Последние месяцы жизни

Здоровье Антона Павловича становилось все хуже и хуже. Но его, как всегда, влекло в Москву. В письмах конца 1903 года он пишет жене: «Милая моя начальница, строгая жена. Я буду питаться одной чечевицей, при входе Немировича и Вишневского буду почтительно вставать, только позволь мне при ехать... Пора уже вам, образованным людям, понять, что в Ялте я всегда чувствую себя несравненно хуже, чем в Москве...» И в другом письме к К.С. Станиславскому: «Я сижу у себя в кабинете и все поглядываю на телефон. По телефону мне передаются телеграммы, и я вот жду каждую минуту, что меня позовут, наконец, в Москву».

В декабре 1903 года Чехов уехал в Москву, откуда писал: «Я теперь в Москве не живу, а только пробую, нельзя ли мне тут жить». Чехов окунулся в кипучую театральную жизнь, принимал участие в репетициях «Вишневого сада» в Художественном театре. Вскоре состояние здоровья заставило Чехова засесть дома, но и тут он постоянно был окружен режиссерами и актерами театра.

Премьера «Вишневого сада» была назначена на 17 января 1904 года. Впервые Чехов был в Москве во время премьеры своей пьесы. В этот день, совпавший с днем рождения Антона Павловича, литературной и театральной общественностью Москвы готовилось торжественное чествование писателя в театре по поводу двадцатипятилетия его литературной деятельности. В среде же литературных друзей Чехова к этому юбилею готовилось особое письмо к издателю А. Марксу от имени группы известных писателей, ученых, артистов, общественных деятелей с просьбой о расторжении кабального для Чехова договора с издателем.

Текст этого письма к А. Марксу был составлен Л.Н. Андреевым и А.М. Горьким. Вот содержание этого интересного, но не отправленного по назначению документа:

Подписали бумагу: Федор Шаляпин, Леонид Андреев, Ю. Бунин, И. Белоусов, А. Серафимович, Е. Гославский, Сергей Глаголь, П. Кожевников, В. Вересаев, А. Архипов, Н. Телешов, Ив. Бунин, Виктор Гольцев, С. Найденов, Евгений Чириков.

Как пишет в своих воспоминаниях писатель Н.Д. Телешов, у которого задержался этот документ, имелись все основания считать, что успех переговоров был обеспечен, но А.П. Чехов, узнав о предполагаемом обращении к А. Марксу, запротестовал и просил не делать этого, и дальнейший сбор подписей под письмом прекратился.

В последний момент и самое чествование Чехова в театре стояло под угрозой. Боявшийся всяких юбилеев, торжественных речей и публичных выступлений, писатель вначале категорически отказывался быть в театре, и друзья едва уговорили его.

...Театр был полон. Спектакль шел с большим успехом. Вызовы артистов и автора были шумные. Когда после третьего акта А.П. Чехова пригласили на сцену, где собралась вся труппа театра, и открыли занавес, овации всего театра превратились в бурю. По воспоминаниям тех, кто был в этот день в театре, было заметно, с каким трудом больной Антон Павлович стоял на сцене и выслушивал многочисленные приветствия и адреса. Из публики раздавались голоса:

— Сядьте, Антон Павлович, сядьте!

Но Чехов упорно продолжал стоять. Сестра писателя Мария Павловна рассказывает, что какой-то зритель-сибиряк, взволнованно говоря речь, увлекаясь, все время надвигался на Антона Павловича. Чехов постепенно отступал назад. После он сказал полушутя Марии Павловне:

— Знаешь, я уже сжал кулаки, мне казалось, что он набросится на меня...

В своих воспоминаниях К.С. Станиславский рассказывает о другом эпизоде: «Один из литераторов начал свою речь почти теми же словами, какими Гаев приветствует старый шкаф в первом акте:

«Дорогой и многоуважаемый... (вместо слова «шкаф» литератор вставил имя Антона Павловича)... приветствую вас» и т.д.

Антон Павлович покосился на меня — исполнителя Гаева, — и коварная улыбка пробежала по его губам».

Представители лучшей части русской интеллигенции того времени, собравшиеся в этот день в театре, выразили свою искреннюю любовь к Чехову и подчеркнули общественное значение его творчества. Друзья писателя, поклонники его таланта сделали Чехову в этот вечер много подношений-подарков, часть которых можно и теперь видеть в кабинете Антона Павловича в ялтинском Доме-музее.

Выступая на чествовании Чехова от имени Художественного театра, Вл. И. Немирович-Данченко подчеркнул значение драматургии Чехова для театра. Он сказал:

— Милый Антон Павлович! Приветствия утомили тебя, но ты должен найти утешение в том, что хоть отчасти видишь, какую беспредельную привязанность питает к тебе все русское грамотное общество. Наш театр в такой степени обязан твоему таланту, твоему нежному сердцу, твоей чистой душе, что ты по праву можешь сказать: это — мой театр...

Это была последняя встреча Чехова с Художественным театром, со зрителями и читателями его произведений.

Январь и половину февраля Антон Павлович, почти все время болевший, прожил в Москве и лишь 17 февраля возвратился к себе в Ялту. Но и здесь состояние его здоровья не улучшилось. Тем не менее в письме из Ялты Б. Лазаревскому от 13 апреля 1904 года мы находим такие строки: «...B июле или августе, если позволит здоровье, я поеду врачом на Дальний Восток...» На Дальнем Востоке в это время шла русско-японская война.

1 мая 1904 года Антон Павлович вновь выехал в Москву и больше уже в Ялту не возвращался. По приезде в Москву писатель опять слег. Когда он немного поправился, по настоянию московских врачей, уже в тяжелом состоянии Чехов вместе с женой Ольгой Леонардовной 3 июня выехал на курорт в Баденвейлер. Там здоровье его продолжало ухудшаться, хотя он и писал сестре 26 июня, что «здоровье мое становится все лучше, крепче, ем я достаточно. Хочется отсюда поехать на озеро Комо и пожить там немножко:

итальянские озера славятся своей красотой». Еще через день, 28 июня, он писал ей же: «...Хотел я в Италию на Комо, но там все разбежались от жары. Везде на юге Европы жарко. Я хотел проплыть от Триеста до Одессы на пароходе, но не знаю, насколько это теперь, в июне—июле возможно... А по железной дороге, признаться, я побаиваюсь ехать. В вагоне теперь задохнешься, особенно при моей одышке, которая усиливается от малейшего пустяка. К тому же от Вены до самой Одессы спальных вагонов нет, будет беспокойно. Да и по железной дороге приедешь скорей, чем нужно а я еще не нагулялся...»

...Через три дня, в ночь на 2/15 июля 1904 года в Баденвейлере писатель скончался.

* * *

О.Л. Книппер-Чехова рассказывает о последних часах Антона Павловича:

«...Даже за несколько часов до своей смерти он заставил меня смеяться, выдумывая один рассказ. Это было в Баденвейлере. После трех тяжелых тревожных дней ему стало легче к вечеру. Он послал меня пробежаться по парку, так как я не отлучалась от него эти дни, и когда я пришла, он все беспокоился, почему я не иду ужинать, на что я ответила, что гонг еще не прозвонил. Гонг, как оказалось после, мы просто прослышали, а Антон Павлович начал придумывать рассказ, описывая необычайно модный курорт, где много сытых, жирных банкиров, здоровых, любящих хорошо поесть, краснощеких англичан и американцев, и вот все они, кто с экскурсии, кто с катания, с пешеходной прогулки, одним словом отовсюду, собираются с мечтой хорошо и сытно поесть после физической усталости дня. И тут вдруг оказывается, что повар сбежал и ужина никакого нет, — и вот как этот удар по желудку отразился на всех этих избалованных людях... Я сидела, прикорнувши на диване после тревоги последних ^ дней, и от души смеялась. И в голову не могло прийти, что через несколько часов я буду стоять перед телом Чехова...

...В начале ночи он проснулся и первый раз в жизни сам попросил послать за доктором. Ощущение чего-то огромного, надвигающегося придавало всему, что я делала, необычайный покой и точность, как будто кто-то уверенно вел меня. Помню только жуткую минуту потерянности: ощущение близости массы людей в большом спящем отеле и вместе с тем чувство полной моей одинокости и беспомощности...

...Пришел доктор, велел дать шампанского. Антон Павлович сел и как-то значительно, громко сказал доктору по-немецки (он очень мало знал по-немецки): «Ich sterbe...» Потом взял бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: «Давно я не пил шампанского...», покойно выпил все до дна, тихо лег на левый бок и вскоре умолкнул навсегда... И страшную тишину ночи нарушала только как вихрь ворвавшаяся бабочка, которая мучительно билась о горящие электрические лампочки и металась по комнате...»

Смерть Чехова была тяжелым ударом для русской литературы, русской общественной мысли. Похороны Чехова 9 июля в Москве вылились в широкую демонстрацию признания огромного литературного и общественного значения творчества писателя.

Чехов похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.