Восстание святого Иоанна

В VIII в. от Рождества Христова христианскую Таврику готовились захватить язычники-хазары. На Южном берегу Таврики (Крыма), населенном готами, борьбу с ними начал Иоанн, епископ Готфский (Готский), уроженец Партенита...

Лунной ночью в начале лета 787 года на площадке, огражденной со стороны обрыва над морем высоким парапетом (вероятно, на месте нынешней смотровой площадки), стояла небольшая группа людей из числа ближайшего окружения Иоанна, епископа Готфии. Далеко внизу в море протянулась лунная дорожка. Начавшись где-то там, у других берегов Понта, в Романии, у Амастриды, она заканчивалась под ногами стоящих людей, как бы соединяя собой две ромейские провинции и обещая помощь из-за моря в том деле, которое задумали эти люди.

В окрестности тихо. На мысе Плака виднеются отблески горящего маяка. Из долины, лежащей слева от Святой горы, не доносится ни звука. Только в уснувшем торжище Парфениты слышен брех собак да изредка стучат деревянные колотушки ночной стражи. Наверху, в начале долины, почти у подножия гор, в селении под крепостной стеной (где сейчас расположено с. Запрудное) кто-то не спит — там догорают огоньки едва видных отсюда костров, видимо, заканчивается какой-то праздник у поселян.

Позади стоящих лицом к морю людей, в недостроенном еще монастыре Святых Апостолов горит свет — здесь читают Псалтырь над умершим накануне гонцом из столицы Готфии — Дороса, расположенной на Мангупе. На коне он почти всегда пробирался узкими горными тропинками, а то и прямо по вершине яйлы. Уже на спуске с гор к Гурзувитам лопнула подпруга, и он, не удержавшись за гриву коня, сорвался в расщелину между двух огромных камней и сильно расшибся. Конь ускакал... Превозмогая боль, гонец продолжал свой путь пешком.

Как только он сошел с тропинки на городскую улицу, его заметили, обступили люди из поселения, они не могли понять, как у гонца хватило сил дойти до монастыря. Посланца проводили в ятрину (больницу), и флевотом-фельдшер, отогнав от постели больного вездесущих ребятишек и помолившись святому Феодору Тирону, наложил повязки с мазью из смирны и ладана, приготовленной на Сырой нефти. Но ничто не помогло, посланник умер. И теперь готовили тяжелую известняковую плиту с вырезанным крестом и надписью: «Да упокой здесь, Господи, раба Твоего Гота» (таково было имя гонца). Плита должна была закрыть могилу у стен монастыря.

Стоящие на площадке продолжали тихо переговариваться между собой, обсуждая события, задолго предварившие их встречу. События эти станут понятны, если мы окунемся в те времена...

Положение политического равновесия, установившееся в Таврике с конца VII века, устраивало как Хазарский Каганат, так и Византию.

Это положение привело к экономическому подъему края и политической стабильности, росту населения в старых, возрождающихся на месте ранее разрушенных античных поселениях. В 732 году отношения были укреплены династическим браком между сыном императора Льва III Исавра Константином и дочерью Хазарского Кагана Чичак, в крещении Ириной. Ирина, принявшая православное христианство всей душой, с 780 года фактически управляла Восточной Римской империей, по-другому — Романией, или Византией. Закончился первый иконоборческий период в истории христианства. Это время отличалось ожесточенной борьбой византийских императоров с почитателями икон. Начался этот период в 754 году и зависел от общего состояния дел при дворе Василевсов того времени, которое, мягко говоря, отнюдь не способствовало развитию духовности. «Принимать участие в кутежах, ругаться и клясться нещадно считалось хорошим тоном» (В.В. Болотов). Роль духовенства была сведена до роли обычной политической партии, причем не популярной; как пишет церковный историк, духовные лица вмешивались в интриги и злоумышления византийской политики. Велась борьба с монашеством из-за богатств, накопленных монастырями. Борьба с иконопочитанием приняла характер затяжной политической кампании, в своих целях используя всем известные случаи неверного отношения к иконам со стороны части христиан.

Отголоски этих событий дошли до Таврики. Здешнее христианское население также оказалось расколотым на икономахов и иконодулов: иконоборцев и последователей православия. В эмпории (поселении) Парфениты воспользовались тем, что епископ Херсонский, которому подчинялась Готфия с ее церковными приходами, согласился на лестные предложения и, подписав постановление иконоборческого собора 754 года, стал митрополитом Гераклеи Фракийской на Мраморном море.

Православные жители эмпория, не поддерживая действий иконоборческого собора, предложили в пастыри родившегося в Парфенитах Иоанна, сына Льва и Фотины. Поскольку в то время трудно и опасно было искать на южном берегу Понта православный храм, где можно было бы рукоположить в епископы Иоанна, который открыто поддерживал гонимых иконопочитателей, он отправился в древнюю столицу Иверии город Мцхета, что раскинулся при слиянии Арагвы и Куры. Там, в соборном храме святого Мириана, основанном еще святой Ниной, где находился животворящий столб — первая святыня Грузии, католикосом Иверии была совершена хиротония.

В память о главном событии своей жизни вернувшийся в Парфениты епископ Иоанн назвал свой новый монастырь, построенный на поляне Клиссуры, в честь Двенадцати Апостолов, как и переименованный позже соборный храм Мцхета...

Его старые друзья, оставшиеся в Иверии, давно передавали тревожные сообщения о том, что Абхазское эриставство (царство) Леона II, внука хазарского кагана, при его поддержке добившееся независимости от Романии, стремится захватить лежащие на севере части Иверии — Эгриси. Друзья предупреждали епископа Иоанна, что эриставство несло угрозу и для Никопсиса — центра Зихийской епархии, в состав которой входили кафедры Боспора, Херсона и Сугдеи.

...Епископ понимал, что и здесь, в Таврике, хазары готовились захватить столицу Готфии — Дорос. Гот незадолго до своей смерти сообщил ему, что видел своими глазами воинов-таксатов (стражников), посланных каганом в Дорос. Положение дел на полуострове осложнялось непредсказуемым поведением хазарских властей как внутри Хазарии, так и за ее пределами. После принятия в начале 40-х годов VIII века иудейства верхушкой хазарского общества был подписан договор с арабами, сопровождавшийся династическим браком, хотя и кратковременным, после которого война с арабами вскоре началась вновь. Было очевидно, с другой стороны, что Хазария теряла интерес к поддержанию прежних добрых отношений с Византией; купцы с Волги — аланы, бывшие в Херсоне, свидетельствовали о переправе хазарских товаров арабами в обход Романии, по Волжскому торговому пути.

В воздухе висела угроза захвата Готфии хазарами, и окружение епископа Иоанна, принимавшее в свое время участие в его выдвижении, толкало его к решительным действиям, план которых и обсуждался на залитой лунным призрачным светом площадке, вдали от посторонних ушей. Для епископа Иоанна вся ситуация представлялась достаточно непростой. Он видел медлительность ромейских властей в определении отношений с хазарами, союз с которыми был для них желателен из-за угроз арабов, арабам они вынуждены были платить ежегодную дань в семьдесят тысяч солидов.

Молчали в ответ на обращение к ним преподобного Иоанна и его соседи-епископы. Они, видимо, также не могли оценить, к чему может привести антихазарское выступление, да еще иконопочитателей, отношение к которым в их епархиях в то время было очень разным.

Видя все это, преподобный колебался. Он стоял на молитве в своем новом храме перед иконой Христа, отлитой из чистого воска, и мысленно обращался к Богу с просьбой указать ему верный путь.

Шло время. Постепенно приходило ощущение необходимости выступления на Дорос. Для епископа Иоанна становилось отчетливо понятно, что именно ему предстоит попытка сорвать планы хазар по внедрению в Готфию. Обостренное чувство своего служения Богу и людям заставляли его с равным неприятием относиться и к проникающему вместе с хазарами иудаизму, и к искажениям в среде его народа православной веры, истинность которой он ощущал всем своим сердцем.

Близился рассвет. С площадки над обрывом у моря вернулись люди, с которыми ему предстояло идти на Дорос, и тоже встали на молитву...

Быстро прошли несколько дней подготовки выступления на Дорос. Далее, не прегрешая перед историей, автор постарается рассказать, как это было, и познакомит с одной из версий тех давних событий.

Небольшой отряд всадников передвигался по каменистой тропе вдоль оборонительной стены к выходу за пределы укрепления. Пройдя через небольшие врата со стражей, всадники невольно оглянулись вправо. Они стояли на высоте птичьего полета на крутом склоне горы, внизу лежала Парфенитская долина. Она начиналась у небесно-синего моря и, плавно закругляя свои края, поднималась к покрытым легкой дымкой горам, втягивалась в горные ущелья, и уже совсем исчезала далеко наверху, за склоном крутой скалы, едва видной отсюда в полуденном мареве. Все дышало несравненной красотой горной долины. Взор путников останавливался на очертаниях базилики и башен замка на холме Кале-Поти, скользил мимо холмов Алигор к горному селению у входа в ущелье, где отряд поджидало небольшое пополнение из крепостей Алустон и Гурзувиты да несколько человек из поселения Сикиты.

Спуск с Аю-Дага и переход по хребту к селению занял не так уж много времени. Не успело стемнеть, как отряд остановился на ночной привал у небольшого укрепления, охраняющего вход в ущелье (его нынешнее название — Аян-дере, то есть ущелье св. Иоанна), по которому к перевалу шла древняя тропа, соединяющая побережье Понта с Доросом и горной Готией. Пока часть отряда набирала воду в амфоры и фляги из источников с чистейшей холодной водой для предстоящего утомительного пути по яйле, а другая часть готовила вечернюю трапезу, преподобный Иоанн с учениками и архонтами присоединившихся к восстанию селений посетил вечернюю службу в одном из храмов верховья Парфенитской долины. После службы епископ отметил для себя, что часть новоприбывших просто боялась перемен и могла повернуть вспять во время похода, — он прочитал это во взглядах выходящих с ним из базилики людей. Преподобный пригласил молившихся на трапезу. Он оглядывал сидевших с ним за одним столом, освещенном колеблющимся пламенем восковых свечей, стоявших в керамических свещницах. Взвешивая в уме возможности большинства своих людей, святой Иоанн убеждался в осуществимости поставленной перед ними задачи — освобождения Дороса от язычников-хазар. По приказу епископа внесли горящие факелы, после короткой молитвы и освящения стоявшей на столе пищи все молча приступили к еде...

На рассвете следующего дня после литургии в храме у источника и причастия участников похода Тела и Крови Христовых колонна направилась в ущелье, двигаясь сначала вдоль речки с небольшими водопадами, бегущей под сенью горного леса, затем по тропе, шедшей почти без извилин прямо в гору. Тропа обогнула слева каменный завал у подножия огромной скалы и по небольшой осыпи вывела всадников в распадок между двумя утесами, поднимающимися к яйле. Проходя по распадку и заезжая на уступы расположенной справа скалы, всадники оглядывались назад, на Святую гору, как будто провожающую их на Парфениты, видные с уступов до самого моря, и на синее море с плавающими по нему маленькими, будто игрушечными корабликами, уходящими к горизонту.

Многие из участников похода, в том числе и сам епископ Иоанн, видели родные места в последний раз в жизни...

Через некоторое время после выступления, отряд, спугнув стадо оленей, спешился в густом разнотравье лощины под сенью огромных дубов и кленов, чтобы дать отдых лошадям. После отдыха они снова сидели в седлах; путь по тропе на плоской вершине яйлы был относительно нетруден и прошел без приключений.

Внизу, у моря, показалась Ялита, и отряд свернул направо, к тропе на Дорос. Начался длинный спуск с яйлы. Впереди открылась панорама внутренних гор Таврики: заходящее солнце освещало красноватым светом вереницы гор, убегающих, постепенно снижаясь, к северу — в степь.

На следующее утро после ночлега в горах дорога путников пролегала по верховьям горной реки, затем перед ними открылись Речные Врата — величественный проход в глубь горного Крыма. На высоте полета арбалетной стрелы, на крутых склонах ущелья чередой стояли каменные сфинксы (следы выветривания), словно наблюдая за путниками.

Из долины реки всадники свернули влево, через несколько километров перед ними открылась обрывистая гора, которая возвышалась, подобно скалистому острову, над зеленым морем окрестных холмов.

На плоской вершине отчетливо были видны башни и дворцы величественной столицы Готфии — Дороса. Дорога, сначала петляя у подножия горы, стала спиралью подниматься наверх. Над головами всадников на фоне синего неба нависли гигантские выступы скал с лентами зубчатых стен и башен, охраняющих город от врагов. Главные крепостные врата Дороса поражали воображение людей, впервые видевших их. Сложенные из огромных хорошо отесанных блоков-квадров, они были перекрыты сводом, опиравшимся с одной стороны на пилон — завершение оборонительной стены, а с другой — на скалу с прорубленными в ней уступами, образующими красивые портики.

Часть разделившегося у подножия горы отряда воспользовалась паролем, который им дал Гот, и вошла во Врата города. Остальные отправилась на захват клиссур (крепостей, защищавших горные проходы) в балке, по которой шла тропа на Херсон.

Пройдя городские врата, отряд всадников из Парфенитов быстро рассредоточился по городу. Не обнаружив большого количества хазар в столице, монахи из монастыря Святых Апостолов обезоружили воинов-таксатов и отвели их в тюрьму — вырубленную в скале пещеру с окном, выходящим на отвесный склон горы. Выглянув в окно, один из всадников невольно отшатнулся — он увидел прямо перед собой бездну. Далеко внизу, у подножия горы, по тропе среди камней и зарослей пушистого дуба ехали всадники, издалека напоминающие муравьев.

Преподобный Иоанн, епископ Готфский, и его ученики расставили пришедших с ними вооруженных людей на стенах, перегораживающих все три ущелья между мысами-отрогами горного плато, на котором раскинулась столица Готфии. Дори была взята восставшими под контроль.

Кир (правитель) Готфии и Дороса, с одной стороны, уважая сан епископа, а с другой — боясь осложнений с официальной Византией, все-таки предложил преподобному Иоанну осмотреть город. Все прибывшие с епископом люди напились хрустальной воды и возблагодарили Бога, удивляясь Божьему промыслу, создавшему источник воды на таких высоких горах. Группа перешла на самое высокое место города. С высоты бросалась в глаза схожесть укреплений Аю-Дага и До-роса: примерно одной высоты горы служили крепостями-убежищами для ближнего населения во время военных действий.

Великолепный вид на столицу, ближние и дальние окрестности заворожил всех: хозяева и епископ с его окружением стояли недалеко от семидесятиметрового обрыва с южной стороны плато, на западе было видно море — там, при устье впадающей в бухту реки, находилась крепость Каламита, невидимая отсюда, — морской порт страны Дори.

На севере открывались взору обширные пространства предгорий и степей, доходящих до моря. На юге и востоке разворачивалась величественная панорама гор Таврики. С вершин совсем недавно сошел снег, а сейчас перед ними возвышались уже покрытые зеленым убранством горы. Далеко от зрителей, на востоке, на расстоянии двух дней пути, поднимала свою плоскую вершину Шатровая гора, подернутая синей дымкой...

Постепенно синева над горой мягко сгущалась, вбирая в себя сиреневые, фиолетовые оттенки, — наступал вечер, и епископ Иоанн Готфский предложил пойти на вечернюю службу в один из христианских храмов столицы.

Путь до базилики, построенной Юстинианом I около двухсот лет назад, проходил по улицам города мимо прекрасных зданий центра города и усадеб с пышными садами в начале ущелий. Базилику недавно перестроили, повсюду были еще видны свежие следы известкового раствора, в пристроенных с северной и южной сторон галереях стояли люди, находящиеся под епитимией, — в этот день им нельзя было войти в храм. Прибывшие с епископом парфенитцы вошли внутрь и, невольно оглядываясь, осматривая внутреннее убранство храма, искали себе место для молитвы.

Храм поражал вошедших богатством архитектурной отделки: полы базилики выстилала мозаика из белого мрамора, красного сланца и черного базальта, исполненная в виде перекрещивающихся кругов. Приподнятая центральная часть у апсиды была устлана каменными плитами, а стены базилики украшали изумительные фресковые росписи на Евангельские темы, радовали глаз капители колонн проконесского мрамора. За низкую преграду в алтарь через солею прошли Кир Дороса и епископ с несколькими учениками. Остальные его спутники стали за рядами колонн и, постепенно отрешаясь от всего окружающего, погрузились в молитву.

Быстро пролетело время пребывания парфенитцев в Доросе — в заботах по охране и укреплению крепости. Кир Готфии все реже общался с восставшими, к вечеру одного из дней епископа с учениками пригласили посетить укрепления в балке, занятой частью отряда во главе с архонтами во время вступления основных сил в Дорос. В ущелье, не доходя до клиссур, преподобного Иоанна с учениками окружили люди из рядом лежащего селения, поджидавшие их в зарослях скального дуба. Впереди шли вооруженные воины-хазары, за их спинами в толпе мелькали лица архонтов и немногих попутчиков святого Иоанна из числа жителей прибрежных селений. Преподобный, увидев это, призвал учеников не поднимать оружия на своих братьев-христиан.

...На склонах ущелья, на неприступных скальных бастионах стояли лучники, держа под прицелом епископа и его учеников, с противоположной стороны ущелья огромные «египетские» каменные сфинксы, изваянные природой, бесстрастно наблюдали за тем, как уводили в плен преподобного Иоанна и его мафитов...

После «покаяния» Кира Готфии перед Каганом столица была занята хазарами, семнадцать учеников епископа, принимавших участие в аресте стражников-таксатов, были преданы казни. Самого епископа с несколькими учениками конный отряд хазарской стражи повез на восток — в Фуллы, подальше от места событий. Оставить преподобного в Доросе или Херсоне Каган побоялся из-за опасности антихазарских выступлений. Святого Иоанна посадили в тюрьму-филаку, но, опасаясь осложнений со стороны Константинополя, предоставили ему возможность бежать в Амастриду. Уже здесь, находясь в кругу друзей, преподобный рассказывал о подробностях побега, переправе через Понт и молился с друзьями за своих учеников, оставшихся в тюрьме Фулл, о выздоровлении сына Кира Фулл, которого он крестил, находясь в филаке. Он молился о своем народе в Парфенитах — сильных духом, смелых и свободолюбивых христианах, живших верой в Бога, в гармонии с природой и другими людьми. Четыре года жизни епископа прошли у всех на виду, из уст в уста передавались рассказы о чудесах, сотворенных святым Иоанном. После его смерти жители всего города во главе с епископом Георгием Амастридский с горящими свечами и факелами провожали его до корабля, увозившего святые останки в Партенит...

...Прошло почти сто лет после событий в Парфенитах и Доросе. В жизни Византийской империи закончился период иконоборчества. Под видом просвещения и освобождения от идолопоклонства он ураганом прошелся по науке, культуре и искусству. Закрывались школы, уничтожались библиотеки. Сокровищницы книг в монастырях сжигались, делаясь, таким образом, жертвой фанатизма иконоборцев. Люди вспоминали ходившую в те времена историю о том, как император Лев Исаврянин сжег в Константинополе библиотеку вместе с двенадцатью учеными профессорами и директором (икуменисом). Такие случаи можно было предвидеть, потому что, как правило, иконоборцами были политики, которые преследовали свои интересы, а также грубые люди: солдаты, языческая толпа, не имевшая никаких симпатий к науке и культуре, а то и просто ненавидевшая любые проявления интеллекта.

Сразу после окончания разгула «темных сил» ромейская культура стала быстро возрождаться, словно пробудившись от глубокого сна, опираясь на богатое наследие прошлых веков. Возрождению во многом помог дух соперничества с арабами: калифы из дома Абассидов собирали греческие рукописи, открывали школы, окружали себя учеными людьми. Начавшись при Гаруне ар-Рашиде, современнике Иоанна Готфского, этот процесс стал тяжелым ударом по гордости ромеев, считавших себя преемниками римской и греческой культуры.

Мощным стимулом для процветания Византии стало меценатство. Многие богатые люди, в том числе императоры, вкладывали свои деньги в образование и искусство.

Среди многих достаточно ясно понимавших ущербность иконоборчества был и епископ Иоанн Готфский. Его приезд летом 783 года в Константинополь и попытки убедить Патриарха Павла отказаться от поддержки иконоборцев хорошо помнили.

Полагали, что епископу Иоанну удалось переговорить с Ириной и убедить ее в необходимости упреждающего выступления против хазар, — было очевидно, что это сорвало их планы по полной аннексии Таврики. Влияние действий епископа Иоанна сказалось и на последующем учреждении самостоятельной Готфской епархии, просуществовавшей много веков после кончины епископа...

Здесь мы прервем на время рассуждения о роли личности в истории и отправимся в дальнейшее путешествие по горе. Ее прошлое, по крайней мере последние 2500 лет, так или иначе формировалось под влиянием человека, его отношения к природе и Богу. В этом легко убедиться в разных местах Аю-Дага, в том числе и на Монастырском мысу, куда мы уже идем.

По пути мы встретим много цветущих растений, скрашивающих долгие переходы. По дороге можно заглянуть в морские бухты. Людей в это время года там нет, осенние и зимние штормы вымыли галечные пляжи, очистили их от мусора. Стоя на пустынном берегу, удобно поразмышлять под крик чаек и рокот волн о чем-нибудь своем, наболевшем, поискать ответы на вопросы, которые всегда откладывались на неопределенное время; ритмичный плеск воды задает стройный ход мыслям, иногда приводя к решению очень сложных проблем. Можно окунуться разок-другой в море — соленая вода обжигает, словно кипяток, смывает обрывки пустых мыслей и бодрит. Путь наверх по скалам, на основную тропу, проходит затем легко и приятно. Возможно, кто-то захочет задержаться и дольше подумать об истории, человеке, вечности... Особенно легко мыслится именно здесь →