Б. Пылин¹. «В кадетской роте в Феодосии»²

В первые весенние дни 1920 года под напором красных Добровольческая армия и казачьи корпуса вынуждены были отойти сначала за Кубань, а затем следовали: трагедия у Новороссийска (главным образом, для донцов) и трагедия у Туапсе-Сочи (преимущественно, для кубанцев). У Новороссийска казачьим частям пароходов не хватило. Из 50-тысячной Донской армии в Крым попали только жалкие крохи, сведенные там в три куценьких дивизии (2 конных и 1 пешая). В Крыму для донцов был отведен город Евпатория с окрестностями, куда и направлялись беженцы, гражданские учреждения и офицеры, оставшиеся за штатом — как следствие Новороссийской катастрофы и Голгофы Черноморского побережья. Таким образом, в Евпатории, благодаря большому скоплению офицеров, создался Донской офицерский резерв. Поначалу вся забота Донского правительства об этих офицерах сводилась к их учету, и только. Без денег, без продовольствия офицеры как тени бродили по пляжу и около пустых вилл, продавая все, что можно было еще продать, чтобы оттянуть хоть на некоторое время надвигавшуюся угрозу голодной смерти. Канцелярия офицерского резерва на просьбы этой голодающей массы принять какие-то меры к улучшению их положения неизменно отвечала: «Мы пишем, правительство об этом знает».

Но вот началось брожение. Офицеры открыто выражали свое недовольство. Резервное начальство, обеспокоенное создавшейся обстановкой, поспешило уведомить об этом Донское правительство.

Наконец, в конце апреля в Евпаторию приехал донской атаман генерал Богаевский, который просил потерпеть, обещая наладить довольствие и уплатить жалованье. После его отъезда было организовано котловое довольствие. Офицерам выдали аванс, а затем жалованье. Наши верхи решили, в согласии с комендатурой города, привлечь офицеров для несения гарнизонной службы. Были созданы офицерские сотни, причем штаб-офицеры были выделены в особую штаб-офицерскую сотню. Обер-офицеры стали нести гарнизонную службу, а штаб-офицеры сорганизрвались в рабочие артели и занялись разгрузкой в порту барж и пароходов. Но, так как гарнизонная служба занимала малое количество людей, то у начальства родилась идея о сформировании особого офицерского полка и об отправке его если не на фронт, то хотя бы на Сиваш для охраны укреплений и окопов.

Собственно говоря, формирования, в точном смысле этого слова, не было. Из обер-офицерских сотен в спешном порядке создали 4 сотни без кухонь, без обоза, придав к ним еще 2 сотни из команд наших бывших бронепоездов, находившихся на Сивашах в районе Чонгарского моста. Так был создан особый Донской офицерский отряд.

Командиром особого отряда был назначен полковник Афанасьев³. Разутый и раздетый, без кухонь и обоза, особый Донской офицерский отряд приблизительно в июле месяце был отправлен на Сиваши для охраны укреплений и окопов. Особый отряд занял район от Чонгарского моста до села Карповки (возле Перекопа). Сотни ютились по разрушенным фермам, выставляя посты к Сивашам, иногда за 3—4 версты от своего расположения. Но вопрос о довольствии стоял все время остро. Отсутствие кухонь, повозок и необходимых денежных авансов для закупки продуктов вынуждало командиров сотен просить соседние артиллерийские части, находившиеся в этом районе (главным образом, Тяжелая артиллерия), о зачислении своих сотен на котловое довольствие, что не везде проходило гладко. Кроме того, эти «соседи» зачастую находились на расстоянии тоже нескольких верст.

Поначалу командирами сотен были тоже обер-офицеры, но потом, приблизительно в сентябре месяце, когда положение в сотнях несколько улучшилось, на должности командиров и их помощников были присланы штаб-офицеры. В Евпатории оставалось еще много офицеров резерва.

При отходе фронта за Сиваш особый Донской офицерский отряд был снят со своих постов и отведен в город Джанкой, откуда он должен был быть отправлен в город Керчь для несения гарнизонной службы. Но перед самым выступлением, 30 октября, получено было распоряжение немедленно выступить обратно на Сиваш, так как красные прорвали фронт где-то в районе Карповки. Отряд выступил налегке, оставив все вещи на попечение особых офицеров, но все вещи были ими брошены в Джанкое. Приблизительно через час после выступления 1-я сотня, под командой доблестного войскового старшины А.А. Филатова⁴, свернула влево и пошла в направлении Карповки, откуда никогда не вернулась. Остальные сотни продолжали движение в направлении Чонгарского моста на соединение с находившимися там 5-й и 6-й сотнями.

Обстановка на фронте диктовала не движение вперед, а отход — если не назад, то на какие-то другие позиции. Приблизительно на полпути уже определенно выяснилась бессмысленность движения вперед, так как красные, углубляя и расширяя свой прорыв, отрезали все части, находившиеся вправо от Карповки. Попытка связаться с командиром особого отряда и запросить у него дальнейших инструкций не привела ни к чему. Сотни продолжали двигаться вперед. С наступлением темноты сотни находились верстах в 6—7 от места своего назначения. На одном артиллерийском пункте решили снова связаться с командиром отряда, но его уже не было в Джанкое, так как он отбыл в Керчь. Таким образом, три сотни оказались отрезанными — «в мешке». Командирам сотен предстояла трудная задача: выбраться из того «мешка».

Как бы предвидя все это, уже с первых минут выступления отряда рядовые офицеры, по своей инициативе, стремились сесть на подводы. Благодаря этому, к тому моменту, когда выяснилось, что сотни в «мешке», почти все офицеры сидели на подводах. Было послано распоряжение командирам 5-й и 6-й сотен немедленно присоединиться к ядру отряда. И как только они присоединились, начался отход.

Создавшаяся у Карповки обстановка диктовала, что, чтобы выскочить из «мешка», надо было во что бы то ни стало опередить красных и проскочить через Джанкой. Пользуясь ночным покровом, отряд на рысях (на подводах) двинулся к Джанкою. На рассвете 31 октября особый отряд подходил к Джанкою. Но в то же время с севера, со стороны Карповки, к Джанкою же подходила конная лава красных. А с востока, со стороны Чонгарского моста, вдоль полотна железной дороги шел разъезд красных, коней 12—15, который начал обстреливать отряд, правда, с дистанции довольно далекой.

Создавалось довольно трудное положение, но на выручку пришел случай: верстах в трех к югу от Джанкоя на горке стояла какая-то наша конная группа, которая из своих 2 орудий начала обстреливать красных. Лава красных приостановилась, что и дало возможность отряду проскочить через полотно железной дороги.

Если до Джанкоя отряд представлял из себя еще какую-то воинскую часть, то, проскочив Джанкой, отряд превратился в какой-то караван подвод, мчавшийся и растянувшийся на целые версты. На железнодорожных станциях попадались брошенные вагоны с бельем и обмундированием, и многие из офицеров отряда старались взять кое-что из белья и обмундирования. В Керчь особый офицерский отряд прибыл 1 ноября перед вечером и сразу же погрузился на стоявший в порту пароход «Поти». В сущности, в Керчь прибыл не весь особый отряд, так как 1-я сотня погибла у Карповки, многие взяли направление на Феодосию, а часть отстала в дороге из-за переутомления лошадей.

Разместившись в больших трюмах «Поти», каждый вздохнул свободнее. Вдруг, часов около 12 ночи, распоряжение: сойти на берег, оставив при вещах по 2 человека на взвод. Выгрузились. Выясняется, что особому отряду приказано взять на себя охрану города. Помощник командующего отрядом полковник В. Хоперский⁵ собирает командиров сотен и распределяет районы города между сотнями. Сотни выступают, чтобы занять указанные им районы для охраны. Ночь. Холод. Офицеры небольшими группами в 4—5 человек «выбивают дробь» на углах пустынных улиц, ожидая с нетерпением рассвета. Светает, но распоряжений никаких. Промерзшие, голодные офицеры начинают волноваться. Самотеком, небольшими группами, офицеры начинают стекаться к пристани. Вскоре подвели старый миноносец «Живой», стоявший до того в порту из-за порчи машин, нагруженный дровами. Особому офицерскому отряду приказано погрузиться на «Живого». Отряд погрузился. Было немного тесновато. Это было 2 ноября 1920 года. День был теплый, солнечный.

3-я сотня расположилась на корме миноносца на дровах, не отдавая себе отчета в том, что при первой же буре все эти дрова с их пассажирами полетят за борт. В тот момент действительно никто не предвидел той страшной катастрофы, какая поджидала «Живого» и его пассажиров. Разместившись на «Живом» кто как мог, все успокоились. Нервность упала, но стал ощущаться голод. Но вот подходит миноносец «Дерзкий» (один из новейших миноносцев, спуска 1916 года) и пришвартовывается к «Живому». Подходят к борту матросы, и завязывается разговор. Офицеры просят хлеба. Матросы охотно делятся. К борту подходит полковник Попов, командир 3-й сотни, который устроился на «Дерзком», где один из офицеров экипажа был ему родственником или станичником. 3-я сотня сразу же обратилась к нему с просьбой устроить пересадку сотни на «Дерзкого». Полковник Попов, переговорив с капитаном и получив его согласие, передал о том сотне. Сотня перебралась на «Дерзкого», а с ней и несколько человек из пулеметной команды. «Дерзкий» был совершенно пуст, и 3-я сотня была его первыми пассажирами.

Где и как перегрузилась 4-я сотня на катер «Херсонес», который взял на буксир «Живого», я не знаю. Но когда вся флотилия тронулась из Керчи, держа курс на Константинополь, на «Живом» оставались 2-я, 5-я и 6-я сотни, часть пулеметной команды и штаб особого отряда.

«Дерзкий» был взят на буксир ледоколом «Джигит», так как часть нефти с «Дерзкого» была перекачана на миноносец «Беспокойный», на котором находился начальник Керченской флотилии, а на «Дерзкого» было перегружено с какого-то другого парохода 300 человек из дивизии генерала Гусельщикова.

В 3 часа дня 3 ноября переполнены до отказа людьми 1-й дивизии и подошедшими из Феодосии кубанцами пароход «Харакс» вышел на Керченский рейд. Генерал Абрамов объехал на катере все погруженные пароходы, отдал последние распоряжения, и в ночь на 4 ноября суда в кильватерной колонне пошли на Константинополь. Поднялся сильный осенний шторм, грозивший большими бедствиями перегруженным судам.

«Дерзкий» недолго был на буксире у «Джигита». Еще не скрылись крымские берега, как буксирный трос лопнул. «Джигит», по-видимому, непроглядной ночью, при шуме и грохоте волн, этого не заметил и продолжал свой путь. Это вызвало сильное возмущение среди матросов «Дерзкого». Так, наш «Дерзкий» остался в открытом море на произвол судьбы.

Капитан «Дерзкого» решил использовать небольшой остаток нефти и попытаться выйти к турецким берегам в направлении к Синопу. Пустили в ход машины, но нефти оказалось мало, и миноносец вскоре вынужден был остановиться. Шторм не унимался. Миноносец повернуло поперек волны и стало гнать к болгарским берегам на минные поля. «Дерзкий» оставался в таком положении более 2-х суток. Судно бросало как щепку. Крены временами были такие, что все валилось с коек, посуда летела со столов, а в кубриках становилось совершенно темно.

Что же происходило в это время на «Живом»? Офицеры 4-й сотни, находившиеся на «Херсонесе», так описывали драму «Живого». По выходе из Керчи «Живой» тоже недолго был на буксире у «Херсонеса». В один из сильных порывов ветра буксирный трос лопнул. «Херсонес» подал якорную цепь. Якорная цепь тоже лопнула. Тогда капитан «Херсонеса» передал на «Живой», что он использовал все средства, имевшиеся в его распоряжении, и ему после этого не остается ничего другого, как догнать флотилию и доложить об этом ее начальнику. «Херсонес» пошел, а «Живой» был оставлен. Будучи совершенно беспомощным из-за порчи машин, судно было повернуто поперек волны. Старой конструкции, оно такого «единоборства» с разбушевавшейся морской стихией выдержать не могло и действительно не выдержало. Где-то около крымских берегов жуткой непроглядной ночью «Живой» пошел ко дну, унеся с собой в пучину около 250 человек Донского офицерского резерва и экипаж.

Вернемся теперь к тому, что происходило на миноносце «Дерзкий», на котором имелось радио. Благодаря ему «Дерзкий» до известной степени был в курсе почти всех перипетий нашего «исхода». Поэтому можно было установить, поставили ли капитаны «Херсонеса» и «Джигита» в известность обо всем случившемся начальника флотилии. Должен сказать, что пишущий эти строки находился на «Дерзком» и помещался в унтер-офицерском кубрике, где помещался и радист, который все время информировал нас о всех переговорах, как с главным командованием, так и с другими судами.

«Дерзкий» непрерывно взывал по радио о помощи. Главное командование запросило начальника Керченской флотилии: нуждается ли он в помощи? Начальник флотилии ответил, что все его суда идут в порядке. Судя по такому ответу, начальник флотилии не знал, что случилось с «Живым» и «Дерзким». Следовательно, капитаны «Херсонеса» и «Джигита» не сообщили о случившемся своему начальнику.

«Дерзкий», перехватив такой ответ начальника Керченской флотилии, тотчас же снова послал призыв о помощи, указав на сей раз приблизительно и место своего нахождения. В ответ на это главным командованием было послано в море два парохода: «Илья Муромец» — на помощь «Дерзкому» и «Даланд» — вообще навстречу судам оказать помощь, если в ней какое-либо судно будет нуждаться. «Илья Муромец» прошел стороной, не заметив «Дерзкого», а «Даланд» натолкнулся на «Дерзкого». Несмотря на сильный шторм, «Даланд» сумел подать «Дерзкому» три троса различной толщины. «Дерзкий» был спасен. Когда уже «Дерзкий» был взят на буксир, подошел и «Илья Муромец»...

3-я сотня особого Донского отряда, сгрузившись в Константинополе с «Дерзкого», разбрелась в разные стороны. 4-я сотня некоторое время сохраняла еще видимость воинской части, но потом тоже вынуждена была распылиться. Такова судьба особого Донского офицерского отряда.

Гибель 250 донских офицеров и экипажа не нашла тогда никакого отклика в кругах наших «верхов». Никто даже не поинтересовался выяснить причины такой печальной их участи. Наоборот, поначалу даже старались скрывать все это. Но так или иначе, а история особого Донского офицерского отряда войдет отдельным звеном в длинную цепь трагедии казачества.

Примечания

1. Плахов Иван Никандрович, р. в 1894 г. Реальное училище, Новочеркасское военное училище (1915). В Донской армии; с 4 августа 1918 г. есаул; с весны 1920 г. в Донском офицерском резерве и Донском офицерском полку, затем в 5-м Донском казачьем Платовском полку до эвакуации Крыма. Был на о. Лемнос. Войсковой старшина (с 6 марта 1921 г.).

2. Впервые опубликовано: Казак. 1956. Август. № 33.

3. Афанасьев Семен Силович, р. 2 февраля 1883 г. Из дворян ВВД, сын офицера; казак ст. Ермаковской. Донской кадетский корпус (1902), Николаевское кавалерийское училище (1904). Войсковой старшина. В Донской армии. Полковник с 1918 г., с весны 1920 г. в Донском офицерском резерве, с лета 1920 г. и на 1 октября 1920 г. командир Донского офицерского полка.

4. Филатов Алексей Леонтьевич. Екатеринославская гимназия, Новочеркасское военное училище (1911). Есаул. В Донской армии, с 1920 г. в Донском офицерском резерве. С лета (11 сентября) 1920 г. в Донском офицерском полку, с октября 1920 г. командир сотни Донского офицерского отряда. Войсковой старшина (с 6 декабря 1918 г.). Погиб 30 октября 1920 г. у Карповки.

5. Хоперский Владимир Николаевич, р. в 1893 г. Донской кадетский корпус, Новочеркасское военное училище (1914). Войсковой старшина. В Донской армии; с 26 августа 1918 г. полковник. В Русской Армии в Донском офицерском резерве и Донском офицерском полку, с октября 1920 г. помощник командира Донского Офицерского отряда.