Марковцы в последних боях¹

Марковцы отдыхали. Даже быть в дозорах, на постах, в окопах для них не было в тягость. В огромном селе были книги, всевозможные игры, было и общество, отвлекавшее внимание от войны. В театре ставились спектакли, концерты. Выступал «Хор братьев Зайцевых» со своими веселыми, остроумными песенками, в котором принимали участие чины конного дивизиона черноморцев. Выступал и известный конферансье и исполнитель комических куплетов Троицкий, который «укладывал всех под стол» своим юмором. Радовало всех и то, что их верные помощники по походам и боям — лошади — отдыхали, полностью освобожденные от своей амуниции.

Село огромное, и по количеству населения, и по занимаемой территории, богатое. Дивизия буквально растворилась в нем. Марковцам не требовалось много времени, чтобы отдохнуть физически и быть снова готовыми к бою. Их же мораль стояла высоко и не только среди офицеров, но и солдат, почти исключительно из бывших красных. Последние в боях показали себя верными боевыми соратниками, связанными с офицерами вместе пролитой кровью, верой в крепость своих частей, уверенностью, что и малыми силами можно бить врага и одерживать победы.

Конечно, всем было ясно — на стороне красных огромная численная сила. Последние бои это наглядно показали: дивизии пришлось биться не меньше как с 15 полками красных, причем каждый из этих полков был численностью не меньше каждого из трех ее полков; и это не считая их кавалерийских частей. Бились и остановили красных, взяв до 2500 в плен и нанеся при этом им большие кровавые потери.

Но... дивизия всего лишь часть армии и ее фронт — часть фронта армии. И вот тут-то представлялась общая слабость, и не столько в обороне, сколько для решения основной задачи — освобождения Родины. Наступление поведет к удлинению фронта, что требует увеличения численности армии. Марковцы видели это не в увеличении численности своих полков, а в увеличении числа полков и дивизий. И они с радостью узнали о формировании двух пехотных дивизий — 6-й и 7-й. С радостью узнали и о возвращении с Кубани Кубанской казачьей дивизии. Они что-то не слышали о неудаче десанта на Кубань/ и придавали ему не цель установления другого фронта, а чисто демонстративную, с задачей добиться пополнения в армию. И эта предполагаемая задача была выполнена — Кубанская дивизия значительно пополнилась конными казаками и с нею прибыло немало безлошадных казаков.

Все это усиливало дух марковцев, а тот побуждал к переходу в наступление. Значительно усиливали надежды на победу события на фронте советско-польской войны. Польская армия была у Киева, а теперь отброшена к самой Варшаве, и будто бы Варшава взята. Марковцы отнеслись к этому слуху, который им казался вполне достоверным, с одной стороны, с удовлетворением, с другой — с тревогой, так как победа Красной армии говорила об ее силе. Но ведь это победа над внешним врагом, дающая радость национальному чувству, но... будут ли люди в красноармейской форме бороться против Русской Армии, цель которой Великая Россия? И вообще, пролив много крови на Польском фронте, будут ли русские люди проливать свою кровь на внутреннем?

Но неожиданно за слухом о взятии Варшавы — слух об огромной победе поляков. Его приняли с радостью; решили, что поражение окончательно подорвет дух красноармейцев и те если не закричат «Довольно воевать!», то разными способами воевать перестанут, и тогда легче будет Русской Армии справиться со своим врагом. Что же касается вожделений Польши, то этот вопрос разрешит генерал Врангель. Прежде всего — победить большевиков.

Надежды крепли. В некоторой степени им содействовало признание Францией правительства Юга России, хотя было ясно, что оно было сделано с исключительной целью — поддержать Польшу. Первое следствие этого признания — командировка офицеров-артиллеристов в Севастополь для изучения материальной части французских орудий и правил стрельбы из них.

Но было нечто вызывающее в дивизии беспокойство. Оно не всеми сознавалось. В массе оно чувствовалось скорее как нерешительность, но среди комсостава — уже как слабость руководства дивизией, неиспользование им благоприятных моментов в обстановке и, главное, недостаточное внимание к взаимодействию в бою между частями. Для рядовых бойцов проходили незамеченными столкновения командиров полков со штабом дивизии, как проходили незамеченными и неудачи в масштабе дивизии. Для марковцев, вероятно, как ни в какой иной дивизии, остро выдвигался вопрос сочетания дисциплины и способов ведения боя; подчинения и стремления к наибольшему успеху в бою.

«Война носила партизанский характер, и генералу Третьякову², как артиллеристу, любившему точность и закономерность, такой образ ведения был чужд. К командованию пехотной дивизии он не был подготовлен. Это создавало трения. Например, принимается решение, пишется приказ, все в порядке. Один из командиров вызывает генерала к телефону и критикует приказ по дивизии, предлагая свой план действия. Генерал соглашается с ним. Приказ меняется. Командиры полков зачастую не выполняли приказаний генерала». Это записал полковник Битенбиндер³. Но вот запись командира корпуса, генерала Писарева: «Началась неудача за неудачей, и я даже хотел по одному случаю странных распоряжений начальника Марковской дивизии говорить об этом с генералом Кутеповым».

В общем, в руководстве дивизией был большой изъян, устранить который своими средствами она не могла. Генерал Кутепов это знал. Но что оставалось делать марковцам? «Я знал, — пишет генерал Писарев, — генерал Третьякова еще по 1-му походу. Это был доблестный офицер, георгиевский кавалер, беспредельно преданный долгу, выдающейся храбрости. Но к сожалению, немного суетливый и неудачливый. Отзыв генерала Кутепова произвел на меня тяжелое впечатление и/ конечно, оставил след, вследствие которого я становился в предубеждении начальника в отношении своего подчиненного. Наблюдая в дальнейшем генерала Третьякова, я видел, как он гордится, что командует дивизией. Его горение, как чистого добровольца, было прямо трогательно».

* * *

В Михайловке для марковцев было время залечить свои раны. В полках оставалось едва по 500 штыков и по 20 пулеметов. 30—40 человек в роте. Тем не менее с пополнением не торопились, хотя в запасных батальонах было по 1000 человек. Долгий опыт показал — умением бить врага легче, чем числом. Для рот большой численности нужен был опытный командный состав — средний и младший, но его не хватало. Было 3—5 офицеров на роту. Марковской дивизии дорого стоили два ее поражения — у станции Чистяково и у станции Ольгинская, не говоря уже об убыли офицеров в каждом бою.

Надежды на переход офицеров со стороны красных определенно рухнули. Сдавались и брались в плен сотни красноармейцев, но среди них офицеров были единицы. Были и такие, которые оказывали сопротивление, ссылаясь на воззвание прославленного по Великой войне генерала Брусилова — служить честно в Красной армии, защищающей неприкосновенность родной территории. Были записавшиеся в партию.

В настоящем своем составе и качестве дивизия представлялась генералу Врангелю.

Смотр

Сообщение об его приезде всех очень обрадовало. Увидеть еще раз своего вождя, с огромным успехом ведущего с небольшой армией победные бои и, кроме того, производящего реформы в плане политическом и социальном, было желанием каждого. Однако дивизия стоит на боевом участке, поэтому только один полк может быть представлен Главнокомандующему. Но какой? Генерал Третьяков решил — 3-й⁴, как якобы наиболее отличившийся в последних боях. Артиллеристы думали, что из батарей на смотр будут выведены 4-я и 7-я батареи, всегдашние спутницы 3-го полка. Но решение начальника дивизии было иное: выйдет 1-я батарея, как имеющая лучший конский состав.

Проведя предварительный смотр 3-му полку, генерал Третьяков пришел заключению, что представить его в «боевом» виде, т. е. в самом разношерстном одеянии и обуви (обычно носившие ботинки не имели обмоток), при разнообразном снаряжении и пр., немыслимо, а поэтому решено полк представить в составе трех сводных рот, по 60 рядов в каждой. С начальствующими лицами, таким образом, в каждой роте должно быть по 140 человек. Пулеметная команда — в 12 пулеметов — при возможном однообразии материальной части.

Приезд ожидался 1 сентября, поэтому для подготовки к смотру имелось два дня. Выбор людей был прост, но, чтобы одеть их, приходилось с одних снимать шаровары, гимнастерки, обувь и передавать другим. После этой комбинации оказалась нехватка людей; для пополнения срочно вытребовали из учебной команды запасного батальона. Шла мобилизация снаряжения, ружейных ремней, штыков, но оказалось, что не хватает патронташей; пришлось от них отказаться. Чистка обуви, винтовок. Затем необходимо подготовиться к церемониальному маршу и, главное, к показному учению, т. к. генерал Врангель мог вызвать одну роту для производства боевых построений. Для большего эффекта начальник дивизии разрешил головной роте пройти в церемониальном марше с винтовками «на руку», что не так просто. Подъем настроения у всех был такой, что подготовка проходила блестяще.

Сообщили, что приедут военные представители разных стран и корреспонденты иностранных и русских газет. «Отлично. Покажем им, кто мы! Не помогут, потом сами будут иметь дело с большевиками», — говорили марковцы.

* * *

1 сентября. На фронте спокойно. Утром пролетел над Михайловкой «Илья Муромец» и сбросил несколько бомб. В 10 часов на огромной площади села стали выстраиваться 3-й полк и батарея в 4 орудия. На правом фланге блистал своими трубами полковой оркестр. Около 11 часов подъехало девять машин, из которых вышли: генерал Врангель, генерал Кутепов, генерал Писарев, чины штабов, военные представители Франции, Англии, Америки, Польши, Японии, Сербии и несколько корреспондентов.

— Главнокомандующий в форме марковцев, которая была преподнесена еще в Крыму, подходит к полку. Оркестр играет встречный марш. Генерал Врангель обходит фронт полка, громким голосом здороваясь с ротами, командами, батареей:

— Здравствуйте, дорогие орлы марковцы!

Громкие четкие ответы и могучее «Ура!». Он благодарит за боевую Службу.

Став перед фронтом полка, генерал Врангель провозгласил «Ура!» за Честь и Славу Родины. Оркестр играл Преображенский марш и могучее «Ура!» пятисот марковцев разнеслось по селу. Затем он выразил свой восторг «небольшой числом, но сильной духом» дивизии, которую он знает давно, в крепости которой он не сомневается и в которую верит. Он сказал, что, борясь за Россию, Русская Армия борется и за все человечество, за его культуру, за подлинный и полный мир. «Большевики — враги не только наши, но и всего мира. Нас понимают наши друзья, иностранные государства, и оказывают нам поддержку, но настоятельно необходимо для их же блага эту поддержку и помощь усилить». И он верит, что так и будет. Гремело «Ура!» за друзей России и Русской Армии в лице присутствующих представителей. Генерал Кутепов провозгласил «Ура!» в честь Главнокомандующего, громко подхваченное и долго не смолкавшее.

Потом церемониальный марш. Легким четким шагом с винтовками «на плечо» идет 1-я рота. Командир салютует шашкой, взяв ее «подвысь». Рота дает твердый шаг. Он опустил шашку в положение «к бою» острием вниз, и вся рота опускает винтовки с плеча в положение «на руку» и поворачивает лица в сторону вождя. Четкий ответ. Четкое обратно с «на руку» на плечо. Генерал Врангель смотрит своим орлиным взором на роту. Он явно доволен, улыбается. Иностранцы, держа руку «под козырек», иные восторженно, другие чрезвычайно серьезно смотрят на проходящую роту. Эффект огромный.

Проходят другие роты, команды — пулеметная и ординарцев, и батарея на рысях. Раздается команда командира полка: «1-я рота на учение!» Рота с большим успехом провела несколько построений, иные, по приказу генерала Кутепова, бегом. Бегом закончила она свои показные занятия, выстроившись перед Главнокомандующим. Получив благодарность, стала на свое место в строю полка. Генерал Врангель еще раз поблагодарил в лице полка всю дивизию. У всех подъем духа и удовлетворение прошедшим парадом и встречей с вождем.

* * *

После смотра генерал Врангель поехал в сельское правление, где ему была поднесена крестьянами «хлеб-соль» и где он вел с ними беседу. Оттуда, со всеми с ним приехавшими, прибыл в дом богатого мельника, где 3-м полком был организован завтрак. В доме уже собрались все старшие начальники дивизии, а от 3-го полка до командиров рот включительно. Было торжественно, но в то же время сердечно и просто. Генерал сказал небольшую речь о положении «Русского вопроса» в мире, о состоянии армии, о возможностях. «Большевизм должен быть уничтожен теперь, или он принесет много зла всем государствам, а для победителей в Великую войну обернет их победу в поражение».

Пили за успехи армии, за вождя, за старших начальников; пили за друзей, союзников... У всех отличное настроение. Оживлены были и иностранные гости, даже те, которые так серьезно смотрели на проходившие на параде роты, теперь восторженно отзывались о марковцах. И действительно, было чему восторгаться. До марковцев они видели корниловцев и увидят дроздовцев. Теперь они имеют представление о 1-м корпусе Русской Армии. За завтраком играл оркестр и пел хор песенников. Особенное впечатление произвело исполнение хором «Не плачьте над трупами павших бойцов, погибших с оружьем в руках».

Почти три часа, до наступления темноты, оставался с марковцами генерал Врангель. Поблагодарив за радушный прием, пожелав всем и дивизии боевого счастья в предстоящих боях, он обещал, если у него будет время, снова приехать 4 сентября на праздник 3-го полка и, провожаемый громким «Ура!» и приветствиями, уехал на станцию Пришиб, взяв в свою машину двух крестьян проводников. Не хотелось уезжать иностранным гостям. Было видно, что они понимали русских солдат, их жертвенность, их тяжкую героическую борьбу. Они обещали своим правительствам сообщить правду об армии и ходатайствовать об оказании ей надлежащей помощи. Но были ли они вольны в реальном ее осуществлении?

* * *

Во время завтрака произошел случай, произведший на всех, кто был его свидетелем, большое впечатление. К дому подошел старик, большой, грузный, опиравшийся на палку и попросил свидания с генералом Врангелем.

— Кто вы? — спросили его.

— Я Небогатов.

Все сразу же поняли. Адмирал Небогатов... Командующий эскадрой... Цусима. Все почтительно отошли, а один офицер доложил генералу Третьякову. Старик стоял молча, с грустным, потупленным в землю взором. Генерал Третьяков выслушал пришедшего и... отказал ему в личном свидании с генералом Врангелем, но обещал написать Главнокомандующему о его просьбе. Он просил о выдаче ему пенсии, которой он лишился с начала революции, и вынужден жить на средства своей дочери, учительствующей в местной школе. Старик медленной походкой ушел...

* * *

После отъезда генерала Врангеля генерал Третьяков и марковцы сидели еще долго, разговаривая о впечатлениях дня и... о старике. «Судьба играет человеком», «Лучше смерть, чем позорная сдача врагу», «Лучше смерть, чем позорное существование в униженной и оплеванной Родине». И неслась песня:

Пусть свищут пули, льется кровь,
Пусть смерть несут гранаты,
Мы смело двинемся вперед.
Мы, Русские солдаты.

Генерал Третьяков был весел, очень доволен и благодарил 3-й полк за блестящий смотр.

* * *

2—3 сентября на участке дивизии спокойно, но стало известно о переходе в наступление Донского корпуса, развивающемся весьма успешно. Вывод: очередь за нами. Вот отпразднуем праздник 3-го полка и прямо в бой.

Было сообщено, что Русская Армия разделена на две: I, во главе с генералом Кутеповым, состоящую из 1-го, Донского корпусов и Кубанской казачьей дивизии — на участках фронта восточном и северном; и II, генерала Драценко, из 2-го корпуса, 6-й дивизии, кавдивизии, Терско-Астраханской бригады и Гвардейского отряда, на фронте — по Днепру. Стратегические рассуждения марковцев приводили к выводу: I армии предназначена активная роль; II — пассивная. Донцы уже наступают. Выкинутый красными клич «Все на Врангеля!» не смущал; не смущало и то, что красные серьезно укрепляются и опутывают свои позиции проволокой.

В 3-м полку эти разговоры перемежались с мыслями о полковом празднике — 4 сентября, в Богородицын день «Неопалимой Купины», и одновременно о годовщине его основания. Тем более, что обещал приехать генерал Врангель. Что этот день будет проведен в Михайловке, не сомневались: никаких приготовлений к выступлению не было. Так было накануне праздника. Вечером объявлено: «Желающие в церковь». В церкви торжественная архиерейская служба, поет Марковский хор. Раздача ужина. Тихо, мирно... и вдруг — около 21 часа:

— Третьему полку приготовиться к выступлению. Первому батальону немедленно!

— Ну что же! Отпразднуем в бою. Сборы короткие.

Снова вперед!

Через час батальон с одним орудием выступил в Фридрихсфельд сменить дроздовцев, но там застал лишь конный пост в 5—6 коней. Через колонию к дроздовцам прошел Конный дивизион. Затем пришел весь 3-й полк. С рассветом в наступление: 3-й полк — восточнее железной дороги. 2-й⁵ — на Бурчатск, 1-й⁶ — на село Васильевка. Фронт поступления дивизии 10 верст. Вправо на Андребург — дроздовцы.

4 сентября. Едва стало светать, марковцы, подошедшие возможно ближе к позициям красных, с одновременно начатой армейской подготовкой 6 батареями и двумя бронепоездами, ринулись в атаку. Их не сдержали ни огонь орудий и броневиков, ни пулеметный. Позиция была взята с налета. Контратаки резервов красных отбивались на ходу. Конный дивизион, высланный со стороны дроздовцев по Карачекракской лощине в тыл красным, захватил 4-орудийную батарею. К вечеру 1-й и 2-й полки уже были на высотах за лощиной. 3-й, в резерве у Васильевки, где отметил День своего праздника отличным обедом, подвезенным кухнями, да в штабе полка распитой бутылкой-другой самогона в присутствии генералов Писарева и Третьякова. Потери дивизии были весьма малы.

5 сентября — короткое продвижение вперед и занятие почти без боя села Янчекрак.

6 сентября — дальнейшее наступление встретило слабое сопротивление. Аэроплан сбросил Ориентировку: вправо дроздовцы и Кубанская казачья дивизия успешно продвигаются вперед. Около 15 часов марковцы, выйдя на бугры, увидели Александровск с его двумя железнодорожными станциями с эшелонами на путях и уходящими в направлении станции Синельниково и на мост через Днепр у колонии Кичкас. Вперед выехали Конный дивизион, сотни, батареи. Загремели орудия. На? южной окраине города разворачивалась пехота красных. Полки, пришедшие уже 25 верст, спешили вперед и атакой смяли красных. К грому орудий присоединились сильные взрывы складов снарядов, вагонов с ними... Резервный 3-й полк вступил в город в колонне. Его встретили толпы народа. У марковцев в руках появились цветы.

Смеркалось. 1-й полк, наступавший вдоль железной дороги, идущей к Днепру, за городом, перед селом Вознесенским, встретил упорное сопротивление и, потеряв 70 человек, остановился. 3-му полку приказано взять село, выйти к понтонному мосту и захватить переправу. Полк, уже в темноте, атаковал красных на крутом подъеме балки Гадючьей, сбил их, но за селом на буграх встретил сопротивление, задержавшее наступление на некоторое время. Атакой бугры были взяты, и с них открылась темная низина, пересекаемая с севера на юг серой полосой Днепра. Сильный взрыв и грохот врезались в звуки затихавшего боя. Полк спустился в низину. Масса повозок, но ни лошадей, ни людей. Еще немного, и виден отводимый на ту сторону Днепра понтонный мост. Вправо, на возвышенности, гребень железнодорожных вагонов, а еще впереди — силуэт высокого железнодорожного моста. В резерве наступавшего полка было две роты. Когда полк вошел в село, они пошли вправо и натолкнулись на сидящих в окопах красных. Около 180 человек сдались без выстрела, другие скрылись в темноте. Несколько из них были пойманы, и среди них командир батальона, бывший офицер. Высланные от рот дозоры, шедшие вдоль железной дороги, дошли до разъезда, все время забирая пленных. Привели и двух санитарок — сестер милосердия. Рассказ их ужаснул марковцев. Утром в Александровск прибыл эшелон кавалерии с обозом и стал разгружаться. Неожиданно разгрузка была прервана, а в освободившиеся вагоны началась погрузка раненых. Обе санитарки были назначены сопровождать их. Погрузили до 200 человек. Через некоторое время длинный эшелон тронулся по линии на Кичкасский мост. В нем, кроме раненых, оставались еще подводы, фураж. На разъезде эшелон остановился. Наступила ночь. Бой шел уже вблизи. Вдруг впереди сильный взрыв.

— Мост взорван! — раздались крики, но состав медленно двинулся вперед.

— Остановите поезд! Пощадите раненых! — кричали кругом, а в ответ:

— Белые все равно перебьют всех.

Кто мог, стал выпрыгивать из поезда. «Выпрыгнули и мы», — с рыданиями говорили санитарки.

От взрыва центральная часть моста обрушилась, и вагоны эшелона один за другим падали с высоты десятков аршин, производя зловещий грохот. На самом краю обрыва остался лишь паровоз-толкач, сошедший с расшатанных рельс. Так погибли «во славу социалистической революции» около 200 раненых. На следующий день еще видны были в Днепре красные вагоны, сносимые все дальше и дальше сильным течением узкой здесь реки.

7—9 сентября. На фронте дивизии лишь редкая стрельба. Ее фронт к северу от города в 20 верстах. Там Конный дивизион; от него вдоль Днепра к югу в село Павлокичкас — 1-я батарея, как имеющая команду конных разведчиков и пулеметную; в село Вознесенское — 3-й полк; 1-й — на западной окраине города против острова Хортица; 2-й — в резерве, в городе; южнее города вдоль плавней — Инженерная рота⁷. К северо-востоку от дивизии, в 25 верстах в селах Новогуполовка, Дроздовская, а еще восточнее — Кубанская дивизии.

В результате наступления дивизия взяла до 2000 пленных 3-й и 46-й стрелковых дивизий, бронепоезд, массу подвод с военным имуществом, походные кухни, походные кузницы, прожектора, массу фуража и продовольствия. Захвачен и эшелон эвакопункта со всем медицинским персоналом и даже состав с комиссарскими семьями, главы которых предназначались к занятию соответствующих постов в Северной Таврии и Крыму. Дивизия понесла потери в 150 человек.

* * *

Пленные, 180 человек, захваченные резервными ротами 3-го полка, принадлежали к карательному отряду, ведшему борьбу с восставшими против советской власти в районе Чугуева. Отряд в 600 человек был набран из мобилизованных. Им командовал бывший офицер, ротами — также бывшие офицеры и бывший старший унтер-офицер. При каждой роте были комиссары. Каратели! Вид всех был отличный. Среди них сразу сам представился командир роты, старший унтер-офицер, заявивший: «Мы сдаемся добровольно». Действительно, так и было. Вот его ответы на опросе:

— Мы не хотели идти против белых, потому и записались в отряд. Мы вообще не хотели воевать. Мы не любим красных, но выхода не было. Когда мы стреляли, то стреляли в воздух; отпускали крестьян, когда не было с нами комиссаров и офицеров. Они звери!

— Когда нас послали против Врангеля, мы, моя рота, решили сдаться и уже биться против красных.

На возражение, что вечером они же отбили атаку белых, он ответил:

— Это левый фланг отряда. Там ротами командовали офицеры.

На вопрос, знали ли они, что белые расстреливают красных, ответил:

— Да! Нам об этом говорили. Но мы не верили: тогда бы пришлось расстрелять всю Россию. Я и говорил своим — не расстреляют, а если и так, то прежде всего меня.

На много вопросов отвечал этот бравый унтер, и его ответы и рассказы звучали искренностью и правдой. Он ручался за всех своих. Он не обвинял красноармейскую массу, но коммунистов, комиссаров... и офицеров считал «собаками», достойными «собачьей смерти».

Решение командира батальона — влить сдавшихся в роты — унтер и все приняли с искренней радостью. Батальон сразу увеличился вдвое. В ротах стало по 70—80 штыков. Все унтер-офицеры из сдавшихся, в числе 12 человек, были назначены помощниками командиров взводов — офицеров. Пополнение оказалось блестящим во всех отношениях.

* * *

Приказ 3-му полку — ввиду того, что им не была взята Кичкасская переправа, приступить к подготовке к переправе за Днепр и закреплению там плацдарма; 1-му полку — вести подготовку для захвата острова Хортица. Начались разведки, изыскания способов и средств, изучение течения Днепра. Приезжал генерал Кутепов и подтвердил поставленные задачи.

Александровск оживал. Этому не мешал даже обстрел красных. Главной мишенью для стрельбы было высокое белое здание Земской управы, где помещался штаб корпуса. Торжественны были похороны начальника железнодорожного участка, инженера Иванова, убитого «при исполнении службы» в день взятия города. Он со своими тушил подожженные красными вагоны со снарядами и был убит взрывом. От марковцев на похоронах присутствовали чины, лично знавшие убитого.

10 сентября, перед рассветом, команда пеших разведчиков 1-го полка на лодках переправилась на остров и закрепилась на краю его. Немедленно был переброшен туда батальон. Отбита атака. А к вечеру на острове был уже весь полк, заняв возвышенную его половину.

Запорожская Сечь

Остров Хортица — самый большой из островов на Днепре. Его длина до 10 верст, ширина 2 версты. Он находится на том рубеже Днепра, где река, вырвавшись из 80-верстного порожистого русла со многими скалистыми маленькими островами и пройдя через узкие каменные ворота, над которыми проходила железная дорога, обретала, наконец, свое спокойное течение, делясь на многие рукава, протоки, между которыми находились известные днепровские плавни. Самый рубеж между каменной грядой, которую пересекал Днепр, и начинавшимися к югу плавнями, проходил по острову, деля его почти на две равные половины, северную — возвышенную и южную — низменную. Северный конец острова — огромный каменный мыс, имеющий форму кресла, называемый «Креслом Екатерины». По преданию, на нем сидела и пила чай Екатерина II с князем Потемкиным, любуясь красотой Днепра. Южная оконечность терялась в плавнях.

Лет двести тому назад на Хортице находилась знаменитая Запорожская Сечь. Следы ее уцелели до 1920 года. На возвышенной части сохранились фундаменты церкви и зданий, вал, окружавший центр Сечи, могилы-курганы среди небольшого соснового леса. На этой части острова находилась лишь небольшая, с десяток дворов, немецкая колония, приютившаяся на уступе скалы.

Много интересного рассказали марковцам местные уроженцы, которые, будучи учениками, совершали экскурсии на остров, производили там раскопки и составляли свои училищные музеи. Они говорили, что Сечь базировалась на восточный берег Днепра, где на месте села Вознесенского в то время был торговый поселок. Расположение его на возвышенности, окруженной с двух сторон течением Днепра и с двух — глубокими балками, одна из них Гадючья, и, кроме того, защищенного глиняной стеной, обеспечивало связь запорожцев с внешним миром.

Запорожская Сечь была почти недоступна в те далекие времена, и ее история — целая легенда. Теперь наступили новые времена с невероятной для того времени техникой, когда неуязвимость старой Сечи отпала совершенно. Новым запорожцам, как стали называть себя марковцы, пришлось вести борьбу на старых местах новыми средствами и такие же новые средства испытывать на себе.

Остров обтекали два рукава: с восточной стороны — Новый Днепр, шириною до 150 шагов, глубокий и с быстрым течением; с западной — Старый Днепр, шириною шагов в сто, имевший пять бродов по грудь и один по пояс. Чтобы удерживать остров, нужно было прежде всего обладать им полностью и затем иметь на нем орудия, так как три брода не могут наблюдаться с восточного берега Днепра; попытки установить телефонную связь с батареями через широкий и быстротекущий Днепр не удались; чтобы перевезти часть батарей на остров, и для этого есть средства — пароход, оказавшийся в полной исправности, и баржи, мешал скалистый берег острова и наблюдение противника, у которого с высокого западного берега тот был как на ладони. К острову можно подплыть только в одном месте от пристани. И конечно, только ночью.

; 12 сентября противник с сильной поддержкой своей артиллерии перешел в наступление. 1-й полк, ища спасение от сыпавшихся на него снарядов, с такой стремительностью перешел в контратаку, что моментально смял красных, нанеся им, спасавшимся по бродам, большие потери, и занял весь остров. Но одному полку удерживать остров в десять верст длиною было не по силам, и туда были переброшены два батальона 2-го полка, ставшие на северной его части. В последующие дни красные ежедневно пытались ворваться на остров; иногда это им удавалось, но всегда они были сбрасываемы в Днепр. Особенно сильное наступление они повели 17 сентября, навалившись на 1-й полк, два батальона которого вынуждены были отходить от бродов под сильным обстрелом легких, гаубичных и 42-линейных батарей. Разрывы снарядов производили страшное впечатление: «Будто в воздух взлетали огромные подсолнухи, вырванные с корнем». Красные уже поднимались и на возвышенную часть острова, тесня 2-й полк.

Положение создавалось критическое, но в контрнаступление перешел резервный батальон 1-го полка, и вместе с отходившими ротами он прорвался через заградительный огонь и ударил «в штыки». В лесу шли отчаянные схватки. Красные спасались по бродам, и их уносило течение. У одного брода они было задержались благодаря поддержке своих батарей, но их скопление разнесло огнем единственное стоявшее на острове орудие. Красным дорого стоила эта попытка, но и 1-й и 2-й полки потеряли свыше 150 человек.

Орудие, стоявшее на острове, было втянуто туда с огромным трудом с помощью трех пар волов, и то после сложной подготовки. Чтобы переправить следующие орудия, требовались сутки. Когда шел последний жестокий бой, они, как ни торопились стать на позицию, так и не успели сделать ни одного выстрела.

С 18 сентября на острове было сравнительно спокойно, если не считать непрерывный обстрел и нащупывания места переправы на Хортицу. Зато резко похолодало и падал осенний дождь, усиливая сырость, в которой приходилось стоять 1-му полку. Бойцы, конечно, находили цель и смысл стояния на острове: не просто удержать остров, но и быть готовыми для какой-то задачи на западном берегу Днепра. Не напрасно же на острове собраны пять батальонов, не напрасно ведется пристрелка, и даже стреляют новые батареи из колонии Шепвиз (две Дроздовские гаубичные батареи германских орудий, которые прислала Болгария). Наконец на остров стал наводиться мост.

Постройка его была поручена полковнику Чибирнову⁸, командиру Марковской инженерной роты. «Мост должен быть построен с расчетом, чтобы по нему могли проходить тяжелые орудия, — сказал генерал Кутепов. — Найти и использовать все, что возможно». Затем было дано добавочное задание — приготовить все для наведения моста с Хортицы на неприятельский берег. Если второй мост через неглубокий рукав можно было поставить на козлах, то для первого, во всю его длину, при большой глубине, это было невозможно. Есть три баржи, есть устаревшие три парных цилиндра, когда-то служившие на понтонной переправе Кичкаса, но их недостаточно. Оставалось идти на риск и ставить баржи не вдоль течения, а поперек. Риск огромный: нужны крепкие якоря, цепи и подходящее дно реки. Нужно было подготовить подъездной путь и, главное, путь на острове, где без взрывов каменного берега не обойтись.

И еще — противник не должен пристреляться к месту наводки моста, скрытой возвышенной частью острова. Работа днем должна немедленно прекращаться, когда появлялись неприятельские аэропланы; никакого движения от города к мосту днем; склад материалов должен быть далеко в стороне. Работу приходилось вести только по ночам. Вторично приезжал генерал. Кутепов и сказал полковнику Чибирнову и его помощнику по понтонной части, капитану Носовичу⁹: «Через двое суток мост должен быть готов».

* * *

Тоскливо протекало время на острове, особенно в 1-м полку. Холод и сырость. Разложить костры можно было лишь с риском навлечь огонь артиллерии. Никаких отпусков в город. Лишь вечерами, когда не было ветра, до них доносилась игра полкового оркестра, располагавшегося где-то под скалой в восточной части острова.

«Запорожцы XX века» сравнивали свое положение с прежними запорожцами, и конечно не в свою пользу. Пусть те тоже питались из общего котла, но у них было вино. А теперь? Можно было сколько угодно набрать ковшей для вина из черепов врагов, но — увы! — нет вина. А как бы оно согрело и развеселило. Немного отвлекло от тяжелой обстановки влитое в роты пополнение. «Уже в ротах по 40 — 45 штыков. Приличные роты. Можно воевать!» — записал на острове один из командиров.

Отличные стоянки выпали для батальона 2-го полка в Александровске и 3-му полку в Вознесенском. Какая красота это село; точь-точь как в описаниях Гоголя: вишневые сады, пирамидальные тополя, типичные хохлы и хохлушки с их языком и песнями, с их галушками и даже вишневой наливкой. А там, внизу, — Днепр. Сами по себе пелись песни — «Гой, ты Днепр, там наш широкий...», декламации из Пушкина и Гоголя... «Редкая птица долетит до средины Днепра...».

«А вот мы не полетим, а через Днепр переберемся», — размечтались марковцы, уже имея основания, что их дальнейший путь через Днепр.

Как нельзя лучше сложились взаимоотношения с населением, и они оставались такими же после одного смутившего марковцев случая. В сельском театре 3-й полк организовал концерт с выступлением полкового хора, солистов, жонглеров. Когда хор запел «Як умру, то поховайте», все местные жители встали, а марковцы продолжали сидеть. Но концерт прошел спокойно, и добрые взаимоотношения продолжали оставаться. Оказалось, что никакого самостийничества здесь не было.

Чинам 3-го полка доступен был и город. Каждый день туда ходили группы отпускников: в хозчасть — для приведения в порядок обуви или обмундирования и одновременно — походить по городу, зайти в кофейную выпить кофе с пирожными, завести знакомства, побывать у знакомых. Каждый такой выход сильно радовал и развлекал. В Александровске о Петлюре, о махновцах отзывались недоброжелательно; при упоминании о «незалежной» Украине пожимали плечами. В городе все дышало «Русью». Особенно радовалась молодежь. Но была война, и снаряды рвались по городу. Это единственное, что беспокоило. Марковцам приходилось удивляться вопросу зрелых людей: «И зачем эта война?» Утверждение же всех было одно: «Лучше пусть красные не приходят».

3-й полк устроил концерт и в Александровске в пользу больных и раненых, лежавших в разных городах и находившихся в разных условиях. В Мелитополе, в Симферополе уход был сравнительно хорошим, но, например, в Евпатории, в госпитале Донского корпуса, условия были отчаянные: не хватало не только постельного белья, не только нательного, но не хватало медикаментов, перевязочных средств и даже медицинского и санитарного персонала. Раненые подолгу оставались без перевязок. Один марковец писал своей «семье» — в полк: «Поразительная картина у нас в госпитале: раненые марковцы ухаживают за ранеными; более — врачуют их и свои раны. Если бы не капитан Цымбалов¹⁰ (медик 3-го курса, служивший в 3-м полку оперативным адъютантом), мы бы все сгнили от своих ран. У нас раненые кормят раненых. Не хватает посуды, ложек, едим по очереди. Пища невкусная, полуголодная...» Нужна была помощь. Одних отчислений от скудного жалованья, посылок продуктовых, бельевых было недостаточно.

Концерт прошел блестяще во всех отношениях. Поразило, как восторженно жители города приветствовали на концерте генералов Кутепова, Писарева, Бабиева и молодого генерала Туркула, о котором только что узнали, что он с дивизией буквально разгромил красных и с кубанцами даже занимал станцию Синельниково.

* * *

Конечно, главной темой разговоров марковцев было — «Куда пойдем?». Ясно — за Днепр. Но что там может сделать одна дивизия? А затем — уйдет дивизия на тот берег, кто же останется на этом? Правда, сообщили о больших успехах Донского корпуса, который занял Мариуполь, почти дошел до Дона, в Донбассе дошел до Юзовки; взял тысячи пленных, бронепоезда. Но какой теперь фронт?

Цель наступления марковцам представлялась одна — принудить противника очистить Каховский тет-де-пон. Допускали такую комбинацию: их дивизия перейдет Днепр, завяжет там бои, привлечет на себя силы красных, а II армия тем временем примет непосредственное участие в «ликвидации Каховки». Однако как это маловероятно, ведь до Каховки полтораста верст...

И вот «солдатское радио» сообщило о подходе к Александровску Корниловской, a затем Кубанской казачьей дивизий. Ну, с такими силами задача представлялась вполне разрешимой. Итак — за Днепр!

О том, какие силы красных стояли за Днепром, разговора не было. Но они, конечно, командованию известны: о них дают сведения партизанские отряды, сидящие в плавнях. Самый большой из них, в несколько сот, атамана Володина, и другой, едва в сотню человек, атамана Прачана, к северу от города. Первый был в ведении командира 1-го полка, второй — командира 3-го полка. Однако первый не внушал доверия и определенно отказывался уходить из плавней даже тогда, когда боевые действия отодвинутся далеко от них, тогда как второй выразил полное согласие продолжать борьбу с 3-м полком, включившись в него как команда разведчиков.

На правом берегу Днепра

Рассуждения марковцев относительно действий Русской Армии в ближайшем будущем были правильны, но они относились лишь к первому этапу плана, который решил выполнить генерал Врангель. План его заключался в следующем: II армия переходит Днепр у Никополя и с поддержкой частей I армии, которые перейдут Днепр с Хортицы, прежде всего принуждает противника очистить Каховский плацдарм, а затем ведет наступление в западном направлении вплоть до польской границы, откуда начнет боевые действия 3-я армия, сформированная в Польше из интернированных там русских, в числе 80000 человек. Будет очищен юго-запад России и образован заднепровский фронт. Расчет был на продолжение войны между Польшей и Советами. Этот план генерала Врангеля, во второй его половине, марковцам, конечно, известен не был.

Согласно плану, Марковская дивизия должна перейти Днепр и закрепить там за собой тет-де-пон. С него начнется наступление двух пехотных и одной конной дивизий. Но этот план был изменен — никаких тет-де-понтов, а наступать прямо с острова.

22 сентября. Мост через Новый Днепр готов. Переехали на остров несколько батарей. Ночами туда перевозились козлы, настил для малого моста, лодки. Все складывалось скрытно в лесу. 23 и 24 сентября командиры батальонов 3-го полка вызывались на остров и изучали местность у второго с юга брода, названного Бурвальдовским, т. к. к нему с запада подходила лощина от колонии Бурвальд, в двух верстах от него. Им было сказано: здесь будут проходить 1-й и 3-й полки; 2-й — по более северным бродам; через южный, где будет мост, — корниловцы и кубанцы. Переход Днепра после короткой артподготовки.

Как выглядело место переправы? На опушке леса — валик нанесенного песка, затем шагов 30—40 — песчаный берег; дальше — русло Днепра в 100 шагов, снова песчаный берег в 50 шагов, валик песка, полоса кустарников и деревьев и круто подымающийся высокий край реки. Позиция противника по валику наносного песка, перед ней устанавливается проволочное заграждение; по высокому краю берега также окопы. В окопах много пулеметов. Несколько батарей их пристреляно к броду. Брод? Ясно виден — песчаный, глубиной по пояс, но только в своей наиболее мелкой части; влево он круто обрывается и вода совершенно темная; вправо глубина увеличивается постепенно; течение быстрое.

Объявлено: переходить Днепр полки будут побатальонно и неизбежно, ввиду узкости брода, не только поротно, но и каждая рота змейкой. Объявлено еще — наступление в 5 часов 25 сентября после короткой артподготовки. Обсуждался вопрос, когда можно ожидать наиболее сильного сопротивления противника — в момент переправы или потом, когда он направит в бой свои резервы.

В ночь на 24-е все Марковские батареи переправились на остров. Не могла оставить свой участок лишь 1-я батарея. Накануне к старосте колонии Павлокичкас пришли красные и приказали ему к 28 сентября приготовить возможно большее число подвод. В батарее переполох. Как смогли красные, не замеченные охранением, перейти Днепр, быть у старосты и также незамеченными уйти обратно? Пришлось батарею оставить на месте.

В ночь на 25 сентября, с наступлением темноты началось непрерывное движение частей по мосту на остров. Строго соблюдая расписание, шли части Корниловской дивизии, Кубанская казачья, Конный дивизион Марковской дивизии, 3-й полк. Вся эта масса, соблюдая полную тишину, растворялась в темноте в лесу южной части острова.

3-й полк перед выступлением построился в каре и выслушал молебен. Оказалось, что молебен был не просто перед боем, но и по случаю наступающего дня святого Сергия Радонежского, дня памяти Шефа, генерала Маркова, Обще-Марковского праздника, он же и праздник 1-го полка. Итак, этот день начнется весьма серьезным боем. Его нельзя не отметить крупным успехом. Тихо разговаривая, шли марковцы. Вспомнили, что и день своего праздника начали боем; в бою провел свой праздник и 2-й полк. Разговоры прекратились, когда подошли к мосту; прошли по нему сильно разреженным строем. Скрипел и качался мост, бурлила под ним темная вода. На баржах у якорей дежурили понтонеры. Было несколько жутко. Наконец полк подошел к месту, с которого начнет атаку.

25 сентября. Тишина. Ни одного выстрела. Ни в одну из предыдущих ночей красные не вели себя так спокойно. Ждали атаку? Но если бы ждали, то, наверно, артогнем обстреливали бы лес, в котором сосредоточились тысячи три штыков, десятки батарей и до 1500 сабель, и ни один из их снарядов не был бы выпущен впустую.

Холодная ночь. Никаких костров. На берегу никакого движения. И только в кустарнике тихо разговаривают группы начальников. Но вот к воде подошли трое разведчиков 1-го полка. Один из них, поручик Задера, вошел в воду с пучком вешек; через 10 шагов за ним — другой, затем третий. Между ними тянулась веревка. Поручик Задера шел по краю, где кончалась отмель и начиналась глубина, и втыкал вешки. И так вешки были воткнуты почти до средины реки. Ни выстрела. Четвертый час. На валике песка встречаются командиры головных батальонов 1-го и 3-го полков, капитан Шевченко¹¹ и капитан Павлов¹². Им начинать, и им нужно переговорить.

— С полковым праздником!

— Спасибо! А я за всю ночь и не вспомнил о нем.

Разговор их был недолгим.

«Быстрота, глазомер и натиск». Этого мало — нужна и внезапность. Начнется артподготовка — отпадает внезапность: артиллерия противника откроет огонь по броду. Лучше, чтобы этого не было. Ружейный и пулеметный огонь? Но благодаря внезапности атаки он вряд ли очень помешает. Проволока? Она на песке, и, вероятно, ее легко свалить. И единодушное решение — атака без артподготовки, о чем настоятельно [решают] просить командиров полков.

Полковник Марченко¹³ и подполковник Никитин¹⁴ сразу же согласились и пошли к начальнику дивизии. Генерал Третьяков вначале отказал, а потом согласился и пошел переговорить с начальником Корниловской дивизии. Решено — марковцы атакуют без артподготовки, и так как корниловцы все же проведут ее, то марковцам атаковать не в 5 часов, а на полчаса раньше, в 4.30.

* * *

Марковской дивизии давалась задача обеспечить переправы, в то время как Корниловской и Кубанской — идти к югу на помощь частям II армии при переправе их через Днепр у Никополя и дальнейшее вступление к югу в тыл Каховской группе противника. Но пассивная задача дивизии должна иметь и активный характер — привлечь на себя силы противника и не допустить их следовать за корниловцами и кубанцами.

Время 4.30. Из леса и кустарника выходят рядом две густые змейки. Идут по песку к воде. Песок хрустит, и в воздухе несется какой-то глухой гул. Первые всплески воды под ногами идущих впереди головных рот их командиров. Затем тихое бурление воды от все большего числа людей, входящих в нее. Идут невольно замедленным шагом и в неудобном для движения положении — с вытянутыми вверх руками, держащими винтовки и патроны. Людям приходится идти очень осторожно, чтобы не быть сбитыми с ног сильным течением.

Раздался встречный выстрел, другой, третий... Затрещали пулеметы. У кого-то сбита фуражка, у другого пуля попадает в патронную сумку над головой; он теряет равновесие, погружается в воду; его поддерживают. У всех инстинктивный порыв вперед и сгибание «к земле». Головы змеек, выйдя из воды, бросаются вперед с криком «Ура!»; раздается несколько разрывов ручных гранат; стрельба постепенно смолкает; стреляют лишь сверху и с флангов. Легко ударами прикладов сваливаются колья проволочного заграждения.

И только когда головные роты были в окопах противника, открыла огонь красная артиллерия. Все снаряды бухали в воду вправо и влево от идущих змеек, не причиняя вреда и лишь заставляя бойцов окунаться с головой. Одного «выловили» и ведут под руку; другой, остановившись на месте, стал нырять; его подхватили. «Винтовка!» — кричит он и, еще раз нырнув, объявил: «Поймал!».

Окопы взяты. После нескольких выстрелов прекратилась стрельба сверху и с флангов. Батальон 1-го полка распространяется вдоль окопов вправо и затем выходит на северный край лощины. Батальон 3-го полка, перемешавшись в темноте в кустарнике, выполняя одно приказание: «Вперед», натыкается на крутой берег. Бойцы падают, но ползут наверх. Один, не удержавшись, скользит вниз и натыкается на штык ползущего за ним.

На высоком краю роты собираются, стреляют по отходящей цепи. «Вперед!» Батальон вдоль южного края лощины подымается на возвышенность. Взлетает пущенная командиром батальона ракета, и на другой стороне лощины взвивается другая: сигналы, что батальонами достигнуты условленные рубежи. Впереди вспышки бегло стреляющих красных батарей.

И вдруг слева сзади загремели орудия. Пять часов! Корниловцы начали подготовку. Марковцы уже на высоте 50.9. Батальон врывается в Бурвальд, преодолев пулеметный огонь. Стоявшая за колонией красная батарея снимается с позиции: в темноте не нашли дороги к ней. Часть батальона, оставленная на высоте 50.9, вела стрельбу по отходящим перед корниловцами красным. Никакой контратаки те провести не могли. Их батареи замолкли; стрельба прекратилась.

Светало. 3-й полк без боя занял следующую колонию Розенгарт. Едва головными батальонами были заняты позиции красных, на лодках, в стороне от обстреливаемого артогнем брода, стали переправляться другие батальоны, а севернее — батальоны 2-го полка. А когда обстрел брода стал слабеть, по нему начали переходить конные сотни и дивизион, а затем — пулеметы, боевой обоз и батарея.

Поразительная картина развернулась на месте переправы. Во всю ширину брода барахтались в воде кони, люди, стремясь переправить на тот берег свои груженые двуколки, подводы, орудия. Песчаное дно тормозило движение: колеса, ноги лошадей и даже людей глубоко проваливались в песке. Неслись крики: «Ну, ну! Тпру!» Кони шарахались в стороны, перепутанные криками, брызгами воды. Передние пулеметные двуколки проскочили довольно быстро, но другие задерживались надолго, особенно батарея. Приходилось тянуть повозки двойной тягой, орудия двумя уносами. Но и это мало помогало. Впряглись люди. Добросовестно помогали пленные.

К переправе подошел генерал Кутепов с генералом Писаревым. Он своим громким голосом кого-то разносит. При нем водворился порядок, и работа пошла более спокойно.

Переправа корниловцев и кубанцев проходила быстрее и гораздо удобнее. Хотя брод был несколько глубже, но его каменистое дно не создавало препятствий даже для тяжелых батарей. По этому броду переправлялась часть Марковских батарей. Две батареи переходили по северному броду вслед за 2-м полком, где одна гаубица так застряла, что ее вытащили лишь к вечеру. Немедленно на южном броде Инженерная рота приступила к постройке моста на козлах.

Сбивая противника с рубежей, при поддержке у Павлокичкаса переправившейся через Днепр группы разведчиков 1-й батареи с пулеметами, дивизия к вечеру выдвинулась до деревни Веселая в 25 верстах к северу от места переправы и в 10 верстах к западу от Днепра. За этот день Кубанская и Корниловская дивизии продвинулись к западу также на 25 верст. Дивизии разошлись; между ними образовался разрыв до десяти верст, что сразу же и сказалось: за левым флангом Марковской кавалерийские части красных грозили ее тылу. От дивизии пришлось оставить один батальон с батареей в тылу, в колонию Розенталь.

Итог первого дня наступления был отрадным. Потери — едва 150 человек; взято до 500 пленных и много пулеметов; на одной только переправе — 12. Положение дивизии крайне опасное. Она занимает небольшой треугольник — деревня Веселая, колония Нейенбург и колония Нейендорф с центром в деревне Лукашевка. Кубанская и Корниловская дивизии должны идти к югу.

26 сентября красные повели наступление вдоль Днепра и взяли колонию Нейенбург. 2-й полк (два батальона) днем не мог восстановить положения, но наступившей ночью взял колонию. 3-й полк в деревне Веселой отбил противника и взял до 400 пленных. Отчаянную атаку провела конная сотня полка, в которой были партизаны, потерявшие при этом убитым своего атамана.

27 сентября красные наступали снова, теперь с охватом дивизии слева. Дивизия оставляет колонию Нейенбург, Веселую, Лукашевку и, слева, колонию Нейендорф. 1-й полк контратакует и берет Нейендорф, а ночью переходит в наступление вся дивизия. Атаки с фронта неудачны, но 1-й полк заходит в тыл Лукашевке; 3-й, наступая на Лукашевку, одновременно заходит частью сил в тыл Нейенбургу. 1-й полк берет до 300 человек в плен, но подходят резервы красных, и он отходит. Коммунистический полк петроградских рабочих выбит из Нейенбурга 2-м полком. Но Лукашевку взять не удалось, однако к утру противник ее очистил, бросив одно орудие.

* * *

Минувшие два дня красные не оставляли в покое тыл дивизии. Там они подошли бы к самой переправе, но подошел 4-й Дроздовский полк¹⁵ с 1-й Марковской батареей. Дроздовцы и батальон марковцев отбросили красных до станции Арбузовка (15 верст от переправы), нанеся им большие потери. 1-я батарея подбила два орудия и сожгла зарядный ящик со снарядами. Однако после боя Дроздовский полк был вызван в Александровск. На обороне переправы остаются — Марковская инженерная рота и 1-я батарея, ведущая своими конными разведчиками наблюдение. Теперь оборона переправы ложилась целиком на дивизию, и это накладывало на нее непосильную задачу.

28 сентября, едва окончился ночной бой, с рассветом красные снова наступали. Их кавалерийский полк атаковал батальон 1-го полка, стоявший на буграх к северу от Нейендорфа. Кавалерия врубилась в одну из рот; соседние роты и взвод артиллерии отбили ее. За кавалерией наступала пехота; орудия засыпали батальон снарядами. В артвзводе два убитых и 7 раненых. Но подошли остальные батальоны, и полк перешел в наступление с Конным дивизионом на левом фланге. Направо от 1-го полка перешел в наступление 3-й, только что отбив атаки красных; еще правее — 2-й полк. Красные были обращены в бегство по всему фронту. Особенно безудержным было оно на правом фланге дивизии, где им угрожало быть прижатыми к Днепру.

Дивизия заняла Веселую и дошла до хутора Петерса, в 5 верстах к северу. Конный дивизион взял колонию Нейнгорст, в 6 верстах к западу от Лукашевки. Ночью дивизия сжалась: 2-й и 3-й полки перешли в Лукашевку; 1-й полк остался в Веселой; Конный дивизион — в колонию Нейнгорст, из которой под утро он был, однако, выбит.

«...Но сон бежал от меня. Инстинкт подсказывал, что дивизии угрожает какая-то опасность. Я начал ломать себе голову — что бы такое предпринять, дабы приковать красных к фронту, отвлечь их внимание от нашего открытого левого фланга и тыла с переправой у Хортицы. В это время дверь открылась и на пороге появился офицер, а за ним стройная фигура щегольски одетого сов. офицера в шишаке «буденновке», который вытянулся в струнку и отчетливо отрапортовал: «Начальник службы связи Московской школы красных курсантов». Мурашки пробежали у меня по спине: этого еще не хватало!» (Из записок полковника Битенбиндера.) Из расспроса выяснилось: за Московской школой идет другая: их задача — выйти в тыл дивизии и отрезать ее от переправы; им известно, что переправа охраняется слабо.

29 сентября, чуть стало светать, красные перешли в наступление, главным образом с запада, со стороны Нейнгорста. Они наступали на Веселую, Лукашевку и вдоль Днепра. 1-й полк отбивается и снова доходит до хутора Петерса. Против наступающих на Лукашевку высылается 2-й полк. Изрезанная местность не дает ему возможности видеть, что творилось влево от него, и неожиданно он попадает под огонь слева, с гребня. Головной батальон мгновенно рванулся на этот гребень; туда помчались пулеметы и батарея. На гребень с противоположной стороны быстро подымались цепи противника. Они были скошены пулеметным огнем. Но шли другие, подставлявшие свой фланг. Пулеметы вырвались вперед, а батарея стреляла беглым огнем по отличным целям. Красные стали отходить. Поле и лощины были усеяны убитыми и ранеными. До 400 человек было взято в плен, но полк понес большие потери — 20 убитыми и до 100 ранеными; пулеметная команда и батарея лишились до половины конского состава.

Еще шел бой, когда 2-му полку, так же как и 1-му, было приказано срочно отходить, и не к Лукашевке, а далее — к Верхней Хортице. Причина: красные заняли Нейендорф и ведут наступление в тыл дивизии. Против них развернулся 3-й полк, которому приказано сдержать их, чтобы пропустить 1-й и 2-й полки.

Полк решил эту задачу активно. Он повел наступление на Нейендорф и перед самой колонией остановился: он не рискнул атаковать красных, не только бывших в большом числе, но и поразивших своим порядком и дисциплиною огня. Положение создалось такое, что перейди красные в наступление, полку не сдержать их, хотя к нему и подошел полуброневик. На голом поле не укрыться ни броневику, ни цепям полка. Подполковник Никитин направляет полным ходом в колонию броневик и сам со штабом полка в 15 конных мчится за ним.

Броневик и конные врываются в колонию, а отставший штаб, влетев в колонию, сворачивает по первой улице влево и оказывается в тылу красных цепей, наскочив на резерв. Красные встретили его огнем, быстро собравшись за изгородями. Штабные могли стрелять лишь из револьверов и, конечно, моментально отскочили в колонию. Штаб весь погиб бы в ней, но его атака была сигналом к переходу в наступление всего полка. Красные уже в беспорядке бежали через сады и огороды. По улице носился броневик. Они бежали на возвышенность за колонией под жестоким обстрелом двух батарей. И только наступившая ночь помешала пулеметам и батареям развить успех. Оказалось — 3-му полку пришлось столкнуться со школой красных курсантов.

«Красные сделали ошибку. Вместо дальнего обхода дивизии, они вершили ближний обход. План их — взять марковцев в тиски между Днепром и частями 3-й и 46-й стрелковых дивизий, с одной стороны, и бригадой курсантов — с другой, вполне отвечал обстановке и соотношению сил. Но этот план не удался», — записал начальник штаба дивизии. 1-й и 2-й полки к вечеру отошли к Верхней Хортице и выставили охранение. 3-й полк пришел туда уже поздно ночью.

В штабе дивизии... Большая комната, набитая людьми, спавшими на полу. В углу за столом, освещенным лампой, начальник штаба, полковник Битенбиндер, ведет по телефону разговор со штабом корпуса. Он говорит о тяжелом положении дивизии; только что сообщили о налете красной кавалерии на станцию Канцеровка, где погибло несколько человек конно-подрывной команды, во главе с поручиков Бухгольцем. Из разговора можно понять, что от дивизии требуется удерживаться за Днепром еще не менее двух суток. Внезапно разговор был прерван вошедшим в комнату командиром 1-го полка полковником Марченко.

— Господин полковник. Красные подошли к колонии. Вот крестьянин, который их вел.

— Что? У колонии? — тревожно спросил полковник Битенбиндер.

Короткий опрос крестьянина. Он провел большую колонну красных к железной дороге. Командир этой колонны сразу стал отдавать приказания, а он, крестьянин, воспользовавшись, что на него не обращают внимания, бежал.

— Разбудите начальника дивизии, — приказал полковник Битенбиндер.

Вошел генерал Третьяков.

— А где же было ваше охранение? — строго спросил генерал Третьяков полковника Марченко. Последовал приказ:

— Снять охранение! Передать в части о немедленном выступлении в колонию Розенталь.

Холодная ночь. Части выступают. В охранении уже стрельба. Оказалось, назначенный в охранение батальон 1-го полка не обратил внимания на небольшую дорогу и не выставил на ней постов, а по ней-то и прошли красные. Этот случай послужил поводом к отрешению полковника Марченко; причины же крылись в давно уже натянутых взаимоотношениях между ним и генералом. 1-й полк принял полковник Слоновский¹⁶.

30 сентября к утру дивизия заняла участок: 1-й полк на буграх перед колонией Розенгарт; вправо, у берега Днепра, — батальон 2-го полка; влево, 3-й, — у колонии Кронсталь, с загибом левого фланга через колонию; в резерве — два батальона 2-го полка и Конный дивизион. Позиции 1-го и 2-го полков были отличные, но 3-го — отчаянная: без наблюдения, без обстрела, и только вправо, до 1-го полка, на три версты ровная и открытая, как и влево, к югу от колонии. К дивизии подошли 1-я ее батарея и Дроздовская гаубичная.

31 сентября. Отдохнуть дивизии не пришлось: в три часа красные перешли в наступление на всем фронте. Они были легко отбиты на открытой местности 1-м и 2-м полками, но 3-му пришлось вести затяжной бой на короткой дистанции и в самой колонии, и особенно за обладание кладбищем, которое все же оставалось за ним. Красные обходили колонию с юга, но открытая местность и свобода для огня пулеметов помогли остановить их и заставить отойти. Наступали курсанты, что сразу было определено по образцовому порядку, но тактика их наступления, в рост без остановок, уже «устарела» и для марковцев. В 17 часов наступление повторилось, но только на 1-й и 2-й полки и атакой конной бригады в прорыв между 1-м и 3-м полками. Картина конной атаки была поразительной, но она завершилась полным расстройством атакующих под огнем батарей с участков 1-го и 3-го полков и особенно под разрывами бризантных снарядов французских орудий 1-й батареи. Красные снова потерпели неудачу.

Наступила ночь. Тревожная ночь для 3-го полка: противник в 200— 300 шагах. Короткая тревога: партию разведчиков чуть не приняли за красных. А через полчаса стрельба: красные, пройдя в разрыв между 1-ми 3-м полками, ворвались в северо-восточную часть колонии; их кавалерия охватила ее с востока. Неатакованные центральный и левый участок полка оставались на месте. Стоящие в юго-восточной части колонии обозы помчались по двум дорогам на восток. Образовалась пробка. У одного орудия сломалось дышло, и его оставили.

Резервный батальон, отбросив налегавших кавалеристов, с батареями отошел на некоторое расстояние от колонии. Дав несколько залпов и орудийных выстрелов, он подошел к колонии, разметывая группы всадников. Красные отошли и скрылись. Потребовались часы, чтобы восстановить положение на северо-восточной части колонии в то время, как центр и левый фланг полка по-прежнему оставались на своих позициях. Атакованный батальон потерял около 50 человек и «льюис»; несколько пехотинцев и артиллеристов было зарублено; подобрано брошенное орудие; пропало 2—3 подводы. В течение боя к колонии подошли два батальона 2-го полка и Конный дивизион, но их помощь не потребовалась. Подошла с юга и Корниловская дивизия, остановившаяся в колонии Шернберг.

1 октября с утра красные снова наступали на всем фронте. Курсанты глубоко обходили 3-й полк, но неожиданно стали отходить. Показались цепи, охватывающие курсантов с юга. Корниловцы? Это были они. Корниловцы наступали быстро. Они прошли колонию Нейстервик, привыкающую с запада к колонии Кронсталь, и шли дальше. На их правом фланге перешли в наступление и марковцы. Уже охватывались части красных, стоявшие перед 1-м полком; уже начался их общий отход под угрозой быть прижатыми к Днепру, как пролетевший аэроплан сбросил корниловцам приказание срочно идти в Александровск. Наступление остановлено. Марковцам приказано отойти в исходное положение. Столь спешный уход корниловцев заставлял думать о неблагополучии в тылу.

Наступила ночь. Приказание — отослать на Хортицу все подводы, оставив самое необходимое. Затем другое — дивизия начнет планомерный отход; всем частям упорно удерживать указанные им рубежи. Тревожная ночь. Все, и в особенности 3-й полк, утомлены до предела; сон валит с ног. Всю ночь на 2 октября по мосту на остров переходили части дивизии.

Перед рассветом 3-й полк оставил колонию и отошел на бугры перед колонией Бурвальд. На буграх атака красных была отбита. В штыковой схватке с курсантами одна команда разведчиков потеряла до 40 человек, половину своего состава. Атака Конного дивизиона, развивающаяся успешно, остановилась под угрозой атаки красной кавалерии. Все атаки красных на 1-й и 2-й полки были отбиты. На остров уже отошли все батареи, за исключением двух орудий, оттягиваются последовательно батальоны.

3-й полк отводится на последнюю позицию между колониями Нижняя Хортица и Бурвальд. Атака курсантов снова отбита. Красные атакуют прикрытие 1-го полка и доходят до Бурвальдовской лощины. Прикрытие и успевшие подойти две роты 2-го полка переходят на остров по броду. Но отрезаны две роты; им путь лишь один — через средний брод. Подойдя к Бурвальдовскому броду, красные хотели «на плечах» отступавших перейти его, но были отбиты ранее ставшим здесь батальоном 2-го полка. Около 17 часов 3-й полк получил приказание отходить и с ним два орудия и Конный дивизион. Остается в прикрытии команда разведчиков. Полк, Конный дивизион и орудия отходят благополучно, хотя уже под орудийным огнем. Под ружейным огнем следовавших за ней красных подходит команда разведчиков. Но Инженерная рота поторопилась разобрать мост и поджечь его. Команде оставалось одно — переходить вброд. Не все решились; до 20 человек остались на берегу.

А тем временем на острове шел бой, красные перешли на него по северным бродам. Там стояла одна лишь батарея. Она уже не могла стрелять под близким огнем красных; ей оставалось одно — всеми своими силами принять пехотный бой. Она задержала противника до прихода батальона 2-го полка, который и сбросил его в Днепр. И тут произошел последний эпизод отхода дивизии. С того берега по броду шли отрезанные две роты 2-го полка, а им навстречу — сбитые с острова красные. И только взаимное незнание и теми и другими обстановки позволило им благополучно разойтись в воде. Уже ночь. 1-й и 2-й полки и две батареи заняли свои старые позиции, а остальные части переходили понтонный мост и также шли по старым местам. Две Дроздовские гаубичные батареи ушли к своим частям.

После заднепровских боев

С 3-го по 6 октября медленно, скучно, в сырости и холоде тянулись дни. Тревожно. Красные не производят серьезных попыток захватить остров, но не оставляют его без внимания своим артогнем. Они нащупали на острове колонию и попаданием в дом убили 8 телефонистов; нащупывают понтонный мост, и снаряды рвутся вблизи его. Было лишь одно развлечение — переговариваться с красными.

— Кончай войну! — кричали им.

— Теперь поздно! Скоро мы вами будем кормить рыбу в Черном море.

— Когда это — скоро? Еще попробуете наших пуль и снарядов.

С бранью, но откровенно признавались: «Ваша артиллерия здорово бьет».

— За кого ты бьешься? За комиссаров? — спрашивали.

— А ты почему за врангелевскую сволочь?

— Да я за то, чтобы, когда вернусь домой, спокойно бы жилось и тебе и мне без комиссаров.

Красные не находили, что на это ответить. Над ними смеялись, когда они моментально смолкали и скрывались при появлении своего начальства.

Шли разговоры о минувших боях. В них была особенность: чувство одиночества, сознание, что сзади Днепр, ощущение непосредственной силы врага, прикрепленность к месту без того чтобы бить, преследовать. Но все же бои провели хорошо. Восемь суток почти без отдыха и сна; трое суток без подвоза пищи; питались мясом убитых коров, в небольшой степени картофелем, но без соли и хлеба. Кашевары рассказывали, как они метались то к переправе, то обратно. Дивизия потеряла до 500 человек, почти четверть состава. Взяли до 1500 пленных, орудие, много пулеметов. Наглядно видели, какие большие потери нанесены красным и их курсантам.

Разговор, естественно, переходил на большие масштабы. Дивизия выполнила определенную задачу в операции крупного размаха, цель которой — ликвидация Каховского плацдарма красных. Корниловцы говорили, что до него они не дошли, а чем завершилась эта операция, они не знали. Потом сообщили, что II армия из-за Днепра тоже вернулась в исходное положение.

Стали известны и подробности. Было взято 10 000 пленных, бронепоезд, 6 броневиков, 27 орудий, но армия не смогла принудить противника очистить Каховку, столкнувшись с огромными силами, и в боях потеряла убитым лучшего кавалерийского начальника, генерала Бабиева. Затем дошли и другие сведения. Корниловская дивизия была выведена из боев в самый их разгар, и причина тому — неожиданный поворот событий на восточном фронте, где красные перешли в наступление, прорвавшись кавалерийской дивизией в тыл Донскому корпусу, захватив Большой Токмак, опорный пункт, который до сего времени крепко удерживался. В бой были введены все наличные силы. В Орехово прикрывала железную дорогу Александровск — Крым Марковская железнодорожная полурота в 150 штыков, и она принуждена была отходить. Спасать положение ушла от Александровска Дроздовская дивизия, которую сменил 4-й Дроздовский полк с двумя батареями. Северный участок фронта оказался почти обнаженным, почему и отозвана была Корниловская дивизия, но и она не остановилась у Александровска и перебрасывалась к югу.

Сказался большой недостаток сил у Русской Армии, что привело в конце концов к возвращению положения в начале сентября, с той разницей, что северный участок ее был у Александровска и занимался всего лишь Марковской дивизией и 4-й Дроздовским полком, а не тремя дивизиями, как это было до наступления за Днепр.

«Нужна ли была операция за Днепром?» — ставился вопрос. Ответ — нужна, чтобы очистить Каховский плацдарм. Ясно было — при ограниченных силах армии она сопряжена с риском, но не на рискованных ли решениях до сего времени генерал Врангель довел армию до занятия большой территории, к победам над огромными силами противника? Не было ли риском перейти в наступление из Крыма без всякой поддержки и вопреки воле Англии? У марковцев доверие к генералу Врангелю было полное. Неудача за Днепром? Но это всего лишь неудача, однако дорого обошедшаяся красным. Армия снова заняла свои позиции, сосредоточилась и снова начнет активные действия.

Но носились слухи, доходили сообщения. Изменил Махно, передавшись на сторону красных. Это — «булавочный укол». Однако как поведут себя партизаны в плавнях? Если они будут с красными, то фронт армии будет тянуться еще на сотни верст вдоль них. Затем слух о перемирии между Польшей и Советами. Он заставил марковцев серьезно забеспокоиться. Теперь красные все свои резервы могут бросить на Южный фронт и, весьма возможно, перебрасывают части с Польского. В борьбе Русская Армия осталась одна, и не сочтены ли ее дни? На кого надеяться? На французов? Одна надежда бесспорна: на генерала Врангеля. Он сказал: «Я сделаю все, чтобы вывести армию и флот с честью из создавшегося положения».

Но была в Марковских частях солдатская масса; с ней жили, с ней разговаривали. Она слушала внимательно, горящими глазами глядя на своих офицеров, и в глазах и словах их не находила ли что-то успокоительное? Офицеры, кадры частей, проверили настроение своих солдат по минувшим боям. Достойно держались они, хотя были в большинстве из пленных. Была лишь одна попытка перехода к красным.

В июльских боях были взяты в плен курсанты. Шесть из них отказались добровольно вступить в ряды полка и были вместе отправлены в запасный батальон. Через полтора месяца исправной службы их, опять же вместе, перевели в полк в одну из рот, где в боях вели себя хорошо. Но однажды ночью, будучи назначены под командой одного из них с двумя солдатами из пленных в заставу, они приводят свое затаенное желание в исполнение. Двух воспротивившихся солдат связывают и ведут с собой.

— Стой! Кто идет? — окликнули их спереди.

— Свои, товарищи! Мы бежим от белых.

— Бросай оружие! Подходи!

Курсанты попали в руки предусмотрительно высланных вперед разведчиков.

Было совершенно очевидно, что красноармейскую массу гнали в бой силой; воевать она не хотела. Даже полк петроградских рабочих — опора коммунистической власти, привилегированная часть, отлично обмундированная и снабженная, — быстро разложился.

Не такими были курсанты и красные командиры из бывших офицеров. Интеллигентные и, во всяком случае, более развитые, были преданы советской власти и, раз дав свое слово или подпись, уже не изменяли им. Командир карательного отряда, бывший офицер, не сдался, когда сдавалась часть его отряда; он был захвачен в плен, когда хотел эту часть привести к повиновению. Но был и такой...

Захвачена в плен рота красных с командиром, бывшим офицером. Его отправляют на допрос в штаб полка. Полная откровенность и доверие к нему. Командир полка даже оставил его поужинать. Потом его должны отвести в ту роту, которая его захватила. И вдруг только что вошедший для этого ординарец кричит:

— Стой! К командиру полка! Господин полковник! Это — чекист. Он не одного офицера отправил на тот свет. Он избил меня.

— Это правда?

— Это так. Немало вашего брата я отправил в штаб Духонина, — сразу же ответил он, и зверский блеск появился в его глазах. Его вывели...

Между прочим, этот чекист, во время первоначальных разговоров с командиром полка, говорил о скверном моральном положении бывших офицеров в Красной армии, об их, конечно, скрытом недовольстве и желании перейти к белым, о непрерывном им напоминании о расстрелах белыми сдавшихся в плен, о расстреле сына генерала Брусилова. (На самом же деле ротмистр Брусилов расстрелян не был, как и бывшие с ним офицеры — Спонтий, Жаковский, Вонсович и др., а сразу же были назначены в конную сотню. Из них сбежал лишь Жаковский, которого сам Брусилов отрекомендовал как ненадежного. Брусилов же первое время оставался в конной сотне, посылался в разъезды как начальник, но заболел сначала ногами, а потом тифом. Больным он был перевезен в Новороссийск, где его взял на свое попечение какой-то полковник Генштаба, друг семьи Брусилова. И... ни в Крыму, ни в эмиграции следов Брусилова не оказалось.)

В эти дни раздумий марковцы не знали, что уже 1 октября в Мелитополе состоялось совещание генерала Врангеля со старшими начальниками, на котором был поднят вопрос — принимать ли нам бой впереди Крымского дефиле или, очистив Северную Таврию, отойти за перешеек. Если бы марковцы знали об этом решении, уже допуская, что с Польского фронта прибудут новые части красных и конница Буденного, оно бы подтвердило их мысли и решения. Было жутко. Но сражение дать!

Ввиду предстоящих решительных боев, проведена была реорганизация: I армия теперь становилась вдоль Днепра и ее возглавлял генерал Кутепов; II — на остальном фронте во главе с генералом Абрамовым. В I армию вошли 1-й и 2-й армейские корпуса, Гвардейский отряд, 42-й стрелковый Донской полк, кавалерийский корпус генерала Барбовича, Кубанская дивизия и Терско-Астраханская бригада; во II — 3-й армейский корпус (6-я и 7-я пехотные дивизии) и Донской корпус. Эта реорганизация сама по себе вскрывала близкое будущее: главнейшие операции предстоят на линии Днепра, где исходным пунктом для наступления красных будет злополучная Каховка.

* * *

Становится совсем неважно для «запорожцев» — дает себя чувствовать приближение зимы. Дули ветры, оголялись деревья, все вокруг желтело. Днепр, «чудный Днепр», покрыт серыми волнами и пронизывающей холодною сыростью несет от него. Ополчается на бойцов зима, «союзник красных». Закутываются все в свое ветхое потрепанное одеяние; ждать теплого не приходится. «И почему мы сидим на этом острове?» — задавали вопрос. И в самом деле — зачем? В 3-м полку, стоявшем в селе, этого вопроса не было бы, если бы не сочувствие положению 1-го и 2-го. В таком положении даже о пополнении в полки не думали. В ротах по 30—40 человек, уже более или менее проверенных; по 4—5 офицеров и столько же солдат, определенно могущих и готовых выдержать все испытания. А будет пополнение — сколько нужно забот и, главное, внимания, и какого внимания...

А тут еще произошли перемены в комсоставе: 1-й полк принял один из его командиров батальонов, подполковник Лебедев, и заболевшего командира 3-го полка заменил командир батальона, подполковник Сагайдачный¹⁷. Несколько старших офицеров было отправлено на командные должности в 4-й Марковский полк¹⁸. Перед серьезными событиями это тревожит. Утешение — будет 4-й полк в дивизии, но когда?

Запасные части Марковской дивизии

Было четыре запасных батальона — один общий и три у каждого полка. В каждом чуть ли не по 1000 человек. Общий для дивизии батальон назначался к разворачиванию в 4-й полк. В нем были учебная и пулеметная команды; из него не шло пополнение в полки, отчего его части были более сколочены, обучены.

Первым командиром его был полковник Бржезицкий, командовавший запасным батальоном в конце 1919 года, к которому еще тогда среди марковцев зародилось недоверие. Оказался он командиром запасного батальона и в Северной Таврии. Его ненавидели за бездушие, формальное отношение к службе. Его перевели и назначили командиром 7-го запасного батальона в Симферополе. В день сдачи батальона полковник Бржезицкий возымел желание проститься с батальоном, но, когда подошел к строю, не последовало никакой команды и ему осталось повернуться назад. Батальон принял полковник Фриде¹⁹, при котором началась дружная, должная работа, тем более что сказано было самим генералом Кутеповым о формировании из него 4-го Марковского полка. Батальон получал все необходимое, был хорошо одет и вооружен.

В запасных батальонах полков было значительно хуже. В них была большая текучесть состава из-за отправки пополнений в полки. Кадровый состав был ничтожный; если еще можно было кое-как обучать солдат, то совершенно невозможно было их воспитать и даже вести за ними наблюдение. Батальоны стояли у Днепровских плавней, что облегчало дезертирство и, с другой стороны, облегчало и связь с красными. Знали об этом, но нужны были чрезвычайные меры предосторожности. Однажды узнали о готовящемся в одном из батальонов восстании, первый акт которого — убийство всех офицеров. Были известны заговорщики, будущие командиры во время восстания. Вечером, в канун восстания, после поверки и отдачи распоряжений, арестовано было 23 человека и тотчас же расстреляны. Марковцам приходилось быть начеку и в запасных батальонах, и в полках. Приходилось иногда быть злее, нежели они хотели.

В связи с наступлением холодов партизанам, сидевшим в плавнях, было разрешено расположиться в населенных пунктах. Ими были заняты все поселки вдоль южного края плавней. По условию они не могли выходить из района иначе, как имея соответственные разрешения. В этом районе наблюдение за ними было поручено запасному батальону полковника Фриде, стоявшему в Васильевке, и гарнизону Михайловки, состоящему из учебных команд Марковской, Корниловской и Дроздовской дивизий. С отходом армии с западного берега Днепра стали выявляться определенно враждебные настроения партизан. В Александровске ими были убиты два еврея с целью грабежа. Разнесся слух — грабят белые. Неприятное дело. Строгое следствие показало, что убийство было совершено партизанами. Обращение к атаману Володину не дало результатов. Однако грабители были захвачены и расстреляны.

Партизаны, проникавшие в населенные пункты, где не было воинских частей, действовали вызывающе. От них страдали те крестьяне, которые держали себя лояльно в отношении к армии. Пострадавшие обращались за помощью. Но что можно было предпринять? Атаманы всячески отговаривались содействовать устранению самовольства своих партизан. Наконец были раскрыты планы партизан. Однажды патруль от учебной команды марковцев встретил четырех партизан без документов, державших себя очень нахально, избил их и выгнал из села. Другой раз патруль задержал двух великолепных военных, типа офицеров-кавалеристов, и потребовал документы. Те отказались их предъявить. Они были арестованы и приведены к начальнику команды, капитану Махнушке²⁰. Ему они предъявили вполне исправные документы и отрекомендовались ротмистром и поручиком каких-то гвардейских полков; один — начальником штаба отряда атамана Володина, другой — адъютантом отряда. Мило разговорились.

— У вас все такие солдаты, как патруль, нас задержавший? — спросили они.

— Конечно все, — был ответ.

— Мы еще задержимся здесь на день-два, — сказали они и пригласили капитана Махнушку к себе в гости. Согласие было дано.

«В гости» капитан Махнушка, однако, пошел не один, а с офицером и на всякий случай приказал своему заместителю через час выслать к нему патруль.

Накрытый стол, самогон, закуски и не двое партизан, а восемь; оживленный разговор. Партизаны говорили, что у Русской Армии и у них один «общий враг», что у них большие силы и огромные возможности громить красных, не хватает лишь боевых офицеров, и предложили капитану Махнушке перейти к Володину на пост «начальника всей пехоты» с большим денежным содержанием и разными благами. От этого предложения оба офицера отказались. Дальнейший разговор уже был натянутым, и вдруг ротмистр быстро вышел из комнаты. Почувствовав недоброе, капитан Махнушка оглянулся в окно и увидел кого-то в черкеске с кинжалом на поясе. «В ловушке!» — возникла мысль. Но в этот момент за окном громкий разговор, и в комнату вошел начальник патруля от команды и отрапортовал: «Патруль для связи». «Гости» расстались с «хозяевами». Через некоторое время партизан в этом доме уже не было.

Весь проведенный разговор и обстановка говорили капитану Махнушке, что партизаны замышляют что-то серьезное. Но что? Как узнать? И тут он вспомнил о своем писаре. Толковый, разбитной, хорошо знающий свое дело и внушавший доверие, писарь не раз предлагал капитану Махнушку «дезертировать» к партизанам и там узнать об их намерениях. Не соглашаясь раньше, теперь он за предложение ухватился. Ночью писарь «дезертировал».

Через трое суток писарь вернулся и рассказал: его встретили с полным доверием; он выдал удовлетворившие партизан «секреты», и, как знающего канцелярское дело, его назначили в штаб отряда. Там наводил порядок, писал под диктовку распоряжения, слушал, что говорят. Он принес ценные сведения: во-первых, партизанский отряд Володина теперь именуется «имени батьки Махно»; во-вторых, он имеет задание ударить в тыл частям Русской Армии, когда красные и Махно будут наступать; в-третьих, в отряде около 1000 человек пехоты и конницы. Эти сведения были немедленно сообщены в штаб дивизии, откуда последовало приказание обезоружить партизан.

Как раз в это время от «дезертировавших» из 1-го полка к Володину поручика Полтавского²¹ и двух братьев Минаевых стало известно, что Володин находится в колонии Шепвиз близ Александровска. В назначенный день конной сотней 1-го полка, во главе с капитаном Касьяновым²², были захвачены Володин, его помощники, двести партизан, пулеметы. Жизнью поплатилась вся головка отряда.

Вдоль южного берега плавней операцию против партизан провел батальон полковника Фриде, применив хитрость: батальон выступил из Васильевки в колонне, с песнями, будто шел на прогулку. Войдя в Скельки, его встретили ничего не подозревавшие партизаны. Было взято до 300 человек. При опросе выяснилось, что партизаны знали о готовящемся наступлении красных, о подходе конницы Буденного, о численной слабости Русской Армии, но не знали, что Володин и Махно заключили союз с красными и готовятся вместе с ними перейти в наступление. Они говорили, что воевать они не хотели бы, но если это неизбежно, то лучше быть с белыми. Свыше сотни их сразу же вступило в ряды дивизии и небольшой отряд Савченко целиком. И воевали они честно и отлично. Остальные были отосланы в плавни.

Последняя схватка в Северной Таврии

Марковцам кое-что было известно о происходящем, главным образом по слухам. Ясно лишь одно: предстоит жестокая схватка, и к ней они готовы. Подсчитывать силы врага не приходится. Между тем предстояло сразиться с врагом вчетверо сильнейшим, готовящим удар с трех сторон — с востока, севера и запада — ударными группами с одновременным давлением на всем трехсотверстном фронте. В наступление готовились пять красных армий. Ударные силы их имели кавалерию: у Каховки — конную армию Буденного в 4½ кавалерийских дивизий, у Никополя — 2-ю конную в 3½ дивизии и у берега Азовского моря — конный корпус в 3 дивизии.

В первый раз, учитывая свои силы и силы Русской Армии, источники красных дали точные данные о численности пехоты Русской Армии, но преувеличили численность ее кавалерии с 8000 сабель до 11 795 сабель, видимо включив в это число конные части, входившие в состав пехотных дивизий.

К началу боя, по советским данным, силы обеих сторон были таковы: против 6-й и 1-й конной армий красных, силою в 49 000 штыков и сабель, стояло 14 000 штыков и сабель. Против 2-й конной армии, силою в 28 000 штыков и сабель, — 10 000. Против 4-й и 13-й красных армий, в 55000 штыков и сабель, — 10 800. Итого — 132000 против 34 800. Красные источники, кроме того, указывали на более чем двойное превосходство у Красной армии в артиллерии, полуторное — в пулеметах и значительное превосходство в бронемашинах, бронепоездах и самолетах.

На 3-й день боя на стороне Русской Армии были произведены перемещения: с участка против 2-й конной армии была снята Корниловская дивизия, ушедшая к югу на фронт против 1-й конной и 6-й армий красных. Красное командование назначило общее наступление на 15 октября, но предварительные действия на всех участках начались 13-го.

До этого у марковцев...

7 октября — приказ об оставлении Хортицы. Все облегченно вздохнули. Ночью части перешли мост, и было приступлено к его разборке. Под утро переправились, уже на лодках, прикрывающие взводы.

8 октября дивизия расположилась в городе и его окрестностях. В этот день в Александровске был смотр законченному формированием конному артвзводу, предназначенному для действий с Конным дивизионом. Отличный вид имел он. «Мы еще поборемся!» — будто бросал он вызов. Но у смотревших его жителей текли слезы.

В частях приказано быть внимательными: всюду вели работу советские агенты, агитаторы; возможно восстание. Агентов вылавливали; их находили в обозах и среди вестовых. Один из солдат, бежавший из плена от красных, опознал женщину-чекистку, которая его допрашивала. Она призналась, с какой целью пробралась в Александровск. Разговор с узнавшим ее солдатом закончился ее словами: «Я сожалею об одном, что не покончила тогда с тобой».

9 октября. Артиллерийская и ружейная перестрелка. В тылу постреливали партизаны. В частях порядок и дисциплина. Частые смены постов. Вечер. Подъехали кухни с ужином. И приказание: в 23 часа быть на сборном пункте. Время еще есть. Хозяева домов волнуются, угощают своих постояльцев в последний раз. Наконец снимается охранение. Еще немного, и команда — «Строиться». Оставляются теплые, радушные дома. Прощание с хозяевами, взаимные добрые пожелания. Тихо, спокойно выстроились колонны и тронулись, оставляя в слезах жителей, которые сейчас же скрывались в домах; и быстро в них тухли огни.

Сборный пункт на южной окраине города; полки со своими батареями, но в городе еще усиленные патрули и разъезды. Около колонн большие группы горожан. «Возвращайтесь скорее! Вернетесь ли?» «Идите домой», — говорят им, но они не уходят. А подальше также группы, где слышен смех, громкие разговоры, выкрики...

10 октября. В полночь колонна тронулась на юг. Холодный, зимний ветер. Утром, пройдя лишь 18 верст, дивизия остановилась и расположилась по квартирам. Оказалось, что она заночует здесь. Вывод — на фронтах спокойно и нет нужды в присутствии дивизии. Кашевары сказали, что им велено ехать в Михайловку. Ну значит, и дивизия пойдет туда.

11 октября утром в поход. В селе Янчекрак привал для 1-го и 2-го полков и остановка на ночь для 3-го с Конным дивизионом. Все идет спокойно без спешки. 1-й и 2-й полки пересекли так хорошо известную им по большим боям Карачекракскую лощину и позицию. Но разницу нашли огромную. Вместо редких окопчиков, окопы полной профили с проволочным заграждением в два кола. Оказались здесь части 6-й пехотной дивизии. 3-й армейский корпус занял позицию, раньше занимаемую первым. Марковцы поинтересовались численностью полков, оказавшейся не меньше, чем у них.

2-й полк остановился на ночлег в Васильевке, а 1-й пошел дальше. «Если не прямо в Михайловку, то с ночевкой в Бурчатске» — так думали. Но полк свернул вправо и к вечеру пришел в Скельки. Все предположения расстроены, но главное в том, что в пути в полки влито пополнение из запасных батальонов, доведшее роты до 80 штыков, а в 3-м даже до 100 штыков, и была надежда, что в Михайловке это пополнение удастся обработать. А было оно с весьма низким настроением, неблагонадежное...

12 октября дивизия продолжала свой марш. Когда 3-й полк прошел проволочное заграждение у Васильевки, за ним сейчас же проход был завален рогатками. «Счастливо держаться!» — говорили чинам 6-й дивизии. 2-й и 3-й полки также были удивлены изменением предполагаемого направления и ускоренным движением.

В течение дня части пришли и расположились в селах в непосредственной близости плавней. Жители говорили, что через Днепр наведено два моста и в плавни переходят части красных. Создавалось напряженное состояние, и оно увеличивалось и тем, что уже два дня как не выдавалась пища. «Неужели кухни ждут нас в Михайловке?» Жители мало чем могли поделиться с пришельцами — их обобрали стоявшие здесь партизаны. Начавший давать себя чувствовать голод особенно отразился на пополнении — началось дезертирство десятками, но оно не понижало настроения — уходил наиболее слабый, ненужный элемент; облегчались заботы ответственным лицам.

13 октября. Ночь прошла беспокойно, в иных местах со стрельбой, а утром дивизия, согласно приказанию, двинулась в Большую Белозерку, где должна была связаться с корниловцами, штаб которых стоял в селе Верхний Рогачик, в 20 верстах к западу, и 42-м Донским полком в Днепровке, в 15 верстах к северу. Но головной, 1-й полк прошел лишь 7-— 8 верст и свернул на Днепровку. Туда же были направлены 2-й и 3-й полки, пошедшие уже прямой дорогой. И в спокойный марш полков врывается неожиданность: прикрывавший хвост растянувшихся частей, Конный дивизион вынужден был вступить в бой с вышедшими из плавней красными, которых он быстро отбросил; центр колонны, 3-й полк, был обстрелян, правда с предельной дистанции, артогнем; 2-й полк оказался в тылу 42-го Донского полка, отходившего под давлением от села Ивановского. Полная неожиданность: красные уже перешли Днепр, они на этом берегу. «Опоздали!» — вырвался крик.

3-й полк продолжал свой марш. Он проходит по тылу того места, где наступали красные со стороны Ивановского и где 42-й полк, с поддержкой двух батальонов 2-го полка. Уже перешел в наступление, и красные отходили. Облегченный вздох: противник будет отброшен в плавни.

В Днепровке

Около 16 часов, когда 1-й полк подходил к селу, на северо-западной окраине его шел бой. Части 42-го Донского полка отступали под давлением наступавшего со стороны села Водяного противника. Полк развернулся и, пропустив донцов, перешел в наступление и вел преследование до пяти верст, взяв сто пленных и командира полка из бывших офицеров. Хотя уже была ночь, но остановка преследования и приказание отойти в село удивило марковцев: противник на этом берегу, его следовало сбросить в плавни; до Водяного оставалось тоже пять верст; и почему делать их назад, а не вперед?.. Утомленный 30-верстным переходом и какой-то незавершенностью действий, полк стал располагаться по квартирам.

Когда он был в бою, пришел не задержанный в пути батальон 2-го полка и подходил 3-й. Батареи торопились и, обогнав пехотную колонну, стали располагаться в указанных районах на западной окраине села. И вдруг, уже в темноте, в село врывается кавалерия и за ней пехота красных. Батарейцы бросились к орудиям впрягать лошадей, прикрывшись пулеметами. В одном орудии убит корень, в другом ранено две лошади. Но батареи успевают ускакать. Развернувшийся батальон 2-го полка и прямо из колонны 3-й полк в короткой схватке отбросили красных, захватив 30 пленных, 2 пулемета и несколько верховых лошадей.

Среди попавших в плен оказался и командир батальона, поручик Шкурин, служивший раньше в Симферопольском офицерском полку и захваченный красными, будучи больным тифом. От него узнали, что через Днепр уже переправились две бригады 46-й стрелковой дивизии и 21-я кавалерийская, занявшая село Большая Знаменка на участке Корниловской дивизии. Он сказал, что его бригада должна была занять Днепровку, наступая двумя полками с фронта, а одним с кавалерийским полком, обходя село с запада. О составе 46-й дивизии он заявил: она пополнена сверх штата бойцами, прибывшими с Сибирского фронта, и коммунистами.

Ночью пришли в Днепровку задержанные боем два батальона 2-го полка, усталые и неудовлетворенные. Они с донцами 42-го полка успешно теснили большие силы противника и уже дошли почти до Ивановского, как были остановлены и направлены в Днепровку. Оставшиеся донцы не смогли одни взять село и сбросить красных в плавни. В двух местах марковцы не довели успешно начатого боя и оставили противника на этой стороне Днепра.

Темная ночь. Легкий мороз. Марковцы спешат отдохнуть, предполагая отоспаться за ночь. Спешат, первый раз за трое суток, утолить голод: село большое, богатое, радушное; есть все и в изобилии рыба. Отдых, конечно, относительный: выставлено сильное охранение и полная боевая готовность. Нет и морального спокойствия: сверлит тревожная мысль о красных, перешедших уже Днепр. «Опоздали! Упустили благоприятные случаи сбросить красных. Придется расплачиваться завтра с утра».

Обстановка для офицеров, которые всегда стремились ее понять, была ясна: с северо-запада и запада дивизия находится под ударом 46-й стрелковой и 21-й кавалерийской дивизий противника; с северо-восточной и, может быть, и с востока возможна угроза, хотя там и собрался весь 42-й Донской полк в 1000 штыков при двух конных сотнях, но против него 3-я стрелковая и 2-я кавалерийская дивизии. Соседние к дивизии наши части... известно лишь, что слева и южнее — корниловцы.

Однако и физический отдых оказался весьма коротким: в 23 часа части, за исключением одного батальона 2-го полка, получили приказание собраться на северо-западной окраине у дороги на Водяное. Тяжело было подыматься... В полночь дивизия в сборе. Объявлена задача — выбить противника из сел Водяное и Малая Знаменка, удерживать их частью сил, а другой частью на следующий день, совместно с 42-м полком, выбить противника из сел Ивановского и Благовещенского. Стало ясно: решено исправить двойную ошибку минувшего дня.

14 октября. До Водяного 10 верст, до Малой Знаменки — 13. Дивизия выступила в колонне. Прикрывать ее слева пошли конные сотни;

еще левее — Конный дивизион. Пройдя половину пути, дивизия стала разворачиваться. 2-й полк (два батальона) — по дороге; 3-й — вправо; 1-й — влево. Тяжелый марш по песчаному грунту, по полям снятого урожая картофеля и кукурузы. Пулеметные лошади стали приставать; часть пулеметов пришлось тащить на катках. Сквозь туман видны у противника огни костров. Они вправо и вдоль дороги. Село оказалось правее. 2-й полк меняет направление в пол-оборота направо. Меняет направление и 3-й полк. Влево с 1-м полком получается все увеличивающийся разрыв.

Батальоны 2-го полка сбивают охранение красных; у села сбивают разворачивающиеся резервы и врываются в село. По улицам мечется противник, расстреливаемый в упор. Он бежит по улицам вправо и влево и куда-то в глубь села. Две роты, углубившись в село, переходят мост через речку. Стрельба почти прекратилась, но она слышна в тылу. Там, на дороге, по которой шел полк, остался резерв — команда разведчиков, и на нее вышла цепь противника, а слева наскочила лава конных. Команда отскочила вправо, но приведенная в порядок начальником, капитаном Керном, ринулась обратно и, напав на фланг наступающей цепи красных, быстро смяла ее. Налетевшая красная кавалерия была отбита. Команда захватила до 60 пленных, пулемет и 6 верховых лошадей.

Батальоны 2-го полка, не имея связи ни вправо, ни влево и слыша стрельбу в тылу, стали оставлять село и многочисленных пленных, выводя лишь захваченные подводы, и скоро получили приказание отходить в Днепровку. Наступление 3-го полка оказалось впустую. Переменив направление, в связи с переменой такового 2-м полком, полк шел и не находил села. Оказалось, он шел вдоль восточной его окраины и только своим левым флангом едва коснулся его; но пришло приказание отходить.

1-й полк держал свое направление влево от дороги. Прервалась связь со 2-м полком, свернувшим с дороги вправо. Он слышит стрельбу вправо и сзади себя, принимает вправо и подходит к селу, из которого его встречают огнем. Противник на фланге. А в это время с фронта и на левом фланге появляются лавы. Посланная конная связь в штаб дивизии не возвращается, и, наконец, два ординарца прискакали назад: они нарвались на красных кавалеристов. Полк начал отходить и только спустя некоторое время получил приказ отходить в Днепровку.

Дивизия, начавшая наступление по одной дороге, отходила разобщенно и разными дорогами. 3-й полк попал на дорогу в Ивановское и шел по ней, пока не обнаружилась ошибка. Уже рассветало и рассеялся туман, когда полки вернулись в Днепровку и заняли те окраины села, на которые вышли. На этом можно было бы закончить описание ночного боя у села Водяного, но должно сказать о его последствиях.

Накануне полки совершили более чем 25-верстный переход, затем вели вечерние и ночные бои с переходом на село Водяное и обратно — не менее 20 верст. Они были измотаны вконец и, когда вернулись в Днепровку, заснули как убитые. Едва пересиливали усталость стоящие в охранении и начальники, несущие ответственность. Они видели, в каком состоянии все, почему, когда получили приказание, а это было в 9 часов утра, быть в полной готовности, они отнеслись к нему с полным равнодушием: пусть люди снят, кроме охранения, пока еще можно.

Физическая усталость усугубляется моральным состоянием. Дивизия расплачивается за неиспользование благоприятных моментов и возможностей минувшего дня и за плохо организованное наступление на Водяное, в котором два полка почти не принимали никакого участия, а батареи не произвели ни одного выстрела. Даже 2-й полк, проведя успешно бой, нанесший противнику серьезные потери, взявший пулеметы и десятки подвод, не мог испытывать удовлетворения. Дивизия потеряла до 200 человек, но, главное, она напрасно растратила свои силы. Об этом печальном боевом эпизоде помощник начальника дивизии, полковник Докукин²³, потом отзывается так: «Дивизия произвела удачный налет на село Водяное». Отзыв, превративший задачу серьезного наступления в «налет», и, оказывается, «удачный». Марковцы судили иначе...

Светлый день. С утра слышна артиллерийская стрельба к востоку. Там красные наступали на 42-й Донской полк. По звуку можно судить, что полк отходит. 9 часов. Показались цепи красных со стороны Водяного. Они охватывали село с севера; сплошными цепями шли с запада, а на юго-западную окраину двигалась лава. Противник наступал быстрым маршем, уверенно. Марковцы подняты и заняли позиции. Полдень.

«Завязался ожесточенный бой. Батареи открыли беглый огонь. Все поле покрыто густыми цепями красных, которые буквально скрывались в облаках разрывов гранат и шрапнелей наших батарей. Но, несмотря на это, они двигались вперед, подпираемые резервами. Когда расстояние значительно сократилось и батареи уже стреляли на пределе 25—30, марковцы 1-го и 2-го полков встали и бросились в контратаку. Наконец цепи сошлись почти вплотную, и в ход пошли штыки, а у красных и ручные гранаты. Обе стороны несут большие потери, и в конце концов марковцы, под давлением вновь подошедших красных резервов, принуждены отходить к селу».

Ринувшие за ними массы были скошены пулеметным огнем с окраины села. Красные отошли на 1000 шагов и готовились к новой атаке. Огневой бой. Напряжение бойцов достигает предельной степени. Офицеры едва успокаивают своих: «Держаться на месте!» Но они знают, будет какой-то момент, и не выдержат их люди. Они подбегают к своим начальникам, говоря им: «Нужно в контрнаступление!» — видя только в этом шанс избежать худшего.

А в это время 42-й полк отходил, и противник уже охватывал село с востока. Около 14 часов 3-му полку, до сего времени не принимавшему участия в бою, приказано быстро выйти на бугры к юго-востоку от села и поддержать 42-й полк. Батареи, бывшие при 3-м полку, карьером помчались туда и открыли огонь как раз в тот момент, когда кавалерия красных охватила донцов с юга. Она была рассеяна, но одновременно пострадал от огня и полк, отбившись от противника.

Приказано отходить 1-му и 2-му полкам, причем 1-й должен пропустить 2-й. Красные атаковали. 2-й полк с боем отходит по селу. 1-й отбивает атаки на западной окраине. По селу красные обходят 1-й полк; спасает его резервная рота поручика Петрова, ценой потери половины состава и гибели командира роты. На одном участке красные едва не захватывают батарею, но их задерживает атака конной сотни. 1-й полк отходит с боем, постепенно снимая свои части начиная с правого фланга. Разлетевшиеся за ним и 2-м полком красные отбрасываются контрударом. Левый фланг 1-го полка выходит из села последним, и с ним батарея. Батарея вынуждена ехать по дороге. Ее атакует кавалерия, но огнем своих пулеметов она останавливает прямой на нее удар, а обскакивающие ее лавы отбрасываются огнем других батарей и атакой Конного дивизиона.

Полк отходит на бугры под прикрытием 2-го полка. Пехота красных не смогла двинуться дальше и задержалась на окраине села. Дивизия и 42-й Донской полк отходили в Большую Белозерку. Марковцы шли как тени, едва держась на ногах от усталости. Иногда кто-нибудь бросал слово, фразу. Слышат или не слышат другие? Но одна фраза дошла до сознания всех: «Генерал Третьяков застрелился». На нее отозвались вяло, машинально: «Застрелился?!».

Перед полуночью дивизия втянулась в Большую Белозерку. Некоторое оживление: наконец-то подъехали кухни. Быстро поели, быстро заснули, выставив тут же, у деревни, охранение. Тяжелые, очень тяжелые были для марковцев последние двое суток.

* * *

Но донесся слух до Севастополя, до Феодосии — «Марковская дивизия разбита». Он много лет спустя будет утверждаться как факт в книге «Корниловский ударный полк». Марковцы твердо опровергают это. Дивизия их разбита не была, и не она вызвала оставление Корниловской дивизией ее участка. События же протекали так.

13 октября корниловцы на своем левом фланге оставили Нижний Рогачек, а на правом — село Большая Знаменка, и это в день, когда только к вечеру Марковская дивизия пришла в село Днепровка. Марковская дивизия стала в положение, имея более серьезную опасность своему левому флангу, нежели корниловцы своему правому. 14 октября корниловцы сдерживали наступление противника на село Верхний Рогачек, в то время как марковцы целый день вели бой у села Днепровка, имея под угрозой слева свой тыл со стороны наступающей на корниловцев 21-й кавалерийской дивизии красных. В ночь на 15 октября марковцы отошли в село Большая Белозерка, став на линии корниловцев. Но в эту ночь Корниловская дивизия ушла на юг в ударную группу генерала Кутепова. Вывод ясный: Марковская дивизия ни на минуту не ставила Корниловскую под удар. Вернее, наоборот.

Была ли Марковская дивизия разбита? В опровержение достаточно привести выдержку из советской книги «Разгром Врангеля»: «46-я и 3-я стрелковые дивизии, подчиненные командующему 2-й конной армией, [наступали] на Елизаветовку и Днепровку. Здесь же наступала и 2-я кавалерийская дивизия, получившая задачу содействовать пехоте. Этим частям удалось выбить части Марковской пехотной дивизии из Днепровки и Елизаветовки и нанести ей частичное поражение, взяв в плен до 1000 человек». «Удалось... нанести ей частичное поражение» — и только.

В чем же выразилось «частичное поражение»? В оставлении Днепровки и в больших потерях, достигающих за два дня до 800 человек, около четверти состава дивизии. Из этого числа около 300 раненых было эвакуировано; много убитых и раненых, которых не успели вынести; но больше всего сдавшихся в плен из числа последнего пополнения. Но вопрос — откуда же указанная красными цифра в 1000 пленных? Очевидно, раз они указывают на бой у села Елизаветовка, то какое-то число пленными понес и 42-й Донской полк. Второе доказательство противного покажут последующие бои Марковской дивизии.

В Большой Белозерке

15 октября — день, назначенный красным командованием для перехода в наступление по всему фронту Русской Армии. Об этом известно. Ночь проходила совершенно спокойно. Все спали крепким сном, и только командный состав всех степеней не мог воспользоваться ни часом сна. Под утро он уже на ногах — нужно осмотреться на незнакомой местности, приготовиться к наступлению врага. Новая забота: 42-й Донской полк ушел на присоединение к своим частям, и нужно занять его место. Село в лощине. Оно растянулось по ней двумя-тремя улицами на 10 верст. Дивизия могла занять только восточную часть его, на три версты: протяжением. Ей нужно выставить охранение по крайней мере на три стороны: на север — на бугры, не ближе как в версте; на восток, где лощина идет в сторону противника, не ближе как в двух верстах (донские части — две конные дивизии в селе Малая Белозерка, в 15 верстах); и на запад, где корниловцев уже нет и вообще нет никаких частей. Дивизия, в сущности, в отрыве от всех; она одинока.

Во время утренних перестановок подъехали кухни; пришлось есть наспех и кое-как; кашевары объясняли свое раннее прибытие тем, «чтобы вы могли спокойно пообедать, пока красные не наступают». Наконец все как будто утряслось. Оживленные разговоры и главная тема — смерть генерала Третьякова. Но как она сложна и тревожна. Каковы причины, побудившие генерала к самоубийству? Кто его заместил? Что же дальше? Самое тревожное было в том, что в дивизии не находили лица, которому бы верили в полной степени.

Вот что писал полковник Докукин, помощник начальника дивизии: «В действиях Марковской дивизии в Крыму и Таврии генералу Третьякову не везло. Малый состав дивизии, отсутствие пополнения, большие участки, постоянные бои изматывали дивизию и не давали ей возможности вполне развить свой успех. Все это создавало трения с высшим командным составом, и генералу Третьякову начали предлагать места в тылу. Генерал Третьяков, после похода на Водяное, усталый физически и морально, придя к себе, лег отдохнуть. Вскоре он проснулся и вышел на крыльцо своего дома, прислушиваясь к стрельбе, раздававшейся за селом. Поговорив со мной, с кем-то поздоровавшись, вернулся к себе. В его комнате раздался выстрел. Под звуки все разгоравшегося боя завернутое в бурку тело генерала Третьякова было погружено на подводу и в сопровождении офицера и конвоя отправлено в тыл. О смерти начальника дивизии не было сообщено в части».

Из записок полковника Битенбиндера, начальника штаба дивизии: «С некоторых пор я стал замечать перемену в образе мышления генерала и манере держать себя; перемены, которые наводили на размышления.

...Генерал прервал молчание: «Да! Для одних гражданская война — пикник, а для других — ад кромешный». Я заерзал на своем стуле. Ход мысли его мне не понравился. Это был человек, который не допускал никакой критики начальствующих лиц и всего того, что происходило вокруг нас. Он обрывал всякого зарвавшегося. И вдруг такое заявление, похожее на критику. Странно. Я посмотрел на нахмуренное лицо генерала и не ответил ничего.

В результате последнего ночного боя мы снова пережили бессонную нервную ночь. Опять утомились, опять все готовились прилечь. Я предварительно зашел в комнату службы связи. Дежурный телеграфист подал мне кипу телеграмм, поступивших в течение ночи. Первая телеграмма гласила, что генерал Третьяков назначается комендантом крепости Керчь, а начальником Марковской дивизии — генерал Пешня, командир бригады Корниловской дивизии. Человек на войне привыкает ко всякого рода неожиданностям, но это было сверх всякого ожидания. Не было никаких причин отчислять генерала от командования дивизией. Дивизия в последнее время вела целый ряд удачных боев. Генерал был представлен к ордену Святого Николая Чудотворца. И вдруг — отчисление. Я ровно ничего не понимал. Как генерал будет реагировать на это отчисление? Как он, старый марковец, сдаст дивизию генералу Пешне²⁴, приезд которого можно было ожидать с минуты на минуту? Я был неспокоен. Я решил пойти в столовую и выпить чашку чая. Как бомба влетел в столовую один из офицеров штаба и доложил: «Начальник дивизии застрелился».

...Кровь медленно текла у него изо рта. На полу валялся револьвер. На столе телеграмма об отчислении, и на ней листок — предсмертная записка генерала: «В смерти моей обвиняю генерала... и окружающую его свору». Добавлю еще, что впоследствии выяснилось: один из этой группы людей был красный. С этой запиской полковник Докукин немедленно выехал в штаб армии».

* * *

Приблизительно в полдень по всем частям марковцев распространилась новость: приехал генерал Манштейн²⁵ принимать дивизию. Все оживились, спадало беспокойство, росла уверенность. Марковцы не знали лично генерала Манштейна, но о нем много слышали, и не только как о «безруком черте», как его называли, но и как о помощнике начальника славной Дроздовской дивизии.

Едва генерал пришел в штаб, туда по вызову спешили все старшие начальники частей. К делу было приступлено немедленно. Генерал Манштейн прежде всего заявил, что он назначен временно командующим дивизией вместо генерала Пешни, принявшего Корниловскую дивизию, так как ее начальник ранен. Затем он осветил обстановку на фронте. Сегодня, 15 октября, армии красных на всех участках перешли в решительное наступление. 2-й армейский корпус оттягивается к Перекопу и будет защищать его. Ударная группа, к которой подходит Корниловская дивизия, должна не дать 1-й Конной армии противника отрезать Русскую Армию от Крыма. 3-й армейский корпус еще удерживает свои позиции, но конный корпус красных ведет наступление вдоль Азовского моря на Мелитополь.

Марковской дивизии дана задача сдерживать наступление 2-й конной армии противника и не дать ей возможность быстро продвинуться на юг и охватить фланг и тыл ударной группы генерала Кутепова. Дивизии придется иметь дело на первое время по крайней мере с двумя кавалерийскими и одной стрелковой дивизиями красных. Наступление их нужно ожидать с часу на час.

Расспросив о расположении частей и о выставленном охранении, генерал Манштейн приказал занять более тесное расположение; штабам быть ближе к штабу дивизии; обозам и батареям быть ближе к выводу из села на деревню Пескошино; Конному дивизиону усилить разведку и наблюдать в западном направлении. Затем он расспросил о численности полков и степени их надежности. В ротах 1-го и 2-го полков по 50—70 штыков; 3-го — до ста. Сомнение в благонадежности высказал лишь командир 3-го полка, и то только относительно последнего пополнения. «Сколько его?» — «До 400 человек». Без колебания генерал Манштейн приказал отправить его в тыл в запасной батальон.

Затем он перешел к теме ведения боя. Он говорил коротко, сжато ясно. Дивизия примет бой на возвышенности к югу от села, в Строю — каре: передний фас — 2-й полк, правый — 3-й, левый — 1-й; в тылу — Конный дивизион. Полки, батальоны, роты, команды в руках своих командиров. Спокойствие, выдержка. При отбитии кавалерии — роты в густых цепях и даже в двухшереножном строю. Пулеметные команды не должны дробиться, их место в интервалах пехотных частей; они — летучие резервы. В бою — короткие решительные удары. Не увлекаться местным успехом без оценки общего положения. Сказав: «Мой заместитель генерал Гравицкий²⁶», генерал Манштейн отпустил начальников.

Всего около часа с небольшим ушло на это совещание. Начальники расходились с чувством — все ясно. Придя в свои части, они приступили к делу. И уже по тому, как передавались распоряжения, все марковцы почувствовали: теперь мы — сила. Все беспокойство отпало. В записной книжке одного из них в этот день было внесено: «У меня настроение праздничное». Дивизия переродилась в короткое время: к 15 часам молодой генерал чудесно превратил ее в боевой организм высокого духа; он, дух ее отдельных закаленных в испытаниях чинов, вдохнул в дивизию в целом.

О генерале Манштейне начальник штаба дивизии, полковник Битенбиндер записал так: «Тяжелый инвалид, левая рука у него была отнята до плеча, он был дитя гражданской войны, но на ее полях он стал на ноги, сделал себе имя. Гражданская война для него была открытая книга, и он читал ее с закрытыми глазами. Обстановку он схватывал на лету, реагировал на нее мгновенно и, можно сказать, безошибочно. Молодой генерал, но старый боевой практик. Приехал он в Марковскую дивизию как к себе домой и быстро акклиматизировался на новом месте. Это понятно: все мы были мазаны одним миром». Счастливая случайность — день принятия дивизии генералом Манштейном прошел совершенно спокойно.

16 октября. Ночь была тоже спокойной, но ожидание утра заставило всех напрячь свои нервы. Еще вечером передавали, что красная кавалерия вошла в западную часть села. Быстро менялась погода: накануне выпавший снег растаял, вызвал грязь, но ночью похолодало снова, стал падать снег. К утру уже был настоящий мороз. Лучше мороз, чем тепло и грязь. Однако выпал туман — самое неприятное явление.

Начало светать. Верхний слой тумана все более и более белел, но внизу видимость увеличивалась слабо и едва достигала 30—50 шагов. Ничего не слышно. Туман слился с пеленой снега, и оба они скрадывали звуки. Неожиданно на восточную окраину карьером из тумана выскочили всадники, подводы, пулеметные двуколки, нагруженные людьми. Оказалось, кавалерия внезапно налетела на хутор, в котором стояла застава 3-го полка — рота в 60 штыков, 20 всадников от конной сотни и 4 пулемета, — и смяла ее. Около 25 человек из роты успели спастись на подводах и двуколках. Выскочили все пулеметы и всадники. Остальные были захвачены красными. Командир роты застрелился.

Немедленно поднята тревога. Но не успела она дойти до всех, как послышалась стрельба в охранении 1-го и 2-го полков. Полки стали быстро выходить на южные бугры, туда же мчались обоз и батареи. Что происходило перед селом, с бугров видно не было, а между тем из охранения донесли о наступлении пехоты и кавалерии. Через короткое время стрельба уже шла в самом селе, куда с востока и запада ворвалась кавалерия, захватив там часть обоза. Из-за тумана батальоны и батареи были совершенно слепы и молчали. Из села выскакивали кучки пробившегося охранения, отдельные подводы. На правый фланг 3-го полка наскочила кавалерия, моментально рассеянная огнем.

Дивизия остановилась верстах в полутора от села, приняв боевое расположение. Уже видны контуры южной окраины; батареи стали на позиции. В это время из села показались густые цепи пехоты перед всем фронтом дивизии. Они шли быстрым шагом. Батареи, а за ними пулеметы и батальоны открыли огонь. В 1000 шагах красные вынуждены были залечь. На левый фланг 2-го полка и правый 1-го мчалась кавалерия. Ее атаку отбили.

Стало совершенно светло. Туман быстро рассеивался. Поражаемая огнем красная пехота отползала назад. Огонь стихал. И вдруг стоявшая за правым флангом полка батарея открыла беглый огонь. Она стреляла не в северном и даже не в восточном направлении, а в южном. Там лава противника атаковала отходивший обоз. Она налетела на него, но меткий огонь батареи, сопротивление находившихся в обозе чинов и атака Конного дивизиона отбросили лаву. Она скрылась в лощину, уведя с собой с десяток подвод. Несколько марковцев было зарублено.

Глубоко на флангах висели разъезды красных. Охватывающие ее расположение лощины давали красным возможность атак на фланги и тыл. Генерал Манштейн стал отводить дивизию, принявшую построение каре. Оно было на виду у всех. В центре его, на дороге, развевался флажок дивизии. Вправо и влево от него, на версту-две, местность отлично наблюдалась.

Едва дивизия прошла полторы версты, как на ее флангах появились лавы, шедшие рысью на сближение; поднялась и пехота красных. Каре марковцев остановилось. Батареи стали на позиции веером. Атака. Но лавы, встреченные огнем батарей и пулеметов, а местами и залпами рот, потеряли порядок и повернули назад. Отойдя на две версты, остановились и стали приводить себя в порядок. Остановилась и пехота. Белоснежное чистое поле покрылось темными точками, ползущими, лежащими без движения, пятнами от разрывов снарядов.

Каре марковцев снова начало отходить под прикрытием артиллерии и пулеметных взводов, становившихся по очереди на позицию. Так дивизия отходила еще версты две-три, когда снова лавы красных приблизились к ней и стали угрожать новой атакой. В это время со стороны красных уже стреляло несколько батарей как с фронта, так и с флангов. Главным образом, они били по центру каре, по дорогам и по батареям.

Наконец красные атакуют. На этот раз их атака не была одновременной на всем фронте. Бой оказался более длительным и более напряженным, но всюду они отбиты. Дивизия снова отходит и вскоре снова останавливается. С фронта вместо отставшей пехоты разворачиваются новые лавы; на флангах их пулеметы, непрерывно ведущие огонь по каре. Две батареи бьют по левому флангу 2-го полка.

Лавы атакуют 2-й полк. Отброшенные, они снова летят на полк. На 1-й и 3-й полки — более слабые атаки. 2-му полку очень тяжело. Убит командир батальона, полковник Грекалов, смертельно ранен командир другого, полковник Замаруев. В рядах замешательство. Туда скачет генерал Манштейн. Карьером туда несется пулеметная команда 1-го полка. 2-й полк донес, что у него на исходе пулеметные ленты. Увидев начальника дивизии, полк пришел в порядок. Атака отбита.

Дивизия быстро отходит все в том же трехстороннем окружении, усугубляющемся более глубоким и более сильным охватом лав. Стрельба с обеих сторон непрерывная. Так она подходит к деревне Пескошино. Деревня в низине, за ней бугры. Единственный путь для обозов, батарей, пулеметных двуколок — через деревню. Дивизия вынуждена проходить ее по частям, вынуждена сжаться. Красным видно ее тяжелое положение. И вот в то время, когда батареи карьером мчались через деревню, чтобы занять позиции за ней и поддержать огнем задержанные для прикрытия 2-й и 3-й полки; в то время, когда 1-й полк чуть ли не бегом спешил выйти за деревню, красные перешли в атаку. Полки отбили атаку лав, в иных местах в 200 шагах от них.

Дивизия прошла Пескошино и приготовилась к продолжению боя на буграх, но, к удивлению всех, кавалерия строится в колонны и уходит назад по дороге на Большую Белозерку. Причина стала известна на следующий день: донцы налетели на Большую Белозерку и разгромили там 46-ю стрелковую дивизию.

Приближался вечер. Дивизия, согласно сброшенному с аэроплана приказанию, направилась быстрым маршем в село Веселое, куда и пришла поздно ночью. Выставив охранение, расположилась по квартирам. Несмотря на 35-верстный переход и сильную усталость, несмотря на то что в течение дня все оставались без пищи и на морозе в 10 градусов, марковцы далеко не сразу поддались усталости. Они находились в сильном возбуждении от только что проведенного боя с пехотой и особенно с кавалерией. 18 верст в течение 8 часов они отбивались от двух кавалерийских дивизий — 2-й и 21-й.

Имя генерала Манштейна с восторгом повторялось всеми.

— Давно нам нужен был такой начальник! Другого начальника нам не надо.

А молодой генерал, не сдерживая тоже своего восторга, повторял:

— Как на инспекторском смотру! Бой — как не провести и на учебном поле!

За день дивизия потеряла немногим более 200 человек, из которых половина приходилась на погибших утром в заставах.

* * *

Минувший день, 16 октября, был вторым днем наступления всех армий Южного фронта красных. С востока кавалерия подходила к Мелитополю, на севере красные заняли Михайловку, на северо-западе их постигла неудача: части 2-й конной армии сдержаны Марковской и Донскими дивизиями. До перешейков Крыма с этих участков красным оставалось до ста верст.

Но грозное положение создалось на южном участке фронта. Предполагалось заранее, что 1-я Конная армия красных сразу же прорвется к Сивашу и вдоль него к восточным перешейкам Крыма, чтобы отрезать от них находящиеся к северу войска Русской Армии. А поэтому были приняты следующие меры. В Ново-Дмитриевке, у Сиваша, в 10 верстах к западу от станции Ново-Алексеевка, стал запасный Корниловский полк; в Рождественском, в 15 верстах от станции Рыжково — отряд пеших дроздовцев 3-го конного полка и терско-астраханцев, к которому подошел запасный батальон 3-го Марковского полка с 6 пулеметами учебных курсов 2-й армии. Между этими выдвинутыми частями было до 20 верст.

На непосредственной охране железной дороги стали: на станции Ново-Алексеевка — запасные батальоны 1-го и 2-го Марковских полков с бронепоездом и конной сотней штаба 1-й армии; на станции Рыково — Марковская инженерная рота и другие части, под командой полковника Марченко, назначенного снова командиром 1-го полка, но ввиду начавшихся боев задержанного на станции Рыково. Для обороны перешейков на Чангар — части из Крыма и запасной полк Марковской дивизии у деревни Ярошик; в Геническе — небольшой сборный отряд.

По плану генерала Врангеля, части 1-й конной армии красных, устремившиеся на восток, должны быть сдерживаемы указанными частями, а ударная группа армии генерала Кутепова быстрым маршем к югу прижмет их к Сивашу и нанесет им поражение.

К вечеру 16 октября две кавалерийские дивизии противника находились уже в 35 верстах от восточных перешейков.

17 октября. Окружение армии. Красная кавалерия сметает запасный полк корниловцев, подходит к Сальковскому перешейку на Чангар, пересекает железную дорогу и обходит с востока в тыл занимающие станцию Ново-Алексеевка запасные батальоны 1-го и 2-го Марковских полков, разбивает их, уничтожив последний очаг сопротивления — роты капитана Тарковского, офицера из фельдфебелей, первопоходника. Красные действовали смело и, где нужно, — в пешем строю. Они захватили и сошедший с рельс бронепоезд.

На Рождественское бригада кавалерии повела наступление во второй половине дня. Запасный батальон марковцев занимал средний участок между дроздовцами и терско-астраханцами. Первый налет красных был отбит, но затем они пустили в ход свою артиллерию, которая с открытой позиции (в отряде орудий не было) обрушилась беглым огнем по стыку между дроздовцами и марковцами. Атакой в этом месте красные ворвались в село, но не могли развить успеха. Однако было приказано село оставить и отходить. Батальон марковцев потерял до 200 человек.

Атаки красных продолжались. Были моменты, когда казалось, сомнут они дроздовцев, громя их орудийным огнем. Отбивались на левом фланге и терско-астраханцы, угрожаемые ударом во фланг. Марковцы отбивались на две стороны. Но атаки красных слабели и, наконец, прекратились. Они собрались в колонны и ушли в село.

Наступила ночь. Запасный батальон 3-го полка потерял связь и с дроздовцами, и с терско-астраханцами. За отсутствием верховых установить ее не удалось. Попав на какую-то дорогу, батальон пошел по ней. Впереди зарево, и вдруг сильный взрыв. Колонна остановилась, и через некоторое время ее голова поворачивает назад.

— В чем дело? — спрашивает идущего обратно командира батальона командир арьергардных рот.

Ответ показал, что командир батальона не отдает себе отчета ни в чем, и начальник арьергарда решает действовать самостоятельно. Инстинкт подсказывает: зарево, вероятно, на станции Ново-Алексеевка — там красные; взрыв влево — красные подорвали железнодорожное полотно. Но может быть, они еще не дошли до Геническа? Идти туда.

У дороги хутор. «Был ли кто здесь?» — «Были конные. Много. И ушли на Рыково». Взяв проводника, две роты и два пулемета, быстрым маршем шли в Геническ, до которого 15 верст. Зарево пожара остается вправо. «Это на Ново-Алексеевке», — говорит проводник. Влево всходит луна, и видимость 1000 шагов. Нагоняет командир батальона с двумя ротами и 4 пулеметами. На фоне восходящей луны показывается лава и открывает огонь. Момент, и опять остаются только две роты. Два пулемета залились огнем. Красные отстали. Через некоторое время роты подошли к Геническу, в котором оказались свои, и заняли позиции в окопах с проволочным заграждением, к великой радости подъехавшего полковника, начальника обороны города. Командира батальона и его рот с этого времени не видели, и о них ничего не мог сообщить начальник обороны. (Для того чтобы правильно судить о происшедшем, нужно иметь в виду, что командир батальона прибыл в Марковскую дивизию только в Северной Таврии.)

Часа через два влево от Марковских рот поднялась сильная ружейная стрельба, и вскоре прискакал начальник обороны и приказал: «Немедленно на переправу». Где найти, как дойти до нее, неизвестно. Случайно на пороге одного дома оказался человек, который указал дорогу. Когда роты около церкви сворачивали к мосту, они попали под обстрел красных с расстояния в несколько десятков шагов. Через мост от рот перешло лишь человек 50—60 с пулеметами. В версте за переправой на укрепленной позиции стояла какая-то часть.

Геническ был взят спешенной кавалерией. Главная масса Русской Армии оказалась отрезанной от Крыма. Красные, однако, не смогли взять предмостные укрепления на Чонгарском полуострове.

* * *

В этот день, 17 октября, Марковская дивизия перед рассветом выступила из села Веселого и, пройдя 30 верст, остановилась в 30 верстах к юго-западу от Мелитополя в трех немецких колониях, войдя в подчинение командиру 3-го армейского корпуса, генералу Скалону, с задачей обеспечивать левый фланг II армии. Донцы прогнали колонну пленных в 3000 человек. Мороз трескучий. Несмотря ни на что, марковцы не могли не ввести в сараи и конюшни своих лошадей. Они рисковали многим, имея охранение тут же у самых колоний. Трудно попять овладевшее ими спокойствие; оно не нарушилось даже вестью, что армия отрезана от Крыма.

18 октября. Внезапный подъем в 2—3 часа ночи и дальнейший поход форсированным маршем. Далеко впереди видны вспышки орудий и доносится гул артиллерийской стрельбы. Ясно: армия отрезана. Решение: «Будем пробиваться!» Светает. Влево видны железнодорожные составы. Дивизия шла, а составы продолжали стоять: железная дорога перехвачена противником.

* * *

В течение 15 и 16 октября в Мелитополь прибыли сотни марковцев, раненных в последних боях. Госпиталя были переполнены, и раненым, могущим ходить, предлагалось любыми способами направляться в Крым. Говорилось — красные приближаются, а когда будет подан состав для эвакуации госпиталя, неизвестно. Марковцы направились на станцию, в надежде погрузиться в какой-либо состав. Как раз отходил санитарный поезд II армии, и в него втиснулось до 50 марковцев и корниловцев. Стоять пришлось на площадках вагонов. Мороз побудил их «оккупировать» вагон медицинского персонала.

Не доезжая верст двух до станции Акимовка, поезд остановился, упершись в впереди стоявший состав. Стоит час, другой, третий... Разнесся слух: путь взорван и перерезан красными. Началась паника — срывание погон; кто мог, оставлял состав и уходил. Но марковцы и корниловцы не потеряли хладнокровия. Они решили выслать на станцию разведку, чтобы узнать о действительном положении и, во всяком случае, без сопротивления не сдаваться. На разведку пошло четверо, а остальные стали вооружаться, собирая в поезде оружие. Их выдержка успокаивала многих. На станции, среди других, стоял поезд штаба II армии. В нем полное отчаяние: связь со следующей к югу станцией есть, но у перешейков — противник. Однако говорят о какой-то надежде. 10—15 минут ожидания «надежды» показались вечностью. Доколе ждать? Марковец входит в комнату, где телефоны, и обращается к сидящему у аппарата офицеру:

— Разрешите поговорить по телефону.

Следует отказ. Тогда повторяется просьба уже властным тоном и от имени группы марковцев и корниловцев, и телефонист уступает.

— У телефона марковцы...

И, не успев сказать дальше и слова, марковец слышит:

— Передаю трубку генералу Кутепову.

Три-четыре фразы, и марковец отходит от телефона с сияющим лицом. Генерал Кутепов сказал:

— Будьте спокойны! Все будут вывезены.

С такой радостной вестью «разведчики» вернулись в свой состав, где терпеливо и с полным доверием в течение почти трех часов их ждали однополчане. И действительно, этот санитарный поезд через несколько часов тронулся и, хотя с длительными остановками, прошел в Крым.

* * *

Дивизия подходила к станции Сокологорная. Вправо, на запад, видны разъезды. Красные! Юго-западнее слышна артстрельба, теперь уже не столь отдаленная. Это не так волнует марковцев, как то, что видят влево на железной дороге, к которой они приближаются: составы с мертвыми паровозами — эвакуация, задержанная противником, — замерзшая на 15-градусном морозе.

Около 16 часов дивизия остановилась на станции Сокологорная. Все постройки забиты промерзшими и уставшими после 30-верстного перехода бойцами. Согревались чаем и с волчьим аппетитом ели выданную из кухонь горячую пищу. Им ничего не сообщают об обстановке. Некоторые пошли в здание вокзала в надежде узнать «кое-что». Там у телефона сидел начальник штаба дивизии, полковник Батенбиндер, и вел с кем-то разговор, И вот он отрывается от телефона и сообщает: 3-я Донская и 7-я пехотная дивизии очистили путь в Крым. Этого было достаточно, чтобы спокойно пойти к своим. «Иначе и не могло быть!» — так решили все.

Часа через три, уже надвигающейся ночью, дивизия тронулась, взяв направление на юго-запад, удаляясь от железной дороги и пройдя верст 15, остановилась побатальонно в группе хуторов, в 7—8 верстах от станции Юрицыно, в полной боевой готовности. Она находилась теперь всего лишь в 15 верстах от своего 1-го корпуса. Мороз. Батареи, пулеметы на позициях. Каждые полчаса смена пулеметов для согревания воды в них ц смена постов. Дома забиты. Совершенно не до сна. Все устали, многие натерли ноги. Заметно поредели ряды. Конечно, многие решили отстать, а часть, будучи не в силах следовать с дивизией, шла самостоятельно вдоль железной дороги. Начальники уже ничего не могли предпринять; у них была одна мысль: как-нибудь сохранить кадр своих частей. В полках не было внешнего порядка, но дисциплина сохранялась в полной мере.

Где-то стороной, чтобы не попасть в руки красных, и впереди шли обозы дивизии. Они взяли направление на Геническ, прибыли туда и были поражены: Геническ только что освобожден от красных. Видны следы бывшего здесь боя. Узнали и более утешительные новости: красные отброшены от перешейков; свободны пути в Крым. Город настолько забит отходившими обозами, что марковцам пришлось бы ждать долгие часы, чтобы уйти за переправу, и они решили отправиться к переправам на Чонгар. Там, у деревни Ярошик, охраняемой Марковским запасным полком, обозы вышли на Чонгарский полуостров, видя забранные у красных трофеи: 4 орудия с зарядными ящиками, пулеметы... Здесь же узнали, что красная кавалерия отскочила верст на 30 к западу от железной дороги.

19 октября. Ночь для дивизии прошла без тревог. Она «отдыхала», поскольку не «отмеривала версты» и не вела бой. Два дня она не вела боя, и он ожидался с утра. Рассвет. К западу загремели орудия, но перед дивизией лишь разъезды красных. Все готовы. И вот батальоны строятся и... идут в обратном направлении, к железной дороге. У Юрицына полки переходят ее, идут в том же восточном направлении и, пройдя 15 верст, приходят в большое село Ново-Григорьевка. Где-то слышны раскаты артстрельбы, а здесь спокойно и, к огромному удивлению и удовлетворению, все располагаются свободно по квартирам, но в «полной боевой готовности». В селе оказался батальон немцев-колонистов, несший наблюдение в северо-восточном направлении. Дивизия выставила охранение на север и северо-запад. Отличное наблюдение гарантировало от всяких неожиданностей.

Марковцы решили использовать удобную стоянку как для себя, так И для лошадей. Сами не только освободились от снаряжения и обмундирования, но и готовились к омовению тел: ведь с Александровска ничего не снималось с них. Лошадей не только выпрягли и сняли с них сбрую, но и ввели в теплые помещения, задав хороший корм. Готовились и сами хорошо поесть благодаря добрым хозяйкам богатого села. Не терялось ни одной минуты. Заработало «солдатское радио». Оно говорило о нанесении противнику огромных потерь за попытку отрезать армию от Крыма и о том, что теперь армия готовится перейти в наступление. Но почему-то Марковскую дивизию снова оторвали от корпуса и поставили на самый правый фланг.

Принесло «радио» и тревожную весть: генерал Манштейн заболел, хотя и не оставил еще штаба. «Не везет дивизии. В прошлом году в критический момент заболел генерал Тимановский²⁷, а теперь, в такой же момент, генерал Манштейн». Но отдых оказался весьма коротким. Не прошло и трех часов, как батареи открыли огонь. Из лощины, в 2—3 верстах к северу, на село рысью наступали густые лавы. Показались лавы и с востока. За ними — цепи пехоты. К ротам в охранение поскакали пулеметы. Приказание: частям дивизии выйти на бугры к югу от села.

Загремели батареи красных по селу, и очень удачно. Образовались пробки. Лавы охватили село и ворвались в него. Отходившие роты охранения отбивались с трех сторон; с трудом отошла рота штабс-капитана Карнышева²⁸. Но полки уже разворачивались на буграх, и батареи открыли огонь. По ним били красные батареи. Кавалерия, охватив село и заняв его, стала обходить дивизию с флангов. Но дивизия в каре отбивает наскоки и переходит в наступление. Кавалерия, сильно расстроенная пулеметным и орудийным огнем, отходит. В центре села встреча с красной пехотой, которая также вынуждена отходить, а против левого фланга и бежать; их лавы карьером летели назад. Село занято. Выяснилось, в тыл наступавшим красным ударила конная бригада донцов и взяла 500 пленных и 3 орудия. Выяснилось, что наступление вели две кавалерийские дивизии и одна стрелковая.

Не больше трех часов продолжался бой. Поразил он марковцев всем: и массой наступавшего противника, и быстротой наступления, и силой артогня; поразил их и тем, как они сами, совершенно не готовые к бою, с поразительной быстротой... выскочили из села и перешли в наступление. И потеряли они всего 50 человек и несколько подвод. И только по окончании боя поняли, почему их дивизию перевели к востоку. Красные, заняв Мелитополь, бросили кавалерийские дивизии вдоль Азовского моря в обход Русской Армии справа. Это им не удалось.

Теперь марковцы расположились скученно в южной части села; в нем остановилась и бригада донцов.

20 октября. Ночь прошла спокойно. Ушел батальон немцев, а под утро и донцы. Дивизия одна. Часов в 6 утра — приготовиться к выступлению. Говорили — к наступлению. Все готово. Хорошо отдохнули. Едва рассвело, как показались лавы и цепи красных, идущие на село с охватом его с двух сторон, но без прежней быстроты и уверенности. Дивизия опять вышла на бугры к югу. Атаку красные начали пехотой, а затем и кавалерией с флангов. Но рассеянные огнем, цепи и лавы откатились назад. Центр дивизии контратакой вошел в село, взял пленных и пулеметы, но был отозван обратно.

Дивизии приказано спешно отходить в Геническ. Ей предстояло пройти 30 верст. Быстро свернувшись под прикрытием 1-го полка, она тронулась форсированным маршем. Пехота красных отстала, но кавалерия повела параллельное преследование на флангах. Все ее попытки атаковать отбрасывались огнем. Так пройдено было 20 верст до села Юзкуй. За селом давление кавалерии усилилось. 1-й полк и вся дивизия временами должны были останавливаться, чтобы отбивать атаки. Одна остановка была особенно длительной, когда атаку пришлось отбивать с трех сторон. Батарея красных била по каре. Среди него стали рваться тяжелые снаряды, выводившие из строя людей и лошадей. Оказалось, стреляла своя Азовская флотилия.

До Геническа уже оставалось немного. Близость моря не позволяла красным охватить дивизию с востока, но усилилось их давление с тыла и с запада. Батареи и пулеметы вынуждены передвигаться по очереди, непрерывно ведя огонь. Противник задался целью не пропустить дивизию в город. Ей оставалось пройти всего лишь три версты. Атаки теперь были направлены в голову колонны новыми конными силами, подошедшими с запада. Их отбивали залпами, пулеметным огнем, в цепях стоящими батареями, Конным дивизионом. Преждевременный разрыв снаряда своего орудия вывел из строя несколько человек. Но колонна все же приближается к городу. Дорога свободна, но до города с версту. Там, на северной окраине, никого, кто бы поддержал дивизию. Последняя схватка: две батареи и несколько пулеметов карьером мчатся к городу, красные атакуют, но не успевают преградить им дорогу. Батареи и пулеметы, проскочив за проволоку, открывают огонь. Красные отскакивают, и дивизия постепенно проходит за проволоку. Лавы рассеиваются огнем батарей и Азовской флотилии.

В Геническе

Только с наступлением ночи вошла дивизия в город и сразу же стада на позиции, заняв 2-м полком восточную половину их, 3-м — западную, имея на своем левом фланге Марковскую инженерную роту, накануне пришедшую сюда со станции Рыково и до прихода дивизии занявшую окопы; 1-й полк — в резерве.

Ночь. Ветер. Мороз. Но есть спасение в теплых домах, тут же за окопами. Марковцы провели день в огромном напряжении, теперь успокоились. Тишина. И вдруг, около 22 часов, на участке 2-го полка красные подошли к проволоке и стали метать ручные гранаты, стрелять из пулеметов, резать проволоку. Неслось их «Ура!». Момент-другой, и все это было заглушено огнем орудий и пулеметов. Через полчаса наступила снова тишина, нарушаемая лишь стонами и криками за проволокой. Туда марковцы не выходили; видны были лишь висящие на проволоке люди... Но стихали на морозе и эти жуткие звуки. Слышна была и отдаленная орудийная стрельба. Этой ночью туда, на Чонгарский полуостров, отойдут части Русской Армии. Марковской железнодорожной роты штабс-капитан Залевский²⁹ записал, что в 4.30 он взорвал железнодорожный мост у станции Сальково, после того, как прошла последняя часть дроздовцев.

* * *

Ночью получен приказ, по которому на следующий день, 21 октября, дивизия должна оставить Геническ и через двое суток быть в районе станции Владиславовка, на линии Джанкой — Керчь, откуда будет переброшена на Перекоп. В приказе указывался порядок выхода частей из города по единственному мосту через канал, соединявший Сиваш с Азовским морем: с утра — тяжелые батареи и обозы, в 9 часов — 1-й полк со своими батареями, затем — 2-й и, наконец, 3-й, который прикроет отход.

Еще с приходом в Геническ командиры тяжелых батарей и начальники обозов говорили о необходимости вывезти часть батарей и обозы из города за канал, объясняя это тем, что с утра противник безусловно атакует город, но уже с участием своей артиллерии, которая будет обстреливать переправу, дамбу и мост, и тогда могут возникнуть задержки. Когда был отдан приказ, этот вопрос встал снова. Генерал Гравицкий, принимавший из-за болезни генерала Манштейна большое участие в руководстве дивизией, «в категорической форме запретил эту переправу».

21 октября. Светало. Дамба с полверсты длиной, старый, ненадежный мост, могущий пропускать лишь одну подводу или одно орудие, и опять дамба. И... колеса первой же гаубицы провалили настил моста. Кое-как пропустили ее. Нужно чинить мост и принимать какие-то меры, чтобы перевезти следующие.

В это время на передовой позиции... Туман. Видимость не далее чем на 1000 шагов. Открылась картина последней ночной атаки. На проволоке, за ней и дальше, насколько позволял видеть туман, лежали трупы людей и лошадей, разбитые и целые тачанки с пулеметами, оружие. Из взятых с убитых документов явствовало — наступали курсанты. Одеты они были в длинные щегольские шинели, папахи; поясные ремни и ремни патронташей белой кожи. Но рассматривать эту картину и даже подбирать пулеметы не пришлось: из тумана показались цепи. По ним открыт огонь, но они двигались перебежками. По окопам начали бить батареи; одна из них била в тыл по переправе. Бой разгорался на всем фронте Геническа. Только в одном месте красные ринулись было в атаку и добежали до уже достаточно разбитой проволоки, но этот скачок стоил им дорого.

К переправе выступил 1-й полк. Он шел кратчайшими дорожками и по льду канала, а его пулеметы и батареи дорогой по дамбе. Но на дамбе без движения стояли подводы. Провалилась на мосту и вторая гаубица. Для переправы дивизии не было исследовано состояние моста, уже сильно пострадавшего при переправе обозов и батарей ранее прошедших частей. И только теперь к мосту вызывается часть Инженерной роты, которая и приступила к починке, используя материалы из ближайших построек. Время шло. Уже вправо и влево от дамбы и моста ложились снаряды; лошади шарахались в стороны; сцеплялись подводы.

Наконец мост починен, и подводы ринулись на него. Задержка за задержкой. Никакого порядка. Штаб дивизии не назначил коменданта на переправу. Командир 1-й батареи, стоявшей на дамбе, поручил это капитану Иегулову³⁰ с разведчиками... Разведчики действовали круто.

Около 11 часов 2-й полк получает приказание начать отход. Снимается батальон, стоявший на правом фланге, у Азовского моря. Курсанты моментально прошли проволоку, стали распространяться по городу вдоль берега моря и вскоре дошли до канала, откуда им стала видна переправа и все творящееся на ней. Они открыли по ней ружейный и пулеметный огонь.

В первом вошедшем на мост орудии перебиты все лошади; их сбрасывают с моста, а орудие перекатывают на руках. Счастливо переезжают мост остальные орудия батареи. Но в следующей батарее в одном орудии падают две лошади, а в другом — все шесть. Орудие катят на руках и скатывают с насыпи. Падают лошади всадников, падают люди; благополучно переходят канал те, кто рискнул идти по его льду. К счастью, лед был крепкий. Так перешел 1-й полк и развернулся вправо вдоль канала. Он на виду у красных, стреляющих из-за зданий всего с 500 шагов.

Неся потери с остановками для перемены лошадей, одна за другой Двигались батареи, и, по мере перехода через мост, орудия неслись по высокой дамбе и, пройдя с полверсты, спускались вниз на песок и немедленно открывали беглый огонь по юго-восточной окраине города, откуда из-за заборов и домов стреляли красные пулеметы.

А в городе? Временно командующий 2-м полком, полковник Кудревич³¹, узнав, что творится на переправе, останавливает полк и ведет батальоны в контратаку. Они продвигаются квартала на два... Они под огнем из улиц справа, от канала. Курсанты атакуют. Полк несет потери; его люди распыляются. Ранен полковник Кудревич. Полк не может исправить положение, как не смог его изменить и 1-й полк своей атакой через канал. 2-й полк держится. Для курсантов переправа по-прежнему на виду, хотя приблизиться к ней они не могут.

Около 15 часов. 2-му полку приказано отходить, 3-му — держаться, пока не отойдут все. Он постепенно отходит, оставляя квартал за кварталом. Красные наседают. Атака их задерживает отход двух рот 2-го полка. Роты и 3-й полк отбивают атаки. Батальоны подполковника Чибирнова³² и капитана Стрелина³³ бросаются в штыки и гонят красных; разметывают эскадроны кавалерии, готовящиеся к преследованию. Командир 3-го полка, подполковник Сагайдачный, постепенно отводит свои части и роты 2-го полка к переправе; отправляет пулеметные двуколки на мост.

— Стой! Мост взрывается! — кричат.

Сильный взрыв, клубы пыли, летят доски, бревна.

— Переправляться через канал, — приказывает пулеметчикам подполковник Сагайдачный.

Взрыв был сигналом для красных к новой атаке, но она замерзла под огнем. Канал в мертвом пространстве. Выпрягались из двуколок лошади, спускались с кручи двуколки, перекатывались по льду. Подпоручик Шаблинский хотел переехать канал верхом, но неосмотрительно оказался вблизи разбитой снарядом проруби и пошел ко дну вместе с лошадью. Потери начались при подъеме из канала. Снова красные ринулись вперед, но залегли под огнем орудий и перешедших ранее рот. Вся южная окраина Геническа в огне, дыму и пыли от разрывов снарядов батарей и Азовской флотилии.

Наступала ночь; бой стихал. Выносятся и вывозятся раненые и убитые с берега канала. Смертельно ранен командир 1-го полка, подполковник Лебедев. Смертельно ранена сестра милосердия София Кирнос, перевязывавшая у моста раненых. Вывозится сброшенное с дамбы орудие. 1-й полк отходит и занимает укрепленную позицию в двух верстах к югу от канала. 2-й и 3-й располагаются за ним в хуторах, забив все помещения.

У марковцев отчаянное настроение. Все, что было героического и славного в бою, проведено помимо и вопреки «воли» штаба дивизии;

все, что они испытали тяжелого, произошло по «воле» штаба. Начальник дивизии болен, и руководили ею другие. Заместителем был генерал Гравицкий. Его обвиняли прежде всего. Потери огромны. 1-й полк потерял до 150 человек и остался в составе 400 штыков; полк принял капитан Коломацкий³⁴. 2-й полк потерял до 400 человек, и в нем осталось едва 200 штыков. 3-й потерял до 200 человек — осталось до 300 штыков. Полками потеряно 10 пулеметов, много лошадей. Много лошадей выбыло в обозах. Особенно тяжелые потери в батареях: 30 человек убитых и раненых; убито 36 лошадей и 46 ранено.

* * *

«Не везет дивизии!» — снова и снова говорили марковцы. И это «невезение» покрывало горечь общей для армии неудачи — оставление Северной Таврии. Последние бои в Северной Таврии дивизия начала 14 октября у Днепровки и окончила 21-го у Геническа — 8 дней; из них в боях — 6 дней и 2 ночи. Она прошла свыше 200 верст при лютом морозе. И из состава в 3500 штыков в ней осталось едва 1000 штыков.

Потери распределялись приблизительно так: у села Днепровка — 800 человек; у села Большая Белозерка — 200 человек; у села Ново-Григорьевка — 100 человек; в Геническе — 750 человек. Всего — до 1850 человек. Кроме этих потерь, 400 человек, отправленных из Большой Белозерки в тыл, были перехвачены красной кавалерией и рассеялись. Запасные батальоны дивизии потеряли до 1500 человек. В Крым отошел лишь запасный полк с присоединившимися к нему чинами других запасных батальонов — до 2000 человек.

* * *

Сводка Главнокомандующего приводит потери армии: 5 бронепоездов, 18 орудий, около 100 вагонов со снарядами и 10 миллионов патронов, 25 паровозов, составы с продовольствием и интендантским имуществом и около 2 миллионов пудов хлеба в Мелитополе и Геническе. Трофеи армии — 2000 пленных, 15 орудий.

Красные источники дают следующие цифры трофеев: 20 000 пленных, свыше 100 орудий, масса пулеметов, до 100 паровозов и почти все обозы с огромными запасами снабжения. «Лишь отдельные части армии противника прорвались в Крым по Сальскому перешейку, да небольшая группа укрылась за Перекопским валом».

Если судить по такому подсчету, то от Русской Армии, начавшей бои по их же данным, в числе 35 000 штыков и сабель, в Крым отошло всего 15000 человек, включая сюда эвакуированных раненых и больных и не вычитая потерь убитыми. Но красные приводят силы некоторых частей, отошедших в Крым:

Приняв эти цифры, приходится считать, что остальные части Русской Армии (включая убитых и раненых) отошли в Крым в числе 7000 человек. А в эти остальные части входят: 6-я и 7-я пехотные дивизии, три — Донского корпуса, две — кавалерийского, Кубанская и другие мелкие части. Приходится признать — красные уж слишком обескровили Русскую Армию, уж слишком много взяли в плен. Не приходится отрицать, что пленными потеряны многие тысячи и в их числе невывезенные из мелитопольских госпиталей раненые (Марковский госпиталь не успели эвакуировать), но «кровавые» ее потери были не столь значительны для грозной схватки.

Потери красных? Они сами определяют их в 25 процентов, т. е. 33 000 человек. В Крым уведено было только 2000 пленных (тысячи их были распущены за невозможностью вывезти) — следовательно, на «кровавые» их потери приходится до 31 000. Цифра, почти равная силам Русской Армии, вступившим в бой; цифра, позволяющая считать, что «кровавые» потери красных раз в десять превышали таковые Русской Армии.

Снова в Крыму

Красное командование стремилось развить свой успех и с налета ворваться в Крым. Но ему удалось лишь на центральном участке захватить Чонгарский полуостров. 23 октября марковские железнодорожники взорвали мосты на южном его краю. С этого времени оборона Крыма установилась вдоль южного берега Сиваша.

Начальником обороны был назначен генерал Кутепов, штаб которого стоял на станции Джанкой. К 29 октября должна была быть проведена перегруппировка частей армии: 1-й корпус — стать на Перекопе, а2-й — перейти к Чонгарскому полуострову. На фронт выдвигались почти все наличные в Крыму силы, за исключением 1—2 запасных батальонов, военных училищ и мелких гарнизонов для поддержки порядка и борьбы с зелеными, развившими деятельность в горах, с поддержкой десантов, высаживаемых красными с Кавказа.

Среди ставших на позиции вдоль Сиваша наиболее крупными соединениями были Кубанская бригада генерала Фостикова в 1200 штыков, не так давно перевезенная с Кавказа; только что сформированный сводный батальон в 300—400 штыков, главным образом из чинов армии, ранеными и больными эвакуированных за границу из Новороссийска и дернувшихся для продолжения борьбы (одна из его рот состояла из марковцев) и Сводно-Гренадерский полк, также в 300—400 штыков, недавно сформированный из остатков гренадер и прибывших чинов Северной армии генерала Миллера.

Оборона Крыма осложнялась небывало суровой ранней зимой, вследствие чего занятие укрепленных позиций, за отсутствием теплых укрытий для защитников, не могло быть проведено в должной мере: населенные пункты находились далеко сзади; затем — в зимнее время Сиваш всегда мельчал настолько, что открывались броды по пояс глубиной, и как раз на Чувашский полуостров, где до северного берега было всего 5—6 верст. Здесь на позиции стала бригада генерала Фостикова, а в резерве — Сводный батальон.

* * *

Запасный полк Марковской дивизии стоял в Джанкое. Он продолжал формирование и нес караульную службу. Тяжело было малочисленному офицерскому и унтер-офицерскому кадру, имевшему в своем подчинении 2000 штыков. Ожидаемое пополнение офицерами не поступало. О том, каково оно и в каком количестве предназначено, в полку узнали случайно. В штаб к полковнику Фриде пришли два офицера, отрекомендовавшиеся «миллеровцами», и заявили, что они пришли по желанию миллеровцев, в числе 50—60 человек, в данное время состоявших в Свод но-Гренадерском полку, познакомиться с полком, в который они и гренадеры будут влиты. С ними был долгий разговор. Конечно, их расспрашивали об армии, о которой только и знали, что она была на севере России.

Малочисленная, занимавшая большой фронт, чуть ли не от Урала до границы с Финляндией, армия генерала Миллера, покинутая англичанами осенью 1919 года, эвакуировалась в феврале 1920 года в Норвегию и Финляндию, где была размещена по лагерям. Узнав, что борьба с красными продолжается в Крыму, около 400 человек добрались сюда, но уже когда положение Крыма было критическим. «Мы знали — борьба почти безнадежна, но отказаться от нее нам не позволял долг», — говорили они. Миллеровцы произвели отличное впечатление, и не только высоким и крепким духом, но и внешним видом. Какими серыми, изможденными были в сравнении с ними их собеседники.

Офицеров-гренадеров, по словам миллеровцев, немного. Для марковцев они почти «свои»: в Екатеринодаре они были выделены из полка генерала Маркова. В боях им не везло, и возвращение в свой полк — естественно. Но запасный полк так и не дождался ожидаемого отличного пополнения.

* * *

Находясь в Джанкое, марковцы были в курсе всех событий, происходящих в Крыму. Они наблюдали тяжелые картины эвакуации раненых и больных в неотапливаемых вагонах и лишенных всякой помощи; видели растерявшихся, почти панически настроенных офицеров, почему-то оказавшихся вне своих частей; знали, что тыл «упаковывает чемоданы» и готовится устремиться к портам; читали газеты, успокаивающие тыл сохранением боеспособности армии и неприступностью возведенных позиций, но не призывающих и не требующих от тыла мобилизации всех сил для обороны, для поддержки армии. Каковы были газеты раньше, таковыми они и оставались.

Полк нес свою слркбу в полном порядке и напряжении, видя деятельность генерала Кутепова, испытывая его волю, и однажды приезжавшего в Джанкой генерала Врангеля. Из газет узнали подробности признания Францией правительства генерала Врангеля. По словам ее представителя, «Франция — противник всякой тирании», она «не колеблясь сделала выбор», а сделав его, «окажет полную нравственную поддержку и всю материальную помощь, которую вправе от нее ожидать». Обнадеживающие слова, но марковцы ставили вопрос: а где же Франция была раньше?

Единственная надежда возлагалась на генерала Врангеля. Находящиеся в Джанкое читали его приказы, распоряжения. Крайне сильное впечатление на них произвел «Приказ Правителя и Главнокомандующего» за № 179, изданный всего лишь 12 октября, т. е. в дни, когда началась битва в Северной Таврии. Этот приказ, как показывало его заглавие, относился к армии и народу. Вот выдержки из него: «Программу свою объявил и от проведения ее не отступлю. Благо и свобода народа, внесение в русскую жизнь оздоровляющих начал гражданского строя, чуждого классовой и племенной ненависти, объединение всех живых сил России и доведение военной и народной борьбы до желанного часа, когда русский народ властно выразит свою волю, как быть России».

«Для проведения этой программы мне нужны люди сильные духом, знающие народную жизнь и умеющие ее строить. Партийная или политическая окраска их для меня безразлична. Были бы преданы Родине и умели бы разбираться в новых условиях. Подбору таких стойких и умелых людей на всех ступенях государственной лестницы я придаю коренное значение. В правительственной работе, как и на фронте, вся суть в людях». Перечислив все, что было сделано за полгода, генерал Врангель говорит: «Конечно, во всей полноте задача эта будет разрешена не нами, а временем и народом. Но и нам надо не ждать, а действовать». Далее генерал. Врангель перечисляет вопросы, требующие дальнейшего разрешения: денежный, крестьянский, рабочий, транспорта, безопасности и др. «Наша цель — дать населению хлеб и порядок». «В заботах материальных не забудем, что не менее хлеба насущного России нужна здоровая жизненная энергия. Будем беречь ее источники — религию, культуру, школу. Будем готовить для России деятельную, знающую молодежь и ревниво оберегать святыню народных надежд — Церковь».

Этот приказ перечитывался не раз. Во всех его строках, в каждом слове чувствовалась великая Правда — раскрытая Белая Идея. Правда, которая так нужна для Родины. «Вся суть в людях», «Не ждать, а действовать», и действовать «революционными» темпами, — говорил генерал Врангель. «Не поздно ли?» — высказывались иные. Сколько за годы войны упущено возможностей! Но впечатление от этого приказа было настолько сильным, что покрывало все неудачи и вызывало напряжение воли к продолжению борьбы при всяких условиях. Приказ вождя принимался как его Завет, как призыв к борьбе вплоть до достижения цели и восстановления Родины.

23 октября запасный полк выступил в район к северу от Евпатории, где он должен был срочно закончить свое формирование и подготовить пополнение в Марковские полки. Переход почти в сто верст. Вправо к северу слышалась канонада.

— Опять придут большевики? — спрашивали крестьяне.

— Будем отстаивать Крым, а там видно будет.

— На что же вы рассчитываете? Их такая масса.

Что ответить? Крестьяне говорили, как налаживалась их жизнь, как Довольны были они новыми порядками... И что теперь будет?

Волновались и марковцы. Но у них было и еще одно, главное беспокойство — за свою дивизию. Знали — она отошла через Геническ, Должна прибыть на Перекоп, но в каком состоянии?

* * *

Дивизия вышла на Арабатскую Стрелку. В тесноте стала по хуторам. 1-й полк на позиции. Ночь. Эвакуация раненых и больных. Увезен и генерал Манштейн; его заместил начальник штаба дивизии, полковник Битенбиндер, а не генерал Гравицкий.

Дивизии приказано срочно выйти к станции Владиславовка, на линии Керчь — Джанкой, для переброски на Перекоп. Говорили — переход в сто верст по Арабатской Стрелке. Что за Стрелка? О ней мало кто знал или помнил по урокам географии. Это узкая полоса земли, тянувшаяся на сто верст между Азовским морем и заливом Сиваша. Только в северной части она имела ширину около пяти верст, и на ней находились хутора, но южная, на 75 верст, местами шириной в 30—40 шагов, была голой, песчаной, без каких-либо жилых строений. В холод и при сильном ветре нельзя было и думать пройти эти 75 верст в два перехода. Требовался один. Сразу же, как только дивизия вышла на Стрелку, дал себя остро почувствовать недостаток во всем: не стало хлеба, овощей для приготовления обедов, даже дров для кухонь; для лошадей — фуража; кормили их небольшим запасом зерна, вывезенным из Геническа.

На следующий день, 22 октября, дивизия стала продвигаться к югу по населенной части Стрелки. 6-й Донской пластунский полк должен был сменить 1-й полк; он пришел лишь к вечеру. В течение всего дня на позиции оставалась лишь 1-я батарея со своими конными разведчиками и двумя пулеметами, с приданной ей сотней штаба дивизии и полусотней калмыков Дзюнгарского полка. Всего с батареей — 150 всадников. Командир батареи, капитан Каменский, — начальник боевого участка; начальник всей конницы — штабс-капитан Иегулов.

С рассветом красные повели боевую разведку пешими и конными частями, но были рассеяны орудийным и пулеметным огнем. Вечером подошел Донской полк в 400 штыков Его командир, генерал Курбатов, ознакомившись с местностью, отвел отряд к югу на 7 верст, на другую, более узкую линию обороны. 1-я батарея была оставлена в его распоряжении.

23 октября дивизия шла по узкой голой полосе Стрелки. Мороз до 5 градусов, сильный ветер. Глухой шум моря и Сиваша, звон разбиваемого волнами у берега льда. Мелкие брызги воды обдают идущих. Тяжелый путь по песчаной дороге. Колонны идут день, затем ночь с короткими остановками. Подгоняет холод. Крутом серо. Все чаще и чаще попадаются трупы лошадей, брошенные повозки. Падают выбившиеся из сил лошади, они обречены. Никакого корма для бедных животных, никакой пищи для людей. Всех мучает жажда; вода рядом, но она горько-соленая.

Несколько суток назад здесь проходили, кроме обозов и частей, остатки запасного батальона 3-го полка — человек 10 офицеров и 40 солдат. Их поход был ужасен: они без отдыха и пищи отходили от села Рождественского. Ими овладело полное отчаяние, и вдруг ночью впереди показался огонек. Напрягли последние силы. Подошли. Домик, два-три сарая. Пустое помещение с казенной мебелью. В нем некто в военной форме.

— Что здесь? — спросили его.

— Таможня, — ответил он.

Недоумение. Никто не может понять, на какую границу они пришли. Оказалось — здесь соляные промыслы, ведется учет добывания соли. Набившиеся в дом, видя, что здесь, кроме укрытия от ветра, не получишь даже воды, с отчаянием спрашивают:

— Скоро ли конец этой Стрелке?

Ответ утешительный.

Теперь, когда мимо этого дома проходила дивизия, в нем не было ни огня, ни таможенника.

24 октября с утра части дивизии наконец выходили в Крым. Первое село Ак-Манай, населенное татарами. Марковцы, совершенно обессиленные, входили в первые же свободные дома и засыпали как убитые. В селе стояла рота Константиновского военного училища³⁵. Отдохнув несколько часов, тронулись дальше и к вечеру пришли в назначенные для них районы у станции Владиславовка.

25 октября. Тяжелое и долгое пробуждение. Хотя, как никогда раньше, спали решительно все без охранения и внутренних нарядов, но все предыдущее парализовало не только тела, но и мысли. Есть, курить — первая потребность. Хозяева домов кое-чем угостили. Потом выдали обед походные кухни. Хлеба мало, достать нечего, а что и есть — продается за большие деньги, которых нет. Заботы о лошадях упираются в дороговизну сена в 300—400 тысяч рублей за небольшой воз. Кое-кто, собрав все силы и получив разрешение, поехал в Феодосию, до которой 10 верст. Им дают последние деньги на табак.

В этот день красные вели наступление на Арабатской Стрелке. О готовящемся наступлении генерал Курбатов узнал накануне от перебежавшего с той стороны крестьянина. Он собрал своих сотенных командиров и батарейных начальников, сообщил им о готовящемся наступлении и своем решении предупредить его контрударом. Сотенные командиры были смущены решением генерала, возражали, ссылаясь на многочисленность красных и малочисленность отряда, и заявили: «Казаки не пойдут в наступление, но обороняться будут». Генерала Курбатова поддержали лишь офицеры 1-й Марковской батареи, доложив, что батарея пойдет в наступление даже в том случае, если казаки не пойдут. Четыре орудия и 2 пулемета — немалая огненная сила. Сотенных командиров решение офицеров смутило. Генерал Курбатов отдал распоряжение о подготовке к выступлению.

Рано утром, за полчаса до указанного срока, батарея прибыла прямо к пластунским заставам. Недружелюбие пластунов не только улеглось, но со всех сторон послышались одобрительные возгласы. Генерал Курбатов, подскакав к батарее, взволнованно громко поздоровался с ней. «Спасибо за прекрасный вид. В бой как на парад. Великое, батарейцы, спасибо», — сказал он.

Красные, однако, перешли в наступление первыми. Батарея беглым огнем покрывала то одну, то другую цепь, приведя их в полное расстройство. Повзводно она продвигалась вперед со своими пулеметами. Пластуны уже спешили догнать и обогнать батарею. А в это время спало утреннее марево и открыла огонь Азовская флотилия. Красные обратились в бегство. Их настигли пластуны, ворвались в Геническое урочище. Противник отошел в город. «Более тысячи человек пленных были раздеты догола и оставлены в хатах. Одежда и винтовки их были сожжены, после чего отряд уже в темноте возвратился в исходное положение». Красных постигла неудача, после которой они уже не пытались наступать на этом участке.

26 октября. Второй день у Владиславовки. Марковцы уже пришли в себя, вели более оживленные разговоры. Тема — последние бои их дивизии; предположения о боях других частей. Судя по тому, что ничего тревожного не сообщают и их не тревожат, делают вывод: армия благополучно отошла в Крым. Действиями своих частей они довольны. При хорошем руководстве они могут выполнять большие задания и отбиваться от жутких атак кавалерии. Кто-то вернулся из Феодосии и привез табак. Оживление. А когда он сообщил, что там говорят о разгроме Марковской дивизии, все возмутились. «Мы еще повоюем!».

Да, силы дивизии слабы. Но она пополнится. Много ли нужно? По 30—40 человек на роту. И все радовались каждому возвращающемуся в полк. А таких, едва услышавших о их местонахождении, были десятки. Среди других был поручик Дементьев³⁶. Его встретили чрезвычайно бурно и радостно, так как давно уже «списали со счета», как оставленного в тифу в Новороссийске. Поручик Дементьев рассказал свою эпопею. Неопознанный красными как офицер, по выздоровлении был отправлен в железнодорожный батальон на Кубани. Из батальона он с несколькими казаками бежал к продолжавшим борьбу кубанцам во главе с полковником Фостиковым. Недостаток патронов и снарядов принудил большой отряд, чуть ли не в 10000 человек, отойти в горы. Недостаток продовольствия и холод распылили отряд, и только около 2000 человек дошли до Черного моря, где, погрузившись на присланные из Крыма корабли, в начале октября прибыли в Крым. Поручик Дементьев и несколько других, узнав о дивизии, сразу же вернулись к своим.

Вот уже и 27 октября, третий день у Владиславовки, а дивизия стоит. Говорят — из-за забитости линии составами. Возможно, и так. Но все же? Но вот сообщают, будто бы красные ведут атаки на Крымские перешейки. У марковцев возбуждение. «Не опоздать бы опять, как было у Днепровки». А когда во второй половине дня пришло приказание о погрузке, все были быстро готовы.

* * *

Первый эшелон со 2-м полком, в составе уже свыше 250 штыков, с 25 пулеметами, Инженерной ротой в 120 штыков, двумя батареями, Конным дивизионом и штабом дивизии вечером тронулся на станции Джанкой. Вагоны набиты до отказа. Люди кое-как расположились, уснули. Ночь. Сквозь сон слышал гул голосов, слово «Джанкой», фразу: «Кажется, будем выгружаться», а затем вдруг другую: «Перекоп оставлен нашими частями». Эта фраза сразу разбудила всех.

Появился и живой свидетель этой встревожившей всех новости, поручик Соляник, вызвавший своим появлением в то же время и радость. Он в Новороссийске был болен тифом, и какая постигла его судьба, не знали и тоже «списали со счета». Оказалось, он попал на остров Лемнос, откуда, поправившись, в числе 250 человек вернулся в Крым. Ввиду начавшихся в Северной Таврии боев, из вернувшихся был сформирован батальон, в котором одна из рот почти целиком состояла из марковцев и направлена на Перекоп в распоряжение генерала Фостикова.

Он рассказал, что в ночь на 26 октября красные на участке генерала Фостикова переправились через Сиваш и к рассвету заняли целиком Чувашский полуостров. Не останавливаясь, они повели наступление в тыл Перекопского вала. Их сдержал батальон с подошедшими из Армянска двумя полками дроздовцев. Контрнаступление этих частей было неудачно. В этом бою поручик Соляник был ранен, а вечером узнал об оставлении вала и отхода на Юшуньские позиции. Прибыв в Джанкой и встретив своих, он и сообщил эту новость. «Новость невеселая, и все же не верилось, что это конец нашему Белому движению. Наоборот, казалось, что выход будет найден», — писал один.

28 октября рано утром эшелон тронулся на Перекоп по недавно построенной железной дороге. Марковская железнодорожная рота продолжала еще работать на ней. На разъезде Чирик пришлось сгрузить батареи, которые пошли в Юшунь походным порядком, а остальные части выгрузились на станции Воинка и также направились туда же.

Около 15 часов, под гул близкой канонады, пришли в село Юшунь, где стоял штаб корпуса. Тут марковцы узнали совсем печальные новости: 1-я, 2-я и, может быть, и 3-я линия Юшуньских позиций уже заняты красными. Корниловцы стояли на 4-й линии. Тем не менее — решение: «Вот подойдут все наши полки, и тогда с корниловцами ударим контратакой». В сумерках 2-му полку приказано сменить 2-й Корниловский, и полк в 250 штыков сменяет полк меньшего состава. Но в каком отчаянном состоянии были корниловцы. Их дивизия понесла огромные потери; ранен командующий дивизией, генерал Пешня; во 2-м их полку выбыл из строя командир полка и почти весь командный состав. Однако корниловцы держались.

Участок, который занял 2-й полк, протяжением до двух верст, седлал железную дорогу. «Найдя в полной уже темноте три Кольцовых окопа, до этого никем не занятых, я произвел осмотр проволочного заграждения. Во многих местах колья повалены, в других совсем отсутствовали. Окопы хорошие, полной профили, но без землянок. Пришлось самим спешно заделывать проходы в проволоке, в местах же ее отсутствия выставить легкие пулеметы. Участок, только этот, был по фронту более версты». На левом фланге полка положение такое же. «Позиция была в крайне жалком состоянии. Часть окопов завалена, проволоки очень мало и колья повалены».

Часа через два полку приказано выдвинуться на полверсты вперед на 3-ю линию обороны, которая не занята противником. Она была в несколько лучшем состоянии. На этой линии полк установил связь влево с 1-м Корниловским полком, но вправо, где должны быть дроздовцы, это не удалось. Пошедшие с этой целью командир батальона и начальник пулеметной команды набрели в маленькой котловине на группу красных, сидевших у костра. Офицеры, бросив ручную гранату, бежали назад. Где же могут быть дроздовцы? Вероятно — за озером Красное.

Полная тишина. Какое расстояние до противника, неизвестно. Впрочем, зачем это знать? Марковцы заняты организацией обороны, рассчитанной на перекрестный пулеметный огонь. Стало известно, что левее марковцев и корниловцев стоит 3-й Дроздовский полк.

29 октября около 3 часов ночи в нескольких верстах вправо началась сильная, ружейная и пулеметная стрельба, а через несколько минут заговорили все пулеметы и винтовки марковцев: красные шли с криком «Ура!». Еще минута, и стрельба стала стихать. Перед проволокой остались лежать лишь убитые и раненые. Часа через два красные повторили атаку, и опять с полной неудачей. Но вскоре полку было приказано отойти на 4-ю линию, причем удлинить фронт влево, заняв участок 1-го Корниловского полка. Участок огромный; надежда на пулеметы и на резерв — Инженерную роту.

Остаток ночи прошел в расстановке рот, взводов, пулеметов. Утро сулило атаку противника, но уже с артподготовкой. Никакой суеты. Каждый знал «свой маневр». Может быть, волнение можно было бы читать на лицах, но темно. Копошатся группы на своих местах, каждый выкладывает перед собой кучки обойм. Ясно: молчаливое решение всех — держаться. Светает. Ухнуло орудие красных... другое... ряд батарей. Пристрелка. Огонь на поражение. Снаряды рвутся по проволоке и по окопам. Кругом фонтаны мерзлой земли. Марковцы прижались к стенкам окопов. Загрохотала своя артиллерия.

Ждать атаки долго не пришлось: из окопов 3-й линии поднялись цепи и чуть ли не бегом шли вперед. Еще сильнее загрохотало сзади: открыли огонь два бронепоезда — «Георгий Победоносец» и «Генерал Марков». В первый раз бронепоезд и часть, носящие одно имя, были вместе в бою. Вокруг бронепоездов рвутся снаряды; они маневрируют, подаются назад. Разносится «Ура!» красных и смолкает под огнем пулеметов и орудий. В иных местах они добегают на 100—200 шагов, падают. Залегают их вторые цепи. Марковцы стреляют более спокойно и более прицельным огнем. Красные не выдерживают и бегут назад. Момент в бою, когда марковцы обычно переходили в контратаку, но теперь — это безумие. Десятки против сотен. Не выдерживают, однако, на левом фланге: батальон полковника Агабекова ринулся вперед; он настигает бегущих, но, увидев поднявшуюся навстречу из 3-й линии массу, бежит обратно в свои окопы. Ранен полковник Агабеков. Красные сейчас же начали вторую атаку, но и она кончилась для них неудачей.

Инженерная рота, лежавшая в нескольких стах шагах сзади, подверглась сильному обстрелу и потеряла 8 убитыми и десятки ранеными. Атаки отбиты. Командиры могут подняться из окопов, чтобы лучше наблюдать за противником. Но что это? Пули летят справа и в тыл. Стреляет какая-то цепь с дистанции шагов 1200.

«Дроздовцы стреляют по своим!» — кричат в окопах. Навстречу Цепи скачут конные, размахивая марковскими фуражками. Стрельба продолжается. Правофланговый батальон выставляет против нее пулеметы. Но прискакал ординарец: «Приказано отходить».

2-й полк оставляет последнюю линию Юшуньских позиций. За ним поднялись цепи противника. Вылетели два бронеавтомобиля, но, обстрелянные батареями, ушли назад. Против левого фланга появилась лава, но остановилась под огнем пулеметов. Обход справа сдерживается пулеметами. Бронепоезда уже ушли на Джанкой, проскочив место, где красные кавалеристы готовились подорвать полотно. Полк быстро отходил под прикрытием своих пулеметов и двух батарей. С полным отчаянием, не думая ни о чем, как только спасать своих, пулеметчики, отходя перекатами, вели огонь. Падали убитыми лошади и сами они. Начальник команды скачет к одному из своих пулеметов, у которого обе лошади убиты; два пулеметчика стреляют.

— Бросай пулемет! Убегай! — кричит он.

Только приказ начальника побудил их бежать, но у убитых коней возился ездовой, снимая с них сбрую. Кругом свищут пули.

— Ты что? Бросай все! Уходи скорей!

Ездовой — китаец, Ходя, взятый в плен еще под Екатеринодаром, служивший «верой и правдой», любивший вверенных ему лошадей, вдруг, заливаясь слезами, залепетал:

— Гаспадина капитана. Буланчика убивала. Война кончайла...

Ходя побежал. И только теперь его слова, «война кончайла», вернули капитана к сознанию происходящего. Он скакал от пулемета к пулемету. Наконец замолк последний... последней пулеметной очередью 2-го полка. Но где же 1-й и 3-й полки? Опять опоздали...

* * *

Полк быстро отходил с батареями и присоединившимся Конным дивизионом прямо на юг, без связи с кем бы то ни было. Он потерял почти половину состава. Но в пути он сошелся на короткое время со Сводным батальоном, и 35 марковцев, бывших в нем, присоединились к своим. В полку стало 180 штыков при 15 пулеметах. За день им пройдено до 40 верст. Он оторвался от противника.

Прибытие 1-го и 3-го полков в Джанкой

Только на следующий день, после отъезда 2-го полка со штабом дивизии, были поданы составы, и то весьма короткие, для 1-го и 3-го полков с батареей при каждом. Первым погрузился 3-й полк, но смог тронуться лишь ночью. Состав для 1-го полка оказался настолько малым, что его пулеметная и комендантская команды и конная сотня вынуждены были отправиться походным порядком. Остальные батареи еще раньше ушли в район станции Курман-Кемельчи для перевооружения на французские орудия.

Марковцы уже знали об оставлении Перекопа и поражались долгим остановкам на станциях и медленному движению эшелонов. 29 октября утром 3-й полк прибыл в Джанкой, и ему приказано выгрузиться. Но состав не подают к платформе. Подполковник Сагайдачный идет к генералу Кутепову, и тот приказывает:

— Выгрузиться в два счета. Поняли? Распоряжение о дальнейшем получите от генерала Достовалова.

От генерала Достовалова:

— Разгружайтесь немедленно и следуйте в село Дюрмен в распоряжение командира 2-го корпуса, генерала Витковского.

Подполковник Сагайдачный идет к начальнику станции и говорит ему:

— Подать мой эшелон к платформе в два счета. Поняли?

Начальник станции ответил по-военному:

— Так точно!

Через 10 минут эшелон был у платформы, и через полчаса полк выступил в Дюрмен. Батарея пошла туда рысью. Навстречу шли обозы, подводы с ранеными. Раненые говорили о безнадежности положения и в то же время бодрились: «Теперь наша возьмет! Марковцы не сдадут!».

Первой в штаб корпуса прибыла батарея, командиру которой начальник штаба, полковник Бредов³⁷, сказал: «Юшуньские позиции сданы; наши части контратакуют; на участке 2-го корпуса противник занял Чонгарский мост и продвигается к югу; все наши атаки успеха не имели; готовится новая; батарее немедленно идти к селу Осман-Букеш в распоряжение командира Самурского полка». Подошел к штабу 3-й полк, и от полковника Бредова подполковник Сагайдачный получил ту же ориентировку и приказал идти в хутор Копань, в 8 верстах к северу, войти в связь со штабом 6-й пехотной дивизии и от него получить приказания.

Темная ночь. Моросил мелкий дождь. Батарея прибыла к штабу Самурского полка и стала на позицию. 3-й полк в хуторе Копань. В хуторе не нашел никого. Высланы разъезды для установления связи. Проходят часы, связи нет. Случайно в хутор приезжает офицер 6-й дивизии: у него нет распоряжений для передачи полку, но ему известно, что 6-й дивизии приказано ночью начать отход к Джанкою. От себя он советует полку не задерживаться ни на минуту и отходить. Подполковник Сагайдачный ведет свой полк обратно в Дюрмен. В селе уже нет штаба 2-го корпуса; находившиеся здесь мелкие части подтверждают приказ об отходе. Случайная встреча со своей. батареей. Она получила приказание идти к Джанкою. Бесцельно проходив за минувший день и ночь до 30 верст, перед рассветом полк с батареей вернулись в Джанкой.

Высланный раньше в штаб корпуса адъютант полка вручил приказ: «Командующему 3-м Марковским полком, подполковнику Сагайдачному, вступить в командование бригадой Марковской дивизии. Бригаде выставить на север и запад от Джанкоя охранение и ждать дальнейших письменных приказаний». Первое чувство — радость: оба полка вместе.

1-й полк, оказывается, выгрузился, не доезжая Джанкоя, на станции Калай и вечером минувшего дня пришел сюда. В пути ему встречались набитые людьми поезда, пешие и конные группы и даже целые части казаков. Картина полного поражения и стремительного отступления. Отходившие кричали: «Ура марковцам!» — и говорили: «Идем грузиться на пароходы». А марковцы шли на фронт...

В Джанкое полк получил от генерала Кутепова приказание поддерживать порядок на станции. Всю ночь шла эвакуация по двум направлениям — на Симферополь и на Керчь; всю ночь ходили патрули, разгоняя людей в военной форме уже без погон, частично вооруженных, возбужденных, кричащих, в иных местах слушавших какие-то зажигательные речи.

30 октября, вызвав к себе старших начальников полков и командиров батарей, подполковник Сагайдачный объявил задачу и указал участки полкам, приказав немедленно их занять. На вопрос об отступлении и эвакуации ответил, что никаких распоряжений об этом он не получил, хотя он и решительно все знали со слов чинов других частей о приказах об оставлении Крыма, о посадке на суда тех, кто не желает оставаться на милость красных.

И вот, несмотря на удручающую обстановку, Марковские полки в полном порядке выступали занять свои участки: 1-й в северном от Джанкоя направлении — на Чонгар, 3-й в западном — Перекопском. Светало. С севера проезжали подводы с чинами разных частей, лошади с ездоками на них, пулеметные двуколки с пулеметами; быстрым маршем шли мелкие части; в порядке прошел отряд в 300—400 штыков — остатки Самурского и Смоленского³⁸ полков, под командой полковника Новикова³⁹; полным ходом проехали два бронеавтомобиля. И никто не остановился, никто не сказал марковцам ни слова. Прошли все, но противника за ними видно не было.

Иная картина на западе. Там, верстах в десяти, шел бой и доносилась пулеметная и ружейная стрельба; был там и бронепоезд, видны были отходившие жидкие лавы, а за ними наступающие туевые. Все пространство от линии боя до Джанкоя было покрыто группами всадников, подводами. И все это двигалось к юго-востоку в обход Джанкой. Туда же передвигался" и бой. А марковцы — 800 штыков с 8 орудиями, с тремя десятками пулеметов — стояли. «Часов в 10 утра мимо нас прошел бронепоезд в направлении Симферополя. При виде отходящего бронепоезда у меня екнуло сердце... Почему он уходит, а не остается в прикрытии?» — записал один.

Марковцы оставлены прикрывать всех, даже бронеавтомобили, кавалерию и бронепоезда. Что-то зловещее творилось у них сзади на станции, оставленной составами, с валяющимися на путях авиационными бомбами, сотнями блуждающих людей. Невольно каждый думал о своей судьбе. Бывало, некоторое утешение давали всегда бывшие при частях подводы, а теперь не было и их. «На меня были обращены все взоры моих офицеров, в которых читал желание присоединиться к отходящим частям. Я же, в ожидании обещанного распоряжения, продолжал находиться на станции», — записал подполковник Сагайдачный.

Настаивает на отходе один из командиров батарей. «Подполковник Сагайдачный колеблется, что вполне естественно, ибо боится ответственности: оставить участок, да еще без боя». «В 10.15 я решил, — пишет дальше подполковник Сагайдачный, — больше не ждать распоряжений и приказал полкам снять охранение и собраться у вокзала. С прибытием их, я начал отходить вдоль железной дороги на юг».

Идут вдоль полотна с его западной стороны 3-й полк, две батареи, 1-й полк. Идут быстро. Батарейцы, однако, не могут равнодушно пройти мимо валяющихся ящиков со снарядами, подбирают их. Переваливая через возвышенность, видят к западу идущие параллельно большие колонны кавалерии. Чьи? Для наблюдения высланы конные. Пройдено верст десять. Донесения конных говорят определенно, что это красные и головные части их значительно впереди головы бригады. Бой неизбежен. Быстрым ходом колонну опять обогнал бронепоезд, задержавшийся к югу от станции. Опять екнули сердца...

Было за полдень. Прискакали казаки из штаба 2-го корпуса, передают подполковнику Сагайдачному пакет. Бригаду, оказывается, да забыли. Письменное приказание: в 9 часов оставить Джанкой и следовать й Севастополь для погрузки на пароходы. Подполковник Сагайдачный и офицеры ошеломлены — приказание получено с трехчасовым запозданием; получив его своевременно, бригада выступила бы в 9 часов, а не в 10 с лишним и находилась бы значительно ближе к станции Курман-Кемельчи. А теперь для нее неизбежен бой без надежды на какую-либо поддержку.

Однако впереди виден хвост колонны, тянущейся к станции Курман; видна и другая колонна к востоку. И подполковник Сагайдачный решает связаться с этими частями и, в случае необходимости, совместно принять бой. Он высылает офицеров с предложением их начальникам прибыть к бригаде и принять общее решение.

Вместе с приказанием об отходе был вручен и приказ генерала Врангеля, по которому следовало объявить всем — армия покидает Крым, идет в неизвестность, и желающие могут остаться на Родине. Как быть с этим приказом в сложившейся обстановке? Решено не объявлять его теперь, а сделать это позже — неизбежный бой лучше принять сохраненными силами. Конечно, этот приказ известен всем до последнего рядового, но... части еще крепки и внутренней спайкой и дисциплиной.

Бригада уже нагоняла хвост впереди идущей колонны. Через некоторое время к ней подъехали командир Гвардейского саперного батальона, в 150 штыков при двух орудиях, командиры 4—5 батарей и, наконец, полковник Новиков, командир отряда, шедшего восточнее.

Подполковник Сагайдачный предложил, ввиду назревавшего столкновения с кавалерией, встретить ее объединенными под командой старшего. Старший из присутствовавших, полковник Новиков, временно командующий 6-й пехотной дивизией, сначала отказался, но после того, как подполковник Сагайдачный заявил, что тогда примет он, как командующий бригадой, согласился и тут же отдал распоряжение: Гвардейский батальон с батареями, как идущий впереди, прикрывает с запада дорогу, по которой бригада марковцев проходит и занимает станцию Курман, пропуская затем за собой все части.

Марковцы обеспечивают отход с севера; части полковника Новикова обеспечивают отряд с востока, где красная кавалерия, занявшая Джанкой, преследует отходящих. Начальники разъехались. Уехал к своей группе и полковник Новиков, в дальнейшем не принимавший никакого участия в руководстве боем.

Последний бой

Около 15 часов. Лавы красных приближаются к идущему последним 1-му полку. Артиллерийский и пулеметный огонь их сдерживает. Загремели орудия в голове: Гвардейский батальон с батареями рассеял лавы. До станции Курман оставалось 6 верст. И вдруг: «Едва только колонна 3-го полка поднялась на последний бугор, с которого открывался вид на станцию, перед глазами всех развернулась непонятная картина: все пространство от железной дороги покрылось скачущими точками, оказавшимися, сотнями повозок, бросившимися врассыпную со станции. Как бы в пояснение поднялась сильная ружейная и пулеметная стрельба и над станцией появились разрывы шрапнелей. Во всем бесконечном обозе началась паника. Почти одновременно со станции вылетели два наших бронепоезда и, открыв огонь из орудий и пулеметов, стали отходить на юг».

Станция Курман занята красными. Путь отхода перерезан. С запада, севера и северо-востока наседают лавы. Полковник Новиков, не оказывая сопротивления, быстро отходит к юго-востоку, удаляясь от отряда. Оставляют его и присоединившиеся батареи, бросив орудия. Марковская батарея открывает огонь по станции. Подполковник Сагайдачный приказывает обходить станцию с востока. В порядке переходит железную дорогу Гвардейский батальон с двумя орудиями; за ним З-й полк и 1-й. Налетевшая лава отбита батареей при 3-м полку.

Первая атака со станции отбита Гвардейским батальоном и 3-м полком. Но путь на юг пересекается новыми лавами. Отряд вынужден отходить к востоку. Его охватывают с обоих флангов. Гвардейский батальон не выдержал одновременной атаки с запада и юга. Марковские полки сжимаются. Их со станции на голом поле начинают громить батареи красных. Лавы атакуют, местами врываются в тесные цепи. Батареи вынуждены менять позиции. Одну из них накрывают снаряды, и она оставляет орудие, застрявшее в топкой низине. На поле перемешались всадники, марковцы... Пулеметы и орудия бьют и по красным и по своим. Остается небольшой проход на возвышенность, к которой спешат батареи, пулеметы, группы. С возвышенности батареи расстреливают свои последние снаряды; пулеметы не позволяют лавам замкнуть круг. Бросаются орудия. Уже темнеет. Ночь скрывает спешивших оторваться от противника.

* * *

Свидетельства о бое. «Красная кавалерия несколькими лавами несколько раз неслась в атаку на наш полк (1-й). Ее отбили. А в это время мы видели, что красные охватывают полк справа, видели, что охватывается и левый фланг 3-го полка. Некоторые из нас кричали: «Кавалерия справа!», «Кавалерия слева!». Порядок стал нарушаться, стали отбегать без команды. Красные атакуют и врываются в наши ряды. Отбивались уже небольшими группами. По нас и красным стреляли и наши пулеметы, и наши батареи. Так все перемешалось. Выхода не было... стали срывать с себя погоны, сдаваться».

А вот другое, попавшего в плен капитан Дудкина: «Перейдя железную дорогу, наш батальон сразу же перестроился в боевой порядок поротно, с пулеметами на флангах. Трудно было разобраться, что делалось в голове колонны, так как было далеко. Были видны только разрывы шрапнелей и слышен беглый огонь артиллерии. Развернувшиеся лавы красной конницы повели атаку на наш батальон с запада и юго-запада, отрезая его от других частей. Батальон остановился. Подпустив конницу на 200 шагов, он залпами и изо всех пулеметов открыл огонь. Кони сбитых кавалеристов не носились по полю, а оставались на месте или медленно отходили назад. Атака была отбита, но слева из-за бугра показалась конная масса, которая двигалась на нас грозной тучей. Подпустив ее на близкое расстояние, роты открыли огонь. Середина ее замялась и как бы повернулась налево и направо, обтекая батальон. В это время справа появились лавы свежих красных конных частей. Несмотря на наш огонь, неся большие потери, красные врезались в батальон и началась рубка... Картина была жуткая. Залпы прекратились, но еще раздавались одиночные выстрелы: это марковцы в упор расстреливали конников. Спасения не было. Весь батальон погиб там с командирами рот. Никто не сдался. Все было повалено в последнем бою».

* * *

В 18 часов 30 октября окончился бой, последний бой частей Русской Армии — двух полков марковцев и батальона гвардейцев. Ровно три года без месяца назад первые Добровольческие части, ставшие впоследствии Марковскими, начали бой у Ростова, и теперь они их закончили. Начали успешно, закончили... по всем внешним признакам — поражением.

К ряду крупных неудач за три года у марковцев прибавилась еще одна. Но должна же быть отдана им справедливость в оценке. Отбросив обстановку, малочисленность, моральное состояние вообще в этот день, в частности, в часы отхода от Джанкоя, когда марковцы прикрывали даже отход бронеавтомобилям и бронепоезду, следует помнить о грозном приказе красного командования: «Самое энергичное преследование, ни в коем случае не допуская его [противника] посадки на суда». Конница красных выполняла этот приказ с полной энергией, огромным порывом и огромным фронтом от Курмана до Джанкоя в трехчасовом бою.

С другой стороны, генерал Врангель в своем приказе обещал: «Армия прикроет посадку». На главном направлении эта тягчайшая задача выпала на долю Марковской бригады и Гвардейского батальона, и они помешали стремительному преследованию: красная кавалерия была вынуждена остановить прямое движение на Симферополь, стянуть свои части к станции Курман-Кемельчи, вступить в бой, нести потери.

* * *

Но что сталось с марковцами в этом бою? Часть их погибла под ударами шашек, другие выбрались, но были и те, для которых ад боя продолжался — это попавшие в плен.

— Где офицеры? — кричали красные, мечась среди нас. Кого-то рубили. Зарубили одного солдата, который не указал офицеров.

— Строиться! Бегом!

Мы быстро сжались толпой и почти бежали в направлении на Джанкой. Нас собралось до 150 человек. Кавалеристы осыпали нас бранью, размахивали над нашими головами саблями. В нашей группе я заметил человек 6—7 офицеров, но наши солдаты, бывшие красноармейцы, не выдали никого из нас, а внешностью мы ведь ничем не отличались от солдат. Я видел другие группы наших пленных меньшей численности, которых гнали на станцию Курман.

Нас пригнали в Джанкой. Там опять блистали шашки над нашими головами и неслись крики: «Даешь офицеров», но и здесь никто не был выдан. Наконец нас оставили более или менее в покое, но мы все же ждали печальной участи. Целый день и ночь мы пробыли под открытым небом совершенно голодными. Красные всячески издевались над нами. Наша группа увеличилась, может быть, до 400—500 человек, но не марковцами. Время от времени из нашей среды кого-то куда-то уводили. Слышались одиночные выстрелы... На следующий день нас погнали на север. Прошли Чонгарский полуостров и вышли в Северную Таврию. Разместили в каком-то селе, где мы простояли немало дней. Что сталось с теми из наших, которых из боя угнали на станцию Курман-Кемельчи, не знаю.

Отношение к нам красноармейцев было двоякое.

— Кончили войну! Ну, теперь и мы, и вы — все по домам, — говорили доброжелательно одни. Другие со злобой и руганью набрасывались на нас и заявляли, что всех нас следовало бы порубить, как порубили всех в Крыму.

Потом нас распустили по домам. Я, конечно, к себе не вернулся и стал пробиваться работой у крестьян. Они были рады окончанию войны и думали, что теперь, наконец, наступит нормальная, спокойная жизнь. О коммунизме не говорили ни слова, будто его не существует. Через несколько месяцев я стал продвигаться к западу, к румынской границе, опять же на месяца задерживаясь и работая у крестьян. Наконец перешел границу и устроился в Румынии.

Из Румынии этот офицер и писал во Францию, а затем и переехал туда. В судьбе этого офицера-марковца ясно видны темные пятна: сдирание погон, сдача в плен... Но можно ли в него «бросить камень»? Можно ли его поступки считать оскорблением чести офицера и имени «марковцы»? Он не предатель, не изменник. Рядовые солдаты в большинстве сдались в этом бою. Но не покрывает ли все отрицательные поступки уже одно то, что они, попав в плен, не выдали ни одного из своих офицеров. Они не были предателями. Они тоже не запятнали чести марковца. Но может быть, запятнал честь тот, кто с обрывками черных погон на плечах, изголодавшийся, просил у красного кусок хлеба?

Отход к портам

В трагические для армии дни Марковская дивизия оказалась разбросанной по всем участкам фронта: 1-я батарея — на Арабатской Стрелке; 1-й и 3-й полки — на центральном участке; 2-й с Инженерной ротой, Конным дивизионом и штабом дивизии — на левом, Юшуньском; пулеметная команда и конные сотни 1-го полка — в пути со станции Владиславовка на станцию Джанкой; запасной полк — у Евпатории; часть батарей на базах у станции Курман-Кемельчи. Приказ об отступлении к портам не всеми частями был получен своевременно. Место погрузки дивизии — Севастополь, но разбросанность ее частей не позволила всем идти туда.

* * *

2-й полк быстрым маршем отступал: он еще не получил приказа о погрузке на пароходы. В ночь на 30 октября, связавшись со штабом генерала Кутепова, ему приказ: идти к станции Сарабузы и там сдерживать противника. Но вскоре другой — идти на Северную сторону Севастопольской бухты для погрузки и добавлялось об отпуске пожелавших остаться. Только с получением этого приказа приходится считать, что 2-й полк закончил свои бои. Ушло из полка человек двадцать, одни со слезами и объятиями, другие — молча. Сбросив в пруд орудия, батареи и полк тронулись к Севастополю.

Едва не был забыт запасный полк: он получил приказание идти в Севастополь в ночь на 30-е. Днем он видел впереди к востоку двигающиеся в южном направлении колонны кавалерии, по всем признакам красной. Полк рискует и сворачивает в Евпаторию, куда приходит вечером. Поздно узнали об отходе на погрузку и батареи, стоявшие в колониях к западу от станции Курман-Кемельчи.

В ночь на 31 октября остатки 1-го и 3-го полков и батарея остановились на 2—3 часа на отдых в татарской деревушке. Здесь только и был объявлен приказ. Пожелало остаться два-три десятка человек. Остальные, разместившись кое-как на пулеметных двуколках, зарядных ящиках, верхом, тронулись дальше. На линии станции Сарабузы их встретил небольшой отряд новеньких полуброневичков, который и прикрыл их дальнейший отход.

Части 1-го полка, шедшие походным порядком от Владиславовки на Джанкой, пройдя половину пути, стали встречать не только отходившие обозы, но и целые войсковые части. От генерала Фостикова капитан Месняев, ведший эти части, узнал об эвакуации и что марковцы должны грузиться в Севастополе. Ввиду дальности расстояния до этого порта, он решил идти или в Феодосию, или в Керчь. 1-я батарея вместе с донцами, которым она была придана, направилась в Керчь. Железнодорожная рота в Феодосию.

В Симферополе. От всех частей дивизии были высланы в Симферополь команды для эвакуации своих раненых и больных. На вокзале — поезд генерала Кутепова. Расклеен приказ генерала Врангеля и сообщение правительства; в последнем говорилось: «Совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не дала своего согласия на принятие эвакуированных. Правительство Юга России не имеет никаких средств для оказания какой-либо помощи в пути, так и в дальнейшем. Все заставляет Правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственная опасность от насилия врага, остаться в Крыму».

В городе похозяйничали чернь и отпущенные из тюрем заключенные, пока не были разогнаны. Госпиталь, в котором лежало большинство марковцев, оказался пустым. Спала тяжелая забота с посланных за ними. Теперь оставалось ждать прохода своих частей. Но в штабе сказали, части направлены прямо в Севастополь. Кто знал о находящейся еще в городе группе артиллеристов, присоединился к ней, а кто не знал, пришлось действовать самостоятельно, так как поезд штаба был уже переполнен. Сказано — к утру 31 октября город оставляется.

Лошади, на которых приехали в Симферополь, загнаны. Идти пешком или искать лошадей? В городе их не найти, но можно достать в прилегающих к городу деревнях, предложив за каждую лошадь своих две. Конечно, такое предприятие сопряжено с риском попасть в руки людей, уже перешедших на сторону красных, которые являются полными хозяевами на окраинах города. Но капитан Стаценко решил рискнуть. И вот что он записал в свой дневник:

«Думая пройти в Татарскую слободку в самом конце Конторской улицы, я со своими двумя солдатами был вдруг остановлен окриком:

— Стой! Ни с места. Кто идет? — и послышался лязг затвора винтовки. Спокойным голосом я ответил:

— Свои. А вы кто такие?

— Части революционного гарнизона, — был ответ.

Из темноты к нам подошло человек шесть, вооруженных винтовками, без погон, но по виду офицеров.

— Если вы решили остаться и присоединиться к нам, мы вас пропустим. В противном случае вам придется повернуть обратно, — сказал один из них. Заметив на мне марковские погоны, он добавил: — Во главе военно-революционного комитета стоит ваш бывший марковец, полковник Бржезицкий.

Услышав это, я не мог не рассмеяться и сказал:

— Вот только когда полковник Бржезицкий открыл свое лицо. Желания у меня пока что оставаться нет, в особенности с полковником Бржезицким, а все же прошу вас передать ему привет от капитана Стаценко⁴⁰. Он меня хорошо знает.

Нас всячески стали уговаривать остаться, говоря, что штабы наши давно уже на пароходах, а нам пароходов не приготовлено; что среди моряков забастовка, и потому все равно ни один пароход в море не выйдет, а если который и выйдет, то будет потоплен подводной лодкой — их целый отряд выйдет из Одессы; красное командование объявило по радио амнистию всем белым, которые останутся в городах и селах, исключая портовые города.

— Уверены ли вы, что это правда? — задал я им вопрос.

— Да, мы уверены и поэтому решили остаться.

— Ну что же? Оставайтесь, а мы попытаемся все же уехать.

На прощание нам дали несколько экземпляров воззвания военно-; революционного комитета за подписью полковника Бржезицкого. Это воззвание позднее, уже за рубежом Родины, я вручил генералу Кутепову, который, оказалось, был уже знаком с ним, но сказал: «Вижу, как я был не прав». Лошадей достать не удалось».

Всю ночь и утром 31 октября вблизи Симферополя проходили группы, направляясь в Севастополь. Часов в 8 утра из города вышел отряд, чуть ли не в 200 марковцев, собравшийся с командиром Марковской артбригады, генералом Машиным⁴¹. Уходили из города, проходили около него без всякого давления и препятствий с чьей бы то ни было стороны.

* * *

Всем нужно было решить: покинуть Родину или остаться, еще не сделав первый шаг к портам. Когда он сделан, перестают влиять рассудок и чувства. Дальше ведут или принятое твердое решение, или некая стихия, стадный инстинкт. И вот:

— Мы боимся неизвестности и боимся, что никогда не увидим своих семей, — говорили одни.

— Дело проиграно теперь окончательно. Продолжать борьбу не придется, а жить за границей не хочу, — говорили другие.

— Я остаюсь. Хотите, верьте, хотите, не верьте, но я не изменник тому, чему служил, — говорили третьи.

Тянуло забежать попрощаться с добрыми знакомыми, которые радушно принимали у себя. В одном доме неожиданная встреча с ранеными соратниками, оставившими госпиталь, но уже со снятыми погонами.

— Как? Вы остаетесь?

— Остаемся, — смущенно и в то же время твердо отвечали те. Дальше говорить на эту тему нечего. Но они задали несколько вопросов о последних боях дивизии, о ряде лиц, их судьбе.

— Ну, надо уходить. Спешим в Севастополь. Будьте здоровы. Будьте живы.

И... оставшиеся ничего не ответили на последнее приветствие, но смущенно и с надрывом быстро бросали фразы:

— Мы честно воевали... Верили... Ну а теперь что?

— Прощай, Семенюшкин. Прощай, Раков, Хомяков...

Спокойный, бесстрашный, отличный пулеметчик, капитан Таврид.

Он мрачен и молчалив; слушает, что говорят; всматривается в лица. Только что посланные в Феодосию люди сообщили: корабли не могут взять всех, а кубанцы заявляют — марковцам в Севастополь.

— Идем в Керчь, — заявляет капитан Месняев⁴².

— Чтобы и там услышать то же? — твердо заявляет капитан Таврид. — Я ухожу в горы. Кто со мной?

Набирается человек 25. Они берут два пулемета, винтовки, возможно больше патронов. Крепко с объятиями прощаются. Прощаются с жителями. Взаимные добрые пожелания, со слезами объятия...

Семья рабочего. Попали марковцы в дом случайно, на ходу, чтобы немного отдохнуть и утолить голод. Кое-какие продукты у них были. Семья приняла их участливо. Разговор об эвакуации. Хозяевам это кажется чудовищным; уговаривают остаться. Они понимают, что белых может постигнуть ужасная участь, но думают — это только в первые дни. «Мы вас скроем на первое время. Мы рабочие, мы коммунисты, и у нас не будет обысков. А потом все устроится», — говорили они, умоляли. Пришел момент расставания: хозяева расстроены до конца. Хозяйка благословляет, хозяин обнимает, желает благополучия и просит принять от него две царские десятирублевки. «Нет больше, а отдал бы вам все». Марковцы отблагодарили, чем могли, и ушли с глубоким чувством уважения к этой семье рабочего; были неописуемо растроганы отношением родных русских людей, какими-то судьбами ставшими коммунистами.

В Севастополе. Что творилось в Севастополе в последние дни, свидетельств марковцев нет. Очевидно, их в городе не было, а пришли они в последний момент и прямо на пароходы. Нет свидетельств и от тех, которые служили в штабе генерала Кутепова и, по всей видимости, принимали участие при вручении полкам заслуженных ими Николаевских знамен. Об этом марковцы не знали ни когда грузились, ни плывя по морю, и только на чужой земле, в Галлиполи, их знамена неожиданно появились перед остатками полков.

31 октября и 1 ноября марковцы большими и малыми группами текли в Севастополь, переживая тревогу: что в Севастополе? «Почти с первых же шагов на шоссе стали встречаться возвращающиеся обратно панически настроенные люди. По их словам, пароходы все ушли, а на шоссе нападают с гор зеленые. Отряд продолжал свой путь, приняв все меры на случай боя с зелеными. При приближении к Севастополю навстречу стали попадаться крестьяне-подводчики, которые сказали, что в Севастополе полный порядок и совершенно спокойно производится погрузка на пароходы».

Уже на самой окраине города от жителей узнали, что в городе существует военно-революционный комитет, вооруженная охрана, но отношение к эвакуирующейся армии не только лояльное, но и глубоко сочувственное. Был какой-то пожар, немного где-то постреляли, и только.

Погрузка на пароходы

В Евпатории. Вечер, темнеет. У пристани два парохода, тральщик «412» и две большие баржи. Уже закончена погрузка раненых, больных и тыловых частей Донского корпуса. Ожидаются корниловцы, но по набережной с песнями пришла большая колонна запасного полка Марковской дивизии и остановилась у пристани. Только здесь командир полка, полковник Фриде, узнал о приказе генерала Врангеля и объявил его полку. Дав минут десять на размышление, он скомандовал: «Желающие ехать с армией 10 шагов вперед». Вышло до 200 человек, в большинстве чины учебной команды и пулеметчики. Вышедшие, сомкнув ряды, пошли грузиться на тральщик «412», взяв пулеметы и часть продовольствия из обоза.

Построив вокруг себя оставшихся, полковник Фриде поблагодарил их за службу на благо Родины, пожелал полного благополучия в жизни и предложил им в порядке, поротно, разойтись по городу, где-нибудь сложить оружие и спокойно ожидать прихода красных. Все имущество и продовольствие он отдал в их распоряжение.

— Счастливого пути, господин полковник! — было в ответ.

Шла погрузка одних, и без шума расходились другие.

Тяжело на душе. Вблизи на набережной церковь. Несколько офицеров поспешили туда. Где, как не у Бога, найти успокоение! Полумрак. Горят свечи. Всюду коленопреклоненные фигуры жителей. Приходят, уходят. Марковцы молились, и из глаз их текли слезы, как и у жителей. «Спаси и сохрани», — слышались слова. «Спаси и сохрани», — просили у Господа марковцы. Вышли. Уже ночь. Направились к пристани. Навстречу — мужчина и женщина.

— Дорогие! Да даст вам Господь благополучия, — сказал, остановившись, мужчина. А женщина, широко осенив их крестным знамением, рыдая, могла только сказать: «Храни вас Всевышний». Так же трогательно желали им счастливого пути и другие. Глубоко растроганные, шли марковцы последнюю сотню-другую шагов по родной земле. Увидят ли они ее? Но оставляли они свою землю, свои храмы с твердым сознанием полной любви к народу, даже к встретившим их красногвардейцам военно-революционной охраны. Русские люди в конце 1920 года уже были не те, какими они были раньше: они поняли, что белые отнюдь не их враги.

До свидания, Родина! До свидания, русские люди!

В 23 часа, 30 октября, корабли вышли далеко в море, взяв две пустые баржи, и стали на якоря. С земли ни одного выстрела, хотя и провожали корабли патрули военно-революционного комитета.

В Севастополе, 1 ноября. Для марковцев и дроздовцев, для штаба 1-го корпуса и мелких частей предоставлен транспорт «Херсон», стоящий в Килен-бухте. На пристани порядок. Стоящие караулы направляют части к назначенным для них судам. Наконец, около 9 —10 часов «Херсон», переполненный до крайности, отошел на внутренний рейд. Но к пристани непрерывно подходили новые группы. Собралась огромная толпа в тысячи человек; одних марковцев до 300.

Что же происходит дальше? В дневнике капитана Стаценко читаем: «Собравшись все вместе на пристани, решили достать лодку и на ней переправляться на пароходы, которые стояли уже на внутреннем рейде. С большим трудом достали рыбачью лодку, на которой отправился первый десяток человек. Но мы лодки так больше и не увидели. Попытались было пробраться на другие пароходы, но и там было полно. Не оставалось больше ничего, как ждать. Но чего ждать? Вопрос всем казался неразрешимым. «Авось», кто-нибудь возьмет, «авось», что-нибудь подвернется. Но находились все же такие, которые не выдерживали «игры нервов»: с проклятиями уходили от пристани. Были другие. Они окончательно расставались со всем — стрелялись. Был момент, когда отовсюду раздавались выстрелы один за другим. Нашел психоз. Только крики более стойких: «Господа! Что вы делаете? Не стреляйтесь! Пароходы еще будут. Все сможем погрузиться и уехать!» — смогли остановить малодушных. На моих глазах офицер нашего 1-го полка застрелил сперва своего верхового коня, а затем пустил себе пулю в голову. Поручик Дементьев, бывший со мною, стал просить меня дать ему мой револьвер. «Обожди еще. Стреляться рано, — ответил я ему. — Подожди прихода красных, тогда я и тебе, и себе пущу пулю в лоб».

«Около 12 часов дня со стороны Графской пристани раздались крики «Ура!», постепенно все увеличивающиеся. Оказалось, что это генерал Врангель на моторном катере объезжает пристани. Около каждой он останавливался, держал речь и под громовые крики «Ура!» следовал дальше. Подъехал, наконец, и к нашей пристани.

— Здравствуйте, мои дорогие соратники! — отчеканивая каждый слог громким голосом, поздоровался с нами генерал Врангель.

Никогда ему еще никто не отвечал на приветствие так громко и стройно, как ответила масса людей в несколько тысяч в этот раз.

— Куда вы едете? Знаете ли вы, что ждет вас на чужбине? Я вам ничего не обещаю, так как сам ничего не знаю. Обещаю только одно, что как бы плохо ни было — вывести вас с честью. Обещаю вам, кто решит окончательно за мной следовать, вывезти с родной земли... Распоряжения уже даны, и сейчас должны подойти пароходы и забрать вас всех.

— Ура, ура!

Нескончаемое «Ура!» последовало в ответ. «И действительно, минут через 20 стали подходить пароходы. К нашей пристани подошел маленький пароходик-угольщик «Бештау», имевший распоряжение в первую очередь погрузить нас и лейб-казаков. Погрузили сначала раненых, затем в полном порядке, без всякой спешки стали грузиться здоровые. Пароход «Бештау» принял до 800 человек, не считая тех, которые были погружены раньше».

В другом месте... Небольшой пароход «Дооб» уже отчаливал, как к пристани подбегали люди, крича: «Остановите! Остановите!» Пароход снова причалил. На него, среди других, погрузились 15 марковцев. Один юноша-марковец, канонир де Тиллот⁴³, услышал знакомый зовущий его голос. Мать! Она умоляла сына остаться, и он, не отдавая себе отчета, спрыгнул с парохода. (В мае 1925 г. канонир де Тиллот с группой заговорщиков повернули идущий из Севастополя в Одессу пароход «Утриш» в Болгарию, куда и прибыли благополучно.) Утром того же дня на Северной стороне на небольшой «Маяк» погрузился 2-й полк с батареями, взяв с собой винтовки и пулеметы.

В Севастополе были погружены все чины армии, кто не поколебался в решении разделить свою судьбу с нею. Не успели погрузиться лишь те, кто пришел с большим запозданием. Отряд полковника Новикова, не поддержавший марковцев в последнем бою у станции Курман-Кемельчи и отступавший, взяв более восточное направление, опоздал на погрузку и ушел в горы. По дошедшим сведениям, он сумел потом уйти в Северную Таврию, откуда взял направление на запад к румынской или польской границе, но у Днепра был настигнут кавалерией и погиб.

К вечеру последние корабли ушли на внешний рейд. Несколько нуль просвистели над ними.

В Феодосии грузились кубанцы, но погрузилась и Марковская железнодорожная рота, принята командирами кораблей как технические команды. Удалось поодиночке пробраться на пароходы и чинам Конной сотни 1-го полка. Части кубанцев пришлось идти в Керчь.

В Керчи грузились донцы и подошедшие из Феодосии кубанцы. Погрузилась и пришедшая от станции Владиславовка несшая до погрузки охрану Керчи пулеметная команда 1-го полка. Несмотря на то что им досталось место в угольном трюме парохода «Дыхтау», их соседи, донцы, припомнили новороссийскую эвакуацию. Марковцам пришлось даже взяться за оружие.

Хуже обернулось дело с погрузкой 1-й батареи, пришедшей с Донскими частями. Ей было категорически заявлено одним из полковников Донского корпуса, что она, как принадлежащая к 1-му корпусу, должна идти в Севастополь. Несмотря на напоминание, что батарея была приказом прикомандирована к Донскому корпусу, и на указание, что погрузка батареи не только обязанность для донцов, а и вопрос чести, в штабе было коротко и ясно сказано: «В Новороссийске вашему корпусу не было дела до донских казаков, а теперь — нам до вас».

«К счастью, в батарее узнали, что среди военно-морских властей, ведавших погрузкой, находился капитан 1-го ранга Потемкин⁴⁴, который, командуя морским отрядом, вместе со взводом батареи в феврале 1918 года оборонял Батайск. Капитан Потемкин дал ответ: «Прошу передать г-дам офицерам и солдатам старшей Добровольческой части, что ДЛЯ нее во всех случаях место найдется». И место нашлось на железной барже — плавучем маяке. Ей не разрешили только взять орудия и лошадей. Вместе с ней были погружены команды двух бронепоездов и много других чинов и их семьи.

«В темноте подошла батарея. Орудия остановились на молу у самой баржи. Распрягли лошадей, вынесли седла, замки и панорамы, погрузили пулеметы. Лошадей вывели за ворота во внутренний двор пристани. Трубач сыграл сбор, после чего орудийная прислуга столкнула в море одну за другой все пушки и зарядные ящики. Около 22 часов миноносец вытянул баржу на внешний рейд, где ее взял на буксир колесный пароход «Веха».

В море

В ночь на 31 октября в Евпатории, на 2 ноября в Севастополе, на 3-е в других портах все суда, могущие вынести морское плавание с чрезмерной нагрузкой людьми, стояли на внешних рейдах и ждали сигнала об отплытии. Куда? В неизвестность. Все надежды обращались на генерала Врангеля.

* * *

На тральщике «412» утром бьют склянки с соблюдением уставного порядка — подъем Андреевского флага. На баке выстраивается Марковская учебная команда. «Смирно!» За кормой трепещет поднятый Андреевский флаг. Команда поет утренние молитвы. На палубе все стоят и крестятся.

Взоры всех направляются к родному берегу, уже отстоящему на 6—7 верст. В утренней дымке видна полоса земли, низменная, гладкая. Видны очертания Евпатории. «Красный флаг!» — кричит кто-то. Над каким-то зданием развевается победный флаг красных. Тяжелые невольные вздохи. Томительно протекает день. Сотни человек, может быть, до тысячи и больше, набившиеся во всех углах тральщика, старались как-то устроиться. Стали выбрасывать за борт длинные ящики со снарядами для морских орудий. Было больно...

К единственному орудию на тральщике подошла команда и... раздался выстрел, другой, третий. Орудие било по пустым баржам, топило их. Они оказались ненужными и обременительными. Марковцы в первый раз наблюдали, как тонут в море суда. Не далее как в версте от судов поднялось несколько фонтанов воды. Что это? Поняли не сразу. Это артиллерия красных пыталась обстрелять корабли, но снаряды не долетали. Это были последние снаряды красных по белым.

Вечер. На тральщике засвистали свистки, раздались команды. Опять выстроилась учебная команда. «Смирно!» Все встали. Одни сняли фуражки, другие взяли под козырек. Прошла церемония спуска Андреевского флага. Учебная команда спела вечерние молитвы, а затем, собравшись в круг, запела добровольческие песни: «Пусть свищут пули», «Вскормили вы нас и вспоили Отчизны родные поля». Наступила ночь, и все стали укладывать спать. Тяжелые думы... Отрывочные разговоры...

В указанные часы корабли стали уходить в море, взяв направление на Босфор. Всего 126 судов с 145 693 человеками, не считая судовых команд. На многих из них марковцы. Сколько их, никто не знал, так как грузились они в разных портах и на разные пароходы. Всюду их было немного в сравнении с людьми других частей. Беспокойство о своих: погрузились ли? Все, кто мог, старались выбраться на палубы, чтобы видеть удаляющиеся берега.

— До свидания, Родина! — говорили одни.

— Прощай! — говорили другие.

Кругом безбрежное море, к счастью не слишком бурное. Однообразная картина. На кораблях теснота. Некоторые плывут с креном то на один, то на другой бок. Постепенно как-то разместились равномерно, отвоевывая места у ранее погрузившихся, расположившимися «с удобствами» и даже с большим багажом. Происходили крайне неприятные столкновения между бойцами и гражданскими и тыловыми лицами, заботившимися лишь о себе и о своих вещах.

Сразу же возник вопрос о питании. Бойцы погрузились почти ничего не имея, в то время как остальные имели мешки со всякого рода продуктами. И опять борьба, окончившаяся реквизицией провизии. Нужно было наладить приготовление и выдачу пищи и запаса питьевой воды, бывшего на пароходах. На тральщике «412», на «Бештау» взяли власть в свои руки марковцы. Назначенные от них коменданты трюмов вели учет людям, наблюдали за порядком. Была объявлена мера пресечения беспорядков — выброска за борт.

1-я батарея плыла на плавучем маяке, взятом на буксир колесным пароходом «Веха» и, в свою очередь, взявшем на буксир небольшой испортившийся пароход. Вахты для наблюдения за буксирными тросами и у штурвального колеса несли чины батареи и команда бронепоездов. Дважды рвались тросы, вызывая панику среди пассажиров. Чтобы дать знать на «Веху», батарейцы открыли огонь из пулемета, а для подбодрения пассажиров запели бравурные песни. «Веха» сама почувствовала, что трос порвался, остановилась и скрепила его. Пассажиры, однако, не успокоились от возмущения «неуместными» песнями марковцев.

Новая беда — маленький пароходик дал течь. Пришлось его пассажиров перегружать на плавучий маяк, всего 36 человек. Переполненное суденышко могло принять их, но не их багаж, оказавшийся огромным. Это вызвало возмущение его обладателей; они даже угрожали револьверами. Но караул 1-й батареи допустил к посадке лишь лиц с ручным багажом. Первый же огромный чемодан какого-то генерала полетел обратно на тонущий пароход. Стрелять не пришлось, но приклады все же были пущены в ход. Против пассажиров этого пароходика было уже огромное возмущение: они имели значительный запас питьевой воды, но отказались дать какую-нибудь часть хотя бы для детей, страдавших от жажды на плавучем маяке. И возмущение стало еще большим, когда узнали, что пассажиры — чины штаба одного из корпусов.

А на «Херсоне», на который погрузился 1-й корпус, один из старших начальников вдруг громогласно объявил, что слагает с себя обязанности и становится обыкновенным пассажиром, как и все остальные. Но его слова попали не на ту почву, на которую он рассчитывал. Они произвели тяжелое впечатление. Ответил за всех генерал Туркул. «Вся внешность этого мужественного воина и волевого человека открыто выражала возмущение». Он в коротких словах заставил генерала не только замолчать, но и уединиться.

Примечания

1. Впервые опубликовано: Павлов В.Е. Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1918—1920 годов. Т. 2. Париж, 1964.

2. Третьяков Александр Николаевич, р. в 1877 г. Тифлисский кадетский корпус, Михайловское артиллерийское училище (1897), Михайловская артиллерийская академия. Офицер л.-гв. 3-й артиллерийской бригады. Полковник, командир дивизиона л.-гв. Стрелковой артиллерийской бригады. Георгиевский кавалер. В Добровольческой армии с 2 января 1918 г.; командир 3-й батареи. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода: с 12 марта 1918 г. командир 4-й батареи, с марта 1918 г. при штабе генерала Маркова, затем командир 1-го легкого артиллерийского дивизиона, с 4 апреля 1919 г. командир 1-й артиллерийской бригады, с июня 1919 г. командир 1-й бригады 1-й пехотной дивизии, с июня 1919 г. начальник Алексеевской дивизии, с 16 октября 1919 г. командир Алексеевской бригады. С 26 марта 1920 г. начальник Марковской дивизии. Генерал-майор (с 1918 г.). Застрелился 14 октября 1920 г. у с. Днепровка.

3. Биттенбиндер Артур Георгиевич, р. в 1886 г. Из потомственных почетных граждан. Витебское городское училище, Виленское военное училище (1907), академия Генштаба (1914). Подполковник, и. д. помощника начальника отдела управления генерал-квартирмейстера штаба Румынского фронта, помощник главнокомандующего фронтом. В Добровольческой армии; с 1918 г. старший адъютант штаба 3-го армейского корпуса, затем старший адъютант отдела генерал-квартирмейстера штаба Добровольческой армии, с 22 июля, в сентябре 1919 г. начальник штаба 1-й пехотной дивизии, затем начальник штаба Марковской дивизии, с декабря 1919 г. начальник Марковской дивизии. Летом 1920 г. в Русской Армии в Крыму. Полковник (с 1918 г.). В эмиграции к 1967 г. сотрудник журнала «Военная Быль». Умер 18 мая 1972 г. в Питтсбурге (США).

4. 3-й Марковский полк (3-й офицерский генерала Маркова полк, с апреля 1920 г. — 3-й генерала Маркова пехотный полк). Сформирован 3 октября 1919 г. в Харькове на базе офицерского кадра 9-й роты Марковского полка. Входил в состав 1-й пехотной, с 14 октября 1919 г. Марковской дивизии. Имел 3 батальона по 120—130 штыков в роте, причем в каждом батальоне одна рота была офицерской. На 5 октября 1919 г. насчитывал 618 штыков при 24 пулеметах, на 12 декабря 1919 г. — 550 штыков и 60—100 сабель в конной сотне, в конце декабря осталось около 300 (в ротах по 4—6 человек). В середине марта 1920 г. в Крыму насчитывал 350 штыков при 12 пулеметах (3 батальона), к 30 июля — 400 штыков, в конце августа — 500 штыков; в начале октября в ротах было по 30—40 человек при 4—5 офицерах, в конце месяца, после отхода в Крым, полк насчитывал 300 штыков. При отступлении в первую декаду ноября 1919 г. потерял до 500 человек, в Крыму при штурме Перекопа 3 апреля 1920 г. один 3-й батальон полка потерял 42 человека. Командиры: полковник А.С. Наумов (сентябрь — октябрь 1919 г.), капитан А.С. Урфалов (врио, октябрь — 1 ноября 1919 г.), капитан В.Е. Павлов (врио, 1—21 ноября 1919 г.), капитан М.Ф. Савельев (21 ноября 1919-го — март 1920 г.), капитан (подполковник) А.С. Урфалов (март — 8 августа 1920 г.), подполковник Д.П. Никитин (8 августа — начало октября 1920 г.), подполковник П.Я. Сагайдачный (с начала октября 1920 г.).

5. 2-й Марковский полк (2-й офицерский генерала Маркова полк, с апреля 1920 г. — 2-й генерала Маркова пехотный полк). Создан приказом 25 июля 1919 г. и окончательно сформирован 27 августа 1919 г. в Харькове на базе 4-го и запасного батальонов и офицерского кадра 7-й роты Марковского полка. Входил в состав 1-й пехотной дивизии, с 14 октября 1919 г. — Марковской дивизии. Имел 3 батальона и офицерскую роту в 100 штыков (в остальных ротах было по 150 штыков при 10—15 офицерах). После взятия Курска в конце августа увеличился до 3500 штыков при 40 пулеметах (по 250 в роте и офицерская рота более 200), но в начале сентября 1919 г. в нем было около 2000 штыков, на 5 октября 1919 г. насчитывал 1174 штыка при 24 пулеметах. В середине октября в полку было около 1400 штыков и 150 сабель. На 12 декабря 1919 г. имел 550 штыков и 60—100 сабель в конной сотне, в конце декабря осталось около 250 (в ротах по 4—6 человек). В середине марта 1920 г. в Крыму насчитывал 650 штыков при 15 пулеметах (3 батальона, в т. ч. влитый Сводно-Сибирский стрелковый). К 30 июля имел около 250 штыков, в конце августа — 500, в нач. октября в ротах было по 30— 40 человек при 4—5 офицерах, в конце месяца, после отхода в Крым, насчитывал 200 штыков. Командиры: полковник А.А. Морозов (25 июля — 13 октября 1919 г.), капитан Д.В. Образцов (13 октября — 2 ноября 1919 г.), капитан Н.Н. Перебейнос (врио, 2—14 ноября 1919 г.), капитан В.В. Крыжановский (врио с 14 ноября 1919 г.), капитан Луцкалов (врио до 21 ноября 1919 г.), полковник Данилов (врио, 21 ноября — 18 декабря 1919 г.), капитан Н.Н. Перебейнос (врио, 22 декабря 1919-го — 6 января 1920 г.), полковник И.П. Докукин (6 января — марта 1920 г.), полковник Д.А. Слоновский (март — 6 июня 1920 г.), генерал-майор Г.П. Гаттенбергер (6 июня — 29 июля 1920 г.), генерал-майор Ю.К. Гравицкий (с 29 июля 1920 г.), полковник В.В. Кудревич (врио с октября 1920 г.).

6. 1-й Марковский полк (1-й офицерский полк, 1-й офицерский генерала Маркова полк, с апреля 1920 г. — 1-й генерала Маркова пехотный полк). Сформирован 12 февраля 1918 г. в ст. Ольгинской при реорганизации Добровольческой армии в начале 1-го Кубанского похода из 1-го, 2-го и 3-го Офицерских батальонов, ударного дивизиона Кавказской кавалерийской дивизии, части 3-й Киевской школы прапорщиков, Ростовской офицерской и Морской рот как Сводно-офицерский полк. Первоначально состоял из 4 рот и команды связи и подрывников при 13 пулеметах. В середине марта 1918 г. в полк вторым батальоном влит Особый Юнкерский батальон (5-я и 6-я роты). С середины марта 1918 г. входил в состав 1-й бригады. Части, вошедшие в состав полка, практически полностью состоявшие из офицеров, начали 1-й Кубанский поход в составе около 1320 человек (в т. ч. Сводно-Офицерский полк около 800), под Екатеринодаром — 800, после штурма — 400 человек (по 40—100 в роте), на 13 апреля — до 600, в мае — около 500. Во время похода в полк было влито несколько сот кубанцев, и он перестал быть чисто офицерским. С начала июня 1918 г. получил наименование 1-й Офицерский полк и вошел в состав 1-й пехотной дивизии. Переформирован в 9 рот (3 батальона), из которых 5-я состояла из учащейся молодежи, 6-я — из чинов гвардии, а 7-я, 8-я и 9-я были чисто офицерскими и более многочисленными (по 200 человек против 150 в других). С 13 июня 1918 г. именовался — 1-й офицерский генерала Маркова полк. В августе 1918 г. из полка (около 800 человек) были выделены на формирование своих частей гвардейцы, гренадеры, моряки, поляки (в Польский отряд), офицеры для пластунских батальонов, 100 человек в особую роту при Ставке — всего до 400 человек. После пополнения насчитывал свыше 3000 человек. Переформирован в 3 батальона по 4 роты (по более 200 штыков, в т. ч. 7-я и 9-я чисто офицерские по 250 штыков). В конце октября, после боев у Армавира в полку было 1500 штыков (по 40—120 в роте), столько же — в середине ноября (роты по 100 штыков, офицерские — свыше 200), в конце месяца — 2000. В середине января 1919 г. в полку было до 800 штыков (по 50—80 в роте, в офицерских — по 150), в конце месяца — до 1500, в начале апреля — до 550 (по 10—35 в роте). В это время офицерские роты наполовину состояли из солдат. На 1 октября 1919 г. в полку было около 3000 человек, на 5 октября 1919 г. его боевой состав насчитывал 882 штыка при 20 пулеметах, в середине октября — около 1200 штыков. С 14 октября 1919 г. входил 1-м полком в состав Марковской дивизии. На 12 декабря 1919 г. имел 800 штыков и 60—100 сабель в конной сотне, в конце декабря осталось около 300 (в ротах по 4—6 человек). В середине марта 1920 г. в Крыму насчитывал около 450 штыков при 15 пулеметах (3 батальона по 3—4 роты), в начале октября в ротах было по 30—40 человек при 4—5 офицерах, в конце месяца, после отхода в Крым, полк насчитывал 400 штыков. Полк вынес на себе основную тяжесть боев, особенно в 1918 г. и провел через свои ряды десятки тысяч людей. Командиры: генерал-лейтенант С.Л. Марков (12 февраля — середина марта 1918 г.), генерал-майор А.А. Боровский (середина марта — 20 апреля 1918 г.), полковник Н.Н. Дорошевич (20—21 апреля 1918 г.), полковник князь И.К. Хованский (21—27 апреля 1918 г.), полковник Н.С. Тимановский (27 апреля — октябрь 1918 г.), генерал-майор Н.Н. Ходаковский (октябрь 1918 г.), полковник Наркевич (врио, октября — 19 ноября 1918 г.), полковник В.И. Гейдеман (19—27 ноября 1918 г.), полковник А.Н. Сальников (27 ноября 1918 г. — март 1919 г.), полковник А.Н. Блейш (март 1919 г. — середина февраля 1920 г.), полковник Трусов (врио, март 1919 г.), полковник И.П. Докукин (врио, 14—21 ноября 1919 г.), полковник Д.А. Слоновский (врио, 21 ноября — 18 декабря 1919 г.), капитан (полковник) ДА. Марченко (22 декабря 1919 г. — начало октября и с 21 октября 1920 г.), подполковник Г.А. Лебедев (октябрь 1920 г.; убит), капитан В. Коломацкий (врио, октябрь 1920 г.).

7. Марковская инженерная рота (1-я Отдельная инженерная генерала Маркова рота). Образована в Добровольческой армии в середине марта 1918 г. из Технической роты как 1-я Инженерная рота. 8 декабря 1919 г. получила имя генерала С.Л. Маркова. Входила в состав 1-й бригады, с начала июня 1918 г. — 1-й пехотной дивизии, с 14 октября 1919 г. — Марковской дивизии. На 5 октября 1919 г. насчитывала 563 человека. Командиры: полковник Г.М. Гротенгельм, полковник Н.М. Чибирнов.

8. Чибирнов Николай Михайлович. Поручик. В Добровольческой армии и ВСЮР в 1-й инженерной роте, с 28 августа 1919 г. штабс-капитан. В Русской Армии до эвакуации Крыма; к сентябрю 1920 г. командир Марковской инженерной роты. Полковник. Галлиполиец. На 18 декабря 1920 г. в составе роты в Галлиполи. Осенью 1925 г. в составе Технического батальона в Болгарии.

9. Носович Иван Силуанович. Капитан. Во ВСЮР и Русской Армии; с сентября 1920 г. помощник командира Марковской инженерной роты до эвакуации Крыма. На 18 декабря 1920 г. в составе роты в Галлиполи. Осенью 1925 г. в составе Технического батальона во Франции. Подполковник. В эмиграции там же. Умер 25 июля 1974 г. в Булони, под Парижем.

10. Цымбалов Константин Афанасьевич, р. в Змиевском уезде Харьковской губ. Штабс-капитан. Во ВСЮР и Русской Армии; с сентября 1920 г. адъютант 3-го Марковского полка до эвакуации Крыма. На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи, 26 октября 1921 г. выехал в Прагу. Осенью 1925 г. в составе того же полка в Чехословакии. Капитан. В эмиграции окончил медицинский факультет. Умер в 1929 г. в Кутной Горе (Чехословакия).

11. Шевченко Павел Евгеньевич, р. в Рыльске. Поручик 1-го пехотного полка. Георгиевский кавалер. В Добровольческой армии с ноября 1917 г. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода в Офицерском полку. В июне — ноябре 1918 г. в 1-й роте 1-го Офицерского (Марковского) полка. Ранен 6—7 июля 1918 г. под Крыловской и Екатериновской (остался в строю). Во ВСЮР и Русской Армии в марковских частях до эвакуации Крыма: с осени 1919 г., начальник команды пеших разведчиков, с декабря 1919 г. до 26 сентября 1920 г. командир 1-го батальона 1-го Марковского полка. Ранен 26 сентября 1920 г. На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи. Капитан. Осенью 1925 г. в составе Марковского полка в Болгарии. Подполковник. В эмиграции в Болгарии и Чехословакии, окончил институт в Праге, инженер. После 1945 г. в США. Умер 23 ноября 1954 г. в США.

12. Павлов Василий Ефимович. Алексеевское военное училище (1914). Капитан. В Добровольческой армии. Во время 2-го Кубанского похода в 7-й роте 1-го Офицерского (Марковского) полка, с июня 1918 г. помощник командира, с июля 1918 г. командир 7-й роты. Ранен 18 ноября 1918 г. под д. Кононовкой. В октябре 1919 г. командир 3-го батальона в 3-м Марковском полку. В Русской Армии на той же должности до эвакуации Крыма. Подполковник (к октябрю 1919 г.). На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи. Осенью 1925 г. в составе Корниловского полка во Франции. В эмиграции во Франции, с 1932 г. в Гренобле. Умер после 1964 г.

13. Марченко Дионисий Андреевич. Учительская семинария. Штабс-капитан, командир батальона 125-го пехотного полка. Георгиевский кавалер. В Добровольческой армии с ноября 1917 г.; в январе 1918 г. в 1-м офицерском батальоне. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода: рядовой в 1-й роте Офицерского полка. Тяжело ранен. С 14 марта 1919 г. капитан, комендант штаба корпуса Кутепова, с осени (сентябрь) 1919 г. командир 2-го батальона 1-го Марковского полка, затем помощник командира полка, с декабря 1919 г. по 29 сентября 1920 г. и с октября 1920 г. командир того же полка до эвакуации Крыма. Полковник (26 марта 1920 г.). В эмиграции в Югославии, с декабря 1937 г. командир Марковского полка. Умер 24 сентября 1968 г. в Загребе (Югославия).

14. Никитин Дмитрий Павлович. Штабс-капитан. В Добровольческой армии; с ноября 1918 г. по июль 1919 г. в 10-й роте 1-го Офицерского (Марковского) полка. Ранен в 1919 г. под Хацапетовкой. В Русской Армии с 8 августа 1920 г. командир 3-го Марковского полка до эвакуации Крыма. Орд. Св. Николая Чудотворца. Подполковник. На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского юлка в Галлиполи.

15. 4-й Дроздовский полк (4-й стрелковый генерала Дроздовского полк). Сформирован в конце сентября 1920 г. из запасного полка Дроздовской дивизии. Входил в состав Дроздовской дивизии. Офицеры в полку были только на командных должностях. В начале августа 1920 г. запасный полк состоял из около 600 штыков, в середине октября 1920 г. полк насчитывал 500 человек 14 октября 1920 г. у Ново-Григорьевки потерял около 200 человек. Командир — полковник Тихменев.

16. Слоновский Дмитрий Анатольевич (Александрович). Капитан. В Добровольческой армии; в 3-й роте 1-го Офицерского (Марковского) полка. Ранен 2 октября 1918 г. под Армавиром. В июне 1919 г. командир батальона Марковского полка, в сентябре — декабре 1919 г. командир 1-го Марковского полка, с марта 1920 г. командир 2-го Марковского полка, с 29 сентября 1920 г. командир 1-го Марковского полка до эвакуации Крыма. Полковник (13 марта 1919 г.). На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи.

17. Сагайдачный Петр Яковлевич, р. 10 апреля 1889 г. в Санкт-Петербурге. Владимирское военное училище (1912). Капитан 94-го пехотного полка, Особой бригады во Франции. Георгиевский кавалер. Прибыл в Добровольческую армию с Легионом Чести в начале 1919 г. 15—18 мая 1919 г. командир 1-й роты в 1-м Марковском полку, в июле 1919 г. в 4-й роте. Затем подполковник, командир батальона в 3-м Марковском полку, с октября 1920 г. командующий тем же полком до эвакуации Крыма. Орд. Св. Николая Чудотворца. На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи. Подполковник. Осенью 1925 г. в составе того же полка в Болгарии. Полковник. В эмиграции в Болгарии. Служил в Русском корпусе и РОЛ. После 1945 г. в Германии, с 1949 г. в США, к 1951 г. заместитель председателя Общества Галлиполийцев в Калифорнии. Умер 31 декабря 1964 г. в Лос-Анджелесе.

18. 4-й Марковский полк (4-й генерала Маркова пехотный полк). Сформирован осенью 1920 г. из запасного батальона Марковской дивизии. Входил в ее состав. Командир — полковник Б.А. Фриде.

19. Фриде Борис Алексеевич. Полковник л.-гв. Егерского полка. Во ВСЮР и Русской Армии; с лета 1920 г. командир запасного батальона, затем запасного полка Марковской дивизии до эвакуации Крыма. На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи. Осенью 1925 г. в составе того же полка во Франции. В эмиграции в 1931 г. возглавлял группу Марковского полка в Париже, на ноябрь 1951 г. заместитель председателя объединения л.-гв. Егерского полка.

20. Махнушка Леонтий Тимофеевич. Произведен в офицеры за боевое отличие. Прапорщик. В Добровольческой армии с декабря 1917 г. в 1-м офицерском батальоне. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода в 1-й роте Офицерского полка. В июле 1918 г. в 1-й роте, с сентября 1918 г. командир обоза 1-го разряда, в июле 1919 г. в команде пеших разведчиков. 1-го Офицерского (Марковского) полка. С 13 июля 1919 г. подпоручик. Поручик с 16 августа 1919 г. Штабс-капитан с 28 августа 1919 г. В Русской Армии до эвакуации Крыма (октябрь 1920 г. начальник учебной команды). Капитан (с 14 декабря 1919 г.). На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи. Осенью 1925 г. в составе того же полка в Болгарии. В эмиграции в Бельгии. Представитель Украинского освободительного движения, руководитель Украинского Вольного казачества. Умер 18 сентября 1960 г. в Брюсселе.

21. Полтавский Иосиф Андрианович, р. в Области Войска Донского. Прапорщик. В Добровольческой армии в 1-М Офицерском (Марковском) полку; с 15 марта 1919 г. подпоручик, с 23 марта 1919 г. поручик. Во ВСЮР и Русской Армии в Марковской дивизии до эвакуации Крыма; с октября 1920 г. в 1-м Марковском полку. Штабс-капитан. Эвакуирован на о. Проти на корабле «Кизил Ермак». На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи.

22. Касьянов Сергей Александрович, р. в феврале 1890 г. Из дворян Нижегородской губ. Нижегородская гимназия, Санкт-Петербургский университет (не окончил). Прапорщик запаса. Подпоручик. В Добровольческой армии и ВСЮР; летом 1918 г. командир конной сотни Марковского полка, в сентябре 1918 г., в июле 1919 г. в 1-м Марковском полку. В Русской Армии в 1-м Марковском полку до эвакуации Крыма (с октября 1920 г. капитан). На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи. Осенью 1925 г. в составе того же полка в Болгарии. Подполковник. В эмиграции в Болгарии и Бельгии. Полковник, председатель объединения Марковского полка. Умер 30 декабря 1979 г. в Брюсселе.

23. Докукин Иван Павлович, р. в 1880 г. Сын офицера. 2-й Московский кадетский корпус, Александровское военное училище. Полковник, командир 263-го пехотного полка. В Добровольческой армии и ВСЮР; в июле 1918 г. вступил в отряд полковника Шкуро во главе сформированного им офицерского отряда, с 15 июля 1918 г. командир 2-го батальона Ставропольского офицерского полка, в сентябре 1918 г. помощник командира 1-го батальона, 17— 27 октября 1918 г. командир 1-го батальона 1-го Офицерского, с 27 октября 1918 г. командир 7-го Кубанского пластунского батальона, с декабря 1918 г. помощник командира 1-го батальона, с 31 июля 1919 г. помощник командира 1-го Офицерского (Марковского) полка, в октябре — ноябре 1919 г. командир 1-го Марковского полка, с 1 января по 10 марта 1920 г. командир 2-го Марковского полка, с 19 июня 1920 г. помощник начальника Марковской дивизии (в июле начальник отряда из частей дивизии) до эвакуации Крыма. На 18 декабря 1920 г. и. д. командира (затем помощник командира) Марковского полка в Галлиполи. Осенью 1925 г. в составе Марковского полка в Болгарии. Генерал-майор (с 25 апреля 1922 г.). В эмиграции в 1931 г. возглавлял группу полка в Болгарии (Перник). Умер 23 февраля 1956 г. в Пернике.

24. Пешня Михаил Александрович, р. в 1886 г. Из мещан. Гимназия, Виленское военное училище (1907), Офицерская гимнастическо-фехтовальная школа (1910). Полковник, командир 73-го пехотного полка. Георгиевский кавалер. В Добровольческой армии; с весны 1918 г. в Корниловском ударном полку, в сентябре 1918 г. командир 3-го батальона, с 24 июля 1919 г. командир 2-го Корниловского полка, затем командир 1-го Корниловского полка, с 13 ноября 1919 г. командир бригады Корниловской дивизии, с 13 мая 1920 г. помощник начальника той же дивизии. В Русской Армии с осени 1920 г. начальник Марковской дивизии. Генерал-майор (с 27 мая 1920 г.). Орд. Св. Николая Чудотворца. На 18 декабря 1920 г. командир Марковского полка в Галлиполи. В эмиграции в Болгарии, с 1926 г. во Франции; таксист. Окончил Высшие военно-научные курсы в Париже (1-й выпуск). Умер 4 декабря 1937 г. в Париже.

25. Манштейн Владимир Владимирович, р. в 1894 г. Штабс-капитан 7-го пехотного полка. В отряде полковника Дроздовского с 4 марта 1918 г. Участник похода Яссы — Дон. В Добровольческой армии и ВСЮР во 2-м офицерском (Дроздовском) стрелковом полку, с 4 апреля 1918 г. командир 4-й роты, с осени 1918 г. командир батальона того же полка, с 15 мая 1919 г. полковник. В октябре 1919-го — летом 1920 г. командир 3-го Дроздовского полка. В Русской Армии до эвакуации Крыма. Генерал-майор (с 22 июня 1920 г.). Галлиполиец. Осенью 1925 г. в прикомандировании к Марковскому полку в Болгарии. Покончил самоубийством 19 сентября 1928 г. в Софии.

26. Гравицкий Георгий (Юрий) Константинович, р. 4 апреля 1883 г. в Новгороде-Северском. Из мещан. Новгород-Северское городское училище, Чугуевское военное училище (1902). Полковник, командир 428-го пехотного полка. В Добровольческой армии и ВСЮР. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода. С 10 августа 1919 г. командир Сводно-стрелкового полка, с 1 августа 1920 г. командир 2-го Марковского полка, затем командир Алексеевскою полка, затем начальник Марковской дивизии. Генерал-майор. Орд. Св. Николая Чудотворца. Галлиполиец. В 1922 г. вернулся в СССР, инспектор пожарного отдела управления ВОХР ВСНХ. Арестован 30 августа 1930 г. Расстрелян по делу «Казачьего блока» 8 апреля 1931 г. в Москве.

27. Тимановский Николай Степанович, р. в 1889 г. Офицерский экзамен около 1906 г. Полковник, командир Георгиевского батальона Ставки ВГК. В Добровольческой армии с декабря 1917 г., командир роты офицерского батальона. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода, с 12 февраля 1918 г. помощник командира Сводно-офицерского полка, затем начальник штаба 1-й отдельной пехотной бригады, с мая 1918 г. командир 1-го Офицерского (Марковского) полка, с 12 ноября 1918 г. генерал-майор, командир 1-й бригады 1-й пехотной дивизии. В начале 1919 г. направлен в Одессу, с 31(21) января 1919 г. начальник Отдельной бригады Русской Добровольческой армии в Одессе (с 27 января — Отдельной Одесской стрелковой бригады), с которой отступил в Румынию, с 18 мая по 13 июня начальник развернутой из бригады 7-й пехотной дивизии, с 2 июня 1919 г. начальник 1-й пехотной дивизии, с 10 ноября 1919 г. начальник Марковской дивизии. Генерал-лейтенант (с лета 1919 г.). Умер от тифа 18 декабря 1919 г. на ст. Чернухин Херсонской губ.

28. Карнышев Лаврентий Ефимович. Подпоручик. В Добровольческой армии и ВСЮР; в июле 1919 г. в 1-м Марковском полку. В Русской Армии до эвакуации Крыма; с октября 1920 г. командир роты в Марковских частях. На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи. Осенью 1925 г. в составе Марковского полка во Франции. Штабс-капитан.

29. Залевский Владимир Михайлович (Рафаилович). Павловское военное училище (1916). Офицер железнодорожных войск. В Добровольческой армии с конца 1917 г. в технической роте, затем в Марковской железнодорожной роте до эвакуации Крыма. На 18 декабря 1920 г. в 1-й роте Железнодорожного батальона Технического полка в Галлиполи. Поручик. Затем в Болгарии. Осенью 1925 г. в составе Технического батальона во Франции. Штабс-капитан. В эмиграции в Париже. Во время Второй мировой войны во французской армии. Умер 22 марта 1958 г. в Париже.

30. Цегулов Сергей Владимирович. Портупей-юнкер Константиновского артиллерийского училища. В Добровольческой армии с ноября 1917 г. в Юнкерской батарее, с 12 февраля 1918 г. прапорщик. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода в 1-й офицерской батарее, на 21 марта 1919 г. в 1-м легком артиллерийском дивизионе. Во ВСЮР и Русской Армии в Марковской артиллерийской бригаде до эвакуации Крыма (в июле — октябре 1920 г. в 1-й батарее). Штабс-капитан. Галлиполиец. Осенью 1925 г. в составе Марковского артдивизиона в Болгарии. Умер до 1967 г.

31. Кудревич Виктор Викторович, р. в Екатеринославской губ. Офицер. В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода. Во ВСЮР и Русской Армии во 2-м Марковском полку до эвакуации Крыма. Ранен. Полковник (к октябрю 1919 г.). Эвакуирован на корабле «Модиг» и на о. Проти на корабле «Кизил Ермак». Галлиполиец. Осенью 1925 г. в составе Марковского полка в Болгарии.

32. Чибирнов Тихон Михайлович. Штабс-капитан. В Добровольческой армии; в сентябре — ноябре 1918 г. в 11-й роте Марковского полка. С октября 1920 г. командир батальона 3-го Марковского полка до эвакуации Крыма. Орд. Св. Николая Чудотворца. На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи. Осенью 1925 г. в составе Марковского полка в Болгарии. Подполковник. Служил в Русском корпусе (командир роты). Ранен 24 февраля 1945 г. под Травником и умер от ран 26 февраля 1945 г. у Бусовачи.

33. Стрелин Александр Викторович, р. 12 декабря 1895 г. в Таганроге. Харьковский технологический институт (не окончил), Тифлисская школа прапорщиков (1915). Подпоручик 300-го пехотного полка, ударного батальона 53-й пехотной дивизии. В Добровольческой армии; в июне 1918 г. в 9-й роте Марковского полка. Ранен 6—7 июля 1918 г. под Крыловской и Екатериновской и 20 октября 1918 г. под ст. Конаково. Командир роты, затем с октября 1920 г. командир батальона в 3-м Марковском полку до эвакуации Крыма. Трижды ранен. Орд. Св. Николая Чудотворца. Галлиполиец. Осенью 1925 г. в составе Марковского полка в Чехословакии. Капитан. В эмиграции в Чехословакии, окончил институт, инженер. С 1931 г. в Аргентине. Умер 10 ноября 1971 г. в Буэнос-Айресе.

34. Коломацкий Всеволод Владимирович. Поручик. В Добровольческой армии и ВСЮР с 1 января 1918 г. в 1-м офицерском батальоне. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода в Офицерском полку. В октябре 1918-го — июле 1919 г. в 1-й роте 1-го Офицерского (Марковского) полка. Ранен 4 марта 1918 г. под Кореновской, 9 марта 1918 г. под Филипповскими хуторами и 13 октября 1918 г. под Армавиром. Во ВСЮР начальник команды в Марковских частях, с 30 сентября 1919 г. штабс-капитан, с 21 октября 1920 г. командир 1-го Марковского полка до эвакуации Крыма. Капитан. На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи. В эмиграции в Чехословакии, с 1929 г. в с. Русском, Ракошин. Протоиерей.

35. Константиновское военное училище. Киевское Константиновское военное училище. Принимало участие в боях с большевиками в Киеве 25 октября — 1 ноября 1917 г. (убито 2 офицера и 40 юнкеров, ранено 2 и 60). Прибыло в Екатеринодар 13 ноября 1917 г. в составе 25 офицеров и 131 юнкера во главе с генералом Калачевым. Большинство их (около 100 офицеров и юнкеров) погибло в Кубанских походах. Участвовало в боях на Кубани с 21 января 1918 г., в 1-м и 2-м Кубанских походах (с 2 марта 1918 г. полусотня 3-й сотни 1-го Кубанского стрелкового полка). К 3 августа 1918 г. в нем осталось 11 офицеров и 14 юнкеров. Прием по полному курсу был открыт в Симферополе 1 января 1919 г. (67-й выпуск), а 3 сентября 1919 г. — еще один (68-й выпуск). 6 августа 1919 г. переведено в Феодосию. 26 декабря 1919 г. — 28 апреля 1920 г. обороняло Перекопский перешеек, 30 июля — 28 августа 1920 г. участвовало в Кубанском десанте. В училище был 21 офицер. При выступлении на фронт 27 декабря 1919 г. в батальоне училища было 16 офицеров, 336 юнкеров и 27 солдат, на 30 июля 1920 г. к началу десанта на Кубань — 2 генерала, 5 штаб- и 20 обер-офицеров, 2 врача, 377 юнкеров и 44 солдата, на момент эвакуации — 4 генерала, 15 штаб- и 16 обер-офицеров, 2 чиновника, 342 юнкера и 3 солдата. 15 января 1920 г. в бою на Перекопе училище потеряло 87 человек (в т. ч. 3 офицера и 29 юнкеров убито), в Кубанском десанте в августе 1920 г. было убито 2 офицера и 25 (или 38) юнкеров, ранено — 9 и 101 и без вести пропали 4 юнкера и 5 солдат. Всего с января 1919 г. училище потеряло убитыми 4 офицеров и 64 юнкера и ранеными — 9 и 142 соответственно. Награждено серебряными трубами с лентами ордена Св. Николая Чудотворца, 187 юнкеров — Георгиевскими крестами и медалями. За 5 лет сделало 3 полных (двухлетних) и 2 ускоренных выпуска — всего 343 офицера. В Галлиполи 5 декабря 1920 г. были произведены в офицеры 114 юнкеров его 67-го выпуска (первого набора в Белой армии), 4 июня 1922 г. — 109 человек 68-го выпуска, в 1923 г. — юнкера 69-го выпуска. После преобразования армии в РОВС до 30-х гг. представляло собой, несмотря на распыление его чинов по разным странам, кадрированную часть в составе 1-го армейского корпуса (III) (офицеры последних выпусков были оставлены в прикомандировании к училищу). Осенью 1925 г. насчитывало 148 человек, в т. ч. 133 офицера. Начальники: генерал-майор Н.Х. Калачев (1 января 1919 г. — 4 апреля 1920 г.), генерал-майор М.П. Чеглов, генерал-майор Е.К. Российский (середина 1922-го — конец 1923 г.), полковник В.И. Соколовский (1925—1931 гг.). Инспектор классов — полковник Попов (cl января 1919 г.). Командир батальона — полковник Сребницкий (с 1 января 1919 г.).

36. Дементьев Петр Сергеевич. Поручик. Во ВСЮР и Русской Армии в Марковских частях. Остался больной тифом в Новороссийске, затем в повстанческих частях генерала Фостикова на Кубани; с октября 1920 г. в Крыму в Марковской дивизии до эвакуации. На 18 декабря 1920 г. в 5-й роте Марковского полка в Галлиполи.

37. Бредов Федор Эмильевич, р. 22 апреля 1884 г. в Ивангороде. 1-й кадетский корпус (1901), Павловское военное училище (1903), академия Генштаба (1909). Подполковник л.-гв. Финляндского полка, начальник штаба 63-й пехотной дивизии, и. д. начальника 58-й пехотной дивизии (с 1915 г. в плену), вернулся в 1918 г. В Вооруженных силах Юга России с 1 февраля 1919 г.; летом 1919 г. в штабе Войск Юго-Западного края (Одесса), с 22 июля 1919 г., в сентябре — октябре 1919 г. начальник штаба 3-й пехотной и Дроздовской дивизий (полковник), с августа 1920 г. начальник штаба 2-го армейского корпуса до эвакуации Крыма. В Галлиполи начальник штаба 1-й пехотной дивизии, с апреля 1922 г. в Болгарии. Генерал-майор (с апреля по июнь 1922 г.). Служил в Русском корпусе. После 1945 г. в США, председатель объединения л.-гв. Финляндского полка. Умер 15 марта 1959 г. в Сан-Франциско (США).

38. 25-й пехотный Смоленский полк. Полк Императорской армии. Возрожден во ВСЮР. Сформирован летом 1919 г. в Воронеже из добровольцев (главным образом рабочих). С 4 сентября 1920 г. входил в состав 2-й бригады; 6-й пехотной дивизии. В конце октября 1919 г. насчитывал 400 штыков Командир — полковник В. Новиков.

39. Новиков Вячеслав. Полковник. В Вооруженных силах Юга России; в 1919 г. восстановил 25-й пехотный Смоленский полк. В Русской Армии командир того же полка в 6-й пехотной дивизии, с октября 1920 г. начальник отряда на Перекопе; опоздал к погрузке на суда и пытался прорваться со своим отрядом из Крыма на румынскую границу. Генерал-майор (с 1 ноября 1920 г.). По одним сведениям, убит в ноябре 1920 г. на Перекопе или в Северной Таврии на Днепре, по другим — взят в плен, бежал в Польшу и несколько раз был в СССР, где погиб после 1922 г.

40. Стаценко Василий Павлович. Александровское военное училище (1916). Подпоручик 21-го Сибирского стрелкового полка. В Добровольческой армии с августа 1918 г. в Марковском полку; в сентябре 1918 г., июле 1919 г. в пулеметной и учебной командах 1-го Офицерского (Марковского) полка, начальник пулеметной команды, с 30 сентября 1919 г. штабс-капитан (одновременно с чином поручика), в январе 1920 г. командир батальона во 2-м Марковском полку. В Русской Армии в Марковской дивизии до эвакуации Крыма. На 18 декабря 1920 г. в составе Марковского полка в Галлиполи. Капитан. Осенью 1925 г. в составе того же полка во Франции. В эмиграции. Умер 7 апреля 1970 г. в Кито (Эквадор).

41. Машин Петр Николаевич. Подполковник. В Добровольческой армии в отряде полковника Покровского на Кубани. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода, в феврале — марте 1918 г. старший офицер 4-й батареи, затем в 1-й батарее, с апреля 1918 г. начальник хозяйственной части той же батареи, с 10 июля (3 августа) 1918 г. командир 1-й батареи, с 16 декабря 1918 г. полковник, командир дивизиона 1-й артиллерийской бригады, с 4 апреля 1919 г. командир 1-го дивизиона, с июня (августа) 1919 г. командир Марковской артиллерийской бригады до эвакуации Крыма. Генерал-майор (с 6 июня 1920 г.). Галлиполиец. Осенью 1925 г. в составе 1-й Галлиполийской роты в Болгарии, до декабря 1926 г. командир Марковского артиллерийского дивизиона. Умер в эмиграции.

42. Месняев Петр Валерианович, р. в 1896 г. в Белевском уезде Тульской губ. Из дворян. Гимназия, Чугуевское военное училище (1916). Поручик. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода в Офицерском полку; летом 1918 г. в Марковских частях, с осени 1918 г. в пулеметной команде 1-го Офицерского (Марковского) полка. Ранен 16 октября 1918 г. под с. Маломином. В январе — апреле 1920 г. в пулеметной команде 1-го Марковского полка. В Русской Армии в Марковской дивизии до эвакуации Крыма. Капитан (с 18 июня 1920 г.; одновременно с чином штабс-капитана). Галлиполиец. Осенью 1925 г. в составе Марковского полка во Франции. В эмиграции в 1945 г. сотрудник Красного Креста в Германии, затем в США. Член Союза Инвалидов и Общества Галлиполийцев. Умер 26 мая 1971 г.

43. Де Тиллот Георгий Николаевич, р. 6 января 1902 г. Во ВСЮР и Русской Армии вольноопределяющийся 7-й гаубичной батареи в Марковской артиллерийской бригаде. В октябре 1920 г. остался в Крыму. В мае 1925 г. взорвал пороховой погреб в Севастополе, а затем, захватив пароход, прибыл на нем в Болгарию. Осенью 1925 г. в составе Марковского артиллерийского дивизиона в Болгарии. Канонир. В эмиграции во Франции. Умер 30 сентября 1970 г. в Париже.

44. Потемкин Владимир Николаевич, р. 22 октября 1885 г. Из дворян Смоленской губ. Морской корпус (1904). Капитан 2-го ранга, командир эсминца. В Добровольческой армии с ноября 1917 г.; командир Морской роты в боях у Батайска (тяжело ранен), в марте 1918 г. через Новочеркасск и Кисловодск пробрался в Астрахань, откуда вернулся на Дон. Летом 1918 г. командир Новороссийского военного порта до 27 декабря 1918 г., с 7 апреля 1919 г. командир на бронепоезде «Князь Пожарский», с 1920 г. начальник дивизиона морских канонерских лодок Азовского моря (2-й отряд судов Черного моря), при эвакуации Крыма комендант Керчи. Капитан 1-го ранга. Галлиполиец. Командир транспорта «Ялта». В эмиграции во Франции, начальник 6-й группы ВМС. Умер 18 ноября 1938 г. в Париже.