Александр Грин в эпоху НТР

Гриновский романтизм и НТР? Кажется, трудно представить себе что-либо менее сопоставимое. Начать с того, что сам романтик — не только его герои — не любил технику.

Впрочем, он любил парусные корабли — это ведь тоже техника. Герой Грина носит на поясе пистолет. Иногда появляется ружье как орудие охоты или крайнее средство против сил зла. Следует сузить понятие: Грин невзлюбил мотор, который начал тогда завоевывать мир, — все, что работает на каменном угле, на бензине, на нефти.

Грин не принял и первых автомобилей. Его отношение к прогрессу на транспорте выглядит сегодня анахронизмом, вызывая в то же время некий сочувственный отзвук у современного пешехода. В рассказе «Серый автомобиль» (опубликован в 1925 г.) машина роковым образом преследует человека и ставит его на край пропасти. Отношение к предмету явственно присутствует в описаниях. Вот несколько примеров. Слова Сиднея: «Вы знаете, как я ненавижу этот род спорта. Я едва не сказал: «эти машины», но предпочел более общее уклонение»¹.

Страницей ниже читаем: «...повернув голову, я застыл на ту весьма малую часть секунды, какая требуется, чтобы установить сознанию набег белых слепых фонарей мотора. Он промчался, ударив меня по глазам струей ветра и расстилая по мостовой призраки визжащих кошек, — заныл, взвыл и исчез, унося людей с тупыми лицами в котелках.

Как всегда, каждый автомобиль прибавлял несколько новых черт, несколько деталей моему отвращению»².

Далее следует описание большого серого автомобиля-ландо, увиденного в кино: «Это был металлический урод обычного типа, с выползающей шестигранной мордой, напоминающий поставленную на катушки калошу, носок которой обращен вперед»³.

Дело тут, конечно, не только в неэстетичности форм нового вида транспорта. От него исходит, но Грину, «ощущение чужого всему, цинического и наглого существа, пролетающего с холодной душой огромные пространства ради цели невыясненной»⁴.

И, наконец, подчеркиваются неудобства для пешехода, с его духовным началом, — то, что мы можем испытать и сегодня, если без правил вторгаемся в упорядоченную жизнь улицы: «...не говоря о внешности этих, словно приснившихся машин, я должен был резко останавливать свою тайную, внутреннюю жизнь каждый раз, как исступленный, нечеловеческий окрик или визг автомобиля хлестал по моим нерпам, я должен был отскакивать, осматриваться или поспешно ютиться, когда, грубо рассекая уличное движение, он угрожал мне искалечением или смертью»⁵.

Автомобиль богача, с отвратительными пассажирами, появляется и в романе «Бегущая по волнам». «Акулы, которых вы видели в автомобиле...» — так начинает свое пояснение Гарвею некое зеленое домино на карнавале в Гель-Гью. Один из пассажиров «закричал, высунувшись из автомобиля: мы отобьем вашей кукле руки и ноги!»⁶.

Если вспомнить, что здесь «кукла» не что иное как скульптура девушки, поэтический образ «Бегущей по волнам», то станет ясно: автомобиль богача Парана, вещь по тому времени совершенная, суть злое начало, покушающееся на искусство.

Такое же, если не большее, негодование писателя вызвали первые дерзновенья завладеть небом с помощью летательных аппаратов. В рассказе «Состязание в Лиссе», написанном в 1910 году (опубликован в 1921 году), можно найти саркастическую зарисовку взлета: «Между тем тщательно охраняемое под крышей непрочное, безобразное сооружение, насквозь пропитанное потными испарениями мозга, сочинившими его подозрительную конструкцию, выкатывается рабочими на траву. Его крылья мертвы. Это — материя, распятая в воздухе; на нее садится человек с мыслями о бензине, треске винта, прочности гаек и проволоки и, еще не взлетев, думает, что упал. Перед ним целая кухня, в которой, на уже упомянутом бензине, готовится жаркое из пространства и неба. На глазах очки, на ушах — клапаны; в руках железные палки и — вот — в клетке из проволоки, с холщовой крышей над головой, подымается с разбега в пятнадцать сажен птичка божия, ощупывая бока»⁷.

Романтик и мечтатель предлагает взамен свое представление о полете, свободном, безо всяких моторов — парить над миром, как мы иногда летаем во сне, о чем, собственно, и мечталось человеку от начала времен: «Это купание без воды, плавание без усилий, шуточное падение с высоты тысяч метров, а затем остановка над шпицем собора... в то время как ветер струнит в ушах, а даль огромна, как океан, вставший стеной, — эти ощущения подобны гениальному оркестру, озаряющему душу ясным волнением»⁸.

Бесконечную красоту (и конечный трагизм) такого свободного «парения духа» изобразил Грин в фантастическом романе «Блистающий мир», опубликованном в 1923 году.

Так что же это? Инертность мышления, его узость? Или, может быть, ошибка фантаста, который не угадал контуров будущего в аляповатых конструкциях, летающих "С грацией крыш, сорванных ветром»?

Нет, конечно. Это другое. С Грином не станет яснее, попробуй мы привлечь для сравнения фантастику, скажем, Жюля Верна или Уэллса с их техническими прозрениями. Принятое в литературе правило «судить художника по законам, им самим над собою признанным», работает здесь в полном своем объеме. Грина вернее всего объяснять Грином же.

Известно, что его герои живут и действуют в вымышленной стране. Позднее ее назовут «Гринландией» и даже составят примерную карту местности. «Гринландия» — страна, так сказать, придуманная, но в ней можно обнаружить, по некоторым признакам, обстановку, похожую на ту, что была в России в канун первой мировой войны: начало развития капитализма.

Можно сказать, что этого-то капитализма, с его ревом мотора и сажей из труб, романтик Грин не принял. Не принял как нечто явно враждебное прекрасной природе земли, да и самой человеческой природе.

Вот пейзажный набросок из рассказа «На облачном берегу»: «Среди этого мира, неподалеку от дома, рвал дымом нежную красоту гор завод Ионсона, — трубы, обнесенные стенами и складами»⁹.

Сегодняшнюю фантастику обычно делят на два. так сказать, течения. Одно — собственно научно-фантастический жанр, где вымысел оглядывается на научные достижения, стараясь на них опереться. Другое — так называемое «fantasie», когда вымысел уже ни на что не оглядывается. Примером «fantasie» может служить роман Клиффорда Саймака «Заповедник гоблинов», действующие лица в котором — феи, тролли, Дух Шекспира и сам Шекспир, неандерталец, дракон... Один рассказ К. Саймака так и называется: «Мир, которого не может быть».

Возвращаясь к Грину, легко обнаружить, что многие из его вещей в известном смысле также могут быть причислены к «fantasie» (человек, летающий без всяких приспособлений, одною «силою духа», бегущая по волнам Фрэзи Грант и другое).

Но не этим свойством своей фантазии, скажем точнее, не только этим свойством творчество Грина обращает на себя внимание читателя новой эпохи.

В «Гринландии» машинному чудищу делать нечего. Здесь живут сердцем. Мотор вместо сердца? Никогда.

«Я лег, сердце билось неровно, толчками...»¹⁰.

«Здесь было так тревожно, прекрасно и тихо, как это бывает при сердцебиении ранним утром»¹¹.

«Я слышал стук своего сердца в груди, шее, висках; оно стучало все быстрее и тише, быстрее и тише. Вдруг меня охватил страх; он рванул и исчез»¹².

«Вздох — не одного изумления, — большего сложнейшего чувства, — задержал во мне биение громко затем заговорившего сердца»¹³.

«...сердце Гелли стучало, как швейная машина в полном ходу...»¹⁴.

«Бившееся, казалось, у самого горла сердце вернулось на свое место, стуча так нехорошо, что он прижал руку к груди: «Засмейся, Фицрой!»¹⁵.

В каждом случае поводы, коими вызван перебой сердечного ритма, достаточно серьезны. Так, в последнем случае это — состояние перед падением в пропасть (рассказ «Лошадиная голова»). Но, конечно же, выбранные и вырванные из художественного текста фразы — лишь иллюстрация, не больше. Таких иллюстраций не может быть много в одной книге. Герои Грина живут сложной внутренней жизнью. Ее внешние проявления также многообразны. Авторское письмо покоряет богатством красок, оттенков, тонкостью в передаче едва уловимого настроения.

Грин не пришел в нашу эпоху провозвестником технического прогресса. Его пылкой антипатии к машинам можно ответить сегодня улыбкой сочувственного понимания, и только. Эпоха НТР изменила окружающую жизнь до неузнаваемости; человеческий «механизм души» остался. Герои Грина захватывают сосредоточенностью нравственного мира. Мы узнаем их. Они приглашают нас к путешествию в «страну человеческого сердца». Открывается то, что есть еще «романтического» в нас самих. Читая Грина, мы вместе с героями вдыхаем природный воздух, которого уже не хватает в разрастающихся городах.

Примечания

1. А.С. Грин. Собр. соч. в 6-ти т., изд. «Правда», М., 1965, т. 5, c. 184.

2. Гам же, с. 185.

3. Там же, с. 186.

4. Там же, с. 190.

5. Там же, с. 191.

6. Там же, с. 104—105.

7. Там же, т. 3, с. 435.

8. Там же, с. 434.

9. Там же, т. 5, с. 280.

10. Там же, т. 2, с. 47.

11. Там же, т. 5, с. 412.

12. Там же, с. 66.

13. Там же, с. 20.

14. Там же, т. 2, с. 159.

15. Там же, т. 4, с. 357.