3. Христианство и язычество при первых Рюриковичах

Сравнительно непродолжительное обострение русско-византийских отношений относится к первой половине 40-х годов X в. Оно вылилось в опустошительную для приморских провинций Византии, но окончившуюся неудачей для войск князя Игоря войну 941 г. и поход 944 г. Последний был предотвращен византийскими послами, встретившими с богатыми дарами на Дунае русско-печенежское войско. Обострение вновь сменилось продолжительным миром, сохранявшимся обеими сторонами вплоть до конца 60-х годов X в. Во времена правления Игоря, которому удавалось поддерживать с печенегами мирные отношения, Русь прочно утвердилась в Северном Причерноморье, став непосредственным соседом крымских владений империи. Мусульманские писатели того времени прямо называют Черное море «Русским» и утверждают, что русы живут «на одном из его берегов», и никто, кроме них, по нему не плавает. Византия вполне учитывала реальные силы Руси в этом регионе и согласно заключенному между двумя державами в 944 г. договору киевский князь соглашался защищать Херсон от нападений со стороны кочевавших в Приазовье черных булгар.

Все это, разумеется, способствовало экономическому, политическому и культурному сближению Киева и Херсона. Вплоть до нападения печенегов на Киев в 969 г. между их ханами и Русью в целом соблюдались мирные отношения. Они основывались на выгодном товарообороте между земледельческой Лесостепью и скотоводческой Степью. Это благоприятствовало развитию торговли Руси с Крымом и собственно Византией. Небезынтересно отметить, что, по сообщениям Константина Багрянородного, в ходе торговли между Киевом и Константинополем реализовывались плоды княжеского сбора дани. Торговля проводилась с помощью водных путей по Днепру и Черному морю и всецело находилась в руках служилых людей великого князя. Экономические же связи между Киевом и Херсоном осуществлялись преимущественно корсунскими купцами. Они везли товары не только на кораблях, но и сухим путем: до брода у Днепровских Порогов, и далее уже по правому берегу реки, относительно густо (до печенежского нашествия 969 г.) заселенному славянами. Из Константинополя в столицу Руси поступали дорогие ткани, высококачественные ремесленные изделия, попадавшие в руки великого князя, его вассалов на местах, а также столичного боярства и служилой знати, вплоть до рядовых дружинников. Товары же, привозимые херсонцами — соль и соленая рыба, вино и оливковое масло, относительно недорогие ремесленные изделия, производившиеся в провинциальных городах Причерноморья, — расходились между средними торгово-ремесленными слоями Подола, попадая уже через них в отдаленные от речных транспортных артерий городки и деревни Руси.

Торговые отношения способствовали все более широкому проникновению христианства как в сознание придворных кругов служилой знати, так и в мировоззрение основной массы горожан, связанных с ремеслами и торговлей. В Киеве численно росла христианская община. Заинтересованные в торговле с Византией верхи относились к ней доброжелательно (как Игорь) и даже активно поддерживали ее (как христианка Ольга).

В русско-византийском договоре, датируемом летописцем 911 г., со стороны киевского князя христиане не фигурируют: дружинники и торговые люди клянутся на оружии Перуном и Велесом, из чего вовсе не следует, что на Руси в ту пору не было христиан. Их отсутствие в окружении Олега, пришедшего к власти на волне антихристианской реакции и по всему своему складу чуждого этой вере, естественно. После убийства Аскольда все ключевые посты в аппарате власти и управления перешли в руки язычников. При этом известно, что в уставе императора Льва IV Философа, правившего Византией в конце IX — начале X в., в числе подвластных константинопольской патриархии епархий под 61-м номером (правда, не во всех списках) числится и русская церковь.

Несколько больше сведений о христианах в Киеве мы имеем со времен Игоря. В заключенном им договоре 944 г. княжеские дружинники строго различаются на крещенных и некрещенных, причем христиане ставятся на первое место. В начале этого документа, где русские дают обязательство соблюдать мир, мы читаем: «Еже помыслити от страна Русския разрушити таку любовь, и елико их крещенье приняли суть, да примут месть от Бога Вседержителя, осужденье на погибель и в сий век, и в будущий; и елико их некрещено есть, да не имут помощи от Бога ни от Перуна». О том же сказано и в конце текста. Крещеная и некрещеная части дружины фигурируют и при описании самой присяги на верность договору — христиане клянутся в соборной церкви святого Ильи на Подоле, тогда как язычники — на своем оружии.

Проанализировав эти данные, Е.Е. Голубинский пришел к убедительному выводу: в окружении Игоря христиане если не численно, то по крайней мере политически преобладали. Они везде поставлены на первое место по сравнению с язычниками. Кроме того, они говорят от своего имени («Мы же, елико нас крестилися есмы...»), тогда как о язычниках упоминают в третьем лице («а не крещенная Русь полагают щиты своя...»). А это, по мнению исследователя, наводит на мысль, что и Игорь «должен быть отнесен к числу сторонников христиан или к числу христиан». Причем предпочтение отдается второму предположению, хотя и отмечается, что, став христианином внутренне, великий князь не решался продемонстрировать это открыто.

Вместе с тем, как справедливо отмечает П.П. Толочко, едва ли можно усматривать в Игоре «тайного христианина». Его благосклонность к христианству не вызывает сомнений. В противном случае среди его ближайших сподвижников не было бы столь значительного числа адептов новой веры. Однако сам он оставался язычником, что хорошо видно из летописной статьи 944 г., где говорится о клятве князя перед византийскими послами соблюдать договор с греками: «Заутра призва Игорь слы, и приде на холмъ, где стояше Перунъ, и покладоша оружье свое, и щиты и золото».

Немаловажен и тот подмеченный еще Макарием в середине прошлого века факт, что Ильинская церковь на Подоле в тексте договора названа «соборной». Следовательно, пишет он, «в Киеве были тогда и другие церкви, между которыми церковь св. Ильи считалась главною, или соборною». Это представляется вполне вероятным. В начале XI в. Титмар (правда, с чужих слов) писал о том, что в столице Руси в его время было более 400 храмов. Они естественно, не могли появиться за два десятилетия после крещения Владимира. Но если в Киеве в середине X в. был не один храм, то это уже говорит о наличии сравнительно многочисленной христианской общины со своими священнослужителями, возглавлявшимися епископом, подчиненным константинопольскому патриарху. В свою очередь, это косвенно подтверждает достоверность сведений о русской епархии в уставе Льва Философа.

О том, какого влияния в Киеве, а возможно, и в других городах Среднего Поднепровья в середине X в. достигает христианство, красноречиво свидетельствует общеизвестный факт открытого исповедания этой религии княгиней Ольгой. Она встала во главе Древнерусского государства после убийства ее мужа Игоря восставшими древлянами в 945 г. Княгиня осуществляла всю полноту гражданской власти фактически вплоть до своей смерти, наступившей за три года до гибели ее сына Святослава. Ее правление, охватывающее почти четверть века, было периодом мирного, но тем более глубокого и прочного укоренения христианства в среде славянства Среднего Поднепровья. Естественно, что княгиня была окружена доверенными лицами своей же веры, покровительствовала христианам-иностранцам и развивала всесторонние связи с христианскими державами, прежде всего с двумя империями: Византийской и Германской, или, как именовала последняя себя официально, «Священной Римской».

О крещении великой княгини источники содержат противоречивые сведения. Согласно древнерусской летописи, в 955 г. вдова Игоря совершила путешествие в Константинополь к императору Константину Багрянородному. Здесь она якобы и крестилась, причем самодержец византийский был настолько очарован ею, что предложил руку и сердце, однако в конце концов должен был довольствоваться лишь ролью ее крестного отца.

В этом рассказе содержится достаточно много фольклорных мотивов, а также заведомых неточностей. Однако сам факт визита Ольги в Царьград бесспорен: о нем подробно и обстоятельно пишет не кто иной как сам принимавший ее в своем дворце император Константин Багрянородный, из текста которого вытекает дата этого события 946 или 957 г. Последняя нам представляется более вероятной; едва ли Ольга, только что похоронив Игоря и усмирив древлян, рискнула бы покинуть Русь.

Прием Ольги Константином Багрянородным. Миниатюра Радзивилловском летописи

Обстоятельно описывая церемонии приема княгини, сопровождавшиеся банкетами и вручениями даров русским гостям, император ни словом не намекает на факт обращения Ольги в христианство. Естественно, если бы это событие имело место, то оно бы в первую очередь было отражено в его труде. Кроме того, источники сообщают, что в Константинополь великую княгиню сопровождал личный духовник — Григорий. Все это наводит на мысль о том, что во время своего визита в столицу Византии Ольга уже была крещеной и, как известно, принявшей христианское имя Елены. Согласно сообщению монаха Иакова, Ольга прожила христианкою 15 лет, а значит, христианство приняла в 954 или 955 г. Это подтверждает вероятность ее визита к императорскому двору именно в 957 г.

Мирная политика Ольги, направленная на укрепление дружественных связей Руси с соседними великими державами, отразилась не только в византийских, но и в западноевропейских источниках. Немецкие хроники второй половины X в. под 959 г. сообщают о посольстве к императору Оттону I от «Елены, королевы ругов» (русов). Причем их авторы осведомлены о ее недавней поездке в Константинополь. Исследователи предполагают также, что в годы ее правления в Киеве началось строительство новых храмов, как, например, церкви Софии, сгоревшей в 1017 г. На ее месте уже при Ярославе был воздвигнут сохранившийся до наших дней Софийский собор.

Эти и другие данные, содержащиеся в древнерусских и иностранных источниках, красноречиво свидетельствуют об искренней приверженности Ольги к христианству. Однако почему же она не сделала, казалось бы, необходимого для правительницы-христианки шага: не провозгласила христианство официальной государственной религией? Останавливаясь на этом вопросе, П.П. Толочко отмечает, что по уровню социально-политического развития Русь середины X в. вполне соответствовала принятию новой религии. Однако в условиях острейшей общественной и идейной борьбы между отдельными группировками господствующего класса решительный отказ от традиций мог привести к роковым последствиям, к восстаниям в отдельных землях (что и случилось, когда Владимир приказал крестить новгородцев) или даже к отстранению от власти, к смерти (как было с Аскольдом). Не менее существенными были и соображения национальной независимости: согласно представлениям правительства Византии, принятие каким-либо народом православной веры от константинопольской патриархии автоматически делало его вассалом империи. Перед глазами киевской знати был пример Болгарии, на властвование которой ромейская империя постоянно претендовала. Поэтому, опасаясь возможных внутри- и внешнеполитических осложнений, Ольга так и не решилась на введение христианства в своем государстве.

Летописец тепло отзывается о последних годах жизни Ольги. По его словам, она была кротка и богобоязненна. Умирая, княгиня завещала похоронить себя по христианскому обряду, без обычной языческой тризны. Однако можно не сомневаться, что 60-е годы X в. в Киеве и на Руси в целом проходили под знаком усиливающейся борьбы между проязыческими и прохристианскими силами, неотделимой от процесса укрепления государственности на Руси.

Еще Игорь в последние годы своего правления, опираясь на предводительствуемые Свенельдом наемные варяжские отряды, взял курс на упрочение владети Киева над все еще сохранявшими значительную автономию племенными княжениями, подчинил уличей и погиб от рук древлян. Ольга предприняла энергичные меры по усмирению «примученных племен», мстила древлянам и потом объезжала все киевские владения, восстанавливая повсюду порядок — «уставляя уставы и уроки». «И устави по Мсте погосты и дани, и ловища ея суть по всей земле, и знамение, и места по всей земле, и погосты, а санки ея стоять во Пьскове и до сего дни; по Днепру перевесища и села, и по Десне есть село ея доселе», — говорит о ее деятельности летописец.

Все эти акции означали не что иное, как создание на местах сети опорных пунктов великокняжеской власти. Через них киевское правительство непосредственно, а не как ранее — через представителей местной родо-племенной знати, реализовывало свою административную власть и осуществляло (уже по строго установленным нормам) сбор дани. Для проведения такой политики Ольга, как можно думать, располагала достаточными вооруженными силами и по крайней мере в Киеве чувствовала себя вполне уверенно, не опасаясь переворота во время своей длительной поездки в Византию.

Переходя повсеместно, прежде всего в Среднем Поднепровье, от управления через традиционные кланово-племенные структуры власти к собственно государственной территориально-административной системе, правительница Руси фактически отстраняла от реальной власти старинную родовую знать, сохраняя, вместе с тем, ее право занять ключевые позиции в создаваемой новой политико-административной структуре. Знатные фамилии «Русской земли», осознавая выгоды упрочения власти великокняжеского дома над зависимыми племенными княжениями и уже привыкшие к своим функциям в аппарате столичного управления, в целом должны были поддерживать избранный княгиней курс. Однако на местах, и особенно, очевидно, во все более усиливавшемся Новгороде, такая политика должна была встречать глухое недовольство. Нуждаясь в большом числе преданных и деятельных людей, Ольга должна была привлекать на службу и лиц незнатного происхождения, в том числе и иноземцев, в частности варягов, среди которых многие, побывавшие прежде в Византии, уже были крещенными.

Не приходится сомневаться, что в годы правления Ольги всей внутренней и внешней политикой страны в решающей степени руководили христиане — доверенные лица уже немолодой княгини, выдвинувшиеся на службе за десятилетия правления Игоря и его вдовы. При повседневных контактах с приезжающими в Киев и даже оседающими в нем иноземцами-христианами (торговцами-корсунянами, дружинниками-варягами) ориентация двора на христианство способствовала и укоренению православия в среде посадского люда.

Однако не только в отдельных владениях, но и в самой столице в эти же годы должно было зреть недовольство против политики Ольги и ее окружения. Оно приобретало идеологическое звучание в форме протеста против христианизации.

Прохристианской ориентацией киевской элиты в первую очередь должно было быть обеспокоено жречество. По сравнению с иерархически организованной христианской церковью слабость служителей языческих богов состояла не только в их полной самостоятельности в масштабах каждой из входивших в состав Киевской Руси «земель», но и в конкуренции даже почти не скрываемом антагонизме между адептами соперничающих культов, прежде всего военно-княжеского Перуна и торгово-посадского Велеса. Однако в борьбе с сосредоточенным пока еще в столице и ближайших к ней градах Среднего Поднепровья христианством различные «фракции» язычников могли начинать осознавать общность своих интересов. В первую очередь это касалось всех категорий жречества, родо-племенной знати на местах, возглавляемой местными княжескими династиями и все более усиливавшейся зажиточной прослойкой посадского люда северных городов, прежде всего Новгорода.

Новгородское купечество было заинтересовано в упрочении единства Руси, ведь оно обеспечивало расширение торговых связей в рамках Восточной Европы, гарантировало безопасность судоходства по течению Днепра и Волги, Нижнего Дона, Черного, Азовского и Каспийского морей, торговлю с соседними южными цивилизациями. Но все же новгородцев не могло не возмущать регулярное взимание даней с их земель служилыми людьми княгини. Кроме того, влияние христианского Причерноморья практически не распространялось за пределы Лесостепного Поднепровья, так что у непривыкших к нему северян православное богослужение и вероучение должны были вызывать естественное раздражение.

Недовольство христианством должны были испытывать и профессиональные военные, особенно дружинная молодежь, стремившаяся к романтике заморских походов, подвигам и богатой добыче, а не к скучной гарнизонной службе на окраинах необъятного государства. Мирная политика Ольги, ее стремление к дружбе с соседними, прежде всего христианскими, государствами, естественно, ассоциировалась с чуждой воинственному юношеству христианской пропагандой смирения, терпения, послушания и любви к ближнему. В первые годы после смерти Игоря, миролюбие княгини должно было встречать поддержку и понимание. Ведь тогда еще живы были воспоминания о неудачном, унесшем жизни тысяч людей походе на Босфор 941 г. Но уже следующее поколение знатной молодежи, чьим лидером и стал сын Ольги Святослав, снова мечтало о блестящих завоеваниях.

Под 964 г. летопись отмечает: «Князю Святославу возросшу и возмужавшу, нача вои совокупляти многи и храбры». Практически не вмешиваясь в сферу гражданского управления, которая еще пять лет остается в руках Ольги (а следовательно, и созданного ею прохристианского административного аппарата), князь всю свою недолгую жизнь проводит в походах, почти не показываясь в Киеве. Судя по всему, к этому городу он питал не меньшую антипатию, чем Петр I к Москве или Людовик XIV к Парижу.

Уже в год своего вокняжения Святослав подчинил вятичей, а в 965 г. совершил победоносный поход по Волге и Северному Кавказу на волжских булгар, хазар, ясов-алан, касогов-черкесов. Была полностью разгромлена Хазария, о чем красноречиво повествует современник этих событий, арабский географ Ибн-Хаукаль, сообщающий о взятии русами Саркела, Итиля и Семендера. Разрушив хазарскую столицу, князь по долинам Терека и Кубани вышел к Таманскому полуострову и Восточному Крыму — летописной Тьмутаракани, где значительно укрепил и расширил владения Руси. Под его прочной властью оказались Керченский пролив и низовья Кубани, Нижний Дон с некогда построенным Петроной Саркелом, переименованным теперь в Белую Вежу. В 966 г. Святослав был занят усмирением восставших вятичей, вслед за чем Византия втягивает его в свою войну с Болгарией.

В результате стремительного наступления уже в 968 г. князь, покорив ряд городов, занимает всю страну до Балканского хребта. Он лелеет планы создания объединенного Русско-Болгарского государства, укрепляется в мысли создать новую столицу — Переяславец на Дунае, где, по его словам «вся благая сходятся: от грек злато, паволоки, вина и овощеве разноличные, из чехъ же, из угоръ сребро и комони, из Руси же скора и воск, медъ и челядь». Обеспокоенная столь опасным соседством, Византия натравливает на Русь печенегов. Последние опустошили в 969 г. Среднее Поднепровье и осадили Киев. Однако вернувшемуся князю удается разгромить их у стен столицы. Выслушав упреки престарелой Ольги и бояр по поводу того, что он, воюя в чужих странах, пренебрегает интересами своей собственной земли, Святослав вновь отправился во главе шестидесятитысячного войска на Балканы — на этот раз уже против Византии.

Языческое мировоззрение Святослава определялось, естественно, не только его воинственным характером, но и средой, в которой он вырастал. С юных лет он, как о том можно судить по свидетельству Константина Багрянородного, был наместником в языческом, оппозиционном великокняжескому двору Новгороде. Логично предположить, что и многие из его сподвижников и соратников последующих лет были новгородскими друзьями молодого князя, выходцами из северных языческих родов. Они-то, очевидно, в начале 60-х годов и составили круг доверенных лиц Святослава в Киеве. Ведь он не имел прочных связей в прохристианской среде Ольгиного административного аппарата.

Древнерусские летописи донесли до нас упоминания о настоятельном стремлении Ольги обратить сына в христианство: она «живяше с сыном своим и учаша его и народ креститься. Но он о крещении не внимаше, ниже слыхати хотя, но всегда ей говорие: «Как я един крещуся, а протчие не хотят». Ольга часто глаголяше: «Аз, сыну мой, бога познах, радуюся, и аще ты познаешь, радоваться будешь велико». Он же, не веруя ей, тако глаголя: «Како аз могут един иною закон прияти, а вельможи и народ смеяться начнут». Она же рече ему: «Ежели ты такмо крестишися, то все будут тоже творити». Он же не слушая матере, поступал по обычаям поганьским»... «Ольга, яко мать любя Святослава», «моляшеся за сына своего», стремилась «отвратити» его от «обычаев язычеських», убеждая в истинах христианских, но когда князь возмужал, то «все оное насеянное подави терни в нем, окамене бо сердце его».

Поход русских дружин во главе со Святославом на Балканы. Миниатюра Радзивилловском летописи

Вместе с тем в годы своего совместного правления с матерью Святослав, понуждаемый обстоятельствами или же просто из безразличия, проявлял достаточную веротерпимость. По словам летописца, «ежели кто (из его дружинников) крестился, не возбраняху, обаче ручахуся им, укоряя неистово веру христианскую». Естественно, при таком отношении князя к новой религии немногие из поступавших к нему на службу юношей были склонны к крещению. Но все же, как вытекает из приведенного отрывка, такие находились. В целом же можно считать, что в 60-е годы X в. в Киеве четко оформляются две идейно-политические группировки: прохристианская, доминирующая в аппарате административного управления, пользующаяся, очевидно, поддержкой значительной массы киевского посадского люда, и антихристианская, языческая, связанная с военными кругами и, судя по событиям последующих лет, с новгородской боярско-купеческой верхушкой. Во главе этих «партий» стояли соответственно Ольга и Святослав.

До тех пор пока на Руси сохранялось «двоевластие» матери и сына (964—969), обе партии, имея приблизительно равные силы, были удовлетворены существовавшим между ними разделением сфер влияния. Святослав со своей дружиной вел войны на востоке, побеждая нехристианские народы и расчищая для новгородских купцов волжскую магистраль, а для торговых людей Киева утверждая власть Руси в Восточном Крыму, Прикубанье и на Нижнем Дону. Ольга же во главе своих вельмож непосредственно осуществляла управление страной, пропагандировала христианство и воспитывала в духе этого вероучения наследника престола — внука Ярополка. Однако конфликт уже назревал. Постоянные войны истощали ресурсы государства, а план перенесения столицы на Дунай, безусловно вызывавший открытое негодование среди киевской знати, мотивировался, вероятно, не только (или даже не столько) стратегическими соображениями, сколько стремлением Святослава и его сподвижников к ведению самостоятельного политического курса.

Нашествие печенегов на Русь в 969 г., едва не закончившееся взятием Киева, не могло не усилить оппозицию столичной знати и посадских сил экспансионистским устремлениям «военной партии». Упрекая вернувшегося из Болгарии сына, княгиня, пережившая угрозу пленения или гибели себя и внуков, могла в категорической форме потребовать прекращения разорительных для страны войн. Представляя себе даже по личным впечатлениям могущество Византии, Ольга при поддержке окружения должна была решительно воспротивиться задуманной Святославом тотальной войне с империей на Балканах, осознавая, сколь невелики были шансы русских дружин одержать конечную победу. Готовившийся поход сводил на нет все многолетние усилия княгини по сближению Руси с христианским миром. Как она и должна была предвидеть, он мог привести лишь к катастрофе.

Однако у Святослава были другие соображения. Полагаясь на союз с венграми и рассчитывая, очевидно, на поддержку антивизантийских сил в самой Болгарии, он в июле — августе 969 г. вновь появился на Дунае, не скрывая своего намерения наступать на юг. Император Никифор II Фока постарался отколоть от великого князя болгарскую знать. В какой-то степени ему это и удалось: царь Борис перешел на сторону империи. Однако в самом Константинополе события приобрели для императора роковой оборот. Смещенный Никифором се всех постов за связь с его женой Феофано блестящий полководец Иоанн Цимисхий 11 декабря 969 г. совершил государственный переворот и убил императора. Вслед за этим, в угоду патриарху, он отправил в ссылку Феофано и женился на дочери покойного Константина Багрянородного Феодоре. Подавив восстание племянника Никифора — Варда Фоки, он должен был двинуть войска в Сирию, где арабы осадили Антиохию. Весной 970 г. мусульмане были разгромлены. В это время Святослав перевалил через Балканский хребет и, опустошив Фракию, вышел к Адрианополю, охранявшему подступы к византийской столице, где и был остановлен императорскими войсками. Здесь, очевидно, было заключено какое-то соглашение, после чего войско великого князя отошло на север и расквартировалось в придунайских городах.

Но это было только начало войны. Весной 971 г. неожиданно для Святослава Иоанн Цимисхий во главе вернувшихся из Сирии основных сил вторгся в занятую русами Болгарию и 14 апреля взял ее столицу Преслав. Одновременно вооруженный «греческим огнем» флот империи был направлен в устье Дуная. Святослав с остатками войска оказался с суши и с реки окруженным в Доростоле превосходящими силами противника. Началась трехмесячная осада. Она сопровождалась вылазками, голодом, репрессиями против провизантийски настроенной городской знати и кровавыми жертвоприношениями языческим богам, прежде всего Перуну. В конце июля начались переговоры, закончившиеся мирным договором. Святослав должен был покинуть Болгарию и никогда впредь не посягать ни на эту страну, ни на византийские колонии в Крыму. Византия же обязалась снабдить всем необходимым для возвращения домой каждого из 22 тысяч воинов Святослава и «как к друзьям» относиться к русам, прибывающим в Константинополь по торговым делам. Основная часть войска во главе с выдвинувшимся еще при Игоре воеводой Свенельдом пошла сухим путем прямо на Киев, Святослав же с небольшой дружиной на кораблях решил достичь Киева по Днепру, но в 972 г. был убит печенегами на Порогах. Из отправившихся на войну дружинников две трети не вернулись домой.

Именно на последние три года жизни Святослава после смерти Ольги, связанных с военными действиями против православной империи, и приходятся антихристианские мероприятия великого князя, о которых красноречиво повествует приводимая В.Н. Татищевым «Летопись Иоакима». «Тогда [т. е. во время его неудач в борьбе с Цимисхием] диавол возмяте сердца вельмож нечестивых, начата клеветати на Христианы, сусчия в воинстве, якобы сие падение вой приключилось по прогневании лжебогов их христианами. Он же [Святослав] толико разсвирепе, яко и единого брата своего Глеба не посчаде, но разными муками томя убиваше. Они же с радостью на мучение идяху, а веры христовы отречься и идолам поклониться не хотяху, с веселием венец мучения примаху. Он же, видя их непокорение, наипаче на презвитеры яряся, якобы ти чарованием неким людям отврасчают и в вере их утверждают, посла в Киев, поведе храмы христиан изгубити». Однако, насколько можно судить по дальнейшему изложению, приказ этот не был выполнен: восклицая «бог весть, како праведныя спасти, а злыя погубите», Иоаким сразу переходит к описанию возвращения русского войска с Дуная и излагает подробности гибели Святослава.

Из приведенного отрывка вытекает: 1) в войске Святослава было достаточно много христиан-русов, которых языческое большинство в окружении князя хотело представить главными виновниками поражения; 2) усматривая в христианах врагов и тайных пособников Византии, Святослав в 971—972 гг. прибег к террору против них и явно намеревался по возвращении домой принять широкие антихристианские санкции; 3) его гибель на Порогах сорвала планируемое гонение на киевских христиан, сохранивших, таким образом, свою жизнь и имущество, но заметно ослабивших позиции после смерти Ольги.

Уходя в последний поход на Балканы, Святослав оставил в Киеве наследника престола Ярополка. Второму сыну — Олегу — он вверил в управление Древлянскую землю. Третьего же, Владимира, рожденного от ключницы ольгиного дворца Малуши, передал на попечение дядьки по матери Добрыне и отправил в Новгород. Первые годы после смерти отца братья правили вполне мирно. Однако в 977 г. в стычке с воинами Ярополка и явно вопреки намерениям последнего погиб Олег Древлянский. Узнав об этом, великий князь «печален бысть, яко случися убивство брата его Олега не по хотении его», и, чтобы предотвратить возможный конфликт с Владимиром, «посла к нему увесчевати». Однако тот, опасаясь за свою жизнь, убежал в Швецию, откуда через два года возвратился с наемным варяжским войском и при явной поддержке горожан утвердился в Новгороде. Братья открыто готовились к войне.

Политическое положение Ярополка во все годы его княжения было чрезвычайно сложным. Будучи воспитанником Ольги и мужем красавицы-гречанки, уведенной из монастыря и отданной ему отцом, он открыто симпатизировал христианам. Вместе с тем в годы назревавшего конфликта между преимущественно языческой дружиной Святослав и прохристиански настроенной администрацией Ольги Ярополк вынужден был считаться с крутым нравом отца, особенно после смерти бабки. Перед лицом подавляющего большинства языческого населения Руси он должен был оказывать уважение кумирам предков. Двойственность положения Ярополка усугубилась после возвращения с Дуная воинов Святослава, настроенных резко антихристиански.

Оказавшись, таким образом, между двумя противостоящими, но потерявшими своих лидеров (Ольгу и Святослава) религиозно-политическими партиями, Ярополк, христианин в душе, должен был соблюдать языческие обычаи, что, естественно, не устраивало ни христиан, ни язычников. По нраву «муж кроткий и милостивый ко всем, любище Христианы», он «сам не крестися народа ради, но никому не претяше». Все это, бесспорно, способствовало распространению христианства. Однако можно полагать, что христианская партия как при дворе, так и среди посадских кругов столицы могла надеяться на более решительные меры, на которые великий князь не мог отважиться. В то же время занимавшие ключевые посты в армии сподвижники Святослава не могли смириться с покровительством Ярополка христианам, с которыми они сражались столько лет. Сложным было и внешнеполитическое положение государства: в качестве оплота христианства в Киеве традиционно привыкли рассматривать Византию, однако отношения с ней были крайне напряженными. Поэтому открытый курс на христианизацию мог быть оценен многими, особенно в войсках, чуть ли не как государственная измена. Может быть, с этим в известной степени и было связано усиление установленных еще при Ольге связей Руси с католическим миром. В 979 г. в Киев прибыли послы от римского папы, но реальных последствий эти дипломатические шаги не имели в связи с победой Владимира в борьбе за власть.

Успехи Владимира в решающей степени определялись его опорой на все антихристианские силы Руси как в северных областях государства, так и в самой столице. В отличие от Ярополка, у Владимира не было оснований симпатизировать христианам. Еще в первые годы жизни будущего «крестителя Руси» Ольга сослала в Любеч его мать Малушу. Похоже, что при ее дворе незаконнорожденный княжич должен был ощутить себя изгоем. Однако своим воинственным и буйным нравом он более, чем братья, походил на отца. Владимир наравне с другими братьями получил в управление удел, причем второй по величине и значению центр государства — Новгород. Он был посажен там в 970 г. по просьбе самих горожан, но из-за молодого возраста — под опекой своего дяди по матери воеводы Добрыни, пользовавшегося полным доверием Святослава. Из этого можно представить, как воспитывался Владимир дядькой-язычником, соратником великого князя и братом его возлюбленной. Новгородцы, сами настроенные антихристиански, зная о языческой ориентации княжича и его опекуна, и попросили именно их себе в правители. Естественно, что, вырастая в приверженном Перуну Новгороде Владимир сформировался если и не как убежденный язычник, то по крайней мере как сознательный антихристианин. Он мог уверенно опираться на языческий Север, располагал варяжскими наемниками и с полным основанием рассчитывал на поддержку языческих сил в самом Киеве.

Ход войны 980 г. во многих ключевых моментах аналогичен событиям, происходившим за сто лет до того. Согласно материалам, приводимым В.Н. Татищевым, Ярополк, зная о возвращении брата с варяжскими отрядами, послал свои войска в землю кривичей. Владимир, взявший перед этим Полоцк и силой овладевший ранее отказавшей ему Рогнедой — дочерью местного князя, думал укрыться в Новгороде. Однако Добрыня, «ведый, яко Ярополк нелюбим есть у людей, зане христианам даде волю велику, удержа Владимира и посла в полки Ярополча с дары воеводам, водя их ко Владимиру». В последовавшей за этим битве на р. Друге, недалеко от Смоленска, владимировы войска «победиша полки Ярополчи не силою, не храбростью», но предательством «воевод Ярополчих».

Лишившись войска, частично перешедшего на сторону неприятеля, Ярополк растерялся: сперва он думал обороняться в Киеве, но находившийся в тайных сношениях с Добрыней и Владимиром его воевода Блуд, как о том пишет Нестор, коварно склонил великого князя покинуть столицу и укрыться в неприступной крепости Родне, у впадения Роси в Днепр. Затем, когда положение отряда осажденного там войсками Владимира стало невыносимым, Блуд убедил Ярополка сдаться на милость брата, гарантируя, что тот сохранит побежденному жизнь. Поверив обещаниям, лишенный престола Ольгин воспитанник через несколько дней был убит.

Летописцы единодушно признают, что Владимир и Добрыня достигли победы благодаря предательству военачальников Ярополковой дружины и неприязни языческого большинства собранных в поход ополченцев к прохристиански настроенному слабовольному и нерешительному Ярополку. Характер событий станет нам тем более понятным, если вспомним, что и Добрыня, и предавшие киевского правителя военачальники в массе своей были соратниками Святослава, погибшего всего восемью годами ранее утверждения Владимира на престоле. Своими прохристианскими наклонностями, миролюбивой политикой и «кротостью» нрава Ярополк должен был вызывать раздражение и даже презрение у воспитанных на языческом культе силы Святославовых ветеранов. Среди них же одним из наиболее выдающихся деятелей был Добрыня, который и заключил тайное соглашение со своими старыми боевыми товарищами из окружения Ярополка. Ему, очевидно, удалось убедить их в том, что Владимир является более подходящей кандидатурой на великокняжеский престол. Двойственность социальной позиции и религиозной ориентации погубила Ярополка. На его стороне не выступили христианские силы, тогда как языческие круги в самой столице, прежде всего военачальники, решительно встали на сторону Владимира.