1. Религиозный вопрос в первые годы правления Владимира

Вокняжение Владимира в 980 г. означало кардинальную смену внутренней (в том числе религиозной) и внешней политики киевского правительства. Власть оказалась в руках проязычески настроенных, прошедших школу Святославовых походов военных, стремившихся опереться на жречество, уже реально представлявшее «христианскую опасность», и на антихристиански настроенные посадские круги, особенно Новгорода. Купечество этого города, как надо полагать, и финансировало поход Владимира на Киев. Приход к власти военно-языческой партии встретил поддержку и основной массы представителей старинной, но игравшей уже со времени княжения Ольги все меньшую общественную роль родоплеменной знати.

Очевидно, в окружении Владимира еще до захвата Киева сознавали, что для противостояния христианству старое, стихийно развивавшееся и организационно неоформленное язычество необходимо реформировать созданием общегосударственного пантеона и даже какого-то подобия «языческой церкви». Вспомним, что оказавшись в сходной ситуации, император Юлиан пытался предпринять именно подобные шаги. Относительно немногочисленная группа христиан на Руси была сильна не только своими позициями в административном аппарате и влиянием на торгово-ремесленные круги связанных с Причерноморьем среднеднепровских городов, но также стройностью вероучения и сплоченностью адептов. Пришедшая к власти языческая партия мало что могла противопоставить христианству в идейном и организационном плане. Компенсировать эту ущербность язычества и были призваны религиозные преобразования князя Владимира, начавшиеся сразу же после его вступления в Киев — в 980 г.

По словам летописца, новый князь позаботился о сооружении нового святилища в Киеве в честь покровительствовавшего ему громовержца. Он воздвиг «на холме вне двора теремного кумир Перуна деревянный, глава ему серебрена, ус златы, да и других богов: Хорса, Дажьбу, Стриба, Семаргла и Мокошь». В то же время отправившийся в Новгород Добрыня воздвиг над Волховом новое изваяние Перуна. В Киеве такая демонстративно проязыческая политика вылилась в драматические для христиан события, отраженные в летописях и, возможно, фиксируемые даже археологически.

Как показали исследования Я.Е. Боровского и П.П. Толочко, при сооружении капища Владимира использовались строительные материалы какого-то собора середины X в., техника кладки которого близка кладке Десятинной церкви и дворца Ольги. Не исключено, что храм мог быть разрушен еще в 971 — 972 гг. по приказу возвращающегося в Киев Святослава. Однако более вероятной представляется возможность его уничтожения сразу же по утверждении Владимира в Киеве. Как отмечалось, языческий террор последнего года жизни Святослава практически не коснулся христиан в самом Киеве, а при сосредоточении верховной власти в руках Ярополка они пользовались всеми льготами. Утвердившаяся же в столице в 980 г. военно-языческая группировка, естественно, не могла потерпеть на территории великокняжеского дворца христианский храм. Символом нового курса правительства и стало разрушение этой церкви, строительные материалы которой демонстративно использовались под фундамент капища традиционных кумиров.

Устройство нового языческого капища Владимиром. Миниатюра Радзивилловской летописи

Столь же характерной для первых лет правления Владимира акцией было и принесение юноши-христианина в жертву Перуну. Деморализованная и отошедшая пока на второй план христианская партия в Киеве сохраняла достаточные силы и влияние, чтобы едва утвердившийся на престоле при помощи новгородцев и варяжских наемников князь решился на открытые гонения. Однако киевские христиане были явными врагами нового режима, так что и Владимиру, и пытавшемуся возродить свое былое влияние жречеству надо было держать оппозицию в страхе, не провоцируя ее на открытое выступление. Этим, вероятно, и можно объяснить тот факт, что жертвой был избран христианин, но не русин, не член городской церковной общины, а сын недавно прибывшего из Византии христианина-варяга. Этнически он был чужд киевским христианам, а религиозно — тем скандинавам, которые находились на службе великого князя. Его убийство не могло вызвать крупных волнений и вместе с тем открыто демонстрировало решимость князя в борьбе за утверждение язычества.

К сожалению, нам практически ничего не известно ни об идейном содержании реформируемого и реставрируемого Владимиром и приближенными к нему жрецами язычества, ни о разделении функций между богами созданного им пантеона. Одним из основополагающих принципов государственной религиозной концепции, по всей видимости, был дуализм старых антагонистов Перуна и Велеса, строго разграничивавшихся топографически. Преодолеть их традиционное противостояние никто серьезно и не пытался. Однако сохранение как минимум «натянутых отношений» между патронами княжеской дружины и посадских «деловых кругов» изначально лишало обновляемое язычество и социальной, и концептуальной цельности.

Едва ли можно признать удачным с социально-политической точки зрения и выбор богов, возведенных в ранг ближайших сподвижников Перуна. Из пользовавшихся популярностью в широких народных массах можно указать только на сохранившегося со сколотских времен Дажьбога-Солнце да покровительницу женских занятий и урожая Мокошь. Имена Хорса, Стрибога и Семаргла практически не встречаются в антиязыческих увещеваниях церковных проповедников последующих веков, из чего можно заключить, что основной массе населения Киевской Руси они были чужды. В «Слове о полку Игореве» в образно-метафорических выражениях Хорс и Стрибог (точнее «ветры, Стрибожьи внуки») упомянуты по одному разу. Однако это говорит лишь о том, что память об этих двух мифологических персонажах (но, естественно, не вера в них) еще два столетия спустя сохранялась в среде образованной прослойки киевской дружинной знати.

Фрагмент капища X в. в Киеве. Раскопки 1975 г.

Вместе с тем широко почитавшийся крестьянскими массами земледельческий бог Род, а также близкий всем, и особенно ремесленникам — кузнецам и гончарам, Огонь-Сварожич и сам Сварог даже не упомянуты летописцем в связи с религиозными преобразованиями начала 80-х годов. Можно не сомневаться, что пантеон Владимира был составлен главным образом из тех богов, которые почитались дружинными слоями Киевской Руси, но были чужды посадскому люду и тем более крестьянству. Из этого видно, на какие социальные силы опирался Владимир в первые годы своего правления. Но при этом заметна и недальновидность окружавших его религиозных идеологов, очевидно, военачальников, привыкших решать социальные и политические проблемы силой оружия.

Внешне Владимиру во всем сопутствовал успех. В 981 г. он добился полной победы над польским князем Мешком на Висле и «дань погодну на ляхов возложи», а также возвратил занятые ими во время его борьбы с Ярополком пять червеньских городов по Западному Бугу. За этим следовали усмирение вятичей и радимичей, победоносный поход 983 г. в Прибалтику на ятвягов. Увеличилось и количество жен великого князя: кроме насильно взятых им язычницы Рогнеды и православной гречанки вдовы Ярополка, в ближайшие несколько лет у него появились две «чехини» и болгарка, — все трое, по всей видимости, христианки. Эти приводимые Нестором данные в целом соответствуют и сообщениям летописи Иоакима, где также идет речь о пяти Владимировых женах до его брака с византийской принцессой Анной, причем и среди них христианки составляли большинство.

Вероятно, и жены-христианки могли оказывать какое-то влияние на мировоззрение князя, хотя не они определяли религиозную политику киевского двора. Реставрированное язычество не оправдывало надежд относительно идейной консолидации социально разнородного и этнически пестрого населения Руси. Проязычески настроенные воеводы и дружина, заручившись финансовой поддержкой новгородского купечества и используя варяжских наемников, обеспечили захват власти. Однако они не могли быть использованы для создания нового аппарата управления. Новгородцы сразу после победы вернулись домой. Большинство варягов, возмущавших киевлян буйными выходками, отбыло на службу в Византию или было рассредоточено по пограничным крепостям. Возвысившиеся же при Святославе военачальники были явно неспособны к административной работе и не имели ни малейшего желания посвящать ей свою дальнейшую жизнь. Кроме того, они нужны были и в армии. Кто же должен был составить массу необходимых для обширного государства грамотных и исполнительных администраторов высшего и среднего звена управления? Оказалось, что в распоряжении Владимира не было никого, кроме христианских семейств Киева и близлежащих городов Поднепровья и Подесенья. Ведь это они фактически осуществляли административную власть уже около трех десятилетий, во времена правления Ольги, непрекращавшихся походов Святослава и унаследовавшего весь налаженный аппарат управления от своей бабки Ярополка.

Смерть варяга-христианина и его сына

За столетие, прошедшее со времени гибели Аскольда, родо-племенная организация власти была заменена территориально-административной. Третье поколение потомков выдвинувшихся на службе у Олега и Игоря дружинников, породнившись и смешавшись с древними аристократическими кланами полян-русов, составляло тот реальный управленческий слой, без которого Владимир не мог руководить страной. Однако и этот слой, не имея опоры в войсках и не видя реальной кандидатуры для замены Владимира на престоле, вынужден был идти на компромисс и сотрудничать с новым правителем Руси. Оказавшись во главе созданного Ольгой аппарата управления, непосредственно властвуя над населением Киева и соседних городов, уже около двухсот лет связанных с христианским Причерноморьем, стремясь к утверждению и на международной арене, Владимир вынужден был принять христианство.

О крещении Руси в эпоху Владимира в иностранных источниках практически ничего не сообщается. Для византийских и западноевропейских авторов X в. Русь, как пишет М.Ю. Брайчевский, уже более столетия выступала в роли государства христианского, хотя большинство ее правителей оставались язычниками. Для современников крещение Владимира вовсе не представлялось столь грандиозным событием, каким было описано монахами-летописцами спустя три — пять поколений. На протяжении X—XI вв. была создана легенда о «крестителе Руси», дожившая без существенных изменений до наших дней. Однако в самих древнерусских источниках того времени содержится как минимум две достаточно отличные версии об обстоятельствах крещения великого князя.

Официальная версия Русской православной церкви восходит к тексту «Повести временных лет» и сходного с ним сказания о походе на Корсунь и крещении великого князя, принадлежащем, как полагают некоторые ученые, перу корсунянина Анастаса, — предавшего Херсон Владимиру. В общем виде она выглядит так.

В 985 г., усмирив радимичей, Владимир совершил поход на Дунай и одержал победу над болгарами и сербами. Судя по тому, каких блестящих успехов в войне с Византией добились болгары уже через год, разгромив 17 августа 986 г. отборные императорские войска, можно полагать, что поход Владимира не был чрезвычайно кровопролитным. Вероятно, после нескольких стычек с болгарскими отрядами был заключен устраивавший обе стороны мир.

В следующем, 986 г. в Киев якобы прибыло посольство от волжских булгар, принявших ислам еще в начале X в. и стремившихся распространить мусульманство и на Руси. На вопрос князя «в чем состоит ваша вера?», они сказали, что проповедуют учение Магомета о едином боге, заповеди которого требуют обрезания, а также неупотребления в пищу свинины и отказа от винопития. Вместе с тем проповедники не налагали никаких ограничений на отношения с женщинами, а на том свете праведникам сулили утехи с прекраснейшими представительницами слабого пола. «Володимер слушал сие прилежно, зане был сам женолюбив, но не приятно ему было обрезание и неядение свинных мяс, а о непитии вина и слышать не хотел, глаголя, яко в сих странах вельми сие неудобно, зане руссам есть в веселие и здравие от питья вина, с разумом пиемого», а согласно другому источнику, сказал: «Руси есть веселие пити, не можем без того быти».

Склонять в свою веру Владимира приходили от имени папы и немцы. Они возвестили князю о том, что их «вера есть свет, клянемся Богу, который сотворил небо и землю, звезды, месяц и всякое дыхание, а ваши боги суть дерево». Однако Владимир, не вдаваясь в полемику, отправил и их со словами: «Идите назад, ибо отцы наши сего не принимали».

Более обстоятельный разговор состоялся с хазарскими иудеями. Они сообщили князю, что «христиане веруют в того, которого мы распяли, а мы веруем в единого Бога», изложив далее, что последний заповедал обрезаться, не есть свинину и зайчатину, хранить субботу. Выяснив, что у иудеев нет своей земли, поскольку, по их же собственным словам, «разгневался Бог на отцов наших и расточил нас по разным землям за наши грехи, и предана была земля наша христианам». Владимир резонно возразил: «Так как же других учите, когда сами отвержены богом и расточены? Если бы Бог любил вас и веру вашу, то вы не были бы расточены по разным землям: или вы хотите, чтобы с нами случилось то же?». На это, естественно, было трудно что-либо возразить.

Относительного успеха добился только четвертый миссионер — православный грек-философ. Он подверг саркастичной критике мусульманство, неодобрительно высказался по. поводу обрядов «латинян», отметив, вместе с тем, сходство их и своей веры. Он же объяснил князю, что иудеи изгнаны богом со своей земли именно потому, что распяли Иисуса Христа, которому поклоняются христиане. «Но для чего же Бог сошел на землю и принял такую страсть?» — спросил Владимир. И тогда проповедник кратко изложил основные моменты священной истории по Ветхому и Новому заветам, упомянул о грехопадении людей, искупительной миссии и воскресении Иисуса и, угрожая грядущим страшным судом, развернул перед взволнованным князем полотно с его изображением, где справа были нарисованы блаженные праведники, а слева — истязаемые грешники. Владимир не мог не признать, что хорошо первым и плохо вторым, однако на последовавшее тут же предложение креститься, ответил: «Подожду еще мало».

Согласно летописи уже в 987 г., вскоре после этих переговоров с миссионерами, Владимир созвал старцев и бояр и доложил им о том, что приходили проповедники разных вероисповеданий и хвалили свои законы, но больше всех ему понравилась вера греков. На это вельможи якобы ответили, что свое никто не хулит и предложили отправить посольство, дабы доверенные люди князя могли на месте убедиться, какой народ достойнее богу поклоняется. Ни булгарское, ни немецкое богослужение не понравилось русским послам. Но, якобы по их словам, когда «пришли мы к грекам, и ввели они нас туда, где служат Богу своему», то «не знали мы — на небе мы были или на земле, ибо на земле нельзя видеть такого зрелища и такой красоты: не умеем вам рассказать, только то знаем, что там Бог пребывает с людьми и что служба превосходит службу всех других стран; мы не можем забыть такой красоты». Приняты были послы в Царьграде и императорами — правившими в те годы братьями Василием и Константином, будущими шуринами русского князя. Они отпустили послов обратно «с дары великими и честью».

Выслушав все это, бояре и старцы, а точнее, возглавлявшие аппарат административного управления Древнерусского государства представители знатнейших столичных семейств, решительно выступили за принятие христианства. «Княже, — сказали они — если бы сей закон грецкий был порочен, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, которая была мудрейшею из всех людей». Далее оттягивать и отступать Владимиру было некуда, и на его вопрос «так где же креститься?» сановники ответили: «Где тебе любо». И далее, вопреки всякой логике (ведь с Византией наконец-то установлены дружественные отношения и двор единодушно принимает решение о крещении по греческому обряду), согласно летописному повествованию, весной 988 г. Владимир отправился в поход на Корсунь.

Несмотря на всю привлекательность сюжета о «выборе веры», приходится согласиться с Е.Е. Голубинским и М.Ю. Брайчевским, обстоятельно обосновавшими историческую недостоверность приведенного выше повествования. В самом факте появления в Киеве середины 80-х годов проповедников ислама из Волжской Булгарин, иудаизма от хазар, а также немцев-католиков и православного грека ничего принципиально невозможного нет. Но маловероятно, чтобы хазарские иудеи, чье государство незадолго до того было стерто с лица земли Святославом, могли рассчитывать на успех. Достоверно известно, что в X в. Киев поддерживал регулярные торговые связи как с булгарами (путь от Булгара до столицы Руси описан мусульманскими географами), так и с Германией — через Краков и Прагу. Несмотря на все политические осложнения, не прерывались и контакты славян Среднего Поднепровья с городами Причерноморья. Однако сопоставление рассмотренного нами летописного сказания с другими литературными памятниками XI в. как бесспорными, принадлежащими митрополиту Иллариону и монаху Иакову, так и вызывающими скептическое отношение у некоторых ученых (летопись Иоакима) показывает, что сама идея свободного выбора веры князем при якобы объективном и беспристрастном рассмотрении различных религиозных систем не выдерживает критики.

По словам проанализировавшего эти тексты Е.Е. Голубинского, одним из наиболее заслуживающих удивления поступков Владимира, принявшего православную веру, Илларион находит то, «что составляет совершенную и диаметральную противоположность с рассказом летописи»: князь решился на крещение, никем из проповедников не убеждаемый в ее истинности. Владимир своим умом осознал, что христианство лучше язычества. Русский митрополит во второй четверти XI в. писал в похвале Владимиру: «Не виде апостола, пришедша в землю твою... Не виде бес изгоняющи именем Христовым... сих всех не видя како убо верова? Дивное чудо! Инии царе и властителе, видяще сии вся бывающа от святых муж, не вероваша... Ты же, о блаженниче, без всех сих притече ко Христу, токмо от благого смысла и остроумия разумев, яко есть Бог един, творец невидимым и видимым, небесным и земным, и яко посла в мир спасения ради возлюбленного своего сына. И сии помыслив, вниде в святую купель».

Аналогично и монах Иаков, писавший около 1070 г., ничего не знает о послах, якобы приходивших к Владимиру с целью его обращения в христианство. Поступок князя он объясняет двумя факторами: во-первых, тем, что сам бог, «провидев доброту сердца его и призрев с небеси Милостию своею, просветил сердце его принять святое крещение», и, во-вторых, «слышав о бабке своей Ольге», что «приняла она святое крещение» и жила затем «всеми добрыми делы украсившися». Сходным образом и в «Сказании о Борисе и Глебе» пишется о том, что бог непосредственно возжег огонь веры в душе добродетельного князя, не упоминая при этом об иноземных проповедниках и рассмотрения Владимиром различных религий.

На основе анализа этих и других источников Е.Е. Голубинский пришел к хорошо обоснованному выводу: Владимир крестился еще в 987 г., за два года до похода на Корсунь, однако не афишировал своего поступка, опасаясь недовольства народа. Для обращения в христианство всей Руси необходимо было проделать организационно-административную работу, подготовить кадры священнослужителей, доставить церковную утварь и т. п. Для этого требовалось достаточно длительное время. Поэтому, приняв крещение, Владимир должен был начать подготовку к введению христианства в качестве официальной государственной религии. Аналогичным образом поступали и его современники — Мечеслав I (Мешко) в Польше, крестившийся незадолго до Владимира, и Стефан I в Венгрии, принявший христианство несколькими годами позже. Как и Владимир, они крестились сперва сами, а спустя несколько лет утверждали в своих государствах новую веру.

Таким образом, можно согласиться с тем, что ни сам Владимир, ни его бояре и старцы веры не выбирали, и сказание об этом событии в основе исторически недостоверно. Но, как полагает М.Ю. Брайчевский, оно отражает и обобщает сохранившиеся на Руси известия о попытках обратить киевских князей в свою веру иудеями-хазарами, мусульманами-булгарами, нем-дами-христианами и православными греками в более ранние времена. Возможно, оно сложилось под влиянием аналогичной хазарской легенды о «выборе веры».

Однако представляется вполне вероятным, что отдельные детали рассматриваемой повести имеют прямое отношение и к реалиям середины 80-х годов X в. Имеется в виду, во-первых, факт отправки русского посольства к императорам Василию II и Константину VIII. Они же передали богатые дары киевскому князю. Во-вторых, примечательно поведение старцев и бояр, среди которых ни один ни единым словом не обмолвился в защиту язычества, но все решительно высказались за принятие греческого христианства. В-третьих, следует принять во внимание переговоры великого князя с мусульманами о возможном принятии им ислама, которые велись незадолго до его крещения.

Рассмотрим эти аспекты с точки зрения социально-политической обстановки в Киеве и внешнеполитического положения Руси середины 80-х годов X в.

По прошествии нескольких лет после убийства брата положение Владимира в Киеве оставалось все еще недостаточно прочным. Высший административный аппарат столицы — «бояре» и «старцы» — выросшие под крылом Ольги и окрепшие во времена правления Ярополка, в массе своей, а многие уже во втором поколении, исповедуют христианство по греческому образцу. Среди них и Владимир, и его дружина оказались в политической и религиозной изоляции. Попытка реставрации и обновления язычества явно не имела успеха, тогда как христианство продолжало внедряться в сознание средних городских слоев. Князь, очевидно, и сам уже глубоко разочаровался в идолопоклонстве, однако, не желая оказаться в зависимости от Византии, не принимал и православия.

К этим годам относится и весьма разноречиво оцениваемый в научной литературе факт переговоров князя с правителем Хорезма. Как сообщает Ал-Марвази, в годы правления царя русов Владимира от них приходили послы в Хорезм с просьбой распространить ислам в их стране. Хорезмшах с радостью согласился и отправил на Русь мусульманских проповедников. По мнению С.П. Толстова, Владимир прежде всего искал на Востоке союзников против Византии. Осознавая необходимость принятия монотеистической религии, князь готов был согласиться на мусульманство, С точки зрения М.Ю. Брайчевского князь в 983—986 гг., не желая принимать христианство и уже полностью разочаровавшись в язычестве, надеялся создать в Киеве конкурирующую с православной мусульманскую общину. Согласно же П.П. Толочко, своими переговорами с хорезмшахом Владимир хотел продемонстрировать Византии, что она не единственная страна, от которой Русь может принять новую религию.

Едва ли когда-нибудь удасться доподлинно узнать, какими именно мотивами руководствовался киевский князь, направляя посольство в Среднюю Азию и насколько искренне он думал о принятии ислама. Однако, как убедительно подчеркивает П.П. Толочко, объективно, ходом самой истории «выбор веры» древнерусским обществом уже был сделан. Даже если бы Владимир всерьез намеревался отдать предпочтение мусульманству или римскому христианству, насадить их в восточнославянском обществе конца X в. было бы чрезвычайно трудно. Традиция православия на Руси насчитывала уже около двух столетий, оно имело определяющее влияние в самих придворных кругах. В то же время политическая ситуация в Византии резко изменилась, и киевский князь оказался вовлеченным в разгоревшуюся на ее территории борьбу.