VII. Покорение Крыма. Селим-Гирей и Сагиб-Гирей. Джан Мамбет-бей. Карасубазарский трактат. Кучук-Кайнарджийский мир относительно Тавриды. Прибытие турецкого флота с десантом. Измена Сагиб-Гирея. Предательство резидента Веселицкого. Гаджи-Али-паша. Девлет-Гирей. Калга-султан. Шагин Гирей. Избрание его ханом

Во время Турецкой войны 1768—1774 годов, для охранения южных границ России, князю Долгорукову вверен был 88-тысячный корпус. В 1769 и 1770 годах он удачно отражал набеги ногайцев и не выпускал татар из Крыма, а вскоре и сам вторгнулся в пределы Тавриды.

Это было летом 1771 года. Авангард под командой генерала князя Прозоровского остановился за три версты от Перекопа. Увидав русские палатки, татары выехали из крепости, но столкнулись с казаками и произошла стычка. Казаки захватили несколько пленных, которые показали, что Селим-Гирей с четырьмя тысячами намеревается на следующий день броситься на русских. Тогда князя Долгоруков распорядился предупредить их. В туже самую ночь, — с 12 на 18 июня, — три полка казаков, тридцать эскадронов кавалерии (состоявшей из драгун, гусар и карабинеров) и четыре батальона пехоты, при 14 орудиях, отважно перешли через Сиваш. К утру все татарские укрепления были уже атакованы с тыла. Утром же вся перекопская оборонительная линия, не смотря на огромную величину рва (имевшего 18 сажень ширины и 7 сажень глубины), была тоже занята. Но во время перевозки орудий через Сиваш, десять из них там завязли, так что для вытаскивания их потребовалось отрядить сотни две солдат. Татары, увидав себя столь неожиданно окруженными, — вдруг опустили крепостной подъемный мост и бежали, без всякого сопротивления, во внутрь полуострова, бросили в крепости множество оружия, 135 пушек, 11 мортир, да 2000 пудов пороха и весь запас провианта.

Вступив на Перекопский перешеек, Долгоруков послал генерала князя Щербатова, через Генический пролив, занять другой выход из Крыма — Арабатскую крепость (Арбат, на юге Гнилого моря или Сиваша)¹, а генерала Брауна направил в Козлов (Евпаторию). Сам же двинулся к Кефе (Феодосии). И так, образовалось три отряда, которые имели между собой постоянное сообщение.

Крепость Арабат, стоявшая на песчаной косе и окруженная бастионами, была взята штурмом². Евпатория же не сопротивлялась, так как, с приближением колонны Брауна, турецкий гарнизон с некоторыми городскими жителями поспешил отплыть на стоявшем у берега корабле.

Долгоруков своим отрядом 29-го июня взял Феодосию, не смотря на оборону города турецкими янычарами, за знаменитыми генуэзскими крепостными стенами³. Турки бросились спасаться на корабли. Вскоре Щербатов занял Керчь и Еникале, а Прозоровский — Бахчисарай и Балаклаву. Все приморские укрепления, без особого сопротивления, покорились русским. Наконец был взят генералом Уваровым и полуостров Тамань (древний Тмутаракань), бывшее владение одного из предков Долгорукова (Мстислава, сына св. Владимира).

При движении русских полков во внутрь Крыма, войска постоянно встречались с небольшими конными отрядами татар, — особенно в гористой части, где последние, укрываясь в садах, лесах и за скалами, сильно беспокоили русских частой перестрелкой. Нередко, вдруг они наезжали толпой и кружились вокруг, тогда их отгоняли картечью. Отряд, в котором находился Селим-Гирей, отличался от прочих большим полосатым знаменем красного и белого цветов.

Долгоруков, покорив Крым, обязал всех татар оставить орудие и разойтись по своим местам. Те из них, которые бежали в горы, убедившись, что их напрасно не преследуют, тоже возвратились к своему очагу. Ногайцы, содействовавшие татарам в этой войне, были выведены из Крыма и водворены на их степях. Но пленных турок не отпустили, их отправили с русскими войсками в Россию.

Селим-Гирей, видя полное поражение, бежал в Турцию, под защиту султана Мустафы III. Тогда ханом был избран Сагиб-Гирей (сын Ахмет-Гирея), а колга-султаном к нему — младший брат его Шагин-Гирей. Нуредин-султаном назначен племянник их Батыр-Гирей. Все они, за присягой перед народом, отложились от Порты Отоманской⁴.

Отделение Крымского ханства от турецкой зависимости совершенно согласовалось с политикой России. Екатерина II в 1770 году писала графу Никите Панину, что у нее нет намерения владеть Крымом и Ногайскими ордами, а только желательно, чтобы все эти народы отказались от турецкого подданства и сами остались бы независимыми. Тогда Турция, — писала она, — не станет тревожить границ России, не будет посылать своих войск через р. Дунай, имея вправо независимых татар. Императрица решилась не прекращать военных действий, пока Порта но признает, посредством мирного с Россией договора, независимости Крыма с ее ордами, причем России должно иметь в виду и свободное плавание по Черному морю. Для охранения же татар от турок, необходимо оставить русский гарнизон в крепостях, лежащих у Керченского пролива, — в Еникале и Тамани, там же будет стоять и Азовская флотилия.

Нагаи дипломаты, склоняя татар к объявлению себя независимыми, в тоже время привлекали их в дружеский союз с Россией. Вскоре многолюдные Ногайские орды, делившиеся на Эдисанских, Буджацких, Эдишкульских и Джамбулуцких татар, — первые отказались от турецкой зависимости. В этом деле много содействовал глава первых двух орд Джан-Мамбет-бей. Он жил у Эдисанских татар, кочевавших между Днепром и Бугом. Когда ногайцы признали покровительство России, их поспешили перевести на Кубанские земли, к Кубанским и Азовским ногайцам. Во время переправы ногайцев через Днепр, им помогали запорожцы — продовольствием и самой переправой на лодках, под командой войскового старшины Третьяка. По приходе их на Кубань, правительство наше оказывало им всякие пособия, преимущественно хлебом. Начальствующие над ними лица получали от казны подарки, присылавшиеся из Москвы, как-то: золотые и серебряные галантерейные вещи, шелковые и суконные материи и разные меха. А Джан-Мамбет-бей получил до пяти тысяч рублей, в виде вознаграждения за убытки. Подарки им подносились, «чтобы дать им восчувствовать разность настоящего их положения перед прежним», — как писали тогда. Эти награды раздавались по усмотрению особого полномочного генерал-поручика Щербинина, управлявшего «Комиссией татарской»⁵.

Сагиб-Гирей (Сааб-Гирей) в 1772 году отправил в Петербург посольство о своем избрании, прося союза и покровительства России. Императрица признала Оагиб-Гирея независимым ханом Крымских и Ногайских татар, приняв и покровительство над этими народами. Вслед затем, через князя Долгорукова, были высланы и крымским знатным татарам подобные же подарки, между ними было два костыля: один — чисто золотой, а другой — с брильянтами и изумрудами, преподнесенный хану. Тогда же к нему был назначен поверенный в делах статский советник Веселицкий.

Так как татары прежде были крайне беспокойными соседями России, то Екатерина, в обеспечение своих границ, потребовала от хана «аманатов» (заложников), — что и было исполнено. Были отправлены два Шагин-Гирея, один из них — брат Сагиб-Гирея, а другой — брат Селим-Гирея (из другого поколения, называвшихся Чобан-Гиреями).

Для поддержания же порядка в Крыму и для занятия караулов в приморских городах, оставлена была часть войска: шесть полков пехоты, три полка кавалерии и один баталион егерей. Сверх того, учреждены были по береговой линии казачьи посты, следившие за появлением турецких судов. А около Крымских берегов крейсировали десять небольших плоскодонных судов под начальством вице-адмирала Сенявина.

Провиант для войск сперва доставлялся в Керчь на отнятых у турок кораблях и на греческих судах. А во внутрь края — привозился чумаками в главные магазины, бывшие в Перекопе, Козлове и деревне Сарабузы. Запасы же пороха и амуниции хранились в одном Перекопе.

В том же 1772 году, 1-го ноября, в Карасубазаре⁶, — главном тогда торговом городе, — был заключен мирный и союзный трактат между Россией и Крымским ханством. По этому договору татары приняли покровительство России, крепости Еникале и Керчь, с принадлежащими к ним землями, утвердились за Россией, с правом рыбной ловли на всем Азовском море («Азак-Дениз») и в Керченском проливе («Таман-Богазы»). Полуостров же Тамань и Ногайские степи остались пока за ханством. Этот трактат заключен при деятельном участии Полномочного Щербинина.

А в 1774 году, 10 июля, заключен и с Турцией в деревне Кучук-Кайнарджи мир, по которому Крым объявлен независимым от Турции. С того времени Россия приобрела право плавания по Черному морю («Кара-Дениз») и право прохода через Дарданеллы в Средиземное море.

После заключения этого мира, в июле же того года, с береговых постов дали знать Долгорукову, что турецкий флот, подойдя к Алуште⁷, не смотря на сопротивление, высадил десант и устроил в этом местечке свой лагерь. Долгоруков поспешил туда. Проведя войска горами и лесами, остановился он у деревни Ени-Сала и немедленно отрядил генерал-поручика графа Мусин-Пушкина с семью батальонами пехоты к неприятелю, а сам остался с двумя батальонами пехоты и двумя полками кавалерии прикрывать тыл его. Между тем турки, отделившись от Алушты, в количестве семи тысяч, заняли твердую позицию перед деревней Шума. Русскими сделана была атака, — турки встретили ее сильным огнем из пушек и ружей. Тогда Мусин-Пушкин бросился на неприятеля в штыки и взял батареи, при содействии генерал-майоров Якобия и Грушецкого, секунд-майора Шипилова, полковника Либгальта и других офицеров. А секунд-майор Преториус разбил и прогнал турок из деревни Демерджи. Масса их погибла, частью в пропастях, частью на местах боя, взято четыре пушки и несколько знамен турецких.

Независимо от турок, и татары в то самое время бросались на команды Прозоровского, даже сам хан с множеством татар пытался было овладеть главным обозом Долгорукова. Но эти нападения были им отбиты. Только много погибло погонщиков из малороссов, — до тысячи человек. Тогда турки смирились, укрепившись однако в своем лагере.

Оттуда часть десанта вскоре устремилась, вдоль берега, к Ялте. Пробравшись через скалы, овраги и леса, турки, благодаря помощи со стороны татар, атаковали этот пост, которым командовал майор Салтанов. Когда все патроны у солдат вышли, он бросился в штыки, но его самого турки закололи, тогда обессиленная его команда едва штыками же пробилась, через Мердвень, к Балаклаве. При нападении на Ялту, жители бросились в церковь, но турки взорвали ее во время богослужения. Пострадали в то время и казачьи посты вдоль Южного берега.

Вскоре затем к Долгорукову в деревне Сарабузы, где стоял его лагерь, прибыли чугадары с известием о заключенном мире. Прекратив тотчас военные действия, он пожелал видеть Веселицкого, но, к удивлению, узнал, что его нет в Бахчисарае. Оказалось, что этого «резидента», по приказанию хана, внезапно отвезли в Алушту к сераскиру Гаджи-Али-паше, начальнику турецкого десанта, — для отправления в Константинополь.

Это насилие совершилось при следующих обстоятельствах: за месяц до Кучук-Кайнарджийского мира, Веселицкий стал замечать сильное брожение в народе, благодаря пропаганде мулл, которые в мечетях возбуждали татар к восстанию против русских, приводя из корана некоторые, подходящие к сему случаю, изречения... Многие мурзы начали собирать конницу, с которой должны были, при появлении турецкого флота у берегов Крыма, броситься на все посты и перерезать русские команды. На скалах, у берегов моря, были расставлены пикеты из доброконных всадников, — чтобы скорее дать знать хану, как только покажутся на горизонте корабли. Когда же турецкий флот подошел к берегу, тотчас был отправлен к Сагиб-Гирею и его правительству переодетый турок с письмом от Гаджи-Али-паши. Он писал: «Порта, снисходя к вашей просьбе, отправила для освобождения Крыма войско, которое стоит против деревни Такли, но так как русские могут затруднить высадку, поэтому татары должны со всех сторон сделать на них одновременно нападение, а самому хану устремиться на те войска, которые стоят против флота». Тогда вооруженные татары большими толпами стали съезжаться в сборные пункты и в Бахчисарай.

Веселицкий потребовал ханской аудиенции, чтобы объяснили ему причину таких сборищ и слухов о ханском походе. Хан и кады-эскеры уверяли его и клялись, что они свои обязательства перед Россией свято исполняют, — в подтверждение чего, при нем целовали коран. Для большего еще убеждения, — в тот же день хан распустил татар из Бахчисарая. Однако «телал» (глашатай) по улицам кричал, чтобы никто, под страхом казни, не смел разглашать о турецком флоте, о ханском походе и о других военных приготовлениях. Конечно, обо всем этом Веселицкий сообщал Долгорукову.

Странно, что Долгоруков этим донесениям не верил и не подал помощи Веселицкому, когда он о том сам уже просил.

Для большей свободы действий, хану нужно было русского резидента удалить из Бахчисарая. Для этого употребили не особенную хитрость, — простой обман. К Веселицкому утром 24 июля явился «капухалк» с приглашением на конференцию. Когда резидент выехал со свитой на главную улицу, — к удивлению, обе ее стороны были запружены множеством вооруженных татар, между которыми он проехал, впрочем, до ханского дворца благополучно. Но у самых ворот один из татар вдруг обнажил саблю и, прикоснувшись ею к его мундиру, закричал: «Сойди с лошади, гяур»! (неверный). Веселицкий, видя себя в опасности, поспешил сойти, вслед за тем, сзади раздались крики: «коли! руби! стреляй!». Но чиновник быстро ввел его со свитой же во дворец, — только не в тот зал, где собирался ханский диван, а в особую комнату. И тут татары через окно прицеливались в них. Когда Веселицкий спросил: «Не это ли приятельская конференция, на которую я приглашен?» ему сказали: «Не прогневайся, — таково ханское повеление!». Немного спустя, схватили его свитских офицеров и чиновников, и за волосы вывели их, оставив при нем только пасынка и переводчика. Вскоре послышались выстрелы, оказалось, что татары перестреляли всех казаков, конвойных Веселицкого, до 30 человек. Тогда с угрозами потребовали его шпагу.

Как только Сагиб-Гирей выехал из Бахчисарая со своим отрядом против Долгорукова, тотчас подвели к воротам Веселицкого с его пасынком и переводчиком Дементьевым, и потребовали скорее садиться на коней, говоря: «дорога, куда ехать, не близка». Их окружили двадцать вооруженных татар и, в сопровождении чиновника, повезли горами. Дорогою чиновник отнял у резидента часы, сказав, что эту вещь все равно турки отнимут.

По приезде в Алушту, Веселицкого поместили в особой палатке, где поставили и стражу из 12 янычар. Ночью один из них хотел было всем невольникам отрубить головы, хвалясь, что за это паша его только выбранит или отдерет, так как они гяуры. На следующее утро резидента допрашивали о числе русских генералов и количестве при них войска, стоящего в Крыму. Потом его ввели к Гаджи-Али-паше, — в его обширную, полуоткрытую палатку, вокруг которой были выстроены в несколько рядов янычары в полном вооружений. Паша принял Веселицкого, не вставая с атласной софы, но приподнявшись на парчовых подушках. Подан был табурет для резидента, затем кофе. Гаджи-Али-паша спросил:

— Как вы этим бездельникам поверили?

Веселицкий отвечал:

— В России имеются люди разных наций и законов, и если они поклянутся, по правилам своего закона, то им верят, татары же не только многократно клялись, но клятву свою утверждали целованием корана: как же им было не верить?

Вы их не знали, а теперь узнаете — насколько можно положиться на их клятвы!

После этой аудиенции резидента перевели в одну из кают корабля «Патрона». По получении вскоре известия о мире, сераскир его поздравил и сказал, что он у них теперь считается гостем, успокоил о его семействе, которое оставалось в Бахчисарае, сказав, что жена и дети его живы.

Долгоруков писал к Гаджи-Али-паше об освобождении Веселицкого по случаю окончания войны, — но безуспешно. Его задержали, как заложника, на случай каких нибудь столкновений с русскими властями. Сераскир же отписался так: «не могу резидента отпустить, за неполучением о нем особого фирмана».

Между тем, по мирному договору, обе державы обязались освободить без выкупа, не только военнопленных, но и всех лиц, «каким бы ни было случаем попавшихся в неволю, какого бы достоинства или степени они не были». Отпустили только переводчика Дементьева.

Тем временем Гаджи-Али-паша, пользуясь слабым управлением Сагиб-Гирея, вел переговоры с мурзами Ширинскими и влиятельными татарами о присоединении их вновь к турецкой державе. Для большого в этом успеха, султаном был послан на одном из кораблей, стоявших у Алушты (под начальством Махмеда, капитан — паши), — Девлет-Гирей, бывший хан, преданный Турции. Наконец Гаджи-Али-паша ухитрился получить от Долгорукова дозволение (непростительная его ошибка) перевести свои войска с флотом Махмед-паши в Кефинскую бухту, — под тем предлогом, что при Алуште пе-хоте стоять было тесно, а флоту в открытом море опасно. Но он имел, кроме того, другую, более важную цель: из Феодосии ему удобнее было влиять на татар в пользу Девлет-Гирея!

Опасаясь противодействий со стороны калга-султана Шагин-Гирея, татары стали вызывать его из Петербурга, прося остаться верным Порте. Между прочим, он получил письмо от Шабас-Гирея (бывшего калги при Селим-Гирее), который увещевал его возвратиться в Крым и оказать услугу Турции. Но Шагин Гирей письменно отвечал⁸, что он остается при своих убеждениях и ему, Шабас-Гирею, не доверяет.

За такую преданность к России, Шагин-Гирей был избран, при содействии Джан-Мамбет-бея, главным начальником (сераскиром) ногайских орд. В этом звании он получал от русского правительства по тысяче рублей в месяц жалованья. Эта огромная сумма была положена ему потому еще, что у него бывали большие долги, так как он любил пожить, — не только в столице, соблазняясь примером блестящего двора, по даже в Полтаве, где он жил перед назначением к ногайцам.

Вот факт: вследствие петербургской веселой жизни, он так задолжал, что вынужден был заложить в Москве купцу Лазареву перстень и брильянтовую кисть за 8500 рублей. Узнав об этом, Екатерина (рескриптом от 22 апреля 1772 года) повелела Щербинину выкупить эти вещи из остаточных сумм по Слободской губернии.

Вследствие хитрой политики сераскир-паши, которая угрожала престолу Сагиб-Гирея, государыня особой грамотой предложила Шагин-Гирею оставить Кубань и поспешить к брату в Крым, так как он был окружен людьми, действовавшими разномысленно. А ведение политических крымских дел, по случаю плена Веселицкого, возложено было на генерала Щербинина.

Татары продолжали волноваться. Когда Долгоруков отошел к Перекопу, выводя уже свои войска из Крыма, татары начали открыто заявлять, что они недовольны правом независимости, — желают остаться верными Порте, о чем уже и обратились к султану. Кричали, что турецкие войска, по выходе русских, останутся в Крыму и возведут в ханское достоинство Девлет-Гирея.

Турецкие корабли (с Девлет-Гиреем и заложником Веселицким) в начале августа того года бросили якоря в Феодосийской бухте, а девятого числа Гаджи-Али-паша сошел со всем сухопутным войском в город, при пушечной пальбе. Хотя Долгоруков настаивал на возвращении резидента и на оставлении турками берегов Крыма, но было уже поздно.

В сентябре прибыл туда из Стамбула уполномоченный Фейзулла-эфенди. Собралась у Гаджи-Али паши конференция, в которой участвовал и Сагиб-Гирей со своими советниками. Фейзулла-эфенди привез к крымскому хану и его правительству фирман, в силу которого они должны были признаться: желают ли независимости или нет так как они обманывали обе державы (Россию и Турцию), уверяя первую, что желают вольности и независимости, и что трактат ими подписан добровольно, а вторую, что вовсе не домогаются независимости, — хотят остаться под покровительством Порты, и что они трактат заключили по принуждению. Конечно, перед уполномоченным султана татары подтвердили последнее желание.

Когда явился к сераскиру Веселицкий, первый, указывая на резидента, сказал эфендию: «Он был акредитован от Российской императрицы при хане Сагиб-Гирее, а этот схватил его и прислал ко мне, — в залог своей верности и доброжелательства к Порте Отоманской, разграбив его дом и порубив всю его свиту и прислугу»!...

Через несколько дней Веселицкому дали свободу. Он прибыл на двух арбах в Перекоп, вместе с освобожденными некоторыми пленными. На прощанье Раджи-Али паша, взяв свои золотые часы, сказал Веселицкому: «Старые приятели тебя так ограбили, что оставили без часов, а я, как новый друг, дарю их тебе на память»!

По выходе наших полков из Крыма, действительно турецкие войска остались, не только в Феодосии, но разошлись и по другим городам. Вследствие такой ошибки Долгорукова, — впрочем, сделанной на основании распоряжения Военной Коллегии, предписавшей ему «об испражнении крымского полуострова», — граф Никита Панин писал, между прочим, к фельдмаршалу Румянцеву:... «Князь Долгоруков, следуя безрассудно-скоропостижному и безрассудному же предписанию Военной Коллегии, нагородил нам множество бед и хлопот, даже до потрясения самого мира»... «Считаю я уже Крым совсем потерянным, предполагая, что турки этого полуострова не испразднят, что правление тамошнее, обыкнув раболепствовать игу турецкой власти, захочет и впредь от оной по прежнему совершенно зависимым быть, и что возведенный нами хан свержен уже, а на его место определен новый, от Порты в сем достоинстве присланный хан»...

Ногайские орды, хотя и поселившиеся на Кубанских землях, подчинялись все-таки Крымскому хану. Чтобы устранить от них влияние турецкой политики, наше правительство предположило было учредить у ногайцев особое правление, независимое от Крымского, под начальством того же калга-султана Шагин-Гирея. Ему даже внушено было употребить все старание объявить самого себя ханом Крымским...

Вскоре к Сагиб-Гирею из Стамбула назначили калга-султаном Батыр Гирея.

Наконец, Девлет Гирей из Кефе прибыл в Карасубазар и собрал своих сторонников (1775 г.) Отсюда улемы, мурзы Ширинские и многие другие почетные татары разослали «машзар» (манифест) такого содержания: «Татарские поколения и жители Крыма отказались от повиновения светлейшему Сагиб-

— отсутствует страница —

кричали что Шагин-Гирей их предатель, в особенности боялись утратить свое право на смещение ханов. Наконец, недовольная партия фанатиков, присоединившись к мурзам Ширинским, возмутила народ против Шагин-Гирея.

Видя опасность, он тайно выехал в Россию (через Ени-Кале и Таганрог), поручив охрану своего ханства усердным своим мурзам: Батыр-аге Крымтаеву, Черкес-Мемет-бею, Мусса-мурзе, Казнадар-аге (государственному казначею) Меметь-аге Балатукову, Ахмет-аге (капуджи-баши) и Темир-аге Ногаеву. Эти мурзы разъезжали с войском на судах между Феодосией и Тархан-Кутом, и таким образом преградили всякие сообщения берегов Крыма со Стамбулом. Бахчисарайский дворец хан поручил охранять Эр-мурзе Крымтаеву, который назывался «Балджи-баши» (Балчи-баши, — распорядитель ханских пиршеств), совместно с Абдувели-пашею (Ак-маджи-беем).

Пользуясь семимесячным отсутствием Шагин-Гирея, партия Ширинских объявила своим ханом калга-султана Батыр-Гирея (Багатур-Гирея), черкесского выходца. Так как, вследствие блокады, никто в море не пропускался, то о содействии и об утверждении его нельзя было отправить к султану послов, и через Перекоп они не могли пробраться.

Спустя восемь месяцев, Батыр-ага Крымтаев, оберегавший Феодосию, сойдя ночью с корабля, зашел к одному армянину, к которому Шагин-Гирей обещал писать. Тут от имени хана получил секретные бумаги, которые и были тотчас же разосланы ко всем мурзам, охранявшим морские берега и Бахчисарайский дворец. Ему же, Батыр-аге, Шагин-Гирей повелевал поспешить к крепости «Ор-Капу», к которой приближался уже он сам, Шагин-Гирей, с русскими войсками под начальством князя Прозоровскаго.

На реке Салгире татары, во главе Сеит-Велиша мурзы Ширинского, пытались преградить дальнейшее движение русского войска. Однако они были отражены. Здесь русские устроили батарею под названием «Раш».

Отсюда Шагиб-Гирей послал народу воззвание о безусловной покорности ему. Многие повиновались и разошлись по своим местам. Но недовольные бросились в Бахчисарай: умертвили Эр-мурзу и Абдувели-пашу, разграбили дворец и захватили гаремных красавиц хана. Получив это известие, Шагин-Гирей, вместо Бахчисарая, прибыл в старый ханский дворец Катыршах-Сарай⁹ и там стал наказывать непокорных, из коих некоторых подвергал голодной смерти в тамошних темницах-могилах, он был до того огорчен убийством любимых царедворцев и расхищением его прелестных одалык, что не щадил никого из взрослых мурз Ширинских, — преследовал их и казнил. Но в тоже время милостиво относился ко всем тем, которые остались ему верными. В числе его приверженцев находились также: Ачказ-мурза Уланов, Абла-Булюк-баши, Меметчи-мурза Кипчакский, Махмет-мурза Даирский и другие. Обязанность их заключалась в поимке бунтовщиков.

Когда к Шагин-Гирею был доставлен Батыр-Гирей, ему он даровал жизнь, как невинному и отослал на родину, к черкесам.

Примечания

1. У татар это море называлось «Улу дениз», — также «Чуваш».

2. В ней был найден подземный ход к Азовскому морю. Эта крепость имела также важное значение и при босфорцах, она защищала Босфорское царство от варваров.

3. Части этих стен и теперь еще видны, но скоро могут рухнуть.

4. Сагиб-Гирей избран своим народом, а не по усмотрению турецкого султана, благодаря конгрессу, на котором власть султана в этом отношении ограничили.

5. Он же состоял начальником Слободской губернии (на Украине).

6. «Кара-су-базар» в переводе: черной-воды-рынок, речка при этом городе подучила название Карасовки.

7. Древний «Алустон», — в Алуште имеются остатки крепости, построенной римлянами при императоре Юстиниане.

8. Он не был грамотен, письма ему писали под его диктовку, а вместо подписи, он прикладывал свою именную печать.

9. Теперь деревня в Феодосийском уезде.