Террор

Надежда на перемены к лучшему незаметно исчезла, как солнечный луч, проникший сквозь ветви колеблемого ветром дерева, чтобы уступить место непроницаемому мраку новых страданий.

Для большевиков, взявших власть в свои руки, беспощадная, кровавая борьба с «врагами» народа была далека от завершения, и в ее авангарде были неутомимые чекисты, вошедшие в историю своей жестокостью.

Вот только некоторые эпизоды той суровой эпохи, зафиксированные в документах.

Кровавое дело расправы над оставшимися «врагами» революции находилось в руках Чрезвычайной «тройки» особых отделов ВЧК при РВС Южного и Юго-Западного фронтов под председательством Чернабрывого^* и его помощников Удриса^** и Гунько-Горкунова. 7 декабря 1920 г. они приговорили 315 арестованных ялтинцев к расстрелу^***. О многих из обреченных они стали получать замечательные отзывы от близких и сотрудников. Слезные мольбы и коллективные просьбы о помиловании неизменно отклонялись. Присланные из Москвы руководством ВЧК вершители судеб чувствовали себя в Крыму безнаказанными. Поставленную задачу по зачистке полуострова от буржуазных элементов они понимали просто, без юридических тонкостей и «гуманистических предрассудков». Даже иностранные подданные, несмотря на ходатайство официальных лиц, не избегали карающего меча революции. Представитель польского консульства В.В. Козаковский попытался «отбить» у чекистов некоего Евгения Иеронимовича Бреннерта. Он писал: «Должно быть приостановлено все судебное, административное, дисциплинарное и всякое другое преследование против граждан Польской республики, а также незамедлительно должно быть приостановлено приведение в исполнение наказания, наложенного на этих лиц, в каком бы то ни было порядке»¹. Но эта просьба не изменила решения начальника особого отдела ВЧК при РВС 6-й армии по Ялтинскому уезду Айзенберга, и Бреннерт был расстрелян.

Н.А. Барятинская

По наивности некоторые пытались найти общий язык с чекистами, но безуспешно. Некий И.М. Деревянко, член городской думы, на допросе, не почитая это доносом, назвал «местных богачей», членов городской управы и других известных в Ялте людей, видимо, с тайной надеждой быть помилованным. Но это не помогло, и он был, согласно приговору, расстрелян.

10 декабря 1920 года по постановлению Чрезвычайной «тройки», председателем которой состоял Удрис, а членами Агафонов^**** и Тольмац^5*, в Ялте была приговорена очередная группа солдат, офицеров и чиновников. В постановлении со списком из 101 человека, подлежавших расстрелу, было указано: «Приговор должен быть приведен в исполнение в течение 24 часов. Поручить Агафонову»². Задача Агафонова заключалась в следующем: он пофамильно вызывал узников из камеры, руководил конвоирами по пути к месту расстрела, выстраивал осужденных и отдавал приказ расстрельной команде. Раненых добивали выстрелами из пистолетов или штыками, после чего закапывали еще теплые тела убиенных.

21 декабря того же года Чрезвычайная «тройка» в том же составе приговорила к расстрелу еще 203 человека. И в конце постановления приписка: «Приговор должен быть приведен в исполнение в 24 часа. Тов. Агафонову предлагается привести приговор в исполнение, после чего доложить».

По этому списку проходила и княгиня Надежда Александровна Барятинская. Уроженка Санкт-Петербурга, статс-дама двора Императора Александра III, она, по определению, имела своих классовых недоброжелателей и клеветников. К ее анкете было приобщено заявление некоего Александра Григорьева в особый морской отдел: «Согласно моего заявления были арестованы княгиня Н.А. Барятинская, генерал в отставке Мальцов и его сын капитан гвардии Мальцов. Зная, что эти люди цензовики, собирались выехать за границу, но почему-то не успели, являются, безусловно, контрреволюционерами, и уверен, что имеют иные связи и знают много другой себе подобной сволочи, предложил бы для пользы дела, путем различных предложений и нажимов, добиться от них, каких они знают членов национального общества и прочих контрреволюционных организаций, арестовать их хороших знакомых как безусловную сволочь, и уверен, что они могут кое-что дать. 17.XII. с. г. Александр Григорьев»³.

Вид на порт и старый город. Фото начала XX в.

Бывшая горничная семьи Барятинских Мария Новикас 19 декабря на допросе сказала: «Перед приходом красных семьи Барятинских и Мальцовых готовились к эвакуации, для чего начали упаковывать вещи и ценности. Так, я знаю, что с помощью няни Барятинских — Полины Ивановны были уложены следующие ценности: одна брошь с бриллиантом, брошь серебряная с вензелями, два образка, усыпанные бриллиантами, золотые серьги, жемчуг, маленький бриллиантик, несколько золотых кулонов на золотых цепочках, золотая булавка и один драгоценный образ, отданный княгиней Барятинской, чтобы скрыть, в одну из церквей по Аутской улице. Две дочери княгини Барятинской Анна и Аграфена Апраксины уехали за границу перед вступлением красных в Крым. Настоящие показания даны мною и мне известны. Красная сестра. (Подпись)»⁴.

16 декабря 1920 года в доме Мальцовых по улице Аутской был проведен обыск, более похожий на грабеж.

Княгиню Надежду Александровну Барятинскую, парализованную и не встававшую с кресла, расстреляли вместе с беременной дочерью Ириной Владимировной и зятем Иваном Сергеевичем Мальцовым.

Чекисты тщательно скрывали от ялтинцев свои планы об очередных кровавых акциях, и даже косвенное подозрение в том, что кто-то догадался о них, ставило человека перед лицом смертельной опасности.

Ялтинский мол. Фото 1920-х гг.

Княгиня Наталья Николаевна Трубецкая, сестра милосердия, оказалась невольной свидетельницей секретного разговора, о чем был составлен рапорт в Особый отдел ЧК.

«Я, политком лазарета № 10 в Ливадии, Кротков В.И., в 6 часов вечера 12 декабря с. г. пригласил на секретное совещание инструктора по просвещению Кацея Н.И., председателя комячейки Васильева и сестру милосердия Сумцову А.В. Предметом совещания был вопрос о выработке мер для чистки лазарета от контрреволюционного элемента. На этом совещании были намечены лица из состава лазарета, как из служащих, так равно и из больных, которые подлежали удалению как контрреволюционный элемент. <...> Ко мне подошел Кацей и сказал, что наш разговор подслушала из соседней комнаты Н.Н. Трубецкая, служившая сестрой милосердия. Чтобы не дать Трубецкой возможность разгласить слышанное ею, я арестовал ее и сам лично отвез в Особый отдел побережья Черного и Азовского морей 15 декабря 1920 г.».

В тот же день ее допросили, и она написала объяснение:

«С середины апреля с. г. я являюсь сестрой милосердия в санатории (лазарете) № 10 в Ливадии. В Ялте я проживаю с 1917 года и по 1 июня 1918 года по болезни лежала в санаториях Красного Креста, а потом, несколько оправившись, за неимением средств к жизни поступила на службу сначала в овощной подвал Мордвинова, а затем в подвал Володарского на должность кассирши и конторщицы. Оставшись без работы после ликвидации подвала Володарского, я, как знакомая с работой сестры милосердия в период германской войны в лазаретах Красного Креста в Чугуеве и Харькове, подала прошение в правление Красного Креста и получила назначение в санаторий № 10. Никаких секретных разговоров я не подслушивала!»

Ялтинская тюрьма. 1920 г. Фото из фондов ЯИЛМ

Медперсонал лазарета № 10, расположившегося, кстати говоря, в Ливадийском императорском дворце, обратился к чекистам с ходатайством:

«Мы, ниже подписавшиеся, сестры милосердия Ялтинского района, просим в самое ближайшее время рассмотреть дело члена нашего союза сестры Наталии Трубецкой <...>. Мы, правление союза, знаем сестру Трубецкую с момента ее приезда в Ялту, ручаемся своей подписью, что сестра Трубецкая не была причастна ни к какой политической организации, ни при старой, ни при новой власти, а посему убедительно просим тов. Коменданта тюрьмы отдать сестру Трубецкую правлению и членам профсоюза на поруки» — и 16 подписей.

На допросе следователь поинтересовался, почему она не выехала с Белой армией за границу, на что княгиня Н. Трубецкая ответила: «Меня, вместе с другими служащими санатория, врач Трушевский спрашивал о моем желании или нежелании эвакуироваться перед приходом советской власти, но я отказалась эвакуироваться»⁵.

В результате 203 человека были расстреляны. 204-му удалось бежать с места казни. Расстрелы производились в печально известной Багреевке, где сейчас стоит часовня.

В «Списке», представленном Киевской прокуратурой, названо свыше 800 лиц, расстрелянных в одной только Багреевке. По их анкетным данным иногда невозможно установить, в каком месте Южного берега Крыма они проживали в момент ареста. В то же время в этом «Списке» отсутствуют некоторые фамилии жителей, например, Симеиза, о которых точно известно, что они были взяты в один день с Мальцовыми и потом расстреляны. Среди них — владелец дачи в стиле ампир полковник в отставке Кашеверов Николай Иванович, военный инженер-строитель, генерал от инфантерии Яков Петрович Семенов, создавший вместе со своим другом и единомышленником И.С. Мальцовым курорт Новый Симеиз, и его дочь — Анастасия Яковлевна, талантливая певица, ученица знаменитого профессора Петербургской консерватории Н.А. Ирецкой.

2-я рота горнострелкового батальона Крымской краснопартизанской армии. Сентябрь 1920 года

4 января 1921 года Чрезвычайная «тройка» ударной группы управления особых отделов ВЧК Южного и Юго-Западного фронтов, в которой состояли Удрис, Тольмац и Михельсон^6*, приговорила к расстрелу 58 человек, среди которых был протоиерей Константин Аггеев. Он был активным церковно-общественным деятелем, участвовал в создании «Братства церковного обновления» и религиозно-философского общества в Петербурге, сотрудничал с «Церковным вестником», «Московским еженедельником» и журналом «Век», где публиковал статьи на церковно-общественные и литературные темы. 15 марта 1909 года защитил диссертацию о К.Н. Леонтьеве, в которой критиковал его «эстетизм» и отрицание прогресса, что, по его убеждению, противоречит христианству. Симпатии к прогрессу и тому, что он несет людям, обернулись для священника трагедией.

Протоиерей Константин Аггеев родился 28 мая 1868 года в крестьянской семье, в Тульской губернии. От природы талантливый и подвижный, он с легкостью окончил Тульскую семинарию и Киевскую Духовную Академию. С 14 августа 1893 года он в городке Сувалки (Царство Польское), где 22 августа был рукоположен во священника. С 1 сентября 1896 года Аггеев — настоятель Успенского храма в городе Мариамполь Сувалкской губернии и сверхштатный законоучитель мужской гимназии. С ноября 1900 года законоучитель 3-й киевской гимназии и Киевского городского училища им. К.Д. Ушинского. С 1903 года жил в Петербурге и преподавал в Александровском институте, а также в 8-й (Ларинской) гимназии, на Высших женских (Бестужевских) курсах, Высших женских историко-литературных и юридических курсах, Высших курсах П.Ф. Лесгафта, в Институте высших коммерческих знаний, Психоневрологическом институте. Друг молодости владыка Евлогий (Георгиевский) называет его лучшим законоучителем России. За свои труды 6 мая 1915 года удостоился протоиерейства. В апреле 1917 года отец Константин назначен председателем Учебного комитета при Святейшем Синоде, а через некоторое время стал членом Предсоборного Совета и Поместного Собора РПЦ 1917—1918 годов, заместителем члена Высшего Церковного Совета, а также председателем Всероссийского комитета помощи пострадавшим от погромов.

29 июля 1919 года протоиерей Аггеев получил увольнение из Петербургской епархии и был откомандирован «по делам службы в пределы Украины», о чем ему было выдано удостоверение за подписью члена Священного Синода Агафангела, Митрополита Ярославского.

20 марта украинское консульство в Москве выдало священнику документ, подтверждающий, что «Протоиерей Константин Маркович Аггеев выезжает в пределы Украины по учебным делам духовных учреждений»⁶.

В результате он оказался в Севастополе, где был хорошо принят и от Ревкома получил охранную грамоту.

«Удостоверение

Севастопольского военревкома отдела народного образования № 780 2 декабря 1920 г. Предъявитель этого удостоверения тов. Константин Маркович Аггеев состоит профессором Севастопольского Высшего социально-юридического института отдела Народного образования Севастопольского ревкома.

Согласно Декрету Совнаркома № 274 от 14 декабря 1918 года имущество тов. Аггеева, как советского служащего, а также и помещение, им занимаемое, реквизиции и обыску не подлежит, а сам он не может быть задержан без предварительного уведомления отдела Наробразования.

Основание: приказ от 2 декабря 1920 г. № 67».

16 декабря 1920 года протоиерей Аггеев получает еще одно «удостоверение» о том, что «состоит заместителем председателя правления Народного университета Отдела Народного образования Севастопольского ревкома» за подписью зав. отделом И. Михайлова. А 20 декабря его полномочия значительно расширились, и он стал «председателем Исполнительного комитета православного духовенства и мирян города Севастополя и его окрестностей».

По всей видимости, революционные власти ему доверяли настолько, что привлекали на заседания военного трибунала в качестве защитника. В те годы такое «доверие» со стороны власти к православному церковнослужителю было по меньшей мере удивительным.

Сохранился следующий документ:

«Р.С.Ф.С.Р. Революционный военный трибунал побережья Черного и Азовского морей.

Секретариат. Ноябрь 15 дня 1920 года.

№ 946. Город Севастополь.

Профессору Аггееву. Екатерининская, 41, кв. 2.

Ревтрибунал побережья Черного и Азовского морей извещает Вас, что Вы допущены правозащитником по делу священника Егорова, которое будет разбираться в судебном заседании реввоентрибунала 18 декабря 1920 года в 12 часов дня. Обвинительные материалы для ознакомления находятся в следственной части реввоентрибунала».

Помимо работы, связанной с его должностью и общественной деятельностью (служил ли он как священник — неизвестно), ревком давал ему и отдельные поручения. Одно из них, командировка в Алупку 26 декабря, оказалось роковым. Его отправили на Южный берег Крыма с заданием принять бывший санаторий духовного ведомства, который пообещали «на нужды Севастополя в его наличном состоянии со всем наличным имуществом», о чем рекомендовалось составить акт соответствующим образом. Кроме этого, протоиерею Аггееву поручалось разыскать и вернуть имущество санатория, которое за время лихолетья «незаконно передано другим учреждениям и частным лицам», и организовать временное управление в целях его сохранения, а также составить смету возможных расходов на содержание санатория и его ремонт. Для успешного решения поставленной задачи священнику рекомендовалось сразу же обратиться в местный ревком и действовать при его участии.

После завершения этого специфического для священнослужителя поручения ему, по решению заведующего отделом Михайлова, необходимо было вернуться в Севастополь.

В Алупке протоиерей Константин, выполнив дело, доверенное ревкомом, встретился со своим двадцатидвухлетним сыном Иваном, студентом Киевского политехнического института, временно работавшим в канцелярии лазарета делопроизводителем.

Протоиерей Константин Аггеев

Отец Константин уже получил необходимый документ для возвращения в Севастополь. Однако 29 декабря, в день выезда, его вместе с сыном вызвали в Ялту и там арестовали.

31 декабря на даче эмира Бухарского единственный раз его допросил чекист Удрис. Как уже говорилось, в числе 58 человек к расстрелу были приговорены протоиерей Константин Аггеев и его сын Иван. В конце постановления была приписка: «Приговор привести в исполнение в течение 2-х часов. Поручить Агафонову. 6.01.1921 г.». В тот же день было расстреляно еще 20 человек по постановлению той же «тройки».

Казнь прошла, по всей видимости, в Багреевке.

28 января 1921 года Особая «тройка» отдела ВЧК при РВС 4-й армии и Крыма в составе председателя Михельсона и члена Бабкевича^7* (фамилия третьего осталась неизвестной) рассмотрела анкеты офицеров и солдат в количестве 91 человека и постановила всех расстрелять. Слово «расстрелять» не напротив каждой фамилии, а на полях листа по вертикали. Л.М. Абраменко в книге «Последняя обитель. Крым, 1920—1921 годы» пишет: «В следующем деле указанное новаторство применялось тоже. Слово "расстрелять" напечатано по вертикали жирно и крупно, крупнее в несколько раз, чем фамилии убитых людей»⁷.

В феврале — апреле 1921 года групповых дел не стало, а по одиночным делам расстреливали уже меньше, все чаще отправляя в концлагерь.

Примечания

*. Председатель «тройки» ударной группы Управления особых отделов ВЧК Южного и Юго-Западного фронтов, организатор и исполнитель массовых расстрелов в Ялте.

**. В декабре 1920 г. и в начале 1921 г. — член и председатель «тройки» особого отдела ВЧК Южного фронта, один из главных палачей того периода. С его участием вынесены постановления о расстреле в Ялте: 7 декабря 1920 г. — 315 человек, 10 декабря — 101-го, 21 декабря — 203-х, 22 декабря — 22-х, а 4 января 1921 г. — 20 и 58 человек.

***. В 1913 г. население Ялты составляло около 30 тысяч человек.

****. Агафонов — заместитель начальника Ялтинской ЧК Айзенберга, член «тройки» ударной группы особых отделов ВЧК Южного и Юго-Западного фронтов, командир Ялтинского отряда чекистов, командир расстрельной команды и непосредственный исполнитель постановлений «тройки» о расстреле людей в Ялте в 1920—1921 гг.

5*. Тольмац Р.И. — член Бердянского совета, член «тройки» управления ударной группы особых отделов ВЧК Южного фронта. За его подписью вынесены постановления о расстреле в Ялте: 10 декабря 1920 г. — 101 человека, 21 декабря — 203-х, 22 декабря — 22-х, 4 января 1921 г. — 20 и 58 человек.

6*. За подписью Михельсона А.И. как председателя и члена «тройки» вынесены постановления о расстреле в Симферополе: 24 ноября 1920 г. — 200 человек, 19 декабря — 159 человек, 17 января 1921 г. — 115 человек, 9 февраля — 49 человек. В Ялте: 4 января 1921 г. — 20 и 58 человек, 28 января — 91 человек.

7*. Бабкевич П.П. — поляк, старший следователь и член «тройки» Особого отдела ВЧК при РВС 4-й армии и Крыма. За подписью Бабкевича вынесены постановления о расстреле в Симферополе 24 ноября 1920 г. — 200 человек, 19 декабря — 159 человек, 23 декабря — 82 человек, 17 января 1921 г. — 115 человек, 9 февраля — 49 человек; в Ялте 28 января 1921 г. — 91 человека.

1. Авраменко Л.М. Последняя обитель Крым, 1920—1921 годы. — К., 2005. — С. 358.

2. Там же. — С. 385.

3. Там же. — С. 390.

4. Там же. — С. 391.

5. Там же. — С. 405.

6. Православная энциклопедия. — М., 2000. Т. 1. — С. 247—248.

7. Авраменко Л.М. Последняя обитель. — С. 421.