Расселение караимов в Крыму в Средние века и раннее новое время

Вернемся к данным письменных источников о расселении караимов в Крыму. Самые ранние караимские анклавы появились на территории таких крымских городов, как Старый Крым (Солхат / Эски-Къырым) и Феодосия (Кафа / Кефе), видимо, еще в XIII веке (вероятнее всего, после очередного татарского вторжения в Крым в 1239 году). Лишь позднее, в XIV—XV веках, караимы расселяются в городах юго-западного Крыма (Кырк-Йер и Мангуп), а еще позднее, в XVI—XVII веках, в Гёзлёве и Карасубазаре и других, более мелких населенных пунктах.

Пересказывая поздние караимские легенды, Э. Дейнард говорит о том, что, согласно караимским преданиям, караимы переехали в Крым из Бухары с завоевателями-татарами и поселились в Солхате вместе с их собратьями, уже проживавшими там ранее. Другая, не менее противоречивая караимская традиция сообщает о переселении ханом Тохтамышем 40 караимских семейств в Солхат в 1270 году¹. На наш взгляд, упомянутые караимские источники, несмотря на их поздний и явно недостоверный характер, все же содержат зерно реальных исторических воспоминаний о переселении караимов в Крым во времена татарского завоевания Тавриды, а также о городе Къырыме (Солхате) как о наиболее древнем месте проживания караимов в Крыму. Но нельзя не согласиться с тем, что самым ранним известным на сегодняшний день достоверным письменным свидетельством о караимской общине в Солхате и о караимах в Крыму вообще является упоминание караимского автора Аарона бен Иосифа а-Рофе (около 1250—1320 гг.) о календарном споре между солхатскими раббанитами и караимами в 1278 году. Автор упоминает об этом в сочинении Сефер а-мивхар (ивр. «Избранная книга»). В этом году между общиной караимов и раббанитов, проживавших тогда в городе Солхате (современный Старый Крым) состоялась дискуссия относительно того, когда следует начинать месяц Тигири². Предположительно сам Аарон бен Иосиф являлся уроженцем Крыма³ — что косвенным образом подтверждало бы наше предположение о приезде караимов в Крым еще в первой половине XIII века. Из биографии этого экзегета нам известно лишь то, что бо́льшую часть своей жизни он провел в Византии; предположения о его крымском происхождении остаются лишь предположениями, а не фактом. Из его книги явствует одно: то, что к 1278 году караимы уже проживали в Крыму в городе Солхате.

О том, что отношения между караимами и раббанитами Солхата проходили не только в спорах, но порой и в дружеском диалоге, свидетельствует то, что Авраам Къырыми, один из раббанитских авторов из Солхата, написал трактат Сфат а-эмет (ивр. «Язык истины»; 1358) в ответ на просьбу своего ученика караима Хизкияу бен Эльханана⁴. В XIV веке татары начинают завоевательные набеги на центральную и западную части Крыма. К середине XV века центр татарской жизни смещается в центральный Крым, а новой столицей становится город Кырк-Йер (позднее названный Кале или Чуфут-Кале). Как следствие, Солхат, а также его мусульманская, иудейская и христианская общины начинают терять свою значимость. Ценнейшим источником по истории Старого Крыма является хранящаяся в Центральном музее Тавриды (Симферополь) мраморная плита, на лицевой стороне которой находится арабская куфическая надпись с датой реставрации местной мечети (1309 год, т. е. одна из древнейших арабских надписей на территории всего Крыма!), а на обратной — надгробная плита Мордехая бен Мордехая, похороненного в 1517 году⁵. Еще в 1892 году А. Маркевич опубликовал арабскую часть надписи и выполненный И.И. Казасом перевод ивритской стороны, неверно датировав ее 1417 годом. Следует отметить два момента, имеющих отношение к данному памятнику. Во-первых, по свидетельству самого Маркевича, плита была найдена на территории так называемой Греческой слободки, примыкающей к холму Кемаль-ата, возле развалин «еврейской школы, вернее караимской синагоги»⁶. Во-вторых, из самого факта, что караимы (или, что менее вероятно, раббаниты) осмелились вытащить закладной камень из мусульманской мечети и использовать его в качестве надгробной плиты, напрашивается вывод о сильнейшем упадке местной мусульманской общины уже в начале XVI века. Во второй половине XVII века в Солхате жил караим Моше бен Иосиф, написавший на иврите назидательное наставление своему сыну по случаю его свадьбы⁷. Несмотря на то что община утратила свою значимость еще в XV веке, караимы продолжали проживать в Старом Крыму вплоть до присоединения Крыма к России в 1783 году.

Каффинские караимы (из альбома О. Раффе)

Во второй половине XIII века, примерно в то же время, что и в Солхате, очевидно, возникает община в городе Каффа (Феодосия). Данная община могла состоять как из тюркоязычных караимских переселенцев из Золотой Орды, так и из грекоговорящих византийских караимов. Опосредованные источники позволяют датировать время постройки каффинской караимской синагоги 1292 годом. По сообщению В.Х. Кондараки, на одной из балок феодосийской караимской синагоги (разрушена во время Великой Отечественной войны) была написана дата ее постройки — 5052 год еврейского календаря от сотворения мира, что соответствует 1292 г. н. э.⁸. О древности этой синагоги сообщал также П. Сумароков (1805 г.), писавший о том, что «Польских и Караимов Евреев Синагоги достойны по древности внимания... второй до 800 лет»⁹. Гравюра из альбома Эжена де Вильнёва (Eugene de Villeneuve) предоставляет нам уникальную возможность представить себе, как выглядела эта, пожалуй, самая древняя известная нам караимская синагога в Крыму. Особый интерес вызывает небольшой каменный резервуар для ритуального омовения перед входом в здание, совершенно аналогичный резервуару перед входом в большую караимскую кенассу (синагогу) в Чуфут-Кале¹⁰.

В Каффе караимы проживали в одном квартале с евреями-раввинистами и до 1475 года, по-видимому, уступали последним в численности и значимости. Местные караимы поддерживали торговые и интеллектуальные контакты со своими собратьями в Киеве, о чем свидетельствует письмо, написанное в 1381 году каффинским караимом в караимскую общину Киева¹¹. В Каффе во второй половине XIV века проживал караим, переписчик рукописей по имени Езекия бен Элия бен Езекия а-Леви бен Элия а-Меламед бен Авраам бен Шмуэль бен Элиэзер. Езекия бен Элия, не поленившийся в колофонах к своим рукописям указать полностью своих предков до шестого поколения (!), вероятно, был приехавшим в Крым византийским специалистом по переписке рукописей, на что указывают особенности его почерка. С 1359 по 1376 год он скопировал несколько рукописей, три из которых были переписаны им в Каффе¹².

После османского завоевания в жизни местной иудейской общины (караимской и раббанитской) изменилось немногое. Любопытно, что после 1475 года, по-видимому в рамках политики сюргюна^*, какая-то часть караимской общины Каффы переселяется в Константинополь. Об этом свидетельствуют, в частности, имена каффинских караимов-переселенцев в Константинополе¹³. Таким образом, караимская эмиграция шла в оба направления: часть караимов переезжала из Византии в Крым, а часть эмигрировала из Крыма в Византию (Османскую империю). После XVI века, по нашим предположениям, караимская община Каффы численностью и значимостью начинает превышать местную раббанитскую общину. Именно по этой причине, вполне вероятно, часть каффинских раввинистов переезжает на территорию Крымского ханства, в город Карасубазар.

Камнерез Йеуда Казас на кладбище в Иосафатовой долине (из альбома О. Раффе)

Проживавший в первой четверти XVI века в Каффе караим Шмуэль (Самуил) бен Нахаму написал, пожалуй, первое художественное произведение, принадлежавшее местным караимским авторам. Правда, не очень понятно, был ли автор уроженцем Крыма или же эмигрантом из Египта или Иерусалима. Какое-то время он, безусловно, жил в Египте — что также указывает на коммерческие контакты между крымскими и египетскими караимскими общинами. Не следует забывать, что подобного рода контакты, несмотря на их кажущуюся дальность, были более чем естественными — и приморский Крым, и значительная часть ближнего Востока, и Египет — все они составляли части одного государства, т. е. Османской империи. Это произведение было написано Шмуэлем бен Нахаму на иврите и представляло собой изложение мистического сна, приснившегося автору. В нем рассказано о путешествии к реке Евфрат, а оттуда — в караимскую синагогу в Иерусалиме¹⁴. О том, что значительная караимская община проживала в Каффе и в XVII—XVIII веках, свидетельствует, в частности, сообщение известного гебраиста Иоганна Буксторфа, писавшего о том, что в Каффе проживало 1200 караимов, читавших Тору в тюркском переводе¹⁵.

Несколько позднее, в середине XIV века (а точнее между 1342—1357 годами), в связи с экспансией Золотой Орды в юго-западный Крым и захватом города Кырк-Йера (позднее Чуфут-Кале — «Иудейская / Еврейская крепость»), там также возникает караимская община, которой будет суждено стать самой крупной и значительной караимской общиной полуострова. За исключением нескольких раннесредневековых источников, упоминающих город Фуллы (некоторые исследователи полагали, что именно так назывался Чуфут-Кале в период раннего средневековья), не существует практически никаких письменных свидетельств о жизни Кырк-Йера вплоть до середины XIII века. Более того, нам так точно и неизвестно, как же именно звучало раннее, дотатарское название крепости. Существует огромное количество концепций происхождения и трактовки топонима Кырк-Йер (Кырк-Ор). Согласно одной из них татары, называвшие город Кырк-Йер (Кырк-Ор) в XIII—XVI веках, адаптировали существовавшее ранее индоевропейское (аланское, греческое или германское) название города, подобрав новое по значению, но близкое по звучанию к старому, переиначив его на свой лад и сделав тем самым доступным и понятным. Многочисленные разночтения в транскрибировании топонима Кырк-Йер (Кырк-Ор) в XIV—XVI веках приводят к выводу о том, что среди тюркоязычного населения Крыма не было однозначного толкования данного названия. Наиболее распространенной являлась, наверное, форма Кырк-Эр (Кырк-Йер) со значением «сорок человек / братьев» либо «сорок крепостей / городов / укреплений». Именно так в 1321 году переводил название крепости Абу-ль-Феда, автор одного из самых ранних письменных источников по истории Чуфут-Кале: «Керкер или Керкри... находится на краю седьмого климата в стране Асов, его имя значит по-турецки сорок человек»¹⁶. Формы Кыркор придерживались в основном лишь российские источники XV—XVI веков.

В середине XIV века, вероятнее всего во время правления хана Золотой Орды Джанибека I (1342—1357) в результате завоевательной политики Золотой Орды Кырк-Йер был захвачен татарами¹⁷. Интерес представляет версия о завоевании Чуфут-Кале, излагаемая караимскими источниками, на которые ссылается Э. Дейнард. Согласно данной версии в 5118 году от сотворения мира (1358 г. н. э.) город Кале захватывается «армией исмаильтян» (т. е. мусульман-татар), изгнавших оттуда всех прочих жителей и поселивших там татар и караимов¹⁸. Несмотря на полную хронологическую условность караимских источников Дейнарда, 1358 год практически совпадает со временем правления Джанибека.

Караимская семья из Чуфут-Кале (из альбома О. Раффе)

Естественно, что с приходом татар к власти в Кырк-Йере в XIV веке этническая ситуация здесь существенно меняется. Проживавшие там ранее греки, аланы и готы, по всей видимости, были вытеснены в окрестные долины (на что указывает появление в долине Майрам-дере Успенского скита). Однако вакуум, появившийся после вытеснения аланов и готов, был вскоре заполнен караимами и армянами. По мнению В.Д. Смирнова, овладев крепостью, татары «загнали туда всех без различия иноплеменников, которые казались им одинаково враждебными и которые, сидя в Кыркоре, очутились как бы в постоянной осаде ... и чрез то были лишены всякой возможности к дальнейшему неповиновению»¹⁹. В середине XV века хан Хаджи Гирей, основатель династии Гиреев, делает горную крепость Кырк-Йер своей главной резиденцией и фактически столицей Крымского ханства²⁰.

Ключом для установления точного времени появления караимов в Кырк-Йере являются эпиграфические памятники караимского кладбища в Иосафатовой долине. По поводу датировки этого интереснейшего комплекса написаны многочисленные статьи и книги, но мы приведем лишь результаты самых последних научных исследований, не останавливаясь подробно на спорах по поводу датировки отдельных надгробий (более подробно о проблеме фальсификации дат см. Первую главу книги). Как неопровержимо свидетельствуют данные последних эпиграфических исследований, самые ранние из надгробных надписей датируются 1364 и 1387 годами, т. е. временем сразу после завоевания татарами Кырк-Йера. Относительно велико количество надгробий XV—XVI веков, в период же расцвета общины в XVII—XVIII веках мы можем говорить о тысячах надгробных памятников. Самым древним сохранившимся памятником является надгробие Мануш, дочери Шабтая, датируемое 1364 годом. Добавлю, что, в общем и целом, на кладбище в настоящее время находятся около 7000 надгробий, около 3400 из них с эпитафиями на иврите²¹. Крайне интересно, что как минимум двое караимов, погребенных в Иосафатовой долине в первой половине XV века, носили тюркское имя Тохтамыш, т. е. имя одного из величайших ханов Золотой Орды. В сочетании с опосредованными указаниями других источников, это является еще одним свидетельством того, что караимы появились в Кырк-Йере вместе с его новыми владельцами, мусульманами-татарами. Во второй половине XV века Кырк-Йер уже был заселен представителями трех общин: мусульманской (крымские татары), иудейской (караимы и, вероятно, немногочисленные раввинисты) и христианской (армяне), о чем свидетельствуют ярлыки крымских ханов 1459 и 1468 годов²². Мусульманская община Кырк-Йера проживала, видимо, в пределах так называемого «Старого города», а иудеи и христиане-армяне — за его пределами, в предместье, укрепленном в начале XVI века оборонительной стеной (в научной литературе именуемом «Новый город»).

В конце XV века крымская караимская община пополняется собратьями из Киева, где также в XV веке (а может быть, и несколько раньше) проживали караимы. В Крым киевские караимы пришли несколькими путями. Часть из них, скорее всего, была захвачена в плен татарами, в очередной раз разграбившими Киев в 1482 году, и привезена в Крым в качестве пленников. Именно так в 1482 году в Крым попали, к примеру, дети ученого раввиниста Моше а-Голе и многие другие представители иудейской общины Киева. В 1483 году в Кырк-Йере скончался караим Даниэль бен Йешуа из города Манкерман (так в тюркских документах называется Киев)²³. Не исключено, что он попал в Крым в качестве татарского пленника в 1482 году; вскоре после освобождения он скончался в Кырк-Йере, вероятно, вследствие пережитых им в неволе тягот.

Одни из последних обитателей Чуфут-Кале: братья Пигит

Немного позднее в Крым попадает еще одна волна караимских переселенцев, изгнанных из Киева в 1495 году литовским князем Александром. Как известно, в этом году князь изгнал из своих владений всех еврейских подданных, как евреев-раввинистов, так и караимов. Об этом изгнании мы будем говорить подробнее в следующей главе. Пока же нас интересует судьба киевских караимских изгнанников в Крыму. В конце XV века кырк-йерским наместником был некто Мамыш (Мамышак), являвшийся, возможно, племянником хана Менгли Гирея. В бытность его на этой должности в Кырк-Йер в сопровождении московских купцов переехало несколько семейств изгнанной из Киева «жидовы». Скорее всего, под этими переехавшими на жительство в Кырк-Йер «жидовы кеевскими ... кои выбиты и с женами и с детми» следует полагать именно караимских изгнанников. За право поселения на территории города «жидовы» были вынуждены дать наместнику «поминки» (т. е. дары) в виде стрел, шапки-колпака и сабли. Кроме того, из текста рассказывающего нам об этом важном событии российского документа явствует, что с «жидов» (с караимов?) и сопровождавших их московских купцов были беззаконным образом взяты еще какие-то дополнительные поборы²⁴.

Киевское изгнание оставило глубокий след в памяти караимской общины. Похороненная на кладбище в Иосафатовой долине в 1509 году Хана бат Яаков характеризуется в эпитафии как ми-грушэй Манкерман (ивр. «из киевских изгнанников»)²⁵. Это свидетельствует о том, что таких изгнанников в общине было немало, а также о том, что даже в начале XVI века они все еще рассматривались местными караимами как отдельная группа. Если говорить об эмиграции караимов из других регионов современной Украины, в Крым также иногда переезжали караимы Галича и Луцка, о чем известно из надгробных надписей и письменных источников.

В XVI веке столица Крымского ханства была перенесена из Кырк-Йера в другое, более приличествующее для этой цели место, в расположенный в близлежащей долине молодой город Бахчисарай. Вследствие переноса ханской администрации в Бахчисарай в течение XVI, и в особенности начиная с первой половины XVII века, Кырк-Йер в значительной степени утрачивает свое былое значение. Крепость получает новое название: Кале или Чуфут-Кале. Процесс смены топонима выглядел, по-видимому, следующим образом. В первой половине XVII века, когда с уходом ханской администрации Кырк-Йер начинает утрачивать свое военное и административное значение, на смену старому топониму приходит новый — Кале («крепость»), часто упоминающийся с добавлением эпитета чуфут («еврейская / иудейская»)^**. Позднее, начиная со второй половины XVII века, т. е., очевидно, к тому времени, когда преобладание караимского населения становится подавляющим, прилагательное чуфут становится неотъемлемой частью топонима. В XVIII веке топоним Чуфут-Кале являлся уже устоявшимся и наиболее привычным названием города (хотя в некоторых документах город по инерции все еще продолжал называться по старинке Кырк-Йером). Прав, безусловно, также А.Н. Самойлович, писавший о том, что топоним Чуфут-Кале возник в простонародной крымскотатарской среде, соответствуя выражению кале-и ягудиан («крепость иудеев») ханских ярлыков. Сами караимы, однако, именовали свое главное поселение в Крыму Кале (крепость) или использовали старое название крепости — Кырк-Йер.

Часть арон а-кодеш из Большой кенассы в Чуфут-Кале

В ярлыке Селямет Гирея от 1608 года все еще фигурирует топоним Кырк-Йер, а также упоминается татарская администрация, в частности, начальник крепости (бек) Ахмед паша и кади (судья)²⁶. После этого, в XVII—XVIII веках, топоним Кырк-Йер (Кырк-Ор) в качестве современного названия крепости и при упоминании о татарской администрации города встречаются крайне редко. Эвлия Челеби, посетивший крепость Чуфудкалеси в 1666 году, также писал об отсутствии представителей татарской администрации на территории поселения: «А мусульман [в Чуфут-Кале] совсем нет. Даже комендант крепости и стражники, и дозорные, и привратники — все евреи». Данная ситуация представлялась путешественнику достаточно необычной: Эвлия отметил, что ни в одной другой стране мира нет подобной «собственно иудейской крепости»²⁷.

И все-таки говорить о Чуфут-Кале как о независимом караимском поселении нельзя. Можно предположить, что после ухода ханской администрации в Бахчисарай в первой половине XVII века Чуфут-Кале переходит в распоряжение беев Яшлавских, чьи давнишние владетельные права на Кырк-Йер берут начало, вероятно, в деятельном участии беев в завоевании города. Древнейшим документом, подтверждающим данные права, является ярлык Бахадыр-Гирея от 1047 года хиджры (1637 г. н. э.), где беи именуются «древними владетелями города Кыркы»²⁸. О Чуфут-Кале как о собственности беев Яшлавских свидетельствует ряд жалованных грамот XVII—XVIII веков и хроника Сейида Мухаммеда Ризы. В частности, один из поздних ярлыков, выданных в 1720 году ханами Менгли и Саадет Гиреем, говорит о подати, выплачиваемой чуфуткальскими иудеями и армянами Яшлавскому бею Шах-Мурзе²⁹. Другой поздний документ, ярлык 1773 года, подтверждает назначение яшлавского бея Кутлуша начальником «Кирк-Кирской крепости» вместо умершего Али-бея³⁰. Кроме того, караимы не были единственным населением Чуфут-Кале даже после ухода оттуда татарской администрации: там также проживали немногочисленные евреи-раввинисты (см. следующую главу) и армяне. О присутствии армян в Чуфут-Кале и в XVIII веке говорит, в частности, уже упоминавшаяся выше грамота Шах-Мурзе Яшлавскому.

В результате ухода ханской администрации в XVII—XVIII веках Чуфут-Кале стал выполнять оборонительные функции, а также использовался в качестве торгово-ремесленного центра. В XVII веке, в эпоху междоусобных волнений в Крымском ханстве и частых набегов казаков, крепость достаточно часто выступала в своем прямом оборонительном назначении. Так, во время волнений в Крыму весной 1628 года, Петр Савелов и Андрей Дмитриев, а также 10 их сотоварищей, посланные в Крым с посольством С.И. Тарбеева, «сидели в осаде в Жи[дов]ском Городке девяти недель, помирали голодною смертью, траву и корень всякой собираючи ели, а где будет... у жидов, что добудут... в осаде сидячи проелися и одолжали великим долгом [...] умираем голодною смертью и ограблены...». Более подробно эти события излагают Тарбеев и Басов в своем отчете царю Михаилу Федоровичу. 30 апреля 1628 года, в связи с приближением Кантемира, Мохаммед Гирей приказывает послам бежать из Яшлова в «Жидовский городок» (так часто назывался в русских документах того периода Чуфут-Кале); однако их не впустил туда некий Алгазы ага. Послы стоят у «жидовского городка половина дня», после чего их все же впускают. После этого, находясь в осаде, участники посольства, по-видимому, сами принимают участие в боевых действиях и проводят в крепости «3 недели в осаде... помирали голодною смертью». После снятия осады в город приезжает Калга-султан^*** и забирает у послов лошадей. Вскоре вслед за этим Бахчисарай осаждает Джанибек Гирей. Во время продолжающейся смуты послы продолжают сидеть «в осаде» в Чуфут-Кале, страдая от отсутствия провианта и поедая «траву и коренья». Послы покидают город только 3 июля 1628 года, проведя на Чуфут-Кале около девяти недель³¹.

Интерьер Большой кенассы в Чуфут-Кале (фото конца XIX—XX в.)

Кроме того, на основании свидетельств путешественников и других письменных источников можно прийти к выводу, что Чуфут-Кале выполнял ряд других, достаточно необычных функций. К примеру, по свидетельствам путешественников XVIII—XIX веков, Чуфут-Кале, а точнее незастроенная его часть, именуемая Бурунчак (или, иначе, Кииклик), использовалась ханами как место для увеселения, охоты и празднования особых торжеств.

Одной из наиболее важных задач крепости становится выполнение пенитенциарных функций: начиная с конца XV века о городе начинают говорить как об одной из самых страшных темниц крымских ханов. Именно здесь, на Чуфут-Кале, в заключении содержались самые высокопоставленные пленники. Среди них были такие выдающиеся личности, как трансильванский князь Янош Кемень (1657 г.), польские гетманы Потоцкий и Калиновский, попавшие туда после разгрома польских войск объединенными казацко-татарскими силами (1648 г.), русские послы В. Айтемиров (1692—1695 гг.), А. Ромодановский (1681 г.) и многие, многие другие. В течение 21 года (1660—1681 гг.) узником Чуфут-Кале был воевода Василий Борисович Шереметев. Сам боярин в отчаянии писал царю Алексею Михайловичу об ужасных условиях своего заключения:

Мухамед-Гирей царь мучил меня. Никого так не мучает, которые есть государевы люди у мурз, у аг и у черных татар... Кайдалы на мне больше полпуда, четыре года заперт я в палату, окна заделаны каменьями, оставлено только одно окно, и свет вижу, и ветер проходит только в то окно. На дворе из избы пяди не бывал я шесть лет и нужу всякую исполняю в избе, и от духу и от нужи и от тесноты больше оцынжал, и зубы от цынги повыпадали, а от головных болезней вижу мало, а от кайдалов обезножил, да и оглодел...³²

Один из наиболее необычных узников попал в чуфут-кальскую темницу, где он провел ни много ни мало три года, около 1643 года. Этот незадачливый авантюрист мог стать очередным Лжедмитрием, вершителем судеб Российской империи, но ... не стал. Звали этого авантюриста Иван (Ивашко) Вергуненок, и был он из малоросских казаков. Во время похода он попал в плен к татарам, откуда был выкуплен одним из каффинских еврейских (караимских?) купцов. Предприимчивый юноша сообщил своему покупателю, что он — сын царевича Дмитрия, Иван Дмитриевич. Для придания правдоподобия своей истории он подкупил русскую полонянку, выжегшую ему «между плечами половину месяца да звезду» — якобы символы его царского происхождения. Именно такие знаки по каким-то причинам были в почете у многочисленных российских лжецарей XVII и XVIII веков³³. Поверившие ему русские пленники и его иудейский хозяин стали подкармливать и почитать Ивашку, но тут слухи о «царе» дошли до крымского хана, который живо заинтересовался пленником. Выкупив Ивашку, хан посадил его на цепь в «Жидовском городке» (т. е. Чуфут-Кале). Ивашко пытался «разыграть» свою карту, добивался возможности поднять восстание в России, но был позднее передан ханом султану в Константинополь. Там его судьбой еще какое-то время интересовались как султанская администрация, так и не на шутку встревоженные возможными осложнениями российские власти. Вскоре он все-таки был посажен в один из османских замков. После этого следы «лжецаревича» теряются — по всей видимости, султан так и не решился использовать его для войны с Россией. Так закончилась судьба авантюриста, напрямую связанная с караимской общиной и чуфуткальской темницей³⁴.

Кроме того, в XVII—XVIII веках город часто использовался в качестве резиденции (а иногда и негласного места заключения) участников польских^**** и российских посольств в Крымское ханство. Анализ документов показывает, что практически все российские посольства первой половины XVII века не избегли продолжительного насильственного пребывания на территории Чуфут-Кале. Как ни парадоксально, несмотря на то что официально участники подобных посольств были свободны, фактически условия их проживания часто были хуже, нежели у зажиточных пленников: им отказывали в пище с ханского стола, держали в заключении, лишали денег, часто издевались, били и даже пытали. Ряд источников указывает на то, что караимское население города выполняло ростовщические функции по отношению к пленникам и осажденным в городе, одалживая им деньги, вещи, принимая на сохранение имущество и продавая провиант³⁵.

Караимские этнографические предметы на выставке в Бахчисарайском музее: цицит, свиток Торы, ритуальный подсвечник, молитвенники, экземпляр «Авней Зиккарон», большой талит

В том же XVII веке караимская община Чуфут-Кале становится одной из наиболее известных, крупных и экономически преуспевающих общин караимов в Восточной Европе. Как минимум с начала XVI века там находился молитвенный дом (синагога / кенасса), школа-мидраш, а с 30-х годов XVIII века — единственная в мире караимская типография. Туда зачастую приезжали визитеры и ученые из других караимских общин, процветало образование, книгопечатание и наука — хотя, как будет показано в следующей главе, чуфуткальские интеллектуалы были в основном эмигрантами из других караимских общин, а не крымчанами. В период с 1666 по 1670 год в Чуфут-Кале проживал известный караимский поэт из Деражно (современная Западная Украина) Иосиф бен Йешуа а-Машбир. Написанное его правнуком Симхой Исааком Луцким сочинение «Меират Эйнаим» (1750) так характеризует город и культурную жизнь его обитателей: «город-крепость Кале, град и мать в Израиле, главный среди караимских общин, город великий мудрецами и книжниками, наполненный книгами и совершенными праведниками». Поэт остался в Чуфут-Кале «в их академии, на три года, занимаясь изучением Торы и мудростей»³⁶. В период расцвета общины, в XVII—XVIII веках, в Чуфут-Кале проживало около 200—250 караимских семейств, т. е. около 1200—1500 караимов. П.С. Паллас, посетивший Чуфут-Кале уже после присоединения Крыма к России (1793—1794), оценивал караимское население города в 1200 человек³⁷.

К сожалению, в настоящее время наука не располагает точными данными относительно появления караимской общины на территории Феодоро-Мангупа. Кроме того, так же как и в случае с еврейской общиной Чуфут-Кале, сейчас сложно сказать что-либо конкретное о хронологических рамках пребывания на Мангупе евреев раббанитского толка.

Резервуар для ритуального омовения перед входом в Большую кенассу в Чуфут-Кале

Но само присутствие небольшого количества евреев-раббанитов на Мангупе не вызывает сомнений (см. следующую главу). К тому же, как мы помним из предыдущих глав, исходя из обнаруженной в окрестностях Мангупа плиты с изображением семисвечника, можно уверенно предполагать, что небольшая еврейская община в течение какого-то времени проживала на территории города в раннесредневековый период, т. е. еще до приезда в Крым караимов. На Мангупе караимская община появляется только в XV веке, по-видимому, сразу после 1453 года или незадолго до этого. По всей вероятности, мангупская община изначально состояла из грекоговорящих караимов-романиотов, эмигрантов из Адрианополя, бежавших из захваченной турками-османами Византийской империи и спасавшихся от политики сюргюна, о которой уже говорилось выше. С другой стороны, какая-то небольшая караимская община могла там проживать и до 1453 года — но пока аргументация авторов, пишущих о появлении караимов на Мангупе еще в первой половине XV века, нам не представляется достаточно убедительной³⁸.

Если говорить о динамике количества еврейского населения на Мангупе в XVI—XVII веках, то она выглядит следующим образом: 1 квартал и 48 дворов в 1520 году; 35 дворов по податным книгам 1542—1543 годов³⁹. В первой половине XVII века доля еврейского населения значительно возрастает, несколько снижаясь во второй: 76 дворов в 1638; 68 в 1649; 51 в 1662 году⁴⁰. Как видно из этих данных, сведения Г.Л. де Боплана о 60 еврейских feux (фр. «огнях», т. е. усадьбах) на Мангупе довольно близки к истине, в то время как информация Эвлии Челеби (7 кварталов, тысяча домов и 80 лавок) выглядит явно преувеличенной⁴¹. Плотность городской застройки Мангупа не изменилась, видимо, и в XVIII веке. Дошедшие до наших дней остатки караимских кварталов Мангупа в верховьях балки Табана-Дере содержат руины приблизительно 60—80 усадеб, что также соответствует данным письменных источников. Итак, в период расцвета общины в XVII—XVIII веках численность караимского населения города составляла около 360—480 человек (в каждой караимской семье / усадьбе, по оценкам исследователей этого периода, проживало в среднем около шести человек).

Полустертая надпись с текстом на иврите в честь посещения Чуфут-Кале императором Александром I у входа в Малую кенассу города

Кроме письменных и эпиграфических источников присутствие караимского населения на территории Мангупа отражено и в топонимике этого места. Овраг, в верховьях которого располагались караимские кварталы, молельный дом и кладбище, до сих пор именуется Табана-дере (тат. «овраг табанов^5*», по названию основного занятия мангупских караимов), а прилегающий к нему мыс — Чуфут-Чеарган-бурун («Мыс вызова иудеев»; этимология неясна). Путешественники того времени не оставили обширных сведений относительно быта и обычаев мангупских караимов. Исключение составляют заметки османского путешественника Эвлии Челеби (вторая половина XVII в.), в изображении которого мангупская община кажется значительно более бедной и прозябающей, нежели чуфуткальская:

[На Мангупе] находится семь кварталов иудейских, около тысячи злосчастных домов иудейских с черепицей, грязных и обшарпанных, а также 80 лавок кожевников... все эти иудеи караимского вероисповедания. Другие иудеи не любят иудеев этого вероисповедания. Ибо не ведают они [т. е. караимы], что кошерное, а что трефное в пище, а мясо едят всякое, невзирая на то, кто его продает... Языка еврейского не знают они совершенно и говорят только по-татарски... Многие из них отличаются необыкновенной красотой...⁴²

Описав приятный внешний вид мангупских караимов, путешественник приводит ругательный стишок и пословицу, не слишком положительно характеризующие местных караимов. Вполне возможно, что некоторые негативные сведения о местных караимах были предоставлены путешественнику мангупскими раббанитами. Как раз они и могли охарактеризовать мангупских караимов как полных невежд в области религии, неспособных отличить кошерное мясо от трефного и не знающих иврита, основного языка богослужения. О том, что мангупские караимы прекрасно разбирались в тонкостях религии и знали иврит, красноречиво свидетельствуют многочисленные общинные документы и надгробные эпитафии, написанные на прекрасном литературном иврите. Более того, отдельные документы говорят о крайнем религиозном ригоризме и консерватизме мангупской общины.

О внутренней жизни общины в XVII веке повествуют несколько архивных документов на иврите, готовящихся к публикации Д. Васютинской⁴³. Среди них заключенные на Мангупе брачные договоры (ивр. кетуба или штар / шетар), юридические дела и многое другое. Вызывает интерес дело 1668 года о 100 золотых, данных на хранение габбаю (старосте) мангупской общины Иосифу бен Шабтаю. Взяв деньги, габбай уехал в Чуфут-Кале, отказавшись их вернуть, в результате чего мангупская община вынуждена была наложить на него херем (ивр. «отлучение / запрет»). Любопытно также постановление 1642 года о хереме на пребывание женщин во время общинных событий и собраний. Согласно этому документу женщины мангупской общины стали вместе с мужчинами сидеть за столом во время праздничных трапез. Сие «страшное» нарушение общественной морали вызвало возмущение у консервативно настроенных глав общины, увидевших в этой практике нарушение библейской заповеди «не возжелай» и «признак распутства» (ивр. симан знут). В результате женщинам было запрещено появляться за столом вместе с мужчинами⁴⁴. Дискриминация с точки зрения современного феминизма — но религиозная и бытовая норма для людей того времени.

Страница из караимского молитвенника с текстом молитвы на иврите (справа) и переводом на караимский этнолект крымскотатарского языка (слева)

В противовес утверждениям Челеби данные письменных источников указывают на то, что в мангупской караимской общине были образованные люди и, более того, существовала целая школа по переписке рукописей. Некоторые из мангупских караимских документов были переписаны Яаковом бен Мордехаем, который известен как автор небольшой исторической заметки по истории Мангупа, а также как переписчик рукописей в разных крымских городах (прежде всего на Мангупе). Более того, в 1632—1634 годах для караима-заказчика из города Луцка Яаков бен Мордехай переписал в Крыму рукопись перевода книги Неемии на караимский язык. Этот перевод является древнейшим переводом книг Библии на караимский язык. Тот факт, что Яаков знал караимский язык, в сочетании с его поразительной для провинциального Крыма ученостью и контактами в Луцке позволяет предположить, что он и сам мог быть эмигрантом из Луцка⁴⁵.

Эмиграция польских караимов в Крым в этот период подтверждается среди прочего надгробной эпитафией галичского эмигранта Йешуа бен Шмуэля (умер на Мангупе в 1705 г.). В конце XVII века Йешуа беи Шмуэль эмигрировал из далекого Галича на Мангуп, где он женился, преподавал и даже, по-видимому, был газзаном (или хаззаном, т. е. главой местной караимской общины)⁴⁶. Как мы видим, этот эмигрант ввиду его учености немедленно стал интеллектуальным лидером общины. Следующими газзанами на Мангупе были Яаков, учитель и газзан, а также его сын Авраам бен Яаков (умер в 1713 г.)⁴⁷. В 80-е годы XVII века на Мангупе проживал и переписывал рукописи Исаак, сын учителя-меламмеда Элияу. Им был переписан ряд любопытнейших работ на иврите, включая заметки по истории испанских евреев и Крымского ханства. Особенно интересно, что он переписал (или сочинил?) трактат по грамматике татарского языка, или, точнее, татарского этнолекта, на котором говорили местные караимы⁴⁸.

Орнамент на караимском надгробный в Иосафатовой долине близ Чуфут-Кале

Из культовых иудейский зданий на Мангупе находилась караимская синагога (кенасса), около которой, очевидно, была также пещера, выполнявшая функции микве⁴⁹. Этот памятник представляет собой некоторую загадку, так как омовение в микве, как мы говорили выше, не входило в религиозные практики караимов. Тем не менее позволю сделать предположение, что данная пещера могла использоваться и караимами. Как известно, караимы не строили специальных помещений-микве. Но перед входом в молитвенный дом почти во всех странах проживания караимы совершали омовение рук (или рук и ног). Напомню, что умывальники и небольшие водяные резервуары для омовения находились перед входом в молитвенные дома практически во всех караимских общинах. В Каффе у входа в местную синагогу-кенассу караимами был возведен специальный фонтан для омовения^6*. Так что полной ясности относительно мангупской пещеры (микве?) у нас пока нет.

Из архивных дел также известно, что на Мангупе была религиозная школа (ивр. Талмуд Тора), находившаяся, видимо, при местной кенассе. Располагающееся в балке Табана-Дере караимское кладбище значительно меньше, чем чуфуткальский некрополь. По данным Н.В. Кашовской, мангупский некрополь составляет комплекс (чуть более тысячи надгробий), начавший формироваться не ранее первой половины XV века. А.Г. Герцен на основании проведенных в 80—90-х годах XX века археологических исследований пришел к выводу, что кладбищенская секция, содержащая памятники с эпитафиями, функционировала в XV—XVIII веках⁵⁰. Самый ранний надгробный памятник кладбища, могила Ефросиньи, дочери Иосифа, датируется 1455 годом. Исходя из греческого имени Ефросинья и датировки памятника, можно прийти к выводу, что он принадлежит одной из византийских караимок, бежавших в Крым после османского завоевания Константинополя в 1453 году. По мнению Н.В. Кашовской, на территории кладбища есть надгробия и первой половины XV века⁵¹.

Общий вид караимского кладбища в Иосафатовой долине

В XVII веке, в связи с частыми внутренними междоусобицами и дерзкими нападениями запорожских казаков, Мангуп по-прежнему продолжает сохранять свое значение как мощная неприступная крепость. Принадлежавший к османским владениям в Крыму Мангуп часто использовался ханами и татарским нобилитетом в качестве места для хранения своего имущества и убежища в случае волнений в татарской части полуострова. К примеру, по сообщениям Портелли д'Асколли и армянского хрониста Хачатура Кафайеци, несмотря на все предосторожности, в 1629 году Мангуп взяли штурмом и ограбили казаки⁵². По сведениям толмача В. Грызлова, участника посольства С. Тарбеева и И. Басова, это событие произошло 10 мая 1629 года, а количество нападавших казаков было 500—700 человек. В отличие от сообщения Портелли (согласно которому покинувшие крепость казаки были перехвачены и разбиты населением окрестных долин), Хачатур и Грызлов пишут, что после резни населения города казаки беспрепятственно покинули Мангуп и продолжали грабежи⁵³. Как минимум один из мангупских караимов пострадал во время казацкого набега: в 1629 году от свинцовой пули одного из «стриженых»^7* погибла Мамук, жена Исаака⁵⁴. Мангуп страдал также и во время внутренних распрей в Крымском ханстве. К примеру, караимский хронист Яаков бен Мордехай сообщает, что в 1684 году в течение 40 дней (с 3 июня по 11 июля) Мангуп осаждался войсками Девлет Гирей султана, стремившегося захватить укрывшегося там Хаджи Гирея И⁵⁵.

По сравнению с периодом расцвета XIV—XV веков, в XVII—XVIII веках население Мангупа явно уменьшается, и жизнь города постепенно приходит в упадок. Естественно, что караимская община города должна была пострадать в результате эпидемии чумы, затронувшей в 1628—1629 годах Мангуп и Чуфут-Кале, не говоря о казацкой резне местного населения в 1629 году⁵⁶. Из типичного городского поселения — идеологического, политического, торгового и культурного центра — Мангуп постепенно превращается в поселение замкового характера, выполняющее только административные и военные функции. Особенно сильно эти тенденции проявляются в XVIII веке. Во время путешествия академика П.С. Палласа в Крым в 1793—1794 годах город уже был покинут. По мнению ученого, Мангуп в то время посещали только кожевенники из Чуфут-Кале⁵⁷. П.И. Кёппен, общавшийся с караимским газзаном М. Султанским, сообщает, со слов последнего, что к 1833 году еще оставались три старика-караима, ранее проживавших на Мангупе: Исаак Киргий, Иосиф Дани и Шаббатай Койчу. По их сведениям, к 1783 году в городе проживало около 70 караимских семейств, однако в 1791 году и они покинули город⁵⁸.

Как явствует из рассмотренных источников, переселение караимов с территории Мангупа произошло достаточно быстро и без видимых на то причин (несмотря на общее обветшание города, там все еще оставалось население, жилые дома и действующая синагога). На наш взгляд, объяснить причину того, что город был столь быстро покинут, может переведенная и опубликованная Д. Шапира «Песнь о Мангупе» (тат. Мангуби Тюркюсю), написанная на южноцентральном диалекте татарского языка в конце XVIII века⁵⁹. Автор этого произведения, убитый горем и переполненный страданием Симха, повествует о разрушении города в 5553 году от сотворения мира (1792—1793 гг. н. э.) и гневно требует наказать врага, заставившего его покинуть родной город, заснеженную вершину, сады и источники:

Господь, Господь! Снежные горы!
Кричит оторванный от родины.
Огонь упал в нутро мое,
Я оторван, я горю, я кричу.
Друг от друга отдалились,
Разума не осталось в голове.
В 5553 году
Опустошен, я горю, я кричу.
Проходя, я пересек долину,
Я пошел и попал в руки врага —
И отказался от своего имущества.
Я ухожу, я горю, я кричу.
«Бутон», говорят, «не от розы».
Душа моя никогда не оторвется от тебя.
С Божьей помощью вскоре отмстится.
Я возвращаюсь, я горю, я кричу.
Дороги его непроходимы из-за камней,
Слезы текут из моих глаз,
От моих неразлучных друзей и товарищей
Я оторван, я горю, я кричу.
Его воды и плоды на высотах,
Слышавшие так говорят:
«Разрушен Мангуп», говорят.
Разрушен! Я горю, я кричу.
О высокие горы моей памяти!
Мое лицо смеется, а сердце кричит.
Места, в которых я молился,
Разрушены! Я горю, я кричу.
О высокие горы моей памяти!
Мое лицо смеется, а сердце кричит.
«Разрушен Мангуп», говорят,
«Разрушен!» Я горю, я кричу.
Всякий день молю Тебя:
«Отмсти же моим врагам!»
Меня зовут «страдающий Симха».
Покуда не умру, я горю, я кричу.

(перевод Д. Шапира)

Несколько неясны причины и точные обстоятельства выселения караимов с Мангупа. Многое дает исследователю информация об исходе с Мангупа в поздних караимских источниках, на которые ссылается Э. Дейнард. Согласно им произошло это вследствие притеснений со стороны крымских татар. По Дейнарду, поселившиеся на Мангупе после завоевания крепости татары «в течение многих дней сильно угнетали караимов... пока не стало у них [т. е. у караимов] более силы сносить это, и покинули они Мангуп и переселились жить в Кале и Гёзлёве, покуда к концу XVIII века не осталось там практически никого из них»⁶⁰. Старожилы Чуфут-Кале, с которыми беседовал Авраам Фиркович в 1839 году, прямо обвинили в изгнании мангупских караимов представителя крымскотатарской аристократии Адиль-бея Балатукова, который не только захватил «развалины Мангупа вместе с его лесами и полями», но и соскабливал надписи с караимских надгробий, используя их в хозяйственных нуждах⁶¹. О роде Балатуковых как о владельцах части земель мангупского кадылыка в конце XVIII — начале XIX века сообщает также ряд других источников.

В свете данных сведений можно выдвинуть, на наш взгляд, наиболее убедительную версию обстоятельств изгнания мангупской общины: во время неразберихи, царившей после присоединения Крыма к России в 1783 году, Мангуп и прилегающие к нему земли были захвачены татарским родом Балатуковых. Российская администрация, слишком занятая другими проблемами по стабилизации ситуации на полуострове, не стала противиться этому захвату, чтобы не вызывать раздражения у местной татарской знати, а наоборот привлечь ее на свою сторону. Вероятно, большую роль при этом могло играть и то, что земли мангупского кадылыка, традиционно являвшегося собственностью османской администрации Крыма, никогда не принадлежали татарам.

Не очень понятно, когда же именно возникает караимская община в городе Гёзлёв (Евпатория). По данным Фирковича, самый ранний надгробный памятник с местного караимского кладбища датируется 1593 годом, и, соответственно, этим же временем следует датировать время появления там караимов⁶². Более того, Фиркович упоминает ряд надгробий, датированных XVII и XVIII веками, с такими именами, как Мордехай, Айтолы бат Авраам, Авраам бен Иосиф и др. Тем не менее на территории полуразрушенного караимского кладбища, находящегося на выезде из города в сторону Симферополя, автору данной работы (и другим эпиграфистам, осматривавшим этот некрополь) не удалось обнаружить надгробных памятников, датируемых периодом ранее второй половины XVIII века. Учитывая тенденцию Фирковича к «удревнению» караимской истории, этот факт, в сочетании с молчанием других источников, заставил многих исследователей предположить, что караимская община появилась в Гёзлёве только в начале XVIII века. К примеру, Эвлия Челеби (1666 г.), несмотря на очень подробное описание Гёзлёва, не оставляет никаких сведений об иудейском населении в этом городе. Напротив, он пишет, что «кварталов греков, франков или иных народностей там нет».

Между тем недавно обнаруженные нами документы в сочетании с другими сведениями привели нас к выводу, что здесь Фирковичу можно доверять и что небольшая караимская община действительно проживала в Гёзлёве уже в конце XVI века. Самым ранним источником о присутствии караимов в этом городе следует считать сообщение о разгроме города «Козлова» черкасскими казаками в 1589 году: казаки «выграбили здѣсь лавки, выбирая изъ нихъ лучшее; Турокъ и Жидовъ — однихъ били, другихъ забирали въ плѣнъ»⁶³. Несмотря на то что в источнике, естественно, не указывается, были ли это караимы или раввинисты, можно допустить (в сочетании с данными Фирковича) интерпретацию этого сообщения как свидетельства о пребывании караимов в Гёзлёве не позднее 1589 года.

Свиток Торы перед арон а-кодеш в Большой кенассе в Чуфут-Кале в начале XX века

Наличие караимской общины в Гёзлёве в первой половине XVII века также подтверждается тем, что караимский паломник в Палестину Шмуэль (Самуэль) бен Давид (1641 г.) начал свое путешествие именно из этого города; но сам паломник не оставил никаких сведений о том, была ли в городе в это время караимская община или нет⁶⁴. Если верить труду Фирковича (а в этом случае, повторюсь, нет особенных причин ему не доверять), то до 1669 года главой (газзаном) общины был старец (а-закен) Иосиф, сын Аарона⁶⁵. В 1685 году в Гёзлёве проживал уже упоминавшийся мангупский переписчик рукописей Исаак бен Элияу. В этом году он переписал в Гёзлёве любопытнейший документ — еврейский перевод писем, якобы написанных «пресвитером Иоанном», легендарным правителем огромного христианского государства на Востоке⁶⁶. Миф о пресвитере Иоанне, начавший распространяться в Европе с XII века, был популярен не только в христианском мире, но и среди евреев. Интерес к этому псевдоисторическому памятнику среди крымских караимов лишний раз подтверждает этот факт.

В XVI—XVII веках местные караимы едва ли представляли собой значительную часть населения города. Однако, как сообщают источники, уже к середине XVIII века в 6—7-тысячном населении города значительную роль играли «христиане и евреи-караимы»⁶⁷. Начиная с конца XVIII — начала XIX века, после переселения в город караимских семейств с окончательно заброшенного Мангупа и начавшего приходить в упадок Чуфут-Кале, караимская община Гёзлёва становится самой влиятельной и многочисленной среди общин крымских караимов⁶⁸.

Первые упоминания путешественников о караимском населении в Карасубазаре относятся к XVII веку; вполне вероятно, что караимы могли появиться там и несколько ранее, еще в XVI веке, когда в городе возникает община евреев-раввинистов. По сведениям Эвлии Челеби, в середине XVII века в Карасубазаре проживало 300 караимов мужского пола; они должны были платить налог-харадж и носить желтые знаки на головных уборах⁶⁹. При этом нет никаких сомнений, что путешественник несколько напутал, говоря о том, что в Карасубазаре проживали только караимы — большинство в иудейской общине города, безусловно, составляли евреи-раввинисты.

Отдельную проблему представляет собой атрибутирование нескольких ивритских надписей, найденных на расположенном рядом с Чуфут-Кале городище Тепе-Кермен. Исследователь Тепе-Кермена Н.А. Боровко еще в начале XX века снял эстампажи данных надписей⁷⁰. К сожалению, гебраисты, впоследствии изучавшие эти памятники, не исследовали их de visu, ограничившись лишь использованием фотографий, помещенных в книге Боровко⁷¹. Отсюда, на наш взгляд, некоторая неточность в интерпретации этих граффити. В результате осмотра сохранившихся до наших дней остатков надписей (07.Х.2001, совместно с С.А. Борисовым) мы пришли к следующим выводам. Одна из надписей представляет собой дату 5488 года еврейского календаря (1728 г. н. э.; по Гидалевичу ошибочно 1528 г.). Другая, помещенная у входа в одну из пещерных церквей города, однозначной расшифровке и истолкованию не поддается, несмотря на многочисленные попытки исследователей разного времени. По мнению современного израильского ученого М. Эзера, надпись представляет собой распространенное у караимов и крымчаков имя «Нахаму»⁷². На наш взгляд, однозначное прочтение данной надписи невозможно вследствие ее крайней неразборчивости. Третья надпись, в настоящее время, можно сказать, полностью уничтоженная, по-видимому, представляет собой имя «Мордехай бен Моше»⁷³.

Титульная страница караимской рукописи XVIII века с переводом Пятикнижия на караимский этнолект (из частной коллекции)

По нашему мнению, тепекерменские надписи следует связывать с караимским населением Чуфут-Кале, о пребывании которого в Тепе-Кермене упоминают также и некоторые поздние письменные источники. В.Х. Кондараки, со свойственной ему верой в небылицы, рассказываемые местным населением, записал красочную легенду о том, что на Тепе-Кермене, вскоре после смерти обитавшего там свирепого дракона, проживали караимы, «которые занимались сбором красильных листьев и торговлею мелочных товаров»⁷⁴. Нам же представляется более вероятным, что Тепе-Кермен, входивший с XVII века в состав пастбищных угодий чуфуткальских караимов, мог использоваться в качестве временного сезонного жилища караимскими пастухами.

По сведениям С. Шапшала, в дополнение к городским анклавам, караимское население проживало также и в деревнях Чабак, Коксю, Таш-Ярган (принятая в современной краеведческой литературе форма Таш-Джарган менее правильна), Ягмурчук, Отуз, Биюк-Озенбаш⁷⁵. В качестве свидетельств о наличии караимского населения можно интерпретировать сведения Мартина Броневского о проживании немногочисленной еврейской общины в Балаклаве (1578 г.), а также А. Непейцына (1634 г.) о еврейских торговцах в Яшлаве⁷⁶. Оба автора не уточняли, были ли это представители раввинистического или караимского направления в иудаизме, однако, исходя из того, что в XVI—XVII веках караимы представляли большинство иудейского населения Крымского полуострова, можно все же предположить, что речь шла именно о караимах. Кроме того, в этот период центр крымских евреев-раввинистов находился на востоке Крыма (Карасубазар и Каффа), в то время как именно на расположенном неподалеку от Балаклавы Мангупе проживала значительная караимская община. То же самое можно сказать относительно соседства Яшлава^8* и Чуфут-Кале, бывших в XVII—XVIII веках собственностью Яшлавских беев.

Поздние караимские авторы Аарон Луцкий и Соломон Бейм упоминают, что караимы проживали в «пещерном» городе Инкермане⁷⁷. В связи с этим нельзя не обратить внимание на замечание английского путешественника XIX века Р. Лайалла о выполненных древнееврейским алфавитом надписях, которые увидел автор на скальном массиве Инкермана, а также М. Броневского (1578 г.) о евреях, возделывавших виноградники и сады неподалеку от этого города⁷⁸.

Сопоставив все приведенные выше источники, можно (опять-таки с очень большой долей осторожности) допустить, что в Инкермане также проживало караимское население. Учитывая, что Инкерман (Каламита) некогда входил в состав княжества Феодоро и позднее — мангупского кадылыка, с многочисленной и влиятельной караимской общиной на Мангупе, это было бы вполне логично. Говоря о других причерноморских городах, следует отметить, что небольшие караимские общины проживали также в Азаке (Азов) и Аккермане (Белгород-Днестровский).

Несколько забегая вперед, скажу, что в XIX веке небольшие караимские общины появились практически в каждом крупном населенном пункте Крыма и Российской империи.

Примечания

*. Сюргюн — проводившаяся султаном Мохаммедом II Завоевателем политика насильственного переселения населения в опустевший Константинополь (Стамбул) после его захвата в 1453 году.

**. Термин чуфут носил в тюркских языках несколько презрительный оттенок в отличие от стандартного ягуди («иудей / еврей»).

***. Так в Крымском ханстве звали второго по значимости сановника; резиденцией Калги был город Ак-Месджид (на территории современного Симферополя).

****. Кстати, отмечу, что одним из первых польских послов в Крым был краковский врач, еврей Исаак (1501—1502). В 1503—1504 годах Исаак был послан с дипломатической миссией к волжским татарам.

5*. На крымскотатарском «табана» значит «кожевенная мастерская». Таким образом, этот топоним следует переводить на русский язык как «овраг кожевенных мастерских»; традиционный перевод «Кожевенный овраг» не совсем верен.

6*. Фонтан находился прямо у входа в каффинскую кенассу, на Фонтанной площади (по некоторым сведениям, это самая маленькая площадь в Европе). К сожалению, фонтан и кенасса были разрушены во время Великой Отечественной войны.

7*. Ивр. газум; так в надгробной эпитафии именуются казаки, брившиеся, как известно, налысо и оставлявшие на голове только длинный оселедец.

8*. В российских источниках «Яшлов». Правильнее «Яшлау» или «Яш-даг». Ныне с. Викторовка Бахчисарайского района.

1. Дейнард. Маса Крым... Ам. 13—14, 64—65.

2. См. ивритский текст фрагмента книги: Ankori. Karaites... P. 60, ft. 12.

3. Например, Шапира. Евреи... С. 19.

4. Цинберг С. Авраам Крымский и Моисей Киевский // ЕС. 1924. № 11. С. 97.

5. ЦМТ. КП-15558, А-20750.

6. Маркевич А. Старокрымские древности // ИТУАК. 1892. № 17. С. 126.

7. ОР Бод. Орр. Add. 4to, 65, fol. 47r-65v.

8. Кондараки В.Х. Универсальное описание Крыма. Ч. XV. СПб., 1875. С. 133.

9. Сумароков П. Досуги Крымского судьи. Ч. 2. СПб., 1805. С. 91.

10. de Villeneuve E. Album historique et pittoresque de la Tauride. Paris, 1853.

11. Берлин. Исторические судьбы... С. 190.

12. Ор Бод. MS Heb. с. 6; Орр. Add. 4to, 46. Ср.: Catalogue of the Hebrew Manuscripts in the Bodleian Library. Supplement of Addenda and Corrigenda to Vol. 1. Comp. Malachi Beit-Arie, ed. R.A. May. Oxford, 1994. P. 35—36, nr 244.

13. Danon A. The Karaites in European Turkey // Jewish Quarterly Review, n.s. 1924—1925. № 15. P. 299.

14. Blasco Orellana M. El sueño de un judío caraíta de Crimea del siglo XVI // Estudis Hebreus i Arameus: homenatge a la Dra. Teresa Martínez Sáiz. Barcelona, 1998—1999. Anuari de Filología. № 21. P. 259—269.

15. См. цитату из Буксторфа: Zajączkowski A. Karaims in Poland. Paris—Warsaw, 1961. S. 43.

16. Цит. по: Бертье-Делагард А.Л. Исследование некоторых недоуменных вопросов средневековья в Тавриде // ИТУАК. 1920. № 57. С. 105—106.

17. Герцен А.Г., Могарычев Ю.М. Крепость драгоценностей. Чуфут-Кале. Кырк-Ор. Симферополь, 1993. С. 56.

18. Дейнард. Маса Крым... Ам. 16.

19. Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты. СПб., 1888. С. 107.

20. Герцен, Могарычев. Крепость... С. 64.

21. Полный каталог надгробных памятников этого кладбища, который будет также доступен в сети Интернет, готовится к публикации А. Федорчуком; см. предварительные итоги в МБА; Федорчук А. Еврейские некрополи Крыма: история исследования и современное состояние // Евроазиатский еврейский ежегодник. 2007/2008. М., 2008. С. 212—227.

22. Смирнов В. Татароханские ярлыки из коллекции ТУАК // ИТУАК. 1918. № 54. С. 8—11.

23. АЗ. Ч. 2. м. 25, № 87; Ахиезер Г., Шапира Д. Луцк ве-Киййюв // МБА. Ам. 255.

24. Зайцев И.В. Семья Хаджи-Гирея // Altaica. 2007. № 12. С. 66—67.

25. АЗ. Ч. 2. Ам. 26, № 90; Ахиезер, Шапира. Луцк... Ам. 256.

26. Сборник старинных грамот и узаконений Российской империи касательно прав и состояния русскоподданных караимов. Изд. З.А. Фиркович. СПб., 1890. С. 64—65.

27. Эвлия Челеби. Книга путешествия. Пер. Е. Бахревского. Симферополь, 1999. С. 36.

28. Смирнов. Крымское ханство... С. 107.

29. Регесты и надписи... С. 249.

30. Герцен, Могарычев. Крепость... С. 95—96.

31. Из истории сношений Москвы с Крымом при царе Михаиле Федоровиче. Посольство С.И. Тарбеева в Крым в 1626—1628 гг. Пред. Л.М. Савелова // ИТУАК 1906. № 39. С. 69—72.

32. Цит. по: Ветлина В. Крымские путешествия. М., 1955. С. 309.

33. Перри М. Символика «царских знаков» российских самозванцев XVII—XIX веков // Верховная власть, элита и общество в России XIV — первой половины XIX в. Вторая международная научная конференция. 24—26 июня 2009. Тез. докл. М., 2009.

34. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1890. Т. 10. Гл. 2. С. 1497—1500.

35. Подробнее см.: Kizilov M. Slaves, Money Lenders, and Prisoner Guards: The Jews and the Trade in Slaves and Captives in the Crimean Khanate // Journal of Jewish Studies. 2007. Vol. 58. № 2. P. 189—210.

36. Носоновский М., Шабаровский В. Караимская Община XVI—XVIII вв. в Деражном на Волыни // Вестник Еврейского Университета. № 9 (27). 2004. С. 38.

37. Pallas P.S. Bemerkungen auf einer Reise in die südlichen Statthalterschaften des Russischen Reichs in den Jahren 1793 und 1794. II Bd. Leipzig, 1801. S. 36.

38. Кашовская Н.В. Заметки по иудейской ч эпиграфике Мангупа // МАИЭТ. 2003. Вып. X. С. 556—561; Она же. О надгробной плите из «Крымского сборника» П.И. Кёппена // МАИЭТ 2007. Вып. XIII. С. 475—482.

39. Veinstein. La population... P. 242—245.

40. Fisher A. The Ottoman Crimea in the Mid-Seventeenth Century: Some Problems and Preliminary; Considerations // Harvard Ukranian Studies. 1979—1980. № III/IV. Pt. 1. P. 221.

41. Боплан Гильом Левассер де. Опис України. Киев, 1990. Т. 2. С. 32.

42. Мой перевод с: Ewliya Czelebi. Księga podróży Ewliji Czelebiego. Warszawa, 1969. S. 262. Ср.: Велия Челеби. Книга путешествия. Пер. Е. Бахревского. Симферополь, 1999. Подробный анализ сведений Эвлии о крымских евреях см.: Шапира Д. Эвлия Челеби аль йеудэй Крым // МБА. Ам. 385—410.

43. Vasyutinskaia D. Mangup-Qaleh Jewish Community Documents in the First Firkowicz Collection // Mika Chlenov Festschrift / Фестшрифт к 70-летию М.А. Членова М.—Иерусалим, 2010 (в печати).

44. ОР РНБ. Ф. 946. Оп. 2. Евр. I. Док. 1. Д. 13. Впервые документ был опубликован: Дейнард Э. Маса ба-хаци а-и Крым. Ч. 2. Варшава, 1880. Ам. 21—22. Дейнард почему-то полагал, что этот документ свидетельствует о пребывании на Мангупе раввинистов, что, безусловно, никак не следует из текста самого документа.

45. См.: Poznanski S. Beiträge zur karaitischen Handschriften- und Bücherkunde. Heft 1. Karäische Kopisten und Besitzer von Handschriften. Frankfurt a. M., 1918. S. 11, № 56; S. 45, № 144; Shapiro D. Miscellanea Judaeo-Turkica. Four Judaeo-Turkic Notes: Judaeo-Turkica IV // Jerusalem Studies in Arabic and Islam. 2002. № 27. P. 475—496.

46. АЗ. Ч. 2. Ам. 215, № 60.

47. АЗ. Ч. 2. Ам. 215, № 62.

48. Все эти сочинения были переплетены в один том, ныне хранящийся в ОР Бод. Орр. Add. 4to, 65.

49. Герцен А.Г. Мангупская синагога-кенасса // Материалы Седьмой Ежегодной Международной Междисциплинарной конференции по иудаике. Ч. l. М., 2000. С. 23.

50. Герцен А.Г. Археологические исследования караимских памятников в Крыму // МАИЭТ. 1998. Вып. VI. С. 744—751.

51. Кашовская. О надгробной плите... С. 475—482.

52. См. хроники Портелли (форма Дортелли ошибочна, о чем мы будем говорить ниже) и Хачатура: Eszer A. Die «Beschreibung des Schwarzen Meeres und der Tatarei» des Emidio Portelli D'Ascoli // Archivum Fratrum Praedicatorum. 1972. № 42. P. 236; Schutz E. Eine armenische Chronik von Kaffa aus der ersten Hälfte des 17. Jahrhunderts // AOASH. 1975. № 29. S. 148.

53. Новосельский А.Л. Борьба московского государства с татарами в первой половине XVII в. М., 1948. С. 136.

54. АЗ. Ч. 2. Ам. 214, № 53.

55. Несколько исторических заметок, написанных Равви Иаковом, сыном Равви Мордухая, в конце книги Игерет-Гави-Кувах [иск. ивр. Иггерет а-викуах]. Пер. А.С. Фирковича // Временник императорского московского общества истории и древностей российских. 1854. Кн. 24. С. 132.

56. Новосельский. Борьба... С. 182, 136.

57. Pallas. Bemerkungen, S. 122, 125.

58. Кёппен. О древностях... С. 289—290.

59. Шапира Д. «Песнь о Мангупе» 1793 года: неизвестный источник, истории караимов Крыма // Вестник Еврейского ун-та в Москве. 2002. № 7 (25). С. 283—294. См. также: Кизилов М. К истории караимской общины Мангупа // Там же. С. 113—122.

60. Мой перевод с: Дейнард. Маса Крым... С. 16.

61. Фиркович А. Авнэ Зиккарон // Караимская Жизнь. 1911. Кн. 5—6. С. 85. Ср. ивр. оригинал: АЗ. Ч. 1. Ам. 7.

62. АЗ. Ч. 2. Ам. 224, № 1.

63. Соловьев. История... Т. VII, гл. 3. С. 610.

64. См. англ. перевод его итинерария: Adler E. Jewish Travellers. London, 1930. P. 329—330.

65. АЗ. Ч. 2. Ам. 225. № 11.

66. ОР Бод. Орр. Add. 4to, 65, fol.l24r-128r.

67. de Peyssonel C.C. Traité sur le Commerce de la Mer Noire. Paris, 1787. T. 1. P. 16.

68. Соперничеству и длительной борьбе караимских общин Чуфут-Кале и Евпатории, завершившимся в 20-е гг. XIX в. окончательной победой евпаторийской общины во главе с С. Бабовичем, посвящена статья: Miller Ph. Spiritual and Political Leadership among Nineteenth-Century Crimean Karaites // Proceedings of the Eleventh World Congress of Jewish Studies. Jerusalem, 1994. Div. B. Vol. III. P. 1—8.

69. Эвлия Челеби. Книга путешествий. Пер. М. Кизилова. Симферополь, 1996. С. 131—132.

70. Боровко Н.А. Тепе-Кермен. Пещерный город в Крыму. Симферополь, 1913. С. 25, 32.

71. Гидалевич А. Пещерный город Тепе-Кермен и его древнее еврейское кладбище // ЕС. 1914. Вып. 2. С. 204—205; Маггид Д.Г. К надписям в Тепе-Кермене // ЕС. 1914. Т. 6. Вып. 3. С. 490—491.

72. Эзер М. Ктовот Тепе-Кермен // МБА. Ам. 293—297.

73. См. подробнее: Кизилов М. К истории малоизвестных караимских общин крымского полуострова // Тирош. Труды по иудаике. Вып. 6. М., 2003. С. 123—140.

74. Кондараки В.Х. Универсальное описание Крыма. Николаев, 1873. Ч. 1. С. 71.

75. Шапшал С. Караимы и Чуфут-Кале в Крыму. СПб., 1896. С. 8.

76. Broniovius M. Tartariae Descriptio. Colonia, 1595. P. 7; Сказание священника Иакова // ЗООИД. 1848. Т. 2. С. 686.

77. Носоновский М., Шабаровский В. Караимская Община XVI—XVIII вв. в Деражном на Волыни // Вестник Еврейского Ун-та. 2004. № 9 (27). С. 29—50.

78. Lyall R. Travels in Russia, the Krimea, the Caucasus, and Georgia. London, 1825. Vol. 1. P. 279; Broniovius. Tartariae Descriptio... P. 6.