Путеводитель по Крыму
Группа ВКонтакте:
Интересные факты о Крыме:
В Севастополе насчитывается более двух тысяч памятников культуры и истории, включая античные. |
Главная страница » Библиотека » С. Черняховский, Ю. Черняховская. «Вершина Крыма. Крым в русской истории и крымская самоидентификация России. От античности до наших дней»
4.3. Падение однополюсного мироустройства?Геополитический шок конкурентов России. — Неприятие воссоединения — и ощущение невозможности ему помешать. — Попытка сохранить «право на монополию» западных партнеров. — Экономическая цена — и стратегический выигрыш. — Если «Единственная сверхдержава» бессильна — значит, она не сверхдержава. — Если коалиция бессильна — значит, это «коалиция слабых». — Оздоровительный характер антироссийских экономических санкций. 4.3.1. Вызов гегемонииПроблемы отношений между Америкой и Россией определяются не фигурой того или иного посла, при всем ее значении. Они определяются соотношением сил, балансом целей, интересов и возможностей обеих сторон. Они были отличными при Рузвельте, когда с одной стороны его «Новый курс» во многом был выстроен на опыте СССР и когда перед ними был общий враг — фашизм. Они были сносными, когда Рузвельт умер и его сменил во многом иначе ориентированный Трумен, но когда стояла задача завершения Второй мировой войны и разгрома Японии. И при нем же дошли почти до прямого военного столкновения в Корее, когда СССР организовал отражение инициированной США агрессии ООН в этой стране. Зато когда к власти вместо демократа Трумена пришел республиканец и, казалось бы, консерватор Эйзенхауэр — отношения к концу его правления стали нормализоваться. Три фактора определяют отношения США и СССР/России: общие цели и интересы, личность лидеров, в первую очередь лидера США, сила и слабость партнеров. Почему личность именно их лидера: общий вектор отношения СССР к США никогда не носил собственно антиамериканский характер. При всем глобальном противостоянии сверхдержав, даже официальная политика разводила отношение к «американскому империализму» — и американскому народу, «реакционным кругам монополистического капитала» — и «трудящимся Америки». Как минимум дважды, на рубеже 1960—1970-х гг. и в середине 1980-х СССР имел возможность нанести конкуренту сокрушительное поражение — и оба раза не доводил противостояние до конца, делая шаг назад и предлагая сотрудничество, которое оппонент использовал для усиления своих позиций и перехода в наступление. Сегодня может не вериться — но к моменту, когда Горбачев практически повторил Петра Третьего, отказавшегося от всех побед, завоеванных армией Елизаветы в войне с Пруссией, и пошел на изумляющие даже американских экспертов уступки в отношениях с США, последние стояли на грани национальной катастрофы, не выдерживая ни противостояния с СССР, ни перегрузок «рейганомики». Американская революция в принятой концепции истории рассматривалась как одна из ступеней восхождения человечества к ключевому историческому событию, Октябрьской революции: 1) Английская революция, 2) Американская революция и война за освобождение, 3) Великая Французская революция. И, главное и итоговое — Великая Октябрьская социалистическая революция, рождение Нового мира. Отсюда США всегда рассматривались как своего рода предшественник, один из тех, кто пролагал дорогу Советской цивилизации. Другое дело, что США далеко не всегда отвечали на это доброжелательной взаимностью. В США всегда были группы, ориентированные на сотрудничество с Россией, — и были группы, ориентированные на вражду с ней. В свое время к первым относили группы интересов гражданско-промышленного сектора, ко вторым — военно-промышленного. В США всегда были группы, с симпатией относившиеся к попыткам СССР построить новый мир, — и были группы, видевшие в этой попытке вызов их миру, который они считали лучшим из возможных. И были те, для кого более важным было прагматичное сотрудничество с СССР — и те, для кого более важным были идеализированные конструкции наподобие «прав человека». У одних постсоветская Россия вызвала раздражение тем, что не оправдала их надежды и поставила их в положение наивных прожектеров. У других — вызвала пренебрежение тем, что проиграла. У третьих — разочарование в надеждах на сильного партнера, у четвертых — тем, что снизила потребность в производстве вооружений. У пятых — тем, что приняв, казалось бы, пропагандируемые ими идеализированные схемы, показала, что они не ведут к утверждению провозглашаемых ими идеалов. В постсоветской современной России сознание США видит некое подобие того, как если бы в середине XIX века они разделились на части, провозгласили превосходство индейского образа жизни над американским, стали организовывать жизнь в американских городах по советам индейских старейшин, детей американских плантаторов отдали бы в обучение «скво», а племена расселили в своих городах. Отношения СССР и США и времен 40-х, и даже времен разрядки — это отношения сильных. И отношение США в ту эпоху к СССР — было отношением к сильному, а в 70-е годы — как к более сильному. После разрушения СССР, США всегда относились к России как к слабому: в 1990-е годы, как слабому — но заискивающему, в 2000-е — как к слабому, но дерзящему. Со слабыми могут соблюдать снисходительную вежливость, но с ними не разговаривают и не ведут себя, как с сильным. Американская ментальность в силу своей истории и условий своего формирования всегда была ориентирована на уважение силы, веры в себя и «свою мечту». СССР (Россия), отказавшиеся от борьбы, своих идеалов и своей мечты, — уже этим вызывали пренебрежение. Для американского сознания осмысление другого как возможного друга начинается со щелчка взведенного курка «кольта», приставленного к голове. Не потому, что они способны дружить только из страха (смелости и безрассудства у них не меньше, чем у нас) — просто потому, что человек, не способный приставить револьвер к их голове, не воспринимается как равный и достойный уважения. Когда-то США воспринимали СССР в образе «смелого парня». Потом — «сильного парня». При Рейгане — в образе «плохого парня». При Горбачеве — в образе «глупого парня». Затем — в первую очередь, «слабого парня». Постсоветская Россия для элитного, и не только элитного, сознания США — это страна: • первое, отказавшаяся от борьбы, сдавшаяся; • второе, отказавшаяся от борьбы и сдавшаяся в тот момент, когда для этого не было ровно никаких оснований; • третье, позволяющая себе всерьез рассчитывать на то, что в мире существуют какие-либо иные нормы отношений, кроме отношений «по силе»; • четвертое, отказавшаяся от своих идеалов, выбранного ею пути; • пятое, предавшая Свою Мечту. Еще — страна, в отличие от США, не сумевшая отстоять свою целостность. Не решившаяся и не умеющая подавлять мятежи, позволяющая унижать свое прошлое. То есть страна, способная делать то, что ментальность США всегда презирала. И то, чего США никогда бы не сделали. Сильная, пусть даже и враждебная США Россия всегда будет вызывать у них больше уважения и симпатии, чем слабая, пусть и просящая о дружбе. Одна из основных проблем Соединенных Штатов в отношениях с Россией — это то, что они слишком всерьез относятся к тем самым пропагандистским стереотипам, которые создавали во времена Холодной войны. Они так долго твердили, что Советский Союз — это империя, поработившая десятки народов, — что сами в это поверили. С точки зрения борьбы против СССР, как штамп противостояния, как обоснование настраивания против России тех или иных меньшинств в союзных республиках, — это некий инструментальный смысл имело. Но что на деле это отношения к реальности не имело — это более или менее очевидно: потому что никто не сможет указать, в чем конкретном проявлялось на практике порабощение или угнетение скажем, грузин, или туркмен, казахов или латышей. Потому и тогда, когда этот стереотип для разрушения СССР использовать удалось, — в самопровозглашенных на его территории государствах на деле сохранились массовые пророссийские настроения. Где-то они меньше, где-то они больше — но значимым фактором они остаются даже в республиках Прибалтики. Точно так же и для массового политического сознания России, утратившей эти территории, они остаются не «потерянными колониями», не «отобранными плодами завоеваний» — а огромными массивами родной земли, отобранной и отторгнутой на абсолютно непонятных основаниях. Даже осенью 2008 года и даже в Грузии, как оказалось, по данным Гэллапа, «41% жителей Грузии заявили, что для их страны важнее поддерживать хорошие отношения с Россией, даже в случае если это повредит отношениям Тбилиси и Вашингтона. Ровно столько же уверены, что Грузия должна поддерживать ровные отношения со всеми членами международного сообщества, не давая предпочтения никому. 11% считают, что Грузия должна опираться на дружбу с США, даже если это будет вызывать негативную реакцию Москвы». Причем особо стоит отметить, что пророссийские взгляды наиболее часто выражают беднейшие жители Грузии, а проамериканские — богатейшие. И уже после Августовской войны 2008 года 64% грузин считали, что их страна должна невзирая ни на что, поддерживать добрые отношения с Россией. В 2007 году аналогичные взгляды выражали 59% респондентов, в 2006-м — 53%. Да и уважением, как оказывается, наибольшим среди стран СНГ в Грузии пользуется Россия — 40% жителей республики. А вот поставлявшую Грузии оружие и наемников «братскую Украину» уважали лишь 29%. На третьем месте находился Азербайджан с 5%1. Поэтому и США, и Запад в целом, осуществляя противостояние тем или иным достаточно робким попыткам России даже не то чтобы восстановить свою территориальную целостность, а просто сохранить свое влияние на пространстве СССР — не понимают, что в глазах российского сознания выступают не конкурентами страны, борющимися за перераспределение зон влияния, а агрессором, покушающимся на исконно родную для граждан СССР территорию. При этом они чуть ли не всерьез утверждают, что борются за независимость «новых демократий» и сохраняют суверенитет и территориальную целостность «новых государств». Самое забавное, что они сами отчасти в это верят. Это действительно странно и может вызывать искреннее недоверие, но действительно, значительная часть американского политического класса верит в эту нелепость: причем подчас именно тех, кто в целом выступает за развитие американо-российского сотрудничества. Они оказываются в плену собственных штампов по нескольким причинам: во-первых, когда долго говоришь одно и то же другим, есть опасность, что начнешь и сам в это верить. Хотя для политологов, в частности, есть среди прочего такое заповедное правило — ни в коем случае не верить в то, что советуешь говорить своему клиенту. Нельзя вообще одновременно и эффективно вести политическую линию, управлять страной — и верить в те пропагандистские утверждения, с помощью которых управляешь политическим поведением масс. Во-вторых, в ряде случаев американцы и европейцы оказываются в плену собственных структур, работающих в тех странах, которые оказываются объектом их интересов. Для многих американских специалистов, работающих там, их объект работы — это их объект обогащения. И уж они, искренне рассматривая местное население и местные элиты как «варваров-туземцев», — рассматривают их как источник собираемой дани, а сами эти республики — как вотчины, выделенные им в длительное кормление, — и потому всячески формируют и поддерживают «добросовестные заблуждения» тех или иных американских политиков. В-третьих, американцы слишком привыкли судить о настроениях в России по оценкам разгромленных и маргинализированных осколков прозападно ориентированного сектора российского политического класса. А те давно уже оказались в таком отрыве от реальных общественных настроений, что до сих пор уверенны, будто общество мыслит так, как они. Что если и имело место, и то не в полной мере, разве что два десятка лет назад. И чуть ли не искренне верит, что только злыми кознями и цензурой Кремля лишены возможности дружно славить мудрость американской политики и верность наставлений каких-либо сумасшедших вроде Новодворской, Альбац, Пархоменко или Немцова. В результате США выстраивают свои представления о России на основании мнений и рекомендаций тех, кто давно утратил с ней интеллектуальную связь. Отсюда — они не понимают, что происходит в России, не понимают, что сегодня не столько власть формирует общественное мнение, сколько она сама вынуждена выстраивать свой курс в соответствии с общественными ожиданиями. Мужественно защитив некогда целостность своего Союза в войне Севера и Юга, американцы искренне возмутились бы, если бы эту героическую страницу их истории сегодня оппоненты представляли как «Порабощение авторитаризмом Линкольна новых демократий Юга». Но при этом они не понимают, что для постсоветского сознания образовавшиеся на территории СССР самопровозглашенные государства — это всего лишь сепаратистские режимы, причем в основном — сугубо авторитарного или марионеточного толка. Им кажется, что это «российский авторитаризм» возрождает «российский империализм» и хочет силой вернуть получившие независимость молодые государства в лоно Российской империи. И они не понимают, что это общественное сознание современной Российской Республики начинает созревать для требования восстановления территориальной целостности единой страны и требует соответствующих действий от современной российской власти, которая, хорошая или плохая, но обладает силой и сумела разгромить своих политических оппонентов именно потому, что научилась в своих собственных целях и стремлениях вписываться в ожидания и социокультурные запросы российского общества. А в результате они не понимают, чему пытаются противодействовать — и в конечном счете не могут объективно рассчитать необходимые для этого ресурсы и возможные перспективы. 4.3.2. Покровители неонацизма. Предвоенный маршрутВсе произошедшее можно было предвидеть. Когда несколько лет назад Генассамблея ООН осудила попытки героизации нацизма, практически единственной страной, голосовавшей против, были, казалось бы, его вчерашние противники, США. Когда уже осенью 2014 года на ней же повторилось подобнее голосование — против опять были США, их вассальный сосед Канада и аннексированная ими Украина. Отказ США поддержать в ООН российскую резолюцию о недопустимости реабилитации нацизма — это не случайность. И даже не просто демонстративно-антироссийская поза. И даже не только мелкая месть за отказ России санкционировать агрессию США и их союзников в Сирии. Проблема, на самом деле, в том, что США сегодня повторяют — и в больших параметрах — весь путь, которым в свое время гитлеровская Германия шла к Большой войне. Это не в русле публицистических выпадов в адрес Америки, обвиняющих ее в фашизме. Хотя в свое время, еще в своей классической работе о тоталитаризме Збигнев Бжезинский указывал, что уже тогда в американской политической системе было много черт того исторического явления, которое он определял как «тоталитаризм». Гитлер ввел войска в демилитаризованную Рейнскую зону, находившуюся, правда, на территории самой Германии. Осуществил аншлюс Австрии, формально — мирным путем на основании волеизъявления самой Австрии. Отторг с согласия западных держав Судетскую область у Чехословакии, а потом захватил и саму Чехословакию. И участвовал на стороне Франко в гражданской войне в Испании. Всего четыре конфликта, из них собственно вооруженный — один. И все признавали его агрессором и говорили, что война на пороге. США и НАТО сегодня: 1. Дважды осуществили агрессию против Югославии, расчленили ее на части, отторгли часть ее территории и уничтожили как единое государство. 2. Вторглись в Ирак, свергли национальную власть и оккупировали страну, установив там марионеточный режим. 3. То же самое сделали и в Афганистане. 4. Подготовили, организовали и развязали войну режима Саакашвили против России и взяли его под открытую защиту после военного поражения. 5. Осуществили агрессию против Ливии, подвергли ее варварским бомбардировкам, свергли национальную власть, убили лидера страны, привели к власти вообще варварский режим. 6. Развязали гражданскую войну в Сирии, практически участвуют в ней на стороне своих сателлитов, готовят военную агрессию против страны. 7. Угрожают войной суверенному Ирану. 8. Свергли национальные правительства в Тунисе и Египте. 9. Свергли национальное правительство в Грузии и установили там марионеточный диктаторский режим, а по сути, оккупировали страну. Вплоть до лишения ее права говорить на родном языке: теперь главное требование в Грузии при приеме на госслужбу и при получении диплома о высшем образовании — свободное владение языком США. 10. Частично осуществили то же самое или пытались осуществить в Сербии и на Украине. Итого 13 актов агрессии, причем 6 из них — прямые военные вмешательства. Против четырех, включающих один вооруженный, у Гитлера к 1941 году. Слова произносятся разные — действия аналогичные. Да, США могут сказать, что в Афганистане они действовали в порядке самообороны, но и Гитлер мог сказать, что в Рейнской области он действовал, защищая суверенитет Германии. Как будто бы нелепо сравнивать демократические США с фашистской Германией, но ведь убитым американцами ливийцам, иракцам, сербам и сирийцам от этого не легче. По масштабу и числу актов агрессии США давно и намного превзошли гитлеровскую Германию предвоенной поры. Только Гитлер, как ни парадоксально, был намного честнее: он посылал в бой своих солдат, жертвовавших ради него своими жизнями. США же в основном посылают своих наемников, а сами наносят удары почти из-за угла, убивая противника с самолетов с безопасного расстояния. США в результате своего геополитического наступления совершили в три раза больше актов агрессии и развязали в шесть раз больше военных актов агрессии, чем Гитлер в предвоенный период. И дело в данном случае не в том, кто из них хуже. Будем честны: Гитлер с его огрниченно-региональным размахом выглядит сегодня чуть ли не умеренным политиком на фоне безостановочных войн США в последние годы. Дело в том, что ситуация в мире хуже, чем она была в 1938—1939 гг. Ведущая и стремящаяся к гегемонии страна осуществила больше агрессий, чем аналогичная страна к 1939 году. Акты гитлеровской агрессии были относительно локальны и касались в основном прилегающих территорий. Акты агрессии США распространены по всему миру. Поэтому осудить сегодня нацизм — для США означало одно: осудить самих себя. Потому что для мира, в конце концов, нацизм это не столько тюрьмы для коммунистов в 30-е годы — это война и подготовка к войне. Идеология войны — и присваивание себе права на захват других стран и установление в них своего порядка. Осудить Гитлера и нацизм — для США означало осудить самих себя. И они голосовали против. Практически поддержав в ООН идеологию и практику реабилитации нацизма — США, по сути, одобрила образ гитлеровской Германии. Не потому что слишком ее любит — а потому, что осудив сегодня гитлеризм, они осудили бы свою собственную внешнеполитическую практику последней четверти века. Чтобы одобрить и оправдать то, что делают они сегодня, — они готовы оправдать то, что делал Гитлер три четверти века назад. Не нужно заблуждаться — все ближе реальная опасность новой мировой войны. Может быть — ее и не будет. Но не будет ее только в том случае, если Россия будет к ней готова. Американцам предельно необходимо понять одну простую вещь, которую им понять пока не удается. Одним из ведущих факторов, как во внешней политике России, так и во всем мировом процессе будет объективный процесс стремления к восстановлению территориальной целостности страны — это не только то же самое, что вело народ Америки в его борьбе за сохранение своего Союза при Линкольне. Это то, что вело Россию к созданию единого государства через преодоление феодальной раздробленности. То, что вело немцев при Бисмарке к объединению Германии. То, что вело итальянцев Гарибальди к борьбе за единство Италии. Эти процессы — объективны и неостановимы. Это примерно то же, что описывает Толстой, объясняя ход войны 1812 года: сначала мировая история ведет французов к Москве — и никакой героизм и самоотверженность русских солдат не могут сдержать это движение, а затем пружина начинает распрямляться — и ни гений Наполеона, ни храбрость и умение его солдат, ни боевое мастерство его маршалов не могут остановить движение на Запад. И даже когда это движение пытаются затормозить сами русские войска, пытаясь окружить и разгромить Наполеона — они терпят поражение, потому что начинают действовать против хода мировой истории, направляющей вектор на Запад. Точно так же и сегодня — пришло время требования восстановления страны, подспудного, не всегда осознаваемого желания восстановления. Те, кто будут вставать на его пути, — в конечном счете, обречены в своем противодействии естественному ходу политического процесса — хотя и могут его и притормозить, и привести к жертвам в его осуществлении. Каждый здесь сам выбирает свою роль и место: становится поперек движения истории — и оказаться под ее ходом, либо содействовать ее ходу. Этот же выбор есть и у США: они могут пытаться вставать на пути воссоединения России — и надолго испортить с ней отношения и уж как минимум вступить в историческую полосу острых конфликтов с ней. А могут попытаться понять, что этот выбор — контрпродуктивен и попытаться встать на путь содействия России в том, в чем сегодня Россия помогла пораженным расколом Соединенным Штатам, когда именно русский флот блокировал попытку Англии оказать военную помощь сепаратистским режимам Юга — в восстановлении целостности страны. И надолго обеспечить себе место исторического союзника России. Главная ошибка в этом случае западных оппонентов России заключается в том, что они полагают, что противостоят лишь более или менее умелой политической группе российской элиты, сумевшей монополизировать власть в своих руках. И не понимают, что ввязываются в противостояние с историческими закономерностями, со стремлением огромного народа к самоопределению в форме восстановления целостности своей исторической среды обитания, то есть восстановлению своей государственности в рамках своей исторической родины — т. е. границах СССР. Можно было бы считать, кто выиграл бы в результате столкновения воль и стремлений американского народа с народами постсоветского пространства — и в первую очередь — российским. Можно было бы считать, кто выиграл бы в результате столкновения воль и ресурсов правящих групп США и РФ. Но бесполезно было бы одному из правительств этих стран противостоять воле и стремлениям народа другой: как российская власть ничего не смогла бы навязать народу США и, скажем, отторгнуть у него вновь те же Южные Штаты — или хотя бы один своевольный Техас — так и воля власти США при всех своих возможностях и ресурсах не способна, в конечном счете, воспрепятствовать стремлению даже одного российского народа к восстановлению территориальной целостности своей страны. Такие процессы можно затормозить, можно им до предела сопротивляться, можно надолго испортить отношения с той страной, которой ты мешаешь восстановить свою целостность, — но, в конечном счете, помешать этому нельзя. Думая, что речь идет о стремлении России кого-то поработить, США возлагают надежды на то, что на их стороне окажутся народы «новых демократий». Но половина украинцев хотела бы вернуться в Советский Союз — и лишь четверть возражает против этого. И если сегодня Украина как государственно-политический субъект не готова к такому решению — то только потому, что, с одной стороны, этому двадцать лет препятствует манипулирующая настроениями общества вполне ущербная политическая элита, а с другой — на нынешнем этапе это стремление подавляется прямым насилием неофашистских групп. Когда-то браться Стругацкие в своих книгах использовали термин «Теория исторических последовательностей». Понятно, что сами они всегда были последователями исторического материализма — но в данном случае они в известном смысле «деидеологизировали» свою позицию, поднимались над вопросом о том, чем именно определяется последовательность исторических событий — и стремились подчеркнуть то, что она как таковая существует. В тех или иных формах история постоянно демонстрирует цикличность — и обычно в известном смысле носящую характер спирали, а отчасти — маятника. Ленин писал об этом, как о неравномерности развития в эпоху империализма: вырвавшиеся вперед державы замедляют свое развитие и отстающие начинают их догонять и вступать с ними в борьбу за передел мира. Кто-то может видеть в этом своего рода историческую пульсацию. В которой за сжатием государственно-политических организмов следует их расширение. Толстой говорил о пружине, которая начинает расширяться после ее чрезмерного сжатия. Страны, одержавшие победу в Первой мировой войне продиктовали унизительный для побежденных Версальский мир — и пали его жертвой. Ни одна из стран-победительниц не смогла минимально достойно противостоять германскому реваншу — и уцелели только благодаря участию в войне СССР, который, как Россия, объявлялся одной из проигравших войну стран — и которого не было среди участников Версальского мира. Если даже считать, что нынешняя РФ, как остаток СССР, это «страна, потерпевшая поражение» в «холодной войне» — от ее поражения и раздела в 1991 году прошло уже большее время, чем от окончания Первой мировой до начала Второй: фаза сжатия, чем это ни объяснять, — обречена была смениться фазой расширения. Американцы не смогли этого понять — не смогли понять, что победы, во всяком случае, неожиданные победы, — вечными не бывают. И не смогли понять, что не обладают ресурсами для абсолютного монопольного диктата над миром. Та или иная форма восстановления, форма «российского реванша» — была неизбежна — именно как проявление цикличности, как ответная реакция на унижение, раздел и ущемление в интересах. В конченом счете, как некая неизбежная историко-политическая тенденция, «ветер истории». США имели выбор — использовать этот ветер с выгодой для себя — то есть содействовать тому, что неизбежно, в данном случае — восстановлению территориальной целостности России, и извлечь из этого выгоду, став союзником усиливающегося начала — или пытаться противодействовать, выстраивая свой курс против действующей закономерности. Но закономерности противодействовать бессмысленно — можно осложнить и отсрочить ее реализацию, можно ускорить. Содействуя — ты добавляешь силу этой закономерности к своей силе и оказываешься в числе победителей. Противодействуя — ты тормозишь наступление неизбежного, отчасти ослабляешь его, но и вычитаешь потраченную на это противодействие силу из своего потенциала — причем без шансов данный процесс предотвратить. И гарантируешь себе место среди побежденных. Администрация Обамы загоняет США в имиджевую ловушку своей амбициозной и не прагматичной позицией по Украине и Крыму. Они начали некий акт мировой борьбы, требующий большого напряжения, не имеющий больших шансов на конечный успех и с малоубедительной мотивацией — причем малоубедительной как для мира, — так и для базовых ценностных представлений самой Америки. Америка и так во многом устала от Обамы — причем от него устали как те, кто выступает за более консервативную политику, так и те, кто связывал с ним свои надежды. Очень многие граждане США считают его пустым болтуном, не исполнившим почти ничего из обещанного и слабо представляющим себе реалии сегодняшней жизни. Степень его адекватности реалиям и степень образованности была видна уже в его прединнагурационном выступлении в январе 2008 года. Накануне инаугурации Барак Обама отдал дань уважения своему знаменитому предшественнику Аврааму Линкольну. При этом он произнес в своей торжественной речи одну интересную фразу. «Возле мемориала Линкольну, человеку, который встал во главе группы фермеров и торговцев и поднял революцию против целой империи, я вижу вашу решимость и непоколебимую веру в возможности Америки», — заявил Обама. Вообще, о том, насколько хорош средний уровень американского образования — споры идут давно. О том, как Буш путался в названии стран и с трудом произносил имена их руководителей, шуток было немало. Также давно отмечено, что в августе 2008 года американцы так нервно отреагировали на действия российских войск на Кавказе потому, что панические заявления Саакашвили о вторжении танковых армад России на территорию Грузии они восприняли как сводку об оккупации штата Джорджия. Курьезы в политике и с политиками случаются часто. Но незнакомство политиков и государственных деятелей с историческим материалом может дорого обойтись стране, которую они возглавляют. История — это, прежде всего, пространство политического опыта. Не зная историю и не понимая ее политического значения нельзя эффективно управлять страной, особенно, если берешься осуществлять в ней коренные социальные, экономические и политические перемены. А Барак Обама как раз пообещал вернуть Америке ее мечту, и даже справиться с мировым кризисом. Новый президент — человек, который хочет идти путем Рузвельта и Кеннеди. Человек, который более всего почитает Линкольна. И вот этот человек, выступая в канун своей инаугурации у памятника своему политическому образцу и историческому герою, на котором написано «Спасителю Союза», и явно претендуя на то, чтобы спасти этот Союз еще раз, произносит упомянутую выше фразу. Звучит красиво. На уровне уже проявившегося красноречия Обамы. В духе американской традиции. Стилистически напоминает текст Декларации Независимости. И вполне соответствует стилю и пафосу самого Линкольна. Только вот когда это Авраам Линкольн, встав во главе группы фермеров и торговцев, поднимал революцию против целой империи? Оказывается, что считающий своим идеалом Линкольна Барак Обама не знает историю своей страны. Благо Линкольн никакой группы торговцев и фермеров на революцию против империи не поднимал. Авраам Линкольн (12.02.1809 — 15.04.1865), прозванный Великим освободителем, был 16-м президентом США. На этот пост он избирался дважды — в 1860 и в 1864 гг. Две главные его заслуги в истории как США, так и мирового освободительного движения, это, во-первых, то, что он возглавил, начиная с 1861 года, борьбу с сепаратистскими попытками Южных штатов США выйти из их состава с целью сохранить на своей территории рабство, разгромил армию сепаратистов и сохранил территориальную целостность своей страны. Во-вторых, то, что он отменил рабство в США. Кроме того, он решил вопрос о наделении землей всех совершеннолетних граждан США, если они не воевали в армии сепаратистов. За все это он вошел в историю как, наверное, самый великий президент США — но за это же был убит в апреле 1865 года. Где тут «поднятие группы фермеров и торговцев на революцию против целой империи»? Линкольн, действительно, после нападения сепаратистов на Форт-Самтер весной 1861 года призвал в армию 400 тысяч человек для защиты целостности страны, а потом добивался от Конгресса новых и новых призывов. Это их имеет ввиду Обама, говоря о «поднятой Линкольном группе фермеров и торговцев»? Какое-то странное видение истории. Тогда, наверное, революция, на которую поднял их Линкольн — это подавление действий сепаратистов? Такое, конечно, возможно, если учесть, что, подавив сопротивление сторонников рабовладения и уничтожив рабство, Линкольн действительно произвел в стране революцию. Только называть Южные Штаты, пытавшиеся отделиться от Союза «целой империей» — это явный риторический перебор. На самом деле, такой момент в истории США, когда «на революцию против целой империи поднялись фермеры и торговцы», имеет место. Только был он примерно за 80—90 лет до президентства Линкольна. И к нему, соответственно, отношения не имеет. Подняли этих фермеров и торговцев совсем другие люди, так называемые «Отцы-основатели» — лидеры Континентального Конгресса, в 1776 году принявшие Декларацию Независимости 13 американских колоний от Британской Короны. Возглавил их вооруженную борьбу генерал Джордж Вашингтон, который уже после победы колонистов был избран президентом страны. Примерно за 20 лет до рождения Линкольна. Кто из них сделал более великое дело для Америки — вопрос бессмысленный, поскольку вклад их практически соразмерен. Хотя взгляды на политику заметно различались: Вашингтон сам был рабовладельцем, более чем состоятельным человеком и умеренным авторитаристом, Линкольн — выходцем из беднейших слоев, противником рабства и левым демократом (отчасти — почти социалистом). Кроме того, встает вопрос о том, кому же из двух национальных героев Америки Обама обещает следовать и кого, собственно, считает своим идеалом? Рабовладельца Вашингтона или освободителя от рабства Линкольна? Умеренного авторитариста или левого демократа? Правда, в той же речи 44-й президент США показал, что все же знает, кто такой Линкольн, осторожно намекнув, что избрание темнокожего президентом Штатов, в конце концов, сделал возможным именно последний. Или он полагает, что это один и тот же человек — который в 1770—1780-е годы воевал во главе с фермеров и торговцев за независимость Колоний, а в 1860-е годы уничтожал в США рабство? Когда он все это говорил, в начале 2008 году, хотелось, чтобы опубликованная СМИ информация о подобном высказывании Обамы оказалась дезинформацией. Но уже тогда стало ясно, что он все это действительно сказал. А теперь, после развязанных им войн в Ливии, Сирии и на Украине — становится ясно, что говорил все это он не случайно: он так видит мир: где неонацисты называются демократами, антифашисты — сепаратистами, Линкольн — Вашингтоном, противник рабства — рабовладельцем, а Моника Левински — Джейн Псаки... Становится неуютно от сознания того, что сильнейшую державу мира, обладающую арсеналом ядерного оружия, возглавил человек с такими представлениями об истории. Ведь аналогичные представления у него могут оказаться и по географии. Перепутав Вашингтона и Линкольна, вполне можно перепутать и Кабул с Краснодаром. Путает же «Джейн Левински — Моника Псаки» Астрахань с Ростовом. При этом убеждать американских граждан в том, что некая часть страны не имеет права отсоединиться от другой страны, в которую она ранее входила — это значит входить в противоречие с тем, чему их учат в американских же школах. Потому что их с детства учат, что в определенных условиях «ход событий приводит к тому, что один из народов вынужден расторгнуть политические узы, связывающие его с другим народом, и занять самостоятельное и равное место среди держав мира, на которое он имеет право по законам природы и ее Творца» — и, игнорируя законы страны, к которой относились, — с политико-философской точки зрения провозгласили то, что объявили правильным. Этому их учили в школе — но теперь Обама берется убеждать их в том, что это — неправильно. И что ход событий не может приводить к тому, что «один из народов вынужден расторгнуть политические узы, связывающие его с другим народом». Конечно, у них в истории, кроме святой для них войны за независимость, была и не менее святая гражданская война — как раз за сохранение единства страны. Правда, она закончилась успешно для этого единства в основном потому, что кроме войны за единство — стала войной против рабства. Представить же в противостоянии киевского правительства с Крымом и Донбассом первых как борцов против рабства, а вторых — как его защитников, слишком сложно. Декларация Независимости — для базовых мифов и смыслов жизни Америки значит, может быть, больше чем Библия — но именно их «отцы-основатели» записали в ней, что: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых. В случае если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье». То есть они сказали, что сам народ — любой народ — имеет право решать, какую форму правительства и какую форму государства ему избрать, а какую отвергнуть. И в какой стране жить. «Когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно подчиненных одной и той же цели, свидетельствует о коварном замысле вынудить народ смириться с неограниченным деспотизмом, свержение такого правительства и создание новых гарантий безопасности на будущее становится правом и обязанностью народа». То есть, сочтя власть английского короля деспотической, они объявили, что имеют право ее такой объявить — и власть такого правительства свергнуть. Если такое право имели тринадцать американских колоний — значит, такое право имеет и любой другой народ, в том числе люди, проживающие на территории Крымского полуострова. Теперь Обама берется доказать Америке и всему миру, что все это было неправдой. «Отцы-основатели» ошибались. В современном мире при современных СМИ и возможностях манипулирования сознанием — конечно, все это можно сделать. Например, доказать, что на виноградниках Крыма до сих пор используется рабский труд украинцев, захваченных в плен крымскими татарами, совершающих набеги на украинские поселения для продажи живого товара русским плантаторам-рабовладельцам. А украинские нацисты — это не нацисты, а свободолюбивые аболиционисты, восставшие против русского рабовладения. Но каждое такое информационное насилие через некоторое время оборачивается разоблачениями и кризисом доверия к тем, кто брался это утверждать. И при этом — предельно туманны перспективы достижения практической цели — сохранения Крыма в составе Республики Украина. Потому что для этого Крым нужно принудить отказаться от своего самоопределения, а Россию — принудить пойти на невиданное унижение и предательство по отношению к тем, кто в нее поверил. Понятно, что она будет сопротивляться, сколько сможет. Понятно, что путей, как это сопротивление можно подавить, — невидно. Понятно, что чем больше будет давление на Россию, тем больше будет консолидироваться общество и более того, — что в такой ситуации подавляющее большинство граждан согласится на экономические потери вплоть до снижения уровня жизни ради отстаивания своей позиции и своего права на защиту Крыма и русскоязычных граждан. Что, кстати, поможет элите снять с себя ответственность за достаточно неэффективную экономическую политику, которая действительно неэффективна и не может быть эффективна без отказа от догматов рыночной экономики. Противопоставляя себя России, Обама может лишь вынудить Россию переориентироваться на партнерство с противниками США в мире. Но если США втягиваются в очередной виток борьбы, который как минимум в вопросе о Крыме окажется безрезультативным, — они лишь продемонстрируют миру свою слабость. И то, что их можно опасаться в меньшей мере, нежели это представлялось ранее. Они хотят продемонстрировать силу, а окажется, что демонстрируют ее отсутствие. Применяя санкции, которые не окажут воздействия, они покажут, что эти санкции не столь опасны, как казалось прежде и, в конечном счете, девальвируют этот инструмент. Самое смешное в политике — это сильный жест слабого человека. Если США, пытаясь продемонстрировать, что они сильны, продемонстрируют слабость, они окажутся смешными — а смех часто оказывается опаснее прямой силы и экономического давления. Над ними просто будут смеяться — они втягиваются в схватку, которую не знают как выиграть и лишают себя возможности отступить, сохранив лицо, — а после этого все их угрозы и военно-экономические демонстрации могут для мира начать выглядеть как хвастливая заносчивость спившегося старого ковбоя, давно разучившегося держаться в седле. Болезненная реакция США на воссоединение Крыма с Россией — это болезненная реакция на утрату политической монополии в мире. Если единственная сверхдержава бессильна — значит она уже не сверхдержава. Дело в формате отношений: на которые может, и на которые не может соглашаться Россия, и в том, что вообще считать нормальными отношениями между ними — о возврате к которым полтора года назад пытался вести речь Дж. Байден. Нормой можно считать то, что было лучшим в их истории. И можно — то, что стало наиболее привычным. По ряду причин и в силу того, что они являются все же двумя ведущими странами мира — и именно каждая из них обладает возможностью уничтожить все живое на Земле — упорядоченные и доброжелательные отношения между ними во многом — ключевой вопрос всех современных международных отношений и самого существования и жизни, и цивилизации на планете. Также по ряду причин они в ближайшем будущем обречены на ту или иную меру соперничества и конкуренции. То есть, в общем-то, нормальные их отношения — это отношения своего рода сотрудничества-конкуренции. Что, в общем-то, может быть вполне продуктивным. Просто залогом этой продуктивности являются как минимум два ограничивающих фактора: национальные интересы каждой и границы системной безопасности. То есть — каждая сторона отказывается от выведения соперничества и конкуренции в зону, наносящую ущерб базовым интересам другой — так же, как и в зону, несущую угрозу для существования всей системы, в которой они существуют. Проблема заключается в том, что на сегодня их отношения уже давно перенесены в зону ущерба базовым интересам одной из них — России. И находятся в этой зоне не год или два — а всю последнюю четверть века. Значит реальная нормализация этих отношений — вывод их из этой зоны, восстановление равновесия и равенства позиций. Однако последний раунд ухудшения отношений начался не с Крымского кризиса. Предупреждений, давления и почти прямого вмешательства во внутренние дела России в последние годы было достаточно. СССР/Россия и США конкурируют в качестве ведущих мировых держав с 1945 года. СССР несколько раз соглашался на нормализацию: в конце 50-х, в начале 70-х, в конце 80-х. Закономерностью было то, что США каждый раз шли на это, ощущая исчерпание сил и перед лицом поражения, — но каждый раз переходили в наступление, как только для этого представлялась минимальная возможность. Причем при этом полностью отбрасывали все предыдущие договоренности. Получается, что США идут на примирение, как только чувствуют, что ситуация складывается не в их пользу, что они слабеют, — и нарушают мир, как только это становится для них выгодным. В каком-то смысле это начинает напоминать отношения России и Турции в XVIII веке: «Вечный мир» — война, «Вечный мир» — война. Среди прочего: для Турции это в итоге кончилось печально. И отсюда как минимум встает проблема — насколько вообще можно доверять США. Но интересно, что в центре тех же отношений «Вечный мир — вечная война» между Россией и Турцией стояло то же самое, что сегодня стоит между Россией и США: Крым, Балканы и Ближний Восток. Новый мир предполагает новые условия. С определенной компенсацией и уступками со стороны того, кто поражение потерпел. То есть этот мир не может быть простым воспроизведением того положения вещей, которое было два года назад когда был нарушен мир предыдущий. США сталкиваются с неудачами и испытывают трудности практически по всем направлениям своей политики последних лет. И, объективно, им не только нужно избавить себя от лишних напряжений в противостоянии с Россией — но и получить ее непротиводействие и часто сотрудничество по ряду направлений своей политики. За то, что тебе нужно, в той или иной степени всегда надо платить. Речь идет не о том, чтобы любое предложение сотрудничества рассматривать как проявление слабости и отвечать на него экспансией. Речь идет о том, что это не просто предложение сотрудничества — и предложение мира после двухлетнего периода очередной антироссийской войны. Для России нормализация отношений с США оправдана, если этот мир принесет ей приобретения. И если другая сторона откажется от ряда позиций, по которым она создавала проблемы для России. И эти позиции более или менее известны. Их не так много — но они существенны. Если говорить об их относительно умеренном понимании, это в первую очередь признание воссоединения Крыма. Признание независимости Новороссии, отмена всех последних санкций, включая «Акт Магнитского». России, и российскому обществу — разумеется, не слишком важно, как в США может сложиться судьба тех или иных в чем-либо виновных чиновников. Речь о том, что для них неприемлемы попытки США претендовать на право определять виновность или невиновность любых граждан России и любые дискриминационные меры по отношению к последним. Соответственно, США должны выдать России всех ее граждан, осужденным американскими судами в ходе известных спорных дел, подобных «Делу Бута». Второе. США, безусловно, должны отказаться от поддержки любых сил в России, замешанных в том процессе, который условно можно определить как «Болотный процесс». Если этот сугубо внутренний, а не инициированный США процесс, США и не должны иметь отношения к вовлеченным в него силам и прекратить с ними всяческие контакты. Если этот процесс инспирирован США — они должны его прекратить. Третье. Одним из существенно спорных моментов за это время, конечно, был вопрос об американской ПРО в Европе. Нужно смотреть правде в глаза — движение по пути нормализации отношений невозможно без снятия этого противоречия — то есть без отказа США по планам ее создания или создания ее как совместной с Россией оборонительной системы. Четвертое. Все 2000-е годы США поддерживали и использовали в непосредственной близости от границ России явно враждебные России политические силы, в частности — в Грузии. И начали превращать эту республику в свою военную базу. Естественно, что России это не нужно. Закавказье — зона ее естественных интересов, народы Закавказья для России исторически родственны, их судьба ей не безразлична, она несет за них историческую ответственность. США должны прекратить свою активность в этом регионе, признать ответственность России за него и не препятствовать каким-либо проявлениям взаимного тяготения народов России, Грузии и Закавказья в целом как и их возможному стремлению к реинтеграции. И, наконец, пятое — США должны прекратить все действия против союзных России сил и республик, поддержку неонацистской диктатуры на Украине, прекратить поддержку сил, участвующих в этой агрессии — равно как и свое участие в этой агрессии. Описанный формат можно считать чрезмерным — можно таким его не считать. Его можно называть возможным — или считать невозможным. Вообще существуют большие сомнения, что дипломатия России решится твердо настаивать на его соблюдении. Дело не в том, как его оценивать. Дело в том, что это те позиции, соблюдение которых сугубо объективно делает для России достижение новых форматов имеющим существенное значение — а несоблюдение — не имеющим существенного значения. И принятие его без учета и соблюдения этих интересов России просто не будет носить характер движения по пути нормализации отношений — оно будет односторонними уступками со стороны России. Это — если вести речь именно о «возвращении отношений в нормальную колею». В том смысле, что колея — это движение по пути нормализации. То есть движение к тому, чтобы сделать отношения двух ведущих стран мира нормальными, соответствующими их взаимным интересам — как и интересам мира в целом. О форматах этих действительно «нормальных отношений» нужно говорить отдельно. 4.3.3. Крым и суверенитет РоссииДело, в конце концов, не в санкциях. Дело в том, что Россия, поверив в успешность и благополучие той экономической модели, с которой конкурировала три четверти века, отказалась от принципа альтернативности, от принципа самодостаточности, от принципа национального экономического суверенитета — и решила вписаться в то, что казалось успешным. Данное решение имело уже тот недостаток, что если предположить верность исходного тезиса «одна система признается успешной, другая — не успешной» (что осталось, как минимум, недоказанным), — даже в этом случае автоматическое присоединение не означает, что вторая система, став частью первой, должна была приобрести все ее успешные качества. В данном случае речь даже не о споре о преимуществах или недостатках той или иной системы — дело в том, что подчинение одной из них другой означало, в любом случае, подчинение на вторых ролях. Кроме оценок есть факты: присоединение России к другой системе привело к улучшению положения этой системы — и ухудшению положения России. И если оценивать ситуацию сугубо с позитивистской точки зрения, то есть, только по фактам, — можно было бы изначально увидеть в этом обычное проявление закона Ломоносова-Лавуазье. Благополучное положение Запада в 1990-е годы, на деле обеспеченное присвоением ресурсов России, хотя бы формально давало основание для предположения, что если России продолжит свою интеграцию в данную систему, то, в конце концов, достигнет того же уровня благополучия. Предположение наивное, на уровне предположения, что если рабочий будет хорошо работать на хозяина, то он, в конце концов, станет таким же богатым, как хозяин, однако хотя бы поверхностно обоснованное благополучием другой стороны. Все события последних лет: кризис 2008—2009 гг., банкротство Греции, полубанкротсво Испании, предбанкротство Италии, закрытие американских заводов, новые расовые восстания в Штатах — все говорит о неблагополучии этой системы. Она — больна. И сама это признает. Ко всему прочему, все последние события показывают, что она не против того, чтобы лечиться за счет России. Одновременно — она хотела бы иметь возможности управлять внутренней политикой России и не намерена рассматривать интересы и активы России на Западе — как неприкосновенные. «Акт Магницкого» иллюстрирует вторые два вывода, решения по Кипру — доказывают первый. Особо стоит отметить, Кипр с содействия Брюсселя получил трехмиллиардный кредит от России три месяца назад — и тут же, тоже под воздействием Брюсселя, поставил вопрос о конфискации российских вложений в свои банки. В этих условиях продолжение «интеграции России в мировую экономику» и в частности — в «европейскую экономику» означает интеграцию в больную и слабую экономику; интеграцию в систему, не гарантирующую сохранность твоего присутствия в ней; интеграцию в систему, которая хочет решать свои проблемы за счет твоих средств и ресурсов; интеграцию в систему, которая хочет твою интеграцию в нее использовать как инструмент вмешательства в твои внутренние дела. Сегодня объективно это становится невыгодным даже тем российским нуворишам, которые средства, вырученные на ограблении России, надеялись хранить на Западе и иметь там новую родину и пространство обеспеченного существования. Получается, что можно сколько угодно присвоить в России — но хранить негде: там, где надеялись, деньги держат только на случай необходимости решения собственных проблем — как особый резервный фонд, который готовы в любой момент изъять. После кипрского кризиса евроструктуры уже объявили, что решение по Кипру может стать модельным для других экономически слабых стран. Уже начинают говорить, что через некоторое время надежными будут считаться банки только северных стран Европы. Иначе — намекают, что деньги лучше вкладывать в банки Германии. Оставляя в стороне вопрос о том, произвольно артикулируются такие прогнозы или стимулируются самой Германией, — даже если считать ее банки надежными сегодня и предположить их надежность завтра — чего стоит эта надежность, если полгода назад считавшиеся очень надежными банки Кипра в один момент оказались ликвидируемыми или реструктуризируемыми... Принцип признан — экспроприация экспроприаторов. Кстати, провозглашен впервые именно немецкой экономической наукой в лице Карла Маркса. В Германии — конечно капитализм. Но если любому немецкому правительству придется выбирать между риском возмущения немецких рабочих и интересами российских олигархов и иных вкладчиков — любое правительство Германии, даже самое правое, сделает выбор в пользу немецких рабочих. Можно не сомневаться, что примерно этим же путем пойдут и другие сегодня еще благополучные страны. Тем более — что Россия не Америка и не СССР — и реальных рычагов жесткого отстаивания своих экономических интересов на чужой территории не имеет. Евроинтеграция всегда с объективной точки зрения, была несколько не убедительна. Сегодня она оказалась просто ненадежна. И опасна. И это уже не выбор между социализмом СССР и капитализмом Европы и США — это выбор между надежностью самостоятельного, самодостаточного и альтернативного развития — и обреченностью интеграционного. Европейская экономика не оправилась от предыдущего кризиса и погружается в новый. С этим согласны практически все — сторонники социализма, сторонники капитализма, рыночники, дирижисты. Погружаться туда же вместе с ними интересам России не соответствует. Отсюда встает вопрос, как развиваться автономно от больной западной экономики. Отсюда возникает необходимость формулирования и решения нескольких задача: • первая — не расходовать свои ресурсы на ее поддержание; • вторая — стараться овладеть теми ресурсами и звеньями западной экономики, которые могут оказаться полезными России. Например, в ситуации с Кипром нужно было ставить вопрос о помощи — при условии, скажем, его выхода из Евросоюза и вступления в Таможенный союз и Евразэс; • третье — создавать и развивать свою экономику с ориентацией на восстановление ее способности обеспечить большую часть потребностей страны. В России есть избыток капиталов, избыток ресурсов, достаточно квалифицированная и образованная рабочая сила, — плюс к этому сегодня ненадежность хранения этих капиталов на Западе — можно выстроить свою экономику и свое производство. В конце концов, богатство возникает не в банках — а на заводах, и капитал как общественное отношение рождается в процессе производства. Причем, соответственно, если в России будет свое эффективное производство — в него будет интересно вкладывать не имеющие гарантированной сохранности за рубежом и не российские капиталы. В этом отношении выражения «Москва начала освоение Крыма», «Все российские министерства разработают конкретные предложения по развитию полуострова», «Поставлены задачи формирования вертикали исполнительной власти в Крыму», «Займемся изменением правосознания крымчан», «Полноценная интеграция Крыма в правовое, экономическое и политическое пространство России» — звучат скорее пугающе, чем обнадеживающе. Крым — не безлюдная прерия и не тундра, которую нужно осваивать. Крым сохранил себя и свой колорит за четверть века, в общем-то, иноземного владычества. И отбился, в общем, от экспансии пытавшихся его заселить крымских татар. Крым не завоеванная территория — Крым регион, сохранивший и русскость, и советскость (а точнее — русскую советскость) — и именно поэтому не поддавшийся западенизации и сумевший отстоять свое право «вернуться домой». Его не нужно переделывать под унифицированные кварталы России. Ему нужно дать возможность и помочь развить то, что он сохранял. В Крыму, что в прежние годы, что в этом победном для него марте — практически невозможно было увидеть людей, не желающих воссоединения с Россией. Можно было — выходцев с Западной Украины, говорящих про своих властных земляков в Киев: «Что это за власть, если она такое устраивает? Как с ней жить — да конечно лучше с Россией!». Но если вместо этого лица они увидят лица российской бюрократии — они могут изменить свое мнение. Нельзя было увидеть тех, кто против возвращения в Россию. Но можно было увидеть споры и сомнения: не вырастут ли цены. Не скупят ли все «российские олигархи». Не окажется ли «ливанизация образования» страшнее «украинизации». Крым за прошедшее время отладил систему отношений и систему своеобразного реального самоуправления. Для него не нужно устраивать «российскую вертикаль исполнительной власти» — ему нужно дать жить так, как он привык и научился, — помогая в развитии того, что составляет суть крымского образа жизни. Не нужно мостить переулки поселков издевательской собянинской плитой. Хотя бы потому, что при таком подходе она скоро может полететь в головы представителей московского чиновничества. Не нужно застраивать парки Крыма элитными виллами и отелями, вырубая реликтовые леса. Не нужно скупать крымскую недвижимость и сносить старые улочки. Не нужно массово заселять Крым нашими братьями с Северного Кавказа и Средней Азии. Не нужно пускать с молотка крымскую недвижимость. Не нужно уничтожать крымские рынки, мелкую торговлю и лавки, расчищая дорогу торговым центрам. Не нужно застраивать побережье небоскребами. Крым должен получить широкую автономию во всем — и как минимум не меньшую, чем имеет Чечня и Татарстан. Не нужно пускать на улицы крымских городов и поселков людей, наподобие московского Лискутова с их парковочными идеями. Нужно помочь музеям и заповедникам — но не нужно превращать их в места элитных загулов. Нужно реконструировать старые санатории и гостиницы — но не нужно застраивать ЮБК вестернизироваными отелями. Не нужно рассматривать Крым как добычу экономически активных групп и бюрократических кланов. Не нужно делать из Крыма развлекательный прибыльный аттракцион — Крым должен быть также заповеден, как Кремль. Крым — это очаг мировой культуры, втрое более древний, чем Москва. Не нужно видеть в нем ни объект удовлетворения экспериментаторских амбиций российских менеджеров, не умеющих делать ничего — кроме как управлять все равно чем, максимально дезорганизую все, чем они берутся управлять. Не нужно под разговоры о развитии туризма (который, конечно, нужно развивать) — превращать в пространство туристического вандализма, когда главными достопримечательностями станут пивные ларьки и фастфуды. Крым должен быть сохранен — как реально самоуправляемый регион с минимумом присутствия федеральных управленцев. Крым должен остаться местом постоянного проживания в основном крымчан — а не мигрантов с Кавказа и из дотационных областей. Крым должен остаться заповедником и стратегическим объектом — а покупка недвижимости у коренных жителей должна быть максимально контролируема. И Крым должен стать одновременно витриной и образцом сохранности памятников культуры, колорита и моделью социальности. Витриной и образцом «воссоединенного региона», чтобы те регионы страны, которые будут принимать решение о воссоединении как в рамках России, так и в рамках Союзного государства, — имели в нем пример удачного воссоединения и видели то, как смогут после воссоединения улучшить свою жизнь, — а не того, что воссоединяться ни в коем случае не надо. Жители Крыма завоевали право на то, чтобы вернуться домой, в Россию, — а не на то, чтобы стать колонией столичных бюрократов и местом расселения этно-мусульманских мигрантов. И они завоевали право на самоопределение — а не на «освоение» и «изменение правосознания». И они имеют право жить в России, — и жить так, как хотят они, а не новая бюрократия. Крым бесценен. Верно, что для экономического развития Крыма ему нужен статус особой экономической зоны. Но не менее верно и то, что для сохранения культурно-цивилизационной значимости Крыма — ему даже в большей степени нужен статус особой культурно-охранной заповедной зоны. Даже говоря о естественной туристической привлекательности Крыма — его нужно организовывать не как развлекательно-зрелищный туризм — а как туризм целевых форм: в первую очередь — историко-культурный, а также — экологический и рекреационный. Нужно понять одно: Крым бесценен. И Крым заповеден. Превращать его в вытоптанную площадку массовых развлечений — это точно тоже самое, что жарить шашлык на Красной Площади. И вопрос сегодня не в том, можно ли получить в Крыму прибыль, — он в том, как усвоить, освоить и сохранить его ценностное, смысловое и культурно-историческое богатство. * * *Если предположить, что незаконен Референдум в Крыму — то незаконно и существование США. Точнее — оно еще более незаконно. Потому что в Крыму референдум был — и в нем приняли участие почти 90% жителей, причем порядка 95% высказались за выход из состава Республики Украина и воссоединение Крыма с Россией, а на территории 13 колоний Великобритании референдума не было — и они вышли из состава последней по решению делегатов Континентального Конгресса. Причем история получения подписей 56 делегатов этого конгресса из 65 общего состава полна своих интриг и загадок. Как и то, каким образом удалось добиться ее «единогласного принятия». Вообще, наверное, неправильно политико-юридические нормы одной страны превращать в нормы некого универсального права. Но если речь идет о той стране, которая пытается присвоить себе право судить об обоснованности политико-юридических норм других стран и всей международной жизни — то обоснованность ее суждений может признаваться только в той степени, в какой они соответствуют ее собственным политико-юридическим основам. Когда 13 американских колоний объявили о своем выходе из Британской державы — они не спрашивали права собраться и обсудить этот вопрос у Британской Короны и Британского Правительства. Они не руководствовались английскими нормами и законами — равно как и указами короля Георга. Более того — они открыто проигнорировали то, что король объявил их решения незаконными и создали армию для уничтожения его солдат, которых он направил на поддержание законности и порядка на «захваченной сепаратистами территории». Они просто провозгласили, что в определенных условиях «ход событий приводит к тому, что один из народов вынужден расторгнуть политические узы, связывающие его с другим народом, и занять самостоятельное и равное место среди держав мира, на которое он имеет право по законам природы и ее Творца» — и, игнорируя законы страны, к которой относились, — с политико-философской точки зрения провозгласили, то, что объявили правильным. И назвали свое объяснение «Декларацией независимости США». «Когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно подчиненных одной и той же цели, свидетельствует о коварном замысле вынудить народ смириться с неограниченным деспотизмом, свержение такого правительства и создание новых гарантий безопасности на будущее становится правом и обязанностью народа». То есть, сочтя власть английского короля деспотической, они объявили, что имеют право ее такой объявить — и власть такого правительства свергнуть. Если такое право имели тринадцать американских колоний — значит, такое право имеют и любой другой народ — в том числе люди, проживающие на территории Крымского полуострова. Если люди, проживающие на территории Крыма, такого права не имеют и должны оставаться в составе «Республики Украина» — значит, люди, проживающие на территории 13 американских колоний, тоже такого права не имели, и должны быть возвращены в состав Соединенного Королевства. Их делегаты тогда провозгласили, что «история правления ныне царствующего короля Великобритании — это набор бесчисленных несправедливостей и насилий, непосредственной целью которых является установление неограниченного деспотизма». Они выдвинули обвинение — и никому на свете, никакой судебной инстанции не стали его доказывать. Они просто провозгласили, что это — так, и перечислили свои обвинения. Но население Крыма тоже считает историю правления националистических правительств нынешней Украины «набором бесчисленных несправедливостей и насилий, непосредственной целью которых является установление неограниченного деспотизма». И тоже никому не обязаны ничего доказывать. Хотя — готовы доказать. Но дело даже не в доказательствах — дело в том, принципе, который в современном обществе принято называть принципом «суверенитета народа». Народ, как признается в той же основополагающей для США Декларациии их независимости, есть единственный источник власти. Право, в этом смысле, вообще не может быть выше воли народа, потому что народ создает право и закон своей волей. Это обосновано в современном мире с точки зрения современной политической философии — и это основа любого демократического политического устройства. Но важнее другое: если закон противоречит воле народа — воля народа в любом случае окажется выше такого права и такого закона. Если народ не хочет жить в составе государства, тем более, если в состав этого государства его зачислили помимо его воли — он все равно не станет жить в этом государстве. Потому что не хочет. Крымский референдум легитимен по разным причинам — и по тщательности процедуры, и по прозрачности процесса, и по демократичности проведения. Но самое важное иное — то, что он был бесспорным выражением воли народа. Потому что самое нелепое — это уверять, что жители Крыма не хотят того, за что они проголосовали — воссоединения с Россией. И это точно так же понятно тем, кто объявляет этот референдум незаконным, даже не посылая своих представителей наблюдать за тем, как он проходит. Они объявляют его незаконным по одной причине — потому что он им невыгоден. И те, кому он не выгоден — договариваются между собой, что им выгодно считать его незаконным. Законно не то, что законно — незаконно то, что невыгодно. И не больше. Можно конечно утверждать, что с одной стороны есть право наций на самоопределение, а с другой — «принцип уважения целостности государства». Это только кажется, что противоречивое столкновение принципа территориальной целостности государства и права народов на самоопределение возникло лишь в последние годы и является неким относительно случайным казусом. На самом деле, оба эти принципа изначально, по факту своего существования, несут определенное внутреннее противоречие. Причем это не диалектическое противоречие, когда сталкиваются два, в общем-то, равновеликих и равнозначимых начала, в противостоянии и борьбе между которыми осуществляется развитие. Конечно, в конфликтах последних лет противостоящие стороны, в силу несовпадения своих интересов, обращаются каждая к тому принципу, который больше отвечает ее текущим политическим интересам — что, собственно, вообще характерно для сферы политического в отличие от сферы правового. Вместе с тем оба эти названные принципа изначально выступают как неравные по своей значимости, неравные по своим истокам и неравные по условиям своего возникновения. А именно это неравенство изначально определяет их иерархию и приоритетность. Россия в своей позиции по самоопределению Крыма опирается на право наций на самоопределение. Ее внешние и внутренние оппоненты апеллируют к принципу территориальной целостности. Здесь можно выделить несколько уровней несоразмерности этих двух принципов. Первый уровень связан с тем, что сам по себе принцип территориальной целостности — с одной стороны, значительно более молодой по происхождению, с другой — исторически более ситуативный. По сути, он формулируется изначально с принятием Устава ООН, а относительно полное свое выражение получает лишь в 1975 году на Хельсинкском совещании — и фиксируется в его Заключительном акте. То есть этот принцип носит своего рода историко-конвенциональный характер, а не характер некоторого изначального принимаемого в качестве неотъемлемого исторического принципа. Так что он восходит не к тем или иным базовым цивилизационным ценностям — он есть лишь некое правило игры, о котором в определенных исторических обстоятельствах договорились некие участники в силу того, что это их на данном этапе устраивало, а еще больше — в силу того, что это отражало некий имеющийся как факт баланс мировых сил. Опять-таки, сложившийся в результате победы СССР и его союзников во Второй мировой войне. До этого данный принцип как общепринятый не существовал, напротив, вся реальная история строилась на перманентном изменении границ существующих государств. В отличие от него, право народов на самоопределение есть отражение не ситуативного расклада, а фактического положения дел на протяжении всей истории: народы на определенном этапе своего развития на протяжении всей истории вступали в борьбу за ту или иную форму своего государственно-политического самоопределения. Формулирование данного принципа на рубеже XIX—XX веков в дискуссии социал-демократов означало лишь осознание этого факта и политико-философское его признание. Но, кстати, уже все объединительные войны последних пятисот лет, шедшие в общем русле создания национальных государств — тоже были отражением процесса осуществления самоопределения наций как в русле объединения заселяемых ими территорий, так и в русле выхода их из иных государственных образований, то есть войн за независимость. Отсюда исторически и политико-философски получается, что принцип права на самоопределение изначально более приоритетен, чем принцип уважения территориальной целостности, который во многом стоит на его пути. Второй уровень заключается в самом характере определения этих принципов. Принцип территориальной целостности в полном своем виде выглядит как «принцип уважения территориальной целостности». Принцип права на самоопределение — как «право». Уважение предполагает, что уважаемое есть важное, значимое, принимаемое во внимание — но не абсолютное, не безграничное. Уважение того или иного человека означает, что к его мнению прислушиваются и по отношению к нему соблюдают особые нормы этикета — но не означает, что ему подчиняются или его обожествляют или рассматривают его как неприкосновенный для критики объект. Право означает, что оно есть изначально, что оно приоритетно — и может быть ограничено лишь либо другим правом, либо добровольным отказом, в силу тех или иных причин, от его использования. Кстати, право народов на самоопределение также зафиксировано в Заключительном акте Хельсинкского совещания, причем, с особой оговоркой, которой не содержится применительно к принципу территориальной целостности: там отмечено, что «все народы всегда имеют право... определять, когда и как они желают, свой внутренний и внешний политический статус», а также — указано на необходимость «исключения любой формы нарушения этого принципа». То есть, территориальная целостность с этой точки зрения — относительна и ситуативна, право на самоопределение — неотъемлемо и абсолютно. Правда, наряду с этими двумя принципами в Заключительном акте содержится и принцип нерушимости границ, согласно которому «Государства-участники рассматривают как нерушимые все границы друг друга», что в частности включает «признание существующих границ в качестве юридически установленных в соответствии с международным правом». Стоит обратить внимание: существующих — то есть границ 1975 года. Но тогда одно из двух. Либо принцип нерушимости не может распространяться на иные границы, не существовавшие в 1975 году, — и более того, данным документом освящены любые действия государств, направленные на защиту либо восстановление границ 1975 года (например, действия РФ, как не выходившей из состава СССР, или любых народов СССР, — направленные на восстановление территориальной целостности СССР). Либо данный принцип приходится признать ныне не действующим просто в силу фактического положения вещей — поскольку эти границы уже были изменены волевым порядком на рубеже 1980—1990-х гг. А на новые решения Хельсинки не распространяются. Именно тогда следовало всеми силами мирового сообщества противиться нарушению территориальной целостности, — а не спохватываться через почти двадцать лет, когда этот принцип оказался девальвирован. Просто нужно уйти от идеологических шор и фобий и признать, что та или иная республика (Грузия, Украина или Молдавия) имела права на выход из его состава не больше и не меньше, чем ее составные части (то есть, Осетия, Абхазия, Крым, Севастополь или Приднестровье). И третий, пожалуй, самый важный уровень соотношения рассмотренных принципов. Принцип территориальной целостности отражает то, на что имеют право государства. Принцип права на самоопределение фиксирует то, на что имеют право народы. Если в некой конкретной ситуации они начинают противоречить друг другу — вопрос о признании того или иного из них приоритетным есть уже не только и не столько вопрос права. Это есть вопрос политической философии и политической идеологии — а отсюда и признания и принятия того или иного типа ценностей: приоритета воли государства над правами народа или приоритета воли народа над правами государства. Но воля народа всегда выше воли тех или иных правительств и государственных инстанций. Потому что именно народы образуют государства и правительства, а не правительства создают народы. Тем более, в ситуации, когда народ Крыма есть (как и его государственность) — а государства Украина на сегодня нет — как и ее конституции. Никогда, кстати, процедуру референдума не проходившей. Более того: народ Крыма в принятии конституции Республики Украина участия не принимал — и уже поэтому соблюдать ее был бы не обязан. Примечания1. http://newsland.ru/News/Detail/id/299984/
|