VIII. Князь Долгоруков-Крымский. Воспоминания о Кутузове, графе Суворове и бароне Игельстроме. Последние годы жизни Шагин-Гирея

Не лишним считаю познакомить читателей с биографией князя Долгорукого-Крымского¹. Род князя Василия Михайловича Долгорукова, — впервые из русских полководцев вступившего твердой ногой на Крымский полуостров, — происходит от св. Владимира, Равноапостольного правнука Рюрика. Из предков его особенно знаменит князь Михаил Всеволодович Черниговский, который умерщвлен в Золотой Орде, за нежелание поклониться татарским идолам, он был причтен к лику святых. Из потомков же св. Михаила Черниговского известен князь Иван Андреевич, получивший прозвище «Долгорукий» (по длине своих рук), — родоначальник князей Долгоруковых. Из предков В.М. Долгорукова прославился еще в истории князь Григорий Борисович, по прозванию «Роща», — усердный защитник Троице-Сергиевой Лавры, во время нашествия Ляхов. При Петре Великом, в числе его ратных сподвижников и любимцев, состоял князь Яков Феодорович Долгоруков, который под Азовом отражал натиски Нуредин-султана, а потом осаждал Перекоп, где и рассеял татар, приходивших для защиты этой крепости. Отец Долгорукова-Крымского князь Михаил Владимирович, со времени учреждения сената, бил в числе первых сенаторов, а мать его — княгиня Евдокия Юрьевна происходила из дома князей Одоевских.

Сам Долгоруков-Крымский родился 1-го июля 1722 г. Будучи еще несовершеннолетним, состоя в нижнем чине, он особенно отличился под начальством графа Миниха в 1730 году, в походе его в Крым, за что и был пожалован офицером, не смотря на то, что в те времена, по проискам Бирона, не только запрещено было производить князей Долгоруковых в офицеры, но возникло даже на них жестокое гонение, вследствие которого многие из членов этой фамилии, погибли — одни от рук — палачей, другие в ссылке, — но с восшествием на престол Елисаветы, гонения эти прекратились, и Долгоруков имел возможность, командуя Тобольским полком, еще раз отличиться под начальством князя Репнина. Он также участвовал в Семилетней войне. В день короновании Екатерины II он был пожалован полным генералом, на 60-м году от роду, и вскоре получил Андреевскую ленту. Этими милостями государыня желала его отличить за военные дарования.

За подвиги в Крыму Долгоруков был награжден Георгием 1-й степени и табакеркой с портретом императрицы, даже 19 летний сын его, состоявший в отряде, при взятии Феодосии, произведен был в полковники. А в день торжества Кучук-Кайнарджийского мира он еще получил: алмазные знаки ордена св. Андрея, алмазную шпагу и титул «Крымского».

Во время Крымского похода Екатерина писала к нему собственноручные письма. В одном из них, уведомляя, о посылке к нему наград, она сообщила об отпуске в дом его на починку экипажа 60 000 руб. Такова была щедрость императрицы к крымскому герою! В 1775 году он вышел в отставку.

Проведя лучшие года жизни своей на военном поприще, под старость Долгоруков-Крымский был назначен (в 1780 г.) в Москву главнокомандующим (по граж. упр.)². Чтобы охарактеризовать нравственные качества и способности его, приведу несколько данных: Екатерина в письмах своих относилась к нему с особой благодарностью, указывая на его скромность, на его разумные, усердные и искусные военные действия. Когда он вступил в должность Московского главнокомандующего, прежде всего, обратившись к своему правителю канцелярии Василию Попову³, сказал: «Слушай, Попов, я человек военный, в чернилах не окупан, и принял должность только из повиновения матушке-царице. Смотри, чтобы на меня никто не жаловался, не то я тебя тотчас выдам. Императрица меня знает, старайся, чтобы она и тебя узнала с хорошей стороны».

Относительно правосудия Долгорукова рассказывалось в то время следующее: однажды явилась к нему мещанка и, упав на колени, со слезами умоляла возвратить ей дорогие вещи, присвоенные одним немцем, у которого она занимала деньги.

— Встань, — сказал князь, — и отвечай толком, без визга: заплатила ли ты ему долг?

— Только, батюшка, тремя днями опоздала, он от денег отказывается и вещей не отдает.

— Опоздала? Так ты сама же виноват., а жалуешься. Но точно ли вещи у него?

— Точно, батюшка. Он еще не сбыл их с рук, — просит более, чего они стоят.

— Хорошо. Попов, пошли за немцем!

Когда немец вошел в кабинет, князь встретил его словами: «Здравствуй, Адам Адамович! (об имени и отчестве он узнал предварительно от мещанки же). Очень рад, что имею случай познакомиться с тобой».

— И я ошень рат, — отвечал немец с поклонами.

— Ты знаешь эту мещанку?

Немец ломанным русским языком отвечает, что знает, что она брала у него деньги, нажитые им честным трудом, что он к этим деньгам — часть призанял даже у одного человека, живущего одними процентами.

— Честный человек, Адам Адамыч, не может знаться с бездельниками! Докажи мне свою честность, прошу тебя, удружи мне: она отдаст тебе долг, а ты верни ей вещи!

Тогда лукавый немец заявил, будто он вещи ее уже продал... неизвестному человеку. Но мещанка возразила, что он лжет, потому что вещи спрятаны у него дома.

— Так прошу тебя, Адам Адамыч, присесть к моему столу...

— Помилуйте, фаше сиятельство, много шести, не исфольте песпокоиться, я моху при фаша фелика особа стоять...

— Полно, Адам Адамыч, болтать, — садись, бери перо и пиши к жене своей, — только по русски, чтобы я мог прочесть, — пиши: «Пришли мне с подателем вещи мещанки такой-то».

Хотя немец, взяв перо, бледнел и дрожал, причем продолжал уверять с клятвой, что у него нет вещей, — однако, вынужден был исполнить приказание. По этой записке вещи были доставлены и переданы мещанке. Отдавая немцу деньги, князь ему сказал:

— Ты имел право вещей не возвратить, но, когда посредством клятв надеялся овладеть ее собственностью, покушался даже обмануть меня, — то, признавая в тебе ростовщика и лжеца, на первый раз, — позволяю тебе возвратиться домой и помнить, что с тобой было! — Затем, обратившись к правителю канцелярии, сказал: «Попов, записать его в особую книгу, чтобы он был у нас в виду!»

Князь не получил никакого образования, едва умел писать⁴, но был прямодушный, доступный для всех, любил тешить народ праздниками и и оказывать помощь, правосудие всякому.

Он умер в Москве 80 января 1782 года, на 60-м году от рождения. В день его похорон все улицы, даже крыши домов, были наполнены народом, купцы, — поставщики всего нужного для его погребения, отказались от платы, почему все эти деньги были розданы нищим. Так Москва полюбила его! Он был вполне русским боярином. Жена его Анастасия Васильевна, рожденная Волынская, за его лишь заслуги, получила от Александра I-го Екатерининскую ленту.

Чтобы утвердить в потомстве память о доблестях этого исторического лица, поставлен ему в городе Симферополе, — усердием внука его, князя Василия Васильевича Долгорукова, и с разрешения императора Николая, — памятник⁵. Этот памятник сооружен из крымского порфира, в виде обелиска, на нем утвержден герб князя и портрет его. Обелиск поставлен на том самом месте, где была его ставка, по возвращении в Симферополь, — куда вскоре, в 1784 году, было перенесено из Карасубазара главное управление над Крымом. Закладка этого памятника совершилась весьма торжественно 5-го апреля 1842 года.

В армии Долгорукова состоял также (известный впоследствии полководец 1812 года) подполковник Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов. При атаке турецких укреплений под Алуштой, в 1774-году, Кутузов для ободрения своего гренадерского батальона из молодых солдат, — бросается со знаменем в руке вперед, но вдруг вражья пуля попадает ему в левый висок, вылетая в правый. Он падает и... теряет только правый глаз. Ранен был возле Фонтана «Сунгу-су»⁶. Он продолжал служить в Крыму и при Суворове.

Но что стало с Крымским ханством? Хотя Шагин-Гирей и считался ханом, но именем его управлял Тавридой знаменитый полководец граф Александр Васильевич Суворов, назначенный сюда в 1776 году. По этому поводу Турецкий султан, все таки искавший случая вмешаться в дела ханства, сделал дипломатический запрос. Ему из Петербурга отвечали, что русские войска стоят в Крыму по воле самого хана, — для прекращения внутренних междоусобий. Но Турция, не довольствуясь таким отзывом, в 1778 г. послала к берегам Крыма 160 военных судов с десантным войском, под начальством Гасан-Али-паши. Суворов поспешил укрепить все приморские пункты, где бы могла быть высадка, и не допустил турок во внутрь страны. Турецкий флот, подходя к Ахтиарской бухте, просил у Суворова позволения, хотя набрать пресной воды, но и в этом он решительно отказал.

Старожилы Симферополя с удовольствием вспоминали о Суворове. Им нравилась личная его оригинальность, любовались, когда он делал смотры войскам, следовали за ним повсюду, при посещении ли казенных мест, или каких либо татарских зрелищ, потому что он имел обыкновение раздавать подарки. Он навещал также почетных мурз верных Шагин-Гирею, и вел с ними разговор на турецком языке.

Однажды Суворов, зимой, сделал прогулку на «Чатыр-Даг» (Палат-гору)⁷ Взобравшись по крутым тропинкам на ее вершину, он долго любовался необъятной степью и беспредельным морем, а вокруг — разнохарактерными грядами гор, покрытых густым лесом, он восхищался прелестными видами, не обращая внимания на сильный ветер, проносившийся но горной плоскости. Почувствовав, однако, озноб, он поспешил сойти и вскоре заехал к Батыр-аге Крымтаеву. От радости, хозяин дома поднял всех на ноги, прибрал лучшую комнату и занялся приготовлением отборных кушаний для столь почетного и редкого гостя. Но Суворов, к удивлению всех, от теплого помещения отказался, попросив отвести ему чулан и дать ведро холодной воды, говоря, что он сильно озяб. В чулане разделся, обдал себя холодной водой и лег на прикрытую простыней солому, набросив на себя шинель. Когда он отдохнул, — хвалился всем, что хорошо согрелся, затем, попросил хлеба, соли и редьки на ужин, а перед хозяином извинился за хлопоты, которые ему наделал своим посещением От приготовленных блюд решительно отказался, уверяя, что всегда ведет такую солдатскую жизнь⁸.

Делая одному полку смотр на Симферопольской площади, где теперь военный госпиталь, — он что-то приказал адъютанту, и тот сейчас же поскакал на другой фланг. Но лошадь чего-то испугалась и вдруг понесла его к обрыву... У самого карниза скалы она круто повернула и сбила юношу с седла. Он расшибся и долго лежал без чувств...

Увидя его в таком положении, Суворов заплакал. Врачи открыли офицеру кровь, наконец, в больнице молодой человек поправился, — к великому удовольствию его патрона.

Когда Суворов находился в Бахчисарае, ему доложили, что один цыган содержится в тюрьме за фабрикацию турецкой серебряной монеты. Тотчас виновного привели, и сам Суворов снимал с него допрос. Когда же узнал, что бедняк в течении двух недель смастерил всего две монеты, и то с большим трудом, посредством одного лишь резца, — из сострадания, приказал его освободить, но ему строго запретил это ремесло.

Как-то он посещал присутственные места и лишь только увидал над одной дверью надпись: «уголовный суд», — быстро отвернулся и произнес: «я сюда не пойду, и никому не советую ходить!»

Суворов был филантропом и любил людей. Приведу один анекдот о том, как он учил своего сына уважать людей. Когда сыну исполнилось совершеннолетие, отец, нарядив его в пажеский времен Петра I-го мундир, взял с собой во дворец. В приемной Суворов водил сына между вельможами и простыми смертными, заставляя его всем кланяться. Подходя к знатным особам, он собственноручно и слегка наклонял голову сына, — по мере же приближения к лицам менее важным, поклоны увеличивались, когда они дошли до истопника, разводившего в камине огонь, перед ним старик наклонил голову юноши до самого пола. Затем подняв его, сказал: «Сын мой! ты сегодня начинаешь жить самостоятельно, — не забывай великого урока, который я пожелал тебе дать. Смотри: эти господа (указывая на вельмож) уже стали всем тем, чем могли сделаться, — а те (обратясь к другим) — еще могут всего достигнуть».

Графу Суворову дан был титул «Рымникский» за победу, одержанную им в Молдавии при речке Рымнике, Титул этот перешел и к его сыну. Замечательно, что в этой же самой речке последний утонул.

Шагин-Гирей же только занимался казнями, он не щадил никого из враждебных ему мурз и знатных татар, хотя бы преданных народу. Вследствие такого злоупотребления власти, — восстал народ, и ему было объявлено, что татары не желают более иметь его своим ханом, — что сами они покоряются России. Это было в 1783 году. Тогда Шагин-Гирей вынужден был отречься от ханского престола. Он бежал в Кефе, где и поместился в своем дворце, но вскоре скрылся в горы, — места, где некогда жили Тавры, и где укрывались от варваров Греки и Венецианцы, — места почти неприступные, по своему положению.

Для водворения спокойствия в крае, необходимо было самого Шагин-Гирея выманить из гор. Для этого пришлось употребить хитрость. В то время, в 1784 году, местными войсками командовал генерал-поручик барон Игельстром. Чтобы заручиться доверием к себе хана, генерал воспользовался тем, что солдаты дурно обходились с татарами, за которых просил его хан, и вот Игельстром принялся строго наказывать солдат по всем жалобам татар. Оставшись этим доволен, хан вошел с ним в переписку и благодарил за покровительство его бывших подданных. Потом они сделались заочными друзьями. Наконец, сам Шагин-Гирей пригласил генерала к себе в гости. Тогда Игельстром нарядил батальон с четырьмя орудиями, дал командиру маршрут и особое секретное приказание. Сам же отправился отдельно, с блестящей свитой. Командир отряда должен был сбиться с дороги и, как бы нечаянно, явиться к ханскому убежищу, должен был за сделанную будто бы ошибку просить у хана защиты перед генералом, а потом просить дозволения поставить у ханской ставки почетный караул. Задумано сделано. По прибытии генерала к Шагин-Гирею, первый сейчас напустился на офицера, а хан едва мог испросить ему прощение. После этой комедии Игельстром прямо предложил хану сдаться. Видя себя окруженным войском, гирей вынужден был согласиться. В тот же день Шагин-Гирей был вывезен из гор и отправлен в Воронеж

Хотя Шагин-Гирей был ласково принят в России, с обещанием покровительства, хотя ему было привезено от государыни 300 000 рублей в пособие: он от всех этих милостей уклонился, начал в почетном плену тосковать и добровольно выехал в Стамбул. Однако султан Гирея не принял и объявил изменником, немедленно отправил его на остров «Сеттиль-Багир»⁹, где и приказал его казнить посредством удушения. Пред своей смертью несчастный выпросил несколько часов на молитву, а потом вручил паше, исполнителю казни, запечатанную шкатулку, с просьбой, непременно вручить ее султану. Когда последний прочел находившиеся в ней бумаги, то так вышел из себя, что приказал без замедления казнить несколько своих пашей.

Барон Игельстром был впоследствии Оренбургским генерал-губернатором. Но случайно впал в немилость Павла I, чему послужило следующее обстоятельство: как-то император спросил его: «Сколько тебе лет?» — Генерал отвечал: — Сто лет! «Как так?» — Шестьдесят лет от роду, да сорок на службе! — Государю показалось, что Игельстром тяготится службой, — более не желает ему служить. Оставшись таким ответом недоволен, Павел отвернулся от него и отошел.

Примечания

1. О нем и о Шагин-Гирее была уже мной помещена в «Тавриде» за 1881 год статья. Авт.

2. Главнокомандующие (в Петербурге и Москве) были в 1816 году переименованы в Генерал-Губернаторы.

3. Попов был впоследствии членом государственного совета и кабинет-секретарем самой государыни.

4. Его, как и других членов семейства, вовсе не учили грамоте, — с той целью, чтобы они не были опасны правительству.

5. От этого памятника «Долгоруковская улица» получила свое название.

6. С того времени — «Кутузовский», мимо которого теперь проведено шоссе.

7. Древний «Трапезос».

8. Очевидцем этого события был казначей Крымтаева, Исмаил-Акай, из деревни Мамут-Султан.

9. По рукописи, вернее — Родос, куда обыкновенно ссылались крымские ханы.