Предисловие

Была в моей судьбе полоса Александра Грина, как еще раньше — увлеченье Майн Ридом и Фенимором Купером.

Гриновская полоса походила на луч прожектора, когда только и свету, что этот луч, скользящий по звездам, расширяясь и пропадая, — дорога никуда, в нездешнюю страну приключений.

Майн Рид и Фенимор Купер остались в наивном детстве, гриновский луч неожиданно вспыхнул заново: оказалось, дорога вела вовнутрь, к состояньям души, высвечивая, по слову романтика, «все лучшее человека».

Обычно книги писателя воспринимаются нами как изображение реальной жизни, сквозь которое, однако, просматривается личность автора. В необычных созданиях Грина искусство другого рода: они — будто раскрытый окнами авторский внутренний мир, в арабесках вымысла, я а которыми угадываются видения живой жизни.

Картина художника, рисующего, скажем, природу, это лес, небо, а где-то с краю, как плод фантазии, может быть дописано озеро, которого не видно перед мольбертом; у Грина озеро на весь холст, оно держит в себе и свой лес и свое небо, отражая их по законам волнующегося зеркала.

Гриновский романтизм в нашей литературе явление, можно сказать, единственное, как и творческая судьба самого автора. Книги малоизвестного беллетриста начала века, при жизни почти забытого, расходятся сегодня любыми тиражами. О его личности знают меньше: из неоконченной «Автобиографической повести», из отдельных работ гриноведов, из «Воспоминаний об Александре Грине» (Лениздат, 1972 г.). Нужда в популярных очерках очевидна.

С подспудной мыслью подышать гриновскими тропинками последнего года его жизни переехал я на несколько лет в Старый Крым, в соседство мемориального домика, могилы под разросшейся алычой, да еще каменной пирамидки на вершине холма, где ежегодно 23 августа, в день рожденья писателя, молодые люди разворачивают символический «Алый парус».

Написать об Александре Степановиче Грине подталкивало, кроме всего прочего, еще одно личное обстоятельство, о котором рассказано в главе «Последний лучник».