпатора безсмертнаго и сама вынесла ихъ къ посланному.

— Кто тебя прислалъ? спросила она.

— Отецъ мой и благодѣтель.

— Мнѣ не это нужно знать. Я спрашиваю, кто твой господинъ и чѣмъ онъ занимается?

— Человѣкъ, какъ мы всѣ, а занимается всѣмъ, чѣмъ долженъ заниматься.

— Онъ женатъ?

— Да.

— Богатъ?

— Богатъ, но не такъ какъ прежде.

— Добръ?

— Смотря съ кѣмъ имѣетъ дѣло.

— А какъ давно онъ прибылъ въ Пантикапею?

— Всего нѣсколько мѣсяцевъ.

Въ полномъ предположеніи, что Евпаторъ былъ купцомъ, Гепепира вручила посланному росписки и отправилась къ матери повторить свою просьбу идти на ночлегъ въ храмъ высокочтимой богини.

— Что жъ мнѣ задумать? спросила мать.

— Помолись ей и попроси, чтобы она повѣдала тебѣ мою будущность. Я такъ желаю знать это, что сгораю отъ нетерпѣнія.

— Должна ли я обѣщать богинѣ какую-нибудь жертву?

— За этимъ не станетъ дѣло, лишь бы она соблаговолила утѣшить меня отрадною вѣстью.

Старушка немедленно отправилась въ отдаленный на нѣсколько стадій отъ города храмъ Афродиты и пала ницъ предъ жертвенникомъ божества. Какъ долго она молилась и проливала слезы, этого никто изъ весталокъ не замѣтилъ. На утро она возвратилась домой и съ сіяющимъ лицомъ передала дочери своей, что, заснувъ у подножья жертвенника, видѣла ее во снѣ въ слѣдующемъ многообѣщающемъ видѣ: «будто на высокомъ тронѣ сидѣлъ могущественный царь, который, снявъ съ головы своей корону, украшавшую его, положилъ у ногъ ея. Вслѣдъ затѣмъ вошла въ комнату Афродита съ большою толпою молодыхъ людей, которые по знаку богини начали преклонять предъ нею колѣна и вымаливать благоволенія.

— Ты всѣхъ ихъ начала прижимать къ груди своей, продолжала старуха, не обращая вниманіе на то, что это не нравилось царю. «Не успѣла ты покончить съ послѣднимъ, какъ отворились боковыя двери и оттуда вышелъ молодой человѣкъ въ царскомъ одѣяніи, который также упалъ къ твоимъ ногамъ. Но ты погрозила ему пальцемъ и приказала удалиться. Обиженный онъ погрозилъ тебѣ и царю своимъ мечемъ и также скоро выбѣжалъ къ ревущей на улицѣ толпѣ, какъ и вошелъ. Я передала сонъ мой одному изъ почтеннѣйшихъ жреновъ и онъ объяснилъ, что ты будешь повелѣвать и царемъ и людьми».

— Благодарю добрую богиню и тебя, мана, за отрадную вѣсть. Я не забуду этой милости и постараюсь выразить благодарность мою и жертвами и священными играми, если предвѣщанное сбудется но словамъ жреца.

7

Митридатъ царь Понтійскій, послѣ долгаго совѣщанія съ полководцами и приближенными о предстоящемъ сокрушеніи скифскаго господства въ центрѣ Тавриды, расположился обѣдать на одной изъ террасъ великолѣпнаго дворца древнихъ Босфорскихъ царей. Онъ былъ въ хорошемъ расположеніи духа отъ убѣжденія, что безъ особенныхъ усилій и потерь ничтожный уголокъ его владѣній внезапно раздвинется отъ Пантикапеи до Каркинита и отъ Тафроса до Херсонеса и что на этомъ пространствѣ ему не трудно будетъ образовать изъ воинственныхъ обитателей сильную и стойкую армію, готовую вновь помѣряться съ силами римскихъ легіоновъ, которые опустошили его владѣнія и заставили бѣжать, какъ труса и ничтожнаго человѣка въ отдаленную страну.

Этотъ великій государь, не придававшій значенія ни одной изъ человѣческихъ слабостей, никакъ не могъ равнодушно переносить своихъ неудачъ противъ римлянъ и до настоящаго времени не переставалъ придумывать планъ образованія сильной арміи, которая слѣпо подчинилась бы убѣжденію его, что Римское могущество сосредоточено въ Римѣ и что его возможно съ ничтожными сравнительно силами сокрушить только въ столицѣ. Идея эта казалась ему неподлежащею сомнѣнію. Оставалось только сформировать отважную армію. Для достиженія послѣдняго Митридатъ воспользовался обращеніемъ къ нему херсонесскихъ жителей, просившихъ защитить ихъ отъ безпрестанныхъ набѣговъ скифовъ, основавшихъ подъ стѣнами ихъ владѣній недоступную крѣпость, имѣвшую возможность высылать безнаказно цѣлые отряды разбойниковъ. Побѣдить этихъ Тавроскифовъ для такого опытнаго государя не представляло ни особеннаго труда, ни особенной надобности, еслибъ но имѣлось на то настоятельной причины. Порѣшивъ употребить на это всю армію свою, состоявшую изъ 60 т. человѣкъ подъ начальствомъ лучшаго полководца Діофана съ тѣмъ, чтобы онъ утвердился въ окрестностяхъ Херсонеса и позаботился бы о сформированіи другой арміи для дальнѣйшихъ дѣйствій, Митридатъ какъ бы возродился послѣ долго-временныхъ нравственныхъ страданій и старался выразить это въ веселой бесѣдѣ за трапезою.

— Вчера предъ вечеромъ — говорилъ онъ — послѣ личнаго осмотра Босфорскаго вала я возвращался домой и присѣлъ отдохнуть около авлиды храма Эскулапа. Какъ вдругъ изъ одного изъ сосѣднихъ домовъ вывалила толпа молодыхъ людей, которые, не узнавъ меня въ моемъ походномъ нарядѣ, громко заговорили о какой-то необыкновенной красавицѣ, рѣшившейся розыграть себя въ лоттерею. Всѣмъ вамъ извѣстно, что красота, какъ мать высшихъ образовательныхъ силъ и сердечныхъ утѣшеній, всегда была моимъ кумиромъ. Увлеченный восторгами молодежи я рѣшился провѣрить ихъ своими глазами. И дѣйствительно, мнѣ никогда не приходилось видѣть такой величественной красоты во всѣхъ ея мелочахъ ни въ натурѣ, ни въ скульптурѣ и ни на изображеніяхъ антропографовъ, зоографовъ⁹ и т. п. олицетворителей естества. Я до такой степени былъ пораженъ этой дѣвушкою, что будь мнѣ 21 годъ, быть можетъ, рѣшился-бы на насиліе. Но въ мои лѣта, конечно, не прибѣгаютъ къ такимъ мѣрамъ и я ограничился тѣмъ, что забралъ послѣдніе оставшіеся три номера.

— И вдругъ ты выиграешь эту красавицу — сказалъ Діофанъ — чтобы наградить преданнаго тебѣ полководца за полную побѣду надъ Тавро-скиѳами.

— Я никогда не награждалъ моихъ полководцевъ женами — отвѣчалъ монархъ съ неудовольствіемъ, на томъ основаніи, что считалъ ихъ всѣхъ совершеннолѣтними и настолько разумными, что они сами могутъ выбрать жену по вкусу своему.

— Въ такомъ случаѣ я самъ пойду и запишусь на томъ основаніи, что мой климатерическій годъ¹⁰ сошолъ и несчастіе мое на женщинъ должно измѣниться.

— Ого, мой возлюбленный полководецъ, какъ я вижу, ты началъ покланяться Пиѳагору — замѣтилъ царь.

— Я былъ-бы плохой стратегъ, еслибъ не основалъ всѣхъ моихъ дѣйствій на математическихъ расчетахъ. Какая-бы иначе цѣль могла руководить верховное божество въ созданіи міра, семи главныхъ планетъ, семи металловъ, семи чудесъ, семи мудрецовъ, въ семимѣсячномъ сформированіи зародыша и т. п.? Или развѣ всѣмъ неизвѣстно, что 63 лѣтній возрастъ человѣка есть самый критическій, какъ семь разъ взятое 9-ть?

— Діофанъ, Діофанъ, ты меня пугаешь, потому что я приближаюсь къ этому роковому числу лѣтъ.

— Тебѣ, любимцу боговъ, нечего бояться превратностей счастія. Тебѣ суждено свыше испытать рядъ неудачъ, чтобы научиться сдѣлаться избавителемъ міра и вторымъ Александромъ Македонскимъ.

— Сбудется-ли эта завѣтная идея человѣка, не разъ уже обманувшагося, — не станемъ теперь думать, когда предъ нами явилась такая восхитительная дѣвушка. Право, Діофанъ, я окончательно поссорюсь съ Венерою, если и она подумаетъ возстать противъ меня на закатѣ моихъ дней.

— Что-же государь мой сдѣлаетъ съ этою красавицею, если она достанется ему по волѣ божества?

— Я тебѣ говорилъ уже, что все изящное доставляетъ мнѣ безконечное наслажденіе, такъ сказать оживотворяющее мой духъ. Гомеръ для меня божественъ способностію даже щиту придать прелесть, Тимомахъ, въ своихъ изображеніяхъ неистовствующаго Аякса и дѣтоубійцы Медеи, великъ тѣмъ, что не представляетъ предъ нами перваго свирѣпствующимъ, а въ то время, когда онъ, измученный неистовыми подвигами, сидитъ въ глубокомъ размышленіи и вся сила его недавняго бѣшенства отражается въ стыдѣ, ощущаемомъ имъ, а вторую не въ моментъ совершенія убійства, а когда ея материнская любовь еще борется въ ней со злобою. Въ этихъ изображеніяхъ, которыя могли-бы оскорблять доброе чувство, при всякой другой постановкѣ, неожиданно являются высокимъ образцомъ нѣмой и одновременно говорящей поэзіи. Что-же касается розыгрывающейся дѣвушки, то это живая поэзія и говорящая живопись и самое лучшее твореніе творца вселенной. Могу-ли я, какъ государь и цѣнитель всего лучшаго, оставаться равнодушнымъ къ такому предмету, который долженъ облагораживать и возвышать достоинство человѣка?

— Но, она, какъ ты говоришь, молода и, слѣдовательно, пожелаетъ имѣть мужа одинакаго возраста.

— Это естественно и прилично для всякой дѣвушки. Но одна жертва со стороны всего народа, чтобы поддержать въ хорошихъ чувствахъ и намѣреніяхъ царя, не можетъ казаться жестокостью. Однако я говорю такими словами, какъ будто эта дѣвушка уже досталась мнѣ по жребію. Къ сожалѣнію я взялъ меньше номеровъ въ сравненіи даже съ епимелитомъ города, а другіе захватили по 20 билетовъ.

— А знаетъ-ли красавица, что въ лоттереѣ ея участвуетъ нашъ государь?

— Я не сказалъ ей этого и запретилъ даже говорить моему вѣрному Фелону, который носилъ деньги. Нo кто знаетъ, женщины бываютъ крайне любопытны и можетъ быть что подпись моя, Евпаторъ безсмертный, выдастъ меня. А вотъ кстати идетъ и Харитъ — прибавилъ Митридатъ, указывая на епимелита — онъ всевѣдущъ и можетъ сообщить намъ объ этомъ.

Эпимелитъ послѣ обыкновенныхъ привѣтствій занялъ указанное ему мѣсто.

— Ну, что новаго въ нашей оградѣ? спросилъ государь.

— Важнаго ничего, да и мелочей гораздо меньше, чѣмъ обыкновенно. Вопервыхъ мнѣ сообщили, что прибывшій изъ Аѳинъ философъ Страбонъ, о которомъ я уже докладывалъ тебѣ, до того поразилъ народъ въ нашихъ провинціальныхъ городкахъ, что жрецы убѣдительно просятъ меня отозвать его изъ ихъ округовъ.

— На что-же они жалуются?

— Причинъ не выставляется.

— Въ такомъ случаѣ и вины не должно быть — отвѣчалъ царъ. — Я отлично знаю, что жрецы не любятъ безкорыстныхъ наставниковъ народа, не обращай вниманія на ихъ лукавыя выходки. Затѣмъ, что ты скажешь еще? Не появились-ли у насъ римскіе шпіоны, чтобы провѣдать про мое житье-бытье и поразузнать, какой я имъ подготовляю подарокъ? Смотри, Харитъ, въ оба, ты долженъ быть у меня дипломатомъ¹¹ и не допустить ни одного изъ нихъ возвратиться въ отечество. Это моя первая заповѣдь испытаннымъ друзьямъ.

— Римляне, государь, настолько напуганы этою заповѣдью, что боятся проѣзжать мимо твоего царства.

— Этого я по крайней мѣрѣ всегда желалъ, чтобы обезоружить ихъ однимъ именемъ моимъ, когда наступитъ минута расплаты со мною. Ну, что же еще новаго?

— Въ Пантикапеѣ одна бѣдная дѣвушка, по имени Гепепира, дочь лепщика масокъ и статуэтокъ Пританиса, вслѣдствіе желанія избавиться отъ угрозъ 88 жениховъ, сдѣлавшихъ ей одновременно предложенія, испросила у меня позволенія розыграть себя въ лоттерею. Я не имѣлъ ни малѣйшаго права отказать ей въ виду того, что каждый грозилъ ей смертью за отказъ.

— Ты поступилъ очень благоразумно. Но какимъ образомъ могла явиться такая умная находчивость у молодой дѣвушки?

— Она воспользовалась совѣтомъ того Страбона, на котораго жалуются теперь жрецы.

— А, теперь я понимаю, что мудрецъ этотъ принадлежитъ къ особеннаго рода замѣчательнымъ людямъ! Ты пожалуйста заставь его явиться или самъ приведи ко мнѣ. А знаешь ли ты, что и я записался въ лоттерейной книгѣ этой Гепепиры, но къ сожалѣнію только на три номера. Не можешь ли ты перепродать мнѣ хоть одинъ изъ твоихъ билетовъ, такъ какъ число три мнѣ никогда не нравилось.

— Изволь, государь — отвѣчалъ епимелитъ, вынимая изъ кармана всѣ 10 билетовъ — выбирай любой. Митридатъ протянулъ руку и случайно взялъ номеръ 4, т. е. тотъ самый, который ему выбрала сама Гепепира.

— Ну, сдѣлай на немъ передаточную надпись и поди къ Фелону за деньгами.

Харитъ повиновался.

— Добрый старикъ — сказалъ Митридатъ, когда онъ удалился — еслибъ ты зналъ, что я именно желалъ занять этотъ номеръ въ лоттерейной книгѣ, какъ бы по какому-то предчувствію, ты можетъ быть не рѣшился бы съ такою готовностію отдать мнѣ его. Что если этотъ номеръ выиграетъ?

— Я полагаю, что Харитъ сдѣлается тогда твоимъ врагомъ — отвѣчалъ съ улыбкою Діофанъ.

— Ну, я этого не пожелалъ бы, потому что онъ пользуется въ Босфорскомъ царствѣ большимъ довѣріемъ, чѣмъ мы всѣ съ нашимъ войскомъ.

8

Три дня спустя царь Митридатъ проснулся въ мрачномъ расположеніи духа и навѣрно остался бы на весь день недовольнымъ, еслибъ неожиданно не чихнулъ на лѣвую сторону. Тѣлохранитель его Акафъ, обрадованный этимъ событіемъ, не замедлилъ, преклонивъ колѣно, привѣтствовать государя съ предстоящимъ благополучіемъ.

— Спасибо, мой пріятель — отвѣчалъ монархъ не безъ удовольствія — я какъ-то по наслѣдству привыкъ вѣрить, что чиханіе на лѣвую сторону предвѣщаетъ удовольствіе, а между тѣмъ наши великіе учители, Аристотель и Гиппократъ, совсѣмъ другаго мнѣнія. Первый въ своихъ проблемахъ чиханія, хотя и считаетъ его даромъ боговъ и совѣтуетъ чтить его, какъ нѣчто священное, но старается доказать, что оно свидѣтельствуетъ о здравіи чихнувшаго, а послѣдній, какъ врачъ доказываетъ, что оно полезно для беременныхъ женщинъ и для страждующихъ летаргіею, каталепсіею, икотою и т. п.

— Все несомнѣнно приносящее благо — отвѣчалъ Акафъ — примѣняется каждымъ къ его трактату. Развѣ Киръ Великій обманывался въ этомъ знаменіи боговъ?

Развѣ Ѳемистоклу не предсказалъ великій жрецъ передъ Саламинскою битвою полной побѣды только потому, что кто-то чихнулъ на лѣвую сторону, когда онъ приносилъ жертвоприношеніе на кораблѣ своемъ?

— Ты правъ, а такъ какъ сегодня предстоитъ большая битва за красавицу Гепепиру, то надо полагать, что побѣда останется за мною. Признаться мнѣ никогда самому не приходилось наблюдать за чиханіемъ, но сегодня я замѣчу это и если оно удастся, то приму къ свѣдѣнію и сочту за благопріятное предвѣстіе. Вотъ, что, Акафъ, я сегодня пошлю тебя съ билетами моими присутствовать при розыгрышѣ. Если красавица достанется мнѣ, ты пригласишь ее въ свой домъ и затѣмъ уже приведешь ко мнѣ. Но смотри, не открывай ей моего имени, такъ какъ я хочу удивить ее внезапностію. Мы ее усыпимъ и перенесемъ во дворецъ съ цѣлью удивить и обрадовать будущностію.

Ровно въ полдень Акафъ, облеченный нарочно въ изношенное платье, отправился въ домъ, занимаемый Гепепирою. Масса народа занимала всю улицу такъ густо, что царскій тѣлохранитель могъ протѣсниться впередъ только благодаря физической силѣ. Въ комнатѣ онъ встрѣтилъ почти всѣхъ богатыхъ молодыхъ людей столицы, разсматривающихъ приготовленныя дощечки для лоттереи, которыя заботливо пересчитывались и складывались въ урны, охраняемыя лично епимелитомъ¹². Гепепира сидѣла въ отдаленномъ углу и какъ богиня наблюдала за суетнею поклонниковъ, не дерзавшихъ приближаться къ ней.

Многіе изъ вошедшихъ въ залу требовали прибавить еще сотню номеровъ, обѣщая разобрать ихъ сейчасъ же, но Харитъ отвѣчалъ, что этого не можетъ дозволить ни правосудіе, ни тѣ лица, которыя разобрали номера въ видахъ личнаго интереса. Заявленіе это передано было недовольными Гепепирѣ, но она торжественно объявила, что съ сегодняшняго утра не располагаетъ болѣе никакими правами надъ собою.

— Я считаю себя рабынею съ того времени, когда не осталось ни одного свободнаго номера въ моей записной книгѣ — отвѣчала она — но пока рабынею всѣхъ подписавшихся. Если всѣ пожелаютъ удовлетворить вашему предложенію, то тогда и я вправѣ буду исполнить требованіе моихъ господъ.

Вслѣдъ затѣмъ двѣ весталки, приглашенныя изъ сосѣдняго храма, надвинувъ на брови свои широкія повязки, опредѣлявшія ихъ профессію, заняли мѣста у урнъ и начали вынимать номера. Глубокое молчаніе не прерывалось ни единымъ звукомъ. У всѣхъ выставлены были уши нѣсколько впередъ, вытянуты лица и оживлены глаза какимъ-то однимъ общимъ блескомъ, значеніе котораго невозможно было объяснить, не имѣя предъ собою ясной причины.

Акафъ, который видѣлъ всѣ азіатскіе народы, съ особеннымъ удовольствіемъ смотрѣлъ на этихъ прекрасныхъ потомковъ несчастнаго Милета, у которыхъ нравственное величіе совокупилось въ двухъ безграничныхъ крайностяхъ: въ вѣчной неизмѣнной страсти къ удовольствіямъ и непреклонной ненависти къ врагамъ ея. Ихъ видъ съ ясно сдержаннымъ чувствомъ пламенной страсти напоминалъ ему статую Лаокоона, терзаемаго ужасными змѣями, противъ жала которыхъ воля и разсудокъ оказывались совершенно безсильными.

«Ну, съ такими людьми — мечталъ тѣлохранитель Митридата — намъ трудно будетъ сокрушить римлянъ. Да и врядъ-ли они могутъ быть заинтересованы великими планами моего отважнаго монарха.

— Номеръ четвертый! возвѣстила громко весталка, прерывая мысли Акафа, не слушавшаго до настоящаго времени пройденныхъ пустыхъ номеровъ.

— Гепепира! отвѣчала сосѣдка ея, передавая билетъ въ руки епимелита.

Всѣ присутствующіе съ блѣдными лицами начали оглядываться и искать глазами счастливца.

Акафъ тихо и спокойно выступилъ впередъ и подалъ прекрасной дѣвушкѣ врученный ему билетъ, но Гепепира, взглянувъ на его ужасный ростъ и крайнее безобразіе, положительно окаменѣла на своемъ мѣстѣ. Съ Харитомъ произошло почти тоже самое.

— О, Афродита, наконецъ вскрикнула дѣва, подымаясь съ мѣста — какъ жестоко ты подводишь тѣхъ, кто съ пламенною душою обращается къ тебѣ! Но я не убоюсь твоей гнусной насмѣшки и съумѣю насладиться жизнію и безъ твоихъ милостей. Прочь вѣра моя въ тебя, я могу считать и себя такою же богинею, какъ считаютъ тебя всѣ суевѣрные и глупые люди. Ну, чего же ты не берешь свою рабыню? — обратилась она къ Акафу.

Тѣлохранитель протянулъ свою лапу и, не говоря ни слова, увелъ красавицу.

Всѣ съ ужасомъ слѣдили за нимъ, не зная, откуда и какимъ образомъ попалъ въ среду богатыхъ людей этотъ ничтожный гигантъ. Одинъ только Епимелитъ узналъ его, но и у него такъ болѣло сердце, что пришлось бѣгомъ возвратиться домой, чтобы свободно предаться раскаянію о продажѣ дорогаго билета, указаннаго ему самою красавицею.

Нѣсколько времени спустя Гепепира приведена была въ небольшой домикъ, гдѣ принята женою Акафа съ особеннымъ почтеніемъ и радушіемъ.

— Надѣюсь заслужить любовь моихъ господъ — проговорила дѣвушка — я буду работать день и ночь, насколько хватитъ у меня силъ. Если же они пожелаютъ отпустить меня на свободу, то родители мои охотно выплатятъ имъ десять тысячъ драхмъ.

Вмѣсто отвѣта хозяйка принесла ей завтракъ и сильно прижала къ груди своей.

— Кушай, дитя мое, и не скорби о судьбѣ своей, потому что будущее зависитъ не отъ насъ.

Гепепира, не бравшая со вчерашняго дня ничего въ ротъ, налила полный потыръ вина и выпила его съ кускомъ хлѣба. Сладкій напитокъ чрезвычайно понравился ей.

— Ну, такъ постой, я тебя угощу виномъ, которое пьетъ нашъ царь — сказала жена Акафа — мнѣ недавно подарила его цѣлый сосудъ одна изъ служанокъ Митридата. Я скрыла его отъ мужа моего, потому что всѣ сладости вредятъ ему. Сказавъ это, добрая хозяйка принесла и поставила глинянную амфору на столъ.

Бойкая дѣвушка, у которой явилось уже веселое настроеніе духа, не замедлила набрать второй потыръ и съ наслажденіемъ осушила его.

— Какая прелесть — сказала она — я и не подозрѣвала въ винѣ такого отраднаго вкуса.

— Ага — раздался голосъ Акафа — наша гостья изволитъ веселиться. Ну, угости и меня твоими красивыми руками. Кто знаетъ, можетъ быть и я когда-нибудь пригожусь тобѣ.

Гепепира набрала потыръ и поднесла гиганту; но онъ, приложивъ его къ губамъ, по знаку жены возвратилъ красавицѣ, сказавъ, что сладкихъ винъ не можетъ пить. Хозяйка поспѣшила поставить на столъ другой сосудъ, который Акафъ и поднялъ къ устамъ.

— Ну, чего ты пожелала-бы отъ меня? спросилъ онъ заботливымъ тономъ — имѣй въ виду, что я служу при одномъ полководцѣ въ качествѣ оруженосца и тѣлохранителя, а при случаѣ обязанъ исполнять и роль палача.

— Чего же я могу просить отъ палача? спросила она съ недовѣріемъ; затѣмъ, подумавъ немного, прибавила — если тебѣ придется убивать меня, то вспомни, что я просила тебѣ сдѣлать это такъ, чтобы я не узнала о разлукѣ моей съ жизнію.

— Исполню, непремѣнно — отвѣчалъ — Акафъ — и оба какъ бы въ залогь обѣщанія выпили вина.

— Что за мрачныя мысли у такой молодой дѣвушки? вмѣшалась хозяйка. Ты, Акафъ всегда сведешь добрыхъ людей на грустныя мечты. Лучше иди въ свою комнату и оставь насъ немного поболтать. Мущинамъ приличнѣе быть въ своемъ обществѣ.

Акафъ не противорѣчилъ.

— Теперь ты должна скушать чего-нибудь мяснаго — обратилась она къ Гепепирѣ, у которой начали смыкаться глаза.

— Твое вино меня усыпляетъ — отвѣчала дѣвушка — я не могу болѣе владѣть собою, а между тѣмъ хотѣлось-бы выпить еще одинъ потыръ съ кусочкомъ соленой икры.

Хозяйка поднесла одно и другое къ устамъ Гепепиры.

— Да, увеличатъ боги твое благосостояніе, отвѣчала гостья, подымаясь съ мѣста — о, укажи мнѣ какое-нибудь мѣстечко, чтобы заснуть; а потомъ уже я примусь за работу.

Хозяйка взяла за руку Гепепиру и отвела въ свою опочивальню. Койка, на которую дѣвушка легла, представляла носилки. Лишь только красавица заснула и наступила ночь, Акафъ въ сопровожденіи четырехъ сильныхъ товарищей вошелъ въ эту комнату и, накинувъ на спящую черное покрывало, заботливо вынесъ ее на улицу и всѣ направились къ дворцу Митридата.

9

Въ это время горделивый обладатель Босфорскаго царства только что вышелъ изъ великолѣпно убранной комнаты, размышляя, какое впечатлѣніе можетъ произвести роскошь на бѣдную дѣвушку, которая внезапно очнется въ его дворцѣ и будетъ окружена толпою служанокъ. Къ нему на встрѣчу выступилъ Страбонъ и, почтительно привѣтствуя, заявилъ, что является по приказанію епимелита.

Да, мнѣ кажется, что я уже встрѣчался съ тобою — сказалъ Митридатъ.

— Я также припоминаю, что видѣлъ лицо подобное твоему на сосѣдней горѣ, около камня, превращаемаго въ несокрушимый тронъ великаго монарха.

— И ты не узналъ во мнѣ, мудрецъ, несчастнаго государя?

— Ты несчастенъ развѣ тѣмъ, чего добиваются другіе. Какая мнѣ надобность до личныхъ неудовольствій, когда я заслужу такую же память, которую пріобрѣлъ себѣ и Александръ Македонскій!

— Неужели ты убѣжденъ въ томъ, что отдаленное потомство станетъ помнить имя того, который, не обладая достаточною силою, лѣзъ въ борьбу съ дракономъ?

— Не въ силѣ сила, государь. Ты великъ величіемъ идеи; ты великъ тѣмъ, что жаждешь дать свободу народу, который, подпавъ подъ чужеземное иго, не можетъ открыть крыльевъ, чтобы носиться надъ землею и творить своего рода чудеса. Ты желалъ снять съ грековъ ярмо, которымъ они прижаты къ землѣ и обязаны съ ежеминутными проклятіями трудиться, чтобы насыщать ненасытнаго побѣдителя.

— Ты правъ, мой гость; иди же за мною, я желаю побесѣдовать съ тобою. Давно-ли ты выѣхалъ изъ Аѳинъ и въ какомъ настроеніи находится эллинскій народъ къ римлянамъ?

— Народъ изнемогаетъ подъ тяжестью налоговъ; все золото и серебро въ образцовыхъ произведеніяхъ древности захвачено воинами и обращено на украшеніе враждебнаго оружія; скульпторы, ораторы, философы разошлись въ темные закоулки или направились въ Римъ служить рабами и вдохновлять геніальностію поработителей. Словомъ Эллада начала умирать какъ-бы въ желаніи отдать и свой духъ вновь пробужденной націи.

— Ты разсказываешь мнѣ все то, что я предвидѣлъ и усиливался не допустить. О, какъ я желалъ спасти несчастныя Аѳины!

— Твою услугу мы всѣ оцѣнили, но сами боги были противъ насъ.

— Надо постараться умилостивить ихъ, потому что я, пока живъ, не откажусь отъ освобожденія грековъ отъ римлянъ. Рядъ несчастій лишилъ меня средствъ, но не уменьшилъ вражды. Я пріютился въ отдаленномъ уголкѣ міра въ надеждѣ, что и здѣсь мнѣ удастся составить могущественную армію, которая послѣдуетъ за мною въ горделивый Римъ и сотретъ его съ лица земли, чтобы возвратить Аѳинамъ первенствующее значеніе. Я говорю тебѣ это не изъ пустаго тщеславія, а изъ желанія, чтобы ты оказалъ мнѣ и съ своей стороны содѣйствіе. Видишь-ли, въ Пантикапеѣ и окрестныхъ городахъ народъ исключительно находится въ зависимости жрецовъ и совершенно отвыкъ отъ того воинственнаго духа, которымъ гордились его предки. Тебѣ предстоитъ пошатнуть это довѣріе и вдохнуть въ нихъ любовь и сочувствіе къ единовѣрцамъ. Входи-же во всѣ храмы и проповѣдуй безъ стѣсненія все, что придетъ тебѣ въ голову и прежде всего противъ могущества жрецовъ.

— Все сказанное тобою согласуется съ моими убѣжденіями и если ты не имѣешь прибавить ничего болѣе, то я оставлю твой дворецъ.

Митридатъ молчалъ. Въ эту минуту слуга поднесъ къ нему дорогой вѣнчальный поясъ, которымъ государь имѣлъ обыкновеніе опоясывать своихъ наложницъ.

— Нравится-ли тебѣ, Страбонъ, искусство здѣшнихъ женщинъ вышивать жемчугомъ? спросилъ монархъ, поднося философу дорогой поясъ.

— Для меня интереснѣе было-бы узнать, кому онъ предназначается въ даръ?

— Случайно выигранной мною въ лоттерею дѣвушкѣ, которую я изъявилъ желаніе сдѣлать своею женою.

Мнѣ кажется, что ты съ нею знакомъ.

— Я, дѣйствительно, одной молодой красавицѣ посовѣтовалъ розыграть себя въ лоттерею, но та обѣщала пригласить меня на свадебный пиръ.

— Это та самая Гепепира, дочь Пританиса; но такъ какъ я не имѣю обыкновенія праздновать пріема женщинъ въ домъ мой, то тебѣ придется извинить ее и ограничиться хорошимъ завтракомъ у меня.

Страбонъ вышелъ. Онъ узналъ все, что нужно было знать шпіону.

— Ну, что принесли мою послѣднюю жену? спросилъ царь у стоявшаго у дверей слуги.

— Ее внесли въ то время, когда я вошелъ сюда съ поясомъ.

Митридатъ, сдѣлавъ знакъ удалиться слугѣ, прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ, затѣмъ, взявъ вѣнчальный подарокъ, направился къ Гепепирѣ, которая продолжала спать крѣпкимъ сномъ. Остановившись предъ красавицею, этотъ великій цѣнитель изящнаго началъ всматриваться въ каждую жилку этого прекраснаго существа: ея дѣвственное чело, какъ бы украшенное дѣвственнымъ олицетвореніемъ эфира, прикрытое мѣстами золотистымъ шелкомъ кудрей, не уступало въ правильности и бѣлизнѣ ни единой божественной статуѣ, вышедшей изъ подъ рѣзца неподражаемаго Фидія, ея бѣло-снѣжныя ланиты съ розовымъ отливомъ издавали какой-то ѳиміамъ, возбуждающій бурныя движенія въ душѣ; ея ослѣпительная мраморная грудь точно играла двумя пѣнистыми валунами; эта скромная, стыдливая поза, эта грація во всемъ станѣ, эти длинныя густыя рѣсницы, обогнутыя тончайшимъ шнуркомъ бровей — все въ общемъ олицетворяло идеальное сновидѣніе воспріимчиваго художника и поэта.

«О, какъ жаль, что я встрѣтилъ ее въ теперешнемъ моемъ возрастѣ — подумалъ Митридатъ съ тяжелымъ вздохомъ — какъ должна быть упоительна любовь такого существа и какъ мнѣ будетъ отнынѣ тяжело прижимать къ груди своей эти чудныя перси съ полнымъ сознаніемъ, что я буду противенъ ей. Чего бы я не далъ теперь, чтобы сдѣлаться вновь юношею? и въ памяти его живо воскресли воспоминанія молодыхъ лѣтъ. Предъ нимъ послышались звуки ночнаго соловья, котораго трели и переливы перестали уже занимать его; предъ нимъ вновь показалась та луна, на которую онъ смотрѣлъ, полный непостижимаго обожанія; предъ нимъ мелькнуло два, три эфирныхъ существа, съ которыми онъ нѣкогда наслаждался отъ всей души и сердца и считалъ себя счастливѣйшимъ изъ всѣхъ созданій земли.

«Я буду обладать ею, продолжалъ онъ мечтать, но, увы, не въ качествѣ друга, а какъ господинъ ненавидимый настолько, насколько онъ будетъ любить и благоговѣть. Я превращусь и самъ въ раба, но и это не улучшитъ моего положенія, потому что мнѣ будутъ мстить за мое право, созданное людьми, чтобы дать порядокъ, но не нарушать порядковъ природы. Грустно и тяжело сознавать, что всему даже и самому отрадному есть предѣлъ... да, я буду любить и благоговѣть предъ тобою безъ взаимнаго участія и наслаждаться лицезрѣніемъ съ большимъ удовольствіемъ не тогда, когда ты игривою болтовнею и рѣзвостью станешь плѣнять всѣхъ, кто будетъ смотрѣть на тебя, а когда сонъ сомкнетъ твои плѣнительные глаза и сердце перестанетъ биться подъ вліяніемъ стороннихъ чувствъ. И къ чему создала природа эту старость съ ея морщинами и сѣдинами и немощами? Развѣ мы не можемъ умереть въ образѣ свѣжихъ юношей въ столѣтнемъ возрастѣ? Какая цѣль у ней была безобразить свое прекрасное созданіе послѣ каждаго прожитаго года? Не лучше ли бы улучшать и доводить его до совершенства силы и красоты, гармонировавшихъ съ опытностію?

Митридатъ склонился на колѣна и положилъ свою сѣдую голову на грудь спящей красавицы, но минуту спустя отскочилъ, какъ ужаленный. «Нѣтъ я не унижусь до того, сказалъ онъ, чтобы дать волю господства страстямъ. Для меня ничего болѣе не остается, какъ лукавить и скрывать любовь, чтобы къ презрѣнію не присоединить насмѣшекъ. Сказавъ это, онъ возложилъ на спящую вѣнчальный поясъ, но не ограничиваясь и этимъ, онъ пошелъ и принесъ лучшую діадему, которою увѣнчалъ прелестное чело дѣвственницы.

— Эльписъ, сказалъ царь, отворивъ дверь въ сосѣднюю комнату и обращаясь къ старшей изъ рабынь, я возложилъ поясъ и діадему на Гепепиру. Ты навѣрно теперь понимаешь, въ какое она званіе возведена и какъ слѣдуетъ всѣмъ обращаться съ нею. Но такъ какъ она ничего этого не знаетъ, то ты должна ей объяснить все. Усыпительное, данное ей Акафомъ, прекратитъ свое дѣйствіе не раньше полуночи. Надѣюсь, что ты успѣешь вовремя явиться къ ней.

— Приказаніе повелителя моего всегда было священно для Эльписы, отвѣчала рабыня.

Волнуемый грустными мыслями Митридатъ возвратился въ любимую комнату, принялъ по обыкновенію порцію яда, что дѣлалъ со дня восшествія на престолъ съ цѣлію гарантировать жизнь отъ отравы, потомъ открылъ окно и предался размышленіямъ; но чѣмъ больше ему хотѣлось думать о прошломъ или будущемъ, тѣмъ сильнѣе и упорнѣе предъ глазами его являлся божественный образъ выигранной имъ дѣвушки.

«И къ чему вручила мнѣ судьба это существо — думалъ онъ — не ясно ли, что это насмѣшка надъ угасающимъ пламенемъ сердца? Не есть ли это злое намѣреніе прибавить къ ранамъ моимъ новую язву и новую скорбь къ безсилію тѣла? Какой же я несчастный человѣкъ! Все, все, что для меня было наслажденіемъ, всегда отравляло мнѣ жизнь. И надо было мнѣ услышать объ этой лоттереѣ, увидѣть эту волшебницу, отобрать счастливый билетъ отъ преданнаго мнѣ Харита и очутиться около этого чудовища красоты, чтобы въ заключеніе потерять силу воли и сдѣлаться игрушкою въ ея дѣтскихъ шаловливыхъ рукахъ!... Минуту спустя царь говорилъ почти громко: неужели ты, котораго отвагѣ и храбрости будутъ удивляться народы во всѣ времена, ты боишься пострадать отъ пещинки съ брилліантовымъ сіяніемъ? Страбонъ навѣрно сказалъ бы: какая мнѣ надобность до того, что будетъ она думать и желать, мнѣ приличнѣе прежде всего позаботиться о собственныхъ удовольствіяхъ.

Утѣшившись наконецъ, Митридатъ отправился на ночлегъ съ тѣмъ, чтобы на зарѣ выѣхать къ арміи, которая приготовлена была къ нашествію на Тавроскиѳскія владѣнія.

10

Гепепира дѣйствительно пробудилась послѣ полуночи въ предположеніи, что она находится въ опочивальнѣ Акафа. Принявъ сидѣвшую у ногъ ея женщину за хозяйку дома, она тихо попросила воды.

— Слушаю, повелительница моя, отвѣчала Эльписъ и подала ей въ золотой кружкѣ вмѣсто воды прохладительный напитокъ.

Отвѣтъ этотъ изумилъ дѣвушку. Освѣжившись, она пришла въ себя и начала осматриваться, но чѣмъ болѣе смотрѣла, тѣмъ болѣе изумлялась окружавшему ее великолѣпію.

— Гдѣ я нахожусь? вскрикнула она, приподнявшись.

— Въ дворцѣ великаго царя Митридата — отвѣчала ей служанка.

Гепепирѣ показалось, что все это происходитъ во снѣ и она подняла руку, чтобы протереть глаза. Рука ея дотронулась до діадемы, которую она поднесла къ глазамъ, и ужаснулась при блескѣ алмазовъ.

— Кто возложилъ на меня этотъ вѣнецъ? спросила она невольно.

— Царь Митридатъ — отвѣчала Эльписъ.

Гепепира опустила руку на грудь и невольно подняла жемчужный поясъ.

— Это странно — сказала она — вѣнчальный поясъ на дѣвушкѣ!

— Ничего нѣтъ страннаго, отвѣчала служанка, такъ какъ госпожа моя сдѣлалась женою своего государя.

При этихъ словахъ Гепепира вскочила на постели и, сверкнувъ глазами, потребовала отъ дерзкой объясненія.

— Я могу не многое сказать моей повелительницѣ, отвѣчала хладнокровно Эльписъ, мнѣ извѣстно только, что государь выигралъ въ лоттерею дочь Пританиса и, нашедъ ее достойною быть его подругою, возложилъ на нее вѣнчальный поясъ и діадему, приказавъ намъ признавать ее за повелительницу нашу.

— Какимъ же это образомъ могло случиться, если я выиграна какимъ-то оруженосцемъ или палачомъ?

— Я ничего этого не знаю.

— Отчего же господина моего нѣтъ около меня?

— Государь, вѣроятно, давно спитъ и далекъ мысли восторгаться своимъ счастіемъ.

— Когда же я могу увидѣть его?

— Тогда, когда онъ доставитъ это счастіе своей супругѣ.

— Молодъ ли государь мой?

— Нѣтъ, онъ пожилой, но здоровый и пріятный мущина.

— И не былъ женатъ?

— Напротивъ у него пять женъ, но онѣ не молоды, потому что живутъ съ нимъ съ первыхъ дней царствованія.

— Это значитъ, что я могу разсчитывать на его снисходительность?

— Я тѣхъ же убѣжденій, если онъ своеручно возложилъ на тебя вѣнчальный поясъ и діадему.

Гепепира находилась въ какомъ-то неестественномъ состояніи. Поднявшись съ ложа своего, она какъ-то недовѣрчиво оглядывалась во всѣ стороны.

— Не прикажетъ ли мнѣ чего-нибудь госпожа моя? спросила Эльписъ.

— Я хотѣла бы умыться.

Желаніе это моментально было исполнено. Нѣсколько рабынь вошли съ роскошными чашами и мягкими губками. Всѣ онѣ нашли себѣ занятіе около прелестной дѣвы. Одна возилась около одной руки, другая чистила ногти на другой, третья извивалась около ногъ и комната наполнилась запахомъ ароматической воды. Затѣмъ началось чесаніе и убираніе волосъ. Гепепира не спускала глазъ съ металическаго зеркала, которое держала предъ нею рабыня.

Сердце ея трепетало и отъ удовольствія и отъ нетвердой увѣренности въ счастіи. Она готова была молиться и благодарить Афродиту, которую оскорбила преждевременно, но языкъ у ней не шевелился.

— Завтракъ поданъ, объявила вновь вошедшая въ комнату пожилая женщина.

Гепепира машинально перешла съ всѣми окружавшими ее дѣвушками въ другую комнату и расположилась за низенькимъ столикомъ, придвинутымъ къ роскошной софѣ.

Эльписъ налила ей въ золотой потыръ вино и, попробовавъ его предварительно сама въ доказательство отсутствія отравы, не иначе подала госпожѣ, какъ опустившись на одно колѣно и сказавъ громко:

— Кушайте на здоровье.

Сказанное ею произнесли и всѣ остальныя также съ колѣнопреклоненіемъ.

Гепепира съ наслажденіемъ осушила уже успѣвшій понравиться ей напитокъ, котораго она раньше не имѣла ни средствъ, ни возможности отвѣдывать. Очаровательный напитокъ взволновалъ ея кровь и міръ, казавшійся ей нѣсколько часовъ тому назадъ мрачнымъ и печальнымъ, нынѣ представлялся въ видѣ божественнаго разсвѣта съ нѣжно-голубымъ небомъ, усѣяннымъ милліонами прелестныхъ амуровъ, игравшихъ въ теплыхъ волнахъ эфира.

Удовлетворивъ аппетиту своему, Гепепира отпустила всѣхъ служанокъ, за исключеніемъ одной, которая поразила ее своею бойкостію и расторопностію. Оставшись съ нею наединѣ, царская наложница, приказавъ ей сѣсть у ногъ своихъ, начала разспрашивать, кто она такая по происхожденію, давно ли служитъ при дворцѣ Митридата и т. п.

— Меня зовутъ Саломія, отвѣчала дѣвушка, я происхожу изъ іудеевъ, которыхъ здѣсь, какъ, вѣроятно, тебѣ извѣстно, очень много. Оставшись сиротою, послѣ смерти отца моего, я вынуждена была идти въ наймы, чтобы помогать бѣдной матери моей, на попеченіи которой остаются еще четыре дѣвочки и которая, со времени новой династіи на Пантикапейскомъ престолѣ, не можетъ достаточно зарабатывать отъ своего искусства.

— Чѣмъ же она занимается? спросила Гепепира.

— Она умѣетъ поддерживать красоту женщинъ и не допускать ихъ формъ до безобразія.

— Это прекрасное занятіе. Если мнѣ удастся заслужить расположенность царя, то я постараюсь обезпечить ее хорошимъ содержаніемъ. Такая женщина необходима будетъ мнѣ, чтобы первенствовать по крайней мѣрѣ наружностію предъ соперницами моими, которыхъ я быть можетъ никогда не увижу. Но ты, вѣроятно, видѣла ихъ?

— Онѣ живутъ въ акропольскомъ дворцѣ и каждая имѣетъ свое отдѣльное помѣщеніе. Всѣхъ ихъ я видѣла много разъ, но ни одна не сравнится съ твоею свѣжестію и красотою.

Продолжая въ такомъ родѣ разговоръ, до слуха Гепепиры долетѣли звуки мѣдныхъ трубъ и тимпановъ.

— Это что означаетъ? спросила она, подбѣгая къ окну.

Вдали показались сотни костровъ, чрезъ которые перескакивали вооруженные люди.

— Это означаетъ — отвѣчала Саломія — что царскіе воины отправляются въ походъ.

— Для чего же они перепрыгиваютъ чрезъ огонь?

— Для того, чтобы предохранить себя отъ всякаго рода чаръ и заразительныхъ болѣзней.

Тѣмъ временемъ звуки военныхъ трубъ пробудили Митридата, который, приказавъ подать себѣ лошадь, поскакалъ къ арміи, чтобы напутствовать ее добрыми пожеланіями и присутствовать при жертвоприношеніи.

Діофанъ, которому ввѣрена была армія для завоеванія Неаполиса, въ которомъ имѣлъ резиденцію тавро-скиѳскій царь Скирулъ, завидѣвъ издали своего монарха, выѣхалъ къ нему на встрѣчу и шутя сказалъ, что покидаетъ Пантикапею прежде полученія яблока, проколотаго гвоздикою¹³.

— Ты намекаешь мнѣ на выигранную дѣвушку? отвѣчалъ царь — но вѣдь это случайность, которую я не искалъ самъ.

— Дѣйствительно, ты не искалъ, но я не знаю, почему мнѣ кажется, что эта случайность не поблагопріятствуетъ тебѣ. Прежде всего ею ужасно оскорбленъ епимелитъ, который кажется до безумія успѣлъ влюбиться въ эту дѣвушку.

— Ну, такъ-какъ я не имѣю никакого основанія ревновать его, то я постараюсь доставлять ему ежедневно случай лицезрѣть его предметъ обожанія.

— Удовлетворитъ-ли его это? Но для меня красивыя женщины со времени Троянской войны всегда казались предвѣстницами ужасныхъ событій и я ужасно боялся поселять ихъ около себя.

— Это твое личное убѣжденіе, но я имѣлъ уже нѣсколько случаевъ въ жизни, которые памятны мнѣ, какъ лучшія страницы изъ моей неудачной жизни.

— Да благословятъ тебя и теперь боги — отвѣчалъ съ грустью Діофанъ — я ухожу по повелѣнію твоему и, вѣроятно, пройдетъ нѣсколько лѣтъ, пока мнѣ удастся возвратиться къ тебѣ.

— Нѣтъ, я этого не допускаю, въ полномъ убѣжденіи, что тебѣ не потребуется долгаго времени на завоеваніе скиѳовъ и сформированія изъ нихъ и жителей Херсонеса сильной арміи. Что касается меня, то я надѣюсь не отстать отъ тебя. Всѣ мои зятья и родственники уже заявили готовность свою оказать мнѣ помощь, но я не особенно надѣюсь на иноземныя войска и не потребую ихъ, пока моя армія не будетъ доведена до 120 т. человѣкъ, способныхъ перенести походъ отъ Херсонеса до Рима. Послѣ полученія отъ тебя благопріятныхъ извѣстій, я немедленно приступлю къ постройкѣ флота на берегахъ Кавказа и заготовленію провіанта. На все это потребуется отъ меня не болѣе шести, семи мѣсяцевъ. Если-же и ты управишься съ варварами въ теченіи этого времени, то мы очень скоро будемъ готовы къ нашему величайшему и, безъ сомнѣнія, послѣднему предпріятію.

— Кого-же ты намѣренъ оставить вмѣсто себя въ Таврикѣ?

— Я рѣшилъ своеручно короновать сына моего Фарнака, такъ-какъ послѣ этого предпріятія, если мнѣ оно не удастся, я намѣренъ бросить корону и жить гдѣ-нибудь въ качествѣ простаго гражданина. Но все это я пока храню въ глубокой тайнѣ и не желалъ-бы, чтобы никто кромѣ тебя одного зналъ мои мысли.

Въ эту минуту Митридатъ съ любимымъ полководцемъ своимъ находились передъ войскомъ, уже окончившимъ перескакиваніе чрезъ огонь и ставшимъ передъ воздвигнутымъ наскоро въ степи жертвенникомъ, гдѣ воскуривались ѳиміамы, дымъ которыхъ подымался ровнымъ столпомъ къ небу.

— Побѣда будетъ за нами! — кричали воины — жертва наша пріемлется богами! Зито! (живи) нашъ василевсъ!

Эти радостные крики вскорѣ пробудили весь городъ и отрадно раздавались въ ушахъ Гепепиры, которая не отрывала глазъ своихъ отъ всадника на бѣломъ конѣ и который, по словамъ Саломіи, былъ ея будущій обладатель, Митридатъ Понтійскій, тотъ самый царь, неудачи и несчастныя битвы котораго заставляли два-три года тому назадъ плакать ея родителей. Проскакавъ бодро, великій царь спѣшился и началъ присматриваться къ лицамъ всѣхъ, идущихъ на битву.

— Спасибо тобѣ, Діофанъ — сказалъ онъ, покончивши осмотръ — ты прекрасно сдѣлалъ, что приказалъ всѣмъ воинамъ сбрить бороды. Я знаю на опытѣ, что скиѳы наровятъ прежде всего схватиться за бороду противника.

— Я никогда, государь, не забываю моего великаго учителя въ дѣлахъ войны Александра Македонскаго и дѣлаю все то, что дѣлалъ онъ. Этою ничтожною съ вида шуткою императоръ покорилъ часть Индіи съ такою ничтожною арміею, которую туземцы могли бы безъ оружія за бороды увести въ плѣнъ, но къ удивленію они столкнулись съ безбородыми и вынуждены были бѣжать.

— Желаю, чтобы и тебѣ удалась эта разумная мѣра. Теперь возлюбленный мой, Діофанъ, выслушай мое послѣднее приказаніе. Ты долженъ пройти въ Херсоницу не степями, гдѣ могутъ наносить тебѣ вредъ скифы, а морскимъ берегомъ Таврики, занятой, какъ, вѣроятно, и тебѣ извѣстно, болѣе образованными соплеменниками, безъ сомнѣнія, выходцами изъ Вифаніи, которыхъ мы неоднократно встрѣчали уже въ портовыхъ городахъ юго-восточной части понта Эвксинскаго и которые безпрестанно являются въ Пантикапею съ произведеніями своей страны. Люди эти показались мнѣ очень миролюбиваго нрава и сочувствующими нашимъ идеямъ. Ты кланяйся отъ меня ихъ топархамъ и заявляй, что пройдешь ихъ владѣнія безъ корыстныхъ цѣлей, не обидишь никого и что я чрезвычайно буду радъ, если они изберутъ меня своимъ защитникомъ. Это доставитъ имъ несравненно больше покоя на случай столкновеній съ кочующими номадами или морскими пиратами, которые не рѣдко показываются передъ ихъ поселеніями и грабятъ ихъ безнаказанно. Вообще ты употреби всѣ мѣры, чтобы заставить ихъ присоединиться къ нашему царству и постарайся показать войско наше съ хорошей стороны. Впрочемъ на тавровъ пока не слѣдуетъ тебѣ тратить много времени, потому что они впослѣдствіи сами вынуждены будутъ искать нашего покровительства. Намъ всего важнѣе захватить херсонесцевъ, а для достиженія этого ты долженъ очень осторожно дѣйствовать. По моему мнѣнію тебѣ предстоитъ чрезвычайно дружественно отнестись къ архонту и гражданамъ и смотрѣть во всѣ глаза, чтобы воины наши не затѣивали безпорядковъ и не тщеславились преимуществами своими, и немедленно приступить къ постройкѣ акрополя внѣ города подъ предлогомъ постоянно наблюдать за скифами и держать войско наготовѣ, чтобы при надобности встрѣтить ихъ съ оружіемъ въ рукахъ. Нѣтъ сомнѣнія, что Херсонесцы съ радостью примутъ это предложеніе изъ одного желанія не имѣть въ домахъ своихъ моихъ вои новъ и сами помогутъ тебѣ выстроить казармы. Когда ты достигнешь этого, постарайся сдѣлать имъ опись и подробно извѣстить меня о числѣ ихъ судовъ и средствъ. Затѣмъ помни, что не слѣдуетъ предпринимать никакого дѣйствія безъ обоюднаго согласія съ ихъ представителями власти. Намъ необходимо убѣдить ихъ, что мы не считаемъ ихъ за другое племя и готовы проливать свою кровь, какъ за родныхъ братьевъ. Когда они убѣдятся въ этомъ, тебѣ не трудно будетъ согласить ихъ дѣйствовать съ нами за-одно и жертвовать тѣмъ, что потребуется. Надѣюсь, что такими мѣрами они безсознательно отдадутся въ наше подданство. При этомъ ставлю тебѣ въ обязанность на случай сокрушенія Скирула съ его полудикими отрядами воздвигнуть на городской площади великолѣпную статую на память грядущимъ вѣкамъ. Статую поставь на большомъ пьедесталѣ и сдѣлай на немъ подробную надпись въ честь божества и въ честь херсонесскихъ жителей, достойно отстоявшихъ свою свободу съ нашими войсками подъ твоимъ начальствомъ. На случай, если въ Херсонесѣ не найдутся хорошіе рѣзчики надписей, ты пришли ко мнѣ извѣстіе и я пошлю лучшаго изъ Пантикапейскихъ мастеровъ. Ты знаешь, что мы не имѣемъ достойныхъ поэтовъ, которые могли бы прославлять наши дѣйствія, но за то найдутся скульпторы и рѣзчики, которые повѣдаютъ наши подвиги на камняхъ, не подвергающихся сокрушенію. Ты, мой вѣрный другъ, давно уже заслужилъ безсмертіе и я буду въ восторгѣ, если въ настоящее время тебѣ удастся воздвигнуть себѣ надпись¹⁴. Будь здоровъ, желаю тебѣ полнаго счастія! Затѣмъ Митридатъ пожелалъ того же своимъ войскамъ и при крикахъ зито василевсъ! вскочилъ на коня и помчался къ городу.

Гепепира слѣдила за нимъ глазами до тѣхъ поръ, пока онъ былъ видѣнъ.

11

Гепепира, слѣдившая за Митридатомъ до того времени, пока онъ скрылся вдали съ войсками, возвратилась на свое ложе и начала раздумывать свое будущее положеніе въ домѣ этого престарѣлаго для нея мужа. Сначала ей показалась тяжелою такая жизнь, но вдругъ мысли ея прояснились.

«Неужели я не могу повліять на него — подумала она. Отецъ мой всегда говорилъ, что сильный и могущественный звѣрь смиряется предъ самыми немощными животными и именно: слонъ передъ бараномъ, левъ передъ пѣтухомъ, ворона предъ совою и что даже вліяніе это подмѣчено между растеніями. О, нѣтъ какъ-бы онъ ни былъ могущественъ, я съ перваго дня постараюсь выговорить себѣ свободу, потому что имѣю къ этому достаточно основаній: номеръ, выигравшій меня, есть мой собственный. Слѣдовательно, я могу принадлежать ему только добровольно.

Митридатъ, лично проводившій войска свои въ походъ, возвратился во дворецъ послѣ полудня и, позавтракавъ, легъ отдохнуть. Пробудившись, онъ прежде всего вспомнилъ о Гепепирѣ.

«Сегодня я буду ночевать въ ея комнатѣ — подумалъ онъ, приказавъ призвать своего цирульника.

— Я хочу сегодня казаться свѣжѣе и бодрѣе — сказалъ сурово царь.

Цирульникъ употребилъ всѣ свои познанія и настолько успѣшно, что Митридатъ нѣсколько разъ посматривалъ въ металлическое зеркало.

— Я сегодня буду обѣдать съ женою моею — сказалъ Митридатъ, когда Эльписъ явилась спросить, не время ли накрывать на столъ.

Естественно, что заявленіе это передано было Гепепирѣ, у которой въ первый разъ какъ-то странно затрепетало сердце.

Въ урочный часъ поданы были свѣчи и повелитель Пантикапеи очутился предъ наложницею своею, которая преклонила предъ нимъ колѣно и поцѣловала его руку.

— Узнала наконецъ — спросилъ онъ, улыбаясь — того, кто подписался Евпаторомъ на твоей книгѣ?

— Благодарю, государь, за оказанную милость, но я не могу сообразить до настоящаго времени, какимъ образомъ я могла попасть въ твой дворецъ?

— Это совершилось очень просто; я послалъ вмѣсто себя моего оруженосца и тѣлохранителя Акафа съ приказаніемъ взять тебя, если выиграетъ мой номеръ. Выигравши, онъ отвелъ тебя въ свой домъ, а потомъ мнѣ захотѣлось удивить тебя переносомъ во время сна.

— Я не то спрашиваю, царь. Меня выигралъ номеръ четвертый то есть номеръ, принадлежащій мнѣ самой или вѣрнѣе указанный мною епимелиту. Чтобы доказать тебѣ это, я попрошу взглянуть на его собственноручную запись. Сказавъ это, дѣвушка подала Митридату записную тетрадь.

— Что же слѣдуетъ изъ этого? спросилъ государь съ легкимъ неудовольствіемъ.

— Ничего кромѣ того, что я имѣю нѣкоторое право пользоваться моею свободою.

— И, вѣроятно, отказаться быть моею женою?

— Ну, отъ этого едва ли откажется какая-либо женщина — отвѣчала игривымъ тономъ красавица.

Лице Митридата просіяло.

— Чего же ты желаешь?

— Я хочу, чтобы ты не смотрѣлъ на меня, какъ на рабыню, чтобы я пользовалась полною свободою и жила такъ, какъ этого пожелаю.

— Все, все предоставлю тебѣ, моя красавица — сказалъ царь, прижимая ее къ груди — если ты утѣшишь меня твоимъ нѣжнымъ взоромъ, твоею сладкою улыбкою и искренними дружескими объятіями. Я сдѣлаю тебя моею Венерою, Діаною и геніемъ счастія; я буду покланяться и благоговѣть предъ тобою, если ты сумѣешь убаюкать меня твоими ласками.

Гепепира вмѣсто отвѣта обогнула шею повелителя и отъ всей души напечатлѣла два поцѣлуя на его сіяющихъ, но не пламенныхъ глазахъ.

Обѣдъ начался и кончился виномъ: Гепепира и Митридатъ въ чрезвычайно счастливомъ настроеніи отправились въ опочивальню. Но въ тотъ моментъ, когда государь почувствовалъ около себя упоительное дыханіе олицетворенной розы, въ глубинѣ души его зашевелилось какое-то безотчетное тяжелое предчувствіе, въ которое и онъ подобно всѣмъ современникамъ своимъ вѣрилъ, какъ въ религіозный догматъ. Не говоритъ ли Гомеръ, что нѣжнаго и мужественнаго Гектора постигъ внезапный страхъ, когда, вырываясь изъ объятій Андромахи, онъ въ этомъ предчувствовалъ близость своей смерти, а неустрашимый Турнъ совершенно превратился въ труса предъ тѣмъ, когда долженъ былъ пасть подъ мечемъ Энея? «Фи — какой вздоръ лѣзетъ мнѣ въ голову — сказалъ про себя царь — можетъ ли такое чудное созданіе принести кому-либо вредъ? но тутъ же въ памяти его мелькнуло, что Ахиллъ былъ убитъ жалкимъ трусомъ Парисомъ. Между тѣмъ дыханіе становилось все пламеннѣе и пламеннѣе и послышалось учащенное біеніе сердца. У Митридата помутилось все въ глазахъ и рука его обхватила эластичное тѣло дѣвственницы, достойной поклоненія. Старикъ превратился въ пламеннаго юношу, дрожалъ и не могъ вымолвить ни слова... Дочь простаго бѣдняка сводила съ ума великаго духомъ царя, предъ именемъ котораго трепеталъ самый отважнѣйшій изъ всѣхъ властителей Азіи.

— И такъ ты призналъ меня за жену свою съ полными правами на свободу? — шептала красавица.

— Да, да ты будешь и моею царицею — съ трудомъ проговорилъ Митридатъ.

— Но, для царицы такого убранства, какое я встрѣтила здѣсь, очень не достаточно. Я желаю, чтобы меня окружали въ миніатюрѣ всѣ прелести міра, чтобы все соотвѣтствовало моему высокому положенію и моей власти. Мнѣ необходимы лучшія статуи, лучшія художественныя произведенія изъ золота и серебра, я хочу, чтобы всѣ полы, софы и стѣны моихъ комнатъ убраны были тигровыми и барсовыми мѣхами, я желаю видѣть у себя жрецовъ, философовъ, скульпторовъ словомъ всѣ лучшіе предметы и всѣхъ лучшихъ людей міра.

— Я все могу предоставить тебѣ. Ну, положи на меня твою руку.

Но красавица вмѣсто того, чтобы внять желанію очарованнаго царя, внезапно вскочила на ложѣ съ обнаженною бѣлоснѣжною грудью и, склонивши чело на мраморную руку, проговорила:

— О какая же я неблагодарная дочь, я предаюсь счастію въ то время, когда мои несчастные родители, не вѣдая ничего о судьбѣ, постигшей меня, быть можетъ, въ настоящую минуту клянутъ небо и землю, полагая, что я изнемогаю въ страданіяхъ.

— Отчего же ты не позаботилась объ этомъ? заботливо спросилъ Митридатъ.

— Я считала себя безъ всякихъ правъ въ твоемъ дворцѣ.

— Ну, это дѣло не трудно поправить. Я сейчасъ пошлю нарочнаго съ извѣстіемъ, что Гепепира нынѣ въ дворцѣ и избрана царемъ Митридатомъ въ свои подруги.

— Ты окажешь мнѣ большое одолженіе.

Волею-неволею государю пришлось одѣться и исполнить обѣщаніе. Но лишь только онъ возвратился, Гепепира объявила, что не сомкнетъ глазъ, пока посланный не возвратится съ отвѣтомъ.

— Я полагаю, прибавила она, что мать моя настолько будетъ поражена моимъ счастіемъ, что не замедлитъ сама прійти, чтобы удостовѣриться въ справедливости.

Заявленіе это не понравилось государю, но такъ какъ оно казалось естественнымъ, Митридатъ вынужденъ былъ оставить подругу свою и перейти въ другія комнаты, чтобы не присутствовать при родительскихъ восторгахъ.

Предположеніе Гепепиры оправдалось. Не только, мать, но и старый Пританисъ огласили дворецъ криками радости. Нѣжной дочери приходилось своеручно угощать различными винами и явствами добрыхъ родителей. Только въ полночь эти внезапные гости возвратились домой и предоставили нетерпѣливому монарху занять свое ложе.

— Теперь я совершенно спокойна душою, сказала Гепепира и вѣрю, что ты будешь любить свою свободную рабыню.

Сказавъ это, она прижалась къ государю и обогнула его полудряхлый станъ съ такою силою, что къ старику точно по волшебству, возвратились лучшіе годы молодости.

12

— Сегодня Страбонъ обѣщалъ совершить чудо, сказалъ Митридатъ, входя къ Гепепирѣ. Не желаешь ли ты присутствовать при этомъ?

— Какого рода чудо?

— Въ Пантикапеѣ у одного изъ членовъ верховнаго совѣта не такъ давно заболѣла единственная дочь странною болѣзнью, которую приписываютъ грѣхамъ родителей. Она онѣмѣла и вдобавокъ осталась съ поднятыми руками къ небу. Эта 16-ти лѣтняя дѣвушка до настоящаго времени находилась въ храмѣ Эскулапа, но изнеможенные молитвами жрецы не могли принести ей никакого пособія и въ то время, когда потребовали отъ родителей взять ее домой, какъ-то случайно узналъ объ этомъ Страбонъ и предложилъ свои услуги.

— Конечно, конечно, я пойду съ тобою, сказала Гепепира.

Меня должны видѣть всѣ бывшіе женихи мои, меня должны узнать Пантикапейцы отъ самаго лучшаго до послѣдняго раба. Я хочу явиться предъ ними въ моемъ вѣнчальномъ поясѣ и дорогой діадемѣ!

— Неужели тебя интересуетъ настолько этотъ изнѣжившійся народъ съ его пороками и заблужденіями?

— Онъ изнѣжился и опорочился потому, что бывшіе цари и архонты развратили ихъ. Но отецъ мой всегда приписывалъ имъ чистоту эллинской крови и способность къ великимъ подвигамъ. Онъ называлъ ихъ славнымъ кораблемъ безъ рулеваго. Слѣдовательно, отъ тебя зависитъ дать этому кораблю направленіе.

— Нѣтъ, моя возлюбленная Гепепира, я погруженъ въ другія болѣе важныя предпріятія и не намѣренъ сокращать жизни моей надъ этими мелочами. Я гость въ Таврикѣ и предназначаю царство это въ удѣлъ сыну моему Фарнаку, который постарается, ради собственнаго блага, переобразовать ихъ отъ ногтей до послѣдней волосинки.

— Такъ ты не хочешь царствовать въ этихъ прелестныхъ мѣстахъ?

— Здѣсь мнѣ тѣсно, я привыкъ повелѣвать неизмѣримымъ государствомъ, я люблю вліять на міръ царей, на судьбу царствъ, для меня интересны только тѣ мѣста, которыя освящены великими событіями. Здѣсь же для меня нѣтъ ничего роднаго, всѣ кажутся скиѳами. Это только случайная пристань, къ которой я временно приблизился, чтобы исправить мой корабль, потерпѣвшій крушеніе. Но какъ только онъ будетъ починенъ и снаряженъ, я вновь пущусь искать утраченнаго положенія. Ты будешь моею руководящею звѣздою, ты займешь великое мѣсто около меня и имя твое съ благоговѣніемъ будетъ произноситься въ отдаленныхъ поколѣніяхъ.

Гепепира почти не слышала послѣднихъ восторженныхъ фразъ государя. Мысли ея сосредоточивались на Фарнакѣ, будущемъ царѣ Босфорскаго царства. Онъ рисовался предъ нею молодымъ, прекраснымъ юношею съ живыми повелительными глазами, полнымъ силы, энергіи и геройской красоты. Тихо вздохнувъ, она перешла въ свою комнату, чтобы приготовиться къ первому выходу изъ дворца. Мысль, что супругъ ея считаетъ Пантикапейцевъ развращенными, ужасно не нравилась ей, привыкшей любоваться издали роскошью и веселыми играми народа, казавшагося ей въ высшей степени и приличнымъ и счастливымъ, но молодая женщина, отчужденная обстоятельствами отъ среды этого народа и сама рожденная съ зачатками порока, не могла знать близко согражданъ своихъ.

Чѣмъ же были въ это время пантикапейцы? Вотъ ужъ много десятковъ лѣтъ, какъ послѣдніе цари ихъ со всѣми представителями власти сами содѣйствовали къ развращенію народа и не заботились обновлять разлагавшейся крови въ ихъ организмѣ. Народъ, подавленный сначала лихоимствомъ и угнетеніями, внезапно почуявъ свободу, отвергъ всѣ нравственныя достоинства и сосредоточился на однихъ коммерческихъ предпріятіяхъ, могущихъ предоставить широкое поле для физическихъ наслажденій. Науки, художества и религія могли быть удѣломъ только бѣдняковъ, обязанныхъ по необходимости выманивать себѣ пропитаніе отъ любителей роскоши; на заѣзжихъ философовъ смотрѣли, какъ на актеровъ, мимиковъ, помѣшавшихся отъ недостатка средствъ къ жизни на выработанныхъ для личнаго утѣшенія идеяхъ; тогда какъ каждый человѣкъ обязанъ жить по собственному разуму и дѣлать все то, что ему пріятно, или къ чему онъ склоненъ. Вслѣдствіе такого разгула свободной фантазіи въ Пантикапеѣ до появленія Митридата бродяжничество, воровство, неповиновеніе къ старшимъ и всѣ виды обмана никого не удивляли и казались естественными явленіями, приличными извѣстнаго рода спеціалистамъ. Во всѣхъ почти ксенодохіяхъ и винныхъ погребахъ можно было слышать, какъ такой-то ограбилъ корабль или мастерски укралъ за столомъ у богача золотой потыръ, но обысканный хозяиномъ при выходѣ, долженъ былъ возвратить его съ сожалѣніемъ и извиненіемъ, что не имѣлъ возможности лучше скрыть похищенное. Большинство изъ этихъ людей были крайне нужны богачамъ, которые, боясь потерять въ нихъ исполнителей своихъ прихотей и надобностей, не только не укоряли ихъ въ безнравственныхъ поступкахъ, но скорѣе поощряли къ болѣе ловкимъ дѣйствіямъ. У зажиточныхъ гражданъ одно было стремленіе: обладать всѣмъ, что могло возбудить въ ближнемъ зависть, что доставляло ему удобство и довольство. Пока онъ не нуждался ни въ чемъ, для него храмы съ жрецами и весталками казались мѣстами сборныхъ пунктовъ, которые приличнѣе было бы перенести въ болѣе обширныя общественныя зданія. Епимелитъ, верховный совѣтъ, народное собраніе и царь — это ни что иное, какъ люди, обязанные заботиться только о томъ, чтобы избравшіе ихъ граждане не встрѣчали никакихъ препятствій жить по собственной волѣ. На жрецовъ, имѣвшихъ громадное вліяніе, эти богачи смотрѣли, какъ на вѣрное оружіе для достиженія такихъ желаній, которыхъ нельзя было достигнуть ни золотомъ, ни насиліемъ безъ риска поплатиться жизнію. Эти служители алтарей направляли людей неподкупныхъ и честныхъ къ совершенію злодѣяній въ видѣ требованія самого божества; они безъ всякаго стыда и боязни объявляли примѣрнѣйшимъ женамъ, что должны отдаться такому-то и что тогда только получатъ то, чего просятъ отъ божества.

Митридатъ, замѣтившій съ первыхъ дней появленія въ Пантикапеѣ всѣ эти ужасы, употребилъ всѣ зависящія отъ него средства, чтобы дать новую жизнь и новое направленіе, но онъ сознавалъ свое безсиліе на этомъ поприщѣ и притомъ въ его мысляхъ господствовала другая всепоглощающая идея и онъ вмѣсто законодателя являлся полководцемъ, обязавшимъ всѣхъ безъ исключенія запастись боевымъ оружіемъ и изучать способы самозащиты и пораженія враговъ. Этому государю казалось, что только философы могутъ возстановить нравственность, и съ этимъ убѣжденіемъ онъ приказалъ принимать и содержать ихъ на свой счетъ. Первымъ серіознымъ мудрецомъ со времени его явился Страбонъ, но въ чемъ состоитъ его ученіе? Не шарлатанъ ли это Аѳинскій, не нашедшій себѣ въ отечествѣ пріюта и послѣдователей, возмечтавшій создать себѣ славу въ странахъ отдаленныхъ? Мысль эта хотя и мелькнула раза два въ головѣ Митридата, но онъ не желалъ придавать ей особеннаго значенія. Этотъ великій человѣкъ не вѣрилъ, чтобы могли быть другіе учителя кромѣ Аристотеля и Платона. У перваго онъ обожалъ сравненіе человѣка съ пчелою, обязаннаго неутомимо дѣйствовать для общаго блага, у послѣдняго отрицаніе собственности, и даже семьи во имя цѣлаго народа, разсматриваемаго имъ какъ нѣчто самостоятельное, первобытное, какъ стволъ могущественнаго дуба, украшеннаго соединеніемъ частицъ, гармонирующихъ и необходимыхъ для общаго организма, а не въ отдѣльности для себя. Проще Митридату казалось, что высшимъ благосостояніемъ государства должны наслаждаться не одинокія личности, а весь организмъ, отражая наслажденіе настолько въ частицахъ, насколько на долю ихъ можетъ выпадать извѣстная частица. Человѣкъ, не желавшій сочувствовать государственному организму и не заботящійся о стройности цѣлаго, въ его мысляхъ являлся вреднымъ и недостойнымъ оставаться въ средѣ частицъ. Управлять государствомъ могутъ только воины, которые при малѣйшемъ сопротивленіи имѣютъ возможность употребить силу. Этотъ народъ, привыкшій къ повиновенію съ молодости, съумѣетъ быть подъ старость и градоправителемъ и судьею и навѣрно болѣе станетъ заботиться объ организмѣ, чѣмъ объ отдѣльныхъ частичкахъ его, такъ какъ главная, забота правителя должна сосредоточиваться не на косвенныхъ усовершенствованіяхъ вкуса, а на строгомъ поддержаніи потребнаго порядка, ведущаго къ общей конечной цѣли.

Митридатъ былъ врагомъ народнаго богатства, но благоволилъ къ тѣмъ, которые добывали себѣ средства къ жизни честнымъ трудомъ и умѣли цѣнить эти средства и существовать безъ зависимости и крайностей. Но вотъ этого-то сословія онъ почти не встрѣтилъ въ Босфорскомъ царствѣ, гдѣ являлись двѣ крайности или избытокъ или недостатокъ. Этому содѣйствовало самое мѣстоположеніе царства между богатѣйшими странами, изобиловавшими такими продуктами, которые легко пріобрѣтались и еще легче сбывались въ отдаленныхъ государствахъ. Это былъ своего рода Карѳагенъ и Милетъ, у жителей которыхъ было много любви къ родинѣ, но любви эгоиста, готоваго отдать половину состоянія для торжества съ тѣмъ, чтобы не пожертвовать ни одной каплею своей собственной крови.

Такой народъ не могъ заслужить любви Митридата и вотъ почему онъ при первомъ воззваніи къ нему Херсонесцевъ, сохранившихъ свой патріотическій духъ, послалъ всю почти армію свою. Онъ надѣялся слиться съ послѣдними и, сдѣлавшись вновь сильнымъ, отсюда выступить разрушителемъ всемірнаго римскаго государства.

Вотъ подъ вліяніемъ какихъ убѣжденій Митридатъ случайно выразилъ Гепепирѣ свое презрѣніе къ людямъ, которые казались ей достойными обожанія.

13

У дверей высокочтимаго Эскулапова капища и на всей священной авлидѣ тѣснилось огромное множество народа, ожидавшаго открытія храма, въ которомъ Аѳинскій мудрецъ обѣщалъ исцѣлить такую больную, которой не оказалъ помощи самъ богъ. Народъ, изумленный этою вѣстью, трактовалъ различно. Одни говорили, что мудрецъ этотъ колдунъ, другіе, что фокусникъ, пускавшій пыль въ глаза, третьи, что великій врачъ и т. п.

— А, что если онъ обманетъ насъ всѣхъ? вдругъ раздался голосъ молодаго рыбака.

— Тогда мы выпроводимъ его каменьями изъ нашего царства — отвѣчало нѣсколько голосовъ. — Сегодня такая благопріятная погода для ловли муруны (осетровъ), а мы отказались отъ заработковъ изъ простаго любопытства.

Вслѣдъ затѣмъ явился Акафъ и громогласно произнесъ, что сейчасъ прибудетъ повелитель его царь Митридатъ съ супругою. Когда передано было это заявленіе жрецамъ, у дверей храма появился Страбонъ въ одеждѣ мудреца, т. е. въ хитонѣ и ризѣ.

— Братья! сказалъ онъ, обращаясь къ массѣ народа — я хочу спасти больную отъ ужасной болѣзни, но если вы малѣйшимъ шумомъ или словомъ нарушите мертвую тишину въ храмѣ, больная не получитъ исцѣленія и вина дальнѣйшихъ страданій ея падаетъ на ваши души. Поклянитесь же Эскулапомъ, что каждый изъ васъ на цыпочкахъ войдетъ въ святыню и никакимъ движеніемъ не потрясетъ храмоваго воздуха.

— Требованіе твое будетъ исполнено въ точности — отвѣтило нѣсколько голосовъ.

То же самое Страбонъ потребовалъ и отъ Митридата и Гепепиры, когда вводилъ ихъ въ капище и садилъ на возвышенное мѣсто, вокругъ котораго стояли жрецы и весталки всѣхъ пантикапейскихъ храмовъ. За царемъ вступила публика подъ надзоромъ мудреца, сверкавшаго глазами. Когда всѣ были размѣщены, Страбонъ скрылся за отдаленною перегородкою, сдѣланною на высокомъ помостѣ.

Прошло нѣсколько минутъ, въ теченіи которыхъ по приказанію мудреца двѣ весталки вывели на сцену больную дѣвушку, не подозрѣвавшую, что за занавѣсомъ сидитъ огромная масса мужчинъ и, поставивъ ее предъ ванною, наполненною теплымъ молокомъ, раздѣвъ догола, поставили лицомъ къ публикѣ и удалились. Въ эту минуту Страбонъ въ мгновеніе ока вздернулъ ширму къ потолку.

Дѣвственница, очутившись внезапно въ естественной наготѣ предъ глазами мужчинъ, по свойственной ея полу и званію стыдливости, вскрикнула и окаменѣвшія руки ея быстрѣе молніи опустились къ оконечностямъ живота.

Ширма опустилась также скоро, какъ и поднялась. Выбѣжавшія весталки сейчасъ-же опустили страждующую въ теплую ванну, гдѣ она свободно развела руками и заговорила.

Страбонъ вновь показался предъ народомъ и торжественно объявилъ, что боги возвратили больную въ первобытное состояніе.

Митридатъ и Гепепира привѣтствовали мудреца и обѣщали ему свое покровительство. Народъ зажжужалъ подобно пчеламъ въ ульѣ и началъ расходиться подъ убѣжденіемъ, что городъ ихъ посѣтилъ какой-то необыкновенный человѣкъ. Чудо это въ непродолжительномъ времени сдѣлалось извѣстнымъ всѣмъ обитателямъ столицы и заставило суевѣрнаго Фарнака, наслѣдника Босфорскаго царства пригласить къ себѣ мудреца.

Мы до настоящаго времени не говорили, кто былъ Страбонъ и какое онъ проповѣдовалъ ученіе? Это былъ мудрецъ изъ числа энциклопедистовъ, которые въ то время не пользовались особеннымъ уваженіемъ и причислялись къ числу послѣдователей различныхъ толковъ и дѣйствовали подъ вліяніемъ или личныхъ впечатлѣній или необходимостей. Страбонъ перебывалъ во всѣхъ школахъ, всему учился съ безпредѣльнымъ вниманіемъ, прожилъ много лѣтъ въ Египтѣ и Индіи и посвятилъ себя въ заключеніе просвѣщенію народовъ, отдаленныхъ отъ цивилизованныхъ странъ. Не смотря на то, что онъ казался чуждымъ развлеченій, для него женская красота служила высшимъ благомъ и единственнымъ нектаромъ, услаждающимъ душевныя немощи; затѣмъ онъ вѣрилъ въ благодатную силу вина, возбуждавшаго въ немъ даръ слова и фантазіи въ блистательной обрисовкѣ, которыя болѣе доставляли ему самому наслажденія, чѣмъ слушателямъ, съ трудомъ понимавшимъ его гомеровскій языкъ, когда дѣло доходило до отвлеченныхъ сравненій. Но это не часто ему удавалось и не всегда требовалось. Ему преимущественно приходилось въ послѣдніе годы ораторствовать у пороговъ храмовъ о мудрости, храбрости, воздержности, и другихъ геройскихъ добродѣтеляхъ, которыя нравились слушателямъ только на языкѣ у другихъ. Такъ онъ дѣйствовалъ публично, чтобы снискать благоволеніе начальниковъ и стариковъ, называвшихъ такихъ философовъ отцами юношества и при удачахъ готовыхъ праздновать въ честь мудреца теофанію, но въ частныхъ кружкахъ, которые Страбонъ болѣе предпочиталъ, онъ или покровительствовалъ всѣмъ видамъ страсти или являлся въ образѣ законодателя, вѣрившаго въ непогрѣшимость свою и надежду увлечь слушателей силою слова, которое иногда было мѣтко и неопровержимо по краткости и ясному смыслу. Сознавая, что аскетизмъ вселяетъ болѣе довѣрія, а молитва и богопочитаніе необходимы для массы, которую слѣдуетъ даже обманывать для блага ея, Страбонъ нерѣдко утверждалъ, что мясная пища не должна быть любима разумными существами; что человѣкъ можетъ быть счастливъ среди скорби и матеріальныхъ недостатковъ и лишеній и что борьба съ ними составляетъ трату жизни на ничтожныя мелочи, которыя побѣждаются только презрѣніемъ ко всему внѣшнему, матеріальному. Въ другихъ случаяхъ онъ утверждалъ, что добродѣтель только есть благо жизни и именно потому, что люди болѣе склонны ко злу и что слабость есть нормальное свойство, соотвѣтствующее пороку; что безсмертіе несомнѣнно въ недоступномъ для человѣка видѣ и т. п.

Чего-же добивался Страбонъ, если онъ жилъ безъ твердаго направленія, безъ выработанной идеи? Можно было предполагать, что онъ всѣмъ наслаждался, во всемъ умѣлъ найти хорошую сторону и желалъ составить себѣ и въ народной массѣ и въ частныхъ кружкахъ выгодное положеніе. Это могло-бы при внимательномъ наблюденіи свидѣтельствовать, что Страбонъ не принадлежалъ къ греческой національности, которая создавала философовъ съ самостоятельнымъ направленіемъ и никогда не измѣнявшимъ своимъ принципамъ. Но въ Пантикапеѣ ни Митридатъ, ни приближенные его не могли подозрѣватъ, что римскій сенатъ, напуганный царемъ Понтійскимъ, станетъ слѣдить за нимъ и его замыслами, чтобы не дать себя въ обиду и вовремя раздавить живучаго врага; что этотъ сенатъ будетъ посылать къ нему преданныхъ людей, которые зорко будутъ слѣдить за всѣми его дѣйствіями, тщательно скрывая свою національность.

Такимъ-то шпіономъ явился въ Босфорское царство римскій гражданинъ, воспитанный греками и имѣвшій такое сходство съ эллинами, что немыслимо было допускать даже подозрѣнія о непринадлежности его къ греческой націи. Принявъ греческое имя Страбона, этотъ наемный злодѣй поклялся не возвратиться на родину до того времени, пока соотечественники его не получать мертваго тѣла Митридата, поразившаго въ Азіи всѣхъ братьевъ и сестеръ его изъ одной только ненависти къ римскому имени. Для болѣе удобнаго достиженія цѣли всего лучше было облечься въ мантію бродящаго философа, пересѣсть въ Греціи на первый отходящій въ Пантикапею корабль и всецѣло посвятить себя такой роли, при посредствѣ которой легко было проникнуть во всѣ слои общества и, дѣйствуя осторожно, заручиться такимъ авторитетомъ, который при удобномъ случаѣ имѣлъ-бы рѣшительное вліяніе.

Впрочемъ Страбонъ съ 25-ти лѣтняго возраста преданъ былъ изученію всего изящнаго и считалъ себя равнымъ лучшимъ греческимъ философамъ, но вмѣсто того, чтобы исключительно предаться въ Римѣ избранной профессіи, онъ, пылая местью къ Митридату, обязался предъ сенаторами покинуть родину и достигнуть мирнымъ и скромнымъ путемъ того, чего не удалось республикѣ достигнуть несокрушимыми силами легіоновъ, т. е. убить или плѣнить желѣзнаго царя, который, пока будетъ существовать на землѣ, не перестанетъ мечтать о сокрушеніи Рима.

Страбонъ, осмотрѣвшій уже Босфорское царство и изучившій подданныхъ Митридата, нашелъ, что небольшая армія, сохранившаяся у него, можетъ вскорѣ утроиться на счетъ сосѣднихъ воинственныхъ племенъ и быть способною къ отважнымъ подвигамъ; что маленькое царство его можетъ вдругъ раздвинуться и предоставить всѣ средства къ продолжительной борьбѣ, если государю этому удастся переобразовать на свой манеръ подвластныхъ и заставить ихъ полюбить себя. А такъ какъ это чувство непремѣнно возродится послѣ побѣды надъ Тавро-скиѳами и ненавистными херсонесцами, то для предупрежденія такого опаснаго явленія надобно дѣйствовать на народъ не только въ духѣ ихъ изнѣженности и разврата, но и поощрять къ окончательной потерѣ всего того, что стягиваетъ къ центру или единству, составляющему стройную силу государства.

Страбонъ быстро взвѣсилъ, какія мѣры удобнѣе принять, чтобы правильными путями дойти до цѣли своей. Онъ былъ твердо увѣренъ, что сегодняшнее исцѣленіе дочери богатаго гражданина припишется ему, какъ сверхъестественное чудо, и народъ признаетъ его величайшимъ любимцемъ божества. Слѣдовательно, если ему удастся совершить еще два три такихъ неясныхъ для массы подвига, то всякая проповѣдь его будетъ священнымъ закономъ для Пантикапейцевъ.

При этомъ счастіе настолько поблагопріятствовало ему, что Фарнакъ, котораго знакомствомъ онъ заинтересованъ былъ съ первыхъ дней прибытія въ Пантикапею, но не желалъ самъ искать его, чтобы не возбудить ни чьего подозрѣнія, — въ настоящее время самъ потребовалъ его къ себѣ, какъ человѣка, разумѣется, не имѣвшаго ничего общаго съ государственными дѣлами, но обращающаго невольное вниманіе подвигами въ частномъ быту.

Страбонъ немедленно послѣдовалъ за посланнымъ и всю дорогу передъ глазами его вертѣлась величественная прелесть Гепепиры, какъ-то случайно отдавшейся старику. Ему завидно было, что этотъ варваръ имѣетъ возможность наслаждаться прелестями такого существа и что онъ самъ направилъ это существо въ его объятія.

14

Мы не станемъ говорить, что Страбонъ узналъ при первомъ взглядѣ того Фарнака, которому онъ такъ безцеремонно предсказалъ убійство роднаго отца.

— Видишь, я принимаю тебя безъ злости — сказалъ царевичъ, разставляя руки. А помнишь ли, въ какое непріятное положеніе ты поставилъ меня передъ отцомъ, предсказавъ, что я буду убійцею его.

— Я не думалъ ничего дурнаго и если сказалъ что-нибудь подобное, то руководствовался такими признаками, которые заставляли говорить непріятныя для слуха вещи.

Сказавъ это, Страбонъ вперилъ глаза въ молодаго человѣка, чтобы проникнуть въ его затаенныя чувства. И ему не трудно было убѣдиться, что Фарнакъ не питалъ ни особеннаго почтенія къ отцу и ни особеннаго удивленія къ его отважнымъ подвигамъ.

— Ну, объ этомъ не стоитъ и вспоминать, такъ какъ я никогда не вѣрилъ въ херомантію. Съ тобою гораздо пріятнѣе можно провести время въ дружеской бесѣдѣ за потыремъ вина, обожаемомъ всѣми разумными людьми. Съ этими словами Фарнакъ ввелъ своего гостя въ большую комнату, гдѣ находилось много молодыхъ людей.

— Вина гостю для привѣтствія! вскрикнулъ онъ рабамъ, стоящимъ у дверей предъ большими сосудами съ напитками.

Кубки немедленно были налиты и поданы.

— Съ приходомъ, философъ! раздалось со всѣхъ сторонъ.

— Да будутъ милостивы къ вамъ боги всесильные — отвѣчалъ онъ на привѣтствіе — и даруютъ вамъ такую же отраду, какъ славному царю вашему Митридату!

— Ты, кажется, подсмѣиваешься надъ безсчастнымъ отцомъ моимъ? возразилъ Фарнакъ, осушивши потыръ.

— Надо быть совершенно слѣпымъ, чтобы не признать справедливости моихъ словъ. Я обошелъ весь извѣстный людямъ міръ, но признаюсь чистосердечно, что такой красавицы, какъ Гепепира, выигранная Митридатомъ, еще не существовало. Ни одна статуя, ни одинъ цвѣтокъ и ни чья фантазія не можетъ уподобляться такой воплощенной прелести.

— Философъ правъ, философъ не ошибается — подтверждали молодые гости.

— А я между тѣмъ еще не видѣлъ этой дѣвушки — сказалъ Фарнакъ.

— Не называй ее дѣвушкой, царевичъ, потому что отецъ твой опоясалъ ее вѣнчальнымъ поясомъ и возложилъ на голову діадему.

— Несчастная Гепепира — замѣтили два, три голоса — ей, вѣроятно, было предназначено завянуть на зарѣ жизни въ сухихъ объятіяхъ старости.

— Старость охраняетъ опытностію своею молодыя души, но не руководитъ ихъ сердцами — замѣтилъ Страбонъ. Гепепира найдетъ свое, если достойные любви ея сдѣлаются ей извѣстными своими достоинствами. Воистину говорю вамъ, что я никогда такъ не скорбѣлъ объ угасшей молодости моей, какъ увидѣвши въ первый разъ это чудесное созданіе, и счастливъ тотъ между вами, которому придется дышать выдыхаемымъ ею воздухомъ. Это ароматъ, какимъ и боги еще не наслаждались, это свѣтило, лучи котораго обезсмертили бы и живописца и скульптора и поэта. Завѣряю васъ, что еслибъ Аристотель, Платонъ, Эпикуръ, Зенонъ и божественный Сократъ прожили-бы около такой женщины нѣсколько мѣсяцевъ, каждое изъ словъ ихъ походило-бы на молнію и ученія ихъ вѣчно господствовали-бы надъ умами, а премудрый Эпиктетъ, совѣтовавшій избѣгать супружеской жизни съ цѣлью не омрачать созерцаніе свое постороннимъ вліяніемъ, навѣрно заговорилъ-бы другимъ языкомъ и топталъ-бы ногами роскошнаго и самаго разумнаго, по мнѣнію моему, собрата своего Эпикура, идеи котораго просты, ясны и основаны на томъ, что мы испытали и осязали своими пальцами.

— Ты говоришь о простой дѣвушкѣ, какъ о существѣ, надъ которымъ боги истратили всю изобрѣтательность свою, чтобы воскресить въ отцѣ моемъ пылъ юношескихъ стремленій — сказалъ Фарнакъ съ улыбкою. Пожалуйста не заявляй объ этомъ громко, иначе римскій сенатъ подошлетъ къ намъ убійцу, который лишитъ Пантикапею такой величественной звѣзды. Подайте философу еще потыръ вина!

— Ты смѣешься надо мною, Фарнакъ, но я увѣренъ, что смѣхъ твой потеряетъ свое значеніе, когда ты проведешь съ Гепепирою столько времени, сколько я нахожусь въ твоемъ домѣ.

— Страбонъ говоритъ совершенную правду — поддержали молодые люди — мы дѣлали ей предложеніе, мы участвовали въ ея лоттереѣ, мы видѣли ее сблизи и слышали ея плѣнительный голосъ. Это, дѣйствительно, дѣвушка, которую міръ провозгласилъ бы верховною красотою, еслибъ предстояла въ этомъ надобность.

— Друзья мои — возразилъ Фарнакъ — вы какъ нарочно соединились сегодня всѣ, чтобы заставить меня позавидовать спокойствію моего несчастнаго отца.

— Все, что имѣетъ отецъ, должно перейти въ наслѣдство сыну — отвѣтилъ одинъ изъ присутствующихъ — къ этому замѣть, что онъ такъ уже старъ, что не можетъ быть мужемъ Гепепиры. Для него достаточно наслаждаться однимъ лицезрѣніемъ красоты, а ты не лишишь его этого блаженства.

Фарнакъ ничего не отвѣчалъ. Вошедшій рабъ возвѣстилъ, что кушанья поданы и ждутъ потребителей.

Царевичъ поднялся съ мѣста и всѣ гости перешли въ другую комнату съ окнами, выходящими къ Босфорскому заливу, усѣянному множествомъ кораблей.

— Какое наслажденіе повелѣвать всѣмъ, что видятъ наши глаза — сказалъ Страбонъ, подошедъ къ открытому окну.

— Это тогда только пріятно, когда нашъ духъ находится въ блаженномъ настроеніи — отвѣчалъ одинъ изъ гостей.

— А, что надо сдѣлать, чтобы достигнуть такого настроенія? спросилъ Фарнакъ.

— Быть любиму Гепепирою — шепнулъ ему философъ.

Разговоръ о красавицѣ вновь сдѣлался общимъ.

— Друзья — сказалъ молодой хозяинъ — вы такъ много сказали объ этой дѣвушкѣ, что мнѣ приходится попросить нашего почтеннаго мудреца самымъ подробнымъ образомъ описать ея прелести.

— Высокочтимый Фарнакъ! отвѣчалъ Страбонъ — позволь мнѣ спросить тебя: читалъ-ли ты сь должнымъ вниманіемъ величайшаго изъ художниковъ и поэтовъ Гомера?

— Вопросъ твой удивляетъ меня, мудрецъ. Неужели ты не знаешь, что въ каждомъ домѣ его знаютъ всѣ дѣти наизусть. Въ Пантикапеѣ даже есть одинъ купецъ, у котораго до 50 писцовъ ежедневно пишутъ подъ диктовку его сочиненія и не успѣваютъ удовлетворить числу закащиковъ. Неужели же сынъ Мидридата Понтійскаго уступитъ въ этомъ отношеніи подданнымъ отца?

— Ты не совсѣмъ понялъ мой вопросъ: я спросилъ это только для того, чтобы сказать тебѣ, что даже этотъ художникъ не нашелъ возможнымъ описывать красоты своей прекрасной Елены и ограничился единственнымъ способомъ представить ее лично въ собраніе старѣйшинъ Троянскаго народа, которые, взглянувъ на нее, порѣшили, что невозможно осуждать сыновъ Трои, что они ведутъ брань за женщину, которая красотою подобна вѣчнымъ богинямъ. Гомеръ безъ сомнѣнія понималъ, что красота есть что-то сверхъественное, неуловимое, чудное, божественное и только доступное созерцанію. Это совершенно справедливо не только въ живой красотѣ, которая порхаетъ, но даже въ красотѣ, сообщенной рѣзцомъ мрамору. Поймешь ли ты, напримѣръ, всю роскошь статуи Аполлона Бельведерскаго, если я скажу, какія у него формы глазъ, носа, рта и прибавлю къ этому непонятную для многихъ непропорціональность ногъ и бедръ, въ которой глазъ видитъ всю прелесть, являвшуюся недостаткомъ статуи при описаніи ея словами. Не правъ ли былъ и Анакреонъ, желавшій посвятить насъ въ наружность своего Баѳила, заимствуя красивѣйшія черты изъ болѣе извѣстнѣйшихъ художественныхъ произведеній, когда продиктовалъ художнику позаимствовать шею у Адониса, грудь и руки у Меркурія, бедра у Поллукса, чрево у Бахуса и т. д. Да, онъ былъ правъ, потому что люди, знакомые или видѣвшіе эти статуи, могли все это олицетворить въ глазахъ мышленія. Но ты никогда навѣрно не видалъ ничего подобнаго Гепепирѣ. Какимъ же образомъ я могу уподобить выраженіе ея черныхъ глазъ, то кроткихъ и медленныхъ, покоющихся въ какомъ-то очарованіи, то быстрыхъ и пламенныхъ, какъ игривые лучи солнца на поверхности воды; или съ чѣмъ я могу сравнить ея движенія и различные оттѣнки грацій, когда она улыбнется и млечная бѣлизна ея щекъ подернется тончайшимъ и едва примѣтнымъ отливомъ розоваго лепестка; когда всколыхнутся точно волны ея перси; когда подбородокъ и ямочки на щекахъ примутъ свойства волшебной силы? Повторяю, что насколько намъ нетрудно выразить безобразіе, настолько недоступно изобразить красоту этого утонченнаго искусства творчества природы.

— Я согласенъ съ тобою Страбонъ — сказалъ Фарнакъ, наливая ему большую чашу вина — но при твоемъ искусствѣ владѣть языкомъ мнѣ кажется, что все-таки можно въ общихъ чертахъ очертить предметъ, какъ бы онъ ни былъ хорошъ.

Осушивъ потыръ, Страбонъ отвѣчалъ:

— Гепепира есть грація въ эфирѣ грацій. Въ ея глазахъ покоится амуръ, въ ея улыбкѣ играетъ амуръ съ харитами, на ея шеѣ, выточенной изъ слоновой кости, олицетворяется нѣга, ниже шеи блаженство, а дальше не имѣется ни словъ, ни сходственныхъ сравненій. Словомъ это цѣлый міръ прелестей, сгруппированныхъ въ одномъ недоступномъ осязанію предметѣ. Это все лучшее земли въ живомъ образѣ совершенствъ; это небесный сводъ со всѣми звѣздами, это отрадная струя воздуха для задыхающагося, это тайна, оживотворяющая немощь духа, это для безвѣрныхъ религія и божество! Ну, понялъ ли ты то, что я хотѣлъ изобразить предъ тобою?

— Теперь я серіозно заинтересованъ по крайней мѣрѣ этою дѣвушкою — отвѣчалъ Фарнакъ, задумчиво наливая вновь потыръ оратора.

15

Послѣ обѣда всѣ вышли на воздухъ, чтобы наслаждаться вкусомъ вина. Страбонъ говорилъ объ Эпикурѣ и его великомъ намѣреніи доставить человѣчеству полное счастіе и душевное спокойствіе. Философъ возбудилъ рѣчь объ этомъ учителѣ не безъ цѣли повліять вреднымъ образомъ на представителей подданныхъ ненавистнаго ему государя.

— И такъ — говорилъ онъ, оживленный дѣйствіемъ вина — мірозданіе сложилось по необходимости, по собственному броженію дрожжей, безъ малѣйшаго участія какихъ-то созданныхъ поэтами боговъ. Мы должны вѣрить, что это справедливо и все явилось случайно, безцѣльно, безъ всякаго плана и соображенія изъ вѣчной матеріи, ни одна частица которой не можетъ утратиться, хотя соединенія частицъ, вслѣдствіе вращательнаго движенія не могутъ долго сохраняться въ одномъ предметѣ. Наша душа состоитъ изъ тончайшихъ атомовъ этой матеріи, которые мгновенно разлетаются при разрушеніи тѣла. А такъ какъ это ясно объясняется примѣрами, то человѣкъ долженъ отвергать все и пользоваться полною свободою воли и желаній. Проще, мы должны считать единственнымъ добромъ — наслажденіе, а единственнымъ зломъ — страданіе и стараться доставлять чувствамъ полное довольство, чтобы не допустить страданія. При отсутствіи суевѣрія и предразсудковъ и при умѣренности желаній каждый изъ насъ имѣетъ болѣе права быть счастливымъ, а при наклонности къ добродѣтели, онъ какъ бы наслаждается тѣми послѣдствіями, которыя вытекаютъ изъ послѣдней. Мы должны презирать страданія физическія, потому что они не долговременны и не могутъ нарушать счастливаго настроенія духа. Всего важнѣе умѣть сдѣлать себя независимымъ отъ всего внѣшняго и вѣрить, что ни бѣдность, ни богатство, а спокойствіе составляетъ наше счастіе или внутреннее довольство. Для достиженія этого мы должны наслаждаться всѣмъ, что намъ нравится, что можетъ возбудить отраду, но не скорбѣть, если она прервется, а стремиться найти другое удовольствіе. Жизнью мы должны дорожить, но еслибъ она внезапно превратилась въ длинный рядъ страданій съ неизбѣжною смертью въ заключеніе, то, конечно, лучшее средство поспѣшить покончить съ нею, чтобы не приносить скорби себѣ и друзьямъ и въ особенности друзьямъ, для которыхъ мы должны жертвовать всѣмъ.

— Рѣчь твоя мнѣ знакома, мудрецъ — прервалъ его Фарнакъ — она нравилась и будетъ нравиться всѣмъ тѣмъ, которые жаждутъ полной свободы и говорятъ въ оправданіе своихъ безнравственныхъ поступковъ: я сдѣлалъ это, потому что мнѣ доставляло это наслажденіе. Мудрый Эпикуръ въ душевной простотѣ и крайней филантропіи не предвидѣлъ, конечно, что ученіе его охотнѣе всего можетъ сдѣлаться достояніемъ людей, склонныхъ къ насилію и всевозможнымъ порокамъ. Поощряя развитіе чувственности и избавляя негодяевъ отъ страха загробныхъ наказаній, этотъ добрякъ не замѣчалъ, что снималъ узду съ свирѣпыхъ животныхъ, которыя попрали бы все лучшее, созданное вѣковыми выводами людей и ему не трудно было достигнуть ужаснаго зла, еслибъ онъ не отвергнулъ религіи и оскорбилъ этимъ чувства народа.

Страбонъ замѣтилъ изъ отвѣта этого, что царевичъ не такъ былъ простъ въ понятіяхъ, какъ онъ полагалъ.

— Чему же ты придерживаешься? спросилъ онъ лукаво.

— Я вѣрю, что весь міръ составляетъ одинъ огромный организмъ и что всѣ отдѣльности есть члены или частицы его, связывающіеся единствомъ оживляющаго начала, которое составляетъ управляющую міромъ необходимость и причину жизни и движенія. Эта необходимость исключаетъ всякую случайность и подчиняетъ себѣ все, что совершается въ мірѣ. Такимъ образомъ божественная сила проникаетъ все и заслуживаетъ почестей не только въ видѣ верховнаго существа, но даже въ второстепенныхъ источникахъ, какъ напр. солнца, земли и т. п.

— Такъ по твоему мы люди не должны пользоваться даже тѣмъ, чѣмъ пользуются козявки, цѣль жизни которыхъ есть одна забота о своемъ удовольствіи.

— Тѣ удовольствія, которыя предоставлены животнымъ и насѣкомымъ, доступны и свойственны людямъ и въ ихъ жизни должны быть противуположные оттѣнки въ видѣ добра и зла и какое-нибудь предпочтеніе между однимъ и другимъ. Я не отвергаю того, что человѣкъ можетъ свободно распоряжаться своими мыслями и фантазіями, пренебрегать скорбями и страданіями, но еслибъ мы всѣ захотѣли исключительно жить по своимъ желаніямъ, то тогда надо допустить коммунизмъ всего пріобрѣтеннаго и всеобщее насиліе. Славный Платонъ сильно погрѣшилъ тѣмъ уже, что вздумалъ допустить коммунизмъ женъ. Хотѣлъ бы я видѣть подобную республику и въ ней тебя, мой добрый гость, съ молодою женою, которую ты обожалъ бы.

— Ты вѣришь въ храмы, молитвы и мантику? продолжалъ спрашивать Страбонъ.

— Храмы необходимы по моему и мы должны вступать въ нихъ съ благоговѣніемъ; молитва вызываетъ чувства, которыя пробуждаютъ силы сокрушеннаго организма и даютъ ему нормальное направленіе; что касается мантики, то я мало вѣрю въ фатализмъ. Я допускаю только для избранныхъ личностей страшныя преступленія и то тогда, когда они ведутъ ихъ къ важнымъ цѣлямъ.

Этой послѣдней фразы достаточно было Страбону, чтобы имѣть основаніе повѣрить въ то предсказаніе, которое онъ случайно высказалъ Фарнаку при первой встрѣчѣ съ нимъ. Увѣренный въ непоколебимости убѣжденій молодаго человѣка, шпіонъ, сознавши, что онъ вѣритъ въ будущую жизнь и охотно предается безнравственно-заманчивымъ мистеріямъ, рѣшился сдѣлать приступъ съ этой стороны. Примѣры Зевса, бывшаго любовникомъ матери Деметры, сестры Геры и дочери Прозерпины, могли подѣйствовать на Фарнака, но тогда, когда онъ плѣнится красотою Гепепиры и когда ему докажутъ, что великій Аристотель не ошибался, говоря, что добродѣтель сомнительна въ женщинѣ.

Пока мысль эта обсуждалась философомъ, одинъ изъ молодыхъ людей, сильнѣе другихъ почувствовавшій дѣйствіе вина, приблизился къ нему и сказалъ:

— Ты именуешься мудрецомъ и пріѣхалъ въ Пантикапею просвѣщать людей, когда же ты приступишь къ дѣйствію? То, что ты сдѣлалъ сегодня съ больною дѣвушкою, дочерью Перепидаса богача, свидѣтельствуетъ о твоихъ способностяхъ и познаніяхъ.

— Какими бы я ни обладалъ свѣдѣніями, пріятель, мнѣ какъ чужестранцу трудно вести борьбу съ жрецами, которымъ народъ привыкъ болѣе вѣрить.

— Жрецы есть оффиціальные исполнители и охранители установленныхъ порядковъ, отъ которыхъ мы не требуемъ ни особенныхъ умственныхъ способностей, ни даже глубокихъ пониманій догматовъ религіи; но отъ такихъ людей, какъ ты, мы ожидаемъ многаго. Жрецъ обязанъ священнодѣйствовать, приносить жертвы и непремѣнно обладать значительными средствами для важности и кромѣ этого обладать наружною красотою, а при храмѣ Афродиты хранить въ теченіи всей своей жизни дѣвственность. Исполняя это, онъ пользуется хорошимъ мнѣніемъ и никто не вправѣ требовать отъ него больше. Почему же они станутъ враждовать противъ философовъ, прорицателей и гадателей, которые повсюду пользовались почестями и довѣріемъ царей, если оказывали услуги и оставались не подкупными. Стоитъ только вспомнить, что праотцы наши всѣмъ почти жертвовали въ пользу Дельфійскаго оракула, говорящаго устами Аполлона, чтобы доказать тебѣ, что такіе прорицатели и чудотворцы, какъ ты, могли встрѣтить у насъ, свободныхъ потомковъ эллиновъ, какія-либо препятствія, но, конечно, если ты, предсказавшій случайно Митридату и Фарнаку ужасы, не узнавъ въ нихъ царей, нынѣ присудишь имъ божескія почести изъ подлыхъ разсчетовъ, то тебя побьютъ каменьями, и Пиѳія твоя окажется распутною женщиною. Мы большинствомъ въ настоящее время сдѣлались равнодушными къ религіи, наши храмы заманиваютъ насъ только тогда, когда даютъ торжественныя представленія и веселый характеръ при пиршествахъ и жертвоприношеніяхъ такихъ идіотовъ, которые пригоняютъ отъ стадъ своихъ сотни барановъ, чтобы выставить себя на-показъ предъ тѣми бѣдняками, которые могли принести или пироги или плоды отъ чистаго сердца и, конечно, въ тѣ минуты, когда теряли вѣру въ собственныя силы и ожидали помощи отъ кого-то, который долженъ стоять выше ихъ, который представляется жрецами въ антропоморфической формѣ, воспринимающей божественность послѣ извѣстныхъ формальностей освященія. Не странно ли предполагать, что являясь предъ этими издѣліями человѣческихъ фантазій, намъ достаточно одного омовенія тѣла, чтобы очиститься отъ всѣхъ лежащихъ на насъ тяжелыхъ преступленій холодною водою или кровью животнаго, приносимаго нами въ жертву? Да этого не достаточно для людей, у которыхъ бродитъ разсудокъ и сомнѣніе. Намъ нужно знать несравненно больше этого, намъ необходимы чудеса и разъясненія такихъ тайнъ, которыя недоступны понятію обыкновенныхъ людей и создаютъ скептиковъ, потрясающихъ слѣпую вѣру даже въ массѣ народа. Вотъ, еслибъ ты принялъ на себя обязанность направить насъ на такую тропинку, которая открыла бы предъ нами хоть приблизительный образъ будущей загробной жизни.

Страбонъ хранилъ молчаніе. Въ умѣ его созрѣла уже идея о необходимости устройства въ Пантикапеѣ телестеріона или зданія для отправленія мистерій въ видѣ элевзинскихъ въ Аѳинахъ. Ему повѣрилось, что духовный интересъ мистерій при строгой тайнѣ и произвольныхъ фантазіяхъ, можетъ наэлектризовать скептиковъ и сдѣлать ихъ въ его рукахъ орудіемъ для достиженія сокровенной тайны.

— Ты предложилъ мнѣ, пріятель, отвѣчалъ онъ, то, что я думалъ, но не рѣшался сдѣлать по неимѣнію средствъ.

— Средствами мы всѣ располагаемъ и готовы тебѣ пособить. Что напримѣръ тебѣ необходимо?

— Во первыхъ, зданіе такой величины, въ которомъ могло бы помѣститься все лучшее общество вашего города; во вторыхъ, внутреннее переустройство его по моему указанно и наконецъ, деньги для найма сотрудниковъ.

— Довольно; я одинъ изъ близкихъ родственниковъ Перепидаса, который охотно пожертвуетъ тебѣ многимъ за спасеніе единственной дочери. Но кромѣ его Фарнакъ и всѣ, которыхъ ты видишь здѣсь, не откажутся посодѣйствовать къ основанію новаго храма.

Не успѣлъ молодой человѣкъ договорить этихъ словъ, какъ всѣ присутствующіе замахали платками¹⁵ въ знакъ полнѣйшаго согласія своего на участіе въ потребныхъ расходахъ по устройству телестеріона.

Страбонъ приложилъ руку къ сердцу и обѣщалъ приступить къ составленію смѣты.

— Ты дѣлай свое дѣло, отвѣчалъ родственникъ Перепидаса, а я съ сегодняшняго дня начну собирать деньги и матеріалы. Архонты! вскрикнулъ онъ, поворачиваясь къ товарищамъ, не хотите-ли сейчасъ объявить мнѣ размѣръ той суммы, которую вы пожертвуете на славный телестеріонъ Пантикапеи?

Всѣ молодые люди собрались въ кружокъ. Тѣмъ временемъ Страбонъ удалился подъ предлогомъ скромности и неприличія вмѣшиваться въ чужія дѣла.

16

Гепепира, только что пробудившись отъ сна, приказала Саломіи подать себѣ зеркало.

— Не правда-ли я кажусь усталою на видъ? спросила она у служанки. — Это не радуетъ однако меня. Чего добраго съ старымъ мужемъ и я состарѣюсь въ какіе-нибудь два, три года и тогда вынуждена буду скрываться отъ людей. Ты непремѣнно пригласи сегодня твою мать. Ну, а что новаго говорятъ въ столицѣ?

— У всѣхъ на устахъ только ты, моя повелительница. Тобою восхищаются всѣ безъ исключенія; тебѣ приписываютъ, что ты создашь въ Босфорскомъ царствѣ геніальныхъ художниковъ и скульпторовъ, которые сотрутъ съ лица земли славу Протагена¹⁶, фидія-Праксителя и Скопаса. Ты видно поразила всѣхъ вчера въ блистательной мантіи съ вырѣзной бахрамой и роскошью волосъ, сдержанныхъ золотыми кольцами.

Молодая женщина тихо вздохнула и сосредоточила свой взглядъ на массу серебряной посуды чеканной работы, которую ей прислалъ вчера въ даръ Митридатъ въ знакъ особеннаго благоволенія.

— Саломія, я не встану съ ложа моего, пока ты не приведешь матери твоей — повторила Гепепира.

Этихъ словъ было достаточно, чтобы служанка оставила всѣ обязанности свои и скрылась изъ комнаты.

Часъ спустя Саломія ввела къ госпожѣ смуглую женщину лѣтъ 40 съ крупными, рѣзко отличающимися чертами лица, которая раболѣпно преклонила колѣно, но бойко привѣтствовала красавицу съ добрымъ днемъ.

— Ты мать моей любимой Саломіи? спросила Гепепира.

— Да, благодаря Бога отцовъ моихъ, я считаю себя очень счастливою быть ея матерью — отвѣчала чистымъ греческимъ нарѣчіемъ еврейка.

— Скажи мнѣ, какимъ образомъ ваше племя попало въ Босфорское царство.

— Я не съумѣю объяснить тебѣ въ точности, но слышала отъ отца моего, что это случилось лѣтъ 600 тому назадъ. Сначала мы обитали въ Сиріи, но впослѣдствіи одинъ изъ Ассирійскихъ царей Пилезаръ, разрушивъ Дамаскъ, перевелъ насъ на рѣку Куру, гдѣ мы, получивъ свободу, перешли въ торговые города Таврики.

— Ты знаешь, вѣроятно, зачѣмъ я призвала тебя, а потому мнѣ нечего повторять. Мое единственное желаніе не потерять красоты до глубокой старости. Все, что ты можешь сдѣлать для этого, дѣлай: что касается вознагражденія, то ты будешь его имѣть съ избыткомъ.

Эсфирь приблизилась къ красавицѣ и, попросивъ ее обнажиться, начала осматривать всѣ части тѣла и въ особенности снѣжную бѣлизну кожи и степень эластичности ея.

— Сколько тебѣ лѣтъ? спросила она, покончивши осмотръ.

— Немного болѣе 18-ти.

— Это лучшій возрастъ для замужества.

— А государю?

— Свыше 62.

— Это несоотвѣтственно, потому что мужчины въ эти лѣта живутъ болѣе воображеніемъ и утрачиваютъ извѣстныя свойства, необходимыя или врожденныя молодости. Эта несоотвѣственность, сколько я и мать моя замѣтили, дурно вліяетъ на здоровье младшаго изъ супруговъ и преждевременно заставляетъ его увядать, а дѣти всегда рождаются слабосильныя. Впрочемъ для опредѣленія этого въ точности мнѣ необходимо знать, насколько сохранился твой супругъ, насколько онъ сластолюбивъ и насколько ты расположена къ нему?

— Онъ силенъ, но я не чувствую къ нему ни малѣйшей расположенности.

— Это хуже всего повліяетъ на тебя. Любовь всегда оказываетъ важныя услуги для красоты. Если тебѣ случалось читать нѣкоторыхъ писателей по этому вопросу, то ты, вѣроятно, вспомнишь, что угреватая и некрасивая Аристона по выходѣ замужъ за любимаго молодаго человѣка, превратилась въ красавицу, не уступавшую прекрасной Еленѣ.

— Боги, что жъ мнѣ надо сдѣлать, чтобы не разрушиться преждевременно! воскликнула Гепепира.

— У Митридата есть прелестный сынъ Фарнакъ. Отчего-бы ему не уступить тебя?

— Но развѣ это возможно?

— Для царей нѣтъ ничего невозможнаго. Развѣ тебѣ неизвѣстно, что когда Антіохъ влюбился до безумія въ Стратонику, наложницу отца своего Селевка и былъ уже при смерти, то царь, убѣдившись въ словахъ врача Эразистрата, поднялъ больнаго, отдавъ ему Стратонику.

— Этого никогда не допуститъ Митридатъ.

— Тогда тебѣ придется искать женщину гермафродита и заняться лесбійскими играми, подобно славной Сафо, заслуживавшей названіе десятой музы, или быть жертвою нимфоманіи.

— Ну, до этого еще далеко — отвѣчала съ улыбкою Гепепира — а ты пока дѣлай все то, что необходимо для поддержанія моей наружности.

— Прежде всего ты прикажи держать при себѣ нѣсколько десятковъ ослицъ, чтобы ежедневно принимать ванны въ ихъ молокѣ. Затѣмъ подготовь сосудъ воды Гесперидъ, сосудъ розовой воды, сосудъ ладонной эссенціи и сосудъ хорошо вымоченной пшеницы (крахмалъ). Все это необходимо будетъ для обмываній и присыпаній твоего безподобнаго тѣла. Остальныя средства для поддержанія твоего дѣвственнаго вида я сама принесу завтра. Кромѣ этого я во всякомъ случаѣ изъ гинезическихъ расчетовъ въ отношеніи каллипедики и желанія держать твое настроеніе духа на изяществѣ, совѣтую немедленно обставить твои комнаты лучшими статуями Аполлона, Нарцисса, Кастора, Поллукса, Венеры, Гебы, Минервы и другихъ, и вообще не пренебрегать постояннымъ лицезрѣніемъ всего прекраснаго, которое вліяетъ благотворно на тебя. Ты понимаешь, вѣроятно, сама, что въ наше время физическая красота почти боготворима. А такъ какъ ты безспорно принадлежишь къ числу самыхъ рѣдкихъ женщинъ міра, то при этихъ пособіяхъ отъ тебя могутъ произойти небывалыя существа.

— Развѣ личное достояніе родителей можетъ переходить къ дѣтямъ? спросила Гепепира — мои родители не дали мнѣ ничего изъ своей наружности.

— Это случайность и при томъ твои дѣды могли быть хороши. Мы знаемъ, что дочери Пиѳагора были знамениты философскими дарованіями, а славная Аретея была дочь изящнаго Аристиппа, главы циринейской школы; мать божественнаго Платона происходила изъ рода Солона; Миро извѣстная своими лирическими сочиненіями была дочь Гомера младшаго; Мать Граха была дочь Сципіона; замѣчательная Клеобюлія была дочь одного изъ семи мудрецовъ Греціи; умнѣйшая Памфила, дочь грамматика Стотерида; а большая часть знаменитыхъ художниковъ и скульпторовъ происходили отъ родителей съ такими-же наклонностями и дарами. Если это неоспоримо, то возможно-ли, чтобы отъ тебя, превышавшей людскую красоту, родилось обыкновенное существо?

Гепепира, понявъ, что Еврейка начинаетъ ей льстить, обѣщала все потребованное ею приготовить къ завтрашнему дню.

— Приготовь также и кусокъ воску — добавила Эсфирь.

— А это для чего?

— Для того, чтобы уничтожить на тѣлѣ твоемъ всѣ волоса. Тебѣ гораздо приличнѣе оставаться съ дѣтскимъ тѣломъ.

— Но развѣ это можетъ нравиться другимъ?

— Твой вопросъ доказываетъ, что ты совершенно не знаешь мущинъ, которые любятъ видѣть длинные и густые волоса только на головѣ женской.

— Я ихъ совершенно не знаю, потому что не вела съ ними знакомства.

— Это жаль; а вѣдь у насъ есть такіе красавцы, что не уступятъ и Нарциссу.

— Кто-же это такіе? назови мнѣ хоть одного.

— На мой вкусъ достойнѣе всѣхъ — это Фарнакъ, но въ немъ есть какая-то странность удаляться отъ женщинъ. Одни считаютъ его пресыщеннымъ, но большинство приписываетъ скромности и застѣнчивости, свойственной молодости.

— Это должно быть справедливо, потому что съ тѣхъ поръ, какъ я вступила въ дворецъ, онъ ни разу не навещалъ отца, а между тѣмъ ѣздитъ и ходитъ въ акрополь.

— А видѣлъ ли онъ тебя хоть разъ?

— Кажется нѣтъ, иначе бы и я узнала его.

— Мнѣ говорили — сказала Эсфирь — что онъ въ настоящее время очень сблизился съ какимъ-то Аѳинскимъ философомъ, прибывшимъ въ Пантикапею дѣлать чудеса. Знаю я этихъ философовъ, они всѣ сначала держатся какъ пророки, но потомъ выдѣлываютъ такія безобразія, отъ которыхъ не многимъ поздоровится.

— Ты, кажется, ошибаешься, Эсфирь, въ этомъ. Я его лично знаю и считаю за великаго человѣка.

— Я тоже говорила съ нимъ, повелительница моя, и составила о немъ скверное мнѣніе. Впрочемъ человѣку прилично ошибаться. Не знаю почему, но онъ показался мнѣ способнымъ дѣлать болѣе зла, чѣмъ добра. Тебѣ не трудно будетъ провѣрить мое мнѣніе, если ты пожелаешь этого.

Оказавъ это, Еврейка вышла.

«А что если она права — подумала Генепира — и въ головѣ ея зароились тысячи заманчивыхъ мыслей. Фарнакъ казался ей именно тѣмъ существомъ, которому она должна принадлежать. Красавица въ сладкихъ мечтахъ вновь заснула.

17

Двѣ недѣли спустя въ Пантикапеѣ назначены были празднество и жертвоприношенія Митридатомъ по случаю полученныхъ извѣстій отъ полководца Діофана, доносившаго государю своему что дважды, разбивъ Тавровъ и овладѣвъ всѣми укрѣпленіями ихъ, онъ в заключеніе плѣнилъ въ Неаполисѣ царя ихъ Скилура со всѣми 80 сыновьями и значительнымъ количествомъ золота, которое перевезено на Трахейскій полуостровъ, гдѣ и приступлено уже къ устройству обширной крѣпости во имя его.

Вѣсть эту привезъ юный внукъ государя Хрестіонъ, отца котораго казнилъ Митридатъ за то, что этотъ дерзкій сынъ послалъ Лукуллу золотой вѣнецъ за побѣду, одержанную имъ надъ родителемъ его.

— Спасибо, дитя мое — сказалъ автократъ за добрую новость. Я охотно назначилъ бы тебя архонтомъ Херсоницы, но боюсь, чтобы и ты не послѣдовалъ по стопамъ твоего отца Махареса, которому я вручилъ было управленіе Босфорскимъ царствомъ, но который вмѣсто скорби во время борьбы моей съ римлянами такъ безсовѣстно выразилъ врагу моему радость и дерзнулъ предложить и вѣнокъ, и союзъ. Я этой неблагодарности никогда не забуду. Да и слыхано ли было, чтобы любимый сынъ прославлялъ того, кто лишилъ родителя царства? Этотъ поступокъ болѣе оскорбилъ меня, чѣмъ всѣ испытанныя до настоящаго времени несчастія... Ну, а какъ поживаетъ твой дядя Ксифаресъ? Не успѣлъ ли онъ плѣниться какою-нибудь Скифкою?

— Покорный сынъ вашъ приказалъ мнѣ обнять ваши колѣни и передать, что какъ только всѣ трофеи приведутся въ извѣстность и установлены будутъ налоги на побѣжденныхъ, онъ не замедлитъ самъ пріѣхать для выслушанія дальнѣйшихъ приказаній.

— А позаботился-ли онъ оставить гарнизоны и начальствующихъ въ Тавро-скифскихъ укрѣпленіяхъ съ тѣмъ, чтобы они сознавали мою власть надъ собою и были готовы служить мнѣ?

— Это сдѣлано было самимъ Діофаномъ.

— Что жъ они согласились выставлять мнѣ войско?

— Твоя слава, дѣдушка, до того чаруетъ ихъ, что они готовы всѣ явиться на твой призывъ.

— Если ты не лжешь, Хрестіонъ, то я пошлю тебя начальникомъ въ Ѳеодосію. Это во первыхъ пріучитъ тебя къ управленію народомъ и наконецъ ты будешь у меня подъ рукою. Надѣюсь, что ты не сдѣлаешь глупости, подобной отцу твоему и съумѣешь понять, что мы находимся въ средѣ народа, враждебнаго нашей династіи.

— Неужели, государь, ты считаешь Пантикапейцевъ враждебными себѣ?

— Я иначе и не думалъ о нихъ со времени бунта и необходимости, заставившей меня поднять противъ нихъ оружіе. Неужели тебѣ неизвѣстно, что Босфорское царство я принялъ подъ свое покровительство и назначилъ имъ въ защитники твоего отца не въ личныхъ интересахъ, а изъ филантропіи къ единовѣрцамъ, терзаемымъ войною и грабежами сосѣдей. И чѣмъ они отблагодарили меня? Отецъ твой, увлеченный ихъ неблагодарностію, послалъ жесточайшему врагу моему въ благодарность за сокрушеніе моей арміи золотой вѣнецъ, а они безжалостнымъ образомъ избили мой лучшій отрядъ войска, который защищалъ ихъ кровью своею отъ враговъ. Могъ ли я перенести такую неблагодарность? Возмущенный до глубины души я вынужденъ былъ явиться сюда съ остатками преданныхъ мнѣ людей и наказать злодѣевъ, дерзнувшихъ поднять противъ меня оружіе. Теперь, когда я самъ здѣсь, всѣ показываютъ видъ, что преданы мнѣ, но я знаю, какъ велика эта преданность и ненавижу ихъ въ свою очередь. Но вамъ, кто будетъ царствовать послѣ меня въ Таврикѣ, слѣдуетъ во чтобы ни стало достигнуть этой преданности. Пантикапея какъ мать милезійскихъ городовъ, по мѣстоположенію своему есть самый выгодный пунктъ для народнаго богатства и основанія громаднаго царства, судя по степени развитія ея обитателей; но для достиженія всего этого нуженъ молодой монархъ съ желѣзною волею. Мое-же дѣло подумать о разсчетѣ съ римлянами, которые сорвали съ престарѣлой головы моей заслуженный вѣнокъ и попрали ногами весь міръ Эллиновъ. Я одинъ только остался, на котораго несчастные собратья мои обращаютъ свои надежды и было бы для отважнаго Митридата ужаснымъ безчестіемъ, еслибъ онъ отрекся отъ этой обязанности и предоставилъ ихъ несчастной случайности порабощенія, которое можетъ сокрушить въ нихъ лучшіе наслѣдственные зародыши.

Пантикапея — продолжалъ Мидридатъ — любима Аѳинами, такъ какъ она ставила ихъ царямъ статуи и чтила наравнѣ съ божественными сынами отечества. Это такая же Аттика на востокѣ, какъ эллинская на западѣ. Она указала древнимъ мореходцамъ путь въ Колхиду, а лучшимъ писателямъ дала сюжеты для великыхъ произведеній. Это родная сестра Аѳинъ, богатства которой превысили бы богатства всего міра, еслибъ и здѣсь являлись такіе великіе граждане, какъ въ столицѣ Греціи. Ты посмотри на это изобиліе золота, которое свозятъ сюда съ Кавказа и отдаленныхъ варварскихъ странъ, полюбуйся на плодородіе обоихъ сторонъ Босфора и прилегающихъ земель, посмотри на эти массы разнородныхъ, чудовищныхъ по величинѣ и восхитительныхъ по вкусу рыбъ, на эти неисчерпаемыя озера соли, на эти лѣса Кавказа, на стада барановъ, коровъ, воловъ и лошадей, наполняющихъ городъ и степи, и ты самъ убѣдишься, что мѣстности этой, прилегающей къ понту Эвксинскому, открывающему свободное плаваніе по всѣмъ морямъ, должна предстоять великая будущность и я навѣрно создалъ бы ее, если явился сюда царствовать молодымъ человѣкомъ и еслибъ на мнѣ не лежалъ великій долгъ возстановленія имперіи, созданной Александромъ Македонскимъ.

Но довольно, дитя мое, слушать грезы отживающаго дѣда. Сегодня я назначилъ жертвоприношенія и игры, которыми ты долженъ полюбоваться. Когда-нибудь я передамъ тобѣ и многія другія предположенія и планы мои въ надеждѣ, что ты, какъ единственный наслѣдникъ моего враждебнаго сына, заслужишь мое благововоленіе и будешь царствовать въ той странѣ, которую я самъ дамъ тебѣ въ удѣлъ. Иди-же теперь въ свой скифскій дворецъ, который я подарилъ твоему отцу, отдохни и старайся подобно дядѣ твоему Фарнаку сближаться съ Пантикапейцами.

Юноша вышелъ. Митридатъ спустился на террасу дома и долго, долго не спускалъ съ него глазъ. Въ первый разъ въ жизни въ немъ зашевелилось какое-то состраданіе при встрѣчѣ съ внукомъ, котораго онъ отдалъ Діофану въ полное распоряженіе и не хотѣлъ никогда видѣть. Но это было первородное дитя любимаго имъ сына, которому онъ мечталъ передать свою славу и великолѣпныя владѣнія въ надеждѣ заслужить обыкновенную по крайней мѣрѣ сыновнюю любовь и благодарность, а сынъ этотъ, предположивъ, что римскій полководецъ окончательно сокрушилъ его отца, вмѣсто мести отправилъ дорогой побѣдный вѣнокъ врагу. Что его могло заставить нанести такую ужасную обиду отцу въ минуты несчастія? Какая неестественная причина могла вынудить его къ такому позорному дѣйствію, которое, вѣроятно, перейдетъ въ исторію и будетъ стоять для обоихъ несокрушимымъ памятникомъ ненависти и вражды между отцомъ и сыномъ.

«Да — думалъ Митридатъ — исторія не ошибется, если скажетъ, что первородный сынъ мой ненавидѣлъ меня за то, что я былъ деспотомъ, великимъ жаждою завоеваній, мстительнымъ, честолюбивѣйшимъ и самымъ рѣшительнымъ изъ всѣхъ, когда-либо существовавшихъ государей... Приговоръ ея будетъ справедливъ, но въ душѣ я сожалѣю, что послѣ этого печальнаго событія лишился всякой привязанности къ остальнымъ сыновьямъ моимъ. Въ ихъ взглядахъ я не могу читать ни малѣйшей преданности, я имъ не вѣрю и не могу переносить ихъ долгаго присутствія. Но къ этому несчастному Хрестіону, лишенному родительской ласки и служившему Діофану чуть-ли не рабомъ, я хотѣлъ бы протянуть мои объятія, еслибъ не вопіяла кровь моя къ безбожному поступку его отца!.. Слезы потекли по блѣднымъ щекамъ старика и тяжелый вздохъ вырвался изъ его желѣзной груди.

18

Мы сказали раньше, что Митридатъ по случаю присоединенія всей Таврики къ своимъ владѣніямъ приказалъ устроить различныя празднества и жертвоприношенія по капищамъ. Послѣднихъ въ Пантикапеѣ насчитывалось до 15-ти. Одни изъ нихъ воздвигнуты были общинами, а другія частными лицами. Важнѣйшими по красотѣ были въ честь Меркурія, Аполлона, Діаны Эфесской, Деметры, Ѳесмофоры¹⁷, Пана, Афродиты (Венеры), Эскулапа, Агроторы, Астры, Нептуна и другихъ. Въ каждомъ изъ храмовъ этихъ находились статуи божества съ дощечками, на которыхъ написаны были имена скульпторовъ¹⁸. Статуи увѣшаны были драгоцѣнными дарами, которые впослѣдствіи или продавались для увеличенія средствъ капища или употреблялись на внутреннюю отдѣлку ихъ. У подножія ихъ размѣщались небольшіе торсы или жертвенники на досчатыхъ помостахъ, подъ которые входили нагими приносящіе жертву съ тѣмъ, чтобы сбѣгавшая съ жертвенника кровь обдавала ихъ съ головы до ногъ. До божественныхъ статуй никто не смѣлъ прикасаться, за исключеніемъ жрецовъ и весталокъ. Святость ихъ настолько признавалась несомнѣнною, что еслибъ весталка согрѣшала противъ чести, то статуи эти отъ стыда закрывали себѣ глаза своими руками, чѣмъ и возвѣщали народу объ ужасномъ преступленіи клятвопреступницы, обязанной сохранять свое цѣломудріе.

При каждомъ изъ храмовъ этихъ были или рощи или большія авлиды (дворы), прорѣзанныя широкими аллеями, установленными различнаго рода памятниками въ видѣ барельефовъ. Вотъ въ этихъ авлидахъ угощался бѣдный людъ жертвеннымъ мясомъ и другаго рода приношеніями, которыя превышали потребности служителей храма. Здѣсь также происходили различнаго рода священныя игры съ призами отъ имени божества.

На жертвы и празднества Митридатъ отпустилъ значительную сумму денегъ, приказавъ жрецамъ объявить народу, что отнынѣ скифы и Херсонесцы, которые безнаказно издѣвались надъ Пантикапеею, сложили предъ нимъ оружіе и будутъ въ полной зависимости отъ него.

Царь предполагалъ, что на устраиваемое имъ пиршество непремѣнно явятся не только всѣ жители Пантикапеи, но даже и со всѣхъ сосѣднихъ городовъ и селеній, вслѣдствіе чего и Гепепира, облачившись въ самый дорогой нарядъ, выѣхала въ роскошной колесницѣ съ намѣреніемъ объѣхать всѣ сборные пункты; но къ удивленію ей ни при одномъ храмѣ не пришлось встрѣтить представительную часть общества. Вездѣ были только одни бѣдняки, нуждающіеся въ пособіи, вдовы и сироты или изнуренные невольники, которыми переполнены были дворы богатыхъ пантикапейскихъ купцовъ. Гепепира, недовольная такимъ равнодушіемъ гражданъ къ великому событію, хотѣла было возвратиться во дворецъ, какъ вдругъ вспомнила о храмѣ Венеры, находящемся внѣ города и какъ-то безотчетно повернула лошадей своихъ по направленію къ этому капищу. Вскорѣ предъ нею показался роскошный акрополисъ и низменная равнина, прикрытая пушистою зеленью деревъ, въ центрѣ которой стоялъ храмъ той богини, которая такъ милостиво отнеслась къ ней. По мѣрѣ приближенія до слуха ея долеталъ народный гулъ и мелькали между деревъ толпы народа.

«Такъ вотъ куда собрались наши паликари (молодежь) — мелькнуло въ ея воображеніи и она тронула вожжами лошадокъ своихъ, чтобы ускорить ихъ бѣгъ. Но почему именно они собрались сюда, а не къ богинѣ войны? Неужели только потому, что здѣсь пріятнѣе въ прохладѣ деревъ и гораздо болѣе мѣста для игръ? Обдумывая эти причины, царская наложница не замѣтила какъ въѣхала въ священную авлиду и остановилась предъ воротами, у которыхъ стоялъ въ одеждѣ мудреца Страбонъ и около него прекраснѣйшій молодой человѣкъ въ туникѣ, сверхъ которой наброшена была широкая мантія изъ дорогой матеріи».

Страбонъ не замедлилъ приблизиться къ Гепепирѣ и помочь ей сойти съ колесницы.

— Ты вовремя прибыла красавица, чтобы олицетворить благодѣтельницу твою — сказалъ философъ — всѣ представители Пантикапеи были убѣждены, что ты пріѣдешь сюда и съ ранняго утра ожидаютъ тебя. Я увѣренъ, что увидѣть тебя для нихъ важнѣе завоеванія десятка царствъ.

Гепепира, поправивъ свой роскошный котурнъ и золотое проволочное ожерелье съ большимъ медальеномъ, окруженнымъ эмалевыми розетками и чашечками на золотыхъ цѣпочкахъ, въ центрѣ котораго изображалась голова Минервы, быстро соскочила съ колесницы. Не успѣла она сдѣлать нѣсколько шаговъ, какъ къ ней подошелъ эпимелитъ священныхъ обрядовъ, агрономъ торговли, начальникъ гимназій, хиліархисы (тысячники), лохосы или предводители дружинъ и многіе другіе сановники и каждый, привѣтствуя по своему, подвели ее къ прелестному павильону, спереди котораго на огромномъ золоченомъ щитѣ написано было: «постановлено царемъ, совѣтомъ и народомъ праздновать побѣду».

Въ павильонъ вступилъ и занялъ возвышенное мѣсто тотъ прекрасный молодой человѣкъ, котораго она замѣтила у въѣздныхъ воротъ. Онъ былъ блѣденъ и держалъ себя надменно. Нѣсколько времени спустя къ нему подошелъ и сѣлъ рядомъ юноша лѣтъ 20-ти веселаго и бойкаго характера. Большинство изъ представителей власти держались около этихъ молодыхъ людей въ почтительномъ разстояніи. Одинъ только Страбонъ не отходилъ отъ Гепепиры.

— Кто эти молодые люди? спросила она у мудреца.

— Какъ, неужели ты не знаешь сына и внука славнаго твоего мужа?

— Я никогда не встрѣчала ихъ въ дворцѣ нашемъ.

— Правда, правда, я было и забылъ, что великій Митридатъ ужасно ревнивъ.

— Но развѣ можно ревновать къ дѣтямъ своимъ?

— У великихъ людей нерѣдко бываютъ странныя понятія, которымъ мы обязаны подражать, но разумѣется на столько, чтобы не раздражать ихъ.

— Что ты этимъ желаешь сказать?

— То, что мы должны сочувствовать имъ въ присутствіи ихъ, а дѣлать и жить такъ, какъ намъ пріятно. Если одинъ изъ насъ имѣетъ право желать чего-либо, то и другой мнѣ, кажется, долженъ пользоваться этимъ правомъ.

— Но всегда ли это возможно и доступно? спросила красавица, вновь направивъ свои чудные глаза на Фарнака.

— Всегда — отвѣчалъ Страбонъ — но для этого необходимо умѣніе, осторожность и быстрота соображенія.

— Къ несчастію не всѣ обладаютъ этими дарами.

— Такіе люди должны руководствоваться совѣтами другихъ.

Гепепира поняла тайную мысль философа и повернула разговоръ на то, что онъ ни разу не посѣтилъ ее.

— Видишь ли, красавица моя, почему я не дѣлаю этого: во первыхъ Митридату не понравится мой самовольный приходъ, а во вторыхъ, что я теперь очень занятъ подготовленіемъ божественныхъ мистерій, которыя откроютъ много великаго и утѣшительнаго для подданныхъ твоего мужа. Въ мистеріи эти я разумѣется допущу только самыхъ избранныхъ и надежныхъ филантроповъ.

— И женщины будутъ въ нихъ участвовать?

— Да; но только тѣ, которыя красотою могутъ равняться богинямъ.

— Очень жаль, что при этомъ условіи я не могу принести тебѣ пользы, а мнѣ очень хотѣлось бы отблагодарить тебя за добрый совѣтъ.

— Напротивъ я болѣе другихъ нахожу тебя достойною играть роль Афродиты, но мнѣ кажется, что мужъ твой никогда не допуститъ этого.

— А я тебѣ скажу, что это зависитъ вполнѣ отъ меня, но, конечно, я не пожелаю участвовать съ людьми сомнительнаго поведенія.

— Я сказалъ уже, что въ таинствахъ могутъ участвовать только избранные.

— Назови мнѣ кого-нибудь.

— Это воспрещается по правиламъ мистеріи, но если ты поклянешься не выдать меня, то я назову тебѣ только двухъ.

Любознательная Гепепира поклялась.

— Важнѣйшая роль будетъ принадлежать Фарнаку — сказалъ онъ шопотомъ — а вторая прекраснѣйшему брату его Ксифаресу, котораго пока нѣтъ въ Пантикапеѣ, но который имѣетъ пріѣхать въ непродолжительномъ времени. Судя по тѣлосложенію и красотѣ этого послѣдняго, онъ можетъ быть въ мистеріяхъ въ качествѣ бога силы и бога войны.

— Въ такомъ случаѣ и я буду съ вами — отвѣтила рѣшительнымъ голосомъ Гепепира.

19

Разговоры въ павильонѣ прерваны были звукомъ храмоваго барабана, вслѣдъ за которымъ послышалось нѣжное пѣніе подъ аккомпанементъ флейтъ, семиструнныхъ лиръ и арфъ. Массы народа, не спускавшаго глазъ съ Гепепиры, раздвинулись и заняли края широкой аллеи, чтобы предоставить мѣсто для движенія процессіи перенесенія жертвенника изъ храма на помосты въ авлидѣ. Въ главѣ шествія шелъ съ отличительными знаками своего достоинства блюститель священныхъ обрядовъ съ золотымъ змѣеобразнымъ обручемъ на шеѣ и изъ того-же металла браслетами; за нимъ четыре весталки съ повязками надъ глазами въ бѣлыхъ котурнахъ съ діадемами изъ электрума (янтаря), украшенными грифонами, оленями, лавровыми листьями и т. п. изображеніями, несли на легкихъ носилкахъ мраморную крышку жертвенника. На полуобнаженныхъ рукахъ ихъ были браслеты съ выдавленными изображеніями Венеры съ амуромъ, а на шеѣ пряжки съ кошачьми головами, державшими во рту крупныя жемчужины. Длинныя серьги ихъ изображали крылатыхъ геніевъ, а на золотыхъ перстняхъ изображенъ былъ амуръ со стрѣлою въ рукѣ.

За ними тихо передвигалъ ноги величественной наружности жрецъ съ священною повязкою, сіяющею драгоцѣнными камнями, окруженный пѣвчими и музыкантами, а въ заключеніе храмовая прислуга.

Какъ только жертвенный престолъ былъ установленъ на помостѣ, началось жертвоприношеніе. Первый сосудъ крови поданъ былъ Фарнаку и Хрестіону, которые съ набожностію опустили въ него руки. Послѣ нихъ сосудъ поданъ былъ Гепепирѣ, сдѣлавшей то же самое. Отъ нея принялъ его Страбонъ, желавшій передать министрамъ Митридата, но прежде чѣмъ онъ успѣлъ это сдѣлать, въ павильонъ ворвался изъ толпы молодой атлетъ и, выхвативъ его изъ рукъ мудреца, заявилъ громко, что послѣ Гепепиры иноземцы не имѣютъ права освѣщать себя жертвенною кровью, освященною вторично ея пальцами.

— Слышишь, красавица, какого мнѣнія народъ о тебѣ — сказалъ Страбонъ — ты должна непремѣнно участвовать въ моихъ мистеріяхъ, чтобы укрѣпить этихъ несчастныхъ въ религіи, которую они теперь исповѣдуютъ шутя.

Пока приносилась жертва и простонародіе толпилось подъ помостами, ловя брызги крови, раздались звуки трубы, вызывающей охотниковъ принять участіе въ лампадидроміи или бѣганіи съ зажженными факелами въ рукахъ. Игра эта считалась наиболѣе приличною для нѣжнѣйшей богини и въ ней могли участвовать всѣ безъ исключенія совершеннолѣтніе молодые люди, не бывшіе женатыми. Все искусство въ этой игрѣ состояло въ томъ, чтобы перегнать на большомъ разстояніи всѣхъ и первымъ прибыть къ жертвеннику съ непотухшимъ факеломъ въ рукахъ. Это требовало кромѣ быстроты въ ногахъ и особеннаго умѣнія обращаться съ огнемъ. Въ игрѣ могли принимать участіе четыре партіи, вслѣдствіе чего жертвенникъ устанавливался обыкновенно на перекрестѣ двухъ широкихъ дорогъ, чтобы каждая партія имѣла свое противоположное направленіе.

Гепепирѣ никогда не приходилось видѣть раньше этой игры, а потому она съ нетерпѣніемъ ожидала начала ея.

Вскорѣ послѣ окончанія жертвоприношеній выставлены были золотые потыри или кубки, предназначенные въ призъ играющимъ.

— Не пожелаешь-ли и ты добавить съ своей стороны какого-нибудь подарка? спросилъ Страбонъ у прелестной наложницы. — Я увѣренъ, что за пріобрѣтеніемъ его бросятся всѣ молодые люди.

— Но что же я могу выставить, когда при мнѣ нѣтъ ничего — отвѣчала красавица.

— Я на мѣстѣ твоемъ не пожалѣлъ-бы ни серегъ, ни запястья, ни браслета. Этихъ вещей достаточно будетъ всѣмъ четыремъ сторонамъ, чтобы не возбудить антагонизма.

Гепепира улыбнулась и молча сняла съ пальца перстень, на которомъ изображенъ былъ ребенокъ, ѣдущій на козлѣ верхомъ съ кистью винограда. Затѣмъ сняла изъ ушей серги, изображающія пѣтуха съ подвѣсками миніатюрныхъ лягушекъ, и въ заключеніе ожерелье, подаренное вчера Митридатомъ. Принявъ всѣ эти вещи, философъ громкимъ голосомъ заявилъ молодежи, вращавшейся около павильона, что Гепепира, нѣжнѣйшая и прекраснѣйшая изъ подругъ царя, предлагаетъ къ дарамъ супруга и свои собственныя вещицы, снятыя тутъ-же, въ награду болѣе ловкимъ паликарямъ.

При заявленіи этомъ воздухъ огласился радостными криками и всѣ почти молодые люди начали приготовляться къ состязанію.

Вещи эти Страбонъ разложилъ около четырехъ кубковъ.

Въ эту минуту Гепепира замѣтила, что Фарнакъ сбросилъ съ себя мантію и подошелъ къ той сторонѣ жертвенника, гдѣ выставленъ былъ ея перстень. Потомъ при звукѣ трубы онъ удалился со многими другими вдаль, откуда предполагался бѣгъ.

«Неужели и онъ будетъ участвовать въ игрѣ? спрашивала сама себя красавица. Неужели отецъ не далъ ему даже потыря, которымъ онъ заинтересовался? Гепеперѣ ужасно хотѣлось остановить царевича, но Страбона не было около нея.

Часъ спустя раздался снова звукъ трубы и въ воздухѣ послышался запахъ факеловъ.

— Сторонись! сторонись! кричали блюстители порядка.

Къ жертвеннику поднялся эпимелитъ, жрецъ и всѣ весталки. Послышался гулъ шаговъ. Гепепира не отводила глазъ съ того направленія, откуда ожидала Фарнака, казавшагося ей мало способнымъ къ быстротѣ движенія.

Новые крики: бѣгутъ! бѣгутъ! заставили красавицу выдвинуться впередъ. Издали она узнала Фарнака, идущаго на ряду съ двумя передними соперниками. У молодой женщины какъ-то странно забилось сердце и напряглись жилы, точно она сама участвовала въ бѣгѣ и насиловала послѣднія силы. Дальше она не выдержала и начала махать рукою.

Фарнакъ замѣтилъ эти знаки и, какъ бы вдохнувъ новую силу и энергію, взмахнулъ факеломъ и, оставивъ далеко соперниковъ, въ одну минуту добѣжалъ до жертвенника и дрожащею рукою вставилъ въ него пылающій факелъ.

— Царевичъ выигралъ всѣ призы! закричалъ народъ, онъ раньше всѣхъ пришелъ !.. Всѣ призы отдать ему!..

На крики эти Фарнакъ не обратилъ ни малѣйшаго вниманія. Взявъ только предназначенное его сторонѣ, онъ кубокъ отдалъ жрецу въ пользу храма, а перстень надѣлъ на мезинецъ. Затѣмъ, надѣвъ поданную ему мантію, удалился изъ священной авлиды.

«И не удостоилъ меня даже взглядомъ! подумала Гепепира. Мысль эта навѣрно оскорбила бы ее, еслибъ ей не пришло въ голову то, что онъ ради перстня ея состязался съ людьми, не подходящими къ его высокому званію. «Нѣтъ, рѣшила она, я, вѣроятно, плѣнила его, но онъ не хочетъ или боится выразить этого».

Гепепира, послѣ раздачи остальныхъ призовъ, сопровождаемая Страбономъ и веселыми пѣснями молодежи, возвратилась къ колесницѣ своей.

— Ты посѣтишь меня на дняхъ? спросила она, прощаясь съ мудрецомъ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ онъ, я не сдѣлаю этого, пока не получу приказанія отъ повелителя твоего.

— Ты будешь имѣть его.

— Въ такомъ случаѣ я не заставлю тебя ожидать больше того времени, сколько слѣдуетъ употребить отъ моего жилища до твоего дворца.

Красавица тронула лошадокъ и быстро помчалась по равнинѣ къ столицѣ, которая ей казалась дремлющей въ какой-то сладкой нѣгѣ.

Митридать, узнавъ отъ наложницы своей, съ какой холодностію Пантикапейцы приняли его праздникъ, тогда же постановилъ перевести сюда нѣсколько поселеній изъ болѣе преданныхъ ему народовъ.

Мысль эту онъ передалъ министрамъ съ приказаніемъ немедленно выполнить ее. Впослѣдствіи по этому приказанію явились въ Таврику одно поселеніе Сарматовъ и одна партія Язиговъ и Василійцевъ, сильно преданныхъ этому монарху.

20

Мы сказали, что Страбонъ затѣялъ для достиженія враждебныхъ цѣлей своихъ основать въ Пантикапеѣ телестеріонъ или зданіе для отправленія мистерій или драматическихъ миѳовъ изъ религіозныхъ преданій. Телестеріоны въ то время существовали въ Египтѣ и мѣстами въ Греціи, но ужъ не пользовались особеннымъ почетомъ и довѣріемъ, такъ какъ допускали различныя уловки шарлатанства, подвергавшіяся осмѣянію разумныхъ людей¹⁹. Плутархъ говоритъ намъ²⁰, что въ мистеріяхъ не убѣждали доводами и не сообщали ничего такого, что могло бы склонить духъ къ вѣрѣ. Въ это вѣрилъ и Страбонъ, но онъ былъ убѣжденъ, что если дать другую обстановку этому предпріятію и допустить къ присутствованію народныхъ вожаковъ впечатлительной природы, то не трудно будетъ достигнуть блистательныхъ результатовъ растлѣнія нравовъ.

И дѣйствительно, кто могъ бы въ Пантикапеѣ сразу понять его сокровенныя мысли и кто отказался бы смотрѣть на боговъ и богинь, разсказывающихъ о такихъ вещахъ, которыя или осуждались или не доступны были понятіямъ скептиковъ?

Страбонъ при усердной помощи молодыхъ богачей успѣлъ уже приспособить зданіе и обдумать, въ какомъ духѣ поставить первое дѣйствіе, чтобы вызвать со стороны Митридата и нѣкоторыхъ строгихъ членовъ верховнаго совѣта одобреніе. Для него очень кстати было приглашеніе Гепепиры, чтобы повидаться съ царемъ. Къ удовольствію своему за нимъ пришелъ на другой же день Акафъ и не иначе вышелъ, какъ съ нимъ.

— Ты, кажется, чуждаешься меня, сказалъ автократъ, садя философа около себя.

— Государь, ты дѣлаешь много чести бѣдняку, который не долженъ нарушать твоихъ важныхъ мыслей. Но я считаю за особенное счастіе явиться на зовъ твой.

— Ну, какъ идутъ твои дѣла и доволенъ ли ты Пантикапейцами?

— Къ сожалѣнію, я долженъ донести тебѣ, что Пантикапейцы заслуживаютъ состраданіе, какъ люди, отвергающіе будущую жизнь и сомнѣвающіеся во всемъ священномъ. Я употребляю всѣ мои усилія, чтобы укрѣпить ихъ въ вѣрѣ, что важно и въ государственномъ отношеніи, но къ сожалѣнію успѣхи мои почти не замѣтны. Не будь моя славная родина въ настоящее время подъ тяжелою пятою ненавистныхъ римлянъ, я признаться, не оставался бы здѣсь ни одного дня.

— Но неужели ты не можешь придумать чего-нибудь такого, которое вліяло бы на нихъ болѣе, чѣмъ слова?

— Я придумалъ говорить съ ними языкомъ боговъ. Это единственное, кажется, средство, которое постепенно можетъ возбуждать въ нихъ религіозное размышленіе и убѣждать, что всѣ мы должны признавать господство надъ нами верховныхъ силъ и что цари земные есть избранники этихъ невидимыхъ силъ и должны уважаться, какъ владыки и полубоги. Къ подобнымъ мѣрамъ, какъ извѣстно, прибѣгали уже въ Греціи Пиѳагоръ, Филиппъ Македонскій, Дмитрій Поліоркетъ, и многіе другіе великіе филантропы и телестеріоны, въ которыхъ происходили эти мистеріи, не только были разрѣшены правительственною властью, но считались государственною святынею, оберегаемою строгими законами.

— Я, кажется, однажды и самъ присутствовалъ на этихъ мастеріяхъ — отвѣчалъ Митридать — и вынесъ очень пріятное впечатлѣніе. Ты оказалъ бы Пантикапейцамъ большое блага, еслибъ съумѣлъ повести это дѣло удачно.

— Я раза два въ жизни моей, государь, руководилъ этимъ дѣломъ и мнѣ только не достаетъ твоего соизволенія, чтобы телестеріонъ сдѣлался любимымъ мѣстомъ зрѣлища представителей общества твоей столицы.

— Съ моей стороны ты не встрѣтить никакихъ препятствій, но только извини, если я откажусь отъ присутствія на представленіяхъ, такъ какъ я составилъ себѣ свою религію и не хочу разочаровываться въ ней.

— Нѣтъ, автократъ, если ты не посѣтишь съ перваго раза мой храмъ, то онъ не будетъ освященъ представителемъ божественныхъ силъ на землѣ и разрушится, не оставивъ слѣдовъ.

— Разъ пожалуй, но только не больше. А вотъ что: не согласится ли моя жена Гепепира имѣть въ твоемъ телестеріонѣ постоянную ложу. Это будетъ очень полезно для нея. Пойди на ея половину и постарайся замануть ее, а я во всякомъ случаѣ не прочь оказать тебѣ матеріальное пособіе. Сказавъ это, Митридатъ позвалъ Саломію и поручилъ ей свести мудреца къ ея госпожѣ.

— Доволенъ ли ты, что я исполнила свое обѣщаніе? спросила Гепепира, когда философъ сѣлъ около нея.

— Какъ не быть довольнымъ при мысли, что даже царскій сынъ не удостаивается чести быть около тебя.

— Это зависитъ отъ нихъ.

— О, если только отъ нихъ, то мнѣ кажется, что Фарнакъ вѣчно лежалъ бы у ногъ твоихъ.

— Фарнакъ? сказала она съ улыбкою. Да это какой-то надменный и холодный человѣкъ. Онъ не удостоилъ меня даже взглядомъ за кольцо, которое я сняла съ руки своей.

— А между тѣмъ взялъ его и навѣрно будетъ беречь, какъ святыню.

— Скорѣе какъ память одержанной побѣды.

— Изъ словъ твоихъ, купела²¹, я вывожу только то, что ты не умѣешь цѣнить въ мущинѣ скромность, застѣнчивость и сдержанность.

Слова эти изумили Гепениру, потому что она, дѣйствительно, не подозрѣвала въ мущинахъ этихъ качествъ.

— Конечно — продолжалъ Страбонъ — еслибъ Фарнаку приходилось чаще видѣться съ тобою, то онъ перемѣнился бы въ обращеніи.

— Но развѣ этого не возможно достигнуть?

— Для умныхъ людей нѣтъ ничего невозможнаго и если ты желаешь быть знакомою съ нимъ подъ условіемъ, что царь не узнаетъ ничего, то я первый предоставлю тебѣ это удовольствіе.

— Да я хотѣла бы — отвѣчала Гепепира, опустивъ глаза.

— Теперь я скажу въ свою очередь, что желаніе твое я исполню такимъ образомъ, что самые проницательные наблюдатели не откроютъ этого.

— Неужели ты сможешь это сдѣлать? спросила молодая женщина такимъ тономъ, что опытному человѣку не трудно было догадаться, насколько она была заинтересована особою, о которой шла рѣчь.

— Выслушай же меня внимательно и сама сообрази насколько это въ моей власти. Я устраиваю въ Пантикапеѣ телестеріонъ и уже получилъ отъ мужа твоего не только гарантію и вспомоществованіе, но даже и обѣщаніе его, что ты будешь имѣть въ немъ свою постоянную закрытую отъ любопытныхъ глазъ ложу. Отъ этой ложи я могу провести тайный ходъ, которымъ ты станешь принимать, кого желаешь. Понятно, что Митридатъ не будетъ отпускать тебя одною, но стражъ, оберегающій входъ и выходъ твой, будетъ оставаться за дверьми, которыя ты станешь запирать съ внутренней стороны.

— И ты увѣренъ, что Фарнакъ будетъ приходить ко мнѣ на бесѣду?

— Въ этомъ я ручаюсь тебѣ головою моею.

— Отлично; я не пропущу ни одного случая бывать въ твоемъ телестеріонѣ.

— Но этого мнѣ не достаточно, ты должна хоть одинъ разъ участвовать въ игрѣ нашей, въ качествѣ Венеры.

— Этого мнѣ, кажется, не позволитъ царь.

— Я упрошу его, тѣмъ болѣе, что ты будешь на его глазахъ. Твое участіе послужитъ поводомъ перваго какъ бы случайнаго знакомства съ Фарнакомъ.

— Это не дурно придумано и я охотно возьму на себя эту роль. Иди же къ царю и ходатайствуй, а за будущую услугу позволь мнѣ наградить тебя. Сказавъ это, она подала Страбону большой кошелекъ, набитый золотыми монетами.

— Я не беру, купела, вознагражденій за совѣты и наставленія, но деньги эти пригодятся мнѣ для моего предпріятія. Да будетъ жизнь твоя безпредѣльна! На дняхъ я надѣюсь принести тебѣ роль твою.

Страбонъ возвратился къ Митридату и съумѣлъ выпросить у него позволеніе, чтобы Гепепира въ первый день представленія участвовала въ мистеріяхъ.

— Я разрѣшу это только одинъ разъ — отвѣчалъ монархъ — во первыхъ для того, чтобы поощрить твое полезное предпріятіе и наконецъ потому, что при дѣйствіи ея самъ буду находиться; но съ тѣмъ, чтобы вторично ты не надѣялся бы на ея услуги.

— Государь, мнѣ необходимо для начала только участіе такихъ особъ, но затѣмъ явятся тысячи желающихъ.

21

Римскій шпіонъ, возвратившись домой, началъ обдумывать планъ піесы, которую слѣдовало бы разыграть въ присутствіи автократа и членовъ верховнаго совѣта, которые навѣрно явятся посмотрѣть на небывальщину. Первое представленіе должно было быть строго нравственно-религіозное. Съ чего же лучше начать? Конечно, съ объясненія о происхожденіи людей, что и принято было въ извѣстныхъ ему телестеріонахъ. Такимъ образомъ Страбонъ рѣшилъ сразу взяться за Діониса Загревса, котораго убиваютъ титаны по приказанію Геры, законной жены Зевса. Озлобленный этимъ варварскимъ поступкомъ, Зевсъ, хотя и онъ не былъ законнымъ отцомъ убитаго ребенка, поражаетъ молніею титановъ, успѣвшихъ однако поѣсть Діониса. Отъ ударовъ небеснаго огня титаны превращаются въ пепелъ, изъ котораго и порождаются люди, поневолѣ соединившіе въ себѣ добрыя наклонности Діониса и злую природу титановъ. Страбонъ хорошо зналъ, какое сильное впечатлѣніе производилъ этотъ миѳъ на воспріимчивую фантазію грековъ и въ какомъ восторгѣ отъ подобныхъ сценъ были Исократъ, Пиндаръ и Софоклъ.

Во второмъ актѣ мнимый мудрецъ порѣшилъ выставить на показъ всѣхъ важнѣйшихъ боговъ и богинь, судившихъ дѣянія злыхъ и добрыхъ людей и опредѣлявшихъ награды и жестокія наказанія. Въ этомъ актѣ роль Венеры должна была имѣть самое важное значеніе, потому что ни единый человѣкъ не могъ не согрѣшить передъ нею. Въ дополненіе къ этому, Страбону хотѣлось показать Меркурія и скульптора и какой-нибудь примѣръ родительской строгости къ недостойнымъ сыновьямъ. Для перваго онъ находилъ приличнымъ сюжетъ изъ басни Эзопа²², а для послѣдняго поступокъ Алтеи²³. Этимъ онъ мечталъ закончить первое представленіе, для будущихъ же драмъ и трагедій у него имѣлись разнообразные сюжеты изъ орфическихъ книгъ.

Страбонъ разсчитывалъ несравненно больше выиграть внѣшнею обстановкою сцены, чѣмъ содержаніемъ пьесъ, а потому онъ обращалъ особенное вниманіе на освѣщеніе, декорацію, костюмы и красоту боговъ, ихъ голосъ, манеру и позы, на торжественность музыки и пѣнія, танцы, мимику, видѣнія и т. п., которые должны были потрясать впечатлительныя нервы и казаться чудеснымъ дѣйствіемъ сверхъестественныхъ силъ.

Къ участію въ мистеріяхъ онъ также рѣшился допустить всѣхъ тѣхъ боговъ, которые избраны Пантикапейцами для поклоненія по насущнымъ требованіямъ народныхъ нуждъ, а молитвамъ придать характеръ магическаго заклинанія, но въ тоже время повести дѣло такъ, что богамъ этимъ нѣтъ никакой надобности до людской нравственности и ихъ жизни между собою, если только они будутъ угождать имъ жертвоприношеніями и подобаемыми почестями въ храмахъ, чтобы не возбудить обиды и оскорбленія надменностію. Что касается идеи о загробной жизни, то онъ хотѣлъ послѣ перваго представленія совершенно осмѣять ее тѣми внутренними убѣжденіями, что самые благодѣтельные люди не желаютъ и боятся смерти и что всѣ надгробныя надписи повѣствуютъ о потерѣ удовольствій жизни.

Обсуждая все это, Страбонъ не оставилъ въ пренебреженіи и пневматику Герона Александрійскаго, разъяснявшую, какъ дѣлали чудеса въ храмахъ въ видѣ огненныхъ явленій, таинственныхъ звуковъ, грома и молніи, явленія духовъ и тѣней, ручьевъ вина и т. п. Въ его воображеніи рисовались и ассирійскіе амулеты, которые могли бы обогатить его, и надежда обладать красавицами Пантикапеи, которымъ богъ приказалъ бы проводить ночь въ храмѣ²⁴.

Сладкія мысли Страбона прерваны были входомъ Фарнака съ другимъ молодымъ человѣкомъ, гораздо выше его ростомъ, съ живыми отважными глазами.

— Это мой братъ Ксифаресъ, только что прибывшій изъ Херсоницы — сказалъ царевичъ — мы возвращаемся съ нимъ изъ храма и по дорогѣ зашли узнать, получилъ ли ты позволеніе отъ царя на открытіе телестеріона?

— Не только разрѣшеніе и матеріальное вспомоществованіе, но даже согласіе на то, чтобы Гепепира участвовала въ первомъ представленіи.

— Неужели? да это невѣроятная перемѣна въ его нравѣ.

— Эту женщину братъ мой настолько возноситъ за красоту — заговорилъ Ксифаресъ — что заставляетъ и меня желать быть участникомъ въ твоихъ мистеріяхъ, чтобы видѣть ее сблизи.

— У меня есть одна роль свободная и именно Мелеагра, сына Алтеи — отвѣчалъ философъ — если хочешь, я предоставлю ее тебѣ.

— Не хотѣлось бы мнѣ кончить жизнь мою въ подобной роли, но если ужъ нѣтъ другой, то надо будетъ по необходимости согласиться. Пришли мнѣ слова, чтобы я успѣлъ ихъ заучить.

— А мнѣ какую ты предназначаешь роль? спросилъ Фарнакъ.

— Ты будешь исполнять три роли. Въ первой явишься Зевсомъ, во второй Меркуріемъ и въ заключеніе Бахусомъ.

— Только Бахусомъ безъ рогъ. Это украшеніе мнѣ не особенно нравится.

— Бахусу, хотя и слѣдуетъ діадема и рога, но ни одинъ изъ хорошихъ скульпторовъ не изображаетъ его съ этими аттрибутами, а обыкновенно прикрываютъ его голову плющомъ или виноградными листьями.

— Если такъ, то я имѣю основаніе противорѣчить твоему назначенію, сколько мнѣ помнится, этотъ божокъ долженъ быть съ рожками.

— Повторяю тебѣ, что у него рожки не изображаются съ того времени, какъ у Ѳивянъ установленъ былъ законъ, повелѣвающій художникамъ подражать всему прекрасному и запрещающій подъ страхомъ наказанія дѣлать безобразія. Сказавъ это, Страбонъ предложилъ Фарнаку послѣдовать за нимъ въ слѣдующую комнату, чтобы показать маленькую статуэтку Бахуса.

Когда они очутились вдвоемъ, философъ началъ увѣрять его, что Гепепира положительно увлечена имъ и жаждетъ свиданія.

— Изъ чего ты заключаешь это?

— Изъ ея собственныхъ словъ.

— Но развѣ она не страшится гнѣва моего отца?

— Этого не замѣтно. Я утѣшилъ ее тѣмъ, что ложа ея будетъ имѣть потаенный ходъ, въ который смѣло могутъ входить желаемые люди, не подвергаясь наблюденіямъ со стороны любопытныхъ.

— И она не разгнѣвалась на тебя за такую свободную рѣчь?

— Нисколько. Это такая наивная и простосердечная женщина, что готова благодарить даже враговъ за минутное развлеченіе.

— Такихъ по моему слѣдуетъ предохранять отъ пагубныхъ увлеченій, это дѣтская черта.

Страбонъ съ изумленіемъ посмотрѣлъ на молодаго человѣка, которому такъ нравилась Гепепира.

— Когда же ты думаешь открыть твой телестеріонъ?

спросилъ Фарнакъ, возвращаясь къ брату.

— Я думаю, что все будетъ готово не раньше трехъ недѣль. Въ настоящее время я занятъ обсужденіемъ множества мелочей, которыя долженъ передать для исполненія художникамъ и различнаго рода техникамъ, а затѣмъ мнѣ придется разъяснять роли, чтобы не допустить ошибокъ и нарушенія необходимыхъ правилъ.

— Не пожелаешь ли ты имѣть меня помощникомъ твоимъ? сказалъ Ксифаресъ — я сегодня явлюсь къ отцу моему съ отчетомъ, а потомъ, вѣроятно, на-долго останусь безъ всякихъ занятій. Все же это дѣло доставитъ мнѣ развлеченіе.

— Ты окажешь мнѣ большое одолженіе и надѣюсь, самъ ознакомишься со многими предметами, которые заинтересуютъ тебя.

— Я непремѣнно явлюсь завтра — подтвердилъ Ксифаресъ, разставаясь съ философомъ.

Когда молодые люди вышли, Страбонъ злобно прослѣдилъ глазами за Фарнакомъ.

«Дуракъ же ты — говорилъ онъ про себя — влюбленъ по виски, а церемонится. Плевать мнѣ на тебя! Твой братъ, безъ сомнѣнія, поступитъ благоразумнѣе и пронзитъ душу варвара безъ малѣйшаго состраданія.

22

Царь Митридатъ, упоенный ласками Гепепиры, которую обожалъ всѣми послѣдними ласками души, въ добромъ и веселомъ настроеніи предался непокидавшей его мечтѣ о снаряженіи флота и огромной арміи, когда тихими шагами вошелъ къ нему Ксифаресъ.

— Наконецъ я дождался тебя, мой возлюбленный сынъ, — сказалъ автократъ, протягивая ему руку для поцѣлуя — что ты привезъ мнѣ отраднаго?

— Все исполнено отлично: скифы окончательно побѣждены и охотно изъявили согласіе платить дань и выставлять по требованію твоему вооруженные отряды. Херсонесцы также обложены данью съ обязательствомъ отдавать подъ военныя надобности свои суда и лично участвовать въ походахъ. Всѣ они до такой степени обрадованы освобожденіемъ отъ враговъ своихъ, что готовы поставить тебѣ статую на площади Аксіи.

— Мнѣ не нужны ихъ статуи при жизни, а нужны ихъ руки и мужество. А какъ скоро по твоему мнѣнію Діофанъ покончитъ съ акрополемъ?

— Мнѣ кажется не раньше мѣсяца. Впрочемъ наши войска очень удобно расположены въ городѣ и укрѣпленіяхъ и пользуются общимъ расположеніемъ.

— А Діофанъ чѣмъ занимается?

— Онъ неутомимо работаетъ надъ сформированіемъ новыхъ отрядовъ и посвящаетъ ихъ въ тайны военнаго искусства.

— Сколько оказалось судовъ въ Херсоницѣ, годныхъ для большаго груза и отдаленнаго плаванія?

— Около 200. Ксифаресъ представилъ при этомъ отцу подробную вѣдомость о трофеяхъ и приблизительномъ числѣ какъ скифовъ, такъ равно и Херсонесцевъ со всѣмъ ихъ имуществомъ.

Митридатъ прочелъ ее съ особеннымъ вниманіемъ и отъ удовольствія потеръ руки.

— Теперь мы должны, не теряя ни минуты, приступить къ сформированію сильныхъ отрядовъ изъ народонаселенія Іоніи²⁵, Босфора и Ѳеодосіи. Такимъ образомъ если къ тому, что мы будемъ имѣть, пришлютъ и зятья наши свои войска, то я не замедлю выступить къ будущей веснѣ въ походъ.

— Ты опять затѣваешь, отецъ, войну? спросилъ Ксифаресъ, взглянувъ на его сѣдину.

— Неужели это тебя удивляетъ? вскрикнулъ царь, подскакивая съ мѣста — или ты считаешь меня на столько уже ничтожнымъ и негоднымъ человѣкомъ, что я долженъ покорно пережить тотъ позоръ, который нанесли мнѣ римляне?

— Я не считаю несчастіе войны за позоръ.

— Это тебѣ не трудно сказать только потому, что ты не испыталъ того, что испыталъ твой отецъ. Я былъ повелителемъ лучшей части міра въ то время, когда присоединилъ къ царству своему Виѳинію, Колхиду и Каппадокію, когда моими войсками наводнена была сѣверо-западная часть Азіи, когда понтъ Эвксинскій покрытъ былъ моими судами и когда славный мой полководецъ Архелай былъ полнымъ хозяиномъ въ Аѳинахъ и большей части Греціи. Чѣмъ же это кончается? Архелай разбитъ при Херонеѣ и Орхоменѣ, а я вынужденъ былъ не только отказаться отъ всѣхъ завоеваній, но выдать Суллѣ весь наличный мой флотъ и двѣ тысячи талантовъ серебромъ и золотомъ и кромѣ того подвергнуть невинныхъ жителей рабству и ужасной контрибуціи. Такія кровныя обиды, сынъ мой, не забываются и не могутъ быть забыты. Я не могъ тогда показаться предъ моими подданными и день и ночь трудился надъ планомъ возвратить потерянное. Десять лѣтъ я изнемогалъ и наконецъ, воспользовавшись подлостью Никодима Виѳинскаго, вздумавшаго въ месть мнѣ отказать царство свое римлянамъ, чтобы обставить меня ихъ легіонами, я рѣшился завладѣть этимъ царствомъ, какъ бывшимъ уже моею собственностію. Слѣдовало ли римлянамъ препятствовать мнѣ въ такомъ дѣлѣ, которое я обязанъ былъ сдѣлать ради спокойствія монархіи? Конечно нѣтъ. Но эти жадные и ненасытные люди снарядили противъ меня безчисленные легіоны и на этотъ разъ я чуть-чуть не лишился даже собственныхъ земель, за обращеніемъ которыхъ въ римскую провинцію дерзкіе прислали было уполномоченныхъ. Прошло еще восемъ лѣтъ, но въ то время, когда мнѣ казалось, что ненавистные враги забыли обо мнѣ, внезапно явились Помпей и Глабріонъ съ двумя сильнѣйшими арміями, противъ которыхъ немыслимо было сопротивленіе. Я бѣжалъ не изъ трусости, но изъ расчетовъ заманутъ враговъ въ удобныя для истребленія мѣста, но и этого мнѣ не удалось достигнуть. Армія моя разбѣжалась и только ничтожное число послѣдовало за мною въ Іонію и сюда. Все это совершилось 20 мѣсяцевъ тому назадъ, когда ты безпечно проживалъ у сестеръ своихъ. Нѣтъ, сынъ мой, я изъ могилы буду силиться встать, чтобы отмстить тѣмъ, которые отравили мою жизнь и довели меня до такого ничтожества. Скажи Фарнаку и Хрестіону, что чрезъ мѣсяцъ первый изъ нихъ приметъ начальство надъ Босфорскими легіонами, а послѣдній надъ Ѳеодосійскимъ отрядомъ; что же касается тебя, то ты будешь командовать скифами, съ которыми успѣлъ уже познакомиться. Я прикажу министрамъ моимъ первыхъ созвать въ Пантикапею, а послѣднихъ сгруппировать въ Херсонесѣ и непремѣнно подготовиться съ ранней весны къ походу.

— Куда же ты намѣренъ направиться?

— Прямо въ Римъ, потому что я положительно убѣдился, что гиганта надо поражать прямо въ сердце въ то время, когда онъ снимаетъ свое оружіе и въ самоувѣренности предается своимъ наслѣдственнымъ порокамъ.

— Послѣднее предположеніе твое совершенно основательно, но вспомни, отецъ, Ганнибала. Онъ находился близко къ Риму, а между тѣмъ сколько неудачъ вытерпѣлъ, не достигнувъ цѣли?

— Этотъ великій человѣкъ научилъ меня мудрости и я постараюсь предупредить всѣ тѣ неудачи, которыя зависятъ отъ нашего невниманія въ великому предпріятію.

Ксифаресъ собирался уже уйти, какъ вдругъ на порогѣ показалась Гепепира, бросившая на него пристальный взглядъ и остановившаяся, пользуясь тѣмъ, что Митридатъ, сидѣвшій спиною въ дверямъ, не могъ ее замѣтить. Величественная красота поразила молодаго человѣка до того, что онъ боялся пошевелиться, чтобы не испугать волшебное видѣніе.

Царская наложница не выдержала этого взгляда и, боясь выразить свое смущеніе предъ Митридатомъ, сочла болѣе удобнымъ скрыться. Ксифаресъ узналъ въ ней ту женщину, о которой разсказывалъ съ такимъ увлеченіемъ братъ его Фарнакъ.

Простившись съ отцомъ, молодой человѣкъ, точно опьяненный, машинально направился къ Страбону, отъ котораго, конечно, не сочелъ нужнымъ скрыть своихъ впечатлѣній.

— А хотѣлось-бы тебѣ пользоваться ея любовью? спросилъ внезапно мудрецъ.

— Ты говоришь глупости, почтенный философъ — отвѣчалъ царевичъ — могу ли я искать расположенности женщены, которая обязана любить моего жестокаго и неумолимаго отца? Да онъ за одинъ преступный взглядъ прикажетъ разорвать ее на части.

— Подобныхъ угрозъ боятся только дѣти, а не женщины, убѣжденныя въ могущественной красотѣ своей. Я положительно убѣжденъ, что Митридатъ находится въ полной зависимости отъ ея прихотей и никогда не рѣшится оскорбить ее даже словомъ.

— Ну, кто знаетъ ближе моего отца, умѣющаго казаться воплощенною добродѣтелью, тотъ не повѣритъ твоимъ словамъ.

— Спорить мнѣ не прилично съ тобою, но помни, что если ты познакомишься съ Гепепирою, то она полюбитъ тебя и не скроетъ этого чувства отъ отца твоего.

— Какимъ же образомъ я могу познакомиться съ нею?

— Это не трудно, такъ какъ она будетъ участвовать въ телестеріонѣ и можетъ согласиться принять на себя роль Алтеи, т. е. мстительной матери Мелеагра.

— Что-жъ потомъ?

— Потомъ она будетъ постоянно посѣщать наши мистеріи и пользоваться неограниченною свободою, такъ какъ въ ложу ея будетъ проведенъ тайный ходъ изъ моего помѣщенія.

— Ты, возмущаешь мою кровь, мудрецъ.

— Совсѣмъ нѣтъ; я сочувствую только молодости и не желалъ-бы, чтобы такое прелестное созданіе попало въ недостойныя руки. Это вѣрно, что она не будетъ довольствоваться дружбою твоего отца и если не найдетъ достойнаго, то предастся рабу. Я сказалъ тебѣ, Ксифаресъ, сущую правду въ полномъ убѣжденіи, что ты не откроешь ее даже брату твоему, который благоговѣетъ предъ Гепепирою, но боится по-видимому какихъ-то предполагаемыхъ фурій гнѣва.

23

Чтобы сколько-нибудь очертить нравъ Ксифареса, мы взглянемъ на. него, какъ на лучшій образецъ грека этой отдаленной эпохи. Онъ восхищался своимъ станомъ и здоровьемъ, жаждалъ веселья и сладкихъ винъ, красивыя женщины не покидали его воображенія, въ ушахъ постоянно раздавались или нѣжныя пѣсни или побѣдные клики храбрыхъ товарищей и только одна жизнь съ тревогами и отвагами наполняла его мечты. И могъ-ли бы онъ, рожденный и выросшій въ благодатномъ климатѣ, гдѣ почва плодородна, гдѣ растительность вѣчно свѣжа, гдѣ съ отвращеніемъ смотрѣли на загробную жизнь — думать иначе? И къ чему? Кто былъ счастливѣе его? Вѣдь и боги даже не обладали болѣе возвышенными желаніями. Не встрѣчая въ окружающей его природѣ абсолютнаго зла при свѣтломъ и вѣчно-веселомъ настроеніи духа, Ксифаресъ считалъ себя героемъ природы, для котораго даны одни только наслажденія, наслажденія покровительствуемыя Афродитою и другими богами²⁶. Могъ-ли онъ остаться равнодушнымъ къ такой недоступной, для идеала даже, красотѣ на томъ основаніи, что это юное существо случайно попало въ зависимость отца его, утратившаго давнымъ-давно соотвѣтствующія ему чувства? Какъ не обсуждалъ онъ свое увлеченіе, какъ не старался найти его неприличнымъ для сына, но слова Страбона заглушали въ немъ личные выводы и прелестный образъ Гепепиры все глубже и глубже проникалъ въ міръ его вдохновительныхъ идей. Съ этого дня Ксифаресъ ни о чемъ болѣе не думалъ, какъ о той блаженной минутѣ, когда призоветъ его отецъ и когда онъ явится въ мистеріяхъ въ качествѣ сына безпощадной Алтеи.

Нѣсколько дней спустя Митридатъ призвалъ вновь Ксифареса съ тѣмъ, чтобы отправить его въ Іонію, на противоположный берегъ Босфора, для передачи приказаній о заготовленіи провіанта для предстоящихъ весною надобностей.

Молодой человѣкъ въ ту же минуту отправился во дворецъ, но прежде чѣмъ рука его коснулась дверей въ комнату отца, Саломія сдѣлала ему знакъ слѣдовать за нею. Въ предположеніи, что царь находится въ другомъ отдѣленіи, онъ неожиданно и внезапно очутился предъ Гепепирою съ полуобнаженными плечами.

— Ты сынъ моего благодѣтеля? спросила она, приблизившись къ нему.

— Да, мое имя Ксифаресъ.

— Какой-же у тебя не добрый отецъ, онъ никогда мнѣ не сказалъ ни слова о твоемъ существованіи, а между тѣмъ ты такъ мнѣ понравился съ перваго взгляда!

— Я тоже пораженъ твоею красотою, но сознаю, что ты не создана для меня.

— Кто знаетъ, можетъ быть, я рождена и для тебя. Ты развѣ не знаешь поступка Антіоха къ сыну своему?

— Между Антіохомъ и Митридатомъ существуетъ огромная разница — отвѣчалъ со вздохомъ Ксифаресъ.

— Ну, въ такомъ случаѣ мы будемъ встрѣчаться въ телестеріонѣ Страбона мудреца, съ которымъ тебѣ не трудно будетъ познакомиться. Мнѣ ужасно надоѣло мое одиночество. Теперь иди къ отцу твоему, но не говори ему, что былъ въ моемъ покоѣ.

— Нѣтъ, красавица, я не выйду отсюда, пока уста мои не приложатся къ твоему ослѣпительной бѣлизны плечу. Быть около такого божества и не вынести на память хоть прикосновенія губами — это не по силамъ моимъ, я скорѣе умру у ногъ твоихъ.

Гепепира приблизилась къ молодому человѣку и шепнула:

— Только поскорѣй уходи.

Ксифаресъ обнялъ ее и вмѣсто одного цѣлый десятокъ пламенныхъ поцѣлуевъ полились изъ устъ его: затѣмъ быстро повернулся и вошелъ къ отцу, занятому глубокими соображеніями.

— А, это ты Ксифаресъ? спросилъ монархъ. — Я сегодня получилъ очень утѣшительное извѣстіе изъ Колхиды и отъ Діофана. Въ первой всѣ почти судохозяева и кораблестроители изъявили полную готовность содѣйствовать мнѣ, а Скифы и Херсонесцы очень рады слѣдовать за мною въ Римъ. Намъ остается только подумать о провіантѣ и другихъ принадлежностяхъ войны. Я уже отдалъ приказанія о заготовленіи всего этого въ Босфорѣ и Таврикѣ, а тебѣ придется завтра съѣздить въ Іонію и лично переговорить по этому поводу съ топархами.

— Получу-ли я отъ тебя еще какія-нибудь приказанія?

— Ничего больше, но мнѣ хотѣлось-бы знать, чѣмъ ты займешься въ Пантикапеѣ до весны, чтобы не привыкнуть къ праздности?

— Я въ настоящее время желаю немного поучиться мудрости у Страбона, который успѣлъ уже прославить себя своими познаніями.

— Это недурно, но я съ нѣкотораго времени что-то недовѣрчиво смотрю на этого философа. Онъ затѣваетъ у насъ телестеріонъ, отъ котораго можно ожидать и много полезнаго и много вреднаго. Для достиженія перваго необходимо много условій; при малѣйшемъ-же уклоненіи отъ строгой выработки, предпріятіе его можетъ принять любострастное направленіе, которому и безъ того здѣшніе люди сильно преданы. Читалъ-ли ты, что въ храмовыхъ рощахъ Астарты всѣ дѣвушки, принимали на себя охотно санъ жрицы для того только, чтобъ подъ видомъ обязанностей своихъ бѣшено предаваться крайностямъ разврата?

— Я читалъ, что это принято было въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ Азіи.

— Это дѣлалось въ Азіи, но люди подобные Страбону перенесли этотъ культъ въ Европу въ видѣ празднествъ и безграничнаго разгула, въ заключеніе принявшихъ таинственный и преступный характеръ, сосредоточенный на приготовленіи ядовъ, и число участвовавшихъ въ этихъ вакханаліяхъ дошло до такой степени, что мѣстнымъ властямъ приходилось принимать грозныя мѣры для уничтоженія этихъ иноземныхъ вліяній. Я не хотѣлъ-бы, чтобы въ Таврикѣ моей зародились подобныя общества, и потому долженъ поручить тебѣ или Фарнаку строго слѣдить за всѣмъ, что будетъ происходить на этихъ мистеріяхъ.

Говоря это, Митридатъ имѣлъ въ виду, что и Гепепира будетъ сообщать ему все, что будетъ происходить въ телестеріонѣ.

— Заботливость твоя мнѣ понятна, отецъ, и я съ особеннымъ вниманіемъ буду наблюдать за дѣйствующими лицами.

— А ты самъ не примешь участія?

— Мы съ Фарнакомъ изъявили согласіе участвовать только одинъ разъ, чтобы выразить сочувствіе къ благому предпріятію.

— Этого довольно для царевичей. Затѣмъ я требую, чтобы вы находились въ ложахъ, настолько закрытыхъ, чтобы любопытные не могли наблюдать за вами.

— Почему же ты, отецъ, дозволилъ Страбону основать телестеріонъ, если такъ недовѣрчиво относишься къ его способностямъ и направленію?

— Во первыхъ, потому, что я до сегодняшняго дня вѣрилъ въ него, какъ въ великаго чудотворца и философа образцовой филантропіи, и наконецъ потому, что онъ возбудилъ всеобщую расположенность къ себѣ народа, котораго можетъ переобразовать только тотъ, который очаруетъ его. Этотъ человѣкъ очень дорогъ для насъ, если онъ филантропъ; но если онъ увлечется какимъ-нибудь вреднымъ для другихъ порокомъ, то намъ придется изобличать его въ преступленіи, чтобы имѣть право изгнать или казнить, а я признаться не желалъ-бы сдѣлать этого съ аѳинскимъ гражданиномъ, чтобы не попасть на языкъ его собратій.

Ксифаресъ понялъ, что до отца его дошли кое-какія неблагопріятныя вѣсти о Страбонѣ, но онъ не осмѣлился допрашивать его; между тѣмъ вѣсти эти заключались въ томъ, что преданный Митридату Акафъ узналъ, что Страбонъ нанялъ за городомъ уединенный домикъ и недавно купилъ за большія деньги у могилокопателей трупъ только что умершей 14 лѣтней дѣвочки настолько же красивой наружности, какъ и Гепепира, и скрылъ его такъ мастерски, что ему проникшему въ это зданіе и обшарившему всѣ углы не удалось найти этихъ останковъ. Суевѣрному Митридату показалось, что мудрецъ сдѣлалъ это пріобрѣтеніе съ цѣлью заняться какими-то чарами.

25

Три недѣли спустя на всѣхъ площадяхъ и многолюдныхъ улицахъ Пантикапеи выставлены были на столбахъ объявленія, призывающія почтеннѣйшихъ гражданъ къ созерцанію религіозныхъ представленій въ телестеріонѣ, воздвигнутомъ мудрецомъ Страбономъ. На объявленіяхъ не было сказано, кто будетъ участвовать въ мистеріяхъ, но глашатаи не стѣснялись произносить имени Гепепиры, которою восхищались всѣ безъ исключенія. Извѣстно также было, что Фарнакъ съ братомъ своимъ Ксифаресомъ принимаютъ въ дѣлѣ этомъ горячее участіе; а такъ какъ принцы эти и въ особенности Ксифаресъ чрезвычайно были любимы народомъ, то всѣ знавшіе ихъ лично заранѣе хлопотали о пріобрѣтеніи мѣста въ телестеріонѣ.

Въ условленный день и часъ громадное театральное помѣщеніе биткомъ было набито. Митридагь съ Гепепирою и Акафомъ прибыли позднѣе другихъ и вошли въ совершенно закрытую отъ народа ложу, изъ которой вело нѣсколько маленькихъ отверстій только на сцену.

— Ну, теперь я провожу тебя, сказалъ царь наложницѣ своей, къ Страбону и прикажу Акафу не отходить отъ тѣхъ дверей, гдѣ ты будешь находиться. Предосторожность никогда не бываетъ лишнею.

Гепепира поняла тайную мысль государя, но не противорѣчила ни единымъ словомъ, изъ боязни возбудить подозрѣніе и лишиться свободы на будущее время.

Сдавши подругу свою на руки мудреца и подъ наблюденіе преданнѣйшаго тѣлохранителя, Митридагь возвратился на мѣсто свое и по осмотрѣ ложи, за дверьми которой легко можно было помѣстить охранную стражу, онъ вывелъ заключеніе, что Гепепира отлично можетъ быть сбережена здѣсь отъ излишнихъ увлеченій, еслибъ даже таковыя представились ей случайно.

Часъ спустя предъ Митридатомъ открылась сцена, до такой степени очаровательная видами на Олимпъ, горы, сады, лѣса и ручьи водъ, что автократъ пришелъ въ восторгъ, который смѣнился благоговѣніемъ, когда послышалось стройное и нѣжное пѣніе множества голосовъ, точно исходящихъ изъ устъ божественныхъ созданій. Голоса эти, подъ аккомпанементъ музыкальныхъ инструментовъ, пѣли о счастіи добродѣтельныхъ людей, о безконечномъ удовольствіи на землѣ, о веселіи загробной жизни.

Вдругъ точно волшебствомъ сотни свѣтильниковъ, освѣщавшихъ публику, потухли, а сцена освѣтилась пурпуромъ и первыми лучами восходящаго солнца. Предъ пораженными зрителями появились страшные титаны и жестокая Гера, приказывающая убить невиннаго ребенка Діониса. Злодѣи подхватываютъ прелестнаго мальчика, раздираютъ его на мелкія части и съ жадностію пожираютъ. Ихъ жесты, мимики и длинные монологи такъ естественны и краснорѣчивы, что всѣ слушаютъ и смотрятъ съ наслажденіемъ. Только что окончился кровавый пиръ, неожиданно появляется въ полномъ величіи Зевсъ. Его сверкающіе глаза и трепетъ виновныхъ, его потрясающій душу крикъ съ проклятіями, громъ, молніи, бѣгъ и исчезновеніе въ дыму титановъ, на мѣстѣ которыхъ является груда золы, породившая различные типы людей. Люди эти сейчасъ же начинаютъ выражать свои наклонности, свои страсти и увлеченія, любовь, участіе, гнѣвъ, злость, месть и т. п. Все это произвело на публику не испытанное до этого впечатлѣніе.

Сцена новымъ волшебствомъ погасла и свѣтъ по прежнему перешолъ къ публикѣ. Пѣніе опять послышалось надъ головами зрителей. Но вдругъ все перемѣнилось: на сценѣ появилась другая картина: всѣ боги очутились предъ людьми въ живомъ воплощеніи съ свойственными имъ правами и могуществомъ. Они судили и осуждали по заслугамъ всѣхъ тѣхъ, которые привозились Харономъ. Народъ слушалъ съ трепетомъ различныя преступленія и добрыя дѣянія, взятыя прямо изъ жизни ихъ. Вслѣдъ за всѣмъ этимъ на тронѣ появилась Гепепира въ образѣ Венеры, то сверкающая глазами, омраченными негодованіемъ, то ласково улыбающаяся. Ея величественная красота при магическомъ освѣщеніи, ея сладкій повелительный голосъ, ея наставленія, какъ долженъ вести себя человѣкъ, чтобы пользоваться ея покровительствомъ, ея нѣжное обращеніе съ гетерами, не щадившими себя для отрады ближняго, при поощрительномъ хорѣ нимфъ, произвело такое упоительное обояніе на самого даже Митридата, что онъ на минуту считалъ себя обладателемъ богини любви и красоты.

Актъ мести матери, озлобленной противъ сына ея Мелеагра, подкрашенный ужасами раскаянія въ тотъ моментъ, когда прекратились его страданія и неподвижно лежало окаменѣвшее тѣло, также не остался безъ громкаго сочувствія къ несчастному молодому человѣку, въ которомъ публика узнала любимца своего Ксифареса.

Покончивши дѣло свое, Гепепира, успѣвшая въ антрактахъ сблизиться съ мнимымъ сыномъ своимъ и просить его навѣщать ее въ ложѣ при слѣдующихъ представленіяхъ, не замедлила возвратиться къ царю въ сопровожденіи неподкупнаго охранителя.

— Ты сегодня доставила мнѣ такое наслажденіе, моя прелестная Гепепира, сказалъ Митридатъ, что я готовъ подѣлиться съ тобою моимъ царствомъ.

— О, какое бы удовольствіе ты доставилъ мнѣ, еслибъ исполнилъ это обѣщаніе, отвѣчала красавица, лаская сѣдины господина своего.

— Обѣщаніе мое я непремѣнно исполню, если милостивые боги даруютъ мнѣ побѣду надъ врагами моими. Въ моихъ азіатскихъ владѣніяхъ есть много восхитительныхъ мѣстностей, изъ которыхъ я отдамъ любую въ твое наслѣдственное владѣніе, если ты останешься утѣшеніемъ моимъ и вѣрною подругою въ одиночествѣ.

— Какъ въ одиночествѣ? У тебя есть жены и сыновья, а ты считаешь себя одинокимъ.

— Жена у меня только одна, къ которой я давнымъ-давно не питаю никакихъ чувствъ и которая живетъ только потому, что ни разу не провинилась. Окружающія ее мои бывшія наложницы нынѣ обратились въ домашніе предметы, которые въ крайности могутъ быть полезными и для тебя своею преданностію.

— Ну, а сыновья твои? Отчего ты удалилъ ихъ отъ себя? Неужели они не почитаютъ тебя за отца, давшаго имъ жизнь и высокое положеніе?

— Сказать тебѣ откровенно, Гепепира, я положительно потерялъ любовь къ моимъ сыновьямъ съ того времени, какъ старшій изъ нихъ, котораго я любилъ всѣмъ сердцемъ, обезчестилъ меня предъ цѣлымъ міромъ и будущими поколѣніями. Я пересталъ вѣрить остальнымъ и они мнѣ кажутся совершенно чужими. Правда, бываютъ иногда минуты, когда я желалъ бы прижать ихъ къ сердцу, но лишь только они предстанутъ предъ моими глазами съ своею притворною или естественною холодностію, кровь моя приходитъ въ волненіе и мѣсто прежняго желанія заступаетъ ненависть или полнѣйшее равнодушіе. Не желая быть постоянно подъ вліяніемъ этихъ непріятныхъ чувствъ, я нашелъ удобнымъ для нихъ и для себя жить отдѣльно и призывать ихъ къ себѣ только въ случаяхъ надобности. Чѣмъ меньше я знаю объ ихъ образѣ мыслей и поведеніи, тѣмъ болѣе они возрастаютъ въ моихъ глазахъ. Когда же мнѣ удастся сдѣлать ихъ самостоятельными царями и убѣдиться, что они понимали, къ чему я стремился въ теченіи всей моей жизни, тогда только я прижму ихъ отъ всей души къ сердцу моему и вновь сдѣлаюсь тѣмъ нѣжнымъ и безгранично любящимъ отцомъ, какимъ былъ, когда они находились въ люлькѣ. Вотъ, Гепепира, какимъ я являюсь въ настоящее время отцомъ. Какъ государь, я болѣе заслуживаю сожалѣнія. Съ ранней юности я мечталъ вселить въ окружавшихъ меня пламенную любовь къ отечеству и единомысліе. Личными трудами я хотѣлъ показать примѣръ обожать науки и искусства, облагораживавшія достоинства людей, я изучилъ 22 нарѣчія, я былъ антропографомъ, скульпторомъ, ораторомъ, поэтомъ, я изучилъ тайны жрецовъ и началъ царствовать съ сознаніемъ моего превосходства надъ другими и убѣжденіемъ, что подданные мои станутъ слѣдовать по указаннымъ мною путямъ, а всѣ цари прильнутъ къ моимъ совѣтамъ и руководству; но что же оказалось? тѣхъ, которыхъ я приблизилъ къ себѣ, надо было отравить за то, что они захотѣли отравить меня. Я сдѣлалъ это тайно и съ того времени вынужденъ былъ пріучать натуру мою къ сильнѣйшимъ ядамъ, чтобы не сдѣлаться случайною жертвою облагодѣтельствованныхъ мною людей. Что касается сосѣднихъ царей, то они почувствовали ко мнѣ недовѣріе и начали явно выражать негодованіе за то, что я имѣлъ въ виду сдѣлать ихъ своими братьями и друзьями. Тогда я ожесточился противъ всѣхъ и началъ жить съ наклонностями такого же невѣжи и неблагодарнаго человѣка, какими были ненавистные мнѣ люди. Считая ихъ коршунами, я захотѣлъ сдѣлаться орломъ и буду имъ непремѣнно, если боги продлятъ мою жизнь.

Сказавъ это, Митридатъ поднялся съ мѣста, чтобы возвратиться во дворецъ. Публики не оставалось болѣе въ театрѣ.

26

Прошло три мѣсяца со дня открытія въ Пантикапеѣ телестеріона. Страбонъ, жившій до этого въ городскомъ домѣ на царскій счетъ, нынѣ обиталъ въ наемномъ зданіи за городомъ и находился въ самыхъ дружественныхъ сношеніяхъ съ представителями всѣхъ сословій. Его приглашали ежедневно на пиры и пирушки, устраивали своего рода вакханаліи и съ особеннымъ удовольствіемъ слушали безнравственныя рѣчи, настоящей цѣли которыхъ никто не понималъ. Изъ всѣхъ друзей, его болѣе другихъ цѣнилъ эпимелитъ Харитъ, пользующійся по прежнему безграничною властью и почтеніемъ въ столицѣ. Что внушало эту расположенность между начальникомъ города и иностраннымъ гостемъ — никто не могъ понять.

По мнѣнію однихъ Страбонъ заслуживалъ этого за тѣ удовольствія, которыя доставлялъ всѣмъ безъ исключенія своими обаятельными мистеріями, пробудившими народъ отъ апатическаго застоя мыслей; другіе подозрѣвали, что мудрецъ, обладавшій тайнами оживленія обезсиленныхъ организмовъ, оказывалъ въ этомъ отношеніи огромныя услуги ихъ начальнику. Одинъ только престарѣлый мнимархосъ или погребатель умершихъ подозрѣвалъ что-то не ладное въ этой дружбѣ, когда Страбонъ платилъ ему по 100 драхмъ за то, чтобы продержать въ домикѣ своемъ одну ночь тѣла молоденькихъ только что умершихъ дѣвушекъ и затѣмъ возвращалъ безъ всякихъ видимыхъ поврежденій. При всякомъ подобномъ переносѣ тѣла мнимархосъ замѣчалъ, что эпимелитъ Харитъ только тогда разставался съ Страбономъ, когда онъ отвозилъ обратно отпущенное въ гости мертвое тѣло.

Съ какою цѣлью и для чего нужны были дѣтскіе останки философу и эпимелиту? завѣдывающій столичною киметиріею никакъ не могъ понять. Желая проникнуть въ эту тайну, онъ самымъ тщательнымъ образомъ осматривалъ тѣло, какъ при сдачѣ, такъ равно и при пріемѣ его, но не замѣчая положительно никакихъ слѣдовъ прикосновенія ножа, порѣшилъ, что люди эти не станутъ же платить ему напрасно деньги изъ за того только, чтобы осмотрѣть умершую и навѣрно у нихъ есть какая-нибудь важная цѣль. Всего вѣрнѣе, что они извлекаютъ изъ только что остывшаго организма что-то, имѣющее высокую цѣнность; но что именно и какимъ способомъ? это такъ заинтересовало мнимарха, что онъ рѣшился во чтобы ни стало проникнуть въ эту тайну, и на случай, еслибъ оказалось что-нибудь вредное или безнравственное, сообщить другу своему Акафу, никогда не жалѣвшему подѣлиться съ нимъ амфорою царскаго вина. При этомъ завѣдывающій кладбищемъ и похоронами имѣлъ свѣдѣніе, что Харитъ съ того времени, какъ Гепепира попала къ Митридату, ужасно былъ недоволенъ царемъ и всегда старался дурно отзываться о немъ.

Теперь мы обратимъ вниманіе на то, что происходило въ телестеріонѣ послѣ перваго представленія.

Митридатъ, начавшій было сомнѣваться въ Страбонѣ, снова утвердился въ предположеніи, что философъ этотъ далекъ безнравственныхъ идей. При этомъ представленія его не имѣли ничего таинственнаго, могущаго породить вредныя или печальныя послѣдствія. Успокоившись въ этомъ отношеніи, государь очень былъ доволенъ, что Гепепира разъ или два въ недѣлю будетъ развлекаться прекрасными примѣрами изъ національныхъ миѳовъ и съ дѣтскою наивностію передавать ему все, что будетъ видѣть и слышать.

Подъ вліяніемъ этихъ предположеній Митридатъ самъ извѣстилъ Гепепиру о днѣ втораго представленія и лично выпроводилъ ее изъ дворца въ сопровожденіи Акафа, которому заблаговременно приказано было ни подъ какимъ видомъ не отлучаться отъ дверей ложи. Вѣрный оруженосецъ и тѣлохранитель сочелъ за обязанность окинуть взглядомъ помѣщеніе царской наложницы и предложилъ ей на всякій случай запереть двери, чтобы избѣгнуть случайностей. Послѣднимъ онъ хотѣлъ отвлечь ея подозрѣніе, что за нею приказано наблюдать. Гепепира, мечтавшая сама сдѣлать это, конечно, не преминула задвинуть сейчасъ же засовъ и, сбросивъ съ себя мантію, прилегла на мягкую софу.

Какое-то отрадное чувство заставило ее замечтаться. Ксифаресъ вертѣлся у ней предъ глазами, то въ видѣ Аполлона, то въ лицѣ несчастнаго Мелеагра.

«Какое наслажденіе быть любимою ровестникомъ, думала она — точно что-то родное доступное и понятное во всякомъ взглядѣ и прикосновеніи. Чего бы я не дала, чтобы возвратить мою прежнюю свободу? О бѣдность, до какого самопожертвованія ты доводишь и тѣхъ, которымъ представилась бы счастливая будущность!»

Тихій вздохъ какъ-то невольно заключилъ эти мечты и красавица приготовилась придвинуться къ сценѣ; но въ эту минуту послышался у ногъ ея легкій скрыпъ и въ небольшой дверцѣ показалась фигура Ксифареса.

— Тсъ, не пугайся, это я, твой несчастный Мелеагръ, пришедшій простить тебѣ за жестокую месть — сказалъ онъ шопотомъ и, не дожидаясь отвѣта, взялъ ее за руку.

Молодая женщина затрепетала, но чрезъ минуту она считала себя счастливѣйшимъ въ мірѣ существомъ. Ни сцена съ богами и миѳами, ни суровое лицо Митридата ничто ее не интересовало болѣе. Эта крошечная ложа показалась ей раемъ, изъ котораго она не вышла бы никогда.

— Ну, мнѣ время отлучиться, чтобы не возбудить подозрѣнія — сказалъ принцъ.

— Какъ, неужели ты вошелъ сюда при свидѣтеляхъ? спросила Гепепира, поблѣднѣвъ.

— Меня никто не видѣлъ, когда я прокрался, но продолжительное отсутствіе можетъ обратить вниманіе Фарнака и товарищей моихъ.

— Кто же указалъ тебѣ этотъ входъ?

— Я раньше получилъ ключъ отъ Страбона.

— О, этотъ Страбонъ, мнѣ кажется, онъ мудрецъ на всевозможныя дѣла. Но какъ бы онъ не выдалъ насъ Митридату? Одна еврейка и именно мать моей служанки Соломіи очень нехорошаго мнѣнія о немъ.

— Не вѣрь простымъ женщинамъ: онѣ всегда почти относятся недоброжелательно къ тѣмъ, которыхъ не понимаютъ. Страбонъ же смотритъ на жизнь и людей самымъ обыкновеннымъ взглядомъ. Онъ видитъ, что ты юная и прекрасная не можешь довольствоваться ласками старика и говоритъ безъ стѣсненія: «ищи себѣ друга и наслаждайся, пока не погасли чувства молодости». Тоже самое онъ скажетъ и мнѣ и другимъ въ полной увѣренности, что въ истинѣ его словъ никто не станетъ сомнѣваться. Простыя же женщины, привыкшія насиловать свою природу, въ сознаніи, что зло доводитъ неумѣренныхъ и неосторожныхъ до гибели, всегда возстаютъ противъ такихъ людей и готовы поднять на нихъ каменья. Прощай. Надѣюсь, что послѣ завтра мы снова увидимся здѣсь.

Со дня этой роковой встрѣчи свиданія Гепепиры и Ксифареса не прекращались. Молодые люди до того сблизились и полюбили другъ друга, что одно предположеніе о закрытіи телестеріона приводило ихъ въ ужасъ. Но не имъ однимъ казалось это ужаснымъ, потому что во всѣхъ почти закрытыхъ ложахъ происходили подобныя сцены и свиданія, за устройство которыхъ Страбонъ получалъ хорошее вознагражденіе отъ богатыхъ молодыхъ и старыхъ любителей сердечныхъ впечатлѣній.

Сочувствуя и развивая развратъ, шпіонъ и въ представленіяхъ измѣнилъ первоначальную форму. Держа въ рукахъ своихъ эпимелита, онъ безъ стѣсненія выводилъ на сцену и старался увлекать молодежь буйными выходками противъ властей, давалъ имъ сознавать, что сила государства сосредоточивается въ ихъ рукахъ, что старость обязана почивать на покоѣ и только руководить молодость совѣтами. Отъ всѣхъ этихъ безнравственныхъ примѣровъ, обставленныхъ увлекательными картинами, молодые люди были въ восторгѣ, находя во всемъ этомъ отголосокъ своихъ наклонностей и неподлежащія сомнѣнію истины.

27

Тѣмъ временемъ первые зимніе холода уже прошли въ Пантикапеѣ и сплошный ледъ, покрывавшій Босфоръ Киммерійскій, началъ колыхаться подъ вліяніемъ лучей солнца. Въ столицѣ было большое движеніе: всѣ почти приготовлялись къ мореплаванію и рыбнымъ ловлямъ. Какъ вдругъ послѣдовало объявленіе отъ царя Митридата, что всѣ молодые люди до 30 лѣтняго возраста должны приготовить оружіе и приступить къ воинскимъ упражненіямъ, чтобы быть готовыми къ предполагаемому весною походу.

Вѣсть эта какъ громомъ поразила горожанъ, но шутить съ повеленіями монарха, который умѣлъ жестоко расправляться съ ослушниками его воли, не приходилось.

Исполненіе этихъ приказаній еще болѣе оживили городъ и Фарнаку съ Ксифаресомъ приходилось по цѣлымъ днямъ руководить молодыхъ людей, явно выражавшихъ свое нежеланіе участвовать въ битвахъ.

Эпимелитъ также не скрывалъ своего не удовольствія, что двумъ сыновьямъ его приходилось разставаться съ отечественнымъ городомъ и семьею и слѣдовать Богъ вѣсть куда за несчастнымъ въ битвахъ Митридатомъ. Вотъ однажды прибывъ къ Страбону, чтобы принять побуждающій эротоформъ²⁷ или эссенцію юныхъ желаній. начальникъ съ грустью началъ разсказывать о печальной судьбѣ, постигшей Пантикапею съ того времени, какъ внѣдрился въ ней воинственный автократъ.

— Не очень давно мнѣ сказала одна іудейка — добавилъ онъ — что Митридатъ не такъ лично интересуется этимъ походомъ, какъ Гепепира, которой онъ обѣщалъ подарить отдѣльное царство и превратить ее въ Клеопатру.

— Я тоже слышалъ объ этомъ — отвѣчалъ Страбонъ — но мнѣ кажется, что кромѣ этого Митридатъ съ нѣкотораго времени началъ подозрѣвать въ невѣрности свою драгоцѣнность и желаетъ ее увезти съ собою въ походъ.

— Эхъ, какъ жаль, что я не обладаю познаніями колдуна или знахаря, чтобы возбудить между ними ненависть.

При этихъ словахъ Страбонъ, какъ-бы освѣщенный важнымъ открытіемъ, взглянулъ на Харита.

— Да, это превосходная мысль — сказалъ онъ — мнѣ давно слѣдовало-бы подумать объ этомъ.

— А развѣ философы вѣрятъ въ искусства такихъ людей, которые называютъ себя колдунами?

— Вправѣ-ли мы отвергать то, что такіе знаменитые люди, какъ напр. Платонъ, признаютъ за истину. Развѣ тебѣ не приходилось читать, что великій царь Амазисъ, не смотря на всемогущество свое, лишенъ былъ простымъ Пильскимъ пастухомъ возможности предаваться супружескимъ удовольствіямъ съ Лаодицеею, или ты никогда не слышалъ, что отъ заговора переставали мельницы молоть, птицы летать, огонь горѣть и что сама Венера, однажды разгнѣвавшись на Паросскихъ женщинъ, заразила ихъ дыханіе такимъ невыносимымъ запахомъ, что мужья ихъ должны были убѣжать изъ домовъ своихъ.

— Все это могло случиться въ древности, но я признаться сомнѣвался, чтобы знаніе это сохранилось въ наше время.

— Такъ вотъ, чтобы доказать тебѣ, я поведу такъ дѣло, что чрезъ недѣлю ты удивишься моимъ познаніямъ. Одного только я боюсь, чтобы всезнающій Митридатъ не обладалъ антидотами противъ заговоровъ. Я пожалуй отъ тебя, какъ искренняго друга моего, не скрою, что всѣ наши чары уничтожаются, если принять рыбью желчь съ нѣкоторыми частицами изъ внутренностей амфибій, а вороньею желчью съ кунжутнымъ масломъ натереть все тѣло. Для того чтобы убить въ царѣ всякую способность наслаждаться съ Гепепирою, я дамъ тебѣ одно средство, которое ты постараешься въ бытность твою у него въ домѣ бросить въ водоносный сосудъ или въ потыръ, изъ котораго онъ пьетъ вино, остальное я сдѣлаю самъ безъ сторонняго участія.

— Приготовь твое средство, авось мнѣ удастся угостить этого злодѣя, котораго и яды не убиваютъ.

— Я его могу теперь же вручить тебѣ. Сказавъ это, Страбонъ вышелъ въ другую комнату и принесъ какую-то пыль, которую Харитъ спряталъ.

— Ну, а будемъ ли мы имѣть сегодня какую-нибудь вечернюю забаву? спросилъ эпимелитъ.

— Мнѣ кажется, что будемъ. Я заходилъ сегодня къ Мнимарху и узналъ, что въ городѣ умерли три дѣвочки отъ 14-ти до 16 лѣтъ, которыхъ родители не желаютъ сжечь, а намѣрены передать ему для погребенія. Предъ вечеромъ я снова зайду къ нему и выберу ту, которая болѣе подходитъ къ твоему вкусу.

— А для себя ты не возьмешь?

— Я не такъ богатъ, чтобы платить сто драхмъ.

— За деньгами не будетъ остановки. Понимаешь, я заплачу.

Когда эпимелитъ удалился, Страбонъ началъ обдумывать два обстоятельства: во первыхъ, какими способами сообщить въ Римъ, что Митридать подготовляется внезапно напасть на него и обратить соотечественниковъ его въ рабство, и наконецъ, что надо сдѣлать, чтобы задержать это предпріятіе до того времени, пока римскій сенатъ приметъ надлежащія мѣры. По расчету его въ Пантикапею могли прійти греческія суда не раньше того времени, когда царь Понтійскій двинется въ походъ; ему же придется выѣхать только тогда, когда суда эти получатъ грузъ, т. е. мѣсяцемъ позже, что окажетъ вредныя послѣдствія для республики.

«Этого нельзя допустить — говорилъ про себя шпіонъ — приходится по неволѣ возбудить раздоръ и бѣжать въ Херсонесъ, чтобы оттуда переплыть въ Малую Азію и сообщить Помпею обо всемъ, что предпринимаетъ противъ насъ этотъ несокрушимый злодѣй. Мнѣ кажется, я сдѣлалъ уже здѣсь все то, что необходимо было для полнаго развитія разврата и анархизма. Здѣсь появились такіе же великолѣпные экземпляры, которые ничѣмъ не уступятъ Френіи, Елефантіи, Мелитѣ, Коттито, Филенѣ, Клеопатрѣ, Семирамидѣ и прочимъ гетерамъ, поражавшимъ древнихъ грековъ своими безнравственными выходками; я научилъ стариковъ бичеванію и другаго рода эротофорамъ, я просвѣтилъ здѣшнихъ жрецовъ, давъ имъ въ руководство описанія греческихъ вакханалій въ честь Афродиты и Цереры-законодательницы, которыхъ туземцы обожаютъ, я научилъ, что дѣвушка, послѣ смерти опущенная въ кипятокъ воды, можетъ еще доставить наслажденіе тому, кто любилъ ее безнадежно при жизни. Словомъ я сдѣлалъ въ Пантикапеѣ все, что сдѣлали вѣками сотни людей въ Греціи, и нѣтъ сомнѣнія, что посѣянныя мною сѣмена принесутъ великолѣпные плоды въ даръ послѣднимъ днямъ царствованія этого варвара въ странѣ, гдѣ онъ надѣялся безмятежно покончить свои кровью пропитанные дни. Теперь мнѣ остается возстановить противъ него сыновей, пользующихся народною любовью. Къ счастію я имѣю къ этому возможность и воспользуюсь безотлагательно, такъ какъ завтра будетъ послѣднее представленіе телестеріона. Затѣмъ мнѣ не трудно будетъ заявить, что я закрою его на нѣсколько недѣль для необходимаго переустройства сцены.

Сообразивъ все это, Страбонъ надѣлъ на себя костюмъ мудреца и направился къ Акафу.

— Я пришелъ къ тебѣ, достойнѣйшій человѣкъ — сказалъ онъ съ смиреннѣйшимъ видомъ — сообщить очень непріятныя для меня подозрѣнія, которыя, конечно, предварительно требуютъ провѣрки, чтобы заслужить вѣроятности. Тебѣ, безъ сомнѣнія, извѣстно, какъ я уважаю царя Митридата и всѣхъ членовъ его семьи за всѣ тѣ милости, которыя они оказали мнѣ иностранцу. Дѣло состоитъ въ слѣдующемъ: какіе-то злоумышленники изволили продѣлать тайный ходъ въ ложу Гепепиры и проникать въ нее въ то время, когда я бываю занятъ дѣломъ на сценѣ, а ты, мой другъ, дремлешь за дверью ея, которая, вѣроятно, запирается на засовъ.

— Выть не можетъ! я не такъ старъ еще, чтобы не слышать разговоровъ.

— Повторяю тебѣ, что я также сомнѣваюсь во всемъ этомъ и готовъ былъ не повѣрить, еслибъ не открылъ самъ потаеннаго хода.

— Въ такомъ случаѣ я самъ долженъ провѣрить сказанное тобою.

— Мнѣ кажется, что тебѣ приличнѣе будетъ донести объ этомъ царю и сдѣлать такъ, какъ онъ прикажетъ. Я подумалъ было лично передать ему мое подозрѣніе и, конечно, сдѣлалъ-бы это, еслибъ ты не являлся въ этомъ дѣлѣ отчасти отвѣтственнымъ лицомъ. При этомъ, другъ мой, имѣй въ виду, что завтра у меня послѣднее представленіе, такъ какъ необходимо перестроить нѣкоторыя части сцены въ телестеріонѣ и слѣдовательно дѣла этого нельзя откладывать до другаго раза.

Акафъ засуетился, угостилъ мудреца царскимъ виномъ и одновременно вышелъ съ нимъ со двора. Страбону не трудно было догадаться, что онъ спѣшилъ къ повелителю своему съ доносомъ на Гепепиру и неизвѣстнаго Эндиміона.

28

Митридатъ сидѣлъ въ глубокомъ размышленіи, когда вошелъ къ нему Акафъ.

— Что новаго? спросилъ царь, бросивъ ласковый взглядъ на оруженосца, который съ молодыхъ лѣтъ былъ вѣрнѣйшимъ и надежнѣйшимъ слугою его.

— Непріятное извѣстіе, автократъ.

— Ужъ не бунтъ ли въ Ѳеодосіи? спросилъ царь съ улыбкою.

— Кровное оскорбленіе важнѣе шалости безумцевъ.

— Говори безъ присказокъ, потому что я сегодня въ мрачномъ расположеніи духа.

— Дѣло состоитъ въ слѣдующемъ: къ твоей царской ложѣ въ телестеріонѣ какіе-то негодяи изволили продѣлать тайный входъ и, вѣроятно, проникали во внутренность ложи въ то время, когда я сторожилъ снаружи дверей.

— Ты самъ видѣлъ этотъ ходъ?

— Мнѣ донесъ Страбонъ, чтобы передать тебѣ.

— Не подозрѣваетъ ли онъ въ этомъ участія самой Гепепиры?

Митридатъ побагровѣлъ.

— Мудрецъ не рѣшается никого обвинять по одному предположенію, но совѣтуетъ прослѣдить и поймать виновныхъ на мѣстѣ преступленія.

— Когда же это будетъ удобнѣе сдѣлать?

— Онъ говорилъ, что завтра у него будетъ послѣднее представленіе въ телестеріонѣ и что этотъ день будетъ послѣднимъ для поимки виновныхъ.

— Отлично. Приходи завтра ко мнѣ вооруженнымъ и мы вмѣстѣ провѣримъ, насколько окажется справедливымъ сообщеніе Страбона.

Оруженосецъ взглянулъ на суровое лицо повелителя и медленно удалился.

«Этого только не доставало — думалъ Митридатъ, оставшись наединѣ — и кто бы дерзнулъ посягнуть на собственность такого безпощаднаго государя, какъ я? Несчастный, неужели тебѣ надоѣла жизнь или ты былъ ослѣпленъ красотою Гепепиры моей до крайняго предѣла безумія? Нѣтъ, дружокъ, я въ подобномъ святотатствѣ не пощадилъ бы даже роднаго отца! Но какъ это Гепепира ничего мнѣ не говорила до настоящаго времени? Видно этотъ тайный ходъ къ ея ложѣ давно уже проведенъ, а я старый мужъ утѣшался ея невинными развлеченіями? Ха, ха, ха! я не допускалъ даже мысли, чтобы въ этомъ ничтожномъ царствѣ могли существовать такіе отважные смѣльчаки. Что жъ дѣлать, приходится показать новый примѣръ жестокости. Гепепиру я не могу винить ни въ чемъ, такъ какъ она не имѣла возможности завести знакомства и никогда не выходила изъ дома безъ Акафа. Только разъ ей удалось видѣть около себя Фарнака и Хрестіона, но они съ нею не говорили. Ужъ не успѣла ли она познакомиться съ Ксифаресомъ, который разыгрывалъ роль ея несчастнаго сына, а потомъ задумалъ сдѣлаться счастливымъ любовникомъ? При этой мысли у царя застучали зубы. О, негодяй — вскрикнулъ онъ — и ты, вѣроятно, не отсталъ отъ брата твоего и тебѣ вѣрно желательно опорочить отца и умереть на зарѣ жизни? Но нѣтъ, этого не можетъ быть. Мнѣ кажется, что такой пакости не рѣшится сдѣлать ни единый сынъ отцу.

Весь этотъ день Митридать былъ угрюмъ и никого не принималъ. Вечеромъ онъ не посѣтилъ наложницы и выпилъ гораздо больше вина, чѣмъ обыкновенно. На слѣдующій день онъ назвался больнымъ и не выразилъ ни малѣйшаго сопротивленія, когда Гепепира заявила о готовности идти въ телестеріонъ.

— Иди, дитя мое, но только сегодня тебя не будетъ сопровождать Акафъ, который останется при мнѣ.

— Это для меня все равно.

— Понимаю, понимаю, тебѣ лишь бы не пропустить представленія. А что это ты мнѣ не говоришь о томъ, что видѣла въ телестеріонѣ въ послѣдніе вечера?

— Потому, что надоѣло пересказывать одно и тоже. Отчего бы тебѣ самому не побывать на представленіяхъ?

— Я еще успѣю побывать, но все же я отпускалъ тебя въ предположеніи послушать твои мнѣнія.

— Если тебѣ это пріятно, то я сегодня постараюсь затвердить всякое дѣйствіе и буду разсказывать тебѣ цѣлый день.

— Смотри же, не забывай обѣщанія.

Гепепира прикоснулась губками къ морщинистой рукѣ Митридата и быстро вышла.

Вслѣдъ за уходомъ ея со двора явился Акафъ.

— Распорядись, чтобы за нами послѣдовало еще нѣсколько человѣкъ изъ дворцовой стражи — приказалъ царь — и поспѣши возвратиться, потому что близко время для представленія.

Митридать одѣлся въ скиѳскій нарядъ, чтобы не быть узнаннымъ, вложилъ въ карманъ кинжалъ и сопровождаемый преданными людьми прибылъ въ телестеріонъ въ то время, когда дѣйствія начались и вся публика находилась на мѣстахъ.

— Отыщи мнѣ Страбона — сказалъ царь тѣлохранителю своему.

Мудрецъ немедленно былъ представленъ.

— Могу ли я проникнуть въ тотъ входъ — сказалъ Митридатъ, который продѣланъ къ моей ложѣ!

— Я укажу его, государь, если тебѣ угодно будетъ.

— Идемъ, Акафъ, а эти стражники пусть займутъ начало прохода и ждутъ, когда ихъ позовутъ.

Философъ подвелъ царя къ маленькой дверцѣ, которая оказалась привязанною съ обратной стороны. Акафъ рванулъ ее и веревка уступила богатырской силѣ. Автократъ проникъ въ темное подземелье и ощупью добрался до ложи, гдѣ покоились въ сладострастныхъ позахъ Ксифаресъ и Гепепира, не замѣчавшіе ничего около себя.

При первомъ взглядѣ на эту картину у монарха ощетинились волосы и страшно закипѣла кровь. Цѣлый часъ онъ стоялъ безъ движенія и съ какою-то безумною радостью слѣдилъ за пламенными изліяніями молодыхъ людей. Казалось, что ему доставляло каждое слово и движеніе нѣжныхъ любовниковъ величайшее наслажденіе. Наконецъ почувствовавъ, что кровь его подымается къ горлу, онъ возвратился въ выходу и приказалъ Акафу и стражникамъ схватить дерзкаго Ксифареса и привести его къ городской пристани, гдѣ онъ будетъ ихъ ожидать.

Царское приказаніе было исполнено въ то время, когда юный царевичъ, упоенный счастіемъ, захотѣлъ выбраться изъ подземелья и занять мѣсто около Фарнака.

— Это что значитъ? вскрикнулъ онъ, когда Акафъ бросился на него и схватилъ за руки.

— Это значитъ то, отвѣчалъ онъ, что царь и отецъ твой приказалъ перевязать тебя и доставить къ нему.

Молодой человѣкъ вздумалъ было сопротивляться, но ничего не могъ сдѣлать противъ десятерыхъ стражниковъ, которые, завязавъ ему ротъ, бѣгомъ понесли по направленію къ проливу.

— Сюда въ лодку, сказалъ Митридатъ, опускаясь съ пристани въ небольшой яликъ, и сейчасъ отчаливай отъ берега!

Проѣхавъ довольно значительное пространство, царь приказалъ развязать ротъ преступнику.

— Сознаешь ли ты, подлый сынъ мой, — заговорилъ онъ, наконецъ, что ты также поступилъ противъ твоего отца, какъ и братъ твой, пославшій врагу моему поздравительный вѣнокъ за одержанную надо мною побѣду?

— Братъ мой ненавидѣлъ тебя настолько же, насколько ненавидятъ тебя твои подданные и весь міръ. Я его не осуждаю.

— А ты любилъ меня?

— Я втрое больше возмущался твоимъ ужаснымъ существованіемъ въ средѣ людей. Ты былъ всегда для меня чудовищемъ.

— И это ты говоришь въ глаза тому, кто далъ тебѣ жизнь, кто возрастилъ тебя, кто мечталъ сдѣлать тебя повелителемъ народовъ, царемъ Лидійскаго царства, гдѣ сіялъ своими богатствами Крезъ?

— Все, что ни далъ бы ты мнѣ въ удѣлъ, все напоминало бы только твое варварство и возмущало мою душу. Я ничего болѣе не желаю, какъ уйти отъ тебя на край свѣта, чтобы не слышать твоего ужаснаго имени.

— Желаніе твое я исполню сейчасъ. Акафъ, привяжи къ этому несчастному тѣлу вотъ этотъ якорь и сбрось его въ море.

— Я ожидалъ отъ тебя этого, кровожадный отецъ. Тебя не насытила кровь сотни тысячъ людей и ты алчешь крови собственныхъ дѣтей. Бѣдный Фарнакъ, теперь очередь за тобою!

Голосъ прервался глухимъ паденіемъ тѣла въ мрачную пучину Босфора. Лодка повернула къ берегу и Митридатъ Понтійскій молча возвратился въ дворецъ свой гораздо раньше Гепепиры.

— А исполнишь ли ты обѣщаніе свое разсказать мнѣ все, что видѣла и чувствовала? спросилъ Митридатъ у наложницы, когда она, выпивъ чару вина, обогнула его старческую шею своею нѣжною рукою.

— Непремѣнно исполню, и она приступила къ длинному разсказу.

— Ну, а еще, еще? допрашивалъ царь.

— Больше ничего, за исключеніемъ развѣ, что Страбонъ объявилъ о временномъ закрытіи телестеріона впредь до внутренняго переустройства его. Мы всѣ внесли уже деньги и просили его ускорить работы.

— И ты также заплатила впередъ?

— Да.

— Ну, напрасно же ты это сдѣлала, потому что я завтра сдѣлаю распоряженіе объ уничтоженіи этого зданія на томъ основаніи, что многіе мужья начали подозрѣвать, что жены ихъ имѣютъ въ телестеріонѣ свиданія съ развратными молодыми людьми.

— Это чистѣйшая клевета. Телестеріонъ во всемъ походилъ на храмъ и въ немъ каждый предавался религіознымъ размышленіямъ. Если же ты сомнѣваешься, то спроси объ этомъ у людей стороннихъ.

— Я спрашивалъ обо всемъ у сына моего Ксифареса и онъ откровенно сознался мнѣ, что это заведеніе развратило его чистѣйшую душу.

Гепепира поблѣднѣла, но, ничего не отвѣтивъ, объявила, что идетъ на отдыхъ, но вмѣсто того, чтобы попасть въ свою опочивальню, была увезена Акафомъ въ одну изъ темницъ акрополиса.

Заключеніе

Фарнакъ, проснувшись по обыкновенію раньше восхода солнца, поспѣшилъ къ массамъ сгруппировавшихся воиновъ въ окрестностяхъ Пантикапеи для воинскихъ упражненій. Пробывъ съ ними до полудни, наслѣдникъ Босфорскаго царства возвратился домой въ чрезвычайно хорошемъ расположеніи духа и желалъ передать Ксифаресу, что всѣ почти военноначальники сговорились просить Митридата отказаться отъ царства въ пользу его. Но каково было изумленіе принца, когда ему отвѣтили, что Ксифаресъ не возвращался со вчерашняго вечера.

«Не послалъ ли его куда-нибудь отецъ? подумалъ Фарнакъ, но когда онъ могъ бы это сдѣлать? Ужъ не завлекъ ли его къ себѣ Страбонъ и задержалъ для обсужденія плана перестройки телестеріона? Послѣднее показалось ему вѣрнѣе и братъ, набросивъ на себя мантію, отправился къ философу. Принцъ вошелъ въ первую комнату, затѣмъ обошелъ всѣ остальныя, но не встрѣчая ни людей, ни вещей, онъ случайно увидѣлъ на окнѣ дощечку съ надписью слѣдующаго содержанія:

«Въ эту ночь жестокій Митридатъ изъ ревности къ Гепепирѣ лично утопилъ сына своего Ксифареса въ Босфорѣ. Ему помогали совершить это возмутительное насиліе Акафъ и нѣсколько стражниковъ. Неужели Фарнакъ не отмститъ за братьевъ своихъ? Неужели онъ будетъ ожидать и своей смерти отъ этого чудовищнаго отца, тѣло котораго подобаетъ выслать римлянамъ для преданія всеобщему осмѣянію.

Фарнакъ, узнавшій почеркъ Страбона, стоялъ, какъ пораженый громомъ. Ноги и руки дрожали у него, изъ глазъ лились слезы ручьями.

«О, боги правда-ли это? — говорилъ онъ — возможно-ли, чтобы родной отецъ находилъ удовольствіе въ смерти дѣтей своихъ? Какой позоръ, какой ужасъ? Страбонъ совершенно справедливъ, что онъ сожретъ и меня, чтобы имѣть право тщеславиться избіеніемъ всѣхъ сыновей своихъ. Нѣтъ, ужъ это нестерпимо и я поневолѣ долженъ буду воспользоваться преданностію войска.

Съ этими мыслями Фарнакъ отправился во дворецъ къ отцу, чтобы объявить о внезапномъ исчезновеніи брата.

— Ты пришелъ, сынъ мой, очень кстати — сказалъ царь — садись. около меня и слушай внимательно. Я тебѣ говорилъ уже, что намѣренъ идти на Римъ, чтобы разгромить эту державу, захватившую въ лапы свои вселенную. Войско мое почти собрано въ Херсонесѣ. Чрезъ мѣсяцъ я намѣренъ и самъ идти на соединеніе съ Діофаномъ. Ты останешься на мѣстѣ моемъ въ Таврикѣ и будешь подготовлять новые силы и запасы, которые по мѣрѣ скопленія станешь отправлять туда, куда я прикажу. Но объ этомъ мы поговоримъ послѣ. Въ настоящее время мнѣ необходимо, чтобы ты сегодня-же отправился въ Колхиду и поторопилъ-бы судостроителей окончаніемъ кораблей. Иди-же, дитя мое, и не трать дорогого времени.

— Отецъ, я пришелъ спросить у тебя, не посылалъ ты Ксифареса куда-нибудь? Онъ со вчерашняго вечера не возвращался домой.

— Я знаю, что его не было дома — отвѣчалъ равнодушно Митридатъ — но объ этомъ теперь не стоитъ говорить. Ступай-же исполнять мое приказаніе.

Фарнакъ вышелъ съ сильно бьющимся сердцемъ, но вмѣсто того, чтобы идти домой, онъ направился на квартиру Акафа, отъ жены котораго узналъ всѣ подробности о смерти брата своего.

Скорби и возмущенію его не было предѣла. Забывъ о приказаніи отца, онъ отправился въ временныя помѣщенія собравшагося войска и, собравъ всѣхъ начальниковъ, заявилъ имъ о жестокомъ поступкѣ противъ Ксифареса.

— Нѣтъ никакого сомнѣнія — говорилъ онъ — что отецъ замышляетъ и противъ меня гибель, требуя немедленнаго выѣзда въ Колхиду, и онъ никогда не согласится на ваше предложеніе отказаться отъ власти своей.

— Если такъ, то мы заставимъ злодѣя отказаться отъ престола — отвѣчали начальники — довольно ему купаться въ невинной крови людей. Прикажи, нашъ будущій царь, выдвинуть войску нѣсколько амфоръ вина и жестокій царь сегодня-же откажется отъ верховныхъ правъ своихъ. Мы сами потребуемъ отъ него этого.

Фарнакъ бѣгомъ пошолъ домой и вскорѣ предъ вызваннымъ къ строю войскомъ выставлены были громадные глиняные кувшины съ крѣпкимъ напиткомъ.

— Дѣти мои — началъ рѣчь хиліархъ или тысячникъ, обращаясь къ воинамъ — вы вызваны жестокимъ Митридатомъ для личной его потѣхи сражаться съ римлянами въ то время, когда весь міръ подготовляется къ весеннимъ работамъ. Намъ предстоитъ походъ въ Римъ, откуда навѣрно ни одному изъ васъ не возвратиться. Неужели-же мы такъ глупы, чтобы оставить родителей и сестеръ нашихъ умереть безъ хлѣба, а себя пожертвовать ради удовлетворенія мести злодѣя, сдѣлавшагося государемъ? Неужели не въ нашихъ рукахъ изгнать это чудовище, которое безпощадно убиваетъ родныхъ сыновей своихъ, и на мѣсто его возвести добраго и разумнаго Фарнака? Кто раздѣляетъ со мною это желаніе, пусть смѣло подступаетъ къ этимъ амфорамъ и пьетъ столько вина, сколько наберетъ въ свой походный котелокъ.

— Зито, зито, Фарнакъ! было отвѣтомъ на эту рѣчь и всѣ паликари бросились къ виннымъ сосудамъ.

Въ эту минуту по дорогѣ изъ Ѳеодосіи показались толпы всадниковъ, которые, приблизившись къ хиліарху, заявили, что жители Херсонеса и Ѳеодосіи взбунтовались противъ Митридата и отказываются платить непосильную дань.

— Доложи поскорѣе объ этомъ царю и спѣши на выручку гарнизоновъ, иначе мы будемъ изгнаны.

— Насъ не занимаютъ въ настоящее время внѣшнія дѣла, — отвѣчалъ имъ хиліархъ — идите и сами заявляйте вашему царю, а мы провозглашаемъ сегодня въ автократы Фарнака.

Вслѣдъ за отъѣздомъ гонцовъ раздались звуки военныхъ трубъ и воздухъ огласился криками.

— Да живетъ нашъ царь Фарнакъ! да погибнетъ жестокій Митридатъ! Прочь дѣтоубійца и головорѣзъ лучшихъ вождей! Прочь негодный старикъ, руководимый евнухами!

На крики эти выбѣжали всѣ почти жители Пантикапеи и, узнавъ, что войско не желаетъ повиноваться государю, убившему и втораго сына своего всѣми любимаго Ксифареса, не замедлили вооружиться палками и въ свою очередь кричать:

— Утопить злодѣя! Довольно варвару губить людей ради своихъ гнусныхъ цѣлей!

Ревъ народа со всевозможными проклятіями не замедлили достигнуть до слуха Митридата.

— Это что за ликованіе? спросилъ онъ у начальника дворцовой стражи.

— Я послалъ стражника разузнать о причинѣ.

— Пошли другихъ десятокъ съ приказаніемъ угомониться, а если и затѣмъ шалости не прекратятся, то заставь ихъ смолкнуть плетьми.

— Бунтъ, всеобщій бунтъ и войска и народа противъ тебя, мой автократъ! вскричалъ Акафъ, внезапно появившійся въ дворцѣ. Спѣши, государь, укрыться въ акрополѣ, потому что разъяренная толпа направляется сюда, чтобы захватить насъ.

— Подай мнѣ лошадь и скажи, чтобы стража моя слѣдовала за мною. Мы будемъ драться съ бунтовщиками, пока не подоспѣетъ Діофанъ.

Нѣсколько минутъ спустя Митридатъ въ сопровожденіи вооруженныхъ тѣлохранителей и небольшаго отряда дворцовой стражи, скакалъ въ акрополь. Глаза его налитые кровью устремлены были на городскія площади и улицы, переполненныя движущеюся массою народа, изрыгавшаго проклятія.

«Варвары и подлые скифы — мелькнуло въ его умѣ — вы взбунтовались въ то время, когда я собирался освободить милліоны вашихъ братьевъ отъ позорнаго ига римлянъ, которые рано или поздно и васъ обратятъ въ своихъ рабовъ! о, несчастные, еслибъ вы могли понять, что разрушили во мнѣ зданіе, которое я строилъ много лѣтъ противъ враговъ міра и былъ убѣжденъ, что на этотъ разъ восторжествую и прославлю вашу землю небывалыми побѣдами! Нѣтъ, или я васъ всѣхъ сотру съ лица земли или самъ погибну подъ развалинами этого зданія. Пусть же вы и поколѣнія ваши заглохнутъ и погибнутъ подъ лапами и клювами римскихъ орловъ! Да будетъ надъ вами и царствомъ вашимъ вѣчное проклятіе!»

Укрывшись въ акрополѣ, Митридатъ немедленно отправилъ одного изъ стражниковъ своихъ въ Херсонесъ къ Діофану съ приказаніемъ поспѣшить къ нему на помощь, но посланный былъ схваченъ стражею, выставленною эпимелитомъ, и заключенъ въ темницу.

Тѣмъ временемъ войско и буйная толпа приблизилась къ стѣнамъ укрѣпленнаго замка съ криками:

— Смерть варвару Митридату! Такая же и ему смерть, какую онъ выдумалъ Ксифаресу!

Во главѣ бунтовщиковъ стоялъ Фарнакь.

Увидѣвъ его предводительствующимъ бунтовщиками, у автократа задрожали руки.

— Этого я долженъ былъ ожидать — проговорилъ онъ съ скрежетомъ зубовъ. Если первые два сына мои были врагами отца, то, конечно, и третій былъ за-одно съ ними. Не смѣшно ли, что я этого не могъ предвидѣть раньше и одновременно избавиться отъ негодяя? Глупецъ, я отрубилъ у чудовища двѣ головы и вообразилъ, что третья останется мнѣ благодарна за глубокія язвы на туловищѣ ея! Съ этими словами онъ вскочилъ съ мѣста, схватилъ свой лукъ и выстрѣлилъ въ грудь Фарнака, но стрѣла, пущенная дрожащею рукою, не достигла назначенія.

Бунтовщики, пораженные этою сценою, заревѣли громче прежняго и засыпали дворы укрѣпленія стрѣлами. Стражники отвѣчали имъ тѣмъ же. Раненые заголосили и вопли ихъ ужасно повліяли на горожанъ.

— Этотъ варваръ жаждетъ и нашей крови! закричали сотни голосовъ.

— Сжечь его живьемъ! вопили другіе.

— Везите сѣна и соломы — скомандовалъ эпимелитъ.

Приказаніе это бросились исполнять сотни людей.

Въ эту только минуту у Митридата показалась на щекахъ предсмертная блѣдность. Онъ понялъ, что акрополь, обложенный огнемъ со всѣхъ сторонъ, не выдержитъ и превратится вмѣстѣ съ нимъ и наложницами его въ прахъ.

— Ты жаждешь моей смерти — говорилъ про себя Митридатъ и надѣешься утѣшаться ласками матери твоей, а можетъ быть и объятіями Гепепиры. Нѣтъ, дружокъ мой, тебѣ не видать ни той, ни другой. Онѣ погибнутъ прежде меня.

Съ этими словами онъ вынулъ изъ кармана большой кусокъ яда, который ежедневно принималъ малыми порціями и распустилъ его въ сосудѣ съ виномъ. Послѣ этого онъ приказалъ привести изъ темницы Гепепиру, двухъ дочерей и всѣхъ остальныхъ женъ своихъ.

— Я пригласилъ васъ, мои милыя — сказалъ царь — чтобы за нѣсколько времени до смерти моей выпить съ вами мой послѣдній потыръ вина и завѣщать вамъ ненависть къ послѣднему сыну моему Фарнаку.

Когда женщины осушили кубки свои, Митридатъ обратился къ законной женѣ своей и сказалъ:

— Ты произвела на радость мою вмѣсто трехъ сыновей трехъ-головое чудовище, у котораго я успѣлъ отрубить двѣ головы, но третья пожрала и тебя и меня. Но не тоскуй, потому что тебѣ не остается долго жить. Затѣмъ онъ обратился къ Гепепирѣ:

— Не найдешь ли ты, красавица, въ настоящую минуту, когда ты отравлена и никакія земныя средства не спасутъ тебя, повѣдать мнѣ, что заставило тебя предаться моему сыну Ксифаресу?

— Я отравлена?! о проклятый варваръ, за что ты посягнулъ на мою жизнь? Не я ли пожертвовала тебѣ моею молодостію и красотою?

— Ты была любовницею Ксифареса, того несчастнаго Ксифареса, котораго я приказалъ съ якоремъ вокругъ тѣла бросить въ Босфоръ на съѣденіе мурунъ.

— Ты убилъ Ксифареса! вскрикнула мать и рванулась къ жестокому мужу, но въ глазахъ ея потемнѣло и она упала въ страшныхъ судоргахъ.

— Ты утопилъ Ксифареса, этого ангела доброты и нѣжности — залепетала Гепепира и за что? За то, вѣрно, что я полюбила его? Жестокій царь, неужели я могла насиловать свою природу? Ты не довольствовался тѣмъ, что я имѣла состраданіе къ твоему увлеченію и терпѣливо переносила твое отвратительное дыханіе въ единственномъ желаніи поддерживать твои великія цѣли. Я хотѣла въ заключеніе соединить тебя съ твоими добрыми сыновьями и утѣшалась, что въ заключеніе ты послѣдуешь примѣру величайшаго изъ царей земныхъ Антіоха. Но ты оказался звѣремъ и чудовищемъ. Ты рѣшился насъ пожрать живыми и погибнуть отъ руки роднаго сына, справедливо возставшаго противъ тебя. Сдохни же, анаѳема, подъ всеобщій крикъ проклятій! Голосъ ея оборвался подъ вліяніемъ дѣйствія яда.

Сцена эта заставила Митридата выйти на дворъ. Разлука съ Гепепирою казалась ему не по силамъ. Въ мрачномъ размышленіи онъ проглотилъ весь оставшійся у него ядъ, но не почувствовалъ и на этотъ разъ никакой отравы.

Тѣмъ временемъ акрополь обложенъ былъ разными горючими матеріалами.

— Акафъ — сказалъ царь — мы должны погибнуть неминуемо. Подумай, какъ горько умирать отцу отъ руки сына. Но я не допущу этого позора и, если еще нѣсколько времени принятый мною ядъ не окажетъ дѣйствія, я умру отъ своей руки и прошу тебя въ послѣднюю услугу не допустить меня до излишнихъ страданій.

Часъ спустя Митридатъ хладнокровно исполнилъ свое заявленіе, а Акафъ прекратилъ его страданіе вторымъ ударомъ кинжала въ сердце.

Акрополь сдался.

Тѣло великаго духомъ царя на другой же день отправлено было въ Синопъ къ римскому полководцу Помпею, который предалъ его торжественному погребенію на счетъ республики; останки же Гепепиры взялъ эпимелитъ Харитъ, считая ихъ законною собственностію своею. Пантикапея превращена была въ Римскую провинцію съ Фарнакомъ во главѣ.

Примечания

1. По Страбону у этихъ скифовъ было три укрѣпленія подъ названіемъ: Плакіа, Неаполисъ и Хавонъ.

2. Т. е. ходящій, бродящій. Не слѣдуетъ смѣшивать этого слова съ перипатетиками, державшимися отдѣльнаго философскаго толка.

3. Чинъ или титулъ этотъ, найденный на древнихъ памятникахъ Керчи, безъ сомнѣнія, имѣлъ значеніе Оберъ-камергера или чего-либо подобнаго этому званію.

4. Радость желалась даже усопшимъ. На всѣхъ почти памятникахъ, открытыхъ въ Керчи, слово — радуйся! служило началомъ эпитафіи.

5. Слово это и нынѣ употребляется между греками въ качествѣ нашего: господинъ, старшій или главный распорядитель.

6. Отъ словъ метопонъ лобъ и скопія размышленіе.

7. Вѣрованіе древнихъ грековъ.

8. Нынѣ Таманскій полуостровъ.

9. Человѣкописцевъ и скотописцевъ.

10. Древніе греки седьмой и десятый годъ считали несчастными. Слово климаксъ означаетъ въ переводѣ лѣстница, ступень въ смыслѣ періодъ.

11. Съ греческаго: человѣкъ съ двойными глазами.

12. Въ древности лоттерея дѣлалась слѣдующимъ образомъ: брались по числу номеровъ дощечки или палочки и на одной изъ нихъ показывался предметъ.

13. Этимъ приглашали древніе греки на свадебные пиры. Обычай этотъ практикуется ими и въ наше время.

14. Въ 1881 году при раскопахъ въ Херсонесѣ найденъ пьедесталъ отъ мѣдной статуи, подтверждавшій сказанія исторіографа Страбона объ этомъ событіи. На надписи этой значится имя полководца Діофана.

15. Мы сказали, что присутствующіе замахали платками. Есть люди, которые отвергаютъ, что древніе употребляли носовые платки. Дѣйствительно, у евреевъ, халдеевъ и ассиріянъ ихъ не было въ употребленіи, но у грековъ и римлянъ они назывались sudarium и служили не для того, чтобы сморкаться, но чтобы вытирать потъ съ носа и лида. Въ Аѳинахъ и въ Римѣ франты обыкновенно носили по два платка — одинъ въ рукахъ, другой за поясомъ; но сморкаться въ платокъ считалось крайнею неприличностію и неопрятностію. Что это справедливо, мы заключаемъ изъ словъ Ксенофонта, повѣствующаго, что Киръ запретилъ персамъ чихать, сморкаться и плевать, а Платонъ увѣряетъ, что римляне прежде женитьбы старались узнавать, одарена ли невѣста счастливымъ носомъ, не нуждающимся ни въ какомъ способѣ очищенія а Ювеналъ передалъ намъ, что одинъ мужъ требовалъ развода на томъ основаніи, что жена его сдѣлалась ему ненавистною по привычкѣ безпрестанно сморкаться.

16. Извѣстнаго своею картиною Ялисъ, изображавшею курапатку, и другою, изображавшею Сатира. Картины такъ были хороши, что Деметрій не хотѣлъ ради ихъ брать приступомъ той части города, гдѣ онѣ находились.

17. Церера Законодательница.

18. Дощечки эти назывались у древнихъ грековъ Πτυχίον.

19. У Евсевія въ его Praeparatio Evangelica приведены мнѣнія Эномая Гадарскаго изъ сочиненія послѣдняго ῳοραγουων т. е. уловки шарлатановъ древности въ религіозномъ отношеніи.

20. См. de def. oracul. с. 22.

21. Красавица; но слово это не всегда присвоивалось красавицамъ, а всѣмъ вообще молодымъ дѣвушкамъ изъ хорошаго общества.

22. Въ баснѣ этой говорится, какъ однажды Меркурій, желавшій узнать, насколько его уважаютъ и цѣнятъ, зашелъ въ мастерскую къ одному ваятелю и, подошедъ въ статуѣ Юпитера, спросилъ: во сколько ты цѣнишь этого бога? — Въ одну драхму — отвѣчалъ художникъ. — А Юнону? — Также въ одну драхму. — Ну, а этого бога, отъ котораго исходитъ весь барышъ? — Если ты купишь первыхъ двухъ — отвѣчалъ ваятель — то этотъ пойдетъ въ придачу.

23. Алтеѣ, женѣ Энея, царя Калидонскаго, при рожденіи Мелеагра одна изъ паркъ предсказала, что новорожденный умретъ, какъ только истлѣетъ горящая на очагѣ головня. Мать въ испугѣ потушила головню и спрятала ее. Много лѣтъ спустя Мелеагръ поубивалъ въ ссорѣ дядей своихъ, тогда возмущенная мать, чтобы наказать сына, бросила головню въ огонь и онъ погибъ въ ужасныхъ мученіяхъ.

24. Въ Александріи жрецъ Сатурна часто прибѣгалъ къ такимъ требованіямъ и ни одна изъ обманутыхъ женщинъ не догадывалась, что изъ статуи, открывавшейся особеннымъ механизмомъ, выступалъ обыкновенный человѣкъ.

25. Таманскій полуостровъ.

26. Афродита считалась покровительницею проститутокъ, а Гермесъ услуживалъ ворамъ и обманщикамъ.

27. Напитокъ этотъ древніе приготовляли изъ опія, испанскихъ мухъ, дурмана, нѣкоторыхъ травъ и сока ядовитыхъ грибовъ.