1. Генуэзцы въ Крыму (Историческая картина)

I

Въ то время, съ котораго мы начинаемъ рисовать историческую судьбу Крыма, для Россіи насталъ день освобожденія изъ подъ тягостнаго и унизительнаго ига дикихъ и безчеловѣчныхъ монголовъ. Великая драма разыгралась на полѣ Куликовомъ 8 сентября 1380 г.

Повелители разбѣжались и грозный Мамай долженъ былъ сознать, что звѣзда его могущества затмилась и погасла навсегда. Пока на мѣсто его подготовлялся болѣе жестокій и отважный властитель Задонской Орды, онъ началъ мечтать о переселеніи столицы въ знаменитый въ то время Эски-Крымъ, обогащавшій не только его, но и уполномоченныхъ имъ баскаковъ или градоправителей¹. Страна эта отчасти была уже занята монголами съ 1224 года, послѣ битвы на р. Калкѣ, и служила резиденціею не только отдѣльныхъ начальниковъ племенъ, но и нѣкоторыхъ буйныхъ принцевъ Чингизъ-ханской крови, вынужденныхъ удалиться отъ ступеней трона съ надеждами воспользоваться имъ при благопріятныхъ обстоятельствахъ. Въ числѣ послѣднихъ мы встрѣчаемъ на Чуфутъ-кальской недоступной крѣпости того ужаснаго Тохтамыша, который нѣсколько лѣтъ спустя, добившись трона, съ многочисленными таборами монголовъ, истребилъ сотни городовъ и селъ великой славянской земли, три дня отчаянно бился подъ стѣнами несчастной Москвы и коварно, достигнувъ перемирія, предалъ смерти и огню славный градъ съ его достойными гражданами и защитниками².

Въ то время, когда подготовлялись эти событія, Константинополь, властитель воротъ соединенія западной части Европы съ восточною половиною ея, былъ представителемъ всемірной торговли и могъ бы господствовать на водахъ Средиземнаго и Чернаго морей, если бы счастливому развитію ея не противопоставлены были чудовищныя мѣры византійскаго правительства въ видѣ монополіи, сокрушившей мало по малу благосостояніе купеческаго сословія.

Вотъ какъ отзываются объ этомъ исторіографы: Еще въ царствованіе Юстиніана правительство лишило народъ права заниматься выдѣлкою шелковыхъ матерій и вслѣдъ затѣмъ овладѣло торговлею шелкомъ, не подозрѣвая того, что этимъ остановитъ развитіе одной изъ важнѣйшихъ отраслей государственной промышленности и заставитъ массу работниковъ или оставаться безъ пропитанія, или искать убѣжища въ странахъ, гдѣ свободно занимались этимъ промысломъ. Не ограничиваясь и этимъ, правительство, въ видѣ обогащенія государственной казны, постановило, чтобы хлѣбъ, вино и масло — эти важнѣйшіе продукты народа, исключительно пріобрѣтались изъ первыхъ рукъ и продавались императорскими чиновниками, которые, безъ сомнѣнія, въ видахъ личнаго интереса, страшно эксплоатировали потребителями, обязанными покупать только у нихъ. Кромѣ этого, по словамъ бывшаго въ то время префекта Прокопія, у всѣхъ воротъ Константинополя и въ гавани постоянно находились чиновники, взимающіе тягостныя пошлины съ кораблей и вообще со всѣхъ привозимыхъ товаровъ, къ которымъ присоединяли плату въ пользу своего усердія и нерѣдко доводили купцовъ до того, что они предпочитали сжигать суда свои со всѣмъ грузомъ.

При такихъ тягостныхъ условіяхъ гражданамъ ничего болѣе не оставалось, какъ прекращать торговую дѣятельность славныхъ предковъ и предаваться интригамъ, схоластическимъ преніямъ и другаго рода развлеченіямъ, ведущимъ въ растлѣнію нравовъ.

За печальными явленіями этими въ Византіи зорко слѣдили предпріимчивые итальянцы Амальфійской республики, успѣвшіе уже придать громкую извѣстность городу Амальфи, ведущему обширную торговлю съ приморскими странами. Имъ первымъ удалось завести торговыя связи съ Константинополемъ. За ними прибыли въ Византію венеціане, къ которымъ императоръ Алексѣй Комненъ настолько былъ снисходителенъ, что въ 1084 г. предоставилъ право не только торговать по всей имперіи, но устраивать въ столицѣ торговые дома и имѣть своихъ судей.

Громадныя выгоды этихъ послѣднихъ заставили и пизанцевъ искать у того же императора подобныхъ благъ, а вслѣдъ за ними и генуэзцевъ. Правительство Византійской имперіи настолько являлось снисходительнымъ аферистамъ, что изъявило даже согласіе на формальный договоръ съ Генуею, по которому граждане ея пріобрѣли право повсемѣстной торговли въ имперіи и отдѣльную площадь въ столицѣ для постройки храма, домовъ, магазиновъ и т. п.

Послѣдствіемъ этихъ уступокъ было то, что, завладѣвъ богатствами Греческой имперіи, латиняне въ XIII вѣкѣ уже успѣли завоевать и завладѣть многими частями этого государства.

Вотъ какъ пишутъ объ этомъ люди, спеціально изслѣдовавшіе этотъ горестный періодъ времени для Византійской имперіи: «Венеціане овладѣли всѣми островами и берегами, имѣвшими коммерческое значеніе, и кромѣ этого присвоили себѣ въ Константинополѣ три лучшіе квартала, гдѣ основана была колонія, по образцу метрополіи, съ сенатомъ изъ 6 членовъ, совѣтомъ и верховнымъ судьею или консуломъ, который титуловался деспотомъ и господиномъ четвертой съ половиною части римской имперіи, т. е. Dominus quartae et dimidiae imperii romani. Этотъ вельможа, подобно венеціанскому дожу, имѣлъ дворъ, составленный изъ судей, совѣтниковъ, камерлинговъ, констабля и множества другихъ второстепенныхъ офицеровъ. При церемоніяхъ онъ носилъ пурпуровую одежду, знакъ императорскаго достоинства, водружалъ на дворцѣ своемъ хоругвь св. Марка и вообще держался самодержавнымъ государемъ».

Понятно, что при такомъ могуществѣ венеціане считали себя полнѣйшими хозяевами на Черномъ морѣ, которое они посѣщали раньше, и понимали громадное значеніе его для торговыхъ сношеній. Для большаго удобства они основали на сѣверномъ берегу Азовскаго моря Тану, какъ складочный пунктъ азіатскихъ произведеній и какъ рынокъ монголо-татарскихъ племенъ; вторую колонію завели въ Солдаіѣ (нынѣшнемъ Судакѣ), куда стекались въ то время съ своими товарами русскіе, турецкіе и армянскіе купцы. Не ограничиваясь этимъ, они перешли къ устью рѣки Фазиса, въ Трапезондъ и Синопъ, гдѣ овладѣли всѣми видами торговли, такъ какъ конкурировавшіе съ ними пизанцы въ это время вели отчаянную войну съ генуэзцами.

По окончаніи борьбы, пизанцы не замедлили вновь явиться въ Константинополь и, по примѣру венеціанъ, основать близь теперешняго Таганрога свое складочное мѣсто подъ названіемъ Portas pisanus. Генуэзцы, которые враждовали противъ первыхъ и послѣднихъ, также пожелали возстановить свои утраченныя права въ Константинополѣ, но всѣ усилія ихъ оказались напрасными, такъ какъ, вытѣсненные изъ Византіи, императоры вынуждены были перенести свою столицу въ Никею и здѣсь только, опомнившись отъ цѣлаго ряда пагубныхъ ошибокъ, они серіозно взялись за дѣло. Генуэзцы въ свою очередь предложили имъ услуги, не смотря на то, что императоръ Михаилъ Палеологъ былъ въ числѣ осужденныхъ западною церковью и имъ предстояло подвергнуться тому же. Но такъ какъ грекамъ не стоило особенныхъ усилій изгнать венеціанъ изъ Византіи, то отважные республиканцы избѣгнули кары намѣстника апостольскаго и достигли права повсемѣстной безпошлинной торговли въ Восточной имперіи, пріобрѣли въ собственность предмѣстье Галату, но всего важнѣе для нихъ было лишеніе венеціанъ свободы плавать на Черномъ морѣ. Впослѣдствіи императоръ на многое измѣнилъ свою ненависть къ послѣднимъ, а въ заключеніе вновь дозволилъ имъ право торговли въ имперіи и проѣзды въ Черное море.

Обстоятельство это не могло понравиться генуэзцамъ, искавшимъ полновластія, и они нашли болѣе надежнымъ основать самостоятельную колонію въ Крыму и лично позаботиться о господствѣ на этомъ морѣ.

Къ сожалѣнію, исторія не сохранила намъ, когда именно эти люди приступили къ выполненію задуманнаго проэкта. Извѣстно только то, что когда въ Старомъ Крыму распоряжались именемъ монгольскихъ хановъ баскаки, къ нимъ явились два генуэзскихъ купца Бальдо Доріа и Антоніо дель Орто съ цѣнными подарками и, безъ сомнѣнія, назвавъ себя друзьями ихъ народа, начали просить продать имъ въ собственность ничтожный клочекъ земли (мѣстность теперешней Ѳеодосіи), гдѣ никто не обиталъ и которая для монголовъ, не имѣвшихъ понятія о мореплаваніи, не представляла ни малѣйшаго интереса.

Баскаки, обрадованные выгодами торговли и надеждами господствовать надъ предпріимчивыми купцами, охотно изъявили согласіе испросить соизволеніе хана и съумѣли достигнуть того, чего желали отважные иностранцы.

Такимъ образомъ пріобрѣтено было ничтожное пространство земли съ развалинами древней греческой крѣпости Кафумъ, между послѣднею отраслью Крымскихъ горъ и славною Ѳеодосійскою бухтою, могущею вмѣстить всѣ почти мореходныя суда тогдашняго міра.

При этомъ генуэзцы, обѣщая платить пошлины въ ханскую казну, заручились трактатомъ, воспрещавшимъ всѣмъ другимъ народамъ торговать въ Крыму.

На сколько могли эти кроткіе съ вида купцы понравиться крымскимъ татарамъ, мы можемъ судить только потому, что они и не имѣя сообщенія съ Константинополемъ, а между тѣмъ высоко цѣня итальянскія и германскія сукна и полотна, за которыя приходилось чрезвычайно дорого платить, — должны были, изъ простыхъ разсчетовъ, оказывать всевозможныя одолженія. При этомъ если мы скажемъ, что монголы всегда были благосклонны къ людямъ, ведущимъ торговыя дѣла, и что всѣ существующія до настоящаго времени преданія о Френкахъ или дженевезахъ въ Крыму переполнены удивленіемъ и симпатіею, — то намъ не покажется даже сомнительной дружба этихъ людей.

Вскорѣ послѣ первыхъ воздвигнутыхъ домовъ на развалинахъ древней Ѳеодосіи, галатскіе генуэзцы не замедлили послѣдовать примѣру предпріимчивыхъ Бальдо Доріа и Антоніо дель Орто, такъ что въ непродолжительномъ времени на пустынномъ берегу прекрасной бухты явилась довольно обширная колонія, обнесенная широкимъ рвомъ и землянымъ валомъ.

Затѣмъ купленный участокъ земли обнесенъ былъ стѣною съ сторожевыми башнями изъ камня, доставленнаго изъ отдаленныхъ мѣстностей на судахъ, число которыхъ до того возросло, что въ 1289 году эта ничтожная колонія была въ состояніи выслать цѣлую эскадру въ Сирію, на помощь Триполи.

Оградивъ себя такимъ образомъ отъ своеволія татаръ, кафскіе колонисты прежде всего принудили византійскаго императора Андроника не посылать болѣе кораблей въ Херсонесъ, мѣшавшій ихъ торговымъ видамъ. Сокрушивъ этого конкурента, они обратили вниманіе на важные успѣхи венеціанъ, пизанцевъ, флорентинцевъ, каталонцевъ и другихъ итальянскихъ выходцевъ, вкоренившихся на берегахъ Азовскаго моря, которые считались владѣніями кипчакскихъ хановъ. Приходилось поссорить ихъ съ властелиномъ, чтобы достигнуть затаенной цѣли; но пока обсуждались способы, кипчакскій ханъ Чанибекъ, озлобленный противъ нихъ³, — собралъ войско и раскинулъ шатры подъ стѣнами многолюдной и цвѣтущей Кафы, но не будучи въ состояніи нанести ей ни малѣйшаго вреда, бросился на только что захваченную генуэзцами Балаклаву, которую и предалъ грабежу и огню.

Поступокъ этотъ послужилъ къ важнымъ послѣдствіямъ: папа Климентъ VI, по настоянію генуэзцевъ, назначилъ противъ невѣрныхъ крестовый походъ съ полнымъ отпущеніемъ участникамъ грѣховъ, а изъ Италіи выслано было значительное вспомоществованіе, при помощи котораго кафскимъ купцамъ удалось разграбить и сжечь, какъ-бы въ возмездіе, Тану, а впослѣдствіи захватывать венеціанскіе корабли за торговлю ихъ съ татарами. Послѣднее возбудило войну между двумя республиками, длившуюся 5 лѣтъ.

Въ отчаянной битвѣ этой вновь пришлось пострадать византійскому императору Кантакузену, имѣвшему неосторожность присоединиться къ венеціанамъ: генуэзцы, разбивъ оба соединенные флота у Константинополя, заставили императора уступить имъ еще нѣсколько участковъ земли, смежныхъ съ Галатою, не посылать безъ ихъ дозволенія судовъ въ Азовское море и не имѣть никакихъ торговыхъ сношеній съ венеціанами.

Во все это время кипчакскіе татаре, не зная, гдѣ добывать итальянскія сукна и какимъ путемъ сбывать массы скопившихся у нихъ товаровъ, вынудили Чанибека послать въ Кафу нарочнаго съ предложеніемъ, чтобы итальянскіе купцы вновь поселились на берегахъ Танаиса, съ обѣщаніемъ вознаградить ихъ за всѣ понесенные убытки.

Предложеніе принято было съ радостію. Сотни семействъ начали переселяться, предоставляя жилища свои тысячамъ армянъ, изгнаннымъ землетрясеніемъ изъ города Ани. Такимъ образомъ отъ выхода этого Кафа удвоилась числомъ народонаселенія и вынуждена была оградиться новою стѣною съ болѣе солидными укрѣпленіями. Этого мало: она завоевала отъ грековъ Солдаю, что крайне не понравилось хану, рѣшившемуся было обуздать своеволіе дерзкихъ купцовъ; но такъ какъ битва съ ними совпала одновременно съ походомъ и пораженіемъ монголовъ на Куликовомъ полѣ, то хану пришлось даровать колонистамъ громадныя привилегіи.

Къ несчастію, на горизонтѣ ю.-в. части Европы появился страшный Тимуръ или Тамерланъ, сокрушившій единоплеменное кипчакское государство и направившій свои орды къ стѣнамъ, только что свободно взглянувшей на Божій міръ Москвы. Этотъ страшный опустошитель Азіи, не щадившій на пути своемъ никого и ничего, быть можетъ, мечтавшій избрать Москву своею резиденціею, внезапно отмѣнилъ дальнѣйшее слѣдованіе на Сѣверъ и поворотилъ къ берегамъ Азовскаго моря, гдѣ тѣмъ временемъ вновь занятая итальянскими купцами Тана достигла цвѣтущаго состоянія.

Слухъ объ этомъ городѣ и разсказы о несмѣтныхъ его сокровищахъ возбудили жадность безпощаднаго хана.

Тѣмъ временемъ обитатели Таны, объятые ужасомъ, судя по разсказу Серра, отправили къ завоевателю депутацію съ богатыми дарами и просьбою пощадить ихъ колонію. Смиренное посольство, чрезъ нѣсколько дней пути, встрѣтило монгольскую рать, безчисленную, какъ листья на деревьяхъ, въ обширномъ лѣсу. Сбросивъ съ себя капишоны и сандаліи, посланники обязаны были пасть ницъ лицомъ предъ повелителемъ и умолять его о пощадѣ.

Принявъ дорогіе подарки, Тимуръ увѣрилъ ихъ, что не воюетъ съ купцами, а между тѣмъ приказалъ одному изъ военоначальниковъ своихъ, подъ предлогомъ учтивости, проводить гостей до дома и подробно осмотрѣть ихъ городъ.

Но въ то время, когда всѣ были увѣрены въ своемъ спасеніи и считали монгольскія рати вдалекѣ, онѣ внезапно явились подъ стѣнами Таны и городъ вынужденъ былъ открыть имъ ворота по первому требованію. Осудивъ всѣхъ на смерть и рабство, Тамерланъ, ограбивъ дома и магазины, приказалъ сжечь городъ.

Восхищенный богатою добычею, онъ тогда же рѣшилъ перенести опустошеніе въ прославленную Кафу, куда, до приближенія его къ Танѣ, многіе изъ недовѣрчивыхъ купцовъ бѣжали съ богатствами своими.

Съ этого времени венеціанцы и другіе итальянскіе купцы вынуждены были навсегда отказаться отъ возобновленія складочныхъ конторъ на берегахъ Азовскаго моря, которое, замерзая въ зимнее время, лишало ихъ возможности въ крайности бѣгства на судахъ. Оставалось единственное средство: селиться въ Кафѣ и быть въ зависимости отъ постановленій генуэзской республики и ея учрежденій.

Это обстоятельство послужило дополнительнымъ поводомъ къ могуществу, красотѣ и баснословному богатству этой факторіи, развившей дѣятельность свою по всей почти Азіи и, безъ сомнѣнія, завладѣвшей бы рано или поздно Крымомъ, еслибъ 29 мая 1453 года, послѣ 50-ти дневной осады, Константинополь не былъ взятъ турками.

Съ занятіемъ Голлеспонта и Босфора Ѳракійскаго турки являлись властителями Чернаго моря.

«Надо было видѣть — говорили бѣжавшіе въ Кафу итальянцы — эти груды золота, серебра, мѣди, церковной утвари и прочихъ, захваченныхъ варварами, народныхъ богатствъ, скопленныхъ на городскихъ площадяхъ, чтобы составить себѣ понятіе объ ихъ алчности; но всего ужаснѣе было видѣть, какъ турки поступали съ плѣнными и церковнослужителями, которыхъ безпощадно предавали истязаніямъ и смерти. Не ограничиваясь этимъ, они облекались въ священническія ризы и съ дароносицами, налитыми спиртами, въ одной рукѣ и саблею въ другой, распѣвали и били встрѣчныхъ и поперечныхъ, тогда какъ сотоварищи ихъ готовили пищу на кострахъ, составленныхъ изъ священныхъ книгъ, рукописей и ликовъ угодниковъ Божьихъ или же влачили по улицамъ дохлыхъ собакъ на эпитрахиляхъ и другихъ церковныхъ принадлежностяхъ».

Пока турецкіе солдаты заняты были грабежомъ, генуэзцы, въ полномъ убѣжденіи, что и ихъ не минуетъ подобная участь, забравъ съ собою все, что было у нихъ лучшаго, переселились на корабли свои, съ намѣреніемъ направиться въ Кафу; но алчный султанъ, не желая выпустить изъ рукъ своихъ и этихъ людей, послалъ къ нимъ уполномоченнаго со всевозможными обѣщаніями и льготами, лишь бы они остались на своихъ мѣстахъ. Большинство изъ нихъ поддались обману и возвратились въ дома свои. Султанъ, принимая отъ нихъ ключи, вмѣсто того, чтобы подтвердить обѣщанія свои, выразилъ гнѣвъ за то будто, что они содѣйствовали грекамъ въ оборонѣ города, и въ заключеніе погрозилъ, что ихъ слѣдуетъ всѣхъ повѣсить.

Испуганные этимъ, они сочли уже за величайшія милости, что имъ дозволено было владѣть своими домами, вести торговлю въ имперіи и спасти сыновей отъ янычарства и обращенія въ мусульманскую вѣру.

Пять дней спустя, «Магометъ II, вмѣсто того, чтобы это личное обѣщаніе исполнить, самъ пріѣхалъ въ Галату и приказалъ: во первыхъ, срыть всѣ стѣны, прикрывавшіе ее отъ города, во вторыхъ, конфисковать движимое и недвижимое имущество всѣхъ отсутствующихъ генуэзцевъ, въ третьихъ, потребовалъ военную контрибуцію съ добавленіемъ постыдной дани за дѣтей, предназначенныхъ было въ гаремъ, и въ заключеніе предалъ все предмѣстье на разграбленіе солдатъ своихъ.

Съ венеціанами и каталонцами султанъ поступилъ гораздо хуже: всѣ они были ввергнуты въ темницы и на другой день консула ихъ съ семействами и знатнѣйшими гражданами преданы были позорной казни.

Вскорѣ послѣ этого турки проникли въ Амассеру, Синопъ, Самсунъ и Трапезондъ и здѣсь нанесли страшный ударъ генуэзской торговлѣ. Осталась не тронутою пока славная и многолюдная Кафа, но сообщеніе съ нею метрополіи, съ того времени какъ Дарданельскій и Константинопольскій проливы были укрѣплены, сдѣлалось почти невозможнымъ.

Вотъ въ какомъ положеніи находились дѣла въ то время, съ котораго мы думаемъ начать наше повѣствованіе о славной Кафѣ на Крымскомъ полуостровѣ.

II

На кафскомъ рейдѣ стояло около 50 кораблей, наканунѣ пришедшихъ изъ Азовскаго моря и отъ кавказскихъ береговъ. Съ однихъ выгружали строевой лѣсъ, пеньку, ленъ и смолу; съ другихъ мѣдь, желѣзо, варъ и сало; съ третьихъ дорогіе мѣха соболевые, горностаевые и чернобурыхъ лисицъ, которые въ то время чрезвычайно дорого цѣнились въ Китаѣ⁴; съ четвертыхъ прекрасныхъ, стройныхъ невольницъ изъ Дербента въ Дагестанѣ и другихъ мѣстностей Кавказа. Этотъ послѣдній товаръ принадлежалъ фирмѣ извѣстнаго генуэзскаго дворянина Имперіале, бывшаго поставщикомъ невольниковъ для Судана.

— Любуйтесь, любуйтесь, синьоры, раздавались вокругъ пристани голоса молодыхъ людей, — да такихъ обворожительныхъ дѣвушекъ еще не видѣли въ Кафѣ со дня основанія ея!

— Я полагаю, что ихъ раскупятъ на мѣстѣ, отвѣчалъ одинъ изъ купцовъ, если синьоръ Имперіале не станетъ просить большихъ денегъ.

— Синьоръ Имперіале занимается этимъ дѣломъ, вмѣшался третій, изъ любви и нѣтъ сомнѣнія, что если ему дадутъ 25% чистой пользы, онъ сейчасъ же распродастъ свой товаръ.

Слова эти сказаны были самимъ хозяиномъ товара, который держалъ въ рукахъ фактуру и изъ подлобія разсматривалъ прелестныхъ женщинъ, обреченныхъ Богъ вѣсть на какую будущность.

Надо знать, что въ описываемое нами время Дербентъ былъ сборнымъ мѣстомъ купцовъ гиланскихъ, ширванскихъ, хазарскихъ и многихъ другихъ странъ и считался самымъ лучшимъ рынкомъ невольниковъ и невольницъ, привозимыхъ со всѣхъ мѣстностей Азіи и Россіи.

Есть свѣдѣніе, что, при заключеніи договоровъ съ армянскими царями, итальянскіе купцы давали клятву, что, покупая этихъ несчастныхъ, они не будутъ продавать ихъ мусульманамъ, но эта клятва никѣмъ не соблюдалась.

Кромѣ этого намъ извѣстно, что даже каирскіе владѣтели ежегодно присылали въ Кафу два судна, чтобы закупать черкескихъ и грузинскихъ мальчиковъ для подготовленія въ мамелюки.

Вотъ что говоритъ по этому поводу одинъ изъ древнихъ арабскихъ писателей: «народы Кипчака и Кавказа всегда были склонны къ продажѣ своихъ дочерей, но сыновей продавали только въ такомъ случаѣ, когда голодъ или война отнимали у нихъ всѣ другія средства къ пропитанію».

Цѣны на невольниковъ обоего пола устанавливались по красотѣ, силѣ, возрасту, здоровью и способностямъ. Въ продажу же шли обыкновенно жена, нарушившая брачный союзъ, сестры, оставшіяся на попеченіи брата, и плѣнники, добытые на войнѣ. Послѣднихъ черкесы всегда старались женить, чтобы торговать ихъ дѣтьми; а такъ какъ эти племена постоянно вели между собою войны, то въ плѣнныхъ никогда не встрѣчалось недостатка.

Вторымъ, послѣ Дербента, рынкомъ невольниковъ былъ теперешній Сухумъ-кальскій портъ, откуда, по словамъ Шардена, изъ одной Мингреліи ежегодно выпускалось до 12 т. невольниковъ и невольницъ, и въ числа которыхъ послѣднія высоко цѣнились за свою красоту. Третьимъ пунктомъ сбыта невольниковъ, также дорого цѣнившихся, было устье Фазиса, куда свозили ихъ со всей Грузіи.

Пока синьоръ Имперіале пересматривалъ фактуру и живой товаръ, къ нему подошелъ Гомрюкъ-ага или взимающій пошлины, слѣдуемыя въ ханскую казну со всѣхъ привозимыхъ товаровъ въ Кафу.

— Да ты сегодня сдѣлаешь два славныхъ дѣла, сказалъ онъ, улыбаясь, — во первыхъ, значительно подсыпешь золота въ кладовыя нашего свѣтлѣйшаго хана и, наконецъ, надѣлишь Крымъ женщинами, отъ которыхъ будутъ прекрасныя дѣти.

— Если ты увѣренъ въ послѣднемъ, отвѣчалъ Имперіале, то тебѣ первому подобаетъ честь начать переобразованія наружности монгольскаго типа.

— Я не прочь имѣть красивыхъ дѣтей.

— Въ такомъ случаѣ выбирай любую изъ моихъ невольницъ, пока товаръ не тронутъ. Ты всегда былъ благосклоненъ ко мнѣ, и я очень радъ доставить тебѣ удовольствіе.

Гомрюкъ-ага нѣсколько разъ обошелъ несчастныхъ плѣнницъ, трогалъ нѣкоторыхъ за щеки, другихъ за груди и животъ, третьихъ заставлялъ подыматься и выставлять на показъ ногу и кончилъ тѣмъ, что выбралъ тучную, некрасивую дѣвушку лѣтъ 15-ти калмыцкаго происхожденія.

Имперіале взглянулъ съ улыбкою на такой неудачный выборъ; но такъ какъ спорить о вкусахъ не считалось приличнымъ, пожелалъ ему счастливаго пользованія и сдѣлалъ на память краткую замѣтку, какія дѣвушки преимущественно нравятся крымскимъ татарамъ.

Послѣ этого онъ сѣлъ на коня и подъ личнымъ наблюденіемъ приказалъ служителямъ своимъ вести невольницъ въ обширные магазины, нарочно выстроенные имъ у послѣднихъ городскихъ воротъ на берегу моря. Здѣсь всѣмъ имъ приказано было хорошо выкупаться въ морской водѣ и розданъ былъ обѣдъ, состоящій изъ пшеннаго супа, сильно подбѣленнаго кисло-соленымъ молокомъ, извѣстнымъ подъ именемъ катыка, съ кускомъ просянаго и ячменнаго хлѣба.

— Пусть сегодня онѣ отдохнутъ, приказалъ Имперіале, а завтра мы ихъ пересортируемъ и тѣхъ, которыя окажутся не нужными для Крыма, отправимъ куда будетъ выгоднѣе.

Вечеромъ за ужиномъ синьоръ Имперіале объявилъ супругѣ своей, что онъ очень доволенъ вновь привезенными невольницами и надѣется на большія выгоды, такъ какъ большинство изъ нихъ достались ему за нѣсколько пудовъ соли.

— Эхъ, mio caro, отвѣчала она со вздохомъ, съ того времени, какъ намъ закрыты ворота домой, меня ничто не радуетъ. Продай во что бы ни стало твоихъ дикихъ красавицъ и попробуемъ проложить себѣ дорогу въ метрополію, О Генуа, Генуа, скоро ли я преклоню колѣна предъ твоими святыми алтарями!

Имперіале не отвѣтилъ ни слова. Торговля его представляла такія блистательныя выгоды, отъ которыхъ не легко было отказаться человѣку молодому, еще и жадному къ золоту. Вставъ изъ за стола, онъ вышелъ на наружную террасу и, сѣвъ на одну изъ ступеней, направилъ взоры свои на тысячи огоньковъ, блиставшихъ въ окнахъ смолкнувшаго города. Вся Кафа съ недосягаемыми стѣнами и грозными крѣпостями, застроенная великолѣпными зданіями и церквами, рисовалась передъ нимъ въ какомъ то волшебномъ полукружіи! На базарной площади, тянувшейся вдоль бухты отъ первой до послѣдней прибрежной крѣпости, на этомъ разноязычномъ гиподромѣ всемирныхъ вожаковъ торговли, царствовала могильная тишина. Башня папы Климента⁵, точно гигантъ съ огненными глазами, горделиво осматривала городъ и бухту и каждый часъ извѣщала народонаселеніе звуками рожковъ и тамбуринами, что ни на минуту не отвлекается отъ исполненія своихъ обязанностей.

Имперіале взглянулъ на безоблачное небо, усѣянное такими же яркими звѣздами, какъ на небѣ родной Италіи, и затѣмъ вперилъ взоры въ отдаленную синеву моря, откуда давно уже поджидалъ три судна свои, ушедшія съ дешевыми товарами и обѣщавшими привести ему взамѣнъ юношей и мальчиковъ для перепродажи въ Египетъ. Поразсчитавъ въ умѣ своемъ приблизительные барыши, этотъ надменный и богатый купецъ поднялся съ мѣста и началъ ходить тихими шагами по террасѣ. Въ воображеніи его начала рисоваться картина Генуи со всѣми удовольствіями первостепенныхъ богачей и затѣмъ неминуемая старость и смерть. Какая-то грусть и тоска смѣнила его радужныя мечты. Имперіале не имѣлъ наслѣдниковъ. Женившись на богатой вдовѣ, по желанію престарѣлыхъ родителей, онъ, хотя и не чувствовалъ антипатіи къ подругѣ своей, но всегда утѣшался надеждою овдовѣть и жениться на молодой дѣвушкѣ изъ аристократической фамиліи, чтобы достигнуть почестей. Томимый этимъ желаніемъ, онъ нарочно бросилъ родину и предался на чужбинѣ болѣе выгоднымъ отраслямъ торговли и уже успѣлъ скопить массы золота, но увы! — супруга его, какъ на зло, не только не заболѣвала, а напротивъ въ здѣшнемъ климатѣ значительно пополнѣла и съ виду казалась несокрушимою.

Пройдя нѣсколько разъ вдоль дома, синьоръ Имперіале началъ обдумывать планъ отправки жены на родину. Планъ оказался вѣрнымъ, но мысль отправить съ нею хоть половину нажитаго золота ужасно пугала его. Эти проклятые турки, засѣвшіе въ дверяхъ Константинопольскаго и Дарданельскаго проливовъ, высматривали добычу, какъ тигры, и могли въ одну минуту лишить его суммы, составленной многолѣтними трудами и разсчетами.

— А что, если я пошлю ее съ десятою долею моего состоянія? мелькнуло у него въ головѣ. Конечно, варвары и этимъ не побрезгаютъ, но за то я буду свободенъ, потому что ограбленныхъ они предаютъ смерти. При этомъ я ничего не потеряю изъ собственныхъ денегъ, такъ какъ посылаемые будутъ равняться принесеннной ею суммѣ въ приданое.

На террасу вышла синьора Имперіале, чтобы подышать свѣжимъ дыханіемъ тихой и прелестной ночи.

— И сегодня такая же очаровательная ночь, какъ и вчера, сказала она; но странно, чѣмъ болѣе я встрѣчаю здѣсь подобія съ родною землею, тѣмъ сильнѣе душа моя рвется къ ней. Ахъ, Джовани, еслибъ мы могли возвратиться въ отечество!

— Дорогая моя, при всемъ желаніи моемъ оставить Кафу, я въ настоящее время не могу; тебѣ извѣстны мои обширныя всесвѣтныя дѣла. Я послалъ массы золота въ различныя страны и долженъ выждать времени, когда возвратятся мои люди; за тѣмъ мнѣ необходимо все сбыть. Для окончанія всего этого потребуется мало-мальски два года. Но если ты, моя бѣдная, настолько тоскуешь по отечественной землѣ и родныхъ и требуешь, чтобы я отпустилъ тебя въ Геную, я не захочу болѣе подвергать тебя тоскѣ и страданіямъ, вліяніе которыхъ не безъизвѣстны и мнѣ, занятому тысячами дѣлъ.

— Джовани, Джовани, неужели бы ты рѣшился на такую жертву? вскрикнула она, бросаясь къ нему. Да какъ ты останешься одинъ на чужбинѣ? Кто станетъ заботиться о твоемъ покоѣ, пищѣ и бѣльѣ?.. Нѣтъ, это будетъ неблагородно со стороны той, которая предъ алтаремъ клялась не разлучаться съ тобою! Меня осудятъ твои родные и вся Генуя станетъ преслѣдовать насмѣшками.

— Все это могло бы случиться нѣсколько лѣтъ тому назадъ; но теперь, когда наши суда не могутъ господствовать на Понтѣ Эвксинскомъ, каждому разумному купцу слѣдуетъ отправлять семью и золото свое въ метрополію.

— О, какъ бы я рада была, еслибъ и ты возвратился со мною!

— Я тебѣ уже сказалъ, что это невозможно; но то, что я могу сдѣлать для тебя, то готовъ сдѣлать хоть завтра. Въ бухтѣ нашей стоитъ большой венеціанскій корабль, который по просьбѣ моей, доставитъ тебя въ родной городъ, а капитанъ позаботится о сбереженіи той суммы денегъ, которую я нахожу нужнымъ перевезти въ отечество.

— Боже, уѣзжать отъ тебя, да еще и съ золотомъ! — вскрикнула Анжелика, хватаясь за голову.

— На суднѣ съ тобою будутъ слѣдовать также на родину жена нашего нотаріуса съ двумя дочерьми и нѣсколько венеціанскихъ семействъ. Такого случая не скоро дождешься. Но самое утѣшительное для меня то, что капитанъ корабля, синьоръ Пекато, принадлежитъ къ разряду храбрѣйшихъ и опытнѣйшихъ моряковъ. Подумай же, жена, и не теряй дорогаго времени. Къ завтрешнему утру всѣ пассажиры должны быть готовы.

Анжелика начала плакать. Ей ужасно хотѣлось возвратиться въ Геную, чтобы быть въ семьѣ родныхъ и пріятельницъ, но въ тоже время не хотѣлось разлучаться съ молодымъ, сравнительно съ нею, мужемъ, котораго страстно любила. Изъясненія по этому поводу продолжались довольно долго и кончились тѣмъ, что Имперіале убѣдилъ жену рѣшиться ѣхать.

Въ ту же ночь поставлены были на ноги всѣ прислужницы, и къ разсвѣту десятки сундуковъ, набитыхъ цѣнными вещами, отправлены были на корабль синьора Пекато, не ожидавшаго такой достопочтенной пассажирки. Въ условленное время Анжелика, сопутствуемая невольницами, пожелавшими ѣхать съ нею въ метрополію, явилась на корабль съ заплаканными глазами и полная какого-то тайнаго предчувствія не увидѣть болѣе дорогаго мужа, не спускала глазъ своихъ съ пристани до тѣхъ поръ, пока корабль не вышелъ изъ бухты и повернулъ на высокую возвышенность, прикрывавшую съ моря видъ на Кафу.

Синьоръ Имперіале возвратился домой не безъ грусти на сердцѣ. Была ли то грусть отъ привычки видѣть предъ собою вѣрную подругу молодыхъ лѣтъ, или пробудившаяся тоска по родинѣ — трудно было сказать, но только онъ казался сумрачнымъ и не расположенъ былъ заниматься обыкновенными даже дѣлами своими. Доставъ изъ стѣннаго шкафа небольшую амфору съ солдайскимъ виномъ, онъ разомъ выпилъ изъ нея половину, заѣлъ свѣжепросоленною осетровою икрою и вновь поднесь къ губамъ живительную влагу.

Въ эту минуту ему доложили, что консулъ со многими представителями колоніальной власти соблаговолили посѣтить его и ожидаютъ на дворѣ. Имперіале не замедлилъ открыть настежь двери предъ высокочтимыми гостями и привѣтствовать ихъ, какъ подобало республиканскому дворянину.

Надо знать, что въ описываемое нами время, вслѣдствіе перерыва правильнаго сообщенія Кафы съ метрополію, консула ея не присылались уже изъ Генуи ежегодно, какъ бывало прежде, до занятія турками Константинополя, а избирались чрезъ каждые три мѣсяца мѣстнымъ сенатомъ, состоящимъ изъ 24 лицъ, ежегодно избираемыхъ выбывшими членами, — вслѣдствіе чего не могли пользоваться прежнею властью и соблазнительнымъ почетомъ. Присылаемые же изъ Генуи не иначе могли удостоиться этой чести, какъ, во первыхъ, принадлежать къ лучшей дворянской фамиліи и, наконецъ, представлять въ обезпеченіе правильности дѣйствій тысячу ливровъ. Изъ этого выходило, что при настоящихъ смутныхъ обстоятельствахъ, каждый дворянинъ урожденецъ Генуи имѣлъ надежды господствовать три мѣсяца въ колоніяхъ Крыма. А такъ какъ синьоръ Джовани Имперіале пользовался извѣстностью богача и всѣми необходимыми условіями для занятія этого важнаго поста, то на приходъ къ нему неожиданныхъ представителей власти онъ смотрѣлъ какъ на предвѣстіе своего будущаго значенія.

— Какъ я радъ видѣть въ своемъ домѣ такихъ достойныхъ сеньоровъ республики, сказалъ онъ; но какъ жаль, что я не въ состояніи буду угостить ихъ такимъ образомъ, какъ умѣла это дѣлать моя достопочтенная супруга, соизволившая бросить меня и возвратиться въ Геную.

— Неужели синьора Имперіале уѣхала? вскрикнули гости въ одинъ голосъ.

— Сегодня утромъ, на кораблѣ капитана Пекато.

— Ну, теперь наши жены положительно заставятъ насъ послѣдовать вашему примѣру, сказалъ консулъ. Это будетъ крайне неутѣшительно для мужей.

— Въ этомъ слѣдуетъ винить метрополію нашу, замѣтилъ Имперіале. Она обязана была употребить всѣ зависящія отъ нея средства, чтобы не допустить турокъ до владычества въ Константинополѣ. Это сосѣдство всегда будетъ пугать насъ и я нахожу, что намъ отнынѣ гораздо разумнѣе будетъ жить въ Кафѣ въ одиночку, чтобы не подвергать семьи тревогамъ войны.

— Все это справедливо, синьоръ, отвѣчалъ одинъ изъ сенаторовъ, но каково переносить разлуку?

— Конечно, конечно, безъ жены домъ походитъ на монастырь. Сказавъ это, гостепріимный хозяинъ отдалъ приказаніе вошедшему слугѣ выставить на столъ отъ всѣхъ явствъ, ликеровъ, винъ и плодовъ.

Послѣ хорошаго завтрака консулъ поинтересовался взглянуть на партію вновь прибывшихъ невольницъ.

— Стоитъ посмотрѣть и вамъ, синьоры, обратился Имперіале къ остальнымъ гостямъ. Признаюсь чистосердечно, что такихъ красавицъ мнѣ еще не приходилось получать.

Гости изъявили согласіе и всѣ послѣдовали за хозяиномъ на сосѣдній обширный дворъ, обставленный кругомъ высокими магазинами и навѣсами.

Невольницы, раздѣлившись на группы по національностямъ, большою частью скромно сидѣли и, при видѣ вошедшихъ мущинъ, начали прижиматься другъ къ другу.

Любопытные гости также разошлись по различнымъ направленіямъ и вскорѣ каждый изъ нихъ объявилъ по секрету Имперіале, что поражены были красотою нѣкоторыхъ дѣвушекъ.

— Я уступлю ихъ вамъ дешевле, чѣмъ другимъ, отвѣчалъ дворянинъ-купецъ и противъ каждаго отмѣтилъ имена выбранныхъ красавицъ.

Нѣсколько минутъ спустя представили колоніальной власти снова возвратились въ комнаты и здѣсь каждый заплатилъ любезному хозяину сумму, опредѣленную имъ за невольницъ. Послѣ чего, конечно, потребовалось угощеніе болѣе пріятными иностранными винами, въ которыхъ не оказалось недостатка.

— Теперь, синьоръ Джовани Имперіале, когда мы исполнили всѣ требованія ваши, какъ подобаетъ благороднымъ гражданамъ великой республики, наговорилъ консулъ, я представляю себѣ право заявить вамъ, что чрезъ 10-ть дней оканчивается срокъ моей службы и что сенатъ и важнѣйшіе граждане города предлагаютъ вамъ принять въ свои руки бразды управленія генуэзскими факторіями въ Крыму. Отвѣчайте же мнѣ, въ присутствіи приглашенныхъ мною свидѣтелей, согласны ли вы подчиниться этому желанію народа?

— Требованіе народа для меня всегда было закономъ, синьоръ, отвѣчалъ Имперіале; а потому прошу передать уполномочившимъ васъ, что я безусловно подчинюсь тому, что потребовано будетъ отъ меня.

Когда высокопоставленные граждане удалились, синьоръ Джовани, выпилъ еще кружку вина, и погрузился въ размышленія.

— Быть великимъ консуломъ въ Хазаріи для такого человѣка, какъ я, это нешуточное дѣло, думалъ онъ. — Но быть только три мѣсяца, когда представляется возможность остаться несмѣннымъ — это смѣшно, Колоніи наши въ настоящее время находятся въ такомъ анархическомъ состояніи, что едвали кто другой пожелаетъ управлять ими на свой счетъ. Нѣтъ сомнѣнія, что сегодняшніе гости мои сознаютъ это, — иначе они не забыли бы одного изъ важнѣйшихъ правилъ устава нашего: не допускать людей торгующихъ на эту обязанность. Если мнѣ удастся все обдѣлать какъ я думаю и желаю, я изъявлю согласіе служить, но если встрѣчу противорѣчіе, то удалюсь изъ сената и останусь по прежнему простымъ купцомъ.

Покончивъ соображеніями своими, будущій великій консулъ потеръ руки и тихомолкомъ направился на дворъ, гдѣ находились невольницы. Осмотрѣвъ ихъ съ полнымъ вниманіемъ знатока женской красоты и достоинствъ, онъ выбралъ изъ нихъ четырехъ лучшихъ и пригласилъ слѣдовать за собою.

Генуэзскому дворянину не желательно было принимать этихъ прелестныхъ дикарокъ въ свои чертоги въ старыхъ изношенныхъ платьяхъ и грязными, вслѣдствіе чего онъ отдалъ приказаніе — свести ихъ въ баню и переодѣть въ приличные наряды.

Только послѣ этого преобразованія, смотря на этихъ дѣвушекъ, можно было удивляться совершенству вкуса избалованнаго негоціанта.

Синьоръ Имперіале и прежде былъ охотникъ до хорошенькихъ дѣвъ Кавказа, но ему никогда не удавалось держать ихъ вблизи себя и свободно любоваться ихъ естественными прелестями. Теперь же, послѣ выѣзда Анжелики, не перестававшей считать его юношей, онъ съ какимъ-то особеннымъ восторгомъ предался исполненію давно желаемыхъ потребностей страстнаго сердца.

Впрочемъ, въ Кафѣ въ описываемое время это составляло потребность каждаго даже мелкаго торгаша. Болѣе зажиточные люди чуть ли не еженедѣльно промѣнивали однѣхъ невольницъ на другихъ, входя въ сдѣлки съ прикащиками торговыхъ фирмъ и, разумѣется, съ приплатою за свѣжій товаръ. Для пріѣзжихъ купцовъ, чтобы не допускать ихъ до скуки и утомительнаго однообразія, республиканскій городъ предоставилъ проституціи самое широкое право. Изъ проститутокъ только однѣ итальянки и венеціанки оставались на постоянномъ жительствѣ, но всѣ остальныя, содержимыя мѣстными хозяйками, послѣ 3-хъ-мѣсячной службы, промѣнивались или передавались для слѣдованія въ другія страны: въ противномъ случаѣ онѣ считались устарѣвшими и негодными для развращенныхъ жителей Кафы. Такого рода условія нерѣдко доставляли поставщикамъ невольницъ громадныя выгоды отъ продажи на мѣстѣ молоденькихъ дѣвочекъ и пріобрѣтенія за ничтожную сумму немногимъ старшихъ по лѣтамъ, которыя въ другихъ странахъ не теряли своей стоимости. Вотъ почему синьоръ Имперіале не счелъ нужнымъ вступать сейчасъ же, послѣ прибытія послѣднихъ невольницъ своихъ, въ переговоры съ нѣкоторыми владѣтелями кораблей, охотно закупающими, въ числѣ прочаго, и этотъ выгодный товаръ. Проще, ему, какъ спеціалисту своего дѣла, извѣстно было, что во многихъ городскихъ заведеніяхъ предстоитъ необходимость видоизмѣненія живыхъ картинъ и что ни у кого, кромѣ его, не имѣется для этого удовлетворительныхъ способовъ.

Синьоръ Имперіале очень хорошо говорилъ на татарскомъ и армянскомъ языкахъ, которые были необходимы въ Кафѣ и во внутреннихъ поселеніяхъ Крыма, какъ извѣстно, переполнившихся въ этотъ періодъ времени монгольскими племенами. При знаніи этихъ языковъ, для него не представлялось особеннаго труда объясняться съ введенными въ комнаты свои невольницами. Угостивъ ихъ хорошимъ завтракомъ и сладкимъ виномъ для смѣлости, негоціантъ сѣлъ на коверъ, предъ горящимъ каминомъ, между дѣвушками, и, положивъ къ одной изъ нихъ голову на плечо, потребовалъ, чтобы каждая разсказала о происхожденіи своемъ.

Такая ласка изумила невольницъ, мечтавшихъ быть чернорабочими у какого-нибудь грознаго хозяина. Изъ разсказа первой изъ нихъ оказалось, что она захвачена была черкесами на третьемъ году отъ рожденія и находилась у нихъ въ качествѣ служанки до дня продажи. Исторія второй также не представляла ничего особеннаго. Третья заявила, что она дочь русскаго народа, и была захвачена въ степи, гдѣ работали ея родители, въ то самое время, когда они спали, а ей вздумалось поймать красиваго мотылька.

— Ну, а ты, моя красавица, къ какой націи принадлежишь? спросилъ Имперіале ту, на плечѣ которой держалъ свою голову.

— Мать моя всегда мнѣ говорила, что я дженевезка и говорила со мною на этомъ языкѣ до смерти своей.

— И ты помнишь этотъ языкъ? вскрикнулъ онъ, откидываясь въ сторону.

— Помню и буду помнить до тѣхъ поръ, пока не измѣнитъ мнѣ память.

Имперіале заговорилъ съ нею по итальянски и былъ пораженъ ея бойкими отвѣтами.

— А не говорила ли она тебѣ, откуда была похищена и какимъ образомъ попала на Кавказъ?

— Она постоянно твердила мнѣ это и, чтобы я не забыла ея отечественнаго города и фамиліи, своеручно нацарапала эти два священныя для нея имени на крестикѣ, съ которымъ я не разлучаюсь никогда. Первымъ стоитъ Генуя, а вторымъ Имперіале.

— Что!?... Имперіале!?

— Да, Имперіале — и дѣвушка, какъ-бы изъ боязни не ошибиться, вытянула изъ-за шеи шнурокъ съ золотымъ крестикомъ, на которомъ едва замѣтными буквами начерчено было: Лукреція Имперіале.

При взглядѣ на этотъ крестикъ и эту надпись негоціантъ вскочилъ на ноги и онѣмѣлъ изъ изумленія. Вещь эта была принадлежностію его семьи и имя Лукреціи было именемъ родной сестры, которая 18 лѣтъ тому назадъ выѣхала изъ Генуи, чтобы поселиться въ Кафѣ, около единственнаго брата, но куда дѣвалась, — осталось тайною, потому что никто съ того времени не встрѣчалъ ни судна, ни капитана, ни матросовъ съ этого корабля.

— Исторія нашей жизни не представляетъ ничего отраднаго и состоитъ изъ немногихъ фразъ, продолжала прелестная невольница, не замѣчая блѣдности и удивленія господина своего; мать моя, когда ей было 18 лѣтъ, сѣла на корабль въ Генуѣ и направилась къ брату своему въ Кафу, но бури и страшныя погоды занесли ихъ на кавказскіе берега и здѣсь корабль ихъ былъ выброшенъ и разбитъ. Всѣ пассажиры и матросы захвачены были въ плѣнъ окрестными обитателями и проданы; мать же моя, доставшись на долю одного молодаго человѣка, вынуждена была сдѣлаться его женою. Я была первымъ ея ребенкомъ, за вторымъ, послѣ 12 лѣтъ, она умерла. Отецъ мой сейчасъ же женился на другой, но вскорѣ послѣ свадьбы онъ началъ болѣть и дошелъ до такой крайности, что вынужденъ былъ продать меня. Дѣвушка взглянула на хозяина.

— Еще одно слово, произнесъ Имперіале, — какъ тебя назвала мать?

— Біанкою, въ память умершей матери своей.

— При этомъ отвѣтѣ гордый негоціантъ не могъ болѣе выдержать и бросился на невольницу, которую со слезами радости началъ называть племяницей своею и цѣловать.

Невольницы поражены были этою сценою и хранили глубокое молчаніе.

Послѣ первыхъ изліяній радости, Имперіале взялъ племяницу свою за руку и, пригласивъ къ себѣ экономку, въ краткихъ словахъ разсказалъ ей судьбу сестры своей Лукреціи, которую она хорошо знала съ дѣтства и не переставала надѣяться увидѣть, а въ заключеніе поручилъ ея попеченію Біанку, приказавъ не жалѣть ничего, чтобы сдѣлать племянницу достойною его положенія и званія.

III

Нѣсколько дней спустя, по ходатайству Біанки, Имперіале вынужденъ былъ принять подъ кровъ свой еще пятерыхъ дѣвушекъ, съ которыми успѣла сблизится его прелестная племянница во время слѣдованія въ Кафу. Эти скромныя дѣвушки, лишь только почувствовали покровительство и участіе господина, сдѣлались чрезвычайно веселыми, рѣзвыми и болтливыми. Все это чрезвычайно понравилось синьору Имперіале, вынужденному было при женѣ по цѣлымъ днямъ развлекаться прогулками по городу, а по вечерамъ пересматривать счетныя записи. Теперь же онъ вдругъ ожилъ и снова превратился въ юношу съ игривыми затѣями. Съ этого времени онъ не ложился спать безъ того, чтобы не являлась предъ нимъ одна изъ невольницъ, предназначеннымъ для продажи.

Однажды, проснувшись позже обыкновеннаго, къ Имперіале вошелъ посланный отъ консула съ приглашеніемъ явиться въ сенатъ.

— Передайте синьору и господамъ сенаторомъ, что я исполню ихъ требованіе сейчасъ же, какъ позавтракаю.

Посланный вышелъ.

— Наконецъ-то наступилъ желанный часъ, проговорилъ про себя Имперіале! Мнѣ прійдется сказать имъ длинную рѣчь и потребовать составить отдѣльное постановленіе, которымъ я уполномочивался бы управлять факторіями до того времени, пока Генуя вспомнитъ о насъ и вышлетъ своего уполномоченнаго; а такъ какъ этого нельзя ожидать при теперешнихъ обстоятельствахъ, то я навѣрно успѣю достигнуть своихъ желаній раньше, чѣмъ дѣла республики примутъ благопріятное направленіе.

Послѣ завтрака синьоръ Имперіале облекся въ парадный дворянскій костюмъ и, сопровождаемый двумя слугами, явился въ сонатъ, въ которомъ встрѣтилъ, кромѣ членовъ, множество почетнѣйшихъ гражданъ.

Всѣ привстали съ мѣстъ и предложили ему занять сѣдалище около консула.

Лишь только водворилась тишина, канцлеръ или главный нотаріусъ прочелъ громогласно опредѣленіе сената, которымъ, три мѣсяца тому назадъ, былъ избранъ великимъ консуломъ Хазаріи Джакомо Батисто и затѣмъ перешелъ къ тому параграфу устава, гдѣ ясно говорилось, что, на случай перерыва сообщеній съ метрополіею, кафскому сенату предоставлялось право избранія новаго консула чрезъ каждые три мѣсяца или до того только времени, пока не явится назначенный отъ метрополіи.

— Теперь, господа сенаторы, прибавилъ онъ, когда я исполнилъ пунктуально мою обязанность, прошу васъ приступить къ исполненію вашего долга.

Всѣ сенаторы поднялись и единогласно заявили, что они предлагаетъ великій постъ достопочтеннѣйшему согражданину своему, дворянину республики, синьору Джовани Имперіале, извѣстному имъ за человѣка честнѣйшихъ правилъ и добраго патріота.

— Противъ всего этого я не смѣю возражать, отвѣчалъ канцлеръ; но есть одно обстоятельство, которое предвидѣно законами: синьоръ Имперіале занимается торговлею, которая не согласуется съ саномъ консула. Впрочемъ, прошлое не можетъ быть поставлено ему въ укоръ, если онъ не будетъ продолжать этого занятія.

— Заявленіе ваше, синьоръ канцлеръ можетъ относиться къ тѣмъ консуламъ, которые присылаются изъ Генуи — отвѣчали сенаторы. Мы до настоящаго времени дѣйствительно избирали изъ среды своей людей, отказавшихся отъ коммерческихъ дѣлъ; но такихъ болѣе не имѣется въ нашемъ городѣ и поэтому, въ виду безвыходнаго положенія, постановили избрать синьора Имперіале, въ полной увѣренности, что и всѣ граждане факторіи присоединятся къ нашему единогласному желанію.

— Да, да! произнесло множество голосовъ.

— Въ такомъ случаѣ я составлю запись, которую, надѣюсь, господа сенаторы и почтенные граждане подпишутъ.

Сотня одобрительныхъ голосовъ не замедлила отвѣчать.

Часъ спустя, запись была составлена, прочитана и подписана всѣми присутствующими въ зданіи сената.

Когда покончена была вся эта предварительная процедура, Джовани Имперіале, сіяющій въ бриліантовыхъ пуговицахъ, выступилъ на каѳедру и, опершись на драгоцѣнный эфесъ своей шпаги, обратился къ публикѣ съ слѣдуюіцею рѣчью:

— Синьоры! до настоящаго времени вамъ приходилось сажать на консульское мѣсто людей, которые безъ разсужденія подчинялись вашимъ желаніямъ и мало заботились объ улучшеніи положенія нашихъ колоній, оставленныхъ республикою и банкомъ св. Георгія на произволъ своихъ силъ и средствъ. Нашъ страхъ и беззащитное положеніе, несмотря на то, что мы располагаемъ 700 кораблями и еще недавно имѣли громадный запасный капиталъ, довелъ управленіе до того, что городская касса ежегодно представляетъ дефицитъ въ 500 т. аспровъ, да сверхъ того надо платить константинопольскому султану 4020 скудовъ за фирманъ свободнаго плаванія по Черному морю. Стража городская состоитъ изъ нѣсколько десятковъ человѣкъ, знающихъ свое дѣло, но, конечно, не достаточныхъ для защиты факторій и такихъ подвиговъ, какими мы прославили себя при варварскомъ намѣреніи Тамерлана или сокрушеніи пиратства на Понтѣ Эвксинскомъ. Намъ теперь, болѣе чѣмъ когда либо, нужно войско, деньги и забота объ улучшеніи своего положенія, чтобы быть въ состояніи отразить стоящихъ за спиною нашею безпощадныхъ враговъ христіанства. При такихъ потребностяхъ, для Кафы необходимъ несмѣнный распорядитель, уполномоченный властью дожа до того дня, когда республика будетъ въ состояніи возобновить свои права на свободное плаваніе чрезъ Дарданеллы и Константинопольскій проливъ. Изъ сказаннаго мною вы должны понять, что мы теперь находимся въ исключительномъ положеніи и обязаны, для сбереженія себя и своего имущества, дѣйствовать не по уставу республики, а по собственному разсудку и тѣмъ потребностямъ, которыя обнаружились и обнаружатся въ будущемъ. Въ виду всего этого я позволилъ себѣ заявить вамъ, монсиньоры, что принять мѣсто великаго хазарскаго консула на три мѣсяца, какъ гласитъ уставъ нашъ, я не могу и не желаю. Но, если вы избираете меня на все время, пока Генуя вышлетъ намъ своего представителя власти, и предоставите мнѣ вести свои дѣла по личному усмотрѣнію, я употреблю всѣ, зависящія отъ меня, мѣры и средства для благосостоянія нашихъ факторій. Потрудитесь же обсудить мои заявленія и, если они покажутся вамъ основательными, извѣстите меня формальнымъ актомъ. Сказавъ это, Имперіале поклонился собранію и вышелъ изъ сената.

Рѣчь этого дворянина произвела ожидаемое имъ впечатлѣніе. Всѣ готовы были изъявить полное согласіе, но предварительно надо было выслушать мнѣніе канцлера, который не заставилъ ожидать себя долго.

— Синьоры, началъ онъ — все, что вы слышали изъ устъ нашего достопочтеннаго дворянина Имперіале, представляетъ много правды; но я нахожу, что мы будемъ подлежать строгой отвѣтственности предъ республикою, если самовольно предоставимъ ему неограниченную власть надъ колоніями. Правда, теперешнее исключительное положеніе наше даетъ намъ право, въ виду грозныхъ обстоятельствъ, дѣйствовать по крайнему разумѣнію нашему, но я все-таки не позволю себѣ одобрить требуемыхъ этимъ дворяниномъ условій. Если вамъ угодно будетъ принять отвѣтственность исключительно на себя, то мое дѣло составить объ этомъ актъ и постараться переслать его въ Геную.

Послѣ этой рѣчи начали говорить сенаторы и граждане, которые въ концѣ концовъ рѣшились предоставить дворянину Имперіале всѣ опредѣленныя уставомъ права консульской власти впредь до высылки республикою новаго распорядителя. Копія съ акта должна быть немедленно отправлена въ Геную съ заявленіемъ, что если въ ней окажется что либо противное, то требуется безотлагательная отмѣна или присылка дѣйствительнаго консула.

Такимъ образомъ синьоръ Джовани Имперіале возведенъ былъ въ званіе великаго хазарскаго консула въ блистательной Кафѣ, господствовавшей на Черномъ и Азовскомъ моряхъ и доводившей торговлю свою до Индійскаго и Великаго океановъ.

Событіе это въ этотъ же день было извѣстно всему городу, жители котораго обязаны были явиться въ сенатъ въ первое воскресенье для принесенія поздравленій новому начальнику.

Для ясности, мы обязаны ознакомить читателя съ правами консуловъ, назначаемыхъ въ колоніи матерью-республикою: послѣ избранія консула, купеческій судъ (officium mercanciae) назначалъ обыкновенно четырехъ совѣтниковъ для сопровожденія его до мѣста службы; если при этомъ слѣдовала эскадра въ тотъ портъ, то ему поручалось и командованіе ею. По прибытіи въ колонію онъ сзывалъ сенатъ и, представивъ ему свои полномочія, затѣмъ принималъ присягу и приступалъ къ новому составу совѣтовъ. Какъ ни важна была его должность, но безъ согласія сената онъ не могъ установлять налоги, производить экстраординарные расходы и употреблять общественныя деньги на пиршества и праздники. Ему запрещалось отмѣнять приговоры своихъ предшественниковъ, дѣлать какія нибудь притѣсненія торговлѣ для своихъ выгодъ или для пользы своихъ родственниковъ, чеканить на свой счетъ монету и отдавать общественныя имущества въ оброчное содержаніе, лично, безъ публичнаго обсужденія. Этого мало, — консулу воспрещалось признавать себя вассаломъ крымскаго хана и пользоваться отъ него или другихъ царей пенсіономъ или другими подарками, не только во время своего консульства, но и въ теченіи цѣлаго года послѣ снятія съ себя этого званія. За нарушеніе чего либо изъ указаннаго консулъ подвергался, по уставу, пени въ 200 генуэзскихъ ливровъ и за униженіе достоинства республики объявлялся неспособнымъ исполнять какую нибудь публичную должность въ теченіи 10 лѣтъ. Консулъ обязанъ былъ дѣлать немедленное рѣшеніе по всѣмъ дѣламъ, переданнымъ на его разсмотрѣніе, а по окончаніи года представить отчетъ въ исполненіи возложенной на него обязанности. За службу онъ получалъ жалованье изъ Генуи. Въ то время, когда Имперіале былъ провозглашенъ консуломъ, во первыхъ, не требовалось обезпеченія, во вторыхъ, не намекалось на вознагражденіе и, наконецъ, онъ стоялъ во главѣ трехъ консульствъ, основанныхъ въ Солдаіѣ, Балаклавѣ и Тамани, вслѣдствіе чего величался верховнымъ консуломъ Кафы, всего великаго моря и хазарской имперіи и обязанъ былъ содержать на свой счетъ всадника, щитоносца, повара, шесть слугъ и шесть лошадей, кромѣ этого держать въ большой залѣ дворца своего въ теченіи всей зимы горящій каминъ и машину для пытки виновныхъ.

Все это для богатаго Имперіале не казалось тягостнымъ; но обязательства платить турецкому султану, безъ видимой пользы, громадную дань, въ угоду константинопольскимъ собратьямъ, и кромѣ того также не маловажную дань крымскому хану, послѣ того, какъ они разбиты были Хаджи-гиреемъ въ 1434 году — это страшило его на случай неблагопріятныхъ условій коммерческой дѣятельности ввѣренныхъ ему факторій. Впрочемъ, Имперіале надѣялся на массу богатѣйшихъ купцовъ, которые въ крайности могли въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ поддерживать дружественныя отношенія съ номинальными властителями Кафы, и надѣялся, что республика съумѣетъ поднять на ноги всѣхъ христіанскихъ королей противъ турокъ и заставитъ ихъ удалиться изъ Европы: а тѣмъ временемъ ему удастся создать армію, которая въ состояніи будетъ поработить весь Крымскій полуостровъ и сдѣлать его недоступнымъ со стороны материка для враждебныхъ народовъ. Радужныя мечты его иногда представляли ему возможность создать въ Крыму самостоятельное независимое королевство и сдѣлаться самому королемъ.

Когда одинъ изъ сенаторовъ принесъ Джовани Имперіале постановленіе сената и представителей факторіи объ избраніи его верховнымъ консуломъ безъ срока, онъ не выразилъ на лицѣ ни малѣйшаго удовольствія, но не счелъ нужнымъ скрыть, что ему предстоитъ тяжелая задача преобразованія народнаго управленія и старыхъ порядковъ, которые ввергли колонію въ безутѣшное состояніе.

— Впрочемъ, мы объ этомъ поговоримъ послѣ, добавилъ онъ; а вы теперь позаботьтесь, о томъ чтобы день моей присяги сдѣлать торжественнымъ праздникомъ для бѣдныхъ людей.

— Монсиньору, вѣроятно, неизвѣстно, отвѣчалъ старый сенаторъ, что по отчетамъ, представленнымъ вчерашній день ключарями Кафы, въ кассѣ нашей нѣтъ ни единаго ливра.

— Позвольте мнѣ однажды навсегда сказать вамъ, что дворянинъ Имперіале никогда не пожелаетъ тщеславиться на чужія деньги. Онъ настолько богатъ, что можетъ тратить свои собственныя не только для себя, но и для блага республики, если обстоятельства потребуютъ этого. Если вы поняли теперь меня, синьоръ Бальтазаро, то намъ пока не о чемъ говорить и займемся ужиномъ. Кстати, я васъ познакомлю съ моею прелестною племянницею, которую Богъ возвратилъ мнѣ изъ тяжкаго плѣна въ то время, когда моя достопочтенная супруга покинула меня.

Сенаторъ Бальтазаро считался однимъ изъ богатѣйшихъ гражданъ Кафы. Всѣ говорили, что у отца его осталось громадное состояніе знаменитаго Мамая, который былъ знакомъ съ нимъ и рѣшился переѣхать къ нему въ Кафу послѣ потери ханскаго престола, съ цѣлью сдѣлаться самостоятельнымъ государемъ въ крымскомъ юртѣ; но лишь только освѣдомился объ этомъ сокрушившій его Тохтамышъ-ханъ, онъ подкупилъ нѣсколько убійцъ — и славный полководецъ былъ безпощадно убитъ на базарной площади, прежде чѣмъ узнали о прибытіи его въ Крымъ татаре. Участвовала ли въ этомъ варварскомъ поступкѣ фамилія Бальтазаро — достовѣрно неизвѣстно, но существуетъ преданіе въ монгольскихъ сказкахъ, что Чёра-Мамай былъ ограбленъ друзьями, которые, боясь его мести, вынуждены были посягнуть на его жизнь.

Лишь только гость и хозяинъ расположились за столомъ, къ нимъ вбѣжала Біанка, величественная красота которой изумила сенатора, насчитывавшаго шестой десятокъ лѣтъ и не подумавшаго еще обзавестись семьей.

— Вотъ вамъ невѣста, синьоръ сенаторъ, сказалъ, шутя, великій консулъ, а такъ какъ она росла въ лѣсу и не видѣла людей, то нѣтъ сомнѣнія, что не придастъ никакого значенія вашимъ перезрѣвшимъ немного лѣтамъ. Скажи мнѣ, Біанка, обратился онъ къ племянницѣ, — хотѣла бы ты имѣть такого мужа, какъ этотъ синьоръ?

Дѣвушка, окинувъ взоромъ гостя, отрицательно покачала головою.

— Теперь мнѣ ничего и никого не нужно, отвѣчала она: у меня все есть, — и отецъ, и мать, и мужъ. При этихъ словахъ она положила руку на плечо дяди.

— А если я изъявлю согласіе выдать тебя замужъ?

— Нѣтъ, я не пожелаю, потому что хочу одѣться въ мужское платье и сдѣлаться воиномъ. Мой отецъ научилъ меня ѣздить на конѣ и стрѣлять изъ лука. Это занятіе до того мнѣ понравилось, что я по цѣлымъ днямъ ходила по лѣсамъ и кормила семью его разною дичью. Неужели же теперь, когда я такъ счастлива, мнѣ воспретятъ заниматься этимъ удовольствіемъ?

— Ты мнѣ не говорила объ этомъ раньше. Но если это справедливо, я очень радъ буду, для примѣра нашимъ согражданамъ, зачислить тебя въ городскую стражу и подучить къ исполненію обязанностей воина.

— И ты позволить мнѣ воевать съ врагами твоими?

— Теперь у насъ нѣтъ враговъ, но, со временемъ, вѣроятно будутъ.

Обрадованная дѣвушка побѣжала сообщить свою радость экономкѣ и подругамъ своимъ и сейчасъ же начала переодѣваться въ костюмъ дяди, который, къ сожалѣнію, оказался слишкомъ просторнымъ для нея.

Тѣмъ временемъ Бальтазаро, покончивъ съ завтракомъ, началъ заводить съ консуломъ разговоръ о Біанкѣ, съ цѣлью убѣдиться, дѣйствительно ли онъ намѣренъ выдать ее замужъ?

— Я по крайней мѣрѣ предоставлю ей полное право дѣлать все то, что она пожелаетъ, отвѣтилъ Имперіале, — вы понимаете, она у меня единственная родственница и прямая пока наслѣдница.

— Это значитъ, подумалъ сенаторъ, — надо добиться ея милостиваго расположенія; а такъ какъ это казалось ему невозможнымъ, то онъ утѣшился надеждою возвратиться на родину и тамъ найти сужденную небомъ подругу.

Нѣсколько дней спустя глашатаи оповѣстили жителей Кафы, Судгаи, Балаклавы, Таны и Черчіо, что 20 сентября новый верховный консулъ торжественно вступитъ въ сенатъ и, послѣ принятія установленной присяги, начнетъ отправлять свои обязанности.

Всѣ, кто имѣлъ дѣло съ Имперіале и кто зналъ его, начали подготовляться къ этому празднику. Представители татарскихъ властей также заявили, что они прибудутъ въ означенный день съ подарками для привѣтствованія пріятеля своего. Все это требовало значительныхъ расходовъ на пріемъ и угощеніе огромной массы народа. Имперіале нисколько не опечалился этимъ и, напротивъ, потребовалъ, чтобы всѣ остались довольными его щедростію.

Въ этотъ промежутокъ времени всѣ невольницы, находившіяся въ магазинахъ верховнаго консула, были разобраны въ городскіе публичные дома по высокой цѣнѣ, а ихъ мѣста были заняты дѣвами, утратившими, по мнѣнію кафянъ, свою свѣжесть. Когда доложили о послѣднихъ Имперіале, онъ потребовалъ къ себѣ одного изъ преданныхъ ему татаръ, Ягью, и объявилъ, что намѣренъ отправить его въ Константинополь въ качествѣ самостоятельнаго купца для сбыта туркамъ имѣвшихся у него невольницъ.

Ягъя, исполнявшій и раньше подобнаго рода порученія Джованъ-аги, и на этотъ разъ надѣялся на хорошее вознагражденіе, потому что турки, обладавшіе громаднымъ количествомъ золотыхъ и серебряныхъ вещей и сосудовъ, не щадили ихъ для удовлетворенія своихъ страстей.

На другой же день товаръ этотъ посаженъ былъ на корабль и, подъ названіемъ татарскаго, долженъ былъ направиться въ Византію. Кромѣ этого порученія, Ягьѣ приказано было тайно передать нѣсколько писемъ въ Галату, къ генуэзскому консулу и нѣкоторымъ друзьямъ, съ тѣмъ, чтобы получить подробныя свѣдѣнія о количествѣ турецкаго флота, намѣреніяхъ турокъ, ихъ укрѣпленіяхъ на Босфорѣ, преположеніяхъ республики и т. п. Консула же онъ извѣщалъ для передачи въ метрополію, что, вступивъ въ управленіе крымскими колоніями, онъ употребитъ всѣ усилія создать сильную армію и флотъ, чтобы по первому заявленію изъ Генуи явиться на помощь къ эскадрѣ республики въ тотъ моментъ, когда она будетъ готова къ пораженію врага, разъединившаго ихъ силы. Въ заключеніе онъ просилъ, чтобы республика не высылала новыхъ консуловъ и тѣмъ не возбуждала преждевременно алчность турокъ къ Кафѣ до того времени, пока не будутъ сокрушены ихъ общими усиліями ненасытные варвары.

Для болѣе успѣшнаго исполненія порученія, капитанъ корабля и матросы были переодѣты въ татарскіе костюмы, а на судовомъ флагѣ нашита была луна — символъ ислама. Всѣмъ имъ приказано было говорить, что генуэзскія колоніи, съ тѣхъ поръ, какъ лишены сообщенія съ Константинополемъ и другими европейскими портами, находятся въ такомъ жалкомъ положеніи, что неминуемо погибнутъ съ голода и спѣшатъ распродать въ неволю не только работницъ, но даже женъ и дочерей.

Синьоръ Имперіале увѣренный въ преданности Ягьи къ генуэзцамъ, отъ которыхъ онъ имѣлъ все необходимое для жизни, и зная притомъ его ненависть къ туркамъ, какъ-то особенно былъ радъ, когда корабль, его выступилъ изъ бухты и, пользуясь попутнымъ вѣтромъ, полетѣлъ на всѣхъ парусахъ къ мѣсту назначенія.

«О санкта Марія, прошепталъ онъ, благослови меня на великіе подвиги!»

Разставшись съ непріятными и маловыгодными дѣвушками, доставшимися конторѣ его за самыя ничтожныя суммы, верховному консулу приходилось сбыть поскорѣе громадные запасы итальянскихъ и германскихъ фабрикъ, на которые были большія требованія со стороны кипчакскихъ и крымскихъ татаръ, но которые онъ сберегалъ, чтобы, пользуясь удобнымъ временемъ, продать чуть ли не на вѣсъ золота, такъ какъ этотъ драгоцѣнный металлъ находился въ большомъ изобиліи у монгольскихъ племенъ, опустошившихъ Персію, Индію и Китай. Имперіале предстояла необходимость освободить огромные магазины въ виду того, что скоро поджидались караваны изъ Китая и Персіи и, слѣдовательно, надо было воспользоваться прибывшими въ Кафу кипчакскими купцами, которые на этотъ разъ, при неудачѣ, могли сами проложить себѣ путь къ Константинополю.

По справкамъ оказалось, что требовались въ громадномъ количествѣ ткани и сукна самыхъ яркихъ цвѣтовъ, красные сафьяны, ожерелья, пояса и запястья. Привезены же были для сбыта шерсть, кожи, войлоки и конскій волосъ.

Верховный консулъ, сообразивъ, насколько можетъ быть рискована отправка произведеній этихъ купцовъ въ Европу, приказалъ прикащику утроить цѣнность своихъ товаровъ и на половину уменьшить привезенные для сбыта въ Кафѣ.

Иностранные купцы всполошились, но когда имъ объяснили, что турки не позволяютъ ни провозить, ни ввозить никакихъ товаровъ чрезъ Константинопольскій проливъ, вынуждены были покориться печальной необходимости, которая представила синьору Имперіале милліоны піастровъ чистой пользы.

Такая значительная выгода чрезвычайно пріятно повліяла на консула, которому предстоялъ значительный расходъ, но въ то же время воспрещалось, по уставу, брать подарки даже отъ царей свыше того, сколько можетъ употребить умѣренно въ пищу и питье одинъ человѣкъ въ продолженіи сутокъ. Несоблюденіе послѣдняго требованія, конечно, не составляло большой вины для консуловъ, высылаемыхъ изъ Генуи, которые принимали на годъ эту обязанность съ цѣлью обогатиться, но для мѣстнаго негоціанта, слывущаго богачемъ, оно могло показаться позорнымъ.

Сознавая это, Джовани Имперіале заранѣе распорядился поручить городскимъ ключарямъ или хранителямъ казны и документовъ факторій, принимать всѣ подарки или поздравительныя приношенія въ пользу городской кассы, которая и раньше, и въ настоящее время была пуста. А чтобы возбудить къ этому болѣе охоты и усердія, онъ приказалъ объявить по всѣмъ факторіямъ, что привѣтствія, которыя будутъ приносимы ему, по обычаю страны, въ видѣ вещественныхъ сюрпризовъ, исключительно имѣютъ быть употреблены на блага колоній, крайне нуждающихся въ деньгахъ для улучшенія своего положенія.

Не успѣлъ верховный консулъ сложить въ сундуки свои золотые слитки, полученные отъ кипчакскихъ купцовъ, какъ ему доложили о приходѣ въ бухту 5 кораблей его изъ Тамани, Себастополи, Дуная и Дона.

— Это значитъ еще получить два-три милліона піастровъ, промелькнуло въ мысляхъ Имперіале. На одномъ суднѣ изъ Тамани привезены были куньи и лисьи мѣха, невысокой доброты, но отлично продаваемые въ Крыму, марена, бумажныя ткани и шафранъ, считавшійся самымъ лучшимъ; на другомъ — масса серебрянныхъ слитковъ, добытыхъ изъ рудъ въ кавказскихъ горахъ, и громадное количество воска, составлявшаго чрезвычайно важную статью тогдашней торговли, потому что въ церквахъ и монастыряхъ употреблялось его неимовѣрное число пудовъ.

На третьемъ, прибывшемъ изъ устьевъ Дуная, привезенъ былъ медъ, рыба и хлѣбное зерно. Надо знать, что въ части Булгарскаго государства, прилегавшей къ этой рѣкѣ, считавшейся издавна кормилицею Византіи, генуэзцы владѣли многими выгодными пунктами, изъ которыхъ Кострицъ и Килія считались лучшими. Банъ булгарскій, по договору, заключенному въ 1887 г., между прочимъ, обѣщалъ оказывать генуэзцамъ правосудіе и полную безопасность торговли какъ на сушѣ, такъ и на морѣ. Кромѣ этого, соглашался покровительствовать имъ въ случаѣ кораблекрушенія и допускалъ въ Варнѣ, или въ другомъ городѣ, консулу ихъ рѣшать всѣ гражданскія и уголовныя дѣла, возникавшія между генуэзцами и булгарами. Консулъ долженъ былъ пользоваться своею властью во всей силѣ и банъ обязывался, при надобности, оказывать ему содѣйствіе. Если консулъ имѣлъ нужду въ особой аудіенціи, банъ не могъ отказывать ему въ этомъ и всѣ его требованія долженъ былъ принимать съ благосклонностію. Въ случаѣ же разрыва, генуэзцы, жившіе въ Булгаріи, имѣли право требовать средства для выѣзда въ Кафу или Константинополь, и прямо говорилось въ трактатѣ о мѣсячной отстрочкѣ для перевозки легкихъ товаровъ, а полугодовая — для вывода кораблей.

На основаніи того же договора, генуэзцы могли получать изъ Булгаріи всякаго рода произведенія, исключая жизненныхъ припасовъ въ неурожайные годы; но и въ послѣднемъ случаѣ, если бы какому изъ иностранныхъ народовъ дано было особенное дозволеніе вывозить хлѣбные запасы, то генуэзцы также имѣли право пользоваться этою привилегіею и платить только два процента; золото, серебро, настоящій жемчугъ и драгоцѣнные камни были освобождены отъ пошлинъ. Генуэзская республика съ своей стороны обѣщала дружески принимать подданныхъ булгарскаго государя во всѣхъ земляхъ, подвластныхъ республикѣ, и оказывать имъ при всякомъ случаѣ немедленное правосудіе. За нарушеніе же условій договора виновная сторона обязана была уплатить 100 т. гиперперовъ съ тѣмъ, что имущество и товары гражданъ оставались залогомъ впредь до расплаты.

Этотъ третій корабль по пути слѣдованія заходилъ въ Аккерманъ, при устьѣ Днѣстра, гдѣ синьоръ Имперіале имѣлъ свою контору. Пунктъ этотъ былъ складочнымъ мѣстомъ богатой торговли Польши съ придунайскими провинціями и изобиловалъ рыбными промыслами. Онъ былъ найденъ и заселенъ нѣсколькими кафскими купцами, въ числѣ которыхъ былъ и Имперіале.

На послѣднихъ двухъ, прибывшихъ изъ Дона и Керченскаго пролива, слѣдовали произведенія Россіи и рыбные товары, а именно: строевой лѣсъ, пенька, мѣдь и великолѣпные мѣха, добытые отъ новгородскихъ и біармійскихъ⁶ купцовъ, которые въ обмѣнъ брали сукна, деревянное масло, пряные коренья и итальянскія и крымскія вина. Первыя изъ этихъ винъ извѣстны были подъ названіемъ анконскихъ и апулійскихъ, а послѣднія — сурожскихъ или судакскихъ, гдѣ генуэзцы развели, въ добавокъ къ существовавшимъ раньше, громадное число виноградниковъ. Изъ рыбныхъ товаровъ, набранныхъ изъ рыболовень при устьи Дона и Керченскаго пролива, въ особенности были хороши осетрина съ ея икрою и балыками, которые отлично продавались не только въ Россіи, но и въ Греціи и Италіи. Намъ очень хорошо извѣстно, что до занятія турками Константинополя изъ портовъ Чернаго моря такой былъ громадный ввозъ рыбы въ Византійскую имперію, что собиравшаяся съ нея пошлина составляла одинъ изъ главныхъ источниковъ государственнаго дохода.

Всѣ эти товары приходилось новому верховному консулу спровадить большинствомъ въ Константинополь и итальянскіе порты; но онъ не могъ на это рѣшиться до того времени, пока не возвратится преданный ему Ягья, который, въ качествѣ исповѣдующаго исламъ, могъ снискать себѣ дружбу и расположенность турецкихъ властей. Вслѣдствіе такихъ соображеній Имперіале приказалъ кораблямъ разгрузиться и, не теряя времени, слѣдовать къ солянымъ озерамъ, чтобы принять соль и отвезти ее для сдачи агентамъ своимъ въ Прикубанскихъ и анатолійскихъ областяхъ. Покончивъ такимъ образомъ всѣ дѣла, не терпящія отлагательства, синьоръ Джовани началъ помышлять о томъ, чтобы придать болѣе торжественности дню вступленія своего на должность правителя генуэзскихъ колоній на берегахъ Понта Эвксинскаго.

IV

Двадцатое сентября, день, давно ожидаемый кафскими жителями, наступилъ. Всѣмъ благоразумнымъ купцамъ казалось, что съ вступленіемъ на должность главнаго распорядителя, синьора Имперіале, предстоящая участь факторій на столько измѣнится, что Генуя найдетъ въ нихъ силу и средства для плодотворной войны съ турками и что дворянинъ этотъ, заинтересованный своими выгодами, съумѣетъ сблизиться съ татарскими ханами и сдѣлать ихъ своими союзниками и врагами тѣхъ, кто задумаетъ нарушить ихъ покой. Теперь только они злились на мать-республику, которая изъ-за ничтожныхъ стремленій ежегодно навязывала имъ собственныхъ чиновниковъ, не имѣвшихъ понятія о мѣстныхъ нуждахъ и потребностяхъ, и которые ни о чемъ такъ не заботились, какъ о личномъ благосостояніи, но сознавши, что всѣ ея распоряженія болѣе приносятъ вреда, чѣмъ пользы, сдѣлала болѣе важную ошибку, передавъ Кафу въ вѣдѣніе банка св. Георгія, составлявшаго въ то время могущественную торговую общину, которая своими кораблями, крѣпостями, войскомъ и капиталами затмѣвала даже самую республику. Все, что предпринято было этою общиною для блага Кафы, заключалось въ массѣ наблюдательныхъ и распорядительныхъ чиновниковъ, состоящихъ въ распоряженіи такъ называемаго хазарскаго трибунала, въ коемъ сосредоточивалась высшая власть гражданскихъ и уголовныхъ дѣлъ. По постановленію этого трибунала, всѣ служащіе въ колоніи, начиная отъ верхновнаго консула и до послѣдняго писца, должны быть генуэзскими урожденцами. Это было непремѣннымъ условіемъ для лица, принимавшаго какую-либо общественную обязанность, даже въ то время, когда Кафа переполнена была десятками тысячъ армянъ, принявшихъ католическое вѣроисповѣданіе и слившихся почти въ одну семью съ генуэзцами. Насколько это оскорбляло послѣднихъ, имѣвшихъ здѣсь епископа и настолько же заинтересованныхъ судьбою города — можетъ быть понятно для каждаго. Такого рода презрѣніе или, недовѣріе къ людямъ богатымъ и готовымъ жертвовать всѣмъ для общихъ благъ, безъ сомнѣнія, заставляли послѣднихъ оставаться равнодушными къ правительству, не умѣвшему оцѣнить ихъ дружбы и многихъ жертвъ при устройствѣ оборонительныхъ укрѣпленій.

Для поддержанія власти своихъ чиновниковъ республика давала только 80 человѣкъ стрѣльцовъ — объ остальномъ гарнизонѣ, въ какомъ бы числѣ ни являлась его потребность, Генуя не заботилась. При такой обстановкѣ понятно, что въ Кафѣ и другихъ колоніяхъ существовало двѣ противоположныхъ партіи, т. е. господствующихъ и зависимыхъ. Мы не имѣемъ никакихъ основаній допускать, что между ними происходили столкновенія, но также не можемъ указать на факты, свидѣтельствующіе о дружбѣ и единомысліи. Изъ того же обстоятельства, что армяне, не принявшіе католицизма, вынуждены были выселиться изъ города, мы болѣе вправѣ допустить, что партія господствующихъ враждебно относилась къ гражданамъ, не признававшимъ преимуществъ ихъ религіозныхъ воззрѣній.

Всего этого раньше не замѣчалось и, напротивъ, татары, изумленные великолѣпіемъ церквей, водопроводовъ, общественныхъ зданій и крѣпостей, вооруженныхъ всѣми способами, извѣстными въ то время образованному міру, не только удивлялись честности и правосудію кафскихъ колонистовъ, но какъ-то по неволѣ начали заискивать ихъ дружбу и совершенно довольствовались того данью, которую они добровольно вносили въ пользу ханской казны. За нѣсколько десятковъ лѣтъ, или раньше поступленія крымскихъ колоній подъ деспотическую власть общины св. Георгія, татаре восторгались щедростію генуэзцевъ, отсутствіемъ въ нихъ религіознаго фанатизма и попытокъ къ пропагандѣ, равноправностью обитателей, гостепріимствомъ, помощію и покровительствомъ, оказываемымъ чужестранцамъ. Ихъ не менѣе удивляло, что эти пришельцы содержали на свой счетъ громадное заведеніе для образованія дѣтей всѣхъ народовъ и вообще ничего не жалѣли для общаго блага людей.

Такого рода поведеніе прославило генуэзцевъ до такой степени, что даже крымскіе ханы при семейныхъ распряхъ обращались къ нимъ, какъ къ безпристрастнымъ судьямъ, а народъ и вельможи не иначе избирали хановъ и сановниковъ царства, какъ по совмѣстномъ совѣщаніи съ ними. Не ограничиваясь этимъ, ханы довели дружбу до того, что изъявили согласіе на чеканку монеты съ изображеніемъ на одной сторонѣ княжескихъ правъ Кафы, а на оборотной — своихъ, и безпрепятственно дозволили имъ селиться, на правахъ хозяевъ, въ Керчи, Ени-кале, Балаклавѣ, Судакѣ, Таманскомъ полуостровѣ и другихъ мѣстностяхъ ханства.

Дружественныя отношенія эти постепенно начали уменьшаться послѣ убійства Мамая, прибывшаго въ Кафу съ значительными богатствами, которыя были расхищены послѣ появленія католическихъ миссіонеровъ, домогавшихся обращенія всѣхъ въ католическую вѣру, и, наконецъ, тѣми надменными и дерзкими мѣрами, которыми начали тщеславиться генуэзцы послѣ обузданія турокъ, задумавшихъ разбойничать на Черномъ морѣ, послѣ захвата Синопа. Высокомѣріе ихъ не имѣло границъ, когда вдобавокъ имъ удалось, при помощи Готфрида Зоагліо, разбить и отогнать полчища Тамерлана, дерзнувшаго подступить къ стѣнамъ Кафы. Съ этого времени они перестали платить ханамъ дань и предоставили себѣ право не только отгонять коммерческія суда, прибывшія къ татарскимъ городамъ и селеніямъ, но даже дѣлать высадки и мстить татарамъ за торговыя сношенія съ другими націями. Все это съ каждымъ днемъ озлобляло владѣтелей Крыма и служило поводомъ къ битвамъ, закончившимся трактатомъ, по которому генуэзцы пріобрѣли право на всю юго-восточную приморскую полосу Тавриды, начиная отъ Керчи и до Херсонесскаго полуострова, свободу пасти свои стада на лугахъ, принадлежащихъ татарамъ, и безпрепятственно разъѣзжать и торговать во владѣніяхъ ихъ безъ всякихъ пошлинъ и налоговъ.

Успѣхи эти предвѣщали, что въ скоромъ будущемъ весь полуостровъ перейдетъ во власть отважныхъ колонистовъ; но, къ сожалѣнію, увлеченные своимъ положеніемъ, счастливые купцы предались нѣгѣ, разврату, взяточничеству, казнокрадству, грабежамъ и убійствамъ, и дошли до такого разложенія, что были разбиты Хаджи-гирей-ханомъ и вновь обложены данью, отъ которой не приходилось больше избавиться. Въ такомъ униженномъ состояніи они находились и при взятіи Константинополя турками, безцеремонно потребовавшими отъ галатскихъ собратій ихъ отдѣльной дани за свободное плаваніе на Черномъ морѣ. Въ такомъ, если даже не худшемъ, положеніи находились дѣла, когда новый верховный консулъ, синьоръ Имперіале, облачившись въ пурпуровую мантію вышелъ, чтобы сѣсть на великолѣпныя носилки и слѣдовать въ сенатъ для принятія присяги.

Утро, какъ нарочно, было восхитительное. На базарной площади ни единой души. На рейдѣ красовались сотни кораблей и мелкихъ судовъ; на башняхъ, городской стѣнѣ и на кровляхъ домовъ выставлены были національные флаги, а улица, по которой приходилось слѣдовать верховному сановнику, была чисто подметена и установлена съ одной стороны гостями и жителями Кафы, а съ другой — городскою стражею и застрѣльщиками, во главѣ которыхъ стоялъ капитанъ милиціи и кастелянъ Антоніо Зоагліо, внукъ Готфрида, избавителя Кафы отъ алчности Тамерлана.

Лишь только показался Имперіале, тысячи голосовъ закричали: vivat, vivat nostro signiore! и раздались звуки военныхъ рожковъ. У дверей сената стояло два ассесора въ парадныхъ нарядахъ и два другихъ чиновника, избранныхъ совѣтомъ шести, для наблюденія за ними. На первой ступени лѣстницы стоялъ канцлеръ, избираемый также республикою изъ числа генуэзскихъ нотаріусовъ, въ присутствіи котораго писались всѣ акты и лично имъ прикладывалась консульская печать, возвращаемая сейчасъ же по принадлежности. Печать эта имѣла важное значеніе и на случай, если бы она не оказалась въ карманѣ верховнаго консула, то онъ подвергался, по уставу, штрафу въ 25 ливровъ. Всѣ эти лица привѣтствовали начальника низкими поклонами, и пропустивши его впередъ, послѣдовали за нимъ.

Въ сенатѣ всѣ чиновники находились при мѣстахъ. На отдѣльной скамьѣ, обложенной пурпуровымъ сукномъ, сидѣли епископъ и нѣсколько аббатовъ. Противъ нихъ — шесть членовъ малаго совѣта, избираемыхъ сенатомъ изъ генуэзскихъ гражданъ Кафы, а за этими послѣдними четыре деревенскихъ судьи, спеціально назначаемыхъ для разбора дѣлъ между татарами. На переднихъ скамьяхъ помѣщались иногородніе консула, татарскіе чиновники, гости, мелкіе чины и затѣмъ почетные купцы.

Всѣ поднялись при входѣ Джовани Имперіале, который быстрыми шагами выдвинулся впередъ и заявилъ, что готовъ принять присягу. Епископъ и аббаты не заставили его дожидаться.

Послѣ торжественной клятвы чтить республику и всѣми силами служить ея знамени, Джовани Имперіале, при крикахъ публики, взошелъ на консульское! кресло и принялъ отъ премѣстника золотую печать, а отъ казначеевъ — ключи отъ городской кассы.

Послѣдніе громогласно заявили, что со вчерашняго дня принесено народомъ и гостями въ пользу факторій до 200 т. піастровъ въ честь избранія новаго самостоятельнаго консула.

Выслушавъ это, Имперіале обратился къ присутствующимъ съ слѣдующими словами.

— Достопочтенные сенаторы! услуга, оказанная вами нашимъ факторіямъ въ то время, когда онѣ находятся въ центрѣ племенъ, враждебно смотрящихъ на нихъ, и въ то время, когда мать заботящаяся о нихъ лишена возможности подать имъ руку помощи, настолько очевидна, что не требуетъ съ моей стороны разъясненія. Я долженъ вамъ сказать только то, что всѣ мои средства отнынѣ будутъ принадлежать благу факторій нашихъ. Этого мало, я буду дѣлать все то, что возможно будетъ для самозащиты имъ и содѣйствія Генуи. Вы же обязаны пробудиться отъ сна апатіи, вспомнить заслуги отцовъ и сдѣлаться снова воинами, патріотами и честными людьми, чтобы по прежнему пользоваться дружественными отношеніями крымскихъ хановъ и его подданныхъ. Я надѣюсь, что отнынѣ и до того времени, пока я буду консульствовать, наша шпага не обнажится противъ татарина, котораго мы обязаны любить за оказанное нашимъ прадѣдамъ гостепріимство. Всѣ наши ссоры съ этими людьми имѣли дурныя послѣдствія для насъ же самихъ. Въ будущемъ они могутъ быть пагубны, если мы возбудимъ ихъ снова. Сознавая это, я теперь же обращаюсь къ сидящему между вами представителю ханскаго величества и попрошу его вѣрить отнынѣ нашей дружбѣ и считать насъ друзьями его друзей и врагами его враговъ.

— Я охотно передамъ моему свѣтлѣйшему господину твои слова, отвѣчалъ Кутлу-бекъ, прибывшій нарочно на торжество итальянцевъ изъ Эски-Крыма. Нашъ повелитель всегда считалъ дженевезовъ за хорошихъ и гостепріимныхъ людей и очень сердился, если происходили какія-нибудь недоразумѣнія между ними и татарами. По моему, вамъ не слѣдуетъ только забывать, что вы гости наши, обязанные вѣрно уплачивать дань и пошлину, не обижать хозяевъ, а затѣмъ да даруетъ вамъ Аллахъ милліоны лѣтъ благоденствія на нашей землѣ.

— Я увѣренъ въ искренности твоихъ словъ, достопочтенный Кутлу-бекъ, и постараюсь дѣлать угодное вашему правительству. Затѣмъ, синьоры, мнѣ приходится выразить вамъ всѣмъ благодарность за довѣріе и просить васъ всѣхъ къ себѣ на завтракъ.

Имперіале почтительно поклонился и, ври радостныхъ крикахъ: vivat, vivat nostro signiore! сѣлъ на носилки и, сопровождаемый массою народа, вступилъ въ консульскій дворецъ, громадное зданіе, расположенное противъ главной пристани и городской площади⁷, гдѣ заранѣе все было приготовлено для пріема гостей. Лишь только консулъ сбросилъ съ себя мантію, къ нему подошелъ синьоръ Бальтазаро и заявилъ, что сформировавшійся отрядъ амазонокъ желаетъ привѣтствовать его эчеленцо.

Имперіале недовѣрчиво улыбнулся, но послѣдовалъ за сенаторомъ на террасу, у подножія которой, на великолѣпныхъ коняхъ, выстроены были полукружіемъ вооруженныя дѣвицы, во главѣ которыхъ гарцовала его прелестная племянница. Всѣ онѣ отдали начальнику своему подобающую честь и поздравили его съ новымъ войскомъ, поклявшемся служить и защищать свои владѣнія.

— Этимъ сюрпризомъ я, кажется, обязанъ тебѣ, сказалъ консулъ, обращаясь къ Бальтазаро; дай же Богъ, чтобы этимъ милымъ созданіямъ послѣдовали всѣ молодые люди нашихъ колоній; тогда у насъ образуется войско, предъ которымъ будутъ трепетать татаре и которое въ состояніи будетъ защитить насъ отъ внезапнаго нашествія кровожадныхъ турокъ.

Консулъ, вспомнивъ, что Біанка умѣетъ хорошо владѣть лукомъ, и надѣясь, что она подготовитъ къ тому же всѣхъ своихъ подругъ, не замедлилъ пожаловать амазонокъ этимъ оружіемъ, съ тѣмъ, чтобы онѣ въ торжественныхъ случаяхъ являлись украшеніемъ колоніальной власти.

Вслѣдъ затѣмъ начался въ дворцѣ пиръ, который въ различныхъ видахъ продолжался трое сутокъ, вслѣдствіе того, что безпрестанно прибывали изъ ханскихъ владѣній новые гости.

По окончаніи праздника назначено было собраніе сенаторовъ для приступленія къ выборамъ чиновъ Кафы. Верховный консулъ заявилъ, что будутъ избираться достойные граждане на тѣ мѣста, которыя останутся вакантными послѣ предварительной забаллотировки служащихъ. Канцлеръ возсталъ было противъ этого, но Имперіале погрозилъ отказаться отъ службы, если малѣйшее требованіе его не будетъ удовлетворено.

— Я хочу служить, сказалъ онъ, съ тѣми, которые будутъ пользоваться довѣріемъ гражданъ, а не съ новыми лицами, которыя ради почестей всегда находятъ возможность проникнуть въ стѣны сената. Пусть же предварительно граждане удалятъ негодныхъ и потомъ замѣнятъ дурное хорошимъ. Не справедливо ли я сказалъ? спросилъ консулъ, обращаясь къ присутствующему въ сенатѣ татарскому кадію, который имѣлъ постоянное жительство въ Кафѣ со многими другими единоплеменниками и въ угоду которымъ факторія выстроила даже мечеть.

— Ты сказалъ мудрую правду, отвѣчалъ татарскій чиновникъ: а такъ какъ правдою надобно дорожить, то всѣ должны благодарить за нее своего начальника.

— Согласны ли вы со мною, граждане, спросилъ Имперіале, или найдется кто-нибудь между вами, который предложитъ намъ болѣе разумное слово?

— Согласны, согласны! отвѣчали граждане.

Это значило, что гражданамъ представлялось въ первый разъ оцѣнить заслуги людей достойныхъ, въ которыхъ имѣлъ крайнюю надобность новый консулъ, тогда какъ по уставу требовалось, чтобы всѣ 24 сенатора, избравъ на свои мѣста другихъ, удалились бы отъ службы.

Началась баллотировка и оказалось, что изъ всѣхъ только два гражданина не удостоили чести продолжать службы и именно Бальтазаро и Ретто, которые казались самыми усердными исполнителями своихъ обязанностей. Оскорбленіе этихъ людей такъ было велико, что они немедленно оставили залу сената. Затѣмъ предложено было приступить къ выбору (5 членовъ, составляющихъ малый совѣтъ. Имперіале предложилъ избрать 2 армянъ, 2 венеціанъ и 2 грековъ. Заявленіе это также принято было съ удовольствіемъ.

Относительно прочихъ служащихъ Имперіале не заявлялъ ничего, находя ихъ достойными продолжать обязанности, возложенныя банкомъ св. Георгія.

Покончивъ съ городскими учрежденіями, верховный консулъ обратился къ кадію съ вопросомъ, не пожелаетъ ли его правительство новыхъ деревенскихъ судей, содѣйствующихъ ему при разбирательствѣ ссоръ и недоразумѣній между татарами окрестныхъ деревень?

— Вопросъ этотъ я просилъ бы оставить безъ обсужденія, отвѣчалъ кадій, впредь до пріѣзда въ намъ свѣтлѣйшаго хана, такъ какъ я лично не имѣю никакого неудовольствія противъ моихъ справедливыхъ помощниковъ.

Послѣ установленной присяги вновь призванныхъ къ служебной дѣятельности гражданъ Кафы, Джовани Имперіале предложилъ имъ приступить къ отправленію своихъ обязанностей, причемъ заявилъ, что онъ намѣренъ лично взглянуть на подчиненныя ему факторіи, чтобы составить себѣ понятіе о ихъ силѣ и средствахъ при настоящемъ незавидномъ состояніи матери-республики и нѣкогда блиставшаго могуществомъ банка св. Георгія принявшаго ихъ въ свое вѣдѣніе.

Было уже поздно, когда заботливый начальникъ генуэзскихъ колоній расположился ужинать. Біанка съ подругами лично прислуживала ему и поминутно заговаривала о своей лошади и надеждахъ составить въ скорости образцовый легіонъ дѣвушекъ, который, при надобности, окажетъ городу важныя услуги.

Консулъ мало обращалъ вниманія на ея дѣтскій лепетъ. Въ его головѣ витали другія идеи: онъ мечталъ превратить всѣхъ колонистовъ въ отважныхъ воиновъ, вооружить всѣ укрѣпленія такими орудіями, которыя не допустили бы турокъ къ факторіямъ, заручиться регулярными войсками изъ единовѣрныхъ государствъ и заставить султана признать Кафу вассальнымъ княжествомъ, съ тѣмъ чтобы онъ самостоятельно властвовалъ бы въ ней. Но какъ достигнуть послѣдняго? Только благополучное возвращеніе изъ Константинополя вѣрнаго Ягьи можетъ указать ему настоящее положеніе турокъ въ несчастной столицѣ Византійской имперіи, ихъ силы и отношеніе къ Генуѣ. Тогда только, обсудивъ всѣ шансы, онъ, при надобности, заручиться ханомъ и всѣми сановниками царства, не пожалѣетъ половины состоянія и восторжествуетъ, но, конечно, въ то только время, если республика и господствующій банкъ признаютъ себя несостоятельными для борьбы.

— Развѣ я не могу, думалъ онъ, въ то время когда будетъ все готово къ моему величію, отказаться отъ верховнаго начальника и потомъ явиться въ качествѣ самостоятельнаго покупщика всей мѣстности? Кто осмѣлится поставить мнѣ это въ вину, когда султанъ будетъ на моей сторонѣ?

Съ подобными идеями онъ направился первоначально въ Керчіо и Тамань, гдѣ выяснилъ предъ соотечественниками своими безвыходное положеніе генуэзцевъ и требовалъ отъ нихъ безотлагательно подготовиться прибыть въ Кафу, на случай, еслибъ въ этомъ представилась необходимость.

— Васъ немного, говорилъ верховный консулъ, но я никогда не забываю, что побѣдитель послѣ генеральнаго сраженія бываетъ такъ ослабленъ, что даже немногіе могутъ разбить его. Помните же, друзья, что мы тогда только отстоимъ свою свободу, когда сплотимся въ одну душу.

Граждане приняли слова его съ искреннимъ сочувствіемъ и обѣщали немедленно подготовиться къ самозащитѣ. Обезпечивъ себя съ этой стороны, Имперіале направился въ Сугдаію, которая сама по себѣ не представляла особенныхъ выгодъ, но имѣла громадное значеніе по недоступности замка.

Этотъ нѣкогда славный городъ, со времени перехода къ генуэзцамъ хотя и населился многими греческими семействами, ожидавшими прямаго сообщенія съ цивилизованными странами, но такъ какъ ожиданія эти не сбылись, то находился въ незавидномъ положеніи. Имперіале, окинувъ взглядомъ его неприступную цитадель и хорошо ремонтированныя древнія греческія крѣпости, съ особеннымъ вниманіемъ осмотрѣлъ величественный замокъ греческихъ князей, какъ самый надежный пунктъ укрывательства, въ случаѣ безвыходнаго положенія кафскихъ гражданъ, и нашелъ, что онъ со стороны залива ни въ какомъ случаѣ не можетъ быть доступенъ для турокъ, такъ какъ является отвѣсною скалою надъ берегомъ моря. Со стороны же равнины хотя и идетъ отлого до половины горы, но стѣны защищены десятью огромными башнями въ видѣ неправильной дуги, а входъ защищался высокою четвероугольною башнею и другими укрѣпленіями. Главнѣйшій замокъ состоялъ изъ трехъ этажей, въ которомъ помѣщались три церкви, дома, кладовыя и водохранилища.

Всѣ эти постройки, тщательно оправленныя въ предпослѣдніе годы консулами, содержались въ такомъ порядкѣ, что верховному консулу не приходилось сказать ничего, какъ только приказать добавить нѣсколько десятковъ орудій на выступы со стороны материка и послать нарочныхъ для приглашенія къ нему на совѣщаніе всѣхъ представителей округа и старшинъ греческой половины Готѳіи, уступленной власти генуэзцевъ татарскимъ ханомъ по трактату 1383 года. Послѣднихъ Имперіале приглашалъ наудачу, потому что ханъ никогда не владѣлъ ими и не имѣлъ права передавать другимъ; консулъ на этотъ разъ не мечталъ о господствѣ, но доискивался единомыслія и дружбы противъ общаго врага, готоваго уничтожить всѣхъ безъ различія христіанъ. На призывъ его всѣ явились и съ особеннымъ удовольствіемъ выслушали приглашеніе быть готовыми ежеминутно защищать родную землю и семью.

— Я не требую отъ васъ признавать генуэзцевъ своими господами, говорилъ верховный консулъ, обращаясь къ потомкамъ древнихъ тавровъ. У насъ и не было никогда въ мысляхъ подобнаго тщеславія, — мы желали только соединиться съ вами въ единую силу противъ массы мусульманъ, ненавидящихъ васъ и насъ. Если вы поняли теперь точный смыслъ трактата, дѣлавшаго васъ независимыми отъ общаго врага, то, надѣюсь, что ради собственнаго блага будете нашими вѣрными союзниками. Васъ много, но вы бѣдны: насъ меньше, но мы богаты. Когда же мы отдадимъ вамъ свое, а вы намъ свое, тогда у насъ достаточно будетъ средствъ защититься противъ алчныхъ турокъ, безъ сомнѣнія, мечтающихъ явиться къ намъ въ гости, чтобы поступить съ нашимъ имуществомъ и семьями такъ же, какъ поступили съ христіанами Византійской имперіи. Пообѣщайте только мнѣ, что вы на первый призывъ Кафы явитесь на помощь и, въ свою очередь, потребуете отъ насъ вспомоществованія, когда окажется надобность.

Старшины обѣщали передать предложенія консула народу и не замедлить отвѣтомъ. Имперіале, приказавъ угостить ихъ на свой счетъ, подарилъ имъ по одному карабину съ надлежащими снарядами.

Затѣмъ онъ обратился къ мѣстному консулу, который, не получая давно уже слѣдуемаго ему жалованья отъ республики, почти не исполнялъ своей обязанности, — и сказалъ:

— Синьоръ, я вамъ заплачу изъ своей кассы долгъ банка нашего, съ тѣмъ, конечно, условіемъ, чтобы вы буквально исполнили мои приказанія. Потрудитесь же немедленно возстановить въ городѣ существовавшій порядокъ и вызвать ко мнѣ во первыхъ всѣхъ чиновниковъ колоніи съ оруженосцами и затѣмъ всѣхъ почетныхъ гражданъ.

Чиновниковъ оказалось немного на своихъ мѣстахъ, а военная стража состояла изъ одного музыканта, сторожа крѣпости, съ турецкимъ барабаномъ, двухъ трубачей, 8 верховыхъ и нѣсколькихъ наемныхъ инвалидовъ, давно уже прибывшихъ изъ Генуи.

Указывая гражданамъ Сугдаи на этотъ ничтожный отрядъ защитниковъ факторіи, Имперіале, изложивъ предъ ними ужасы предстоящей борьбы съ турками, настаивалъ, чтобы попечительный совѣтъ немедленно вызвалъ къ воинскимъ упражненіямъ всѣхъ безъ исключенія жителей, способныхъ носить оружіе.

— Мы такъ обѣднѣли, отвѣчали граждане, съ того времени когда республика запретила приступать къ нашему городу коммерческимъ судамъ, что не иначе можемъ добывать себѣ насущное пропитаніе, какъ садоводствомъ и хлѣбопашествомъ; а при такихъ условіяхъ едва ли возможно будетъ отнять наши силы отъ земледѣльческихъ занятій безъ прискорбныхъ послѣдствій.

— Чѣмъ же я могу помочь вашей бѣдѣ? спросилъ консулъ.

— Предоставить намъ полную свободу въ торговлѣ.

Имперіале задумался, но такъ какъ опасность была очень велика, онъ рѣшился дѣйствовать даже во вредъ собственнымъ интересамъ. Этой свободы давно ожидалъ Судакъ, чтобы населиться и достигнуть первобытнаго цвѣтущаго состоянія своего, — слѣдовательно, приходилось безотлагательно удовлетворить требованію старѣйшинъ колоніи, важной по сосѣдству къ Кафѣ и обладавшей притомъ отличнымъ замкомъ, гдѣ могли защищаться нѣсколько тысячь человѣкъ.

Изъ Сугдаи Джовани Имперіале рѣшился ѣхать верхомъ вдоль готѳійскаго берега въ Чимбалу и по дорогѣ заѣхать къ владѣтельному князю г. Ѳеодоро и приморской страны, чтобы расположить и его къ союзу. Къ обширной свитѣ его примкнули старшины тавровъ и многіе изъ молодыхъ людей колоніи, находившихъ верховнаго консула вполнѣ достойнымъ представителемъ власти дожа.

13-го октября раннимъ утромъ сотня всадниковъ, вооруженныхъ съ головы до ногъ, въ праздничныхъ и парадныхъ костюмахъ, выѣхали изъ Сугдаіи. День былъ восхитительный. Дорога, вьющаяся промежь тѣнистыхъ деревъ и виноградниковъ, числительность которыхъ нельзя было окинуть взглядомъ, безпрестанные источники прозрачныхъ водъ, хоры птичекъ и пѣсни женщинъ, приступившихъ уже къ сбору винограда, глубоко потрясали душу Имперіале, вспомнившаго свою милую родину, которую онъ долженъ былъ бросить съ дѣтскаго почти возраста, чтобы пріобрѣсти состояніе, открывающее двери къ счастію, довольству и почестямъ. Всего этого онъ теперь, по-видимому, достигъ и, казалось бы, слѣдовало возвратиться къ родному гнѣзду. Но лишь только врывалась эта успокоительная мысль въ его голову, предъ нимъ являлись въ безутѣшномъ видѣ его громадныя постройки, магазины съ массою преданныхъ слугъ, корабли, нагруженные роскошными произведеніями отдаленныхъ странъ, которые онъ такъ недавно еще посѣщалъ, его сундуки, засыпаемые еженедѣльно золотомъ и серебромъ, и наконецъ, выборъ изъ невольницъ всего почти міра. Всего этого не могла ему представить Генуя — и онъ отлагалъ возвращеніе въ страну отцовъ до того, по крайней мѣрѣ, времени, пока охладѣетъ душа къ этимъ благамъ міра.

Великаго консула, какъ подобало, всѣ почти жители присоединенныхъ къ Сугдаіѣ деревень, встрѣчали съ плодами и доброжелательствами. Но когда онъ переѣхалъ границу своихъ владѣній, то вооруженные греки южнаго берега не иначе пропустили его слѣдовать дальше, какъ подъ отвѣтственностію своего старшины. Запоздалымъ путникамъ приходилось ѣхать по опаснымъ тропинкамъ и расположиться на ночлегъ въ небольшомъ городѣ Капсихорѣ, снабжавшемъ Кафу прелестными фруктами.

У синьора Джіовани Имперіале здѣсь былъ постоянный поставщикъ грецкихъ орѣховъ и вина, Стефаній Политисъ, который переселился сюда изъ Константинополя съ того времени, какъ тамъ начали распоряжаться иностранные купцы. Старикъ этотъ отвелъ дорогому гостю лучшую комнату въ помѣщеніи своемъ, угостилъ всѣмъ, что имѣлъ, и въ заключеніе началъ разспрашивать, что дѣлается въ настоящее время въ его отечественномъ градѣ? въ какомъ положеніи находятся генуэзцы въ Галатѣ, послѣ безсовѣстнаго обмана ихъ, и гдѣ дѣвались многіе изъ членовъ византійскаго престола?

— На всѣ твои вопросы, дорогой мой Стефаніо, я могу отвѣтить тебѣ немногими чрезвычайно печальными извѣстіями. Турки, по-видимому, не желаютъ сблизиться съ христіанами. Мои несчастные галатскіе соотечественники, послѣ тысячи жестокостей и всевозможныхъ притѣсненій, перенесенныхъ безропотно отъ этихъ варваровъ, въ концѣ концовъ излили свое мученическое положеніе предъ республикою, но она, какъ бы въ сознаніи своего безсилія, торжественно отреклась отъ всѣхъ своихъ факторій и передала нашу общую участь въ руки банка св. Георгія, который, сосредоточивъ въ себѣ капиталы богачей и состояніе бѣдняковъ, пользовался въ это время громадными выгодами отъ торговыхъ оборотовъ. Въ такомъ безвыходномъ положеніи не оставалось другаго исхода, какъ вторично просить султана Магомета о возобновленіи стѣнъ Галаты. На просьбу эту жестокій властитель отвѣчалъ, что онъ не бралъ Галату ни силою, ни измѣной, а что ему добровольно были поднесены ключи и, слѣдовательно, доискиваться возобновленія прежнихъ правъ теперь не приходится. Тогда собратья мои вступили въ союзъ съ папою Калистомъ III, собиравшимъ въ крестовый походъ противъ турокъ всѣхъ христіанскихъ государей, и впустили въ свои архипелажскія колоніи флотъ союзниковъ, а оживившаяся республика потребовала у константинопольскаго дивана отчета въ поведеніи чиновниковъ его, дозволявшихъ обиды жителямъ Галаты и требовала не только удовлетворенія, но и вознагражденія за убытки. Султанъ не обратилъ на это никакого вниманія и, конечно, ему предъявлена была война при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ, такъ какъ у варваровъ не существовало флота. Геллеспонтъ не былъ укрѣпленъ, а Босфоръ защищался нѣсколькими полуразрушенными замками, которые не въ состояніи были противиться огню цѣлаго флота. Когда дошли до насъ эти слухи, мы до такой степени обрадовались, что подготовили всѣ наши суда, чтобы выслать ихъ Константинополю по первому требованію изъ Генуи; между тѣмъ вскорѣ получили извѣстіе, что въ республикѣ царствуютъ горестные безпорядки изъ-за власти фамиліи Адорни противъ Фрегози и что султанъ, пользуясь этимъ, успѣлъ уже соорудить флотилію въ 150 судовъ и завладѣть Амассерою, Синопомъ, Самсуномъ и Трапезондомъ. Послѣ этихъ печальныхъ событій мы поникли головою и съ того времени со страхомъ смотримъ на горизонтъ моря. Положеніе наше невыносимое и я рѣшился прибѣгнуть къ жителямъ прибрежной полосы и доминусу Теодоро, чтобы общими силами отвратить предстоящую участь христіанамъ въ Крыму.

— Если Византійская имперія погибла отъ руки этихъ демоновъ, то врядъ ли намъ удастся избѣгнуть ихъ господства, возразилъ съ тяжелымъ вздохомъ Стефаній. Но ты мнѣ не сказалъ ни слова о членахъ царствующей фамиліи и современномъ положеніи грековъ.

— Я слышалъ, что первые всѣ безъ исключенія находятся въ темницѣ, а жены и дѣти въ гаремахъ; а относительно послѣднихъ ничего не знаю, но скоро надѣюсь имѣть самыя достовѣрныя свѣденія чрезъ нарочно посланнаго татарина. Если тебѣ интересно узнать ихъ, пріѣзжай ко мнѣ чрезъ двѣ, три недѣли.

V

Южный берегъ Тавриды начинается Капсихоромъ. Мѣстность эта сохраняетъ до настоящаго времени свое древнее названіе «жаркаго» или «теплаго города», безъ сомнѣнія, присвоеннаго ей по климатическимъ условіямъ; но нынѣ это — татарская деревня, въ которой проживаютъ потомки древнихъ грековъ, принявшіе ученіе Магомета изъ-за того только, чтобы сохранить семью и имущество отъ турокъ и татаръ, не щадившихъ иновѣрцевъ. Люди эти, не имѣвшіе съ того времени сношеній почти ни съ кѣмъ, удивительно сохранили всѣ наслѣдственныя занятія, привычки и отношенія между собою. Проще, для любителей этнографіи ихъ нравы и образъ жизни могутъ служить вѣрнымъ отпечаткамъ прототипа. Судя по теперешнимъ ихъ взглядамъ на самостоятельность и крайнюю преданность къ мѣсту рожденія, мы имѣемъ возможность сдѣлать предположеніе, какъ былъ принятъ синьоръ Имперіале, явившійся между ними въ качествѣ защитника противъ общаго врага.

Капсихорцы, которые до настоящаго времени съ негодованіемъ смотрѣли на алчныхъ генуэзцевъ, домогавшихся господства надъ ними, нынѣ довѣрчиво выслушали кафскаго консула и обѣщали явиться на призывъ его при появленіи турокъ, чтобы не допустить ихъ внѣдриться въ Крыму. Покончивъ переговоры съ ними, Имперіале направился на Алустонъ, къ которому вела узкая тропинка по отклонамъ горъ, усѣченнымъ волнами Чернаго моря. Чудная картина мѣстности, населенной народомъ не предпріимчивымъ и не имѣвшимъ понятія о роскоши, торговлѣ и другихъ благахъ міра, какъ-то грустно повліяла на него. Какое благо быть повелителемъ такого народа, мелькнуло у него въ мысляхъ! Всѣ эти прелестныя мѣста по одному слову могли бы застроиться великолѣпными домами и производить тысячи разнообразныхъ произведеній, за которыми стремится въ отдаленныя страны сѣверная Европа... И всего этого не можетъ постигнуть цѣлая масса людей! Несчастный Крымъ, чѣмъ ты провинился предъ небомъ, что тебя до настоящаго времени населяютъ невѣжественные народы съ такими же грубыми властителями? Твоя будущность не менѣе печальна, но быть не можетъ, чтобы гнѣвъ небесъ долго продолжался. Я чувствую, что настанетъ и для тебя, красавица, радостный день, когда тысячи людей станутъ поклоняться и возносить твои прелести!

Имперіале продолжалъ мечтать, упиваясь тихимъ плескомъ моря окаймленнаго лѣсами терпентиннаго и можжевеловаго дерева, усѣяннаго ползучими кустиками каперсовъ. Вдругъ предъ нимъ выросла, какъ бы изъ пучины моря, гигантская крѣпость — точно стражъ, наблюдающій за мельчайшими явленіями на неизмѣримомъ кругозорѣ. Консулъ остановился предъ высокою башнею, на вершинѣ которой сидѣлъ старый грекъ, вперившій глаза въ морскую даль, и громко спросилъ, кого онъ съ такимъ вниманіемъ поджидаетъ.

— Враговъ, любившихъ нападать врасплохъ, отвѣчалъ онъ.

— Это удобно только днемъ, но какъ ты откроешь ихъ ночью?

— Хорошій рыбакъ видитъ рыбу и подъ водою, а мы привыкли съ дѣтства къ этому ремеслу.

Башню эту, судя по преданію, переданному тутъ же консулу, построилъ какой-то греческій императоръ, пожелавшій обезопасить жителей отъ хищничества кавказскихъ племенъ, нерѣдко подплывавшихъ къ этимъ берегамъ, съ цѣлью добывать рабынь для перепродажи. Въ такихъ случаяхъ туземцы укрывали въ нее женъ и дѣтей, вооружали каменьями, которые легко скатывались съ вершины на дерзавшихъ подступить къ ней, а сами устраивали засаду гдѣ нибудь по сосѣдству, чтобы въ крайности явиться на помощь.

— Отсюда отлично будетъ замѣтить турецкую флотилью, подумалъ Имперіале, и извѣстить насъ для принятія мѣръ. Надо будетъ нанять нарочнаго.

Нѣсколько минутъ спустя верховный консулъ былъ приглашенъ заѣхать въ Искутъ, огромное селеніе, изобиловавшее и тогда виноградными и фруктовыми садами. Не смотря на то, что жители его никогда не желали вести дружественныхъ сношеній съ Кафою и всячески старались сбывать произведенія свои помимо этой факторіи, Имперіале охотно принялъ приглашеніе и на первыхъ порахъ порѣшилъ оказать всевозможныя снисхожденія для сближенія съ ними. Искутцы потребовали свободное и безпошлинное плаваніе по всѣмъ портамъ Чернаго моря на своихъ большихъ лодкахъ, которыя послѣ навигаціи вытаскивались на берегъ. Консулъ предоставилъ имъ это право, но съ тѣмъ, что на случай нашествія на Кафу или на нихъ турокъ, обѣ стороны обязаны были содѣйствовать другъ другу.

Въ дальнѣйшемъ слѣдованіи предъ Имперіале открывались не менѣе роскошныя долины съ красивыми церквами и массами народонаселенія бодраго и сильнаго; но, къ сожалѣнію, большая часть горныхъ отклоновъ противъ моря, удобныхъ для разведенія виноградниковъ, были пусты. Въ заключеніе предъ очарованнымъ консуломъ показалась великолѣпная долина Алустона, увѣнчанная роскошнымъ замкомъ.

— Какое восхитительное мѣсто! подумалъ онъ. Чего бы здѣсь ни сдѣлали мои соотечественники, еслибъ этотъ край принадлежалъ имъ!... Отчего здѣсь нѣтъ этихъ несчастныхъ труженниковъ? О, еслибъ Богу угодно было сдѣлать меня независимымъ владѣльцемъ этой страны, я съумѣлъ бы сдѣлать ее недоступною для армій цѣлаго міра. Но отчего эти византійскіе императоры не позаботились сдѣлать въ ней свой акрополь, чтобы въ крайности найти и помощь, и убѣжище. Несчастные, они считали себя непобѣдимыми въ Европѣ, въ предположеніи, что собственность націи не можетъ быть достояніемъ иновѣрца. Какая горькая ошибка и какое несчастіе для коммерческихъ людей! Чего бы я не далъ, чтобы создать средства для изгнанія этихъ варваровъ съ дороги нашей! А ты, наша могущественная Генуя, въ то время, когда Византія и мы тщетно обращаемъ свои взоры къ тебѣ, ты забавляешься до настоящаго времени раздорами властолюбивыхъ людей и забываешь десятки тысячъ лучшихъ сыновъ своихъ, хлопотавшихъ всю жизнь свою вдали отъ отечества, ради національной славы.

Въ то время, когда верховный консулъ погруженъ былъ въ эти размышленія, къ нему выѣхалъ на встрѣчу мѣстный топархъ съ привѣтствіемъ и просьбою посѣтить ихъ городокъ, давно желающій выяснить нѣкоторыя недоразуменія относительно сношеній съ Кафою.

Имперіале, жаждавшій оказать всевозможныя одолженія всѣмъ сосѣдственнымъ христіанамъ, конечно, не безъ цѣли благъ для факторіи, охотно послѣдовалъ за мѣстнымъ начальникомъ и согласился быть его гостемъ до слѣдующаго дня.

Лишь только сдѣлалось извѣстнымъ въ Алустонѣ о прибытіи главнаго кафскаго воеводы, къ дому топарха собрались всѣ старѣйшины, а съ ними вмѣстѣ митрополитъ, желавшіе узнать что нибудь вѣрное о слухахъ, дошедшихъ до нихъ относительно взятія турками Константинополя. Имперіале, владѣвшій греческимъ языкомъ также, какъ и своимъ собственнымъ, передалъ имъ во всей подробности несчастное событіе и увѣрялъ, что турки непремѣнно распространятъ власть свою на Крымъ, если жители его не соединятся и общими силами не защитятъ родной земли.

Всѣ поклялись умереть за права свои и явиться, при надобности, для помощи къ стѣнамъ Кафы.

— Да, горькая будущность предстоитъ христіанамъ за ихъ грѣхи, сказалъ митрополитъ, когда они остались только вдвоемъ съ консуломъ на плоской кровлѣ зданія топарха; я охотнѣе согласился бы окаменѣть, подобно нашимъ предкамъ на этой горѣ⁸, чѣмъ быть рабомъ и посмѣшищемъ въ рукахъ варваровъ.

При этихъ словахъ Имперіале какъ-то невольно направилъ глаза на возвышенность, куда показалъ престарѣлый архипастырь, и предъ нимъ показалась группа окаменѣлыхъ людей въ разнообразныхъ позахъ. Точно шла процессія съ крестами и знаменами впереди и какъ бы по единому всесильному слову превратилась въ известковыя груды.

— Это что за чудо? спросилъ онъ невольно, не отводя глазъ своихъ отъ прекрасной Демерджинской скалы.

— Чудо великое, но забытое развращеннымъ поколѣніемъ, отвѣчалъ митрополитъ. Я много дней молился, пока Господь удостоилъ меня познать въ сновидѣніи настоящую причину гибели такой массы людей. Вся суть состоитъ въ томъ, что въ давно-минувшее время жители этихъ мѣстъ, погруженные во всѣ виды порока и переставшіе признавать надъ собою Творца вселенной, задумали растерзать какого-то святаго человѣка, поселившагося на вершинѣ этой горы и употреблявшаго всѣ усилія обратить ихъ на путь истины. И вотъ, вооружившись чѣмъ кто могъ, они, подъ предлогомъ прогулки, направились по берегу морскому, чтобы обойти гору съ восточной стороны и внезапно накинуться на убогій пріютъ посланника небесъ. Взгляните сами, съ какою ненавистью они бросились съ высоты, точно каскадъ воды, рванувшійся внезапно. Присмотритесь хорошенько: нѣкоторые бѣжали съ поднятыми кулаками, другіе обнявшись, третьи, дѣлали гигантскіе шаги, — но всѣ, прежде чѣмъ имъ удалось подступить къ дверямъ праведника, превратились въ каменные столбы.

Имперіале началъ всматриваться и дѣйствительно глазамъ его представилось, что съ сѣверо-западнаго прорѣза горы рванулся потокъ людей, который, пробѣжавъ довольно значительное пространство, какою-то неестественною силою остановленъ былъ навсегда и, какъ бы въ назиданіе потомству, превращенъ въ известковыя колонны, сохранившія подобіе человѣческихъ фигуръ⁹. Набожный консулъ осѣнилъ себя знаменіемъ креста и невольно вспомнилъ о Кафѣ, гдѣ въ послѣдніе годы развратъ вытѣснилъ религію и гдѣ церковные представители предпочли свѣтскія дѣла, интриги и удовольствія всѣмъ священнымъ обязанностямъ.

— Мы не погибнемъ подобною смертью, мелькнуло въ его головѣ, но смертью болѣе мучительною, если Божество рѣшится наказать насъ.

На другой день, послѣ подробнаго осмотра городскаго замка, оказавшагося неудобнымъ для вооруженія пушками, Имперіале, въ сопровожденіи митрополита, продолжалъ слѣдованіе свое по направленію къ Чимбало, теперешней Балаклавѣ. Архипастырь одѣтъ былъ въ простую рясу и ѣхалъ на маленькой горской лошади, служившей ему въ теченіи многихъ лѣтъ для разъѣздовъ по селеніямъ метрополіи. Онъ составлялъ разительную противоположность въ сравненіи съ роскошно одѣтымъ консуломъ, ѣдущимъ на великолѣпно убранномъ конѣ.

Пѣшеходы и верховые, встрѣчавшіеся съ ними, кромѣ обыкновеннаго привѣтствія, но оказывали никакихъ почестей даже главѣ церкви, тогда какъ католическіе епископы требовали таковую даже отъ генуэзскихъ дожей. Патріархальность эта очень понравилась человѣку, преданному коммерческимъ дѣламъ и сознавшему, что дружба больше вліяетъ, чѣмъ незаслуженныя права.

Добрый и услужливый духовникъ просилъ гостя оказать честь — посѣтить ввѣренныя его попеченію монастыри на Кастель горѣ.

— Это мѣсто должно напоминать генуэзцамъ лучшія времена изъ жизни въ Крыму, прибавилъ онъ.

Имперіале поблѣднѣлъ, вспомнилъ, что предшественники его употребили самыя непростительныя мѣры, чтобы завоевать всю прибрежную полосу отъ Ѳеодосіи до Чимбало, какъ уничтожали въ завоеванныхъ мѣстахъ всѣ памятники, намекавшіе о принадлежности ихъ грекамъ, и в заключеніе заставили крымскаго хана вписать въ трактатъ 1383 года согласіе свое на уступку всей Готѳіи, которая никогда не принадлежала татарамъ и не сдѣлалась бы зависимою отъ чужестранцевъ, поселившихся на ихъ собственной землѣ.

— Край этотъ тогда только будетъ нашимъ, думалъ онъ, когда мы населимъ его своими и завладѣемъ мѣстною производительностью. Здѣсь ничего не подѣлаешь оружіемъ, такъ какъ страну оберегаютъ не власти, а частные собственники, которые ни за что не отдадутъ ее даже несокрушимому побѣдителю.

Тяжкій вздохъ, вылетѣвшій изъ устъ митрополита, прервалъ размышленія консула.

— О чемъ это вы такъ тяжело вздыхаете, святѣйшій отецъ? спросилъ онъ заботливо.

Митрополитъ молча указалъ ему на впереди лежавшую гору, сплошь покрытую развалинами крѣпостей, предохранительныхъ стѣнъ и домовъ.

— Все превратилось въ безобразную груду, сказалъ онъ, и отъ руки братьевъ нашихъ по Христу.

— Да, я сознаю, что соотечественники мои сдѣлали ужасную несправедливость.

— Ни одинъ варваръ не думалъ доводить цѣлый городъ до такихъ послѣдствій. Подъ развалинами этими вопіетъ кровь грудныхъ дѣтей и не можетъ быть, чтобы такой поступокъ остался безъ возмездія. Ахъ, синьоръ, я быть, можетъ, не доживу до того времени, когда наступить этотъ грозный часъ суда, но вы еще молоды и неповинны въ этомъ преступленіи; послушайте меня: бросьте Кафу на ея неизбѣжную участь и бѣгите изъ нея, потому что около сухихъ дровъ сгораютъ и свѣжія.

— Святѣйшій отецъ, вы предаете анаѳемѣ согражданъ моихъ и забываете, что я ихъ защитникъ.

— Уста мои никогда не произносили проклятія, но я предвижу будущность Кафы: она погибнетъ такою же смертію, какъ погибъ этотъ славный городокъ. Вспомните слова Спасителя, когда апостолъ Петръ хотѣлъ защитить его отъ архіерейской стражи, обнаживъ саблю.

Имперіале хранилъ молчаніе.

Въ это время они повернули лошадей къ морю и начали спускаться по зеленому отлогу, изрѣдка покрытому великолѣпными дубами и орѣховыми деревьями.

— Какая восхитительная мѣстность! невольно вскрикнулъ итальянскій консулъ.

— Я всегда сравнивалъ этотъ уголокъ, отвѣчалъ митрополитъ, съ частицею земнаго рая и мечталъ провести здѣсь остатокъ моей жизни, но Господу угодно было иначе.

— Homo proponit, deus disponit! отвѣчалъ генуэзецъ, поднявъ глаза на краснѣющіе бока Кастель-горы. Ему показалось, что оттуда просачивалась человѣческая кровь.

— Какъ живописно окрашивается эта скала солнечными лучами, сказалъ онъ, обращаясь къ одному изъ ѣхавшихъ около него.

— Явленіе это начало замѣчаться, прибавилъ митрополитъ, послѣ истребленія воинами вашими всѣхъ обитателей этой мѣстности. Говорятъ, что это окаменѣвшая кровь.

— Святѣйшій отецъ при всякомъ удобномъ случаѣ старается напомнить мнѣ про прошлую непріязнь двухъ націй, сказалъ Имперіале съ видимымъ неудовольствіемъ.

— Синьоръ, вы не совсѣмъ хорошо понимаете меня. Я скорблю не только о тѣхъ, кого давно уже нѣтъ между нами, но и о томъ, что, сокрушивъ наше господство въ Сугдаіѣ, которая служитъ для васъ бременемъ, вы сами лишили себя союзника, готоваго защитить васъ ради собственнаго благосостоянія. Вы могли бы создать изъ насъ громадную непобѣдимую армію, которая охраняла бы васъ и затѣмъ мы слились бы въ единое тѣло. Какая блистательная будущность представилась бы тогда и вамъ, и всей странѣ! Мы могли бы общими силами изгнать монголовъ, сдѣлавшихся хозяевами въ Крыму, вызвать христіанъ изъ метрополій нашихъ и создать сильное государство противъ варварскихъ народовъ.

— Правда, правда, отецъ мой, отвѣчалъ Имперіале, — жестокое ослѣпленіе.

— А вы что сдѣлали? — продолжалъ митрополитъ, — вмѣсто того, чтобы подрывать власть татаръ и сближаться съ подобными себѣ христіанами, которые не довѣряли и не довѣряютъ полудикимъ монголамъ, вы, какъ бы въ угоду имъ, позавидовали нашимъ ничтожнымъ средствамъ пропитанія, отняли отъ насъ столицу нашихъ князей и до тѣхъ поръ не угомонилась вражда ваша, пока не погибъ послѣдній наслѣдникъ изъ дома севастовъ страны. Преслѣдуя бѣгущихъ князей нашихъ, вы дошли до этой мѣстности, гдѣ они укрылись, и не иначе разстались съ нею, какъ убѣдившись, что не осталось ни единой души въ живыхъ. Такимъ образомъ, наперекоръ собственному благу, вы оставили народъ безъ предводителя, стадо безъ пастыря; проще, вы, сдѣлавъ его ничтожнымъ и безсильнымъ, подготовили врагамъ нашимъ возможность поработить его безъ особенныхъ усилій. Понятно, что еслибъ Византія осталась незавоеванною или еслибъ удалось одному изъ членовъ царствовавшаго дома явиться къ намъ и стать во главѣ осиротѣвшаго народа, я полагаю, что намъ удалось бы снова сдѣлаться способными отстоять вашу и свою независимость. Подумайте объ этомъ серіозно, синьоръ, если въ душѣ вашей есть любовь къ согражданамъ и если вы желаете предупредить грозу.

— Вы сказали мнѣ великую истину, отвѣтилъ консулъ, и я употреблю всѣ усилія, чтобы похитить изъ темницъ султана хоть единаго изъ царской семьи. Я возвращу грекамъ Сугдаію съ округомъ, помогу имъ матеріальными средствами и сдѣлаю все, зависящее отъ насъ, для того, чтобы возстановить княжество и слиться съ нимъ въ одну силу.

— Смотрите же, не теряйте золотаго времени — добавилъ митрополитъ — теперь каждая минута имѣетъ значеніе, потому что турецкій султанъ не будетъ равнодушно смотрѣть на жизнь наслѣдниковъ Византійской имперіи. При этомъ я считаю долгомъ моимъ обратить ваше вниманіе на Чимбало и Херсонесъ, которые вы, вѣроятно, посѣтите теперь. Пообѣщайте жителямъ этихъ городовъ полную независимость отъ Генуи и, если возможно, то пошлите изъ послѣдняго города отважныхъ мореходцевъ въ Константинополь за розысканіемъ родственниковъ несчастнаго императора Константина. Въ этомъ городѣ многіе, подобные мнѣ старики, лично знали императора, когда онъ княжилъ въ Ѳеодоро.

Имперіале недолго оставался въ Кастельскомъ монастырѣ св. Прокла. Свѣжіе еще слѣды разрушенія тѣснили его грудь. Выпивъ чашку молока, онъ простился съ митрополитомъ и поѣхалъ дальше.

Послѣ нѣсколькихъ поворотовъ по тропинкѣ, идущей по надъ крутыми берегами, предъ путешественниками нашими показалась высокая гора, извѣстная въ то время подъ названіемъ Верблюда (Аю-дагъ)¹⁰. Имперіале зналъ, что у подножія ея расположенъ небольшой городокъ Парѳенополи, снабжавшій Кафу превосходными винами и плодами, которые доставлялись и къ нему отъ имени какого-то Астрономо. «Надо повидаться и съ этимъ купцомъ», подумалъ онъ и заявилъ окружающимъ о намѣреніи отдохнуть въ первомъ селеніи.

Огромное множество развалинъ, окружавшихъ Парѳенополи, дали понять верховному консулу, что и здѣсь нѣкогда былъ большой, довольно красивый городъ, погибшій неизвѣстно вслѣдствіе какихъ причинъ.

Астрономо принялъ почтеннаго гостя очень радушно, угостилъ его со свитою превосходнымъ сотомъ и всѣмъ, что было въ его хозяйствѣ. Имперіале, сдѣлавъ его своимъ коммиссіонеромъ и выдавъ ярлыкъ на свободное плаваніе по готѳійекимъ берегамъ, изъявилъ желаніе взойти на Верблюдъ-гору, чтобы составить себѣ мнѣніе, на какое пространство видны съ нея берега Чернаго моря. Любезный хозяинъ взялся его сопровождать, въ предположеніи указать на болѣе замѣчательныя развалины и опустѣвшіе замки давно исчезнувшихъ съ лица земли властителей.

Перешедъ небольшую рѣченку, они подошли къ большому храму, который, по-видимому, недавно былъ реставрированъ.

— Это наша соборная церковь, сказалъ Астрономо; сюда, въ день Петра и Павла, которые высоко чтятся и въ Кафѣ, ежегодно является нашъ митрополитъ и намѣстникъ изъ Ѳеодоро для торжества. Сказавъ это, онъ отворилъ двери храма, и предъ Имперіале открылся полъ, на которомъ загорѣлись тысячами переливовъ яркіе лучи заходящаго за горы солнца. Полъ этотъ былъ сложенъ изъ правильно нарѣзанныхъ кусочковъ прозрачнаго слюдо-виднаго шпата.

— Кому это пришла въ голову такая счастливая мысль? спросилъ консулъ, подробно осматривая каждый камешекъ.

— Одному изъ первыхъ намѣстниковъ края. Да, было нѣкогда славное время для Парѳенополиса! Но съ того дня какъ про насъ забыли наши властители, а намѣстникъ нашелъ болѣе выгоднымъ перенести резиденцію свою къ сосѣдству Ай-Петри и Месихору, чтобы удалиться отъ генуэзцевъ, — мы очутились въ очень незавидномъ положеніи.

— Неужели наше сосѣдство показалось ему опаснымъ?

— Судя потому, что случилось съ Сугдаіею и Кастелью, мнѣ кажется, что господинъ нашъ долженъ былъ избрать пунктъ болѣе отдаленный и представляющій нѣкоторыя удобства для самозащиты. Такое мѣсто онъ нашелъ отчасти готовымъ для поселенія своего невдали отъ Месихоры, на скалистомъ берегу, и назвалъ его Ѳеодоросъ или даромъ Божьимъ. При этомъ онъ, конечно, имѣлъ въ виду близость Чимбало, Херсонеса и вообще степныхъ пространствъ, съ которыми безопасно могъ сообщаться.

— А часто ли посѣщаетъ васъ этотъ дальновидный господинъ?

— Первые намѣстники часто посѣщали, но теперешній, послѣ того какъ узналъ о паденіи Византійской имперіи, пришелъ въ отчаяніе и совершенно не заботится ни о чемъ. И дѣйствительно, оставшись безъ покровительства и средствъ, и вдобавокъ окруженный алчными врагами, ему ничего болѣе не остается, какъ сложить съ себя наслѣдственную власть или отдаться первому завоевателю. Какой же онъ можетъ быть намѣстникъ, когда вручившіе ему власть лишены защиты и, можетъ быть, умерли давно въ цѣпяхъ!

Говоря это, Астрономо подвелъ гостя къ большому замку, построенному на скалистомъ выступѣ, во внутренности котораго находился другой храмъ во имя равноапостольныхъ царей Константина и Елены. Замокъ этотъ во многихъ мѣстахъ обнаруживалъ трещины и готовъ былъ обратиться въ развалины, но церковь казалась новою¹¹. Отсюда они направились на Верблюдъ-гору и присѣли отдыхать около третьей небольшой церкви, воздвигнутой, по словамъ провожатаго, на мѣстѣ древняго капища, гдѣ множество пролито было крови Ифигеніею-Парѳеницею во время служенія ея Діанѣ Таврической. Затѣмъ, они начали взбираться на вершину скалы, гдѣ, по разсказамъ Астрономо, еще сохранялись слѣды отъ ограды древнихъ царскихъ построекъ съ возвышенными пьедесталами для размѣщенія наблюдательной стражи; но Имперіале не того искалъ: ему надо было измѣрить глазомъ пространство видимаго на юго-западъ моря, откуда могли показаться турецкія суда.

Покончивъ съ этимъ, онъ возвратился въ селеніе и на другой день отправился въ дальнѣйшій путь, по которому ему безпрестанно представлялись обширныя поселенія грековъ, владѣющія множествомъ мореходныхъ лодокъ, виноградными и фруктовыми садами, лѣсами и кромѣ этого изобилующія пчелами, козами и другими домашними животными. Эта масса людей съ ихъ богатствами казалась консулу чѣмъ-то небывалымъ въ странѣ, присвоенной татарами. Въ особенности же ему понравились мѣста отъ Пале-Кура (Ялты) вплоть до резиденціи намѣстника Ѳеодоро¹².

— Митрополитъ совершенную правду говорилъ мнѣ, подумалъ Имперіале. И въ самомъ дѣлѣ, къ чему мы завладѣли Сугдаіею, зачѣмъ возбудили вражду съ этимъ народомъ, который, при своей неподвижности, не могъ бы нанести никакого вреда нашимъ торговымъ предпріятіямъ? Неужели никому изъ предмѣстниковъ моихъ не могла прійти мысль, что они могутъ сдѣлаться нашими друзьями изъ-за общихъ выгодъ и в заключеніе добровольно признать наше господство? Какая горькая и неисправимая ошибка! Впрочемъ, не будемъ отчаиваться, — авось Господь проститъ нашему увлеченію. Съ этими мыслями верховный консулъ показался на послѣднемъ отлогѣ горы, отдѣлявшемъ его отъ цитадели намѣстника византійскихъ владѣній въ Таврикѣ. Въ ту же минуту послышался звукъ военной свирѣли и высыпало нѣсколько десятковъ вооруженныхъ людей, быстро обступившихъ первую стѣну.

Имперіале махнулъ имъ бѣлымъ платкомъ и, приблизившись къ воротамъ, освѣдомился, можетъ ли быть принятымъ намѣстникомъ Алексіемъ Пятымъ? Вопросъ немедленно былъ переданъ кому слѣдовало, и вслѣдъ затѣмъ у открытыхъ воротъ показался молодой человѣкъ представительной наружности.

— Смѣю ли спросить ваше имя? спросилъ онъ. Къ сожалѣнію, мой отецъ настолько состарѣлся, что не въ состояніи выйти на встрѣчу дорогому гостю. Впрочемъ, и я, сынъ его, по наслѣдству Алексій Шестой, пользуюсь правомъ замѣнять отца моего.

— Я верховный консулъ Кафы и Хазарскаго моря нарочно пріѣхалъ къ вашимъ дверямъ, чтобы засвидѣтельствовать отцу вашему, доминусу дель Тодоро, и вамъ мое глубочайшее почтеніе.

— Вы сдѣлали намъ много чести. Милости просимъ со всею свитою! Сказавъ это, молодой человѣкъ своеручно взялъ подъ узду консульскаго коня и подвелъ его къ обширному зданію, которое больше чѣмъ на половину находилось въ землѣ и почти не могло быть замѣтно за оградами цитадели. Всѣ остальныя постройки на этой возвышенности, густо расположенныя одна около другой, въ промежуткахъ можжевеловыхъ деревьевъ, также имѣли видъ какихъ-то подземелій или погребовъ.

— Какая дальновидность — подумалъ Имперіале — при такомъ скрытомъ положеніи ни единый домъ не можетъ подвергнуться разрушенію и запасныя войска останутся подъ прикрытіемъ.

На порогѣ консулъ встрѣченъ былъ сѣдымъ, какъ лунь, старикомъ, поддерживаемымъ двумя прекрасными юношами.

— Благодареніе Богу, удостоившему меня принимать у себя верховнаго консула, сказалъ онъ! Это доказываетъ, что отнынѣ между нами не будетъ враждебныхъ отношеній.

— Вы угадали, что я прибылъ издалека съ единственною цѣлью — сдѣлаться другомъ вашимъ и преданнаго вамъ народа.

— Да, благодаря этому народу я продолжаю по настоящее время пользоваться нѣкогда врученнымъ мнѣ титуломъ повелителя, который, съ паденіемъ властителей нашихъ, не долженъ болѣе принадлежать мнѣ.

— Вы ошибаетесь, и права, дарованныя вамъ неотъемлемы до тѣхъ поръ, пока отберутся или тѣмъ, кто ихъ далъ, или тѣмъ, кто захватитъ ихъ силою оружія.

— Послѣдняго, кажется, не долго прядется ожидать, сказалъ старикъ, приглашая почтеннаго гостя на почетное мѣсто.

Въ ту же минуту начали накрывать столы для накормленія проголодавшихся путниковъ. Послѣ незатѣйливаго обѣда, завершеннаго нѣсколькими сосудами мѣстнаго вина, намѣстникъ съ сыномъ и консуломъ удалились въ отдѣльную комнату для обсужденія будущности и печальнаго положенія какъ греческихъ, такъ и генуэзскихъ колоній, очутившихся между мусульманами. Совѣщаніе ихъ продолжалось до глубокой ночи. На немъ постановлено было, что генуэзцы останутся свободными жителями въ Балаклавѣ и окрестностяхъ, будутъ имѣть своего консула и торговать по всей странѣ грековъ безъ пошлины. Греки, въ свою очередь, пользуются безпрепятственнымъ въѣздомъ въ Кафу и прочія хазарскія факторіи по торговымъ и личнымъ дѣламъ и будутъ пользоваться покровительствомъ верховнаго консула. Но самымъ серіознымъ пунктомъ договора было доставленіе въ Таврику одного изъ членовъ императорской семьи для провозглашенія его полновластнымъ властителемъ отцовскаго наслѣдія.

Покончивъ переговоры, Имперіале, не теряя дорогаго времени, съ ранняго утра направился въ Чимбалу, отдалъ приказанія наблюдать за движеніемъ турецкихъ судовъ, дорожить дружбою татаръ и грековъ и, по возможности, защищать входы въ городъ. Послѣ всего этого, онъ потребовалъ представить ему какого-нибудь пожилаго грека, знающаго хорошо татарскій языкъ для важнаго порученія.

Изъ числа всѣхъ представленныхъ не оказалось ни одного достаточно способнаго, вслѣдствіе чего верховный консулъ вынужденъ былъ съѣздить въ Херсонесъ, который такъ долго тормозилъ благосостояніе Кафы и въ заключеніе, доведенный Кафою до нищенскаго положенія, представлялся ему жалкимъ мѣстечкомъ. Но каково было изумленіе его, когда издали явился предъ нимъ обширный городъ съ прекрасною цитаделью, внутри которой находилось нѣсколько громадныхъ церквей въ византійскомъ вкусѣ, а бухта — переполненною судами различныхъ размѣровъ!

— Это счастіе наше, мелькнуло въ его умѣ; лишь бы успѣть расположить обитателей его въ нашу пользу!

Жившіе въ Херсонесѣ генуэзцы съ восторгомъ приняли своего повелителя, но, къ сожалѣнію, сообщили ему, что въ большинствѣ городскихъ построекъ не осталось никого, что они ведутъ ничтожную торговлю съ туземцами и, въ свою очередь, чувствуютъ необходимость выселиться изъ этого города.

— Повремените еще немного, утѣшалъ ихъ Имперіале: я хочу измѣнить всѣ притѣснительныя мѣры и предоставить всѣмъ городамъ одинаковыя права съ Кафою. Но предварительно мнѣ необходимо вызвать въ Таврику одного изъ кровныхъ наслѣдниковъ Византійской имперіи, чтобы сплотнить около него грековъ и заручиться силою, способною содѣйствовать намъ въ борьбѣ съ турками, къ которымъ, навѣрное, прильнутъ единовѣрные татаре. Это, быть можетъ, покажется неумѣстнымъ нашей матери Генуи и повелѣвающему нами банку св. Георгія; но лучше лишиться немногаго, чѣмъ всего и жизни нѣсколькихъ десятковъ тысячъ гражданъ, которые, послѣ множества жертвъ, вновь могутъ назвать себя богатыми людьми. И такъ, друзья мои, пріищите мнѣ въ городѣ вашемъ непремѣнно грека, знающаго татарскій языкъ, котораго я могъ бы отправить въ Константинополь для доставленія одного изъ принцевъ монархіи.

Лишь только разнеслись по городу слухи, чего ищетъ верховный кафскій консулъ, греческіе старѣйшины, обрадованные идеею возстановленія ихъ царства въ Тавридѣ, собрались съ привѣтствіями къ давно ожидаемому гостю. Изъ нихъ одинъ рѣшился принять на себя трудную миссію ѣхать въ Византію и употребить всѣ мѣры для доставки принца царской крови. Оставшись наединѣ съ Имперіале, Іоаннъ Пиѳа изложилъ ему въ нѣсколькихъ словахъ планъ дѣйствія. Консулъ обѣщалъ ему нѣсколько писемъ къ соотечественникамъ и достаточную сумму денегъ на подкупы стражи и разнаго рода непредвидѣнныя случайности.

На рейдѣ оказался корабль изъ Самсона и Пиѳа рѣшился, въ нарядѣ крымскаго татарина, съ бритою головою, отправиться сначала туда, а потомъ уже добраться до Византіи. Имперіале вручилъ ему золото съ письмами и, пожелавъ счастливаго успѣха, въ свою очередь, предпринялъ поѣздку въ Хыръ-Хыръ или Киркъ-еръ, чтобы повидаться съ блистательнымъ ханомъ Хаджи-гиреемъ и повѣдать его мнѣнія относительно будущности факторій, на случай нашествія на нихъ турокъ.

Хыръ-хыръ находился въ то время на Чуфутъ-кальской скалѣ, а Киркъ-еръ спереди Бахчисарайскаго ущелья, vis-à-vis съ теперешнимъ вокзаломъ желѣзной дороги; слѣдовательно, верховному консулу недолго приходилось ѣхать по изрѣдка населеннымъ мѣстамъ, заросшимъ дремучими лѣсами. Къ вечеру онъ былъ ужъ въ пріемной повелителя татаръ и велъ съ нимъ оживленный разговоръ.

— Скажите мнѣ, султанымъ, говорилъ Имперіале, — на что мы должны рѣшиться при нынѣшнихъ завоевательныхъ видахъ султана: очистить ли Кафу и переѣхать въ отечество, или, въ надеждѣ на ваше заступничество и покровительство, продолжать жить спокойно?

— Турецкій султанъ, какъ единовѣрецъ мой, отвѣчалъ ханъ, никогда не станетъ посягать на мое ханство, а потому я не совѣтую вамъ тревожиться и бояться.

Вы мои гости и друзья и я обязанъ покровительствовать на своей землѣ. Передай эти слова твоимъ согражданамъ и постарайся успокоить ихъ; въ противномъ случаѣ я вынужденъ буду самъ пріѣхать къ вамъ. Теперь скажи мнѣ, какъ поживаетъ у васъ мой Менгли и можно ли надѣяться, что онъ сдѣлается мудрымъ повелителемъ своего народа?

— Къ сожалѣнію моему, я еще не имѣлъ времени прослѣдить за его воспитаніемъ, но, судя по слухамъ, онъ сдѣлалъ громадные успѣхи и постоянно присутствуетъ на судѣ деревенскихъ судей.

— Передай, пожалуйста, ему, что я съ нѣкотораго времени началъ чувствовать себя очень слабымъ и, кажется, скоро умру. Пусть онъ не тратитъ понапрасно время и спѣшитъ возвратиться ко мнѣ на помощь. — Ханъ тяжело вздохнулъ. — Но вотъ еще одна просьба къ тебѣ, Джованъ-ага, которую ты поклянешься мнѣ исполнить.

— Вамъ извѣстно, кажется, что я и безъ клятвы сдерживалъ мои обѣщанія.

— Да, ты хорошій человѣкъ; но я все таки не могу спокойно умереть, не заручившись твоею клятвою, потому что дѣло касается благосостоянія царства и народа, и еслибъ ты самъ не посѣтилъ меня, то я, не смотря на мои недуги, долженъ былъ пріѣхать въ Кафу, для свиданія съ тобой.

— Если дѣло такой важности и не можетъ послужить во вредъ согражданамъ моимъ, то я клянусь Аллахомъ и всѣми священными книгами исполнить въ точности вашу волю.

— Спасибо, Джованъ-ага. Ну, теперь слушай: по принятому у насъ правилу, престоломъ наслѣдуютъ старшіе въ роду; мой же Менгли, котораго я подготовляю къ этому, есть третій по лѣтамъ, послѣ двоюродныхъ братьевъ своихъ, которые, какъ можетъ быть тебѣ извѣстно, нынѣ разбойничаютъ съ черкесами, но сейчасъ же потребуютъ ханскаго престола, какъ только я закрою глаза. Мнѣ необходимо принять противъ нихъ такія мѣры, чтобы они оставались взаперти у насъ до того времени, пока Менгли успѣетъ расположить въ пользу свою народъ и будетъ достаточно силенъ, чтобы защищать свои права и наслѣдіе. Я могъ бы самъ уничтожить этихъ скверныхъ людей, но теперь, когда жизнь моя находится на исходѣ, я не рѣшаюсь на такой грѣхъ. Отвѣчай мнѣ безъ стѣсненія и притворства: могу ли я разсчитывать на твои услуги, если, напримѣръ, въ одну темную ночь нарочно посланное съ моимъ приказаніемъ судно привезетъ ихъ къ судакскому зкмку?

Давши клятву, я могу отвѣчать только утвердительно.

— Спасибо, спасибо, другъ мой. Я пошлю къ тебѣ нарочнаго, когда выйдетъ судно, а ты распорядишься отдать приказаніе коменданту судакской крѣпости, чтобы онъ принялъ этихъ плѣнниковъ и содержалъ ихъ въ глубокой тайнѣ отъ народа. Впрочемъ, я къ тому времени своеручно напишу тебѣ, какъ обращаться съ ними и какіе распускать слухи, еслибъ сталъ извѣстенъ арестъ таинственныхъ людей.

Сказавъ это, ханъ простился съ Имперіале, обѣщая быть до послѣдней минуты жизни искреннимъ другомъ и защитникомъ генуэзцевъ.

VI

Пока верховный консулъ Кафы пируетъ между ханскими беями и мурзами и пока онъ возвратится въ резиденцію свою, намъ кстати будетъ познакомить читателя съ положеніемъ Константинополя, со времени водворенія въ немъ турокъ, и всѣми мѣрами, принимаемыми Генуею и банкомъ св. Георгія относительно хазарскихъ колоній.

Изъ свѣдѣній, завѣщанныхъ исторіею, намъ извѣстно, что Магометъ II, вскорѣ послѣ завоеванія Византіи, приказалъ построить на Босфорѣ двѣ крѣпости подъ названіемъ Румили и Анадолы-гисаръ, съ цѣлью препятствовать входу и выходу итальянскихъ судовъ въ Черное море и кромѣ этого подготовить 200 судовъ для продолженія завоеваній на Архипелагѣ.

Генуэзская республика въ это время такъ была истощена войною съ королемъ Сициліи Альфонсомъ Арагонскимъ, что дожъ ея Пьетро де Компофрегозо, съ главными членами oficiali di Romanica e del mare, вынуждены были обратиться съ просьбою о денежной ссудѣ къ банку св. Георгія, чтобы снарядить торжественное посольство къ султану-завоевателю. Этимъ надѣялись спасти Галату и сберечь Кафу; но пока обсуждалось это предпріятіе, Галата была сокрушена. Тогда 275 важнѣйшихъ гражданъ республики порѣшили передать въ полную собственность банка св. Георгія всѣ генуэзскія колоніи на берегахъ Чернаго моря, а въ томъ числѣ и Кафу, признаваемую недоступною. Правительство Генуи, изъявляя согласіе свое на этотъ позорный актъ (отъ 15 ноября 1453 года), не только сознало онымъ свое безсиліе и преимущество частнаго учрежденія, но предоставляло даже ему право суда и казни надъ гражданами, живущими въ этихъ факторіяхъ.

Георгіевскій банкъ, не смотря на то, что также имѣлъ хорошее мнѣніе объ укрѣпленіяхъ Кафы, считалъ ее неприступною только для татаръ, производящихъ атаки конницею. А такъ какъ турки доказали подъ Константинополемъ свое умѣніе брать города съ высокими стѣнами, то на пятый же день приступилъ къ назначенію отъ имени своего должностныхъ лицъ, въ надеждѣ, что они придумаютъ новые способы защиты. Въ Кафу назначено было два уполномоченныхъ лица для введенія новыхъ порядковъ и единовременно посылался корабль съ военными снарядами и орудіями различнаго рода, подъ прикрытіемъ 200 воиновъ, подъ начальствомъ Джакомо Чикала и Даміано Леоне. Между орудіями замѣчательны были пушки огромнаго калибра, (sarbatane), предназначенныя для башенъ и стѣнъ города.

Благополучное прибытіе этого корабля въ кафскую бухту показалось жителямъ этой колоніи особенною милостію божества. Это доказывается письмомъ верховнаго консула ея Деметріо Вивальдо къ протекторамъ банка¹³, въ которомъ онъ, между прочимъ, сообщалъ, что, въ ожиданіи нападенія султана, принялъ нужныя мѣры для обороны города.

Пока это донесеніе отъ 2 мая 1454 года доходило до мѣста назначенія, въ Константинопольскомъ проливѣ захвачены были два другихъ генуэзскихъ судна, желавшихъ прорваться въ Черное море, и капитаны ихъ были брошены въ темницу. Для предупрежденія же дальнѣйшихъ своеволій дженевезовъ, султанъ велѣлъ заключить съ Хаджи-гирей-ханомъ союзъ съ тѣмъ, чтобы ханъ напалъ на Кафу съ сухаго пути, когда флотъ его подступитъ съ моря.

И дѣйствительно, 11 іюля того же года въ кафскую бухту неожиданно вступило 52 турецкія галеры (bіrenie et trireme), не обнаруживая никакихъ злонамѣренныхъ цѣлей до тѣхъ поръ, пока къ стѣнамъ города не подступилъ ханъ съ 6 тыс. всадниковъ. Вивальдо струсилъ и, по требованію командующаго флотиліею Темиръ-кая, выслалъ депутацію для переговоровъ, окончившихся тѣмъ, что кафскіе колонисты обязались платить хану ежегодно 600 соммъ или 200 т. лиръ¹⁴. Послѣ чего турецкія суда отошли и водворилось прежнее спокойствіе; но съ этого времени банку св. Георгія не приходилось болѣе думать о сношеніи съ колоніями своими чрезъ Босфоръ Ѳракійскій. Въ послѣдующемъ затѣмъ письмѣ Вивальдо доносилъ банку, что кафскимъ жителямъ, вслѣдствіе повсемѣстнаго неурожая, грозитъ голодъ, что султанъ въ союзѣ съ ханомъ намѣреваются возобновить нападеніе на Кафу, и умолялъ не оставлять ихъ безъ помощи, которую въ крайности можно доставить черезъ Венгрію, Польшу и землю Бѣлаго государя (domino Blancho). Одновременно же съ этимъ нѣкоторые изъ городскихъ сановниковъ извѣщали протекторовъ банка о страшныхъ безпорядкахъ въ Кафѣ и волненіи черни, бѣгавшей по городу съ криками: vivat populos, interficiuntur nobiles! и домогавшейся свергнуть присланныхъ изъ Генуи правителей.

Такое безотрадное состояніе Кафы заставило банкъ снарядить посольство къ Магомету II съ просьбою о помилованіи черноморскихъ поселеній. Представителями посольства этого, состоявшагося въ концѣ октября, назначены были Луціано Спинола и Бальтасаръ Маруффо, оба принадлежавшіе къ разряду патриціевъ, и въ то же время избрали въ Кафу и прочія колоніи новыхъ консуловъ генуэзскихъ дворянъ. Но лишь только вновь избранные извѣщены были объ этомъ, не замедлили отказаться отъ слѣдованія въ мѣста, зараженныя демократическимъ духомъ, но главнѣе ежеминутно угрожаемыя нашествіемъ варваровъ. Банкъ прибѣгнулъ къ новымъ выборамъ и вынужденъ былъ довольствоваться услугами простыхъ ремесленниковъ. Въ Кафу, на мѣсто Вивальдо, назначенъ былъ нѣкто Томасо де Домокульта, въ Сугдаю Антоніо Леркари, а въ Чимбалу Даміанъ де Леоне¹⁵.

Для доставленія къ мѣсту новыхъ консуловъ наняты были суда, принадлежавшія Якову де Леоне и Мартину ди Вольтеджіо, обязанные отплыть 4 января 1455 г. съ трехмѣсячнымъ провіантомъ и 95-ю вооруженными матросами и, не взирая ни на какія опасности, пробиться сквозь Константинопольскій проливъ и достигнуть Кафы.

Къ счастію, этимъ отважнымъ мореходцамъ, благодаря тому, что турки заняты были походомъ на венгровъ и сербовъ, удалось привести въ Кафу въ большомъ количествѣ, какъ военные, такъ и съѣстные припасы, ободрившіе пріунывшую колонію.

Вслѣдъ за тѣмъ Генуя, освѣдомленная, что Магометъ II на голову разбитъ, подъ Крушевцемъ, Гуніядомъ, рѣшилась отправить въ Черное море новые суда съ военными снарядами и продовольствіемъ при 800 воинахъ. Вѣра въ непобѣдимость этихъ набранныхъ воиновъ была такъ велика, что протекторы банка надѣялись не только защитить Кафу, но и отобрать отъ турокъ Галату и Перу Съ построенными на Босфорѣ замками, какъ только папа Николай и герцогъ Бургунскій Іоаннъ Безстрашный двинутся противъ турокъ; но увы, послѣднимъ надеждамъ недолго пришлось вѣрить: герцогъ Бургунскій забылъ о своемъ желаніи, а папа Николай умеръ.

Пока слѣдовали посланныя суда съ войсками, снарядами и продовольствіемъ, въ Кафѣ господствовала полная анархія. Башни и стѣны города находились въ жалкомъ состояніи, въ войскѣ чувствовался крайній недостатокъ и не оставалось другаго исхода, какъ искать покровительства у султана. Вивальдо рѣшился собрать всѣхъ сановниковъ и старѣйшинъ (anziani) съ предложеніемъ отправить отъ города пословъ къ Магомету въ Адріанополь. Избранные Антоніо дель Пино и Баттиста Аллегро немедленно отправились въ путь и сошлись съ посольствомъ, высланнымъ съ тѣми же цѣлями отъ банка св. Георгія. Переговоры кончились тѣмъ, что Кафа обязалась вносить ежегодно въ султанскую казну 8 т. венеціанскихъ дукатовъ.

Одновременно съ этимъ извѣстіемъ прибыли въ Кафу на своихъ судахъ Дорія и Ломелино, тѣ несчастные капитаны, которые ввержены были въ константинопольскую темницу. Четыре мѣсяца спустя, появились суда съ консулами Домокульто, Леркари и Леоне, испытавшія всевозможныя невзгоды и борьбу съ турками въ Босфорскомъ проливѣ.

Вотъ то положеніе генуэзскихъ колоній, въ которомъ онѣ находились, но описанію новаго консула, въ 1455 году:¹⁶ «По всему черноморскому прибрежью въ генуэзскихъ факторіяхъ господствуетъ неограниченная распущенность; на судахъ безпрестанные бунты; на берегу укрѣпленные замки, принадлежавшіе республикѣ, завоеваны частными лицами; въ Кафѣ, не смотря на ея выгодное положеніе, чувствуется недостатокъ въ хлѣбѣ, а относительно уплаты податей величайшій безпорядокъ. Это заставляетъ всѣ сосѣднія царства и племена обращаться съ нею высокомѣрно; что же касается Турціи, то проѣзжавшій чрезъ Кафу въ Солхатъ (Старый Крымъ) къ татарскому хану турецкій посолъ, принятый съ должными почестями, хотя и былъ вѣжливъ, но всѣ постигли, что ne anno elapso (dominus Teucrorum cum imperatore Tartarorum) preparent contra Kuffum potentiam et potissime se intelligent quo omnes unanimes generaliter concurrunt, nullos capsandos essae stipendiatos». Вслѣдствіе чего консулъ просилъ банкъ о снабженіи его деньгами для обороны и вербовки защитниковъ. При этомъ онъ жаловался на плохое состояніе водопроводовъ и необходимость устройства двухъ большихъ цистернъ.

Ко всѣмъ этимъ неурядицамъ присоединились еще церковныя интриги, имѣя во главѣ епископа Якова Кампору, въ глазахъ котораго всѣ греки и армяне были еретики и подлежали или истребленію, или обращенію въ католицизмъ. Озлобляемый тѣмъ что ему не содѣйствовали для достиженія цѣли свѣтскія власти, онъ постоянно занимался доносами въ римскую курію и Геную, не щадя чести сановниковъ города. Послѣдующіе за нимъ являлись такими же фанатиками, тогда какъ въ Солдаѣ епископствовалъ уроженецъ Кафы ди Негро, на столько милостивый, что безъ различія исповѣданій жертвовалъ послѣдними средствами на выкупъ плѣнныхъ у татаръ.

Не смотря на уплаченную туркамъ дань, кафскія суда, дерзавшія показаться въ Босфорѣ, по прежнему подвергались выстрѣламъ изъ пушекъ и погибели, а султанъ настаивалъ на уступкѣ ему острова Хіо, грозя въ противномъ случаѣ уничтоженіемъ всѣхъ генуэзскихъ колоній. Крайность эта заставила банкъ св. Георгія обратиться къ папамъ Калисту III и Николаю V, въ надеждѣ образовать крестовый походъ противъ жестокихъ мусульманъ.

Въ послѣдующемъ 1456 году мы находимъ, что средства могущественнаго банка находились въ незавидномъ состояніи, вслѣдствіе чего дожъ Пьетро Кампофрегозо, вооруживъ на счетъ республики два первоклассныхъ корабля, отправилъ ихъ въ Черное море, подъ начальствомъ патриціевъ Грилло и Франко-Болгаро, а банкъ, съ своей стороны, столько же судовъ съ продовольственнымъ грузомъ. При этомъ назначилъ новымъ консуломъ въ Кафу Антоніа Леркари, а отца Джовани Имперіале, Лаврентія Имперіале, въ Самастру, на такую же должность.

Корабли эти выступили изъ Генуи 27 марта 1456 г. На нихъ было около 250 вооруженныхъ воиновъ для Кафы; имъ предписано было пробиться въ Черное море вооруженною рукою. Большаго нельзя было ожидать отъ республики, занятой войною съ королемъ обѣихъ Сицилій. Два мѣсяца спустя, за ними выступилъ изъ Остіи римскій флотъ, состоящій изъ 80 галеръ и 10 малыхъ судовъ, подъ начальствомъ Меццаротта, патріарха аквилейскаго, вооруженный на счетъ папы Калиста III, съ цѣлью громить турокъ на морѣ и оборонять острова Архипелага. Флотъ этотъ вступилъ въ Мраморное море (Propontis) и, подошедъ къ Византіи, привелъ турокъ въ ужасъ. Умѣй при этомъ католики возбудить возстаніе грековъ, турки навсегда бы были сокрушены, потому что главныя силы ихъ понесли страшное пораженіе отъ руки Гуніяда, къ несчастію, сильно раненнаго и не могущаго преслѣдовать варваровъ. Но развѣ могъ надѣяться на убѣжденія свои фанатическій католикъ?

Но какъ бы ни было, эти два обстоятельства на долго остановили у турокъ жажду порабощенія христіанъ и предоставили имъ время обсудить свое горькое положеніе. Къ несчастію, въ теченіи этого времени значительно оправившаяся Кафа сдѣлалась жертвою мороваго повѣтрія, о которомъ сказано въ лѣтописяхъ: ingens multitudo іllorum habitatorum peste consumpta fuit.

Чтобы ознакомить читателя нашего съ этою ужасною болѣзнію, извѣстною у насъ подъ названіемъ чумы или вѣрнѣе черной смерти, мы приведемъ первыя свѣдѣнія о ней, оставленныя намъ Габріелемъ-де-Мюссе изъ Пьяченцы, бывшимъ въ кафской колоніи законовѣдомъ съ 1344 по 1346 годъ.

Вотъ что онъ говоритъ: «я самъ находился въ числѣ тѣхъ, которые спаслись на корабляхъ и бѣжали изъ зачумленной страны на родину; изъ тысячи людей, спасавшихся со мною, едва уцѣлѣло десятокъ. Болѣзнь начиналась сильными колючими болями, за которыми сначала слѣдовалъ сильный ознобъ, а потомъ появлялись очень твердые шишки подъ мышками и въ пахахъ. Послѣ чего развивалась сильная гнилостная горячка съ значительною головною болью. Къ этому присоединялся отвратительный запахъ отъ больнаго, а у другихъ показывалась кровавая мокрота. Смерть наступала на первый, второй, но чаще на третій день болѣзни. Куда ни приставали корабли наши, вездѣ быстро умирали всѣ тѣ, которые приходили въ соприкосновеніе съ нами. Мы принесли съ собою на родину убійственныя стрѣлы, при каждомъ словѣ распространяли своимъ дыханіемъ смертельный ядъ! Всѣми оставленный больной лежалъ одинъ съ своими муками. Родные боялись приблизиться къ нему, врачъ страшился вступить въ его жилище и даже священникъ лишь со страхомъ причащалъ его. Со стонами, разрывающими сердце, призывали дѣти родителей, отцы и матери сыновей и дочерей, одинъ супругъ-другаго. Но тщетно! даже и до труповъ родные прикасались лишь потому, что никто не соглашался исполнять послѣднія обязанности ни за какія деньги. Ни голосъ герольда, ни звуки трубы, ни звонъ колоколовъ, ни похоронное богослуженіе ничто не могло собрать родныхъ и знакомыхъ на обрядъ погребенія. Трупы самыхъ знатныхъ и высокихъ лицъ относились въ могилы самыми бѣдными и низкопоставленными людьми, потому что невыразимый страхъ отталкивалъ отъ гроба ихъ друзей и товарищей¹⁷.

О дальнѣйшей судьбѣ Кафы, вплоть до появленія на консульскомъ мѣстѣ Джовани Имперіале, переименовывавшаго свое имя или, вѣрнѣе сказать, извѣстнаго въ Генуѣ подъ различными именами назначаемыхъ общиною консуловъ, намъ прійдется сказать очень немного, а именно, что турки успѣли достигнуть полнаго господства на Архипелагѣ и такъ сильно укрѣпили Дарданельскій и Босфорскій проливы, что ни одинъ корабль не могъ проходить безъ ихъ позволенія. Республикѣ и банку оставалось или завоевать себѣ проходъ, или сообщаться сухимъ путемъ. Перваго нельзя было достигнуть, а на послѣднее требовалось много времени, большія затраты и при этомъ путь этотъ также не былъ безопасенъ. Въ дополненіе скажемъ, что дѣла банка на столько разстроились, что ему приходилось искать вспомоществованія у папы.

Естественно, что при такомъ безутѣшномъ состояніи кассы, протектора Кафы съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе предавали ее забвенію или собственной участи. Невниманіе это въ 1463 г. дошло до того, что Кафа вынуждена была сама отправить въ единовѣрную Польшу одного изъ чиновниковъ своихъ съ порученіемъ набрать тамъ солдатъ. Чиновнику этому, по имени Галеаццо, хотя и удалось собрать до 500 всадниковъ, но изъ нихъ никто не достигъ до Крыма, за учиненный поджогъ въ г. Брацлавѣ, поднявшій противъ нихъ Михаила Чарторійскаго съ вассалами. Послѣдующія попытки съ этою же цѣлью усилить кафскій гарнизонъ удались не лучше первой. За все это время только одно подкрѣпленіе, высланное изъ Генуи сухимъ путемъ, достигло до назначенія; но оно было слишкомъ ничтожно для обширнаго города, успѣвшаго вновь улучшить свои торговыя сношенія и сблизиться съ татарами, но, къ сожалѣнію, начавшаго вмѣшиваться въ ханскія дѣла и безцеремонно обходиться съ купцами, пріѣзжавшими къ нимъ изъ отдаленныхъ странъ.

Послѣднее доказывается историческими фактами и именно требованіемъ царя Ивана Васильевича III, который, посылая въ Крымъ боярина Беклешева, поручалъ ему потребовать отъ кафскаго консула отнятые у русскихъ купцовъ товары на 2 т. рублей; но вмѣсто удовлетворенія, годъ спустя, другой русскій посолъ, Прокопій, съ купцами тамъ же были ограблены на нѣсколько тысячъ рублей.

При такомъ незавидномъ положеніи дѣлъ Джовани Имперіале принялъ на себя власть верховнаго консула и задался блистательною идеею — возстановить въ Крыму греческое княжество, сокрушить, общими силами съ республикою, господство турокъ въ Константинополѣ и затѣмъ, если представится возможность, овладѣть всѣмъ полуостровомъ Тавриды, что слѣдовало бы давно сдѣлать Генуѣ и Византійской имперіи для личной безопасности мореходцевъ на Черномъ и Азовскомъ моряхъ.

* * *

Верховный кафскій консулъ возвратился домой 1-го ноября 1465 года, за нѣсколько минутъ до раскрытія главныхъ городскихъ воротъ предъ башнею св. Константина, гдѣ помѣщался арсеналъ и имѣлъ постоянное пребываніе отдѣльный комендантъ. Это громадное укрѣпленіе, грозно направленное на величественную бухту, усѣянную кораблями, и въ то же время на степную даль, показалось ему недоступнымъ ни для татарскихъ, ни для турецкихъ орудій.

— О, еслибъ было въ моей власти переставлять подобныя крѣпости по личному произволу, подумалъ онъ. — Я переставилъ бы ее на Босфоръ и завладѣлъ бы этимъ ничтожнымъ съ вида проливомъ, повелѣвающимъ громаднымъ моремъ!

Не замѣченный стражею, Имперіале бросилъ взглядъ на остальныя городскія укрѣпленія, но большинство изъ нихъ показались ему не вполнѣ соотвѣтствующими своему назначенію. Затѣмъ онъ приблизился къ своимъ магазинамъ, постоялъ около нихъ нѣсколько минутъ, чего-то вздохнулъ и поскакалъ на паллацо.

Тихая осенняя ночь, при яркомъ сіяніи луны, на этотъ разъ не наводила на него прежнихъ упоительныхъ мечтаній. На душѣ его лежала какая то тяжесть и безотчетный страхъ за будущность свою и славной Кафы, удаленной отъ зависти и интригъ горделивой Генуи.

Подъ этимъ тяжкимъ впечатлѣніемъ онъ очутился у дверей дворца своего, оставилъ коня и тихими шагами пробрался въ кабинетъ свой, не замѣченный ни кѣмъ.

Не успѣлъ Имперіале сбросить съ себя плащъ, какъ услышалъ звонкій смѣхъ своей племянницы и чей-то мужескій голосъ.

— Кто бы это былъ? подумалъ онъ, приложившись глазомъ къ дверной цѣли — и что же оказалось? Біанка сидѣла около молодаго, прекраснаго татарина, который смотрѣлъ на нее съ какимъ-то благоговѣніемъ, а въ противоположномъ углу красовался эксъ-сенаторъ Бальтазаро.

— Браво, Біанка, ты не дремлешь и въ отсутствіи моемъ — прошепталъ онъ и внезапно очутился около племянницы, которая съ дѣтскою наивностію бросилась къ нему въ объятія.

Бальтазаро, ошеломленный этою неожиданною встрѣчею, нашелъ болѣе приличнымъ убѣжать, но татаринъ, нисколько не измѣнившись въ лицѣ, подошелъ къ консулу и, назвавъ себя Менгли-гиреемъ, просилъ извинить его за то, что онъ, не вѣдая отсутствія хозяина, зашелъ въ домъ и позволилъ себѣ полюбоваться гостепріимною племянницею его.

— Вы сдѣлали это очень кстати, отвѣчалъ консулъ, потому что я привезъ вамъ отъ свѣтлѣйшаго хана пок-лонъ и его непоколебимую волю передать вамъ свои верховыя права на Крымскій престолъ. Но вмѣстѣ съ тѣмъ и наставленіе, чтобы вы серьезно подготовились къ этой великой обязанности. Отнынѣ вы будете ежедневно посѣщать меня, а если не найдете страннымъ, то я охотно отдамъ въ ваше распоряженіе часть дворца моего для того только, чтобы посвящать васъ въ мудрости обращенія съ европейскими царями и народами и образомъ ихъ жизни. Изучивши это, вы обратите на себя вниманіе цѣлаго міра и безъ особенныхъ усилій достигнете почестей и славы.

— Я былъ бы очень доволенъ жить около васъ, отвѣчалъ Менгли-гирей, взглянувъ на Біанку. Еслибъ вы знали, какъ мнѣ надоѣлъ нашъ муфтій, которому постоянно чудится, что меня желаютъ обратить въ христіанство, чтобы завладѣть будущимъ наслѣдіемъ моихъ отцовъ.

— Ну, это было бы громаднымъ несчастіемъ для нашихъ факторій, сказалъ консулъ и предложилъ Біанкѣ позаботиться объ ужинѣ.

— Вы сказали — несчастіе? возразилъ Менгли, но какимъ, напримѣръ, образомъ я могу жениться на христіанкѣ, которая понравилась бы мнѣ?

— Когда вы сдѣлаетесь ханомъ, христіанкѣ не трудно будетъ переодѣться въ платье магометанки, чтобы наслаждаться съ вами жизнью.

— А развѣ она согласится на это? радостно вскрикнулъ Менгли-гирей.

— Это будетъ зависѣть отъ степени любви ея.

— А что надо сдѣлать, чтобы заслужить эту любовь?

— Ну, султанъ, теперь не время намъ говорить объ этомъ.

— Когда же настанетъ оно?

— Тогда, когда вы сдѣлаетесь крымскимъ ханомъ; а такъ какъ до этого не прійдется вамъ ожидать долго, то я совѣтывалъ бы успокоиться.

— Я могу съ ума сойти отъ нетерпѣнія.

— Мы съ племянницею употребимъ всѣ зависящія отъ насъ усилія развлекать васъ.

Менгли-гирей задумался. На лицѣ его изображалась какая-то тоска и отчаяніе. Все это не могло укрыться отъ дальновидности Имперіале, понявшаго, что наслѣдникъ крымскаго ханства очарованъ его племянницей.

Послѣ ужина консулъ сообщилъ Менгли-гирею, что ханъ съ семействомъ на дняхъ переѣдетъ въ Солхатъ, въ свой хатыршасарай, и совѣтывалъ ему съѣздить на поклонъ къ отцу, но отнюдь не разсказывать объ увлеченіи своемъ.

— Пожалуй я исполню вашъ совѣтъ, но въ остальномъ не ручаюсь за себя, если вздумаютъ меня женить.

— Женитьба ваша не можетъ воспрепятствовать вамъ прогнать жену и сдѣлаться полновластнымъ владѣтелемъ той, которую любите; но повторяю — надо подождать. Будьте же осторожны и не предпринимайте ничего, не посовѣтовавшись со мною.

Когда Менгли-гирей ушелъ, Имперіале, посадивъ на колѣни Біанку, спросилъ у нея, знаетъ ли она, кто былъ у ней въ гостяхъ?

— Бальтазаро мнѣ говорилъ, что онъ наслѣдникъ ханства, и просилъ обращаться ласково. Мнѣ кажется, что я была очень привѣтливою.

— А понравился ли онъ тебѣ, плутовка?

— Да, понравился.

— И тебѣ не совѣстно сказать мнѣ это въ глаза?

— Вотъ странно! вы, дядюшка, совѣтуете мнѣ лгать.

— Боже тебя сохрани отъ этого, моя милая, въ особенности относительно этого принца. Въ немъ я вижу залогъ счастья нашихъ колоній и общее наше съ тобою благоденствіе. Если ты можешь понять это, я надѣюсь, что ты привяжешь его къ башмаку твоему такъ, что онъ не отвяжется никогда.

— А если онъ меня привяжетъ къ своему поясу, — что будетъ тогда, дорогой дядюшка?

— Сердце дѣвушки не должно быть на-распашку и въ особенности съ мусульманами, которые благоговѣютъ предъ тѣмъ, чего не достигаютъ.

— Въ такомъ случаѣ потрудитесь разсказать мнѣ, какъ я должна дѣйствовать, чтобы заслужить ваше благоволеніе?

Имперіале говорилъ съ племянницею около часа и только тогда перемѣнилъ разговоръ, когда убѣдился, что Біанка послѣдуетъ его наставленіямъ не ради удовольствія, но ради общаго блага и крайней необходимости.

— Не спрашивалъ ли кто нибудь меня? спросилъ консулъ.

— Многіе приходили освѣдомиться, когда вы возвратитесь.

— Позови-ка мнѣ Анжело.

Біанка исчезла и вмѣсто нея явился главный коммиссіонеръ Имперіале.

— Что новаго, мой старый другъ? сказалъ консулъ, потрепавъ по плечу вошедшаго.

— По личнымъ дѣламъ все обстоитъ благополучно. Я получилъ во время вашего отсутствія два груза изъ Азіи, изъ которыхъ часть сбылъ татарскимъ купцамъ, часть закуплена въ Россію, а послѣднюю предполагаю отправить въ Мокастро (Аккерманъ). Что же касается вновь принятаго вами званія, то до меня дошли слухи, что епископъ нашъ, съ нѣкоторыми исполнительными городскими чиновниками и, кажется, комендантомъ крѣпости св. Мартина, вербуютъ недовольныхъ вашимъ выборомъ и собираются посылать въ Геную пасквильное прошеніе.

— Ты навѣрное это знаешь?

— Я слышалъ своими ушами, когда разсказывалъ городской приставъ одному изъ пріятелей своихъ.

— Негодные люди! вскрикнулъ Имперіале — они, ради ничтожныхъ барышей, готовы возстать и противъ спасителей своихъ. Но я не изъ тѣхъ, которые подставляютъ шею подъ ударъ сабли какого-нибудь плебея! Странно только, что епископъ за одно съ негодяями.

— Онъ возмущенъ, что въ малый совѣтъ попали еретики.

— А! теперь я понимаю причину. Садись же, мой другъ, и мы составимъ одно донесеніе дожу республики, а другое покровителямъ черноморскихъ колоній. Пора взяться за дѣло посерьознѣе и дать имъ понять единственныя средства для спасенія отъ рабства болѣе чѣмъ сотни тысячъ преданныхъ сыновъ отечества, разсыпавшихся по берегамъ Чернаго моря.

Анжело взялся за перо и писалъ до полуночи.

— Перепиши все это въ двухъ экземплярахъ, а я подумаю, какимъ образомъ вѣрнѣе отправить въ метрополію. Эхъ, какъ жаль, что у меня нѣтъ еще одного такого преданнаго и расторопнаго татарина, какъ Ягья!

— Если у васъ нѣтъ, то я могу представить вамъ, синьоръ, трехъ, которые умрутъ за насъ. Я раза три спасалъ этихъ несчастныхъ отъ голодной смерти и одѣвалъ ихъ семейства на зиму. Съ того времени эти люди изнемогаютъ отъ желанія отблагодарить меня.

— Очень радъ воспользоваться ими, но предварительно намъ надо получить отъ друзей изъ Константинополя письма. Что это Ягья не шлетъ вѣсти?

— Онъ долженъ возвратиться на дняхъ. Вчера приходила въ контору его жена въ предположеніи встрѣтиться съ нимъ, согласно предсказанію какого-то магика или астролога, а вамъ, я думаю, извѣстно, что татарскіе чернокнижники рѣдко ошибаются.

Анжело вышелъ и вслѣдъ за нимъ спальня великаго консула какъ бы ожила отъ появленія нѣсколькихъ юныхъ рабынь, одѣтыхъ въ прекрасные европейскіе наряды.

Однако Имперіале всю ночь почти не спалось. Предъ нимъ безпрестанно рисовались то недавно посѣщенный Тамань, окруженный стѣнами съ ненадежною башнею, господствующею надъ проливомъ, то безподобныя бухты херсонесская и балаклавская, то удрученный старостію лукавый Хаджи-гирей ханъ, успѣвшій въ послѣднее время заслужить всеобщую ненависть народа, то кровожадные турки, дѣятельно подготовлявшіеся къ завоеваніямъ окрестныхъ царствъ и острововъ, и при этомъ еще неурядицы въ своемъ городѣ, нуждавшемся въ единомысліи болѣе чѣмъ когда-либо.

— Боже, сколько заботъ я принялъ на себя! подумалъ консулъ. Не лучше ли отказаться отъ всего этого? Но какъ возвратиться на родину, кому продать все имущество?.. Нѣтъ, этого невозможно теперь сдѣлать. Надо пособить собратьямъ, проложить себѣ дорогу, надо сокрушить варваровъ и на развалинахъ Византійской имперіи создать новую Геную или прежнюю монархію, а въ Крыму — вассальное княжество и отдѣльное католическое царство. Все это возможно при общемъ содѣйствіи христіанъ, но, къ несчастно, они предались семейной враждѣ и разладицѣ. Теперь только я постигаю тяжелыя послѣдствія религіознаго разлада, возбужденнаго нашими папами и соборами, — разлада, который на вѣки вѣковъ разъединилъ семью христіанъ, какъ бы съ цѣлью возбуждать ненависть и предоставлять дикимъ племенамъ больше успѣховъ къ порабощенію ихъ. Не ту ли вражду затѣваютъ теперь и въ Кафѣ епископы? Безумные фанатики! они желаютъ доказать намъ, что греки и армяне — еретики. Развѣ можно считать еретиками людей, буквально исповѣдующихъ Евангеліе? Неужели они сдѣлались еретиками только потому, что не послѣдовали ихъ своеобразнымъ толкамъ? У каждаго народа есть своего рода заблужденія и особенный образъ пониманій. Какая намъ надобность до ихъ умственнаго развитія; развѣ возможно насильно требовать, чтобы одинъ судилъ такъ точно, какъ другой? По моему, лишь бы люди сходились въ главнѣйшихъ и необходимыхъ для благоденствія своего правилахъ и любили бы себя, какъ возлюбилъ ближнихъ Основатель нашей божественной религіи... Нѣтъ, почтенный епископъ, я не изъ тѣхъ дураковъ, чтобы предоставить тебѣ право мстить и издѣваться надъ людьми, которые не желаютъ подчиняться твоей мантіи и вслѣдствіе этого достойны смерти.

На слѣдующій день, по требованію консула, собрался совѣтъ сенаторовъ изъ 20 почетныхъ гражданъ для избранія добросовѣстнаго и надежнаго человѣка, на обязанность котораго возлагалась забота о городскомъ рвѣ, валѣ, арсеналѣ, провіантѣ и чистотѣ около стѣнъ и башенъ, а равно и розданныхъ городскихъ мѣстахъ подъ обязательныя постройки. На совѣтѣ, по вліянію Имперіале, избранъ былъ грекъ. Въ томъ же засѣданіи предложено было избрать четырехъ синдиковъ или прокуроровъ, пользующихся властью призывать къ суду своему и подвергать пыткѣ всѣхъ гражданъ и чиновниковъ, за исключеніемъ одного только консула. Въ число ихъ снова попали одинъ грекъ и одинъ армянинъ. Такъ какъ послѣдній выборъ совершился на глазахъ епископа, то онъ не вытерпѣлъ и громогласно заявилъ, что выборъ иновѣрцевъ не можетъ признать законнымъ.

Имперіале, жаждавшій повода, чтобы усмирить дерзкаго епископа, въ ту же минуту потребовалъ отъ канцлера мнѣнія.

— Считаю долгомъ моимъ заявить достопочтеннѣйшему епископу, что по уставу нашему генеральные синдики избираются безъ различія изъ мѣстныхъ гражданъ отвѣчалъ канцлеръ.

— Слышали, господа? спросилъ консулъ, обращаясь къ собранію сановниковъ и гражданъ. Теперь, монсиньоръ, позвольте мнѣ спросить, по какому праву вы осмѣлились возставать противъ постановленій банка св. Георгія и считать ихъ беззаконными? Не мечтаете ли вы замѣнить эти законы собственными и предписать намъ, подобно предмѣстнику вашему Якову Кампора, преслѣдованіе всѣхъ тѣхъ христіанъ, которые не имѣютъ надобности считать васъ своимъ владыкою? Отъ меня, посвятившаго себя спасенію факторій или гибели вмѣстѣ съ ними, ничего не должно укрыться, потому что я богатъ и могу имѣть сотни слугъ, которые проникнутъ во всѣ конуры и все узнаютъ. Вотъ эти-то слуги сообщили мнѣ, что въ то время, когда мы всѣ обязаны для личнаго спасенія своего сплотниться въ единое тѣло и въ единую мысль, вы подобно Кампорѣ, подготовляете новый доносъ и новую разладицу въ семьѣ гражданъ. Вы можете дѣлать все, что вы желаете, но я объявляю вамъ торжественно, что вышлю васъ за границы ханства, если вы когда-нибудь позволите себѣ выйти изъ предѣловъ вашей обязанности. До тѣхъ поръ, пока я верховный консулъ въ Кафѣ и другихъ генуэзскихъ факторіяхъ, религія будетъ имѣть не гражданское, а духовное значеніе, подлежащее суду верховнаго божества; для меня же всѣ христіане и вообще граждане, исполняющіе обязанность свою, будутъ пользоваться одинаковыми правами. Надѣюсь, монсиньоръ, что теперь, когда мы поняли другъ друга, между нами не произойдетъ столкновеній.

Епископъ побагровѣлъ отъ злости, но, ничего не отвѣтивъ, вышелъ изъ собранія.

— Теперь, синьоры, сказалъ Имперіале, обращаясь къ собранію представителей народа и власти, я желалъ бы, чтобы отнынѣ продажа чиновничьихъ мѣстъ не существовала, но зависѣла бы отъ васъ и чтобы распорядители въ городѣ не имѣли права сами взыскивать съ народонаселенія доходовъ въ пользу своихъ трудовъ. Для достиженія этого синдики, обще съ избранными вами нѣсколькими лицами, назначатъ содержаніе всѣмъ чиновникамъ и общую сумму распредѣлятъ въ видѣ налога на тѣхъ же самыхъ лицъ, которыя, по уставу, обязаны были лично передавать военному начальнику, полицейскимъ, базарнымъ и т. п. Я полагаю, что этимъ мы не нарушимъ устава, а между тѣмъ предупредимъ этихъ чиновниковъ отъ столкновеній и незаслуженнаго имени взяточниковъ. Кромѣ этого, для улучшенія нашего положенія въ финансовомъ отношеніи, мы обязаны безотлагательно уничтожить откупную систему на всѣ промыслы и съѣстные припасы, взимая за право торговли столько, сколько признано будетъ вами удобнымъ для городской кассы. Вамъ извѣстно, что покровительствующій намъ банкъ нынѣ не въ силахъ жертвовать намъ и что мы спустили даже акціи его, стоимость которыхъ рано или поздно потребуется отъ насъ. При этомъ, синьоры, имѣйте въ виду, что число городскаго гарнизона съ каждымъ днемъ значительно уменьшается и что намъ крайне необходимо довести численность его по крайней мѣрѣ до двухъ тысячъ человѣкъ. Я не сомнѣваюсь найти такое число людей въ окрестныхъ царствахъ и положительно увѣрился, что греки Таврики будутъ за одно дѣйствовать съ нами, если мы приблизимъ ихъ къ себѣ и вооружимъ наравнѣ съ цивилизованными арміями.

Вотъ все, что я имѣлъ передать вамъ на обсужденіе. Дѣйствуйте же, друзья мои, потому что мы стоимъ надъ пропастью. Не сегодня, завтра въ Крыму вспыхнетъ возмущеніе съ Крымскими татарами. Есть много за и противъ Хаджи-гирей хана, который не предпринимаетъ никакихъ мѣръ и, вѣроятно, надѣется на наше посредничество. Но мы положительно ничѣмъ не можемъ оказать ему содѣйствія, за исключеніемъ развѣ спасенія жизни въ одной изъ отдаленныхъ факторій. Я объ этомъ заговорѣ узналъ отъ нѣкоторыхъ беевъ, при проѣздѣ моемъ черезъ Салхатъ, и убѣжденъ, что безпечный ханъ до настоящаго времени ничего о немъ не знаетъ или не обращаетъ ни малѣйшаго вниманія.

Имперіале поклонился собранію и вышелъ.

VII

Верховный консулъ сидѣлъ на террасѣ въ глубокой задумчивости и порою взглядывалъ на бѣлѣющій вдали парусъ. Біанка, находящаяся тутъ же, докладывала, что переселившійся вчера въ паллацо Менгли-гирей заходилъ въ ея отдѣленіе и клялся во что бы ни стало жениться на ней.

— А ты что отвѣчала? спросилъ онъ небрежно.

— Я отвѣчала, что этого нельзя сдѣлать безъ вашего согласія и притомъ надо потерпѣть, пока измѣнятся нѣкоторыя обстоятельства.

Судно тѣмъ временемъ повернулось за вѣтромъ и Имперіале узналъ, что оно было то самое, на которомъ уѣхалъ Ягья. Сердце его забилось и нетерпѣніе обнаружилось въ движеніяхъ. Два часа спустя, передъ нимъ стоялъ преданный татаринъ съ мѣшкомъ денегъ и нѣсколькими письмами отъ константинопольскихъ друзей.

Имперіале въ порывѣ радости обнялъ татарина и, выложивъ предъ нимъ договорную плату съ коммиссіонными деньгами, просилъ его отдохнуть въ семьѣ и зайти вечеромъ для личныхъ переговоровъ.

Въ первомъ вскрытомъ письмѣ заключался отвѣтъ константинопольскаго консула, обѣщавшаго при первой возможности передать заявленія его въ метрополію. Причемъ присовокуплялось, что банкъ или община св. Георгія въ настоящее время не располагаетъ болѣе прежними могущественными средствами, чтобы предпринять какую-либо активную роль для борьбы съ окрѣпшею Турціею, которая съ каждымъ мѣсяцемъ расширяетъ свои владѣнія и грозитъ завоеваніемъ всѣхъ сосѣднихъ царствъ; затѣмъ шли отчаянные вопли и жалобы на жестокость и стѣсненіе свободы.

Имперіале тяжело вздохнулъ и долго не рѣшался распечатывать другихъ писемъ.

Второе письмо гораздо сильнѣе опечалило его. Другъ извѣщалъ его, что Магометъ II давно уже рѣшилъ завоевать и уничтожить всѣ генуэзскія факторіи на берегахъ Чернаго моря и ожидаетъ для этого удобнаго повода; что европейскія державы струсили и навѣрно не станутъ жертвововать ни людьми, ни средствами для спасенія грековъ и генуэзцевъ, живущихъ внѣ метрополіи.

Въ послѣдующемъ его извѣщали, что жена его благополучно проѣхала оба пролива и, вѣроятно, нынѣ находится въ отечественномъ городѣ. Затѣмъ послѣдовали совѣты продолжать коммерческія сношенія чрезъ посредство преданныхъ татаръ, которыхъ турки признаютъ за единовѣрцевъ и дружественно обращаются съ ними.

Покончивъ съ письмами, Имперіале почти громко сказалъ:

— И такъ, надежды на помощь со стороны республики и протекторовъ банка нельзя ожидать! Слѣдовательно, приходится самимъ дѣйствовать. Надо будетъ взяться за Бальтазаро, который кажется способнымъ къ военному искусству, и сблизиться съ греками и армянами, пылающими ненавистью къ туркамъ. Къ счастію, въ число синдиковъ попали Деліяни и Бедросъ, на которыхъ можно будетъ положиться. Съ этого дня всѣ жители колоній нашихъ должны превратиться въ воиновъ и ежеминутно быть наготове защищать свою свободу. Бальтазаро будетъ у меня и вербовщикомъ, и командиромъ городскаго резерва, а Біанка, для поощренія молодежи начальницею отряда амазонокъ. Эта обязанность, навѣрно будетъ держать Менгли гирея въ нѣкоторомъ почтеніи и предупредитъ поползновенія на наступательный образъ дѣйствія.

Пока консулъ разсуждалъ съ самимъ собою и соображалъ, какимъ образомъ приступить къ достиженію цѣли, къ нему возвратился Ягья.

— Джованъ ага, сказалъ онъ, я взглянулъ уже на семью мою и пришелъ дать тебѣ подробный отчетъ въ дѣйствіяхъ моихъ. Товаръ мой отлично сошелъ съ рукъ и турки просили меня не прекращать сношенія съ ними. У нихъ большой недостатокъ въ шерсти, мясѣ и колоніальныхъ товарахъ, т. е. во всемъ, чего у тебя такъ много. Намъ нечего дремать. Прикажи грузить второй корабль; я запасся даже фирманомъ для свободной торговли въ Стамбулѣ.

— Спасибо, Ягья, требованіе твое будетъ удовлетворено; по скажи мнѣ, пожалуйста, не узналъ ли ты чего-нибудь относительно греческой царской семьи?

— Царь убитъ, отвѣчалъ онъ, женскій полъ попалъ въ гаремъ, а остальные члены, послѣ долгаго томленія въ темницѣ, подъ угрозою смерти вынуждены были принять нашъ законъ.

Имперіале поблѣднѣлъ.

— Такимъ образомъ не осталось ни единаго изъ фамиліи Палеолога? спросилъ онъ.

— Я случайно узналъ, что одинъ остался въ живыхъ въ землѣ франковъ, куда посланъ былъ до нашествія турокъ, но живъ ли онъ — греки не знаютъ. Турки обѣщаютъ за его голову тысячу золотыхъ и убѣждены, что онъ скрывается въ имперіи.

Имперіале сдѣлался веселѣе и перешелъ къ разспросамъ относительно укрѣпленій Босфора, числительности турецкихъ силъ и отношенія побѣдителей къ порабощеннымъ.

Ягья на все давалъ отвѣты неутѣшительные, но вмѣстѣ съ тѣмъ, не подлежащіе сомнѣнію. Изъ нихъ можно было прійти къ убѣжденію, что къ Босфору немыслимо идти съ десяткомъ судовъ, что турки всѣ безъ исключенія вооружены и что греки, лишенные оружія начальниковъ и сочувствія Европы, вынуждены были смириться, чтобы сберечь жизнь свою и семействъ своихъ.

Покончивъ распросы, верховный консулъ позвалъ своего главнаго коммиссіонера и приказалъ ему безотлагательно нагрузить самое большое изъ судовъ своихъ такими товарами, которые выберетъ Ягья.

— Матросовъ ты самъ выбери, сказалъ онъ, обращаясь къ татарину; а когда все будетъ готово, зайди попрощаться.

Не успѣлъ Ягья выйти изъ палаццо, какъ его замѣнилъ нарочный, присланный Хаджи-гирей-ханомъ изъ Солхата, или Стараго Крыма, съ запискою на клочкѣ грубой бумаги.

Имперіале прочелъ слѣдующія слова: «возлюбленный Джованъ-ага! мнѣ ничего болѣе не остается дѣлать, какъ завтра укрыться въ одной изъ недоступыхъ крѣпостей Кафы. Ради Бога, приготовь мнѣ съ семьею какой-нибудь уголокъ и прикрой насъ, пока утихнетъ народный бунтъ. Я, въ свою очередь, при удобномъ случаѣ окажу тобѣ сосѣдскую услугу».

— Позвать ко мнѣ Менгли-гирея! приказалъ консулъ. Молодой принцъ вбѣжалъ съ недоумѣніемъ.

— Прочитайте эту записку и передайте мнѣ ваше мнѣніе.

Менгли-гирей поблѣднѣлъ. — Я полагаю, отвѣчалъ онъ, что опасность велика и что надо будетъ помочь нашему повелителю.

— Если опасность дѣйствительно велика, то мы, ради сохраненія добрыхъ отношеній къ народу, должны такъ поступить, чтобы уклониться отъ столкновенія съ нимъ.

— Въ такомъ случаѣ вы отклоните гостепріимство?

— Напротивъ, я хочу обезпечить и себя, и хана.

— Что-жъ вы намѣрены сдѣлать?

— Сейчасъ же приготовить корабль, на которомъ ханъ съ семействомъ выѣдетъ въ Тану или въ сосѣднюю къ ней мѣстность. Я тѣхъ убѣжденій, что оттуда ему удобнѣе будетъ составить сильный отрядъ и возвратиться съ оружіемъ, чтобы усмирить негодяевъ. Садитесь же, напишите ему, чтобы онъ, не теряя ни минуты, прибылъ къ намъ прежде восхода солнца. Гонцу я дамъ свѣжую лошадь, а теперешнія ночи достаточно велики, чтобы успѣть дважды поѣхать и возвратиться изъ Солхата.

Менгли-гирей исполнилъ порученіе и приказалъ посланному не жалѣть коня.

Къ двумъ часамъ ночи корабль прибуксированъ былъ къ пристани и ожидалъ властителя крымскаго ханства, который прибылъ семьею только въ четыре часа и, не узнанный никѣмъ, кромѣ коменданта и консула, немедленно пустился въ открытое море.

На слѣдующій день, прежде чѣмъ Имперіале проснулся, предъ палаццо его находилось около 20 мурзъ и бековъ, съ нѣсколькими десятками представителей отъ различныхъ улусовъ, которые громогласно требовали выдачи Менгли-гирея, чтобы возвести его на ханскій престолъ. Услышавъ это, консулъ прошелъ къ принцу и поручилъ ему самому выйти къ бунтовщикамъ и заявить имъ, что онъ никогда не станетъ царствовать беззаконнымъ образомъ и пока не услышитъ изъ устъ хана приказанія смѣстить его, не тронется съ мѣста. Юноша буквально исполнилъ его совѣтъ.

— Ханъ убѣжалъ, отвѣчали бунтовщики; онъ этимъ доказалъ свою неспособность и нежеланіе управлять наслѣдственнымъ трономъ.

— Я не повѣрю этому, возразилъ Менгли-гирей; ханъ, вѣроятно, удалился въ какой-нибудь улусъ, чтобы наблюдать за вашими дѣйствіями и чтобы потомъ безпощадно наказать главнѣйшихъ заговорщиковъ.

Бунтовщики переглянулись. Послѣднее показалось имъ правдоподобнымъ.

— Ну, а если окажется, что онъ бѣжалъ? спросили они.

— Тогда я обязанъ буду повиноваться вамъ. Для убѣжденія же въ этомъ, шираатъ опредѣляетъ четырехъ-мѣсячный срокъ. Совѣтую вамъ до того времени успокоиться и терпѣливо ожидать предопредѣленія. Если Богу угодно, чтобы я царствовалъ, то это совершится и безъ вашего заявленія. Возвратитесь же домой и будьте увѣрены, что я своевременно вспомню свою обязанность.

— Да сохранитъ тебя Аллахъ на тысячи лѣтъ! отвѣчали бунтовщики — но помни, что если ты черезъ 4 мѣсяца не будешь между нами, то мы вынуждены будемъ поискать другихъ наслѣдниковъ престола. Съ этими словами заговорщики удалились изъ двора палаццо.

Имперіале, который съ ужасомъ выслушалъ послѣднюю угрозу, сейчасъ же рѣшился принять мѣры, чтобы предупредить развитіе этой опасной мысли. Пославъ за бунтовщиками нарочнаго для открытія ихъ мѣстопребыванія, онъ лично отправился къ мѣстному кадію и представивъ ему печальную будущность страны, если явятся въ нее раньше 4-хъ мѣсяцевъ претенденты на крымскій престолъ, началъ просить его немедленно пригласить къ себѣ на пиршество безпокойныхъ людей и употребить всѣ усилія, чтобы не допустить ихъ до вызова племянниковъ хана.

— Тебѣ не трудно будетъ увѣрить этихъ негодяевъ, говорилъ консулъ, что царевичи эти занимаются разбоями и ведутъ безобразную жизнь между черкесами и что если они появятся въ Крыму, то прежде всего затѣять кровопролитіе, къ которому привыкли съ малолѣтства. Намъ необходимо, чтобы они не предпринимали никакихъ насильственныхъ мѣръ до того времени, пока возвратится ханъ или пока пройдетъ установленный шираатомъ срокъ. Остальное ты самъ поймешь. Но чтобы доказать тебѣ, что мы, христіане, очень дорожимъ вашимъ спокойствіемъ не на однихъ словахъ, я предлагаю тебѣ устроить пиршество на мой счетъ. Сказавъ это, онъ подалъ кадію пригоршню золотыхъ монетъ и скрылся.

Кадій нѣсколько минутъ оставался въ изумленіи отъ щедрости и искренняго участія гяура къ мусульманамъ. Но вспомнивъ, что надо дѣйствовать, онъ отдалъ приказаніе заготовить большое угощеніе на 70 человѣкъ и отправилъ нарочнаго съ приглашеніемъ къ себѣ дорогихъ гостей. Чѣмъ и какъ онъ принималъ ихъ — это осталось тайною, но извѣстно только, что на другой день Имперіале и Менгли-гирей совершенно были убѣждены, что претенденты, имѣвшіе право на крымскій престолъ, не будутъ вызваны раньше 4-хъ мѣсяцевъ, или того времени, въ теченіи котораго они могутъ быть смануты и заключены въ судакскую крѣпость, подъ видомъ пиратовъ или важныхъ преступниковъ.

Нѣсколько дней спустя, Имперіале потребовалъ къ себѣ Бальтазаро и формально назначилъ его начальникомъ будущаго отряда защиты Кафы, съ предоставленіемъ права принимать въ услуги всѣ націи, за исключеніемъ мусульманъ. Затѣмъ онъ снарядилъ судно на Кавказъ, для доставленія серебра изъ мѣстныхъ рудниковъ для чеканки денегъ; всю же мѣдь, находящуюся въ распоряженіи города и монастырское золото и серебро велѣлъ свезти на монетный дворъ для обезпеченія городской кассы. Синдики Деліяни и Бедросъ также уполномочены были пригласить свои націи къ участію въ воинской повинности, крайне необходимой для ихъ же благосостоянія. Біанка, въ свою очередь, получила начальническій знакъ и извѣстную сумму денегъ на предварительные расходы по устройству отряда изъ дѣвушекъ.

Пока въ Кафѣ происходила такого рода дѣятельность, Хаджи-гирей успѣлъ высадиться около теперешняго Бердянска и собрать вокругъ себя всѣхъ кечимъ, шедакъ и урумбитъ ногайцевъ, издавна недовольныхъ на соотечественниковъ своихъ, жившихъ внутри Крыма и присвоивавшихъ себѣ права власти. Заручившись ихъ обѣщаніемъ слѣдовать за нимъ и даже на смерть, ханъ, не теряя золотаго времени, немедленно двинулся чрезъ Арабатскую стрѣлку и неожиданно расположился лагеремъ между Кафою и Солхатомъ.

Имперіале, не узнавъ Хаджи-гирея, въ предположеніи, что явились претенденты на ханскій престолъ, отдалъ приказаніе закрыть всѣ городскія ворота и выставить всѣ боевыя средства для защиты города, Менгли-гирей пожелалъ находиться также въ числѣ воиновъ около консула, вошедшаго на башню св. Константина, откуда открывался видъ на враждебный станъ.

Впрочемъ Кафскіе жители скоро были утѣшены нарочно посланнымъ гонцомъ отъ хана, объявлявшаго, что онъ намѣренъ дѣйствовать только противъ бунтовщиковъ, заставившихъ его бѣжать изъ столицы, а потому проситъ друзей быть спокойными и не опасаться непріязни сопровождавшихъ его воиновъ.

— Ну, что, Менгли-гирей, сказалъ консулъ, обращаясь къ царевичу — правда, мы отлично предугадали будущее?

— Ты великій человѣкъ, Джованъ-ага. Отецъ мой вѣроятно, назоветъ тебя своимъ избавителемъ и не забудетъ твоей услуги.

— Нѣтъ, другъ мой, я отъ него ничего болѣе не требую, какъ дружественной защиты противъ турокъ, которые немилосердны къ генуэзцамъ. Но... едва ли онъ согласится на такую добродѣтель.

— Конечно, если заговоры будутъ продолжаться. Мнѣ такъ и чудится, что султанъ воспользуется нашими безпорядками.

— Однако, Менгли, я совѣтывалъ бы тебѣ съѣздить теперь же на свиданіе съ Хаджи-гиреемъ, чтобы онъ не вообразилъ какой-нибудь нелѣпости противъ тебя. Возьми съ собою кадія и поѣзжай съ гонцомъ.

— Царевичъ призадумался, но, сознавая необходимымъ повиноваться доброму совѣту, вышелъ, чтобы приготовиться въ дорогу.

Часъ спустя послѣ выѣзда Менгли-гирея, въ числѣ прочихъ военоначальниковъ, предстала предъ Имперіале и Біанка въ рыцарскомъ вооруженіи.

— Ты точно Іоанна Д'аркъ въ этомъ костюмѣ, сказалъ консулъ.

— Кто знаетъ, можетъ быть мнѣ тоже суждено сдѣлаться Іоанною Д'аркъ между генуэзцами и турками! отвѣчала дѣвушка съ самоувѣренностью; но вотъ что странно, дядюшка, — почему Менгли-гирей выѣхалъ изъ города? Нѣтъ ли въ этомъ дурнаго замысла и противъ насъ?

— Племянница моя обѣщаетъ быть дальновиднымъ полководцемъ; но на этотъ разъ я не могу подозрѣвать заговора, потому что самъ заставилъ наслѣдника ханскаго престола выѣхать къ повелителю своему. Это необходимо было сдѣлать для предупрежденія превратныхъ предположеній. Чего добраго, найдутся такіе негодяи, которые увѣрятъ хана, что Менгли сочувствуетъ бунтовщикамъ и находится въ стачкѣ съ ними. Вообще намъ предстоитъ вести свои дѣла съ большою осмотрительностью. Турки сами по себѣ не явятся въ Крымъ, но если ханъ или татаре вызовутъ ихъ противъ насъ, то они не замедлятъ явиться предъ Кафою. При обоюдной же ненависти ихъ, мы, даже безъ войны, въ концѣ концовъ сдѣлаемся ихъ рабами. Но чтобъ избѣгнуть всего этого, намъ предстоитъ чрезвычайно много сдѣлать: во первыхъ, чтобы каждая семья обезпечила себя по крайней мѣрѣ годовымъ продовольствіемъ; во вторыхъ, намъ предстоитъ изобрѣсти нѣсколько такихъ судовъ, которыми пришлось бы пожертвовать въ темную ночь для поджога непріятельскихъ кораблей и, наконецъ, подготовить всѣхъ способныхъ носить оружіе для внезапныхъ вылазокъ, на случай, если этому поблагопріятствуютъ обстоятельства. Постарайтесь же, синьоры, изложить всѣ эти необходимости на усмотрѣніе сената нашего, который, я полагаю, согласится съ заявленіями вашими и на вѣрно, при моемъ участіи, облегчитъ ваше тяжелое положеніе.

Начальники стражи и крѣпостей продолжали ожидать дальнѣйшихъ приказаній относительно сегодняшняго дня.

— Мнѣ нечего больше сообщать вамъ, синьоры, за исключеніемъ развѣ того, что проходъ чрезъ Константинопольскій проливъ для насъ не существуетъ болѣе и что Генуя сознала полное безсиліе вступать въ борьбу съ турками за нашу свободу. Грустная новость, но, къ сожалѣнію, она не подлежитъ сомнѣнію, потому что это сообщено мнѣ нашимъ галатскимъ консуломъ.

— Послѣднее приказаніе, синьоръ консулъ, сказалъ комендантъ крѣпости св. Константина — держать ли стражу на готовѣ, или распустить по домамъ?

— Отпустить всѣхъ до послѣдняго, за исключеніемъ часовыхъ на башняхъ, за которыми усилить наблюденіе. Объявите однако всѣмъ, что въ случаѣ звона въ церквахъ, они обязаны явиться на городскую площадь для выслушанія приказаній.

Нѣсколько дней спустя, до Имперіале дошло извѣстіе, что Хаджи-гирей безпрепятственно вошелъ въ Солхатъ и бунтовщики доставлены были къ нему въ цѣпяхъ и что Менгли-гирей отнынѣ занятъ будетъ наблюденіемъ надъ постройкою дворца въ Бахчисараѣ, куда и самъ желаетъ переселиться. Разлука съ этимъ послѣднимъ какъ-то грустно отозвалась въ сердцѣ консула, но онъ былъ убѣжденъ, что Менгли на всегда сохранитъ какъ о немъ, такъ и вообще о генуэзцахъ добрую память. Вслѣдъ за этими вѣстями въ кафской бухтѣ появилось большаго размѣра турецкое судно, съ котораго съѣхалъ на пристань посланникъ султана Ахметъ-бей.

Имперіале принялъ высокаго гостя съ подобающею честью и пригласилъ его въ палаццо на отдыхъ. Посланникъ охотно послѣдовалъ за нимъ и, когда они остались въ двоемъ, сообщилъ, что онъ нѣкогда былъ христіаниномъ, но послѣ той минуты, какъ дядя его лишился трона и жизни, вынужденъ былъ наружно принять исламъ, не ради собственныхъ благъ, но ради того, чтобы сдѣлаться защитникомъ и покровителемъ народа, предъ фанатическимъ побѣдителемъ.

— Какими же судьбами вы заѣхали теперь къ намъ?

— Хаджи-гирей-ханъ донесъ султану, что его лишили ханства и просилъ его защиты; но такъ какъ записка, доставленная къ константинопольскому пашѣ, не была никѣмъ подписана, то мнѣ приказано было съѣздить на мѣсто и разузнать подробно обо всемъ, происшедшемъ въ Крыму. Къ удовольствію моему, я узналъ уже кое-что на пути слѣдованія и очень радъ, что въ дѣлѣ этомъ не участвовали христіане. Теперь мнѣ слѣдуетъ только заручиться собственноручнымъ письмомъ хана и считать миссію мою оконченною.

— Я съ удовольствіемъ предоставлю вамъ лошадей и провожатыхъ, сказалъ консулъ, если вы окажете мнѣ удовольствіе откушать со мною и выпить чарку стараго вина, которое вамъ, вѣроятно, воспрещается въ Стамбулѣ.

Ахметъ-бей не противорѣчилъ и во все время обѣденнаго стола сообщалъ Имперіале подробности завоеванія Византіи, всѣ способы осады столицы, варварства, которыя не прекращаются до настоящаго времени, и дальнѣйшіе завоевательные виды Магомета. По его мнѣнію, султанъ непремѣнно пожелаетъ завоевать Крымъ, когда покончитъ съ болѣе ближайшими землями, принадлежавшими искони императорамъ Восточной имперіи.

— Эта мысль не покидаетъ его, прибавилъ посланникъ; и я убѣжденъ, что достигнетъ ея исполненія, на томъ основаніи, что, захвативши въ желѣзныя руки голову, не представляетъ труда завладѣть остальными членами корпуса. Но... я увѣренъ къ глубинѣ души, что Господь, наказавшій насъ за нашу надменность, направилъ въ Византію болѣе надменныхъ варваровъ только для того, чтобы спасти отъ меча ихъ Европу. Здѣсь они застрянутъ до того времени, пока окрѣпнутъ христіане и будутъ въ состояніи сокрушить ихъ могущество.

— Синьоръ, позвольте мнѣ сдѣлать еще одинъ вопросъ, сказалъ консулъ — неужели изъ всей семьи Палеолога не осталось никого въ религіи отцовъ?

— Остался только одинъ, но и онъ во Франціи.

— Какимъ это образомъ могло произойти?

— Мнѣ извѣстно по этому случаю немногое отъ покойнаго императора Константина, моего незабвеннаго дяди, и именно слѣдующее: одинъ изъ двоюродныхъ братьевъ его, ожесточившись противъ завѣщанія отца и не чувствуя себя достаточно сильнымъ, чтобы вести борьбу, обратилъ все имущество свое въ деньги и уѣхалъ въ Лотаргинію за 88 года до нашествія турокъ, гдѣ и проживалъ подъ именемъ графа Византійскаго. Въ это время во Франціи царствовалъ Карлъ VII, воевавшій съ англичанами, успѣвшими завладѣть частью его государства. Родственнику моему насиліе это чрезвычайно не понравилось и онъ началъ вліять на простонародіе и преимущественно на одну красивую поселянку Іоанну Д'аркъ. Дѣвушка увлеклась и, нарядившись въ его костюмъ, успѣла ознаменовать себя тѣмъ великимъ подвигомъ, который извѣстенъ нынѣ всему міру. Во все это время графъ Византійскій не переставалъ помогать этой дѣвушкѣ и деньгами, и совѣтами. Туземцы вслѣдствіе этого прозвали иностранца Контъ Д'аркъ. Нѣсколько лѣтъ спустя, онъ переѣхалъ на островъ Хіо и занялся воспитаніемъ сына своего, котораго любилъ до безумія. На вопросы мои, гдѣ этотъ юноша теперь? — я ничего не могъ узнать: но нашлись такіе, которые донесли султану, что будто бы онъ проживаетъ въ имперіи нашихъ дѣдовъ и мечтаетъ о возстановленіи наслѣдственныхъ правъ. Если это справедливо, то онъ вѣроятно, находится на островахъ и только тогда явится въ Константинополь, когда убѣдится въ возможности жить подъ моимъ покровительствомъ, или въ качествѣ иностранца, или приметъ исламъ, что бы избѣгнуть висѣлицы. Однако, синьоръ, я замѣшкался у васъ: пора исполнить приказаніе ненавистнаго повелителя. На обратномъ пути я дольше пробуду въ Кафѣ и тогда мы вмѣстѣ поплачемъ надъ несчастною судьбою Византіи и вашихъ факторій.

Имперіале очень хотѣлось попросить посланника посодѣйствовать ему къ отысканію сына Контъ-Д'арка, но онъ боялся довѣрить ему свою важную тайну.

Когда Ахметъ-бей уѣхалъ, консулъ зашелъ къ Біанкѣ и продиктовалъ ей нѣсколько строкъ къ Менгли-гирею. Она писала, что къ Хаджи-гирею ѣдетъ посланникъ изъ Турціи, который, можетъ быть, везетъ гибельныя приказанія для соотечественниковъ ея и въ заключеніе упрекала его, что онъ не интересуется болѣе свиданіемъ съ нею.

— Теперь, другъ мой, позови ко мнѣ Анжело, сказалъ онъ.

Біанка, которая любила Менглія, съ радостію бросилась исполнить приказаніе въ надеждѣ, что царевичъ не замедлитъ явиться послѣ полученія ея письма.

— Анжело, сказалъ консулъ, когда вошелъ коммиссіонеръ, — ты похвалился мнѣ, что имѣешь трехъ преданныхъ татаръ. Если ты дѣйствительно вѣришь имъ, то поручи болѣе надежному передать это письмо Менгли-гирею, но такъ, чтобы никто ни здѣсь и ни тамъ не могъ узнать объ этомъ. Мнѣ крайне необходимо знать, зачѣмъ султанъ послалъ въ Крымъ своего посланника и не скрывается ли въ этомъ дурныхъ намѣреній. Кто же, кромѣ Менглія, можетъ сообщить намъ достовѣрныя извѣстія?

— Вы справедливо сказали, синьоръ. Надѣюсь, что желаніе ваше будетъ въ точности исполнено.

Вслѣдъ затѣмъ Имперіале доложено было, что изъ Генуи прибылъ сухимъ путемъ посолъ отъ общины банка св. Георгія.

— Зовите его, зовите! сказалъ встревоженный консулъ.

Въ палаццо введенъ былъ громаднаго роста мущина съ всклокоченными волосами, запыленный, грязный и оборванный.

— Не удивляйтесь, синьоръ — сказалъ онъ — если видъ мой можетъ пугать людей. Я ѣду около мѣсяца, не отдыхая, убилъ около 20 лошадей, — но все таки достигъ цѣли.

— Во первыхъ, позвольте представить вамъ письмо отъ достопочтеннѣйшей супруги вашей, свидѣтельствующее о благополучномъ возвращеніи ея въ отечественный городъ, и, наконецъ, посланіе отъ протекторовъ черноморскихъ колоній; а до того, пока вы прочитаете эти бумаги, ради пресвятой Мадонны, прикажите накормить меня.

Принявъ пакеты, консулъ взялъ гостя своего за руку и подвелъ къ шкафу въ стѣнѣ, гдѣ хранились всевозможные напитки и явства.

— Кушайте и пейте, сколько душѣ вашей угодно! сказалъ онъ, удалившись въ свою рабочую комнату и распечатывая женино письмо.

Синьора Анжелика сообщала мужу, что не смотря на то, что турки неоднократно стрѣляли по судну ихъ мраморными ядрами, имъ удалось проѣхать Босфоръ и, не встрѣчаясь съ врагами на водѣ, прибыть здравыми въ Геную, но что синьоръ Покато ни за какія блага не рѣшается возвратиться въ Кафу.

— Это значитъ, что я потерялъ одинъ изъ лучшихъ и надежнѣйшихъ кораблей, подумалъ консулъ.

Затѣмъ ему сообщалось, что въ Генуѣ всѣ думаютъ объ оказаніи помощи крымскимъ колоніямъ, трактуютъ, шумятъ, но ни къ чему не приступаютъ. Въ заключеніе заботливая супруга совѣтовала ему поручить все свое недвижимое имущество преданному Анжело и возвратиться на покой.

— А ну, посмотримъ теперь, что пишетъ начальство! проговорилъ Имперіале, вскрывая пакетъ.

Вотъ содержаніе этого письма:

«Достопочтенный синьоръ Джовани Имперіале! До свѣдѣнія нашего дошло вчера, что вы, наперекоръ постановленіямъ нашей общины, при содѣйствіи враждебной партіи завладѣли правами верховнаго консула безъ малѣйшаго на то согласія нашего. Принимая во вниманіе, что вы, по образу вашей торговли, не можете соотвѣтствовать такой почетной должности и что ваше главенство можетъ возбудить анархію и преждевременную погибель Кафы и прочихъ колоній нашихъ, мы постановили: приказать вамъ немедленно явиться въ Геную, на судъ нашъ, и обязанности консула теперь же передать избранному и назначенному нами храброму Жіофредо, который уполномоченъ отмѣнить всѣ постановленія ваши и дѣйствовать самостоятельно. Малѣйшее сопротивленіе со стороны вашей вызоветъ смертную казнь, такъ какъ имя наше никогда не вносилось и не внесется въ списокъ консуловъ черноморскихъ колоній нашей общины».

Прочитавъ это грозное посланіе, Имперіале затрясся всѣмъ тѣломъ.

— Подлецы! вскрикнулъ онъ — и въ эту минуту, когда вы не пользуетесь никакими правами, когда вы не въ силахъ оказать погибающимъ никакого пособія, вы стараетесь лишить ихъ даже тѣхъ средствъ, которыя они сами изобрѣли. Нѣтъ, безчувственные враги, нѣтъ, подлые барышники, не будетъ по вашему! Только я одинъ могу спасти колоніи и то тогда только, если счастіе будетъ благопріятствовать, а вы изъ гнуснаго тщеславія посылаете господствовать надъ нами какого-то горскаго разбойника, который въ первый же день доведетъ насъ до потери имущества и жизни.

Имперіале, полный злости, зашагалъ по комнатѣ и въ нѣсколько минутъ придумалъ отважный планъ избавиться отъ присланнаго на его мѣсто консула. Затѣмъ онъ спокойно расположился на софѣ и, приказавъ никого не принимать, началъ поджидать гостя своего.

Часъ спустя, верховный консулъ вошелъ и расположился около него.

— Очень радъ, синьоръ, сказалъ Имперіале, что община, наконецъ, вспомнила о подданныхъ своихъ и избавила меня отъ обязанности служить колоніямъ въ моменты гибели ихъ. Я принялъ консульство не потому, что оно льстило мнѣ, а изъ-за того только, чтобы не допустить анархіи. Повторяю мою благодарность протекторамъ и съ величайшимъ удовольствіемъ завтра представлю васъ сенаторамъ и гражданамъ. Но, можетъ быть, вы обойдетесь и безъ меня, если сами сообщили кому нибудь изъ кафскихъ жителей о своемъ назначеніи.

— Нѣтъ, синьоръ, я такъ былъ голоденъ при въѣздѣ въ городъ, что ни съ кѣмъ не могъ говорить. Я только спросилъ о вашемъ палаццо и летѣлъ къ нему, въ надеждѣ возстановить свои силы.

— Если сказанное вами справедливо, то мнѣ не остается болѣе ничего, какъ только взглянуть на подпись вашу. Потрудитесь же написать мнѣ ваше имя и фамилію, чтобы я могъ подтвердить вашу самоличность предъ представителями городской власти.

Гость въ ту же минуту исполнилъ предложеніе Имперіале. Заручившись и этимъ, хозяинъ своеручно принесъ нѣсколько фляжекъ вина и, поминутно угощая имъ начальника своего, въ концѣ концовъ разузналъ профессію его на родинѣ. Оказалось, что онъ разбойничалъ въ разныхъ мѣстахъ Италіи и на столько сдѣлался опаснымъ, что приходилось выпроводить его въ отдаленную мѣстность для блага отечества.

Разузнавъ все, что ему казалось необходимымъ, Имперіале ввелъ гостя своего въ одну изъ спаленъ палаццо и раздѣвъ его, уложилъ въ постель. При этомъ онъ нашелъ у разбойника тайный наказъ членовъ банка, въ которомъ предписывалось, по вступленіи на должность, безотлагательно предать Имперіале смертной казни и все движимое и недвижимое имущество его обратить въ кассу колоній.

Въ эту минуту у верховнаго консула помрачился разсудокъ и, схвативъ кинжалъ, онъ положительно искололъ пьянаго посланника, который не въ силахъ былъ защищаться. Затѣмъ, выждавъ того момента, когда всѣ заснули, Имперіале, взваливъ на себя мертвое тѣло, бросилъ его въ отхожую яму, съ постелью и простынею, на которыхъ были слѣды его преступленія.

На другой день Ягья, приготовившійся совершить другую поѣздку въ Константинополь, получилъ отъ Имперіале для пересылки въ метрополію подробный рапортъ отъ новаго консула о благополучномъ прибытіи въ Кафу и исполненіи всѣхъ возложенныхъ на него порученій.

— Передавая эту бумагу, сказалъ Имперіале, ты на всѣ вопросы долженъ отвѣчать, что никого не знаешь въ Кафѣ, что пакетъ тебѣ принесенъ для доставленія въ генуэзское консульство какимъ-то неизвѣстнымъ лицомъ, обѣщавшимъ вознаградить за трудъ только тогда, когда доставлено будетъ удостовѣреніе о доставленіи его по принадлежности. Помни же это, если тебѣ пріятна моя расположенность. Кромѣ этого я убѣдительно прошу тебя, если ты встрѣтишь херсонскаго жителя подъ именемъ Іоанна Пиѳа, который заявилъ бы тебѣ, что онъ самъ или съ товарищемъ желаетъ возвратиться въ Крымъ, то ты прими ихъ на мой корабль, какъ меня самого, и доставь ихъ туда, куда они пожелаютъ.

Татаринъ не замедлилъ записать названное имя и, пожелавъ всѣхъ благъ хозяину, немедленно отправился въ путь.

— Ну, теперь я могу успокоиться, сказалъ консулъ; никто не знаетъ въ городѣ о смѣнѣ меня. Община будетъ получать донесенія за подписью того, кого она назначила. Остается только зорко слѣдить за тѣмъ, чтобы никто не послалъ мимо меня письма или доноса. Но это не представляетъ особеннаго затрудненія. Я съумѣю пересмотрѣть и, при надобности, измѣнить свою фамилію. На случай же республика восторжествуетъ надъ врагами и проложитъ себѣ свободный путь, я найду себѣ уголокъ въ Польшѣ и другихъ католическихъ державахъ, гдѣ, при моемъ состояніи, буду жить такъ же беззаботно, какъ и на родинѣ. Веселое расположеніе Имперіале заставило его племянницу созвать всѣхъ подругъ своихъ въ палаццо и устроить пикникъ, въ которомъ принималъ участіе и самъ консулъ.

Нѣсколько дней спустя, къ Имперіале возвратился Ахметъ-бей въ сопровожденіи Менгли-гирея.

— Ну, теперь, когда миссія моя покончена, сказалъ посланникъ, я могу погостить у тебя до попутнаго вѣтра.

— А я, къ сожалѣнію, только до вечера, прибавилъ Менгли-гирей и бросился въ отдѣленіе Біанки.

— Ну, какъ идутъ дѣла нашего хана? спросилъ консулъ, когда они сидѣли за чашкой кофе.

— Все кончилось благополучно и я очень радъ, что могу засвидѣтельствовать предъ султаномъ услуги, оказанныя генуэзцами Хаджи-гирею.

— И вы полагаете, что это измѣнитъ непріязнь султана къ намъ?

— Все же хоть немногимъ охладить ненависть.

— А скажите мнѣ откровенно, въ какой степени мы ненавистны ему и за что?

— Да какъ бы вамъ сказать? Во первыхъ, ему хочется, чтобы всѣ христіане сознали предъ нимъ свою ничтожность и провозгласили его своимъ повелителемъ; что же касается генуэзцевъ, то онъ ненавидитъ ихъ съ того момента, когда они, въ качествѣ гостей на греческой землѣ, обнажили свои мечи противъ его войска. Съ этого времени онъ только и бредитъ сокрушеніемъ всѣхъ ихъ владѣній въ сосѣдствѣ.

— Слѣдовательно вы полагаете, что крымскія колоніи наши недолго будутъ существовать?

— До того времени, пока не произойдетъ столкновенія съ мѣстными ханами, къ которымъ султанъ питаетъ какое-то особое расположеніе и надѣется имѣть въ нихъ надежную опору на случай всеобщаго возстанія противъ него европейскихъ христіанъ. Если вы дорожите вашими благами, то старайтесь жить въ мирѣ и согласіи съ татарами.

Въ эту минуту у Имперіале явилась блистательная идея — сдать крымскому хану всѣ генуэзскія колоніи и сдѣлаться его подданнымъ, но, подумавъ еще немного, онъ рѣшился это сдѣлать только тогда, когда вступитъ на престолъ Менгли-гирей или когда не представится болѣе никакой надежды къ самостоятельному существованію. Въ честолюбивой головѣ его еще не погасла надежда восторжествовать надъ неизбѣжностію предопредѣленія.

— Еще одинъ вопросъ, мой дорогой гость, сказалъ консулъ — есть ли надежда, что республика наша сблизится съ султаномъ и достигнетъ сношенія съ факторіями своими?

— Никакой. Я самъ слышалъ своими ушами, какъ Магометъ приказывалъ, чтобы ни одной шлюпки итальянцевъ не пропускать въ Черное море, но не особенно препятствовать выходу изъ него кораблей.

Съ Менгли-гиреемъ Имперіале перекинулся нѣсколькими словами, утѣшившими его вполнѣ.

— Султанъ намъ пишетъ, что отнынѣ турки будутъ заботиться о Крымѣ, какъ о своей собственности, и обѣщаетъ всевозможныя снисхожденія въ торговыхъ сношеніяхъ, шепнулъ онъ. Это доказываетъ, что мы можемъ быть спокойными.

По отъѣздѣ изъ Кафы важныхъ гостей, къ Имперіале доставленъ былъ съ нарочнымъ изъ Чимбало пакетъ на имя хазарскаго консула безъ поименованіи фамиліи. Пакетъ былъ переданъ какимъ-то татариномъ и оказался отъ протекторовъ банка, не увѣренныхъ еще, что назначенный ими новый консулъ достигъ до резиденціи своей. Въ письмѣ предписывалось или, проще, повторялось одно изъ прежнихъ постановленій общины, основанныхъ, какъ и тогда, на несправедливыхъ слухахъ, относительно смерти Хаджи-гирей-хана и замѣщеніи его Менгли-гиреемъ. Вслѣдствіе чего протекторы, увѣренные въ дружелюбіи новаго хана, приказывали немедленно сократить расходы Кафы по содержанію войска, занимавшаго городъ и крѣпости, такъ какъ средства банка находятся въ плохомъ состояніи и требуютъ содѣйствія изъ городскихъ доходовъ. При этомъ подписывалось оказать новому хану величайшее сочувствіе, съ обѣщаніемъ всякаго содѣйствія для поддержанія его правъ и покровительства противъ его враговъ, которые были ни кто иные, какъ его братья. Одновременно же совѣтывалось, дабы не остаться безъ союзниковъ противъ хана, на добросовѣстность котораго трудно было положиться, войти въ дружественныя сношенія съ Олобеемъ, сыномъ владѣтельнаго князя Алексія, имѣвшаго резиденцію въ крѣпости Теодоро, какъ съ христіаниномъ. Въ заключеніе обѣщались крестовые походы, сокрушеніе турецкаго господства и т. п.

— Воображаю, сказалъ Имперіале про себя, какъ бы расхохотался чимбальскій консулъ, синьоръ Де-Олива, еслибъ вздумалъ вскрыть этотъ пакетъ и прочитать всю эту чушь, написанную въ немъ. Надо будетъ передать это предписаніе въ сенатъ, для потѣхи чиновниковъ.

Съ этою мыслью онъ добавилъ въ адресѣ свое имя и фамилію и, при надписи, отправилъ къ канцлеру для предъявленія сенаторамъ новаго распоряженія общины. Одновременно съ этимъ указомъ посылалось на обсужденіе сената и заявленіе Хаджи-гирея о томъ, что дочь его выходитъ замужъ за Ширинлы-бека, вслѣдствіе чего всѣ высшіе сановники Кафы приглашаются на праздникъ.

Приглашеніемъ этимъ обыкновенно требовались не лица для участія въ пиршествѣ, а приличные подарки для дополненія приданнаго невѣсты. Кафскіе жители знали очень хорошо, что ханы придавали значеніе своимъ приглашеніямъ и поэтому коллегіально обсуждали, въ какую сумму и какіе именно подарки должно отправить отъ имени всѣхъ генуэзцевъ.

Менѣе цѣнные подарки посылались и на свадьбы прочихъ членовъ царствующей фамиліи. Тоже самое принято было и со стороны хановъ и всѣхъ бековъ на случай приглашенія ихъ на свадьбу консула и другихъ сановниковъ города.

Обычай этотъ соблюдался даже и въ то время, когда обѣ націи находились въ непріязненныхъ отношеніяхъ и нерѣдко былъ поводомъ къ возстановленію дружбы.

Дорожа такимъ поводомъ на непредвидѣнныя случайности. генуэзцы, всѣ безъ исключенія, принимали участіе, въ пожертвованіяхъ и составляли иногда такой складъ вещей и продуктовъ, изъ котораго часть откладывалась въ запасъ, на подарки при въѣздѣ хана въ Кафу.

Обѣ бумаги, присланныя верховнымъ консуломъ, немедленно были доложены сенаторамъ и на сколько ханская показалась обыкновенною, на столько собраніе было возмущено распоряженіемъ протекторовъ общины св. Георгія.

— Потрудитесь сообщить мнѣ ваше общее мнѣніе, сказалъ канцлеръ, для записи въ книгу.

— Мнѣніе наше таково, отвѣчали сенаторы, что мы отнынѣ не будемъ имѣть ни одного грегарія или воина, содержащагося на счетъ общины, а будемъ выставлять, при надобности, своихъ сыновей для защиты себя. При этомъ мы просимъ протекторовъ нашихъ впредь до улучшенія отношеній ихъ съ султаномъ предоставить намъ свободу управлять собою и городскими дѣлами по личному усмотренію и крайнимъ обстоятельствамъ.

Канцлеръ не хотѣлъ вносить послѣдняго заявленія въ книгу, но въ эту минуту появился въ залѣ Имперіале и сопротивленіе его оказалось безсильнымъ.

Верховный консулъ приказалъ выдать ему копію съ этого постановленія, которую долженъ былъ послать враждебному ему начальству въ надеждѣ отомстить за себя.

VIII

Только что Имперіале возвратился изъ Солхата, гдѣ праздновалась 40 дней свадьба единственной дочери Хаджи-гирей хана, Альме-султанъ. Окруженный всѣми почти представителями городской власти, верховный консулъ разсказывалъ о знакомствѣ своемъ съ главнѣйшими начальниками или представителями родовъ Ширинлы, Мансурлы, Манкитлы, Нахшиванлы, Чекешке, Ибратлы, Ули, Оланлы, Бардаклы, Арсланъ-бекъ-или, Чебанъ-или, Деви-или и Неврусъ-или которые раньше неблагосклонно относились къ пребыванію итальянцевъ въ Крыму.

— Я сдѣлалъ все, что могло зависѣть отъ меня — говорилъ онъ — чтобы возбудить къ намъ расположенность, и въ заключеніе пригласилъ ихъ на пиршество къ намъ въ день св. Георгія. А такъ какъ до этого дня немного остается, то прійдется моей Біанкѣ много потрудиться для пріема массы гостей.

— И ханъ пріѣдетъ? спросили многіе.

— Этого не знаю. Онъ обѣщалъ; но здоровье его такъ слабо, что, кажется, онъ не въ силахъ будетъ сѣсть на лошадь. Мнѣ кажется, что онъ и самъ сознаетъ приближеніе смерти, потому что отправилъ вновь нарочныхъ на Кавказъ о немедленномъ розысканіи и доставленіи къ намъ въ сугдайскую крѣпость своихъ племянниковъ, могущихъ помѣщать царствовать Менглію. Я не иначе могъ возвратиться въ Кафу, какъ побывавъ съ конвоемъ въ Судгаіѣ, чтобы лично отдать приказаніе консулу и коменданту, какъ поступить съ плѣнниками. Мнѣ кажется, что услуга наша принесетъ намъ двойную пользу: во первыхъ, ханъ будетъ доволенъ ею и, наконецъ, Менгли-гирей не пожелаетъ нарушать добрыхъ отношеній къ тѣмъ, кто будетъ держать подъ замкомъ его опасныхъ враговъ.

— Вы безподобны въ дальновидности, отвѣчали всѣ сановники; а при такомъ консулѣ есть надежда, что покинутыя республикою дѣти переживутъ печальные дни и дождутся снова сіянія солнца.

— Вы льстите мнѣ, достопочтенные друзья, отвѣчалъ Имперіале; но я, готовый пожертвовать всѣмъ имуществомъ и жизнею для Кафы, иногда предполагаю, что если община вздумаетъ прислать на мое мѣсто какого нибудь разбойника или карбонаре, вы всѣ охотно признаете его своимъ начальникомъ и выгоните меня изъ города, если я одинъ возстану противъ такого назначенія.

— Дай Богъ, чтобы это не случилось; но если случится, мы скорѣе всѣ выселимся изъ Кафы, чѣмъ оскорбимъ того, кто служитъ безъ вознагражденія и жертвуетъ своими средствами для нашего блага. Мы не прочь даже провозгласить васъ своимъ дожемъ, если Генуя окончательно забудетъ о насъ, нуждающихся въ правителѣ, который мудростію и самоотверженіемъ сохранилъ нашу независимость.

— Спасибо вамъ, друзья, но до этого еще далеко. Я не ищу для себя ровно ничего, но изъ любви къ мѣсту, гдѣ живу съ юности, гдѣ обогатился и гдѣ былъ уважаемъ всѣми, я готовъ на всевозможные подвиги. Не поставьте же мнѣ въ будущемъ въ упрекъ, если узнаете, что я своеручно убилъ кого либо изъ-за блага вашего. Это очень можетъ случиться, если ко мнѣ соизволитъ прибыть одинъ изъ протекторовъ банка и потребуетъ привести въ исполненіе еще какое нибудь предписаніе въ видѣ того, какое я имѣлъ честь представлять вамъ о сокращеніи грегаріевъ.

— Вы поступите, какъ истинный благодѣтель нашъ, отвѣчали сенаторы единодушно; довольно уже быть рабами ничтожныхъ барышниковъ, стремившихся повелѣвать нашими женами и дѣтьми и предоставлять ихъ на гибель варваровъ. О Генуя, могли ли мы ожидать, что будемъ отвергнуты тобою и отданы, какъ товаръ, въ коммерческія руки!

— Не будемъ, друзья, возмущать себя воспоминаніемъ о прошломъ, сказалъ Имперіале; запьемъ виномъ горькое назначеніе и постараемся лично позаботиться о своей судьбѣ. Біанка! прикажи подать намъ изъ лучшихъ сортовъ вина.

Съ этого только времени верховный консулъ успокоился.

— Теперь я буду дѣйствовать напроломъ и самостоятельно — думалъ онъ — община для меня не существуетъ болѣе. Пусть она высылаетъ, по обыкновенію, новыхъ консуловъ, но ни одинъ изъ нихъ не будетъ властвовать и ни одинъ не возвратится на родину. Несчастные избранники! вы вмѣсто пурпуровой мантіи найдете саванъ и, неоплаканные никѣмъ, истлѣете вдали отъ родной земли, но имя ваше не перестанетъ мелькать передъ глазами вашихъ палачей до того времени, пока замѣнится новою жертвою.

Веселая пирушка сановниковъ прервана была заявленіемъ Анжело, что изъ Сугдаи прибылъ посланный съ письмомъ отъ коменданта крѣпости. Имперіале вышелъ, но скоро возвратившись возвѣстилъ гостямъ, что коршуны, которыхъ страшился Хаджи-гирей и которые могли бы растерзать Менглія, находятся уже въ несокрушимой клѣткѣ, сами не зная, въ какую сторону и къ какому народу попали въ плѣнъ.

Недѣлю спустя послѣ этого событія, Хаджи-гирей-ханъ мирно и спокойно испустилъ свое послѣднее дыханіе и на крымскій престолъ вступилъ молодой, полный силы Менгли.

Лишь только вѣсть эта дошла до верховнаго консула, онъ отдалъ приказаніе по всѣмъ подчиненнымъ ему колоніямъ приготовить богатые бакшиши, или подарки новому хану, которые доставить лично консуламъ съ подобающимъ привѣтствіемъ.

Пока приказаніе это исполнялось къ урочному дню, имѣющему сгруппировать всѣхъ консуловъ въ Кафѣ, куда ожидался Менгли, занятый въ послѣднее время постройками въ теперешнемъ Бахчисараѣ, Имперіале успѣлъ отъ себя лично приготовить въ даръ другу своему великолѣпную саблю въ золотыхъ ножнахъ, усыпанныхъ алмазами и другаго рода дорогими каменьями, сѣдло, стоющее нѣсколько тысячъ піастровъ, и обложенную золотомъ колыску.

— Всѣ эти предметы, думалъ онъ, постоянно будутъ напоминать ему мою дружбу, которая не прекратится между нами до смерти.

— Ну, а ты, Біанка, что намѣрена послать твоему обожателю? спросилъ Имперіале у задумчиво сидящей племянницы.

— Еслибъ я имѣла свои средства, я заказала бы ему золотую печать съ изображеніемъ гребешка, которымъ онъ, при послѣднемъ свиданіи, расчесалъ мнѣ волосы, и затѣмъ небольшой кинжалъ съ надписью: «умри отъ него, когда охладѣешь къ той, которая посылаетъ съ нимъ сердце свое».

— Неужели, дитя мое, ты такъ любишь этого мусульманина?

— Я выросла между мусульманами, дядюшка, и отецъ мой былъ мусульманинъ; могу ли я не быть расположена къ этимъ людямъ, хотя и признаю преимущество христіанской религіи и ни за какія блага не измѣню ей.

— Если ты поклянется въ исполненіи послѣдняго, то я охотно исполню твое желаніе: перстень съ печатью и кинжалъ съ надписью будутъ готовы къ тому дню, когда выѣдетъ въ Солхатъ депутація.

Біанка упала на колѣни предъ образомъ св. Дѣвы и, поднявъ руки, торжественно поклялась умереть въ религіи матери.

Имперіале поднялъ племянницу и, тяжело вздохнувъ, поцѣловалъ ее въ холодный лобъ.

— Бѣдная сиротка, неужели тебѣ суждено умереть рабынею? мелькнуло въ его мысляхъ; чего бы я не далъ, чтобы возвратить тебя въ родной городъ! но ты въ немъ завянешь, какъ пересаженный не во время цвѣтокъ. Тебѣ нужны татаре и черкесы, ты жаждешь встрѣчи съ ними и ихъ забавы для тебя лучшее развлеченіе. Да исполнится же сужденное свыше!

Тѣмъ временемъ въ кафскую бухту неслось на всѣхъ парусахъ судно мѣстной конструкціи, на носу котораго стоялъ стройный молодой человѣкъ, внимательно смотрѣвшій на городъ. Имперіале какъ-то невольно началъ слѣдить за нимъ. Суденце остановилось у самой пристани и на палубѣ показался Іоаннъ Пиѳа, который подошелъ къ молодому человѣку и вмѣстѣ съ нимъ спустился въ шлюпку.

— Неужели ему удалось отыскать одного изъ наслѣдниковъ византійскаго императора? подумалъ консулъ.

Десять минутъ спустя, предъ нимъ стоялъ Херсонесскій житель, который нарочно прибылъ въ Кафу, чтобы представить найденнаго имъ въ Византійской имперіи послѣдняго христіанскаго потомка царственной семьи.

— Приказаніе ваше, синьоръ, я исполнилъ буквально, сказалъ онъ, указывая на молодаго спутника своего; вотъ вамъ тотъ, котораго вы изъявили желаніе видѣть.

Имперіале молча подалъ руку гостю и повелъ его въ свой кабинетъ.

— Синьоръ, сказалъ онъ, я послалъ нарочно на свой счетъ отыскать въ восточной имперіи кого либо изъ семьи императорской фамиліи...

— Это передано мнѣ и я исполнилъ ваше желаніе. Я одинъ изъ ближайшихъ членовъ погибшей семьи Палеолога и готовъ служить вамъ тѣломъ и душею, если въ этомъ чувствуется со стороны вашей необходимость.

— Вы прямо прибыли въ Кафу или заѣзжали въ Херсонесъ?

— Пиѳа завозилъ меня въ Херсонесъ и ознакомилъ съ жителями его; потомъ мы были въ Чимбало и другихъ мѣстностяхъ, которыя я не съумѣю назвать, но знаю, что онѣ населены греками.

— А какъ васъ принималъ народъ?

— Мнѣ казалось, что всѣ сочувствовали нашему семейному несчастію.

— Слѣдовательно, повѣрили въ ваше происхожденіе?

— Иначе и не могло быть, потому что я чрезвычайно похожъ на моего царствовавшаго дядю, котораго многіе изъ херсонесскихъ и чимбальскихъ купцовъ видѣли.

— Отлично, синьоръ. Вы, послѣ отдыха у меня и переговоровъ съ мѣстными греками, поѣдете сухимъ путемъ, чрезъ Сугдаію и Готѳію, до уцѣлѣвшаго княжества Византійской имперіи, гдѣ властвуетъ теперь престарѣвшій Алексій, который съ удовольствіемъ возвратитъ законному наслѣднику права его... Я на первый разъ помогу вамъ деньгами, если вы пообѣщаете мнѣ вооружить всѣхъ грековъ, построить нѣсколько десятковъ хорошихъ судовъ и слиться съ нами въ одно тѣло, чтобы имѣть возможность отбиться отъ турокъ, которые мечтаютъ сокрушить насъ и на этомъ отдаленномъ клочкѣ земли.

— Я готовъ сдѣлать все противъ этихъ варваровъ.

Въ эту минуту въ комнату вошла Біанка. Взглянувъ на прекраснаго молодаго гостя, обратившаго на нее черные, пламенные глаза, дѣвушка какъ-то невольно покраснѣла и остановилась.

— Это моя племянница, сказалъ консулъ, и такая же несчастная, какъ вы. Теперь она нашла дядю, который защититъ ее отъ случайностей. Авось и васъ спасетъ отъ того же наслѣдіе того же дяди.

Алексій Палеологъ, какъ его называли друзья и знакомые, поднялся съ мѣста и молча поклонился Біанкѣ и затѣмъ, обратившись къ Имперіале, спросилъ:

— Не происходитъ ли и она изъ царскаго дома?

Консулъ разсказалъ всю ея исторію.

Послѣ продолжительный общей бесѣды, молодой севастъ отведенъ былъ Біанкою въ одну изъ комнатъ палаццо, предназначенную для отдыха важныхъ лицъ. Въ этой прелестной спальнѣ почивалъ и Менгли-гирей, теперешній повелитель ханства.

Оставшись наединѣ, Алексій, не знавшій покоя въ продолженіи пяти послѣднихъ лѣтъ въ своей скитальнической жизни по Архипелагскимъ островамъ, только сегодня безъ страха и томительной тоски заснулъ спокойнымъ сномъ. Ему снился Константинополь и всѣ погибшіе и страждущіе въ неволѣ родные. Онъ видѣлъ распростертое на землѣ тѣло императора, который бился на равнѣ съ солдатами, въ надеждѣ спасти подданныхъ и имперію — и тѣло это требовало мести. Затѣмъ на сцену выступила Біанка съ знаменемъ побѣды, но вдругъ была обезглавлена какою-то могущественною рукою. Потомъ небо покрылось черными тучами и онъ очутился на островѣ Хіо, въ доставшейся ему отъ отца виллѣ, носящей названіе Панагія тисъ Дафнесъ. Всѣ постройки на ней были разрушены, а въ лавровой рощѣ точно выросъ изъ земли храмъ съ чудотворнымъ ликомъ Богоматери, предъ которымъ теплилась неугасимая лампада. Святая Дѣва потребовала отъ него посвятить себя въ санъ священника и молиться за родныхъ.

— Говорятъ, что сны на новомъ мѣстѣ сбываются, подумалъ Алексій, когда очнулся; надо будетъ записать все видѣнное мною — и, доставъ записную книженку, онъ началъ писать.

Въ тотъ же вечеръ къ великому князю Византійской имперіи введенъ былъ консуломъ синдикъ Деліяни, который, какъ уроженецъ Таврики, дорожившій правами соотечественниковъ своихъ и преданіями старины, посвятилъ его самымъ подробнымъ образомъ въ исторію Готѳіи. Изъ словъ его Алексій понялъ, что вся прибрежная часть этой страны принадлежала византійской коронѣ, но управлялась самостоятельно или членами царской семьи, подъ именемъ севастовъ, или архонтами, выбираемыми гражданами. Севасты были въ Сугдаѣ, Мангопіи и Теодорѣ, а въ Каркинитѣ, Херсонесѣ и Боѣ¹⁸ архонты. Впослѣдствіи же, когда Сугдаія была взята генуэзцами, а остальныя княжества не могли выдержать напора варваровъ, то земли эти были оставлены греками, которые переселились въ мѣстности недоступныя по мѣстоположенію и именно — на Мангопію, Чимбало, Херсонесъ и Готѳію. Въ Мангопіи нынѣ княжитъ изъ рода византійскихъ севастовъ Исай, а въ Теодоро архонтъ Алексій, котораго возвелъ въ это достоинство, при отъѣздѣ изъ Таврики, покойный императоръ Константинъ и что въ настоящее время этотъ немощный старикъ, замѣняемый сыномъ своимъ Алексѣемъ Ололомъ, будетъ очень радъ сложить власть свою въ пользу того, кто наслѣдовалъ ее по происхожденію своему.

— Если вамъ удастся устроиться, продолжалъ синдикъ Кафы, то нѣтъ сомнѣнія, что мы всѣ сгруппируемся около васъ и не пожалѣемъ ничего, чтобы сдѣлать наше княжество сильнымъ и образцовымъ. Южная Таврика изобилуетъ виноградомъ, рыбою, лѣсами и двумя превосходными бухтами, а этого достаточно для благосостоянія торговыхъ людей, могущихъ, кромѣ мореплаванія, заниматься садоводствомъ, хлѣбопашествомъ и скотоводствомъ.

— А какъ велико Мангупское княжество и много ли у него воиновъ? спросилъ князь.

— Княжество его состоитъ изъ нѣсколькихъ поселеній, совершенно беззащитныхъ. Но самъ князь живетъ на недоступной вершинѣ скалы, куда подданные собираются при малѣйшей опасности и всѣ превращаются въ воиновъ, число которыхъ можетъ доходить до 1500 человѣкъ. Побѣдить его не иначе возможно, какъ окруживъ всю подошву скалы, довести народъ до голода; но для этого надо употребить нѣсколько тысячъ человѣкъ въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, потому что большинство народа имѣетъ на этой вершинѣ склады своихъ произведеній.

— Слѣдовательно, на помощь его нельзя разсчитывать?

— Можно вызвать охотниковъ, которыхъ всегда найдется много.

— А Теодоро хорошо ли защищено?

— Нѣтъ, это не особенно возвышенный съ материка выступъ, господствующій надъ частицею моря, съ котораго очень удобно наблюдать за прибрежною полосою до Фороса и откуда нѣсколько часовъ ѣзды до Чимбало. Это сосѣдство доставило намъ возможность еще не такъ давно освободить этотъ городъ отъ генуэзскаго господства, которые задумали было завоевать его на томъ основаніи, что онъ оставался свободною бухтою.

— Въ такомъ случаѣ гдѣ же удобнѣе, по мнѣнію вашему, основать столицу? спросилъ царевичъ.

— Теперь вамъ не приходится удаляться отъ центра народонаселенія, но впослѣдствіи, я полагаю, вы остановите ваше вниманіе на Херсонесѣ, требующемъ не особенно важныхъ затратъ для возобновленія его рвовъ и нѣкоторыхъ крѣпостей со стороны моря и материка. Генуэзцы, вѣроятно не откажутся посодѣйствовать вамъ всѣмъ, чѣмъ будутъ въ состояніи, лишь бы вы могли защитить ихъ отъ турокъ. Я убѣжденъ даже, что они охотно возвратятъ намъ Сугдаію, какъ мѣстность совершенно безполезную имъ съ того времени, какъ перестали являться туда, по старой привычкѣ, торговые люди.

Деліяни, откланиваясь будущему владѣтельному князю южной Таврики, изъявилъ желаніе лично сопровождать его до мѣста резиденціи.

Не успѣлъ онъ выйти, къ Алексію вбѣжала Біанка.

— Ахъ, монсиньоръ, сказала она, какой мнѣ странный снился сонъ въ продолженіи какихъ нибудь десяти минутъ.

— Вѣроятно, къ вамъ сходили всѣ лучшіе ангелы, чтобы восхвалить вашу доброту, сказалъ онъ съ улыбкою.

— Къ несчастію, я никогда не могла сдѣлать ничего добраго и заслуживающаго вниманія пресвятой Дѣвы, иначе мнѣ не приснилось бы такое видѣніе. Представьте, я видѣла себя въ цѣпяхъ, въ темницѣ, умирающею съ голода, и въ ту самую минуту, когда я придумывала легчайшій способъ смерти, вы явились ко мнѣ въ коронѣ, которую бросили на каменный полъ и затѣмъ, взявъ меня за руку, вывели изъ заключенія. Неужели, монсиньоръ, вы сдѣлаете это въ самомъ дѣлѣ, если на насъ внезапно нападутъ турки?

— Я не думаю, чтобы звѣри могли имѣть такіе помыслы въ отношеніи такихъ прелестныхъ дѣтей.

— Ну, а еслибъ это случилось, вы обѣщаете быть моимъ спасителемъ?

— Я обязанъ сдѣлать это за оказанное мнѣ гостепріимство и сочувствіе въ моей печальной судьбѣ.

Біанка весело подошла къ гостю и, поцѣловавъ его въ смуглый лобъ, просила не забывать своего обѣщанія.

Съ этого дня добрая дѣвушка употребляла всѣ усилія предупреждать малѣйшія желанія гостя своего и съ такимъ вниманіемъ и усердіемъ служила ему, что синьоръ Имперіале началъ побаиваться о разстройствѣ давно созрѣвшаго въ честолюбивомъ умѣ его плана. Вслѣдствіе этого онъ приготовилъ все къ немедленному отъѣзду князя.

— И такъ, вы уѣдете навсегда отъ насъ? спросила Біанка у Алексія.

— Не думаю, моя дорогая, чтобы я могъ не пожелать видѣть васъ.

— А мнѣ кажется, что вы сейчасъ же послѣ выѣзда забудете даже имя той, которая всей душою привязалась къ вамъ точно, какъ къ брату.

— Біанка, неужели вы несчастливы?

— Да, я болѣе тоскую у дяди, чѣмъ въ неволѣ у черкесовъ. Я имѣла несчастіе познакомиться съ теперешнимъ крымскимъ ханомъ, котораго полюбила и готова была бѣжать съ нимъ въ горы и лѣса и можетъ быть давно сдѣлала бы это, еслибъ не убѣдилась, что дядя мой содѣйствовалъ этому сближенію съ мусульманиномъ изъ своихъ интересовъ. Ясно, что Менгли не любитъ меня, но не прочь имѣть подъ рукою христіанку-рабыню. Все это до того оскорбило меня, что я возненавидѣла весь міръ и предалась бы всѣмъ сердцемъ тому, кто замѣнилъ бы мою несчастную мать. Біанка прослезилась.

— Не плачь, милое дитя, сказалъ молодой севастъ, положивъ къ ней на плечо руку, я пока чужой въ этой странѣ, но помни, что если найду себѣ пріютъ, то сочту за особенное удовольствіе замѣнить тебѣ брата и нѣжнаго друга. Потерпи же немного и молись почаще за того, кто будетъ думать о тебѣ.

— Неужели вы будете думать о бѣдной сироткѣ?

— Потому именно, что и я сирота.

— О, въ такомъ случаѣ я по цѣлымъ ночамъ буду стоять на колѣняхъ предъ Мадонною, а все остальное время думать о моемъ другѣ.

— Поклянемся же въ этомъ, проговорилъ едва слышно князь и приложилъ свои губы къ губамъ прелестной итальянки и нѣжный братскій поцѣлуй связалъ ихъ навсегда высшими и благороднѣйшими чувствами глубокой вѣры и любви.

Въ этотъ же день царевичъ выѣхалъ изъ Кафы, въ сопровожденіи Деліяни и нѣкоторыхъ другихъ соотечественниковъ, издавна переѣхавшихъ въ Тавриду.

Въ Сугдаѣ и повсюду до Алустона, гдѣ онъ останавливался, къ нему приходили на поклоненіе не только мущины, но даже женщины и дѣти, предлагавшіе часть имущества своего для установленія княжества на прочныхъ основаніяхъ.

Въ Алустонѣ князь положительно изумленъ былъ, встрѣтивъ огромную массу народа, во главѣ ихъ митрополита и священниковъ, преклонившихъ предъ нимъ колѣни.

— Даміанъ! вскрикнулъ принцъ и упалъ въ объятія митрополита — я только одинъ разъ видѣлъ тебя у несчастнаго императора и ликъ твой врѣзался въ моей дѣтской памяти.

— Нынѣ отпущаещи раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, яко видѣста очи мои!... вскрикнулъ глубоко тронутый митрополитъ. Великій Боже, ниспошли на него благодать святаго Духа и возврати ему престолъ отцевъ!

— Аминь, аминь! запѣли священники и за ними всѣ присутствующіе.

Даміана узналъ Алексій по глубокому рубцу на щекѣ, полученному въ столкновеніи съ какими-то пиратами на морѣ, когда онъ епископствовалъ на о. Критѣ (Кандіи). Ему припомнилось даже, какъ онъ разспрашивалъ его объ этой борьбѣ и какъ дядя, его императоръ, пожаловалъ его дорогою тростью, того самою, которая и теперь находилась въ рукахъ его.

Митрополитъ, въ свою очередь, вспомнилъ его и отца его, покинувшаго родину изъ-за ничтожныхъ недоразумѣній и не пожелавшаго ни за какія блага возвратиться въ Византію.

Это случайное знакомство, подтверждавшее его царское происхожденіе предъ массою народа, удвоило всеобщій восторгъ. Благоговѣніе, съ которымъ сопровождали его тавры въ свой крошечный уголокъ, еще болѣе усилилось, когда къ нему навстрѣчу вынесли на носилкахъ убѣленнаго сѣдинами кира Алексія, много лѣтъ тому назадъ получившаго отъ императора Константина право господствовать въ его наслѣдіи. Этотъ Алексій зналъ хорошо его отца и помнилъ великія благодѣянія, оказанныя ему въ бѣдности. Старикъ, вспомнивъ все это, упалъ къ ногамъ севаста и залился слезами; сыновья его сдѣлали тоже.

Послѣ дружескихъ поцѣлуевъ и увѣреній въ томъ, что онъ сохранилъ въ цѣлости довѣренныя ему земли, киръ Алексій, просилъ государя своего предоставить ему еще на нѣсколько дней власть хозяина, чтобы принимать его въ качествѣ благодѣтеля своей семьи.

Получивъ на это полнѣйшее согласіе, онъ сопроводилъ князя въ городскую цитадель и помѣстилъ въ лучшей постройкѣ, которую самъ занималъ при посѣщеніяхъ Алустона. Пока наслѣдный принцъ отдыхалъ и знакомился съ представителями окрестныхъ округовъ, въ городѣ шло ликованіе народа, мечтавшаго возстановить могущество и славу прадѣдовскихъ временъ.

Нѣсколько дней спустя, севастъ продолжалъ ѣзду свою по той же дорогѣ, по которой слѣдовалъ Джовани Имперіале. Осматривая все со вниманіемъ и теплымъ сочувствіемъ, онъ дѣлалъ замѣтки въ книжечкѣ своей и заблаговременно думалъ о средствахъ улучшенія быта счастливаго, но распущеннаго народа, отвыкнувшаго отъ единомыслія и сосредоточенности силы.

На Теодорскомъ или, вѣрнѣе, на Ѳеодорскомъ укрѣпленіи князь былъ принятъ громадною толпою народа и всѣми представителями отъ деревень, поднесшихъ ему почернѣвшую отъ времени корону, нѣкогда оставленную императоромъ Константиномъ на память подданнымъ своимъ.

Митрополитъ тутъ же возложилъ ее на голову князя и довольно сильнымъ голосомъ провозгласилъ пола эти деспота!¹⁹.

Этотъ возгласъ подхваченъ былъ народомъ и не прекращался до того времени, пока не наступилъ вечеръ.

IX

23-е апрѣля ежегодно праздновалось въ Кафѣ въ честь святаго покровителя генуэзской общины съ особеннымъ торжествомъ. Даже по уставу колоній назначался расходъ изъ городской кассы для извѣстнаго рода предметовъ, такъ наприм. по 4 свѣчи на каждую церковь, на призъ въ скачкѣ 1200 аспровъ, на изображеніе герба, на ленту, шпоры, на угощеніе глашатаевъ, на лисицу, въ которую стрѣляли изъ лука, на борца-пѣтуха и многія другія народныя потребности.

Мы уже говорили о томъ, что верховный консулъ пригласилъ къ себѣ на этотъ праздникъ, извѣстный у мусульманъ подъ названіемъ Хыдырлеза, всѣхъ почти представителей татарскихъ округовъ, для которыхъ заранѣе приготовлены были лучшія кофейни и частные дома. Татаръ этихъ всего болѣе увлекалъ дорогой призъ на скачкѣ и желаніе показать народу своихъ великолѣпныхъ скакуновъ.

Консульское палаццо также убрано было изысканнымъ образомъ, но не для этихъ гостей, а для свѣтлѣйшаго крымскаго хана Менгли-гирея, личнаго друга Имперіале и доброжелателя всѣхъ генуэзцевъ, приславшаго нарочнаго гонца съ извѣстіемъ о желаніи посѣтить Кафу въ день годовщины Хыдырлеза.

— Какое несчастіе — сказалъ верховный консулъ, приблизившись къ постели Біанки — что ты не въ состояніи выѣхать съ отрядомъ твоихъ амазонокъ на встрѣчу къ другу нашему Менглію?

— Я больше васъ скорблю объ этомъ, дорогой дядя, но у меня такое головокруженіе, что я и двухъ минутъ не усижу на лошади. Поручите мою обязанность синьоринѣ Бальтазаро, которая не хуже меня ѣздитъ верхомъ.

— Но я надѣюсь, что къ завтрашнему дню ты совершенно оправишься.

— Это будетъ чудомъ со стороны святой Дѣвы, потому что я чувствую общій упадокъ силъ.

Имперіале нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ, но видя, что не заставитъ больную хоть на нѣсколько минутъ забыть свою болѣзнь, вышелъ съ негодованіемъ и, пославъ за Бальтазаро, поручилъ ему передать завѣдываніе отрядомъ амазонокъ сестрѣ его Джудитѣ.

— Смотрите-же — прибавилъ онъ — чтобы ханъ не замѣтилъ ни единаго вооруженнаго человѣка, кромѣ женщинъ. Пусть его думаетъ, что мы съ восшествіемъ его на престолъ распустили городскую стражу въ увѣренности сохранить дружбу. Не мѣшало-бы повернуть жерлами къ городу и пушки, направленныя въ степь.

Бальтазаро немедленно отправился исполнять приказаніе начальника.

Тѣмъ временемъ въ Кафу начали въѣзжать сановники ханства, встрѣчаемые у главныхъ воротъ комендантомъ крѣпости св. Константина, синдиками и другими представителями колоніи, которые распредѣляли ихъ по приготовленнымъ квартирамъ. Въ 8 часовъ вечера городскія ворота закрылись и всѣ соболѣзновали, что праздникъ пройдетъ безъ хана, вѣроятно задержаннаго какими-нибудь важными дѣлами. Но прежде чѣмъ амазонки рѣшились возвратиться домой, послышались сильные удары въ ворота и передовой возвѣстилъ, что Менгли-гирей слѣдуетъ за нимъ. Ворота снова были отворены и освѣщены, а амазонки быстро помчались на встрѣчу къ державному повелителю.

Часъ спустя Менгли-гирей, окруженный болѣе чѣмъ сотнею всадниковъ, спѣшился предъ палаццо и ласково здоровался съ верховнымъ консуломъ, ведущимъ его подъ руку въ комнату.

— Ну, синьоръ, вы не на шутку напугали мою свиту — сказалъ ханъ — ваши вооруженныя женщины налетѣли такъ внезапно на нихъ, что они попятились назадъ и выхватили изъ за пояса сабли. Вѣроятно это сдѣлала обдуманно ваша племянница.

— Къ сожалѣнію ваше высочество бѣдная Біанка не удостоилась чести встрѣтить васъ: она бѣдняжка лежитъ больною.

— Возможно-ли это? вскрикнулъ ханъ, какъ бы пораженный такою неожиданностію.

— Такъ угодно было Богу. Но насколько она печалится и тоскуетъ объ этомъ, — вы вѣроятно сами услышите отъ нея.

— Да, да — задумчиво твердилъ ханъ — мы непремѣнно увидимъ ее и утѣшимъ насколько будемъ въ силахъ. Бѣдная дѣвушка, а я такъ восторгался... и серіозно она больна?

— У ней такое головокруженіе, что не можетъ приподняться съ постели.

— Ну, это не опасно и, вѣроятно, скоро пройдетъ.

— Докторъ тоже говоритъ и совѣтуетъ оставаться въ покоѣ.

— Вы пожалуйста сообщите ей, что я завтра до отъѣзда моего побесѣдую съ нею, какъ въ былые счастливые дни. А теперь потрудитесь накормить меня, вашего гостя, и дать мѣстечко утомленному путешественнику.

Имперіале сейчасъ же пригласилъ хана въ залу, переполненную городскими представителями и приказалъ подавать ужинъ.

Менгли-гирей, любившій роскошное освѣщеніе и хорошую обстановку, съ особеннымъ удовольствіемъ поздоровался со всѣми своими прежними пріятелями и еще съ большимъ наслажденіемъ выпилъ бокалъ водки за общее здоровье присутствующихъ. Закусивши икрою и балыкомъ, онъ нѣсколько разъ принимался за прекрасныя вина, которыя не могъ держать при дворѣ своемъ, но къ которымъ пристрастился въ Кафѣ.

— Нашъ пророкъ — сказалъ онъ, держа въ рукахъ золотую чашу — вѣроятно никогда не пробовалъ европейскаго вина, что запретилъ его пить всѣмъ безъ исключенія. Мнѣ какъ намѣстнику его, конечно, не приходится нарушать его законовъ у себя и въ своемъ царствѣ, но я могу его пить сколько душѣ моей угодно въ христіанской колоніи.

Всѣ замѣтили, что ханъ опьянѣлъ, и боялись за послѣдствія. Къ счастію опьяненіе сдѣлало его только веселымъ пѣвцомъ и танцоромъ.

Имперіале раза четыре докладывалъ ему, что, согласно желанію его, приготовлена постель для отдыха, но ханъ требовалъ принести еще вина и своеручно наливалъ для всѣхъ бокалы.

— Ужъ если вы пригласили меня на пиръ, такъ надо пировать насколько схватитъ силъ. Только смотрите въ оба, чтобы ни одинъ татаринъ не видѣлъ меня, иначе я прослыву ослушникомъ воли Божьей. Все это я дѣлаю изъ любви къ вамъ, понимаете изъ любви къ учителямъ и наставникамъ, за которыхъ готовъ обнажить мечъ даже противъ единовѣрцевъ моихъ!

Такого рода выходки и любезности со стороны повелителя татаръ продолжались до того времени, пока ему отказались служить языкъ и ноги.

— Несите меня въ комнату Біанки — произнесъ онъ съ трудомъ, когда его взяли служители консула — я хочу видѣть Біанку!... съ этими словами ханъ заснулъ.

Праздникъ прошелъ великолѣпнымъ образомъ. Призъ на скачкѣ достался самому изъ сильнѣйшихъ и вліятельнѣйшихъ лицъ ханства Ширинлы-бею. Менгли-гирею торжественно представлены были подарки отъ гражданъ Кафы и другихъ крымскихъ факторій на память возсшествія его на престолъ и перваго въѣзда въ Кафу въ качествѣ повелителя. Каждый подарокъ показывался народу съ объясненіями и пожеланіями счастія, многолѣтія и т. п. Когда дошла очередь до золотой печати съ изображеніемъ гребешка и кинжала, предназначеннаго Біанкою, Имперіале до передачи ихъ ханскому казначею поднесъ къ Менгли-гирею и тихо объяснилъ отъ кого именно они поступили и какое имѣютъ значеніе.

Молодой ханъ быстро выхватилъ эти два, прекрасно-отдѣланные подарка и, осмотрѣвъ ихъ внимательно, перстень съ печатью надѣлъ на палецъ, а кинжалъ вложилъ за поясъ.

— Поблагодари Біанку — сказалъ онъ — кинжалъ этотъ я всегда буду носить, а печать съ гребнемъ будетъ изображать мою царскую тамгу. Такимъ образомъ она можетъ быть увѣрена, что память о ней навсегда сохранится въ сердцѣ Менгли-гирей хана. Не успѣлъ верховный консулъ сойти съ возвышенія, чтобы уступить мѣсто солдайскому консулу, къ нему подошелъ Бальтазаро и съ отчаяніемъ заявилъ, что Джудита его пропала безъ извѣсти съ того момента, какъ выѣхала на встрѣчу хана.

— Возможно ли это синьоръ? Не заѣзжала ли она на обратномъ пути къ знакомымъ, почувствовавъ себя не хорошо?

— Мои люди обошли весь городъ и нигдѣ ее не видѣли.

— А подруги ея, что говорятъ?

— Онѣ говорятъ, что Джудита ѣхала впереди ихъ, но потомъ не могли услѣдить за нею по случаю ночной темноты.

— Не испугалась ли лошадь ея чего-нибудь и понесла ее въ степи?

— Я тоже подумалъ это и послалъ десятокъ верховыхъ, но до настоящаго времени никто не возвратился.

— Подождемъ, синьоръ, до вечера, а потомъ примемъ надлежащія мѣры. Возможно ли допустить, чтобы вооруженная дѣвица, окруженная такимъ числомъ людей и въ добавокъ въ присутствіи хана, могла быть похищенною. Какъ хотите, а я полагаю, что ее унесла лошадь.

Послѣ пріема подарковъ Менгли-гирей приглашенъ былъ къ обѣденному столу, но на этотъ разъ онъ воздержался отъ излишняго употребленія вина. Біанку онъ посѣтилъ за нѣсколько минутъ до отъѣзда и сообщилъ ей по секрету, что теперь же имѣлъ намѣреніе увезти ее къ себѣ, но такъ какъ она больна, то приходится отложить до нѣкотораго времени. Дѣвушка взглянула на него не безъ изумленія, но такъ какъ въ душѣ ея не оставалось никакого уже чувства къ этому измѣнившемуся человѣку, она не отвѣтила ничѣмъ, кромѣ пожеланія благополучнаго царствованія и непрерывной дружбы съ ея соотечественниками.

Ханъ и прочія гости разъѣхались. Прежняя тишина возстановилась въ Кафѣ. Бальтазаро, которому не удалось нигдѣ открыть слѣдовъ Джудиты, въ полномъ убѣжденіи, что она похищена ханскою свитою, съ какого-то особенною злобою предался сформированію своей милиціи. Имперіале, чувствуя, что стремленія его принимаютъ желанное направленіе, исключительно предался развитію торговой дѣятельности. На всѣхъ почти судахъ его были преданные татаре или переодѣтые генуэзцы съ надлежащими фирманами отъ правителей ханства, которые безбоязненно подходили къ берегамъ Турецкой имперіи и безпошлинно пріобрѣтали и сбывали свои товары. На этотъ разъ онъ одновременно почти посылалъ довѣреннихъ въ г. Сарай, считавшійся лучшимъ рынкомъ невольниковъ, въ Самаркандъ, служившій средоточіемъ Харезмскаго царства и изобиловавшій шелковыми матеріями; въ Фарабъ, Кассай, Пекинъ или на Хотанъ, богатый складами жемчуга, коралловъ, ладана, мускуса, гвоздики и различныхъ дорогихъ тканей; на Таврисъ, къ которому шли караваны со всей Азіи и гдѣ генуэзцы, пользующіеся обширными преимуществами, имѣли консула и чрезвычайно выгодно продавали или мѣняли сукна, бархатъ, мѣха и полотно на шелкъ, хлопокъ, ревень, индиго, ультрамаринъ, лакъ, жемчугъ и другія произведенія южной Азіи. Но всего охотнѣе Имперіале направлялъ повѣренныхъ своихъ на небольшой островъ въ Персидскомъ заливѣ Ормусъ, отъ котораго онъ былъ въ восхищеніи и давно бы пересилился туда, еслибъ пріискалъ хорошихъ сопутниковъ.

Верховный консулъ, которому дважды приходилось посѣщать этотъ пунктъ склада индійскихъ произведеній, всегда говорилъ съ восторгомъ о пышности и баснословныхъ богатствахъ этого мѣста, гдѣ забота власти предоставляла посѣтителямъ всѣ виды роскоши и нѣги въ сладострастіи, изысканное покровительство, честное правосудіе и радушное гостепріимство.

Никогда денежное благосостояніе Имперіале не доходило до такой степени, какъ въ эти годы. Правда ему два раза грозила опасность быть обличеннымъ въ преступно-присвоенной консульской власти, но онъ съумѣлъ безслѣдно спровадить на тотъ свѣтъ, откуда не возвращаются, еще двухъ присланныхъ изъ Генуи консуловъ, и поочередно пользоваться ихъ именами при перепискахъ съ протекторами банка св. Георгія.

Въ промежуткахъ этого времени новый Готѳійскій князь Алексій успѣлъ завести небольшой флотъ и образовать довольно многочисленную армію, но къ сожалѣнію у него не доставало средствъ на пріобрѣтеніе пушекъ, ружей и огнестрѣльныхъ снарядовъ, которые безпрестанно обѣщались верховнымъ консуломъ, но не доставлялись въ предположеніи, что турки отрѣшились отъ мысли покоренія генуэзскихъ колоній и что Менгли-гирей, чрезвычайно благоволившій къ нему за аккуратную поставку благовонныхъ винъ Шираза, — не допуститъ до такого несчастія друзей. Кромѣ этого консулу иногда представлялось, что если сосѣди его будутъ имѣть вооруженныя суда, то могутъ сдѣлаться опасными для его соотечественниковъ.

Алексій, успѣвшій сблизиться съ владѣтелемъ Мангупа и не перестававшій мечтать о мести туркамъ при содѣйствіи генуэзцевъ, къ которымъ могли присоединиться всѣ итальянцы, никакъ не могъ понять безпечности Имперіале, вызвавшаго его для этой цѣли. Молодому князю и на умъ не могло придти, что другъ его давно былъ осужденъ общиною на смертную казнь и что онъ далекъ идеи сношенія съ республикою, а напротивъ желалъ бы при содѣйствіи Менгли-гирей хана и своего золота сдѣлаться самостоятельнымъ вассаломъ султана на пространствѣ отъ Черчіо (Керчи) до Херсонеса включительно.

Радужная мысль эта явилась Имперіале съ того времени, когда онъ, получивъ подробныя свѣдѣнія о несокрушимости турецкаго владычества въ Европѣ и явномъ изнеможеніи христіанскихъ державъ, положительно убѣдился, что всѣ усилія его одного ни къ чему хорошему не приведутъ. Вотъ почему онъ предался желанію обогатиться поскорѣе; однако ему для рѣшительнаго образа дѣйствія не доставало связи Менгли-гирея съ Біанкою, на вліяніе которой онъ возлагалъ большія надежды. Но отчего до настоящаго времени ханъ не выразилъ желанія взять хорошенькую племянницу его? это какъ-то непріятно дѣйствовало на Имперіале, сознающаго любовь гирея къ ней.

Менглію дѣйствительно очень нравилась Біанка; но онъ не хотѣлъ брать ее добровольно, потому что это, по его убѣжденіямъ, было равносильно брачному союзу, вслѣдствіе чего онъ постановилъ похитить ее чрезъ посредство слугъ и пользоваться какъ плѣнницею и рабою. Рѣшеніе принято было исполнить 23 апрѣля въ тотъ моментъ, когда Біанка выѣдетъ съ отрядомъ дѣвушекъ на встрѣчу къ хану, а чтобы это вполнѣ удалось, то въѣздъ назначенъ былъ ночью. А такъ какъ вмѣсто Біанки попалась Джудита, то ханъ во все это время увлекался ея граціозными движеніями и прелестнымъ пѣніемъ къ которому питалъ любовь и большую охоту. Но вскорѣ она начала безпокоитъ его ревностію и непонятными для мусульманина стремленіями и желаніями. Ханъ сначала уговаривалъ ее быть довольною своимъ положеніемъ, потомъ сердился, а въ заключеніе приказалъ удалить навсегда отъ свѣтлыхъ очей его, но съ тѣмъ, чтобы она не могла сообщить никому о мѣстонахожденіи своемъ. Лица, получившія это приказаніе, нашли лучшимъ способомъ предупредить нечаянныя случайности тѣмъ, что бѣдную дѣвушку свезли въ темницу подъ замокъ, поручивъ кормить и поить ее вволю, чтобы красота ея не измѣнилась.

На мѣсто Джудиты въ гаремѣ появилась молчаливая черкешенка, но хану, привыкшему къ веселому разговору и нѣжному пѣнію итальянки, она показалась какимъ-то полу-животнымъ. Послѣдующія за нею одалычки оказались не лучшими. Тогда онъ вспомнилъ о Біанкѣ и чѣмъ чаще она мелькала въ его памяти, тѣмъ больше развилось желаніе завладѣть ею.

Наконецъ онъ не стерпѣлъ и призвалъ къ себѣ того самаго Арифа, который служилъ ему въ Кафѣ и который такъ мастерски схватилъ и доставилъ въ Кыркъ-еръ Джудиту.

— Арифъ, я хочу возложить на тебя важное порученіе — сказалъ ханъ. — Если ты исполнишь его, то я подарю тобѣ землю и возведу въ почетное званіе.

— Все, что въ силахъ сдѣлать бѣдный человѣкъ для повелителя своего, то сдѣлаетъ и вѣрный Арифъ — отвѣчалъ слуга, приложивъ руку къ сердцу.

— Ты долженъ исправить ошибку свою и именно во чтобы ни стало похитить Біанку.

— Племянницу великаго консула? Ахъ, султанымъ это дѣло не по силамъ одному человѣку тамъ, гдѣ 50 или 60 тысячъ гяуровъ.

— Гражданамъ нѣтъ надобности до частныхъ дѣлъ тѣмъ болѣе, что Біанка сама охотно послѣдуетъ за тобою, если ты успѣешь вручить ей мое письмо.

— Если вы убѣждены въ этомъ, то нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что я найду возможность привезти ее.

Менгли гирей, чтобы замаскировать поводъ посылки слуги своего передъ Имперіале, рѣшился потребовать отъ него свѣдѣній, относительно явленія въ Готѳію какого-то царевича изъ Константинополя. Къ Біанкѣ онъ писалъ, что нынѣ устроивши для нея приличное помѣщеніе, онъ безъ терпѣнія жаждетъ принять ее въ свой дворецъ. Для большей вѣры подъ подписью приложена была подаренная ею печать и списаны точныя слова съ рукоятки кинжала.

— Вотъ тебѣ два письма — сказалъ ханъ — то, которое побольше, отдай консулу — а которое поменьше передай по секрету его племянницѣ. Я тѣхъ убѣжденій, что она сама научитъ тебя, когда и какъ удобнѣе будетъ бѣжать. Въ задатокъ же возьми отъ меня этотъ ничтожный подарокъ — и онъ бросилъ слугѣ кошелекъ, набитый червонцами.

Арифъ, поцѣловавъ полу гирея, вышелъ и, немедленно осѣдлавъ лучшихъ двухъ коней, выѣхалъ изъ Кыркъ-ера по направленію къ Кафѣ.

Три дня спустя онъ, остановившись у Кафскаго кадія, направился къ Имперіале, которому по какой-то неизъяснимой случайности подалъ оба письма, завернутыя въ полотенце. Часъ спустя Арифъ, замѣтивъ у окна Біанку, вспомнилъ о письмѣ къ ней и остолбенѣлъ отъ ужаса.

— О, несчастный! вскрикнулъ онъ громко — мнѣ ничего болѣе не остается, какъ броситься въ море.

— Ты ошибся мой другъ — послышался за нимъ внезапно голосъ консула — одно изъ писемъ твоихъ не ко мнѣ адресовано. Возьми его и потрудись самъ передать моей племянницѣ.

Татаринъ пришелъ въ изумленіе и готовъ былъ броситься въ ноги доброму Френку. Имперіале, удержавъ его, сказалъ:

— Я не читалъ написаннаго въ этомъ письмѣ, но мнѣ очень хорошо извѣстно его содержаніе. Помни же, если моя племянница не пожелаетъ ѣхать съ тобою, то ради дружбы къ Менгли гирею, я самъ посодѣйствую тебѣ увезти ее, но съ тѣмъ, конечно, условіемъ, что ты не скроешь предъ повелителемъ твоимъ моей услуги. Въ противномъ случаѣ я не только прикажу схватить тебя, но и напишу хану о твоей ошибкѣ, за которую поплатишься головою. Съ той минуты, какъ Біанка будетъ въ твоихъ рукахъ, ты будешь въ моихъ, но я ничего болѣе не требую отъ тебя, какъ искренней дружбы, за которую готовъ тебѣ платить вдвое противъ ханскаго жалованья.

— Чѣмъ же я могу служить тебѣ? недовѣрчиво спросилъ Арифъ.

— Ты будешь сообщать мнѣ о пріѣздахъ султанскихъ посланниковъ и обо всемъ, что намѣрены будутъ предпринимать противъ насъ турки. Мнѣ больше ничего не нужно знать, чтобы въ крайности не сдѣлаться рабами этихъ злыхъ людей.

— А сколько ты обѣщаешь за нарочно посланнаго?

— 500 піастровъ за добрую новость, а тысячу за не благопріятную.

— Согласенъ. Вотъ тебѣ моя рука и будь увѣренъ, что Арифъ не возьметъ у тебя ни единой монеты, не заслуживши ея.

Имперіале нарочно вышелъ со двора, чтобы предоставить ханскому слутѣ болѣе свободы дѣйствія. Арифъ, которому извѣстны были всѣ входы и выходы въ палаццо, смѣло вошелъ къ Біанкѣ, которая обрадовалась встрѣчѣ съ нимъ и послѣ обыкновенныхъ разспросовъ о здоровья и состояніи ея отряда вооруженныхъ дѣвицъ, поднесъ ей ханское письмо.

— Мой повелитель приказалъ мнѣ пожелать вамъ тысячелѣтія — сказалъ онъ, прикладывая руку къ сердцу.

Біанка поблѣднѣла и трепетною рукою открыла свернутую записку, на которой прежде всего увидѣла отпечатокъ гребня и роковыя слова, начерченныя ею на кинжалѣ. Пробѣжавъ глазами это безцеремонное письмо, молодая дѣвушка глубоко задумалась.

— Арифъ, ты можешь теперь уйти — а завтра я дамъ тебѣ отвѣтъ.

— Только сударыня я ни за какія блага не приду за нимъ сюда, потому что дядя вашъ передалъ мнѣ свой отвѣтъ и можетъ заподозрить меня въ переговорахъ съ вами, а такъ какъ я знаю чему меня могутъ подвергнуть за это, то умоляю васъ о состраданіи. Та же участь ожидаетъ меня несчастнаго и со стороны хана, если я не доставлю вашего отвѣта.

— Какимъ-же образомъ я передамъ тебѣ отвѣтъ?

— Я былъ-бы счастливъ, еслибъ вы вручили мнѣ за городскими воротами. Тамъ только я буду увѣренъ, что никто не успѣетъ арестовать меня и обнаружить цѣль моего пріѣзда въ Кафу. Такъ мнѣ совѣтовалъ сдѣлать самъ Менгли гирей ханъ и увѣрялъ, что вы не полѣнитесь сдѣлать этой жертвы для него.

— Пожалуй, Арифъ, я успокою тебя, но такъ какъ я не могу идти далеко, то ты подожди меня около ближайшихъ воротъ къ крѣпости Климента; если же они будутъ затворены, то я пройду до слѣдующихъ.

Татаринъ подпрыгнулъ отъ радости и началъ благословлять родителей Біанки за спасеніе свое.

Восторгъ Арифа дѣйствительно былъ непритворный, онъ надѣялся помимо содѣйствія Имперіале завладѣть его племянницею. Но не успѣлъ онъ повернуть за уголъ консульскаго палаццо, какъ Джованъ ага спросилъ его, какой отвѣтъ онъ получилъ отъ Біанки?

Скрыть истины не приходилось, потому что дальновидный консулъ могъ прослѣдить за каждымъ шагомъ дѣвушки и предупредить его замыселъ. Арифъ разсказалъ все, какъ было.

— И ты навѣрно выманилъ ее, чтобы похитить? спросилъ онъ улыбаясь.

— Я только подготовилъ способъ, но не осмѣлился бы этого сдѣлать безъ вашего согласія и притомъ я не получилъ еще отвѣта на ханское письмо къ вамъ.

— Письма моего къ хану не нужно, потому что онъ этимъ не интересуется. Ему нужна моя племянница и я отдаю ее, помни, ради дружбы, но горе тебѣ несчастный, если ты оскорбишь ее единымъ словомъ или по оплошности выронишь съ сѣдла. Поклонись же отъ меня хану и скажи, что я скоро навѣщу его въ новомъ Сараѣ. Еще одинъ вопросъ: какимъ образомъ ты довезешь Біанку?

— Я привелъ съ собою запасную лошадь, на которую она сядетъ, послѣ того какъ мы отъѣдемъ часа на два отъ Кафы.

— Такъ ты обѣщаешь мнѣ сберечь ее?

— Оберегу, какъ глаза мои.

Имперіале, который такъ привыкъ и привязался къ единственной родственницѣ своей на чужбинѣ почувствовалъ угрызеніе совѣсти, но скрѣпивъ душу вынулъ изъ кармана горсть червонцевъ и, подавая ихъ татарину, сказалъ:

— Арифъ, я удвою награду мою, если ты будешь заботиться, чтобы Біанку не обижали и если ты меня извѣстишь или обратно привезешь ее, на случай придворныхъ интригъ или разочарованія со стороны хана.

— Все, что будетъ пріятно для васъ Джованъ ага и для вашей племянницы, я сдѣлаю съ особеннымъ удовольствіемъ. Клянусь въ этомъ Кораномъ и могилами моихъ родителей!

Услышавъ эту великую клятву и зная какъ дорожатъ ею татаре, верховный консулъ въ знакъ благоволенія коснулся плеча татарина и быстрыми шагами удалился на базарную площадь, которая на этотъ разъ переполнена была купцами, прибывшими изъ сѣверныхъ странъ.

На другой день вся дворня и прислуга консульскаго палаццо видѣли, какъ Біанка противъ обыкновенія вышла очень рано со двора. Часомъ или двумя позже послѣдовалъ за нею и синьоръ Имперіале. Послѣдній не долго отсутствовалъ, но первая не возвращалась.

— Гдѣ же моя милая племянница — спросилъ синьоръ Джовани у экономки, когда ему поданъ былъ завтракъ — не опять ли она чувствуетъ себя больною?

— Она куда-то вышла, синьоръ, еще съ утра.

— Вѣроятно купаться; но отчего до настоящаго времени не возвратилась?

— Я полагаю, что сошлась съ подругами.

— А я думаю не случилась ли съ нею какая-нибудь бѣда. Она плохо плаваетъ, а между тѣмъ любитъ шалить въ водѣ.

— О, санта Марія, возможно ли это допустить? Я сейчасъ же побѣгу къ купальнѣ нашей сама, а другихъ слугъ пошлю по городу.

Нѣсколько минутъ спустя экономка съ воплемъ и криками вбѣжала на дворъ и, бросая предъ хозяиномъ одежду племянницы, доказывала, что несчастная дѣвушка утонула и требовала немедленно принять мѣры къ отысканію тѣла, которое быть можетъ еще возможно возвратить къ жизни.

Имперіале заметался и, вполнѣ раздѣляя убѣжденія экономки своей, самъ побѣжалъ на берегъ моря и послалъ десятки лодокъ на розыски, которые не прекращались въ теченіи всего дня, но не привели ни къ какимъ результатамъ.

Верховный консулъ, который самъ положилъ въ купальню одежду Біанки, для отвлеченія подозрѣнія народа въ похищеніи ея ханомъ, принявъ горестный видъ, до поздней ночи сидѣлъ на берегу моря и не иначе возвратился домой, какъ насильно увлеченный друзьями. Весь городъ оплакивалъ несчастную Біанку, такъ внезапно и такъ рано прекратившую жизнь.

Между тѣмъ, пока ее оплакивали въ Кафѣ, Арифъ мчалъ ее тропинками и за тѣмъ, посадивъ на запаснаго коня пригрозилъ смертью, если она подумаетъ о бѣгствѣ. Всадники неслись полною рысью по холмистому пространству, гдѣ не видно было ни единой души, затѣмъ они своротили въ лѣсъ, гдѣ предполагалъ татаринъ сдѣлать привалъ, но въ тотъ моментъ, когда они очутились въ чащѣ деревъ, когда казалось, что всѣ опасности миновали, — предъ ними очутился рослый прекрасный молодой человѣкъ, вооруженный саблею и турецкими пистолетами.

— Монсиньоръ! вскрикнула Біанка — мой сонъ сбылся. Спасайте меня!.. и, покачнувшись, она упала на землю.

Пораженный неожиданною встрѣчею съ тою, къ которой онъ давно стремился душою и только теперь собрался съѣздить, князь Готѳіи бросился на татарина и сорвавъ его мощною рукою съ лошади, однимъ взмахомъ сабли снесъ его буйную голову. Приведенная въ чувство Біанка, видя похитителя своего обезглавленнымъ, въ нѣсколькихъ словахъ разсказала другу своему случившееся.

— Мы не можемъ здѣсь долго оставаться — сказалъ Севастъ. Желаешь ли ты возвратиться въ Кафу?

— Ни за что — отвѣчала она, заливаясь слезами — мой дядя употребляетъ всевозможныя хитрости, чтобы услужить хану и навѣрно изобрѣтаетъ новый способъ передать меня въ гаремъ этого мусульманина. Если вы забыли ваше обѣщаніе замѣнить мнѣ брата и друга, то примите меня подъ кровъ вашъ, въ качествѣ невольницы, рабыни, и я съумѣю заслужить вашу благосклонность.

— Такіе люди какъ я, моя дорогая дѣвочка, никогда не забываютъ своихъ обѣщаній. Ты будешь моего невольницею, но невольницею, владѣющею моимъ сердцемъ. Ѣдемъ же ко мнѣ — и, посадивъ на лошадь Біанку, онъ поскакалъ съ нею въ ущелья горъ. Не уменьшая бѣга лошадей по горамъ и лѣснымъ пространствамъ наши путешественники на другой день благополучно достигли до Партенита, гдѣ праздновалъ народъ память верховныхъ апостоловъ Петра и Павла, въ храмѣ, возобновленномъ усердіемъ почившаго митрополита Даміана, котораго обожалъ князь до послѣдней минуты жизни и своеручно закрылъ ему глаза.

На праздникъ этотъ съѣхались всѣ почти старцы и благочестивые люди всей страны. Случай этотъ показался владѣтелю Готѳіи чрезвычайно благопріятнымъ заявить народу своему, что Господу Богу угодно было даровать ему невѣсту, случайно найденную въ лѣсу и вырванную изъ рукъ похитителя, подосланнаго татарскимъ ханомъ, съ которою онъ и намѣренъ сегодня же сочетаться бракомъ, если послѣдуетъ благословеніе протопресвитеровъ и доброе пожеланіе народа. «Зито! зито василеа!»²⁰ отвѣчалъ восторженный народъ.

По совершеніи бракосочетанія Алексій, напутствуемый благословеніями и радостными возгласами преданныхъ ему поселянъ, съ нѣсколькими избранными свидѣтелями совершившагося брака продолжалъ слѣдованіе въ свою резиденцію, не думая конечно о томъ, что тѣло Арифа, привезенное въ Солхатъ, будетъ узнано и возбудитъ ужасное негодованіе къ таинственному убійцѣ и похитителю Біанки, узнать котораго при всемъ желаніи хана и синьора Имперіале не оказалось никакой возможности.

Впрочемъ у властителей этихъ продолжала жить надежда рано или поздно отыскать Біанку, за которую обѣщано было и золото и почести тому счастливцу, который укажетъ, гдѣ она находится.

Но при всемъ этомъ Имперіале, который искренно преданъ былъ племянницѣ своей, сильно негодовалъ противъ Менглія за то, что онъ не принялъ надлежащихъ мѣръ къ предупрежденію подобнаго событія и дерзко высказалъ свое неудовольствіе и глубокую скорбь.

Ханъ клялся исправить ошибку, но чѣмъ меньше ему удавалось узнать о существованіи Біанки, тѣмъ больше онъ высказывалъ уступчивости и благосклонности къ Имперіале, который въ концѣ концовъ почти повелительно обращался съ властителемъ татаръ, обязаннымъ ему вдобавокъ содержаніемъ въ солдайской крѣпости принцевъ, болѣе пользующихся правомъ господства въ Крыму.

X

Не успѣла Кафа отпраздновать годовщину 1474 года въ честь великаго протектора общины своей св. Георгія, какъ Джовани Имперіале снова пришлось обагрить руки свои въ невинной крови вновь присланнаго изъ Генуи консула и явиться въ перепискѣ съ республикою подъ именемъ Антоніа делла-Габелла. На этотъ разъ граждане колоніи, обновивъ составъ сенаторовъ, синдиковъ и прочихъ разбогатѣвшихъ чиновниковъ, избрали къ утомленному дѣлами несмѣнному консулу своему въ совѣтники изъ бѣдныхъ гражданъ Франческо Фіеско и Уберто Скуарчіафико, считавшихъ себя по происхожденію патриціями, но разорившихся послѣ нашествія турокъ на Синопъ и вынужденныхъ бѣжать въ Кафу.

Оба эти чиновника были надменнаго нрава; властолюбивы, алчны, но вмѣстѣ съ тѣмъ трудолюбивы и усердно занялись приведеніемъ въ образцовый порядокъ города и его доходныхъ статей, конечно, съ цѣлью личнаго обогащенія. Имперіале, пораженный ихъ дѣятельностію и умѣніемъ браться за дѣло, вскорѣ совершенно передалъ имъ власть свою и вообще пересталъ интересоваться городомъ и другими факторіями, гдѣ мирно и спокойно проходили дни за днями. Притомъ Крымскій ханъ оказывалъ ему такое предпочтеніе и предоставлялъ такія права, что онъ могъ считать себя полнымъ властелиномъ Крыма. Относительно турокъ, занятыхъ завоеваніями на Архипелагѣ и ближайшихъ къ нимъ земель, не было и помину. Такъ что все это, взятое вмѣстѣ, обѣщало генуэзцамъ въ Крыму полное и безмятежное счастіе на многіе годы или по крайней мѣрѣ до того времени, пока на крымскомъ престолѣ Менгли-гирей, а на мѣстѣ верховнаго консула Джовани Имперіале.

Однажды Имперіале сидѣлъ погруженный въ раздумье надъ письмомъ, доставленнымъ ему изъ Константинополя. Письмо это было отъ жены его Анжелики, которая умоляла или взять ее къ себѣ или самому возвратиться въ отечественный городъ, гдѣ въ настоящее время никто не думаетъ о приведеніи надъ нимъ угрозы въ исполненіе и что настоящіе протекторы общины очень рады будутъ его пріѣзду.

«Нѣтъ, голубушка, — говорилъ онъ про себя — еслибъ ты знала, что я ежеминутно трепещу и здѣсь, ты сама предложила бы мнѣ бѣжать какъ можно дальше отъ Генуи». Минуту спустя новыя прискорбныя мысли начали лѣзть въ его голову. Онъ проклиналъ тотъ часъ, когда народъ избралъ его верховнымъ консуломъ и заставилъ сдѣлаться невольнымъ убійцею многихъ неповинныхъ ни въ чемъ собратьевъ своихъ. «Нѣтъ, отнынѣ рука моя болѣе не подымется ни на кого и прежде чѣмъ наступитъ Сентябрь я выѣду навсегда изъ этого города. Мой домъ и магазины проданы уже, остается только продать суда и перевезти сундуки съ золотомъ. Чего-бы я не далъ теперь, чтобы была около меня одинокаго моя бѣдная Біанка? При этомъ имени Имперіале прослезился и безсмысленно устремилъ глаза свои на небольшое суденце, подходящее къ его палаццо. Изъ суденца этого вышелъ на пристань пожилой грекъ и направился къ дворцу. Часъ спустя консулу подано было письмо, отъ котораго онъ пришелъ въ неизъяснимый восторгъ. Оно было отъ Біанки, которая, подробно описавъ случившееся съ нею событіе, извѣщала дядю, что по волѣ Провидѣнія она была спасена тѣмъ самымъ княземъ Византійской имперіи Алексіемъ, котораго онъ постарался увезти изъ Турціи и сдѣлать властителемъ въ Готѳіи, какъ бы съ цѣлью заставить его жениться на ней; въ заключеніе она извѣщала дядю, что Господь даровалъ ей наслѣдника, и просила его быть воспріемниковъ новорожденнаго.

Въ припадкѣ радости Имперіале цѣловалъ посланнаго, поилъ его своеручно виномъ и, одаряя одеждою и деньгами, интересовался самыми ничтожными мелочами изъ жизни своей племянницы.

— Спѣши, другъ мой обратно — говорилъ консулъ — и скажи твоимъ повелителямъ, что я завтра или послѣзавтра выѣду къ нимъ со всѣмъ тѣмъ, что необходимо будетъ принести въ даръ новорожденному наслѣднику Готѳіи.

Лишь только суденце съ посланнымъ проплыло мимо палаццо, къ Имперіале подошелъ Бальтазаро.

— Синьоръ — сказалъ онъ, пылая гнѣвомъ — мы должны будемъ отмстить Менглію за поруганіе чести и долговременное томленіе въ темницѣ моей несчастной сестры.

— Какъ развѣ Джудита была жертвою хана? спросилъ консулъ съ изумленіемъ.

— Несчастная сегодня пришла ко мнѣ въ изорванномъ цыганскомъ платьѣ, благодаря тому, что выпущена была изъ темницы какою-то милостивою наложницею хана. Я просилъ-бы васъ разспросить лично бѣдняжку и хорошо обдумать планъ мести.

— Потрудитесь-же, синьоръ Бальтазаро, прійти съ нею вмѣстѣ ко мнѣ. Мы сегодня попируемъ отъ радости, а потомъ подумаемъ о мести. Я также сегодня оскорбленъ и обрадованъ подобно вамъ. Моя дорогая Біанка отыскана.

— Возможно-ли это, синьоръ?

— У Бога все возможно. Этотъ проклятый Менглій, котораго мы старались сдѣлать ручнымъ волкомъ, кажется задался мыслію прежде всего пожрать овечекъ своихъ благодѣтелей. Представьте онъ похитилъ Біанку изъ палаццо моего, но благодаря владѣтельному князю Теодоро, отбившему ее случайно отъ похитителя, она сдѣлалась нынѣ супругою монсиньора Алексія и проситъ меня быть воспріемникомъ наслѣдника готѳійскаго княжества.

— О, синьоръ, удостойте и насъ счастія видѣть ее если вы собираетесь въ Теодоро.

— Всѣ друзья и подруги ея могутъ ѣхать со мною. Я очень радъ буду обрадовать мою племянницу внезапною встрѣчею со всѣми тѣми, кого она любила.

Вечеромъ того же дня у Имперіале было огромное собраніе дѣвицъ и городскихъ сановниковъ, предъ которыми Джудита разсказала свою печальную исторію съ прибавленіемъ, что участь ея подготовлена была Біанкѣ, но Провидѣнію угодно было спасти ее только тѣмъ, что она заболѣла.

— Господа! вскрикнулъ консулъ — я не осмѣлюсь повезти Джудиты къ моей племянницѣ до тѣхъ поръ, пока судьба ея не измѣнится. Джудита должна выйти замужъ за того, кого она любила. Я даю ей въ приданное одно судно и 50 т. піастровъ, такъ какъ, быть можетъ, она дѣйствительно собою искупила страданія Біанки. Ну синьоры, ну Джудита, будьте откровенны и рѣшимъ дѣло сейчасъ-же.

Послѣ минутной тишины въ залѣ начался шопотъ и затѣмъ на сцену выдвинутъ былъ канцлеръ города, который давно любилъ эту дѣвицу и пользовался ея расположеніемъ.

Сдѣлка была покончена и сейчасъ же по настоянію консула они были перевѣнчаны въ сосѣдней церкви. Такимъ образомъ веселье, начатое слегка, окончилось свадебнымъ пиромъ при участіи добраго епископа Симона.

Послѣдующій затѣмъ день прошелъ въ приготовленіяхъ Имперіале и многихъ другихъ семействъ къ поѣздкѣ въ Теодоро. Весь трюмъ судна наполненъ былъ приданымъ и подарками, предназначенными Біанкѣ.

Веселый консулъ, ходя по двору своего палаццо и разсчитывая, сколько приличествуетъ поднести въ приданое денегъ принцу царской крови, чтобы не уронить своего достоинства, внезапно былъ остановленъ на ходу давно извѣстною ему татаркою Хабибе, вдовою Мамая, умершаго въ прошломъ году, который завѣдовалъ солхатскимъ округомъ и ближайшими окрестностями Кафы.

— Я опять къ вамъ Джованъ-ага — сказала она, утирая слезы — вы единственный человѣкъ, который зналъ хорошо мужа моего, прослужившаго всю жизнь ханамъ и умершаго нищимъ, какъ подобаетъ честному чиновнику и благочестивому мусульманину.

— Знаю, знаю, Хабибе, но я ужъ говорилъ тебѣ нѣсколько разъ, что я не ханъ и ничего не могу сдѣлать въ пользу сына твоего, послѣ того какъ Менгли-гирей назначилъ Эминекъ-бека, утвержденнаго нами. Не скрою отъ тебя и того, что сынъ твой Сейдакъ ведетъ себя очень неприлично и извѣстенъ хану за жестокаго и безнравственнаго человѣка.

— Все это чистѣйшая ложь, распускаемая Эминекъ-бекомъ, сознающимъ, что выгодная должность его по праву наслѣдства должна принадлежать Сейдаку. Клянусь вамъ Аллахомъ, что сынъ мой скромнѣе многихъ женщинъ и если дѣлаетъ кое-какія шалости, то изъ отчаянія за несправедливость. Я готова дать вамъ подписку моею кровью за поведеніе его, если вы попросите хана обратить на него очи милости и справедливости.

— Попросить при случаѣ я не прочь, но обнадеживать тебя не стану до того времени, пока мы не найдемъ законнаго повода быть недовольными Эминекомъ или до тѣхъ поръ, пока самъ ханъ не смѣнитъ его.

Хабибе упала на колѣна и начала рыдать.

— Не плачь напрасно, добрая женщина, — сказалъ Имперіале — клянусь тебѣ Аллахомъ, что я охотно помогу и исполню твое желаніе, когда къ этому представится первый случай.

— Но вы можете забыть про свое обѣщаніе, а я не могу безпрестанно пріѣзжать въ Кафу.

— Если ты сомнѣваешься въ памяти моей, то сходи къ товарищу или помощнику моему Уберто Скуарчіафико и попроси его записать твою просьбу и напомнить мнѣ, когда заѣдетъ къ намъ Менгли-гирей.

Хабибе, видя что не добьется большаго, направилась къ Убертъ-агѣ, который раза два заѣзжалъ къ ней при жизни Мамая.

Уберто принялъ вдову очень ласково и, подробно разспросивъ ее, о чемъ она ходатайствовала у консула, внезапно спросилъ: сколько она заплатитъ ему если желаніе ея исполнится?

— Я въ прошломъ году предлагала три тысячи секиновъ, а теперь готова дать пять тысячъ.

— Потрудись же принести мнѣ эти деньги впередъ и я, во чтобы ни стало, окончу твое дѣло, какъ только заглянетъ къ намъ ханъ.

— Я имѣю свѣдѣніе, что Менгли-гирей теперь въ Солхатѣ и нѣтъ сомнѣнія, что заѣдетъ въ Кафу.

— Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше для тебя. Поспѣши же, мать моя, принести деньги, а остальное я беру на себя.

Хабибе исчезла, а на другой день, въ то самое время, когда верховный консулъ съ друзьями выступалъ изъ бухты, она подъѣхала на арбѣ къ дому Скурчіафико и своеручно перенесла къ нему нѣсколько мѣшочковъ съ золотыми и серебрянными монетами.

Еслибъ граждане Кафы, любующіеся въ эту минуту роскошнымъ кораблемъ своего консула, могли бы узнать, что жизнь, честь, имущество и свобода ихъ рѣзвыхъ сыновей и дочерей проданы за ничтожныя деньги Скурчіафикомъ кровожадной татаркѣ, — они навѣрно растерзали бы новаго Іуду; но увы никто ничего не зналъ и не могъ предполагать, чтобы принятый и облагодѣтельствованный ими патрицій Генуи рѣшился погубить соотечественниковъ своихъ, которые благоденствовали въ этой счастливой странѣ около 2½ вѣковъ! Подумалъ ли самъ Уберто, чѣмъ можетъ закончиться его сдѣлка съ нахальною татаркою не разъ уже выгнанною изъ столицы хана, гдѣ она назойливо добивалась власти для развращеннаго и жестокаго сына своего? Мы не можемъ допустить, чтобы совѣтникъ верховнаго Хазарскаго консула, рѣшился бы на такой нероновскій поступокъ, могущій быть пагубнымъ и для него съ семействомъ, еслибъ видъ золота не затмевалъ его разсудка.

Скорѣе всего онъ былъ убѣжденъ, что Менгли-гирей, обязанный Имперіале, не станетъ упорствовать въ исполненіи его требованія изъ-за какого-нибудь Эминека или другаго татарина, руководимаго генуэзцами. Но какое дѣйствіе это можетъ произвести на народъ, презиравшій Сейдака, онъ объ этомъ не хотѣлъ думать, считая вѣроятно татаръ неспособными сочувствовать своему благосостоянію.

Точно, какъ бы по какому-то таинственному предопредѣленію, сосчитавшему дни блистательнаго существованія Кафы, пришлось на это время выѣхать Имперіале изъ города, а Менгли гирею выѣхать въ него.

Уберто Скуарчіафико встрѣтилъ хана въ консульскомъ паллацо сухо и вяло.

— Ты стоишь и осматриваешь меня, синьоръ Уберто, — сказалъ гирей — какъ человѣкъ сильно обиженный мною или моими чиновниками.

— Я обязанъ, грансиньоръ, раздѣлять чувства моего начальника.

— А развѣ, мой другъ, Джовани недоволенъ мною?

— Вспомните, султанъ, какъ вы поступили съ несчастною Джудитою и вслѣдъ затѣмъ съ Біанкою?

Ханъ сконфузился и покраснѣлъ. Замѣтивъ это, Уберто измѣнилъ свой тонъ.

— Такъ друзья не дѣлаютъ; но нашъ добрый консулъ простилъ вамъ эти шалости молодости и не пожалѣлъ 100 тысячъ піастровъ подарить въ приданое бѣдной Джудитѣ, которая третьяго дня возвратилась къ намъ въ рубищахъ, а вчера перевѣнчалась съ городскимъ канцлеромъ. Платить такую сумму для прикрытія чужихъ преступленій только могутъ истинные друзья.

— Я всегда считалъ такимъ Имперіале и никогда не отказывалъ ему ни въ чемъ.

— Напротивъ онъ до настоящаго времени возмущенъ, что вы не пожелали уважить ходатайства его о замѣщеніи Эминекъ-бека Сейдакомъ, которому по всѣмъ правамъ шираата принадлежитъ отцовская должность.

— Еслибъ я уважилъ эту просьбу, то оскорбилъ бы во первыхъ честнаго Эминека, на котораго не поступало ни одной жалобы; во вторыхъ заставилъ-бы вашихъ сенаторовъ, утвердившихъ мой выборъ, думать обо мнѣ не такъ, какъ я желалъ бы, и наконецъ я обидѣлъ бы моихъ подданныхъ. Впрочемъ, если Джованъ ага лично не расположенъ къ Эминеку, я могу дать ему высшее назначеніе въ другой части моихъ владѣній и назначить на мѣсто его пріятеля Джовани Карамусу, который извѣстенъ и мнѣ за хорошаго мусульманина.

— Мы никого не желаемъ болѣе, какъ Сейдака — грубо отвѣчалъ Уберто — и если вы не назначите его теперь же, то не ручаемся, что ваши братья будутъ выпущены изъ Солдайской крѣпости и уже они, а не вы, назначатъ его каймакамомъ сосѣдняго къ намъ округа.

— Подумалъ ли ты, Уберто, о послѣдствіяхъ того, въ чемъ такъ настаиваешь и грозишь защитнику и другу генуэзцевъ? я увѣряю тебя, что, назначая Сейдака каймакамомъ, я подпишу смертный приговоръ жителямъ Кафы.

Уберто громко расхохотался и поспѣшилъ отвѣчать:

— Ужъ не вѣрнѣе ли будетъ, что вашъ отказъ возбудитъ смертный приговоръ для его высочества Менгли-гирея?

— Несчастный, ты отчасти предугадываешь относительно меня, но не подумаешь о сотнѣ тысячъ твоихъ согражданъ. Какъ жаль, что я не могу поговорить объ этомъ важномъ и роковомъ дѣлѣ съ самимъ консуломъ.

— Блистательному хану и государю должно быть извѣстно, что во время отсутствія начальника вся власть его переходитъ къ помощнику, который и отвѣчаетъ за свои дѣйствія.

— Послушай, Уберто, я прошу тебя, пожалѣй этотъ городъ съ его дѣтьми. Повѣрь мнѣ, что я люблю Кафу и готовъ сдѣлать для нея все полезное. Забудь-же этого разбойника Сейдака и избѣгай его, какъ плута и ненавистнаго для всѣхъ человѣка.

— Все это вамъ говорили враги его, тогда какъ я лично знаю Сейдака за примѣрнаго и добросовѣстнаго мусульманина. Въ этомъ вы и сами убѣдитесь въ самомъ непродолжительномъ времени, но если онъ только кажется мнѣ такимъ, то развѣ вамъ трудно будетъ подписать приказъ объ удаленіи его съ мѣста? Ханъ задумался, но алчный Скуарчіафико, которому не хотѣлось возвращать денегъ Хабибе, продолжалъ настаивать и увѣрять гирея, что народъ совершенно не замѣтитъ перестановки начальниковъ.

Въ это время Анжело отворилъ двери и пригласилъ высокаго гостя къ обѣду. Менгли-гирей, увидѣвши большой сосудъ съ любимымъ виномъ, прежде всего бросился къ нему.

— Эхъ, Уберто — сказалъ онь, вздыхая — ты кажется лишишь меня удовольствія вторично пріѣхать къ друзьямъ моего дѣтства и пить съ ними этотъ славный напитокъ!

— Напротивъ, грансиньоръ, я стараюсь больше сблизить васъ съ ними. Нашъ верховный консулъ навѣрно забудетъ всѣ неудовольствія, какъ только узнаетъ, что вы, въ угоду ему, назначили каймакамомъ любимца его Сейдака.

— Ты твердо увѣренъ въ этомъ? спросилъ гирей, почувствовавшій пріятный толчекъ въ голову отъ вина.

— Да — отвѣтилъ нерѣшительнымъ тономъ Уберто.

— Поклянись мнѣ предъ этимъ образомъ, который вы называете санта Мадона и которому такъ усердно молилась бѣдная Біанка, и я сейчасъ своеручно напишу приказъ. Ханъ снова зачерпнулъ вина и ожидалъ клятвы.

Скуарчіафико старался отвлечь его вниманіе отъ этого требованія, но ханъ настаивалъ и Іуда вынужденъ былъ произнести тѣ слова, которыя диктовалъ ему мусульманинъ предъ ликомъ святой Мадоны!

— Теперь принеси мнѣ бумагу и я исполню ваши требованія — сказалъ твердымъ голосомъ гирей.

Бумага была принесена. Ханъ вынулъ изъ за пояса чернильницу и написалъ нѣсколько словъ, къ которымъ приложилъ печать, подаренную ему Біанкою.

— На, возьми — сказалъ ханъ, отталкивая бумагу — и отправь мой приказъ для объявленія мѣстному кадію. Но предварительно взгляни на печать, которой у насъ болѣе придаютъ значенія, чѣмъ подписи. Это печать съ изображеніемъ того гребешка, которымъ я въ этомъ самомъ домѣ чесалъ голову племянницы Имперіале. Могла ли она бѣдняжка подумать, что отдавая ее мнѣ, вручала страшное оружіе для гибели всѣхъ соотечественниковъ своихъ одновременно со мною. Ханъ выпилъ еще одну кружку вина и отказался отъ вкушенія хлѣба.

— Я не возьму въ ротъ мой священной нищи въ томъ городѣ — сказалъ онъ, обращаясь къ Уберто — которому противъ желанія подписалъ погибель. Прощай Убертъ-ага: поклонись отъ меня моему другу Джовани и скажи, что я буду проситъ Бога, чтобы роковыя предчувствія мои не сбылись. Съ этими словами ханъ вышелъ на дворъ, потребовалъ коня своего и, сопровождаемый отрядомъ каракалпаковъ или личной гвардіи своей, рысью выѣхалъ изъ Кафы.

Скуарчіафико долго слѣдилъ за нимъ въ какомъ-то раскаяніи, но какъ только предъ нимъ заблистали червонцы Хабибе, онъ подозвалъ перваго изъ консульскихъ служителей и, вручая ему бумагу для передачи кадію, потребовалъ, чтобы она немедленно была исполнена. Пока ханскій указъ о смѣнѣ Эминекъ-бека приводился въ исполненіе, Имперіале съ обширною свитою принятъ былъ въ Теодоро со всѣми почестями, подобающими ближайшему родственнику владѣтельной княгини, переименованной Анною. Нѣсколько десятковъ человѣкъ трудились надъ переносомъ съ судна дорогихъ подарковъ какъ со стороны гостей, такъ равно и отъ дяди. Каждый гость представлялъ лично свой даръ и вознаграждался дружественными объятіями князя и супруги его. Когда дошла очередь до верховнаго консула, то онъ, не желая тратить дорогаго времени на поименованіе мало интересующихъ его вещей, ограничился только вскрытіемъ одного сундука, въ которомъ оказалось золото, серебро, крупный жемчугъ и драгоцѣнные камни.

— Это главная часть приданаго твоего, моя дорогая племянница, — сказалъ онъ — все же остальное служитъ дополнительными мелочами, которыя мнѣ, мущинѣ, показались необходимыми для женщинъ. Вдобавокъ ко всему я привезъ тебѣ нѣкогда любимыхъ тобою невольницъ и престарѣлую экономку мою, которая рвалась къ тебѣ и увѣряла, что ея пособіе въ настоящее время можетъ быть крайне необходимо для васъ.

— А вы, дорогой дядя, съ кѣмъ останетесь? Кто присмотритъ за вами въ одиночествѣ?

— Теперь, Біанка, когда я видѣлъ своими глазами твое счастіе, мнѣ не остается ничего болѣе, какъ удалиться на покой. Я много и долго трудился для согражданъ моихъ. Пора очистить дорогу человѣку, менѣе меня утомленному жизнію. Правда, я желалъ бы сдѣлать еще многое, но чувствую, что соотечественники мои потеряли воинственный пылъ, предались роскоши и изнѣжились до такой степени, что не въ состояніи будутъ защитить себя даже отъ ничтожнаго по силамъ врага.

— Переѣзжайте дядюшка къ намъ — вскрикнула Анна. Съ вами наша жизнь пройдетъ, какъ въ раю.

— Да, синьоръ — прибавилъ Алексій — племянница ваша сказала правду — отдохните около любящихъ и обязанныхъ вамъ счастливыхъ людей.

— Нѣтъ, друзья мои, я не уживусь въ этомъ тихомъ и спокойномъ краю; мнѣ труженнику съ дѣтства необходима коммерческая дѣятельность, мнѣ нужны люди предпріимчивые, хлопотливые, мнѣ нужны отважныя путешествія въ отдаленныя страны и звукъ золотыхъ монетъ.

— Что же вы намѣрены предпринять?

— Пока не рѣшилъ окончательно, но мечтаю о Кавказѣ и Персіи. Эти страны напоминаютъ мнѣ самые лучшіе годы моей жизни. Ну, а вы, монсиньоръ, — спросилъ съ улыбкою Имперіале, обращаясь къ князю, куда намѣрены переселиться, если почтенные варвары задумаютъ позавидовать вашему скромному бытью въ этой странѣ.

— Я возвращусь на островъ Хіо, къ которому привязался всею душою и гдѣ у меня есть наслѣдственная земелька съ дорогимъ прахомъ отца.

— И вы останетесь тамъ, еслибъ даже островъ этотъ былъ взятъ турками?

— Чтожъ дѣлать. Говорятъ, что теперь эти варвары менѣе жестоки въ обращеніи съ христіанами. Я измѣню мою фамилію, откажусь отъ происхожденія Палеологовъ и буду трудиться наравнѣ съ прочими. Жизнь человѣка не такъ длинна, чтобы тратить ее на отважные подвиги безъ твердой увѣренности въ торжествѣ.

Пока велись эти разговоры, Біанка со слезами радости обнимала своихъ горничныхъ, нѣкогда бывшихъ подругами ея рабства и сильно прижимала къ сердцу несчастную Джудиту, которая до мелочей передавала ей, какъ была схвачена ночью конвойными Менгли гирея, какъ онъ насиловалъ ее въ первые дни и потомъ, когда она имѣла несчастіе привязаться къ нему, онъ приказалъ бросить ее въ темницу, чтобы наслаждаться съ грязными татарками и черкесками, изъ которыхъ одна, сжалившись надъ ея страданіями, предоставила ей возможность убѣжать съ таборомъ цыганъ.

— Навѣрно и меня постигла бы такая участь — сказала княгиня — еслибъ пресвятая Дѣва не послала во время моего Алексія. Ахъ, Джудита, еслибъ ты знала какъ онъ искренно любитъ меня, какъ онъ умѣетъ обращаться съ женою, какое важное значеніе придаетъ браку! Проще онъ заставляетъ меня смотрѣть на него съ какимъ-то благоговѣніемъ и ежеминутно трепетать за его жизнь.

— А развѣ онъ болѣетъ?

— Бываютъ ночи, когда онъ не смыкаетъ ни на минуту глазъ и все о чемъ то томится и вздыхаетъ. Я, хотя и понимаю, что ему, рожденному въ пышныхъ царскихъ чертогахъ, съ блистательными надеждами на будущее, не весело жить между моремъ и скалами, въ средѣ простосердечныхъ поселянъ, но эта тоска можетъ преждевременно свести этаго чуднаго человѣка въ могилу и одновременно убить и меня. Что станетъ тогда съ нашимъ маленькимъ наслѣдникомъ?

Такъ какъ верховному консулу, томимому безпрестанно въ послѣднее время страхомъ и грозными призраками невинно убитыхъ имъ соотечественниковъ, казалось ужаснымъ оставаться долго внѣ Кафы, то по настоянію его крестины совершены были на другой день мѣстнымъ простымъ священникомъ и новорожденный получилъ имя Константина въ память послѣдняго императора изъ фамиліи Палеолога.

Къ вечеру Имперіале со всѣми остальными гостями уже оставили Теодорскій замокъ и на всѣхъ парусахъ неслись домой. По общему предположенію они должны были прибыть въ Кафу раньше полуночи, но такъ какъ вѣтеръ вскорѣ измѣнился и пришлось судну простоять цѣлые сутки въ Урзовитѣ, то они вошли въ свою бухту только на третій день.

Приблизившись къ пристани Имперіале первый замѣтилъ, что всѣ городскія ворота были затворены и охранялись городскою стражею. Сердце его застучало и мрачное предчувствіе чего-то необыкновеннаго овладѣло его душою.

Бальтазаро и канцлеръ также замѣтили это и старались убѣдить консула, что, вѣроятно, произошла какая-нибудь драка между генуэзцами и татарами.

— Въ настоящее время всякая драка для насъ опаснѣе прежнихъ продолжительныхъ войнъ — замѣтилъ съ грустью Имперіале — я радъ былъ бы повѣсить 20 невинныхъ негодяевъ, зачинщиковъ ея, чтобы немедленно прекратить вражду и спасти городъ отъ мести мусульманъ.

Съ этими словами консулъ спустился на яликъ и приказалъ свезти себя къ ближайшей къ городскимъ воротамъ пристани.

На вопросъ его — что случилось? комендантъ крѣпости и начальникъ городской стражи подробно разсказали о происшедшемъ во время отсутствія его съ добавленіемъ, что смѣна Эминекъ-бека и назначеніе на его мѣсто Сейдака подняло всѣхъ окружныхъ татаръ на ноги, которые узнавъ, что это назначеніе насильственно добыто нами отъ хана, бросились было на городъ, чтобы уничтожить насъ всѣхъ, но благодаря татарину Ягьѣ, мы успѣли во время принять мѣры и тремя выстрѣлами изъ пушекъ разогнали разъяренную толпу.

«Ну, теперь все кончено, если раздались выстрѣлы — подумалъ Имперіале — звукъ ихъ долетитъ до Стамбула и горе дѣтямъ твоимъ Кафа!»

Не сказавъ ни слова, консулъ послалъ за Скуарчіафико и съ наклоненною головою возвратился въ палаццо. Грусть и роковое предчувствіе разрывали его душу.

«Не повѣсить-ли мнѣ этого Калигулу? вскрикнулъ онъ какъ-разъ въ то время, когда Уберто блѣдный отворилъ двери.

— Что ты сдѣлалъ проклятый человѣкъ? спросилъ у него тихимъ, но зловѣщимъ голосомъ Имперіале.

— Синьоръ, я только исполнилъ ваше приказаніе, переданное мнѣ Хабибебою.

— Она вѣроятно и пять тысячъ секиновъ вручила тебѣ отъ моего имени.

— Вы меня оскорбляете, синьоръ. Оскорбить въ своемъ домѣ и мнѣ не составитъ труда, хотя и я знаю кое-что за вами, но никогда никому не говорилъ объ этомъ не менѣе ужасномъ поступкѣ противъ метрополіи.

— Ужъ не считаешь ли ты меня предателемъ этого славнаго города, которому я принесъ такъ много жертвъ?

— И въ томъ числѣ цѣлый рядъ верховныхъ консуловъ, ежегодно высылаемыхъ изъ Генуи — прибавилъ съ улыбкою Уберто.

Имперіале съ ужасомъ взглянулъ на противника своего и, собравшись съ духомъ отвѣчалъ:

— Если я сдѣлалъ это, то ты можешь самъ понять, чѣмъ я рисковалъ для блага моихъ соотечественниковъ. Всѣ эти голыши съ первыхъ же дней своего господства поступили бы съ факторіями нашими подобно тебѣ.

— Такъ или иначе, но я, синьоръ имѣю подъ рукою ясныя доказательства, которыя ужаснутъ народъ, если вы не сдѣлаетесь благосклоннымъ ко мнѣ попрежнему.

— Нѣтъ, дорогой мой, я скорѣе передамъ тебѣ власть мою и подъ какимъ-нибудь предлогомъ выѣду, чѣмъ соглашусь одобрять твой поступокъ.

— Вы отлично поступите синьоръ, если предоставите мнѣ возможность исправить самому мою ошибку.

— И вы возвратите городу безопасность?

— Я въ этомъ не сомнѣваюсь.

— Помните же сеньоръ, что малѣйшее увлеченіе ваше будетъ не исправимо, что вы за 60-ти тысячное народонаселеніе дадите отчетъ предъ Богомъ.

— Я завтра же начну собираться въ дорогу, а вы подъ предлогомъ моей болѣзни примете мою обязанность. Но ради Бога никому не говорите ни слова о нашей сдѣлкѣ и моемъ предположеніи выѣхать къ зятю на то время, пока вы приведете все въ порядокъ. Я еженедѣльно буду присылать нарочнаго за свѣдѣніями и не замедлю явиться, если обстоятельства потребуютъ моего присутствія, прежде чѣмъ вы успѣете успокоить враговъ своихъ. Смотрите же вызывайте меня немедленно, если волненіе татаръ усилится.

На слѣдующій день жителямъ Кафы слѣдовало подготовляться къ празднованію годовщины св. Георгія, но не смотря на то, что въ окрестныхъ степяхъ господствовала тишина и солнце радужно освѣщало городъ, никто не думалъ объ этомъ. Всѣмъ посѣщавшимъ палаццо объявляли, что верховный консулъ внезапно заболѣлъ и находится въ сильномъ бреду и что обязанность его впредь до выздоровленія поручена Скуарчіафико.

Тѣмъ временемъ Анжело усиленно спѣшилъ грузить на суда хозяина все имущество подъ предлогомъ обыкновенной коммерческой партіи на Константинополь. По мѣрѣ нагрузки суда эти, уже на ходу, получали приказанія слѣдовать въ Черчіо и тамъ дожидаться дальнѣйшихъ приказаній.

Предъ вечеромъ Имперіале приказалъ пригласить къ себѣ епископа Симона, къ которому питалъ особенное уваженіе за его безпредѣльную любовь къ христіанамъ и въ особенности къ гражданамъ Кафы. Епископъ этотъ прибылъ въ Кафу изъ Польши, гдѣ также былъ уважаемъ всѣми.

— Извините меня, монсиньоръ, что я заставилъ васъ потрудиться идти ко мнѣ. Какъ видите, я боленъ, а между тѣмъ дѣло нельзя оставить впредь до выздоровленія моего.

— Вы знаете, синьоръ, меня достаточно и я полагаю, что лишнія слова совершенно напрасны.

— Въ такомъ случаѣ я прямо приступлю къ сущности дѣла: знаете ли вы, что наша милая Кафа со всѣми ея гражданами повисла надъ пропастью и погибнетъ безслѣдно, если только мы не успѣемъ поспѣшить къ ней на помощь?

— Нѣтъ, синьоръ, я пока ничего не предвижу опаснаго. Татаре любятъ шумъ и драку, но на другой день сами же приглашаютъ тѣхъ, съ которыми дрались, на свадебный пиръ.

— Да, но это въ обыкновенныхъ дракахъ, произошедшихъ изъ за какой нибудь вещи или ругательнаго слова. Въ настоящемъ же случаѣ они подняты на ноги любимымъ начальникомъ и не положатъ оружія до того времени, пока онъ имъ не прикажетъ; между тѣмъ онъ этого не сдѣлаетъ, пока не будетъ удовлетворенъ. А какъ его удовлетворить? Одною головою Скурчіафико — онъ не будетъ довольствоваться и потребуетъ возврата должности, которая зависитъ отъ разгнѣваго Менгли-гирея. Нѣтъ, монсиньоръ, мы сдѣлали ошибку, которую можемъ не иначе поправить, какъ потоками крови героевъ. Вамъ придется безотлагательно ѣхать въ Польшу и привести оттуда войско, которое могло бы защитить насъ отъ несомнѣннаго вмѣшательства въ распрю нашу турокъ.

— Синьоръ, вы пугаете меня.

— Я говорю вамъ, къ сожалѣнію, горькую истину. Только вы одинъ можете быть спасителемъ города, если сумѣете возбудить къ народонаселенію его состраданіе единовѣрцевъ нашихъ.

— Я готовъ обойти весь міръ пѣшкомъ, чтобы спасти дорогую Кафу. Но мнѣ все кажется, что опасность не такъ еще велика.

— Настаивать надъ вами я не вправѣ, монсиньоръ, но я твердо убѣжденъ, что минуты независимости генуэзцевъ уже сочтены и горе намъ, если не явятся къ намъ во время защитники. Турки, давно жаждующіе полнаго господства на Черномъ морѣ, по первому заявленію какого-нибудь оборваннаго татарина, охотно двинутъ къ намъ свои корабли съ массою воиновъ и въ нѣсколько часовъ сдѣлаются нашими повелителями. Подумайте же, монсиньоръ, объ ужасныхъ послѣдствіяхъ города, когда пророчество мое сбудется.

— И такъ по вашему мнѣнію мнѣ необходимо ѣхать.

— И чѣмъ скорѣе тѣмъ лучше — отвѣчалъ верховный консулъ, потому что въ Кафѣ не наберется и сотни человѣкъ, которые пожелаютъ защищать ее до крайности.

Епископъ погрузился въ размышленіе, но нѣсколько минутъ спустя, онъ бросился въ объятія къ другу своему и, зарыдавъ, какъ бы по предчувстію, что не увидится болѣе съ нимъ, быстрыми шагами возвратился домой, чтобы съ разсвѣтомъ пуститься въ далекій и не безопасный путь.

«О санта Маріа — шепталъ ему вслѣдъ Имперіале — помоги этому человѣколюбцу совершить великій подвигъ; смилуйся надъ нашими невинными дѣтьми и не допусти на нихъ варваровъ! Повторяя эти слова, Джовани какъ будто слышалъ въ глубинѣ души: не молись напрасно о градѣ, который вмѣстѣ съ тобою заслужилъ самаго строгаго наказанія». Передъ этимъ укоромъ совѣсти онъ онѣмѣлъ и безсмысленно вперилъ глаза въ потолокъ. Въ это время вошелъ къ нему Ягья.

Татаринъ покорно расположился у порога и ожидалъ, пока хозяинъ самъ обратитъ на него вниманіе.

— Это ты Ягья? спросилъ наконецъ Имперіале.

— Я, Джованъ ага — отвѣчалъ онъ тихимъ и печальнымъ тономъ.

— Ты, навѣрно, пришелъ сообщить мнѣ печальныя извѣстія, потому что я не замѣчаю въ тебѣ обыкновенной веселости.

— Охъ — отвѣчалъ татаринъ, покачивая головою — весь Крымъ взбѣсился противъ благодѣтелей своихъ и грозитъ имъ огнемъ и мечемъ за то, что они возвели въ каймакамы злодѣя Сейдака. Я смѣялся было надъ ихъ угрозами, но узнавъ сегодня, что они послали въ Стамбулъ депутацію къ султану объ избавленіи ихъ отъ вашего господства, счелъ нужнымъ заявить вамъ объ этомъ, мой добрый ага.

— Правду ли ты говоришь Ягья? спросилъ консулъ съ ужасомъ.

— Я самъ читалъ ихъ прошеніе къ султану, въ которомъ они изъявляютъ согласіе вступить въ подданство султана, если онъ поможетъ имъ изгнать изъ Крыма зловредныхъ френковъ, самовольно поселившихся на ихъ землѣ.

— И депутація эта уже выѣхала?

— Выѣхала, ага.

— Ну, такъ прощай навсегда мой добрый и честный Ягья. Мы не въ силахъ бороться съ турками и навѣрно всѣ до единаго погибнемъ въ битвѣ съ ними. Вотъ тобѣ послѣднее мое вознагражденіе — прибавилъ онъ, подавая татарину кошелекъ съ деньгами — возвратись домой, помолись за христіанскихъ друзей твоихъ, когда узнаешь о погибели ихъ.

Ягья разцѣловалъ протянутую къ нему руку и, утирая слезы кулакомъ, противъ желанія своего долженъ былъ удалиться изъ дома, снабжающаго его средствами къ жизни.

Въ одинъ и тотъ же день синьоръ Имперіале и епископъ Симонъ выѣхали изъ Кафы. Первый подъ предлогомъ покончить какіе-то разсчеты съ племянницею, а послѣдній съ цѣлью снабдить Кафу коронными войсками, на случай еслибъ Турція вздумала вмѣшаться въ недоразумѣнія татаръ съ генуэзцами.

Но если епископомъ управляла идея спасенія своихъ единовѣрныхъ согражданъ, то у Имперіале была совершенно противоположная мысль. Онъ покидалъ навсегда тотъ городъ, въ которомъ нажилъ большое состояніе, гдѣ пользовался чуть ли не царскими правами и главнѣе всего былъ обожаемъ, начиная отъ бѣднѣйшаго караима еврейскаго закона, до надменнаго кадія. Могъ ли онъ разсчитывать на такія почести и заслуги въ другихъ странахъ? Честолюбивый отъ природы и гордый дворянинъ Генуи, хотя и сознавалъ какое почтенное мѣсто могъ бы занять въ отечественномъ городѣ, но не смѣлъ мечтать о немъ. Слѣдовательно, ему приходилось бѣжать какъ можно дальше отъ всѣхъ тѣхъ, которые могли рано или поздно затмить всѣ ею заслуги и поставить ему въ вину цѣлый рядъ убійствъ такихъ людей, которые ни единымъ словомъ не могли оскорбить его. А кто бы могъ поручиться ему, что вѣроломный Скуарчіафико не сдѣлаетъ извѣстными всѣмъ свои открытія.

Джовани Имперіале былъ чрезвычайно грустенъ въ ту минуту, когда корабль его тронулся въ путь. Городъ весь почти спалъ, никто въ немъ не подозрѣвалъ, что ихъ мудрый защитникъ такой твердый и рѣшительный въ былое время, нынѣ сокрушенный ничтожнымъ Уберто, постыдно убѣгаетъ въ самую критическую минуту ихъ жизни. Да и думали ли они, что къ нимъ приближается послѣдній день Помпеи съ не менѣе грозными картинами? Никто кажется кромѣ Имперіале не допускалъ такой катастрофы. Въ предчуствіи ужасныхъ послѣдствій, онъ, забывъ на минуту свою скорбь, нынѣ съ скрещенными руками, походилъ на пророка, оплакивающаго Іерусалимъ — и слезы его были искреннія.

Когда корабль поворотилъ къ С. В. и скрылась послѣдняя освѣщающая бухту лампа, верховный консулъ упалъ на колѣна и, бросая по направленію къ городу перстень свой съ консульскою печатью, почти въ слухъ началъ молиться за добрыхъ друзей съ ихъ семействами.

Корабль понесся на всѣхъ парусахъ къ Черчіо, гдѣ Имперіале хотѣлъ дождаться извѣстій, чѣмъ окончатся неудовольствія татаръ, и затѣмъ уже избрать мѣсто для дальнѣйшаго пребыванія своего.

Заключеніе

Мы до настоящаго времени говорили о томъ, что происходило въ Кафѣ, теперь бросимъ взглядъ на то, что творилось въ Крыму послѣ насильственнаго назначенія Сейдака на мѣсто Эминекъ-бека, имѣвшаго родственныя связи со всѣми почти первостепенными сановниками ханства.

Эминекъ-бекъ, прочитавъ ханскій приказъ о смѣнѣ, въ туже минуту отправился къ Менгли-гирею и спросилъ у него чѣмъ провинился онъ и чѣмъ заслужилъ его немилость.

— Ты всегда былъ для меня любимымъ человѣкомъ — отвѣчалъ ему ханъ — но эти проклятые гяуры, которымъ я обязанъ кое-какими услугами, заставили меня поступить противъ тебя несправедливо. Извини меня, я постараюсь вознаградить тебя.

— Нѣтъ, султанымъ — отвѣчалъ обиженный — не я оскорбленъ ихъ дерзостію, но вы и все ханство. Такое насиліе не должно остаться безъ заслуженнаго наказанія, въ противномъ случаѣ они станутъ вмѣшиваться во всѣ дѣла нашего царства и въ концѣ концовъ сдѣлаются господствующими въ странѣ. Мы должны во чтобы то ни стало сокрушить ихъ самостоятельность на нашей землѣ.

— Дѣлай, Эминекъ, какъ знаешь, но только не вмѣшивай моего имени. Я и самъ желалъ-бы, чтобы они почувствовали полную зависимость отъ насъ. Ханъ произнесъ эти слова, не подозрѣвая какія мысли бродили въ головѣ бывшаго каймакама.

— И такъ вы изъявляете желаніе, чтобы они получили наказаніе?

— Повторяю, что я не прочь зануздать ихъ.

Эминекъ, поцѣловавъ Фалду повелителя своего, удалился и сообщилъ родственникамъ и друзьямъ, что ханъ изъявилъ согласіе отмстить зазнавшимся френкамъ.

— Слава Аллаху — вскрикнули Гайдеръ и Кара-Муса, которые болѣе другихъ ненавидѣли генуэзцевъ. Мы немедленно отправимъ къ султану просьбу объ избавленіи нашей отчизны отъ гяуровъ, а сами постараемся вооружить нѣсколько тысячъ человѣкъ, которые окружатъ Кафу и не допустятъ мерзавцевъ избѣгнуть наказанія.

— Я первый подписываю ваше прошеніе — отвѣчалъ Эминекъ-бекъ и обѣщаю выставить тысячу преданныхъ мнѣ татаръ.

Просьба была составлена и подписана 24 эфендіями и беками, которые довѣрили подать ее лично султану одному изъ купцовъ, бывавшихъ уже въ Стамбулѣ.

Одновременно съ отправкою въ Турцію посла Эминекъ-бекъ съ друзьями своими окружилъ Кафу нѣсколькими тысячами татаръ и зорко слѣдилъ за френками, не допускавшими ихъ къ городскимъ стѣнамъ.

Все это произошло вскорѣ послѣ выѣзда Имперіале. Скуарчіафико вмѣсто того, чтобы стараться о примиреніи и вознагражденіи Эминекъ-бека, отъ чего не отказались бы всѣ жители Кафы, послалъ ему сказать, что отнынѣ городъ не будетъ платить никакихъ налоговъ и не потерпитъ ни единаго татарина въ стѣнахъ своихъ, если только Менгли-гирей не усмиритъ бунтовщиковъ въ продолженіи трехъ дней.

Назначенный срокъ истекъ, но вмѣсто того, чтобы отошли татаре, число ихъ удвоилось. Не постигая дѣли осаждающихъ, Уберто мало заботился объ ихъ угрозахъ, такъ какъ городъ свободно сообщался моремъ съ своими колоніями и вообще съ окраинами Чернаго и Азовскаго морей.

Прошла еще недѣля. Многіе изъ дальновидныхъ гражданъ начали предчувствовать что-то не доброе, а нѣкоторые изъ боязни подвергать семью и состояніе свое военнымъ случайностямъ, заблагоразсудили тайкомъ выѣхать на Кавказъ, конечно въ надеждѣ возвратиться, какъ только возстановится прежній порядокъ вещей. Скуарчіафико одинъ не падалъ духомъ и собирался сдѣлать внезапную вылазку, чтобы разогнать безпорядочные таборы дерзкихъ бунтовщиковъ и съ этимъ умысломъ заботился о сформированіи значительной милиціи изъ молодыхъ людей. Всѣ охотно являлись на призывъ его, но вылазка откладывалась до возвращенія Имперіале, за которымъ посланъ былъ въ Теодоро нарочный корабль.

Тѣмъ временемъ татарскій уполномоченный прибылъ въ Андріанополь и, передавая просьбу султану отъ имени главнѣйшихъ сановниковъ царства, разсказывалъ такія небылицы и притѣсненія, будто бы переносимыя татарами отъ внѣдрившихся въ странѣ ихъ френковъ, что султанъ отдалъ приказаніе немедленно посадить на суда 20 тысячъ войска и поступить съ дженевезами Кафы самымъ безпощаднымъ образомъ.

Такого повода давно уже ожидалъ Магометъ II, понимавшій хорошо какія выгоды можно извлекать отъ господства въ Крыму, предоставлявшаго одновременно и полное право владѣнія Чернымъ моремъ. При этомъ татарскіе послы прибыли въ Константинополь, какъ-разъ въ то время, когда сдѣланы были султаномъ большія подготовленія для завоеванія Кандіи и вообще битвы съ Венеціанскою республикою. На рейдѣ стояло 480 кораблей всѣхъ родовъ и размѣровъ, готовыхъ отплыть по первому слову повелителя. Суда эти направлены были съ десантными войсками въ Тавриду, подъ личною командою великаго визиря Кедукъ-Ахмета и 1 іюня 1475 года бросили якоря въ виду изумленныхъ жителей Кафы, которые со страхомъ и трепетомъ метались по городу.

Въ эту только минуту Скуарчіафики вспомнимъ слова Менгли-гирея и Имперіале и ужаснулся своего поступка. Въ ушахъ его звучали тысячи голосовъ: проклятый Іуда предатель! ты продалъ нашу жизнь, ты продалъ нашихъ дѣтей за ничтожныя деньги, въ благодарность за то, что мы дали тебѣ пріютъ и пропитаніе. «Затѣмъ раздавались. крики: отдай намъ Имперіале, котораго ты изгналъ, онъ одинъ можетъ спасти насъ! По его слову двинутся къ намъ всѣ Готѳы и мы будемъ спасены».

Уберто стоялъ какъ ошеломленный громовымъ ударомъ и не зналъ на что рѣшиться. Идти въ городъ, откуда неслись вопли съ проклятіями, онъ боялся изъ предположенія быть растерзаннымъ народомъ; оставаться пассивнымъ зрителемъ также не приходилось. Какъ вдругъ послышался за нимъ голосъ Бальтазаро:

— Синьоръ, мы атакованы со всѣхъ сторонъ, а вы любуетесь этою картиною съ полнымъ равнодушіемъ! Ради Бога, спѣшите къ крѣпостямъ и прикажите стрѣлять изъ пушекъ.

— Все напрасно, синьоръ Бальтазаро, — отвѣчалъ онъ. покачивая головою — у насъ едва ли наберется столько снарядовъ, чтобы сдѣлать по одному выстрѣлу въ каждое непріятельское судно. Лучше будемъ ожидать ихъ ударовъ.

Не успѣлъ онъ произнести этихъ словъ, какъ раздался залпъ изъ непріятельскихъ орудій и ядро, разметавъ тѣло Уберто, влетѣло во внутренность палаццо, надъ которымъ развивался флагъ съ краснымъ крестомъ, ненавистный туркамъ.

Вотъ тебѣ награда за предательство — невольно вырвалось изъ устъ Бальтазаро — теперь посмотримъ, какое мы получимъ возмездіе за наши грѣхи. Бѣдныя наши жены и дѣти, а вы чѣмъ провинились предъ Господомъ? Неужели и вы должны пострадать ради того, чтобы увеличить нашу предсмертную агонію?

Бальтазаро бѣжалъ что было силы, чтобы извѣстить Франческо Фіески о гибели сотоварища и о томъ, что нужно замѣнить его.

Фіески не замедлилъ принять власть консула и сдѣлалъ надлежащія распоряженія. Открылась съ обѣихъ сторонъ страшная канонада, въ продолженіе которой Ягья съ двумя сыновьями своими неутомимо вывозилъ на небольшомъ яликѣ женщинъ и малолѣтнихъ дѣтей за церковный мысъ, приказывая имъ бѣжать вдоль берега и выѣзжать изъ Крыма на первомъ попавшемся суднѣ. Въ числѣ первыхъ вывезенныхъ была Джудита и всѣ тѣ, къ которымъ благоволилъ Джованъ ага, — его незабвенный добрый хозяинъ.

На второй день канонада усилилась, потому что турки свезли пушки на берегъ и направили ихъ на Константиновскую крѣпость. Пальба не прекращалась въ теченіи всего дня и причинила довольно значительныя потери для города. Ягья, слѣдившій за всѣмъ совѣтовалъ Фіески сдѣлать въ полночь вылазку, чтобы завладѣть орудіями, свезенными турками на берегъ, которыя причиняли страшный вредъ. Онъ доказывалъ, что взять турецкую баттарею не составляло труда, а взявши ее можно надѣяться на хорошій исходъ дѣла. Фіески предложилъ этотъ совѣтъ на обсужденіе гражданъ, но къ сожалѣнію не нашлось никого, кто бы изъявилъ охоту участвовать въ вылазкѣ.

Фіески выходилъ изъ себя, просилъ, умолялъ, но никто не обращалъ вниманія на его искреннее желаніе пожертвовать собственною жизнею для спасенія роднаго гнѣзда.

— Мы погибнемъ, синьоры, если не завладѣемъ пушками, которыя наносятъ нашимъ стѣнамъ ужасный вредъ, говорилъ онъ, намъ не трудно избавиться отъ нихъ при единодушномъ желаніи. Рѣшайтесь же, друзья ради спасенія вашихъ женъ и дѣтей, которыхъ не пощадятъ варвары. Я первымъ брошусь на смерть, чтобы не посрамить имя генуэзцевъ.

Всѣ, слышавшія эти слова, находили ихъ разумными, но охотниковъ жертвовать своею жизнію, ради спасенія другихъ, не оказалось.

Стрѣльба изъ пушекъ не прекращалась, но съ каждымъ часомъ Фіески замѣчалъ, что около него редѣлъ кружокъ чиновниковъ факторіи. Ни канцлера, ни сидниковъ, ни отважнаго Бальтазаро онъ болѣе не видѣлъ около себя. Пушками преимущественно управляли греки, поклявшіеся не щадить враговъ до послѣдняго заряда. Но какъ отважно и дружно не было ихъ дѣйствіе, вскорѣ въ стѣнахъ и укрѣпленіяхъ Кафы оказались большіе проломы. Народъ приходилъ въ уныніе и отказывался исправлять обязанность гарнизона. Фіески вынужденъ былъ прибѣгнуть къ насиліямъ и съумѣлъ на время возбудить во многихъ воинскій пылъ. Но въ то время, когда предъ нимъ блеснула надежда на вылазку и когда онъ получилъ чрезъ посредство преданнаго Ягьи извѣстіе, что готѳійскій князь собираетъ дружину, чтобы явиться на помощь къ Кафѣ, а епископъ Симонъ извѣщалъ, что заставъ въ Кіевѣ друга своего польскаго магната Гастольда съ арміею, изъявившаго также согласіе идти на помощь къ нему, въ одной изъ армянскихъ церквей собрались на совѣщаніе восемь первостатейныхъ богачей армяно-католическаго исповѣданія, которые боясь лишиться жизни и имущества, постановили сдать туркамъ городъ на выгодныхъ условіяхъ и тѣмъ прекратить кровопролитіе и ужасныя послѣдствія борьбы, могущей продолжаться очень долго. Постановленіе это признано было всѣми почти армянами разумнымъ и подлежащимъ немедленному исполненію.

Въ тотъ же день представители армянскаго сословія отправили одного изъ татаръ съ этимъ заявленіемъ къ великому визирю, который, наградивъ посла, просилъ привести къ нему на корабль этихъ добродѣтельныхъ людей для выясненія условій награды за услугу и капитуляціи.

Богачи, пользуясь темнотою ночи и тѣмъ, что у воротъ пристани стоялъ караулъ изъ единоплеменниковъ ихъ, спокойно вышли на берегъ и сѣвъ въ одну изъ лодокъ, отправились къ турецкому главнокомандующему. Кедукъ-Ахметъ паша принялъ ихъ дружественно и не только согласился на неприкосновенность жизни и собственности не господствующихъ въ Кафѣ націй, но даже обѣщалъ выдѣлить имъ часть изъ добычи, которая достанется туркамъ отъ генуэзцевъ.

Обрадованные такою любезностію и снисходительностію армяне въ ту же ночь приступили къ возмущенію гражданъ противъ Фіески и открыли ворота варварамъ.

Несчастному защитнику въ то время, когда онъ надѣялся восторжествовать надъ врагами и ожидалъ сильной помощи съ двухъ сторонъ, ничего болѣе не оставалось, какъ бѣжать въ Солдаю.

Жители Кафы сдались съ правомъ откупиться отъ смерти и невольничества; но лишь только Кедукъ-Ахметъ занялъ консульскій палаццо и окружилъ городъ и всѣ выходы изъ него своими войсками, потребовалъ, чтобы всѣ граждане безъ исключенія представили ему точную перепись своему имуществу.

— Я это дѣлаю для того — сказалъ онъ изумленнымъ представителямъ народа — чтобы справедливѣе распредѣлить налогъ или, проще, чтобы каждый заплатилъ султану не больше и не меньше слѣдуемаго.

Лишь только доставлены были эти вѣдомости, коварный турокъ приказалъ, чтобы всѣ невольники отобраны были отъ владѣтелей въ пользу падишаха, но когда ихъ набрано было громадное число, подъ видомъ неимѣнія средствъ для перевозки въ Константинополь, отдалъ приказаніе, чтобы они выкуплены были обратно своими господами по установленной имъ высокой цѣнѣ.

Покончивши съ этимъ, великій визирь потребовалъ отъ всѣхъ иностранныхъ купцовъ, находившихся въ это время въ Кафѣ, 25 тысячъ дукатовъ, а съ господствовавшихъ генуэзцевъ опредѣлилъ взыскать золотомъ сумму, равную половинѣ всего ихъ состоянія.

Недѣлю спустя Кедукъ-Ахметъ отдалъ своимъ янычарамъ приказаніе, выбрать въ свои орты 1500 молодыхъ людей изъ кафскихъ жителей и выслалъ нѣсколько отрядовъ войска для покоренія Солдаи и другихъ независимыхъ земель въ крымскомъ ханствѣ. Затѣмъ предать позорной казни 300 богатѣйшихъ гражданъ Кафы и 162 валажскихъ купца, первыхъ за оказанное сопротивленіе султанскимъ войскамъ, а послѣднихъ въ возмездіе за то, что въ минувшемъ году Стефанъ воевода и палатинъ молдавскій разбилъ турецкій отрядъ на голову при Краковицѣ и приказалъ часть плѣнныхъ посадить на колъ, а съ другихъ содрать кожу.

Въ заключеніе онъ объявилъ всѣмъ генуэзцамъ, пизанцамъ, флорентинцамъ и каталонцамъ быть въ готовности слѣдовать въ Константинополь. Тогда только несчастные сознали свою горькую ошибку и горько оплакивали излишнюю довѣрчивость къ армяно-католикамъ, какъ бы отмстившимъ имъ за насильственное присоединеніе къ католицизму, раздѣлившему ихъ націю на двѣ секты.

Теперь кровожадному визирю приходилось покончить расчетъ съ восемью богачами, оказавшими ему услугу овладѣть Кафою. Находчивый варваръ приказалъ пригласить ихъ на большой пиръ къ себѣ и, обѣщая въ самомъ непродолжительномъ времени вознаградить по обѣщанію, отпускалъ каждаго по одиночкѣ въ двери, ведущія на узкую лѣстницу, у послѣдней ступени которой стоялъ палачъ и однимъ взмахомъ сабли отдѣлялъ голову, измѣнявшую своему отечеству.

Освобожденный такимъ образомъ отъ всѣхъ обязательствъ своихъ Кедукъ-Ахметъ съ ожесточеніемъ перенесъ свои дѣйствія на Солдаю, откуда заранѣе выпущены были братья Менгли гирея и въ неприступномъ замкѣ, котораго укрылись генуэзцы во главѣ Фіески.

Поклявшись другъ другу не сдаваться живыми, они бились какъ львы, переходя изъ крѣпости въ крѣпость до тѣхъ поръ, пока утомленные варвары порѣшили заморить ихъ голодомъ. Съ этой цѣлью они заложили громадными каменьями выходъ имъ изъ послѣдней засады и спокойно расположились въ опустѣвшемъ на половину городѣ.

Покончивъ съ Солдаіею, алчный визирь двинулъ армію свою, сопровождаемую судами, на Готѳію и безпощадно громилъ все, что попадалось ему на встрѣчу. Цѣлыя селенія предавались смерти, если не успѣвали скрываться въ отдаленныхъ лѣсахъ. Многіе изъ генуэзцевъ, которымъ удалось спастись изъ Кафы и Солдаи и скрыться въ глубокихъ пещерахъ, были душимы дымомъ отъ костровъ, разложенныхъ у входа, а жители Парѳенита, настигнутые у Гурзовиты, должны были пасть подъ ударами сабель и наполнить тѣлами своими большой оврагъ, носящій по настоящее время названіе бойни христіанъ.

Кедукъ-Ахметъ этимъ путемъ направилъ отрядъ къ беззащитной резиденціи Алексія. Затѣмъ къ владѣніямъ Мангупскаго князя Исаія, къ Балаклавѣ и Херсонесу, что бы окончательно завладѣть Крымскимъ полуостровомъ.

Алексій Палеологъ, не располагавшій ни единымъ орудіемъ, не смѣлъ и думать о сопротивленіи. Зная какая жестокая участь предстоитъ ему и небольшой семьѣ его, князь пригласилъ къ себѣ на совѣщаніе старшинъ изъ ближайшихъ селеній и спросилъ ихъ, что они намѣрены требовать отъ него.

— Если вы желаете сражаться и умереть за родину свою, то я готовъ первый обнажить саблю и стать впереди васъ — говорилъ онъ съ сокрушеннымъ сердцемъ.

— Нѣтъ мы не можемъ этого сдѣлать противъ такого числа враговъ, вооруженныхъ пушками — отвѣчали поселяне. Это будетъ безразсудная глупость и намъ ничего болѣе не остается, какъ укрыться въ недоступныхъ горахъ, пока пройдутъ враги, а тебѣ, нашъ добрый князь, мы совѣтуемъ сберечь свою дорогую жизнь, которая можетъ быть, понадобится намъ въ будущемъ.

Князь со слезами простился съ рыдающими старшинами и въ тотъ же день приказалъ преданнымъ ему слугамъ снарядить одинъ изъ кораблей своихъ и перенести на него свое небольшое состояніе.

— «Ну, Анна — сказалъ онъ — отправляй твою прислугу и помолимся въ послѣдній разъ на этой печальной скалѣ, чтобы Создатель нашъ удостоилъ насъ увидѣть мой крошечный уголокъ на прекрасномъ островѣ Хіо, гдѣ мы превратимся въ простыхъ работниковъ и будемъ жить тихо и мирно для самихъ себя.

— Для меня вездѣ хорошо, гдѣ будетъ мой мужъ и отецъ — отвѣчала добрая жена.

День склонялся къ вечеру, когда князь съ супругою своею, никѣмъ не сопровождаемый, спустился къ крошечной Теодорской бухтѣ, сѣлъ въ яликъ и поплылъ къ судну своему.

— Теперь намъ нечего терять времени — сказалъ князь — переодѣнемся же поскорѣй въ турецкіе наряды, подымемъ ихъ флагъ и съ Богомъ!

Матросы не замедлили исполнить приказаніе повелителя своего и легкое судно быстро понеслось по направленію къ Константинопольскому проливу, который положено было проходить ночью.

Кедукъ-Ахметъ вдоль до Херсонеса не встрѣтилъ ни единаго человѣка. Въ Чимбалѣ онъ могъ узнать отъ татаръ, что греки ушли въ горы, а Генуэзцы уплыли куда-то на судахъ. Занявъ Инкерманскую крѣпость гарнизономъ, великій визирь направилъ часть арміи своей къ Мангупу и не предполагалъ отступать отъ него до того времени пока не будетъ достигнута цѣль²¹.

Миссія эта была вполнѣ закончена. Оставалось только завладѣть личностію хана, въ доказательство всеобщаго завоеванія страны и пріобрѣтенія Чернаго моря, а такъ какъ отъ Мангупа до Кыркъ-ера было недалеко и Менгли-гирей не сопротивлялся подчиниться требованію Кедука, то визирь безотлагательно возвратился въ Кафу и, распредѣливъ армію свою гарнизонами въ важнѣйшихъ стратегическихъ пунктахъ Крыма, отдалъ приказаніе немедленно нагрузить на суда всю добычу и плѣнныхъ для слѣдованія въ Стамбулъ.

Турецкій флотъ снова двинулся за главнокомандующимъ своимъ съ массами итальянцевъ, предназначенныхъ для заселенія опустѣвшихъ предмѣстій Константинополя.

При слѣдованіи этомъ одному изъ судовъ суждено было отстать отъ флотиліи и противными вѣтрами отклониться принятаго направленія. На суднѣ этомъ находилось 150 генуэзцевъ, которые, пользуясь благопріятнымъ случаемъ, сбросили турковъ въ море и, овладѣвъ судномъ, благополучно высадились на берегахъ Дуная и оттуда уже принесли въ Геную печальное извѣстіе о гибели генуэзскихъ факторій въ Крыму.

Вѣсть эта поразила Анжелику Имперіале такъ, что она лишилась языка, а добрый епископъ Симонъ, выступившій было съ польскими войсками на помощь къ друзьямъ, узнавъ, что городъ былъ сданъ измѣною на четвертый день послѣ осады вскрикнулъ и упалъ мертвымъ къ ногамъ Гастольда.

Что стало съ тѣми итальянцами, которые заблаговременно удалились на кавказскіе берега — мы не имѣемъ достовѣрныхъ свѣдѣній, но знаемъ, что число ихъ было велико на пространствѣ отъ Тамани до Анакліи и что въ 1509 году, въ царствованіе князя Инала, франки занимали всѣ долины къ сѣверу Кавказа и жили въ добромъ согласіи съ туземными народами.

Изъ народныхъ же преданій одно намекаетъ на то, что послѣ бѣгства изъ Крыма новыхъ массъ этого народа, они подъ предводительствомъ вождя своего, безъ сомнѣнія, Джовани Имперіале, заняли самыя лучшія земли, принадлежащія кабардинцамъ, которые не были въ силахъ воспротивиться ихъ напору. Здѣсь вождь этотъ влюбился въ жену кабардинскаго начальника и умолялъ его уступить ему ее. Кабардинецъ ни за что не соглашался; но жена, которая, можетъ быть, любила тайно этого франка или просто хотѣла оказать соотечественникамъ своимъ большую услугу, уговорила мужа отдать ее, но съ условіемъ, чтобы дженевезъ исполнилъ обязательства, которыя ему будутъ предложены чрезъ три дня послѣ свадьбы. Мужъ согласился и предложилъ итальянскому вождю свой ультиматумъ. Сдѣлка принята и оба представителя торжественно произнесли взаимныя клятвы не нарушать мирныхъ отношеній и обоюдныхъ согласій до опредѣленнаго времени.

Три дня спустя на указанное мѣсто снова собрались представители дженевезовъ и кабардинцы съ старшинами.

— Я уступилъ тебѣ мою половину тѣла и души — сказалъ начальникъ кабардинцевъ — не изъ личныхъ выгодъ и интересовъ, но ради блага управляемаго мною народа и теперь не намѣренъ требовать отъ тебя ничего болѣе, какъ оказать намъ самое необходимое: ты обязанъ немедленно удалиться съ твоимъ народомъ изъ нашей земли и возвратить намъ первобытное независимое состояніе.

Неожиданность такого требованія поразила всѣхъ итальянцевъ, но отказаться отъ исполненія своего клятвеннаго обязательства, они были не въ правѣ.

Многіе изъ путешественниковъ, даже нашего столѣтія, встрѣчавшіеся съ кабардинцами, передаютъ намъ, что у этого племени и теперь часто говорится: «мы отдали своихъ женъ за эту богатую страну».

Куда же за тѣмъ дѣвались несчастные Крымскіе генуэзцы? Существуетъ только одно предположеніе, что они поселились у подошвы Эльбруса, гдѣ, сроднившись съ сосѣдними народами, не только забыли свой языкъ и религію, но и даже происхожденіе отъ христіанъ Европы.

Такъ окончила свою историческую жизнь Генуя на классической почвѣ Крыма и такъ исчезли съ лица земли ея послѣдніе отважные піонеры рыцарскихъ временъ. Come guadagnatto, cosi e scampatto говоритъ древняя итальянская пословица.

Примечания

1. Нѣтъ сомнѣнія, что Мамай съ этою цѣлью бѣжалъ въ Ѳеодосію съ своими сокровищами, гдѣ и былъ убитъ.

2. Что Тохтамышь-ханъ обиталъ на Чуфутъ-кале, извѣстномъ въ то время подъ названіемъ Хыръ-хыра, это свидѣтельствуетъ памятникъ, сооруженный здѣсь надъ могилою его дочери.

3. См. мое «Универ. Опис. Крыма», гдѣ выясненъ поводъ къ озлобленію.

4. Изъ записокъ, оставленныхъ намъ генуэзцами, цѣна за соболій мѣхъ лучшей доброты доходила до 2 т. піастровъ.

5. Названа этимъ именемъ въ память крестоваго похода, предпринятаго по убѣжденію этого первосвященника противъ монголо-татаръ.

6. Такъ называли астраханскихъ торговцевъ.

7. Гдѣ нынѣ карантинная переговорная.

8. Греки и теперь вѣрятъ, что предки ихъ окаменѣли противъ Алушты, на Демерджинской скалѣ.

9. Эта игра природы явственна и теперь.

10. Итальянцы именовали эту гору il Cammillo.

11. О церкви этой упоминаетъ Палласъ, а о найденной впослѣдствіи надписи см. наше «Универ. Опис. Крыма» въ 4 томѣ стр. 83.

12. Теперешній Ай-Тодорскій, или правильнѣе, Ѳеодорскій маякъ.

13. См. XXI документъ кодекса тавро-лигурійскаго т. VI стр. 86 fasc. I.

14. Мы не сомнѣваемся, что турки были вызваны ханомъ и что дань эта предназначалась султану.

15. См. тавро-лигурійскій кодексъ VI стр. 125, 128, 141 и 149.

16. См. CL документъ I-го т. стр. 355 тавро-лигурійскаго кодекса.

17. По этому поводу въ № 3 Иллюстрированнаго міра за 1879 г. неизвѣстный авторъ представилъ чрезвычайно интересное свѣдѣніе о ходѣ этой эпидеміи въ XIV в. и именно: по донесеніямъ Клименту VI на востокѣ отъ нея умерло около 24 милліоновъ людей, а Италія потеряла среднимъ числомъ половину своихъ жителей.

Въ Парижѣ умерло до 80 т., въ Авиньенѣ 15 т. а въ Польшѣ тоже половина всего народонаселенія. Изъ послѣдней болѣзнь эта перешла въ среднюю Россію, а въ 1351 г. въ сѣверную. Какъ велика была ея жертва въ нашихъ земляхъ, мы можемъ судить изъ того, что въ Глуховѣ и Бѣлоозерѣ не осталось въ живыхъ ни одного человѣка, въ Москвѣ въ 1363 г. въ два дня умерло все семейство великаго князя Симеона Ивановича, а въ Смоленскѣ осталось въ живыхъ только десять человѣкъ. Всего же по соображеніямъ Геккера жертвою черной смерти въ этихъ годахъ сдѣлалось въ Европѣ 25 милліоновъ жителей, т. е. четвертая часть тогдашняго населенія этой части свѣта.

Понятно что такой небывалый въ исторіи человѣчества моръ долженъ былъ произвести ужасное впечатлѣніе на людей: богатые люди жертвовали своимъ достояніемъ на монастыри, куда, такимъ образомъ, начали стекаться громадныя богатства, а любекскіе напримѣръ купцы пожертвовали все свое золото въ церкви и монастыри, но когда духовенство отъ боязни заразиться начало запирать ворота и не принимать ничего, тогда жители бросали свои дары черезъ монастырскія ограды. Во Франціи цѣлые города предавались танцамъ, а въ Нейбургѣ, на Дунаѣ, устраивались торжественные обѣды и свадьбы только для того, чтобы разсѣять мысли о смерти. Въ другихъ мѣстахъ грабежъ, воровство и развратъ сдѣлались обыкновенными явленіями, даже монахи швабскихъ монастырей нарочно переселились въ Ульмъ, чтобы тамъ прокутить свои сокровища. Одновременно появились самобичеватели и гонители евреевъ. Первые группировались нерѣдко въ нѣсколько сотъ и тысячъ человѣкъ, принадлежавшихъ къ различнымъ классамъ общества, отъ самыхъ низкихъ до самихъ высокихъ, мущинъ и женщинъ, въ одной рубашкѣ и шляпѣ, къ которымъ былъ прикрѣпленъ красный крестъ, съ закрытымъ лицомъ при пѣніи священныхъ молитвъ переходили изъ города въ городъ и, повергаясь предъ алтарями, начинали съ большою силою бичевать себя и просить небо прекратить страшную болѣзнь, и эта манія распространилась по всей цивилизованной Европѣ. Что касается послѣднихъ или гонителей евреевъ, то варварскіе подвиги ихъ не въ состояніи описать ни чье перо. Эта кровавая расправа началась въ сентябрѣ 1348 г. въ Шильонѣ и прошла всю почти страну, атакованную эпидеміею. Въ Парижѣ напр. евреи были перебиты въ такомъ числѣ, что ихъ трупы нѣсколько мѣсяцевъ лежали непохороненными; въ Германіи и въ сосѣднихъ государствахъ ихъ обвиняли въ отравленіи колодцевъ и тысячами подвергали жестокимъ пыткамъ, смерти и ренегатству. Это заставляло несчастныхъ матерей изъ боязни, чтобы маленькихъ дѣтей ихъ христіане не отбирали и не крестили, бросать ихъ въ пылающіе костры и самимъ броситься вслѣдъ за ними для того, чтобы сгорѣть вмѣстѣ со своими мужьями.

Что касается чумной эпидеміи того времени, о которомъ мы ведемъ рѣчь, то она снова завезена была въ Крымъ изъ Европейской Турціи и разразилась съ особенною силою въ Россіи и главнымъ образомъ въ Москвѣ.

Въ послѣдній разъ эта страшная болѣзнь появилась въ Крыму въ началѣ настоящаго столѣтія и отсюда перенесена была въ Одессу.

18. Мѣстность около Кучука-Озенбаша, недоступная почти со всѣхъ сторонъ съ развалинами стѣнъ, церквей и т. п.

19. Многая лѣта, владыко!

20. Въ буквальномъ переводѣ: живи, живи царь!

21. О битвѣ на Мангупѣ и участи князя Исаія будетъ сказано въ слѣдующей за симъ главѣ.