4.2. Относительная стабилизация военно-политической обстановки во второй половине III — первой половине II вв. до н. э.

После потрясений времени крушения Великой Скифии жизнь на Боспоре постепенно нормализовалась, вошла в обычное русло. Можно считать, что во второй половине III — первой половине II в. до н. э. ситуация в регионе в целом отличалась определенной стабилизацией (см.: Марченко, 1996; Виноградов Ю.А., 1999). Сарматы, продвинувшиеся в причерноморские степи и ставшие здесь, как уже не раз отмечалось, главными возмутителями спокойствия, к середине III в. до н. э., по всей видимости, уже закончили бурный период «завоевания родины» и вступили в этап более спокойной, можно сказать, мирной эксплуатации подчиненных ими территорий. К этому времени, очевидно, вполне определилась и система политических, экономических и культурных связей новых владык степей с греческими центрами Северного Причерноморья и, разумеется, прежде всего, с Боспорским государством.

Сразу же необходимо обратить внимание на явное своеобразие освоения кочевниками северопричерноморских степей в рассматриваемое время. Как позволяют считать современное состояние археологических источников, сарматы после серии сокрушительных походов против Скифии, когда значительная ее часть действительно была превращена в пустыню (Diod. II. 43, 7), по каким-то причинам не смогли закрепиться в Северном Причерноморье и вынуждены были сосредоточиться в более восточных областях Подонья-Прикубанья. Массовое расселение номадов на землях к западу от Дона начинается лишь во II в. до н. э. (Абрамова, 1961. С. 91; Полин, 1992. С. 111 сл.; Полин, Симоненко, 1990. С. 43; Симоненко, 1994. С. 34—35; Клепиков, 1998; Simonenko, 1994. P. 116, 119).

Наиболее выразительные памятники сарматов III в. до н. э. фиксируются прежде всего на территории Правобережья Прикубанья. Можно предполагать, что именно здесь сформировался сиракский союз племен (Виноградов В.Б., 1963; Десятников, 1974; Ждановский, 1985. С. 13, 18; 1990. С. 36—39; Марченко И.И., 1996. С. 113 сл.), а к середине III в. до н. э., вероятно, сложилось сармато-меотское объединение, ставшее весьма влиятельной силой в регионе (Ждановский, 1990. С. 41; Ждановский, Марченко, 1988. С. 48; Марченко И.И., 1996. С. 119). Есть некоторые основания полагать, что на этом же этапе к северу от сираков в придонских степях расселились аорсы и так называемые царские сарматы (Виноградов Ю.А., 2004 г. С. 21 сл.).

На наш взгляд, союзнические отношения, которые сложились у Боспора с сарматами на предыдущем этапе, получили определенное развитие и в рассматриваемое время, наложив свой отпечаток на военное дело, о чем будет сказано ниже. Этим влиянием дело не ограничивалось, и на данном этапе в культуре Боспора появились весьма важные новые детали, связанные с военными событиями, которые происходили на далеком Западе. Европа, в том числе и античные государства Средиземноморья, в это время столкнулись с экспансией кельтов, которых греки называли галатами, а римляне галлами (см.: Щукин, 1994. С. 80 сл., 95 сл.). Эта экспансия началась раньше рассматриваемого периода и развивалась волнообразно — всем известно, что около 385 г. до н. э. лишь «гуси спасли Рим» от полного захвата галлами, пик новой волны пришелся на 80—70-е гг. III в. до н. э. В 281 г. до н. э. 20 тыс. галатов переправились в Малую Азию, где приняли самое активное участие в военных событиях, став серьезной угрозой для античных государств региона. В 279 г. до н. э. кельты провели поход на Македонию и Грецию, совершив нападение на знаменитое святилище Аполлона в Дельфах, откуда с большим трудом были оттеснены греками (Paus. I. 4. Утвердившись во Фракии, они создали свое государство с центром в Тилисе, просуществовавшее с 280 по 213 гг. до н. э. (см.: Лазаров, 1996). Это кельтское государство, как представляется, оказало немалое влияние на развитие событий в Северном Причерноморье, противостоя сарматскому расселению на запад (рис. 48). Данные современной археологии позволяют считать, что только после его крушения, т. е. во II в. до н. э., кочевники смогли продвинуться из-за Дона и прочно освоить районы Поднепровья. Ранее этого хронологического рубежа в Северном Причерноморье, как представляется, столкнулись две волны экспансии — сарматская с востока и кельтская с запада (Симоненко, 1987. С. 112; Виноградов, Марченко, Рогов, 1997. С. 19; Виноградов Ю.А., 1999. С. 77, 80). По всей видимости, ни одна из сторон не могла одержать решительной победы и закрепиться здесь на сколь-либо продолжительное время. По этой причине район Поднепровья на десятилетия стал как бы «ничейной» землей, на которой любое самостоятельное развитие любых сравнительно многочисленных этнических групп было практически невозможно.

Рис. 53. Находки кельтских шлемов из Северного Причерноморья (по Б.А. Раеву, А.В. Симоненко и М.Ю. Трейстеру)

Материальными свидетельствами военных столкновений, разразившихся в это время в Северном Причерноморье между сарматами и кельтами, на наш взгляд, являются кельтские шлемы, которые археологи порой находят в сарматских погребениях, в основном, в районе Подонья-Прикубанья (рис. 53; см.: Раев, Симоненко, Трейстер, 1990). Эти шлемы, которые в научной литературе именуются типом Монтефортино, вероятно, в основном, изготавливались в Этрурии. Их еще называют шлемами типа «шапки жокея», поскольку те действительно несколько напоминают жокейскую кепку, надетую козырьком назад; «козырек» защищал шею воина (Robinson, 1973. P. 15—19; Raev, 1986. P. 85—86).

Есть веские основания считать, что в сарматскую среду они попали в результате контактов кочевников с кельтами. Представляется весьма показательным, что всадники, вероятнее всего, сарматы, изображенные на штукатурке нимфейского святилища первой половины III в. до н. э., о которых уже говорилось выше (рис. 52), на головах имеют конические шлемы, по форме весьма похожие на тип Монтефортино.

Признавая сложность военно-политической ситуации в степях Северного Причерноморья во второй половине III в. до н. э., необходимо особо выделить одно важное обстоятельство — признаки стабилизации значительно более ощутимы в восточной части региона, с продвижением к западу они постепенно теряются (Виноградов Ю.А., 1999а. С. 66 сл.). Совсем не случайно М.И. Ростовцев много лет назад обратил внимание на то, что в первой половине II в. до н. э. культура Боспорского царства переживала своего рода возрождение (Rostovtzeff, 1930. P. 581; 1932. Р 227). В настоящее время обозначенные им хронологические рамки «возрождения» должны быть расширены и на вторую половину III в. до н. э., а, кроме того, представляется возможным говорить не только о культуре, но и о стабилизации экономический системы, политического положения государства и т. д.

Из надписи будущего боспорского царя Левкона II, правившего приблизительно в 240—220 гг. до н. э., явствует, что в середине — третьей четверти III в. до н. э. меоты и фатеи признавали власть владык Боспора (КБН. 25). Это, безусловно, позволяет считать, что в середине III в. до н. э. государство окрепло, и власть боспорских царей над меотами опять упрочилась. Другим важным признаком стабилизации обстановки стало возобновление жизни на сельских поселениях Боспора, которое фиксируется приблизительно с этого же самого времени (Кругликова, 1975. С. 95—96; Масленников, 1998. С. 208). Еще раз следует подчеркнуть, что этой категории археологических памятников следует уделять самое большое внимание при реконструкции военно-политической ситуации или, правильнее сказать, ситуаций, которые складывались в регионе на различных хронологических срезах.