Страна Дори

Прокопий Кесарийский, современник и придворный Юстиниана I, строитель его военных укреплений, оставил известие о том, что на побережье между Боспором и Херсоном были построены две крепости: Алустон (совр. Алушта) и «в Горзувитах» (Гурзуф). Юстиниан заключил и военный союз с обитателями некой «страны или области Дори», находившейся «тут же», между Херсоном и Боспором, и помог им воздвигнуть длинные стены, перегораживавшие проходы в эту страну. Лаконичное свидетельство Прокопия претерпело ряд толкований, настолько исказивших его понимание и запутавших весьма важный для истории средневекового Крыма вопрос о локализации Дори, что нам приходится остановиться на нем подробнее.

В 30-х годах прошлого столетия два автора — известный исследователь древностей Крыма Петр Кеппен и швейцарский путешественник Дюбуа де Монпере — независимо друг от друга выдвинули две разные гипотезы о местоположении страны Дори. Первый строго придерживался смысла слов Прокопия и подкреплял их фактом существования на перевалах горного Крыма остатков древних заградительных стен. Второй придавал тому же свидетельству весьма расширительный смысл и предположил (без достаточных оснований): не являются ли длинными стенами Прокопия те укрепления, в том числе и так называемые пещерные города, которые он осматривал в поездках по юго-западному предгорью между Бахчисараем и Севастополем? При этом и загадочная страна Дори, естественно, должна была попасть туда же.

Кроме стен на перевалах, Кеппен прослеживал еще две «линии» крепостей: одну в юго-западном предгорье (те самые городища, с которыми столкнулся Дюбуа де Монпере), вторую — на южном побережье. Кеппен не располагал данными, необходимыми для датировки этих укреплений. Лишь в результате современных археологических исследований стало ясно, что предгорная «линия» укреплений состоит из разновременных городищ, замков и монастырей, не связанных ни в какую систему и выросших независимо от Херсона и Византии. Южнобережная попросту не существует. В действительности здесь две группы укреплений; одни, в большинстве возникшие не ранее IX в., стоят у самого моря, а другие, более поздние, отступают от него к северу. Ко времени же Юстиниана I и Прокопия (середина VI в.) относятся лишь две из прибрежных крепостей — Алуштинская и Гурзуфская.

В конце XIX и первой половине XX в. в трудах целого ряда авторов рассматривался вопрос о местоположении страны Дори. Однако эти труды, к сожалению, носили кабинетный характер, без достаточного археологического исследования горных и южнобережных памятников, без учета топографии и географических условий полуострова. Юго-западное предгорье с отдельными горами-останцами, на которых расположены «пещерные города», постепенно из книги в книгу стало превращаться в сплошные горы, а Главная горная гряда с ее памятниками как бы перестала существовать; входы в широкие долины рек стали абстрактно восприниматься как «горные проходы». По отношению к местности восточнее Херсона — между современным Севастополем и Бахчисараем — стал неправильно применяться термин нагорье (ср.: Н.Н. Павлова. Физическая география Крыма. Л., 1964). Все это привело прежде всего к непониманию Кепиена — его три «линии» укреплений были смешаны в одну. Поскольку же между ним и Дюбуа де Монпере в свое время никакой полемики не разгорелось, теперь стало казаться, что ссылками на Кеппена можно подкрепить точку зрения Дюбуа. Подобное недоразумение повлекло за собой целый ряд неверных исторических построений, касающихся и более поздних периодов истории средневекового Крыма.

Именно таким путем, через переходившее из одного труда в другой отождествление длинных стен Прокопия с «пещерными городами» и превращение последних в мнимую византийскую заградительную линию вокруг Херсона А.Л. Якобсон (Средневековый Крым. М.—Л., 1964, стр. 11), повторяя ошибки своих предшественников, пришел к неправильной локализации страны Дори в районе Мангупа и Эски-Кермена.

Однако в той же книге, как и в некоторых своих статьях, он под давлением фактов, вскрытых многолетними полевыми исследованиями целый группы археологов, вынужден был, противореча самому себе (стр. 154), отказаться от основного для его концепции положения, что Сюйренская крепость, Мангуп, Эски-Кермен, Чуфут-Кале и пр. якобы являются длинными стенами Прокопия. Вопрос о том, где же эти стены находились и что собой представляли, А.Л. Якобсон оставил открытым. Но это, разумеется, не может спасти необоснованную локализацию страны Дори в юго-западном предгорье.

Точка зрения Кеппена, по которой страна Дори находилась на южных склонах Главной горной гряды, вполне согласуется со свидетельством византийского писателя и подкрепляется данными археологических разведок, проведенных за последние 10 лет. Природные условия местности, ее топография, характер археологических памятников без натяжек совпадают с описанием Прокопия. На всех перевалах Главной гряды к морю, как можно убедиться воочию, реально существуют остатки длинных стен. Это нечто вроде гигантских заборов поперек перевалов; их концы примыкают к непроходимым скалистым кручам и обрывам. Некоторые из таких искусственных преград, в зависимости от конфигурации перевалов, состояли из нескольких подобных сооружений.

Если учесть, что в средние века не было дорог, какие созданы теперь, то стены эти являлись серьезным препятствием и действительно могли представлять собой «систематическим образом устроенную оборону южного берега Крыма» (Кеппен).

Немногочисленные обломки керамики, найденные в развалинах длинных стен, позволяют датировать их лишь приблизительно временем не позже X в. Ведь возле стен на перевалах никто не жил, и поэтому с ними не связано никаких культурных отложений. Но, рассуждая логически, мы можем предположить, что сами стены относятся к VI в.: во-первых, они явно оборонительного характера; во-вторых, налицо следы ранневизантийской строительной техники; а в-третьих, и это главное, они появились при такой исторической ситуации, которая сложилась лишь в это время и более не повторялась.

Мы потому уделили место освещению полемики вокруг страны Дори, что этот вопрос является одним из краеугольных для истории всего крымского средневековья. Ведь по свидетельству того же Прокопия, Дори была населена так называемыми готами, а это несомненно перекликается с тем названием «Готия», под которым средневековая Таврика фигурирует в ряде других источников.

На прибрежной полосе между Судаком и Балаклавой в разное время археологи изучали средневековые могильники. Некоторые из них относятся к какому-либо одному времени, другие содержат захоронения нескольких исторических периодов; среди них выделяются погребения с вещами так называемого «готского стиля», о котором говорилось в первом очерке этой книги.

Если в других местах Крыма можно проследить ранние фазы развития этого стиля, то на южном берегу он предстает в зрелом виде, свойственном вещам V—VI столетий — в частности, золотым, серебряным (с позолотой) или бронзовым фибулам (застежкам) и пряжкам с изображениями хищных птиц, змей, которые, по верованиям того времени, оберегали от «нечистой силы». Эти вещи украшены разноцветными вставками из драгоценных камней, силикатной пасты или пластинками стекла. Интересно, что подобные находки сосредоточены не на восточном отрезке указанной береговой полосы, как можно было бы ожидать ввиду его большей близости к Боспору — одному из очагов формирования «готского стиля», а посреди южного побережья — между Симеизом и Аю-Дагом, в основном возле Гурзуфа (Суук-Су, Артек).

В юго-западном предгорье некоторые могильники (Бакла, Чуфут-Кале и другие) тоже дают ряд вещей, представляющих псевдоготский стиль опять-таки в зрелом виде.

Появление подобных вещей, как и некоторых погребальных обрядов (захоронения в колодах, обкладка могил плитами и т. п.) в юго-западном предгорье и на южном побережье нельзя не связать с появлением и частичным оседанием в Крыму так называемых готов. Под натиском гуннов могло произойти перемещение части этого нового населения предгорья на южное побережье. Художественный стиль и другие элементы культуры, занесенные сюда потоком пришельцев, стали тут преобладающими, укоренились и в дальнейшем оказались надолго (хотя и номинально) связанными с представлением о «готах», как о якобы основном элементе смешанного населения юго-западного предгорья, гор и южного берега Крыма. Не этим ли объясняется, что Прокопий в VI в. видит готов з обитателях южного побережья, дружественных Византин и враждебных ее недругам; не потому ли ко всей южной Таврике, включая юго-западное предгорье, на века пристает название «Готия»?

Свидетельство Прокопия, несмотря на всю его краткость, позволяет догадываться о многих сторонах жизни южного побережья в VI в. Перед нами встает картина родоплеменного строя, устойчивых патриархальных отношений, примитивного земледелия и полувоенного быта тех, кого Прокопий именует готами.