Я.И. Кефели. «В Париже в 1900 г. Воспоминания русского студента»

Публикуется впервые. Благодарим за предоставленную рукопись Мишеля Кефели (Париж) и Надежду Жураковскую (Кефели) (Симферополь).

В мае 1900 года окончились экзамены в Императорской Военно-Медицинской академии, и я перешёл на 5 курс, получил стипендию за 4 месяца вперёд (всего 120 рублей) и поехал в Симферополь к родителям с затаённой мыслью на эти деньги поехать на Всемирную Выставку¹ в Париж. Лето кончалось. В конце июля отец добавил к моим сбережениям ещё 50 рублей, но болезнь бабушки, страдавшей сердцем, задерживала мой отъезд. Отец мой говорил: «Видишь, как бабушка плоха, погоди, не уезжай». Сидевшая и задыхавшаяся от слабости сердца, добрая бабушка, услышавшая слова моего отца — своего сына, — позвала меня к себе и сказала: «Непременно поезжай, не откладывай. Я доживу до твоего приезда», а потом сказала моему отцу, чтобы он не препятствовал мне. Мать собрала меня в дорогу. Ввиду скудости моих средств решено было свести до минимума количество моих вещей, чтобы я мог обходиться без извозчиков и носильщиков.

Тревожный отъезд

Попрощавшись со всеми и напутствуемый, я в первый раз в своей жизни, не зная ни одного европейского языка, решил пробраться за границу: французскому я не учился в гимназии, а немецкий, которому обучался, знал очень плохо, а за четыре года после гимназии, позабыл и то, что знал.

Сделав маленькую остановку в Севастополе у прабабушки, я поехал в Николаев повидать свою возлюбленную, мою будущую жену. В Николаеве я получил телеграмму от отца, что моя бабушка умерла: она не дождалась моего возвращения, как хотела.

Погоревав о доброй бабушке, я взял воинский билет III класса, до Александрова и поехал на Варшаву.

Удачная встреча

В одной из западных губерний, на какой-то станции, поезд наш долго стоял. Говорили, что он должен пропустить какой-то другой, его обгоняющий. Действительно, когда я гулял по перрону, подошёл курьерский поезд, и из вагона выскочил университетский студент, направляясь к буфету. «А ты куда едешь?» — спросил он меня. Это был мой товарищ по гимназии Аркадий Рапопорт, весельчак и балагур, теперь студент какого-то университета. Оказалось, что он сопровождает больного в Берлин, а оттуда уже сам собирается в Париж на выставку. «И я еду в Париж» — ответил я ему. Мы условились встретиться в Берлине. Кадька знал прекрасно немецкий язык, болтал по-французски. Для меня, безъязычного, был удачный спутник. Курьерский поезд скоро ушёл, а наш с вагонами третьего класса, поплёлся медленно за ним.

Наутро я прибыл в Варшаву. На извозчике переехал на Варшавско-Венский вокзал, не видя собственно города. Через два-три часа мой поезд понёс меня к германской границе. Утром мы подошли к станции Александрово.

Я у самой границы

Меня, впервые покидающего границы Российской Империи, волновала заграница. Я был в плохоньком штатском костюме, набранном у дядей. Это стесняло меня.

Из Александрова в Берлин я купил билет IV класса. Подали немецкий поезд. При посадке русский жандарм посмотрел мой заграничный паспорт, потом куда-то исчез с ним, но через 5 минут беспрепятственно меня пропустил в вагон. Это был товарный поезд с продольными скамьями только у стен.

Станица рукописи Я.И. Кефели

I. По Германии, Голландии, Бельгии

Пересекаем границу

Поезд двинулся и через минуту-две мы пересекли русско-германскую границу. За границей! Поезд понёс нас в Торн.

По прибытии в этот первый германский городок, стоявший очень близко от границы, мои бумаги, не отходя от меня. Очень поверхностно просмотрел и немецкий жандарм и, мельком взглянув на меня, тотчас же вернул их.

В Торне в наш вагон набилась масса солдат, чисто и опрятно одетых унтер-офицеров с дамами. У каждого длинная сигара в зубах. Всю середину вагона они загромоздили своими вещами, расположились принимать пищу и важно, степенно вели общий разговор. Немецкая солдатская среда, которую мне впервые пришлось видеть, очень отличалась от нашей.

Из Торна поезд понёс меня уже по германской территории. И это сразу почувствовалось.

Пересадка

На какой-то станции предстояла пересадка. Я настолько позабыл немецкий язык, который изучал 8 лет в гимназии, что не мог спросить, в котором часу отходит поезд на Берлин. Заранее составив фразу, я обращался с ней то к одному, то к другому из станционных служащих, но меня не понимали. Не думаю, чтобы моя фраза была неверная, ибо только 4 года прошло, как я окончил гимназию, но моё произношение не улавливалось прусским ухом, ибо и я их слова понять не мог. Стоило ли 8 лет учиться языку? Видно учили нас не так, как было нужно.

Родной язык в Германии

В конце перрона на земле сидели три туркмена в своих халатах и чалмах. Они расстелили на земле платочки, разложили своё продовольствие и принялись за еду. Проходя мимо них, я услышал тюркскую речь, вполне мне понятную на моём родном языке. Сначала этих чалмоносцев я принял за арабов и не решился к ним обратиться, но когда услышал материнскую речь, смело обратился к ним с вопросом: «В котором часу отходит поезд в Берлин?» — они охотно объяснили, сказали, что побывав на выставке в Париже, возвращаются в Туркестан, расхваливали Париж и выставку. Один их них пошёл на станцию и узнал о времени отхода моего поезда.

Дорога в Берлин продолжалась всю ночь. Сидеть было не на чём, ибо немногочисленные скамьи вагона IV класса были заняты солдатскими дамами, и мне пришлось простоять всю ночь на ногах.

Первые впечатления в Берлине

Утром мы подошли к Фридрих-штрассе-бан-гоф, одной из городских улиц Берлина. Ни видимые поезда окрестности Берлина, ни кварталы, видимые с вокзала, на меня впечатления не произвели: всё это было похоже на Петербург, только встречные солдаты и офицеры одеты были иначе. Взявши в обе руки два небольших бумажных свёртка, составлявшие весь мой багаж, я пошёл разыскивать Кадьку Рапопорта. Скоро я его нашёл, и мы отправились осматривать Берлин. Был ранний час. В лучших частях города меня удивила чистота улиц и панелей. Я видел немецкие дворики, видел как щётками дворники мыли камни мостовой, видел с каким усердием и доброжелательностью, запряжённые по-лошадиному, большие кудластые собаки развозили в тележках молоко.

Берлин мне понравился, но не красотами домов, монументов, дворцов и своей жалкою рекой Шпрее (Петербург был много красивее и величественнее во всех отношениях), но Берлин выглядел гораздо опрятнее и уютнее, особенно Унтер ден Лиден. По сравнению с Петербургом бросалось в глаза отсутствие людей плохо одетых и одетых по-деревенски.

В обществе фрейлин Люиз

Я остановился в том же отеле, где разыскал Кальку. К моему удивлению, приехавший всего за два дня до меня, Кадька уже успел обзавестись медхен² Луизой. Втроём мы отправились обедать, и впервые в Германии я пил прекрасное мюнхенское пиво. Потом мы пошли осматривать город, были в Тиргартен³, где нас удивила длинная аллея со статуями прусских королей.

Встречи с русскими

Почти всюду на улицах нам попадались люди, говорившие по-русски, по преимуществу это были ехавшие на всемирную выставку или возвращавшиеся оттуда. Неожиданно мы встретили общего товарища по гимназии Лапина, студента Петербургского Электротехнического Института. Засиживаться в Берлине мы не смели, так как ещё не достигли цели нашего путешествия: нужно было беречь деньги для всемирной выставки.

Морское дно в Берлине

Одну из достопримечательностей Берлина мы решили осмотреть немедленно: это — замечательный аквариум, представляющий собой морское дно различных морей и океанов. Знаменитый берлинский аквариум поразил нас внешними красотами своего подземного помещения, широтой научного размаха и обилием живых экспонатов. Обширный подвальный этаж представлял из себя анфиладу больших комнат, по сторонам которых находились громадные стеклянные витрины, наполненные водой, залитые электрическим светом. За стёклами витрин мы видели подлинное морское дно различных глубин, широт и долгот. В них были представлены все подводные растения, среди которых плавали, жили и играли бесконечные виды животных, населявших моря. Для нас, знакомых с зоологией и ботаникой, всё было до крайности интересно и соответствовало нашей научной пытливости.

Немецкий порядок

Из аквариума мы пошли бродить по городу, заходили в кафе, болтались среди толпы. Лапин был нашим провожатым и толкователем виденного в немецкой столице. У немцев всё было «коллосаль», а только военных немецкие женщины называли «официрхен».

Уже «сторожил» Берлина Лапин со смехом рассказывал нам о немецких нравах и немецкой власти. Один факт врезался мне в память: идя по Ундер ден Линден, он хотел узнать, как пройти на нужную ему улицу и, переходя через мостовую, обратился к конному полицейскому, стоявшему на перекрёстке, с этим вопросом. «Дас ист нихт мейне захе»⁴ — ответил ему шуцман⁵. Тогда Лапин, владевший немецким языком, спросил его с пренебрежением: «А для чего вы здесь стоите?». «Дас ист нихт ире захе»⁶ — ответил ему шуцман.

Дальше на запад

Для поездки в Париж нам посоветовали купить «Rundrei sen karte». Действительно, от Берлина до Парижа через Брюссель и обратно с персоны взяли по 54 рубля. Причём по Германии мы должны были ехать в III классе, а по Бельгии и Франции — во II-м.

Лапин нас проводил на вокзал. Мы уселись в чистенькие вагончики III класса, но без спальных мест, и отправились на Запад. Нас удивило, что в Германии в вагонах каждого купе имеется по две двери с обоих ботов вагона, совсем не так, как в России.

Мы в Аахене и Кёльне

Так как наши билеты давали нам право остановки в любом пункте, мы решили один день потратить на осмотр Аахена и Кёльна. Кроме соборов, которыми славились оба города, мы интересного ничего не нашли. В Кёльне мы купили немножко знаменитого одеколона Жан Мария Фарина⁷ для подарков в России.

Ни Аахен, ни Кёльн того времени нам особенно не понравились и показались скучными. Правда, там мы пробыли всего несколько часов.

Мы в Голландии и так просто

Из одного из этих городов (не помню из какого), в открытом трамвае переехали голландскую границу с такой простотой, как в Париже от одной станции трамвая едут до другой. Мало того, что наш трамвай шёл всё время по городу, этот город, без всякой видимой границы, из Германии делался Голландией. Никто не спросил нас кто мы, не поинтересовался нашими документами, не спросил, куда и зачем мы едем. Только в тот момент, когда вагон трамвая на несколько секунд остановился на Голландской границе, какой-то субъект встал на ступеньку открытого вагона и глухим голосом, ни к кому не обращаясь, спросил, нет ли табаку и папирос? Никто ему не ответил. Кондуктор дёрнул звонок, и мы продолжали путь уже по Нидерландской земле. И это называлось таможенный осмотр!

Что сделали с Европой... социалисты?

Так проста была жизнь в начале века в Европе даже для самых скромных людей, какими мы были. На всё путешествие из Симферополя до Парижа и обратно я имел в кармане всего 160 рублей, а путешествие продолжалось целый месяц. С момента переезда Германской границы только при выезде из Российской территории русский жандарм спросил у меня заграничный паспорт, а через 5 минут, уйдя с ним в соседнюю комнату, возвратил мне его обратно. Проехав 4 государства: Германию, Голландию, Бельгию и Францию и обратно в том же порядке, ни на одной границе, ни в одном отеле, ни в одном учреждении, куда мне приходилось обращаться, никто не спросил у меня документов и никто не поинтересовался, кто я, куда и зачем еду?

В Париже, о чём я буду говорить дальше, мне довелось попасть на приём (garden party) в Елисейский дворец к президенту республики Лубэ⁸. В этот же день гостем его был и персидский шах⁹. Я был в нескольких шагах от глав двух государств, даже при получении билета для посещения Елисейского дворца¹⁰, никто также не спросил у меня документ. Так проста была жизнь в Европе тогда, и какой она стала теперь! Кто в этом повинен? Я полагаю — импотентный, ханжеский и лживый социализм!

Мы в Бельгии

В Брюссель мы прибыли рано утром. В городе нас поразило только одно: на некотором возвышении стоявшее огромное здание Палэ де Жюстис. Конечно, мы его осмотрели. Нас удивила только гипертрофия судной части в этой стране, столь маленькой по своему размеру и по своему политическому значению.

В Брюсселе мне запомнилось также питьё кофе на вольном воздухе на какой-то крупной улице, с хорошими сливками, но почему-то из очень больших боликов¹¹ вместо чашек.

В 2 часа дня отходил поезд в Париж, мы пришли на вокзал, места, в вагоне II класса были заняты и нам предложили сесть в вагон I класса.

Чудное видение

Перед отходом поезда на перроне у соседнего купе остановилась женщина необычайной красоты, лет 23—25. За полвека я уже позабыл черты её лица, но мне потом долго казалось, что я на своём веку больше никогда не увижу такого божественного лица. Она недолго позволила любоваться собой, перешла к следующему вагону и исчезла за дверью...

Афродита ли, Диана ли, или сама Юнона то была? Не имел счастья бывать в этом обществе! Но, вне всякого сомнения, это была одна из обитательниц Олимпа, решившая, как и мы, полюбоваться выставкой и Парижскими модами. Европейское платье на ней было облаком, скрывавшим её от посторонних взоров смертных...

Но почему она и нас одарила лучом своих пресветлых очей, вонзившимся в меня на всю жизнь?

Въезжаем во Францию

До Парижа наш поезд остановился только один раз на франко-бельгийской границе и в 6 часов вечера, проскочив среди обширных предместий, тогда столицы мира — Парижа, вошёл в крытый Гар дю Нор¹² и остановился. Мы были у цели нашего путешествия. В 1900 году от Брюсселя до Парижа мы доехали всего за четыре часа. Из вагона первого класса мы вышли на перрон вокзала. Своё путешествие по загранице я начал в вагоне IV класса, а закончил — в первом. Успех головокружительный, не правда ли?!

В конце прошлого века Париж был не только столицей Франции, но и почитался всеми народами и столицей мира. Отсюда исходили и растекались по всему миру волны социально-политических идей и кипучей парламентской жизни. Это был крупнейший научный центр, где ярко, на весь мир, блистал гений Пастера. По красоте своей и бурно весёлой жизни, Париж манил к себе культурные и буржуазные круги, сливки народов и государств мира, особенно на свои всемирные выставки, к подножию своего сердца — башне Эйфеля.

И мы с Кадькой всем существом наших молодых натур чувствовали, что мы уже в столице современного нам человечества. Это сквозило и в наших спутниках — пассажирах, переполнивших вагоны нашего поезда и потянувшихся изо всех стран Европы и Азии.

II. В столице мира

Опять удача

В Париж на выставку ранее меня приехал мой товарищ по Академии и наш с Кадькой Рапопортом одноклассник по гимназии Володя Куличенко. Я знал его адрес, мы бросились его искать и очень скоро нашли в Латинском квартале в дешёвеньком отеле. Внизу отеля был большой, по-нашему трактир, а по-французски — «бистро», переполненный простолюдьем и рабочими, откуда несло густым винным запахом.

Большого роста, толстый, красномордый француз с большим кожаным фартуком стоял на некотором возвышении за стойкой, обитой цинком и направо и налево разливал вино толпившейся публике. На вопрос Кадьки, здесь ли живёт мюсьё Куличенко, рюс, хозяин расплылся в улыбке и адресовал нас верхние этажи своего отеля, расположенные выше кабака. Володя был дома, нам очень обрадовался. Но деньги у него кончились. Он собирался уезжать в ближайшие дни, и всё же пошёл нас устраивать в своём отеле. Сам большого роста и такой же толстый, как хозяин отеля, он успел подружиться с бистровщиком. Мы тотчас же получили комнату, в которую, перебрасываясь шутками, повели нас оба приятеля. Но, увы, что это была за комната! Со стен хлопьями висели оборванные обои. Так как это была единственная свободная комната, мы решили её взять, тем более, что в других отелях, ввиду переполнения Парижа выставочной публикой, не найти было свободного номера. Хозяин тотчас же потребовал плату за неделю вперёд.

Питер в Париже

Устроив так быстро нам пристанище, Володя повёл нас обедать в какую-то польскую столовую, находившуюся в маленьком переулке поблизости от Академии Наук. Мы вновь попали в русскую обстановку. За скромную плату нас накормили обедами приблизительно такими же, как в польской столовой Петербурга, на Михайловской улице.

Ни мне, ни Кадьке французская кухня не нравилась, нас тянуло к борщу. Не удивительно, что тогда нам не нравилась французская кухня, ведь мы могли заходить только в те ресторанчики, где весь обед с «пур-буарами»¹³ обходился в полтора франка максимум.

В то время вошли, если не в моду, то в употребление, бумажные воротнички с манжетами. Гарсоны французской обжорки довольно плохо одетые, носили такие бумажные воротнички.

Вино нас не тянуло, поэтому хороший борщ с мясом нам был и по вкусу и по «брюху». Мы так много ходили пешком, что только эта польская столовая могла держать нас в «хорошей форме».

Латинский квартал в вечерние часы

Из столовой мы направились в гущу латинского квартала в кафе на бульвар Сен-Жермен, вблизи Сен-Мишеля. Вид крупной парижской улицы нас поразил. Вся мостовая была запружена густой массой движущихся друг за другом фиакров, грузовых телег, омнибусов одно- и двухэтажных. Всё, конечно, было запряжено лошадьми. По обочине мостовой двигались ручные тележки, влекомые людьми. Около 7 часов вечера движение было столь интенсивным, что вся масса экипажей двигалась почти шагом. Тротуары были полны народом также, как и мостовые экипажами. Всюду на панелях валялись мелкие объявления, большие афиши, разные бумаги, газеты. Красивый и изящный город, напоминающий мне Одессу, производил неряшливое впечатление. Особенно нас удивили многочисленные писсуары, прикрывавшие своими железными загородками только середину туловища, пользовавшимися ими мужчин, и всем прохожим были видны их сосредоточенные или озирающиеся головы и расставленные ноги.

Мы уселись в кафе за столик, выставленный на панели. Очень скоро кафе заполнилось посетителями. С течением времени число прохожих на улицах не уменьшалось, но изменился их состав. После захода солнца, ночное освещение кафе было очень ярким. На панелях и за столиками кафе появилось очень много женщин в длинных, волочащихся по земле юбках и в огромных шляпах (тогдашняя мода).

Группа мидинеток¹⁴

На улице Лафайет, вблизи метро Каде, в скверике стоит скульптурная группа мидинеток: четверо молодых женщин, разного роста и разных французских типов, идут об руку с радостными смеющимися лицами, как бы окаймлённые своей молодостью от избытка жизнерадостности. Все они одеты в длинные платья и огромные с широкими полями шляпы, украшенные цветами. Группа эта с замечательной точностью передаёт панельную женскую толпу того времени в вечерние часы на большой улице Латинского квартала.

В весёлой дружеской болтовне, мы досидели в кафе на Сент-Жермен до полуночи. На улицах Латинского квартала было всё ещё многолюдно, но преимущественно шли женщины.

Первое разочарование

Уставшие с дороги, после полуночи, мы расплатились и направились к нашему отелю. Идя в полутьме, мы увидели густую толпу, мы приблизились к ней, это оказались одни женщины, числом около сотни, стоявшие у дверей пекарни. Володя пояснил нам, что это дамы полусвета, которые остались не ангажированы и ждут в очереди за хлебом, когда откроется пекарня. (В то время в Париже ночные булочные открывались около часа ночи). Пока мы шли до нашего отеля, несколько раз встречали подобные толпы тихо стоящих, разодетых в длинных платьях и больших шляпах. Мы не знали чему удивляться: числу ли жертв общественного темперамента или социальному строю Республиканской Франции. Кусок хлеба на ужин — очень скромная доля для девушек цветущего возраста! Это было наше первое нравственное разочарование. Республиканский строй показал свой первый «демократический лик». Прошло полвека, но я не могу забыть этой социальной трагедии. Даже брызжущий весёлостью Кадька затих перед оскорбительной нищетой сотен молодых француженок.

«Pruta nox»¹⁵

Придя в наш номер, мы, уставшие, тот час же улеглись, погасили огонь и сразу задремали. Но, увы, не прошло и получасу, как мы были атакованы целыми дивизиями прожорливых клопов. Они бегали по нашим подушкам и простыням и наша истребительная охота за ними ни к чему не привела. Убивали мы одних, новые шли к ним на смену. О сне нечего было и думать. Нам стали понятны гирлянды оборванных обоев, следы клопиных битв наших предшественников. Мы оделись, уложили наши вещи и при огне досидели на стульях до утра.

Утром при помощи Володи Куличенка пошли объясняться с хозяином. Другой свободной комнаты в отеле не было. Мы тотчас же отправились искать новое помещение и с трудом нашли на рю дез-Эколь семейный отель, где на 6-м этаже, конечно, без лифта (в то время их ещё не было), получили мансардную комнату с видом на крышу. Но, красномордый бистровщик, приятель Володи, внесённой нами недельной платы не вернул.

III. Эйфелева башня

Первое, к чему мы устремились, это увидеть Эйфелеву башню, которую нам до сих пор не приходилось видеть даже издали.

Мы сели в омнибус и поехали в направлении Марсова поля, где помещались выставка и Эйфелева башня. Хотя к тому времени Эйфелева башня уже не была новостью и во всём мире продавались её изображения в виде домашних игрушек и мелких украшений, но всё же следует сказать, что и тогда гвоздём выставки была Эйфелева башня.

Издали и вблизи

Уже издали мы заметили её вершину на фоне неба. Величие её нас очаровало. Не верилось глазам, что это действительно творение человеческих рук, достигавшее плывущих в небе туч. Теперь это всё кажется обыденным, тогда поражало. Мы направились к выставочному входу и вошли на территорию выставки через какие-то боковые ворота. Всё казалось необычным, красивым и изящным.

Народу было такое множество, что местами трудно было протолкнуться через толпу. Нас тянуло к центру, к подножию Эйфелевой башни. Мы с волнением приближались к ней. Но чем мы ближе подходили, тем её подавляющая высота как-то терялась. Когда мы подошли под своды её ног, то почувствовали себя в большом сарае, и он перестал нас удивлять. Издали же, особенно из-за большого далека, она казалась чудом света и назойливо преследовала своей вершиной, выглядывая, как жираф, своей маленькой головкой то из-за угла одного дома, то другого, то ласково, то сердито, то в дымке туч или тумана, то в блеске солнца. Как вездесущее око совести людской, она глядела на вас иногда до раздражения.

Пешком на первый этаж

Нас сейчас же потянуло взобраться на неё, испытать ощущение большой высоты, да ещё над самым Парижем. Не помню уже по какой причине, но в тот же день нам не пришлось подняться на её верхушку; мы решили всё же взобраться хотя бы на первый этаж, куда пускали всех желающих, но пешком по сложной лестнице. Я хорошо знал, как трудна эта задача даже при относительно небольшой высоте, ибо мальчиком часто взбирался на минарет мечети морского ведомства в Николаеве, которая стояла невдалеке от нашего дома, на самой высокой точке города. Мулла был хорошо знаком с моим отцом и моим дедом и разрешал нам в те дни, когда не было богослужения для матросов-мусульман. Подниматься было легко, но при спуске по винтовой лестнице, иногда, от напряжения, вдруг схватывала судорога за икры. Приходилось отсиживаться в полутьме минарета на лестнице.

Я предупреждал Кадьку об этой опасности, тем более, что высота первого этажа башни была вдвое, если не больше, чем минарет, но мы не могли удержаться от соблазна и тотчас же двинулись в толщу башенной ноги. Сразу же среди массы наших спутников, с улыбками и смехом, как и мы шагавших по железным ступенькам, многие стали отставать и начали встречаться ползущие обратно с озабоченными лицами. Все эти отступавшие со страхом смотрели не столько внутрь на ступеньки, сколько как-то в сторону. Только тогда и мы заметили, что лестница шла между железными балками ажурной башенной ноги, и ото всюду видны были всё Марсово поле и земля под нами с движущимися под ней народом. Это пугало, казалось, что одно неосторожное движение и можно свалиться внутрь. Превозмогая страх, которым нас заражали отступающие, мы всё же пошли вперёд. Чем выше мы ползли, тем людей над нами становилось меньше и меньше, и казались лилипутами, одновременно стал исчезать и страх высоты.

На первом этаже

На первом этаже мы увидели целую базарную площадь с рядами лавчонок и развлечений. Идя между лавчонками, мы забывали, что находимся на значительной высоте, но когда смотрели в стороны за перила, или в середину под башню, картина очень интересная: видно было, как множество людей осматривают выставку, и как мила и изящна сама выставка, её улица наций, и как красивы Сена и Трокадеро¹⁶. Когда шли назад, нас несколько хватала судорога. Мы садились на ступеньки и отдыхали, затем вновь ползли, стараясь отбросить от себя страх высоты и не напрягаться в ногах.

Подъём на лифте

Чтобы подняться на верхний этаж башни в те времена требовались какие-то формальности, о которых мы не знали. Когда подошли к будочке, в которой сидела барышня и выдавала билеты на подъёмную машину, она потребовала от нас какую-то бумажку.

«Француз» Кадька стал ей что-то объяснять и при этом так заразительно смеялся, что обозлившаяся сначала кассирша не выдержала и невольно улыбнулась. Разошедшийся Кадька вытащил тогда из своего кармана русский заграничный паспорт, раскрыл последнюю страницу и, тыча пальцем на двуглавый орёл, закатывая голову назад и прыская от душащего его хохота, стал убеждать её: «дипломаты», «дипломаты»! Та махнула рукой и выдала нам два билета и при этом очень дёшево.

Вагон подземной машины сразу нас удивил: он был какой-то кособокий. Это объяснялось тем, что шёл не по вертикали вверх, а по вогнутой кривой линии, каковой явилась сама нога Эйфелевой башни, особенно внизу.

Когда в переполненном вагоне, величиной с трамвайный, мы стали подниматься вверх, это произвело на нас большое впечатление. Тогда впервые в жизни мы увидели подъёмную машину, впервые сами, отделившись от земли, возносились вверх и под нами оставался кишащий людской муравейник, так хорошо видимый нами через решётчатую ногу Эйфелевой башни. Посетив ещё раз первый этаж, мы пошли выше в вагоне лифта. Чем выше мы поднимались, тем меньшее впечатление производила на нас высота, точнее исчезает или ослабевает страх высоты.

На втором этаже

На втором этаже башни мы видели те же лавочки, что и на первом, но они были меньше. Вид на выставку в Париже стал ещё более широким. Я, житель равнины, впервые в жизни поднимался на высоту, доступную в те времена только птицам небесным. Могли ли мы не удивляться, не восхищаться всем этим? Да к тому же нам было по 23 года!

Выше...

Между вторым и третьим этажами башни был полуэтаж, кажется, там совершали пересадку в вагон меньшего размера. Решетка башенной ноги стала значительно ниже, и нам казалось, что прямо летим вверх на спине большой птицы. Подобное ощущение, я уверен, испытывают люди, летающие на аэропланах. Мы предвосхищали это, если хотите, удовольствие полвека назад. Во всяком случае, на три года раньше братьев Райт. В 1903 году они поднялись на один метр, а мы в 1900 г. сразу на 800 метров. Вот почему я до сих пор храню в своей жизни память моего первого подъёма на Эйфелеву башню. Это была предтеча воздухоплавания.

На вершине

Вершину башни окружал огромный балкон, в середине которого был устроен большой крытый зал, но торговцев и увеселений уже не было. Париж под нами уже казался не городом, а планом Парижа и был виден целиком до окраин. Выставка казалась игрушечной, людишки внизу муравьями почти неподвижными.

Ещё выше...

Кто-то нам сказал, что по винтовой лестнице можно подняться ещё выше на крышу павильона, под самый флаг, но туда не пускают. Пострел Кадька и тут преуспел, кому-то что-то сунул и нас пропустили. Нас повели вверх по винтовой лестнице, и мы взобрались на самую верхушку Эйфелевой башни, под самый флагшток её возглавляющего флага. Флагшток оказался целой толстой мачтой, вокруг которой был устроен круглый балкончик с простыми железными поручнями. На балкончике могло поместиться в кружок человек 6—8. Он был узенький, два человека могли разойтись только теснясь.

Под флагом республики

Когда стоишь на этом балкончике, башни под тобой не видно и такое впечатление будто балкончик этот висит в воздухе или плывёт, а на большой глубине под вами огромный город, ясно видимый до самых краёв. За ним далеко-далеко идут леса и степи. Полная иллюзия полёта. Хотя я никогда не летал на аэроплане, но я уверен, что таким же для аэронавта должен казаться Париж.

Верхушка башни слегка покачивалась, мы это чувствовали явственно, хотя погода была хорошая. Говорят, что осенью, в непогоду это резко чувствуется до неприятности.

Когда, облокотившись локтями на поручни балкончика, я смотрел вниз и вдаль, у меня совсем исчезло впечатление высоты и не было никакого страха. Я высовывал ногу между столбиками решётки и Париж мне казался не городом, а планом Парижа. Казалось, что если бы я сделал шаг, то наступил бы на план и только.

Удивительно, как жутко было оторваться от земли и как легко чувствовать себя высоко над ней. Нам более всего понравился этот балкончик. Мы медлили и не хотели уходить. Нас выпроводили. Новые очереди шли за нами: всем хотелось в поднебесье.

Трёхцветный французский флаг Эйфелевой башни снизу казался столь малым, на самом деле очень большой.

Низвергаемся...

Бросив прощальный взгляд на Париж, из высоты небесной, мы забыли о его греховной сущности только тогда, когда катились вниз, стали понимать, что спускаемся с мира горя, печали и слёз: на постройке Эйфелевой башни разбилось насмерть 60 человек. Небо карает Икаров и до сегодняшнего дня.

IV. Всемирная выставка 1900 года

Выставка 1900 года занимала приблизительно то же пространство и те же площади и улицы, которые занимала выставка 1937 года. Местом её были Марсово поле и Трокадеро. Я уже не помню всех тонкостей, но некоторые вещи, виденные мною на выставке, сохранились у меня в памяти навсегда.

Улица наций

Когда на утро после нашего приезда, стремясь к башне Эйфеля, мы вышли на Марсово поле, то попали в самый центр нынешней всемирной выставки. От Сены вглубь, по направлению на Эколь Миллитер по обе стороны стояли роскошные дворцы наций мира, построенные каждой нацией в своём национальном стиле. Среди них был и русский дворец в русском стиле. Внутри русского дома были представлены экспонаты кустарей. Всё было полно и красиво показано. Особенно мне понравился изящный итальянский павильон. По-моему он был самым красивым. Тоскливо с высокими острыми нишами выглядел и дворец стран Скандинавии.

На выставке был и павильон Республики буров. Англия тогда воевала с ними. Во Франции того времени англичан недолюбливали, бурам тогда сочувствовал весь мир, поэтому павильоны Трансвааля и Республики Оранжевой усиленно посещала публика. Помню его красную нишу и портрет их знаменитого президента Поля Крюгера¹⁷, имя которого передавалось бороде его покроя.

Водяной дворец

Красивая площадь-улица, обрамлённая дворцами, заканчивалась замечательной группой фонтанов, носивших, кажется, название Шато д-О.

Водяной дворец фасадом был обращён к Эйфелевой башне, а спиною — к Эколь Милитер и стоял там, где теперь памятник маршалу Жофру.

Самым замечательным в этой группе водяных чудес был искусственный водопад, извергавшийся как бы из пасти какого-то гигантского животного в расположенное внизу небольшое озеро. На поверхности этого озера, около 20—30 метров в диаметре, с берегами причудливой формы, торчали морды различных морских чудовищ, извергавших, как бы навстречу водопаду, высокие дугообразные струи воды, переплетавшиеся между собой в различных направлениях. Берега этого крупного бассейна были разукрашены декоративной растительностью, из-за листьев и цветов которой, красивыми фигурками крылатых деток-херувимчиков, из шлангов, которые они держали в руках, со смехом и улыбкой шли струями в морды чудовищ. Всё время в этой водяной группе поражало цветное, меняющееся освещение группы электрическими лампочками разных цветов. Бесконечные струи воды играли всеми цветами радуги даже днём и, особенно, эффектна эта картина была ночью.

Дворец вод с его радужным водопадом и радужной водяной битвой ангелов с чудовищами моря, венчал собой обе аллеи своего рода Лиги Наций, которая собралась лишь через двадцать лет в Швейцарии после первой великой войны и так скоро, как сказочный водяной дворец, исчезла может быть надолго, если не навсегда.

«Гранд э Пти палэ»

Выставка 1900 года, как и последующие всемирные выставки в Париже, широко раскинулась по обоим берегам Сены. На правом берегу её были воздвигнуты, и ныне существующие два дворца Гран и Пти палэ¹⁸, которые были построены специально для этой выставки. Они должны были стать гвоздём выставки 1900 года и навсегда остаться памятью о ней. Но всё же, и в 1900 году Эйфелева башня оставалась гвоздём выставки, как она остаётся гвоздём Франции и до сегодня, нигде и никем не превзойдённая, если не по своей высоте, то по своей своеобразной красоте. В большом дворце помещены были картины различных художников мира, но в таком необозримом количестве, что не было никакой возможности их рассмотреть: на это потребовалось бы несколько недель времени. Мы задались целью во что бы то ни стало обойти эти бесконечные галереи. Так как, обходя залы, приходилось поднимать немного голову, чтобы видеть верхние ряды картин, у нас скоро заболели шеи от напряжённости. Богатых людей возили на особых креолах, подталкиваемых сзади возницей. Эти, важно сидевшие в подвижных креслах «буржуи» откидывали свои седеющие головы на подушку своего кресла и не страдали как мы с Кадькой.

Под куполом большого дворца было расставлено среди цветов огромное количество статуй и барельефов. В Малом зале так же были экспонируемые художественные произведения, но иного жанра.

Демонстрация Люмьера

В большом дворце был большой зал, где происходили заседания целого ряда всемирных конгрессов, сопровождавших всемирных конгрессов, сопроводивших всемирную выставку 1900 года.

В этом же зале нам удалось как-то видеть демонстрацию самого Люмьера¹⁹, изобретателя синема или, как тогда называли, «иллюзион». С потолка был спущен большой матерчатый экран. Огни в зале были погашены, а между тем, на экране появилась огромная, в два метра голова человека — мужчины в шляпе. Он улыбался, шевелил губами, видимо говорил. На всех присутствующих это производило огромное впечатление. И на нас, конечно. Я тогда впервые видел синема.

Видение скоро исчезло. Зал бурно аплодировал Люмьеру.

Мост императора Александра III

Кроме двух дворцов, которые должны были остаться навсегда в Париже как память о выставке 1900 года, построенный также мост через Сену от этих двух дворцов на пляс дез Инвалид. Он был освящён с открытием выставки и назван именем русского императора Александра III, творца франко-русского союза²⁰, который предопределил не только судьбу Российской Империи, но и всей Европы и мира на долгое время. Было ли это хорошо или плохо для судеб человечества сказать трудно, но что союз этот сыграл крупную динамическую роль в последующих событиях военно-политического характера, что вне всякого сомнения. Я мальчиком 9 лет видел Александра III при его приезде в Николаев на спуск броненосца «Екатерина II». Все последующие события до сего дня протекли на моих глазах, и я сам в них участвовал как военнослужащий.

Моё мнение о политике международного характера — а ла лёнг — это гадание на кофейной гуще. Для чего существуют дипломаты и министры иностранных дел трудно понять. Пожалуй, лучше было бы совсем без них!

Новые виды путей сообщения

В виду обширной территории выставки, на ней было организовано два рода сообщений: маленькие автобусы, прародители нынешних, перевозящих по дорогам и городским улицам Европы, Америки да и всего мира, до полусотни человек сразу со скоростью до сотни километров в час; подвижные тротуары, вид передвижения совершенно новый для того времени, хотя подвижные тротуары, как они были представлены на выставке 1900 года, нигде не привились до сих пор. Суть их в том, что не человек передвигается на телеге по улице, а улица движется под ним. Нынешние конвейеры (движущиеся ковры) — родственники движущемуся тротуару — способ передвижения. Автобусы теперь стали обычным способом передвижения, а подвижные тротуары не привились нигде.

Третьим и совершенно новым способом передвижения по городской территории было метро, т. е. подземная железная дорога. Только среди лета 1900 года была пущена в ход первая во всём мире и в Париже линия Венсен — Майо²¹. Мы прокатились и по ней. Но, видимо, цемент ещё не просох и в туннелях и на вокзалах метро, со стен и потолков капало и даже текло, было сыро, темно и душно.

Инкубаторы

Я впервые на этой выставке видел инкубаторы для вывода цыплят из яиц. В то время для меня это было новостью, хотя за год до этого, работая в морском госпитале в Николаеве, у прозектора доктора Аристова, на керосиновой лампе из двух курочкиных яиц вывел двух цыплят, приспособив для этого камеру для развода бактерий. Но я не довел этот процесс до конца, разбив яйца за несколько дней до срока. Я уверен, что оба препарата в спирту ещё и теперь находятся в музее морского госпиталя. Ввиду такого личного опыта меня очень интересовали инкубаторы, а их было представлено очень много. Впоследствии, живя в Петербурге, я всё время мечтал заняться куроводством.

Сознание, что я тысячами должен был бы резать выведенных мною кур, меня удерживало. Однако, муки сотен и тысяч убиваемых на войне людей я наблюдал без крайних эмоций. Пойми человека, хотя бы в самом себе!

Нет дороже бесплатного

В одном из павильонов шоколадная фирма Менье²² демонстрировала, как делается шоколад, и тут же раздавали проходящей публике по маленькому кусочку. Возле этого места всегда стояла такая масса народу, что нельзя было протолкнуться. Конечно, не качество шоколада, а его бесплатность привлекала публику. И мы простояли час, чтобы получить шоколадку даром. Стоимость билета для входа на выставку на один час стоила дороже шоколадки. Недаром караимская пословица гласит: «Бедавадан паалысы болмаз», т. е. нет ничего дороже бесплатного.

Светящийся дом

Недалеко от Эйфелевой башни стоял оригинальный павильон, стены которого были сделаны из матового стекла различных радужных цветов. Внутри он освещался электрическими лампами, и ночью дом представлял феерическую картину светящегося здания. Фосфорическое, как бы радужное свечение этого небольшого домика не могло по величине конкурировать с грандиозным радужным водопадом «шато д'о»²³, но имело свою ласкающую взор прелесть... Тогда световые эффекты были новы.

Русский трактир

На выставке был русский ресторан. Помещался он, кажется, в русском павильоне, но цены там были невероятные, не для нас. Обед стоил 10 франков. Мы прочли меню, украшенное боярышней в кокошнике, но зайти не решились. Если этим предполагалось пропагандировать русскую кухню, я думаю, успеха не было.

В брюхе слона

Как Иона попал в брюхо кита²⁴, так и мы с Кадькой добровольно влезли в брюхо гигантского слона, и притом не белого (спиртного неприемлем).

Слон, ростом с двух-трех этажный дом, стоял скрытый деревьями, недалеко от ноги Эйфелевой башни. В ножищах этого доброго животного, толщиной каждая с минарет мечети, были дверцы, хорошо маскированные снаружи, куда впускали публику, а в брюхе слона помещался небольшой театр, в котором какая-то полнотелая коричневая дама, по-видимому, креолка, демонстрировала танец живота. Отвисающие её телеса не представляли ничего художественного.

Груди атлетически сложенной дамы, классические для её народа, были каждая величиной с вымя голландской коровы, а живот висел, как толстый жирный фартук, вероятно, от танцевальных упражнений. Когда живот приходил в движение, все бусы и побрякушки на её шее начинали издавать звуки кастаньет.

В театрике было душно: слон плохо переваривал публику, она спешила к выходу через заднюю ногу слона и толпилась под хвостом, где было устроено большое круглое окно, откуда извергался наружу дурной воздух. Если бы публику спускали из этого круглого окошка, мы вправе были бы о себе подумать: мердз²⁵.

Выбираясь из тёплого брюха слона, мы позабыли, а было так близко взглянуть, был ли это месье или мадам де-Слон?

V. «Конгрэ самюз» (Всемирный конгресс студентов)

Володя Куличенко, как медик, осведомил нас, что очень скоро должны открыться два всемирных конгресса: врачей и студентов и посоветовал нам немедленно записаться членами открывающегося на днях всемирного конгресса студентов. Мы были в нерешительности, особенно, я, но Володя настоял и тот час же повёл нас в дом студентов для записи.

В Латинском квартале организация парижских студентов имела свой собственный дом, где и помещалось бюро по созыву всемирного студенческого конгресса. Мы записались. Благодаря этому обстоятельству имели возможность видеть в Париже то, что может быть уделом только каких-нибудь высокопоставленных гостей французского правительства. Для студенческого конгресса были устроены спектакли во всея парижских театрах, целый ряд специальных гуляний, балов, концертов. Всюду нас принимали с большим радушием, угощали обедами, поили шампанским.

Организация русской группы

Нас записали без всяких формальностей, но спросили, не являемся ли мы представителями какой-либо студенческой организации в России? В то время русскими очень интересовались во Франции: это были первые, медовые месяцы франко-русского союза. У всех в памяти были тулонские и кронштадские торжества²⁶. Франция крайне дорожила этим союзом с величайшей и могучей в мире империей.

Всего записавшихся русских студентов оказалось только 16 человек. Все это были приехавшие на выставку отдельные лица, никого не представлявшие и о конгрессе узнавшие только в Париже. Скоро мы все перезнакомились и, благодаря французам, до известной степени объединились. Бюро конгресса предполагало на первом же заседании избрать президиум, в который вошли бы в качестве вице-президентов по одному студенту от каждой группы (нации). Благодаря такому желанию французов, они сами помогли нам собраться и выставить кандидатов. Никто из нас не решился бы на такую меру из опасения недоразумений по возвращении домой на Родину. Да кроме того такое представительство было бы самозваным и крайне ничтожным от группы всего в 16 человек. Несмотря на это, нас всюду выделяли и оказывали нам исключительное внимание. Это не так бросалось в глаза в студенческой среде, но особенно подчеркивалось, когда мы приходили в контакт с властями или с публикой. Среди 16 студентов, помню 3-х или 4-х москвичей разных факультетов. Были киевские и харьковские студенты, но из Военно-Медицинской Академии был я один.

Маскарад с переодеванием

У всех университетских студентов оказались форменные кителя и фуражки, которые они решили использовать в предстоящих торжествах, ибо все французы и студенты-иностранцы были в своих специальных студенческих костюмах. Некоторые были одеты картинно. Особенно красочные тоги и головные уборы, почти профессорские, носили англичане. Самым изящным был наряд австралийского студента из Сиднея, с которым я познакомился. Он выглядел прямо академиком. У моего спутника Вадьки оказался лишний белый китель. Так как Володя Куличенко должен был срочно уезжать, чтобы не застрять где-нибудь в дороге, он нацепил на Кадькин китель свои погоны Военно-Медицинской Академии и дал мне свою фуражку с кокардой.

Благодаря своим товарищам по гимназии, я из своего штатского плохенького костюма переоделся в импровизированную форму студента Военно-медицинской Академии старшего курса (два косых серебряных басона²⁷ на погоне, обрамлённом красной полоской). Не доставало только шашки, которую разыскать не могли. Но и этого скромного маскарада было достаточно, чтобы я стал предметом бесконечных оваций в кафе, публика очищала мне место, а было несколько случаев, когда все вставали со своих мест и начинали петь «Боже царя храни». В ответ мне приходилось кричать «Vive la France!». На улицах прохожие часто нам кланялись и кричали «Vive la Russie!». Сначала нас это смущало, но потом мы вошли в роль.

Открытие студенческого конгресса

Открытие конгресса студентов всего мира (в то время, кажется, второго), как и последующие большие заседания его, происходило в Собрании, в большом зале. На эстраде уселся многочисленный президиум, за которым выстроился ряд знаменоносцев со своими знамёнами. Речи были горячие, зажигательные, но содержание их нас совсем не интересовало: всем было весело и только. Шум прерывался аплодисментами и различными гимнами, дальше пошли бесконечные увеселения, к описанию которых я ещё приступлю.

В театрах

Во всех парижских театрах в честь всемирного конгресса студентов были устроены специальные спектакли. На них допускались только члены конгресса. Билеты совершенно бесплатно мы получали из бюро конгресса. Почти все спектакли были галя, т. е. по одному действию из разных, наиболее модных и знаменитых пьес того времени. Благодаря этому мы имели возможность в один вечер видеть всех знаменитостей каждой труппы в лучших ролях...

В антрактах в фойе были организованы открытые буфеты, очень обильно снабженные напитками, различными сладостями, фруктами и, почти всегда, шампанским. Всё это предлагалось и очень радушно и совершенно бесплатно всем студентам — конгрессменам, присутствовавшим на спектакле. Публика — молодёжь, осаждала эти буфеты с мужеством и беспощадностью.

В больших театрах студенты усаживались как кому удобно: и в партерах, и в ложах, и на галёрках. На каждом этаже были свои буфеты.

Жизнерадостная молодость и без того весела, а при столь большом радушии, съехавшаяся со всего мира, она слилась в одно целое, в столь тесном общении, шутя и смеясь, широко пользовалась радушием французской третьей республики.

В «опера» видели и балет, и два акта опер (не помню теперь каких). В «Комеди» и «Одеоне» — по одному акту из разных пьес. В прочих маленьких театрах были не так организованы спектакли, но и они были бесплатны и с угощением. Кто за это платил, я не знаю.

Каркание «Сары — Бернары»

Особенно мне понравилось представление пьесы «Орлёнок» в театре Сары Бернар в честь студенческого конгресса, в котором орлёнка играла сама Сара.

На моей родине в Николаеве того времени хорошо помнили Сару, всемирно известную артистку, по её гастролям в Одессе и по-русски называли её «Сара Бернара».

Всё в этом театре было также хорошо, как и в прочих французских театрах того времени и по части художественной игры, и обильных букетов с питиями и яствами..., кроме самой Сары Бернар. Мы так жаждали видеть всемирно известную артистку, а увидели нечто антихудожественное. Уже старенькая, лет 60, Сара изображала Орлёнка в костюме так охватывающем её бюст и ноги, что мясо явно висело из-под трико, махала руками, а сама она кричала и каркала, как ворона: кра... кра... Не хотелось верить, что это мировая знаменитость. Мы, видавшие Московский Художественный театр, Александринку, не могли прийти в художественный восторг от Сары Бернар. Был ли это французский вкус или виною была старость великой артистки, но впечатление было отрицательное. Впрочем ложноклассический пафос и теперь вы можете слышать ежедневно во французской радиопередаче.

Париж 100 лет назад

Большое гулянье в честь студентов было дано и выставочным комитетом в так называемом старом Париже. Часть выставки изображала Париж Средних веков. При этом не только дома, улицы, но и сами жители были приставлены, как в начале этого тысячелетия. Гулянье было устроено ночью и сопровождалось фейерверком и танцами. Средневековые парижанки танцевали с современными студентами, своими потомками в будущем, очень и очень далёком, для этих прапрабабушек современности нашей. Было не только поучительно, но и весело, и красиво.

Рыцарский турнир

Очень интересным по своей затее, но менее удачным по исполнению был турнир средневековых рыцарей. Он происходил в каком-то манеже. Его давали тоже в честь студентов. Закованные в латы рыцари верхом на бронированных конях бросались друг на друга с копьями, а из лож одетые в средневековые костюмы дамы, с именем которых рыцари вступали в состязание, смотрели на них. «Рыцари», как джигиты, были вполне на высоте. Они с быстротой ветра неслись друг на друга с копьями наперевес. Вероятно, копья были из картона, иначе такая атака в карьере была бы крайне опасна. Но рыцарей они играли плохо, по-солдатски. Дамы же, как кумушки, стрекотали между собой, не выражая эмоций по адресу их обожателей. Рыцари были поддельные, а дамы продажные и дуры. Увы, это жизнь!

Скандальчик в театре

Ещё, что мне врезалось в память, это маленькое юмористическое путешествие в каком-то небольшом театре, тоже дававшем спектакль для студентов. Партер там обрамлялся двумя ярусами лож. К этому времени у меня уже завелись друзья среди иностранных студентов. Особенно подружился я с чехами, благодаря возможности кое-как говорить по-русски. Во время антракта выяснилось, что мои друзья сидят как раз над моей головой в верхнем ярусе. Они увидели меня и стали звать к себе. Свесившись через край ложи, они протягивали мне руки. Я встал на барьер и взялся за канделябр, и при их помощи поднялся в следующий этаж к своим друзьям, под аплодисменты всего зала.

«Уик-энд» студенческого конгресса

Особенно примечательным остался в моей памяти приём, оказанный всемирному студенческому конгрессу одним из предместных городов тогдашнего Парижа. Было это, кажется, в Сент-Жермене, — точно не помню. Дело происходило в воскресенье. В 8 часов утра к большому вокзалу собрались решительно все члены съезда, около 2000 человек. Студенты были в своих парадных одеяниях с бесчисленным количеством различных знамён и шумной весёлой толпой выстроились на перроне. Медленно, задним ходом подошли два длиннейших поезда, и все гурьбой устремились в вагоны. Знаменосцы с древками направились в стоящий впереди пустой товарный вагон, за ними последовала и наша русская группа. Поезд двинулся. Из соседних вагонов слышно было многоголосое пение, смех. Ехали довольно долго. Наконец, поезд стал подходить к вокзалу, окрестности которого и дебаркадер²⁸ были переполнены многочисленной публикой, среди которой преобладали барышни. Окрестности вокзала были очень красивы. Всюду видны были цветы и утопающие в зелени дачи.

В Парижском предместье

Аплодисментами и неестественными криками встретили нас обитатели этого города. Забегали распорядители. Все стали строиться в ряды, знаменосцы вышли вперёд, грянула пожарная музыка, и целый полк студентов длинной рекой ворвался в дачный город. Панели усыпаны были публикой, и видно было, как на всех перекрестных улицах на звуки музыки бежали мальчишки, чтобы присоединиться к кортежу. Под аплодисменты всего населения мы устремились в центр города.

К нашей группе в 16 человек, уже собравшейся воедино, подошёл какой-то прилично одетый господин и сказал, что мэр города просит русских студентов к себе. Мы отделились от кортежа и последовали за ним. Вскоре мы вошли в дом городского головы, который встретил нас исключительной любезностью и сказал, что он был в числе французских представителей на Кронштадских торжествах, рассказал о том радушном приёме, который был оказан французам в России, о важности и необходимости франко-русской дружбы для жизни и спокойствия Европы, затем всем присутствовавшим подано было шампанское и мэр провозгласил тост за Государя Императора и запел: «Боже царя храни!». Потом все закричали: «Ура!». Мы ответили криками «Vive la Franse!» и запели Марсельезу. После угощения фруктами, сладостями и папиросами, мэр поднёс каждому из нас изданную на французском языке книгу о Крондштадских торжествах, в которых он принимал участие. Замечательной особенностью этой книги было то, что в числе нескольких рисунков, иллюстрировавших книгу, на последней странице был нарисован одноконный извозчик с величественной надписью снизу: «Тройка».

Концерт под открытым небом

К двум часам дня все участники конгресса с хозяевами города, всей мужской и женской молодёжью собрались на красивой широкой лужайке, обрамлённой лесом, для слушания концерта на открытом воздухе, который в нашу честь давали лучшие парижские артисты Оперы, Комедии и прочих театров. Для этого на лужайках были устроены открытые эстрады, на которых выступали артисты. Публика же вповалку расположилась вокруг на траве и на ковриках из газет. Каждую парижскую звезду встречали шумными аплодисментами, очевидно, публика их хорошо знала. Концерт был замечателен и с точки зрения художественной, и по оригинальности обстановки на лоне природы. Концерт кончился в 5 часов вечера. Мы должны были готовиться к парадному обеду.

Встреча министра (кажется, Мильерана)

Мэр и комендант города предложили русским студентам отправиться на вокзал для встречи министра народного просвещения, который должен был присутствовать на обеде, дававшемся студенческому конгрессу. Такое исключительное внимание к нам, конечно, объяснялось франко-русской дружбой. Когда поезд с министром подошёл к вокзалу, министру был представлен президиум конгресса и целиком, по очереди, вся русская делегация. Министр был человеком средних лет. Кажется, это был Мильеран²⁹.

Грандиозный обед у опушки леса

Обед был накрыт в каком-то, очевидно, специально выстроенном павильоне очень длинном, стоявшем на опушке леса. Крыша его была поставлена высоко на столбы, а стен не было. Всё было залито электрическим светом. Столы также были длинные и уставлены в пять рядов. Посередине, между двумя группами столов в одной половине находился полукруглый стол в виде подковы для министра, приглашённых, местных властей и членов президиума. Нас, русских, посадили поближе к президиуму, к столу подковой, причём справа и слева от каждого из нас сидел либо француз, либо чех. Обед наш был долгий, многоблюдный, с винами разных сортов, подавали гарсоны. Перед каждым стояло отпечатанное меню. В конце обеда перед шампанским начались речи. Радушие было исключительным. Соседи справа и слева подливали нам вина и, хотя настроение было приподнятое, но, по-западному не переходило границ культурной деликатности и взаимной любезности.

Около 8 часов вечера, в хорошем настроении, мы стали вставать из-за стола. Нас ожидало новое удовольствие.

Ночной бал в лесу

В соседнем лесу зажглись факелы, заиграл пожарный оркестр, и с соседних улиц толпами стала входить в лес молодёжь мужского и женского пола этих предместий. Начался ночной бал. Откуда-то взялись дирижёры, и сотни пар при свете факелов закружились в вихре вальса. Освещение леса представляло собой пеструю картину световых пятен, перемежающихся с полутьмою, переходящей в полную темноту в окружности. Картина была увлекательной, феерической. Толпа горожан обступила танцующих. Если принять во внимание, что студентов в двух поездах приехало не меньше 2000 человек и каждый из них в той или иной мере танцевал с местными барышнями, то можно себе представить грандиозность бала.

Мой спутник Кадька, благодаря знанию французского языка и природной весёлости и болтливости, переполнявшей его натуру, то и дело заражал смехом своих соседей и своих сменявшихся дам.

Я невольно следил за ним, чтобы не потеряться в густой толпе не только наших новых друзей французов, чехов и скандинавов, но и в ночной полутьме лесной чащи.

Не только Кадька периодически исчезал со своими дамами за стволами деревьев, очевидно, для поцелуев, но этот маневр широко применялся и другими окружавшими нас парами. То из-за одного, то из-за другого ствола громадного дерева выскальзывали пары и при свете языков коптящего пламени факела вливались в толпу танцующих.

Факелцуг³⁰

За полночь раздались какие-то командные приглашения. В два ряда один за другим гуськом выстроились пожарные в касках с пылающими факелами в руках. Между пожарными стали выстраиваться рядами по 8 человек об руку студенты вперемежку со своими дамами из местного общества. Подошёл многочисленный пожарный оркестр в своих касках, возглавил длиннейшую колону с весёлым пением, скандируя слова «всемирный конгресс студентов», двинулись через город к вокзалу, сопровождаемый бегущими мальчишками и с обеих сторон улицы приветствовавшими местными жителями.

Мы вновь сели в поданные поезда, густой толпой заполнили вагоны и двинулись в Париж, посылая из окон прощальные поцелуи хозяевам и их прелестным дочкам. Около 2 часов ночи мы прибыли в Париж и, продолжая напевать студенческие песни, группами побрели каждый в сторону.

«Омо-ном»

В числе бесконечных увеселений особенно ярким после ночного бала в лесу надо считать публичный бал в каком-то большом зале Латинского квартала. Это не был студенческий бал, на нём присутствовало много самой разнообразной публики. Были и военные (солдаты, матросы, молодые офицеры), но большинство мужчин составляли всё же студенты?

При входе в зал стояло несколько огромных железных негров, и все входящие мужчины считали долгом двинуть одного из них в пузо изо всей силы кулаком. Негр звякал, а морда его двигалась и показывала улыбку и белые зубы. Это были силомеры.

Публики в зале было так много, и мужской, и женской, что мы едва протолкнулись в толпу. Но когда начались танцы, как-то стало посвободнее. Студенты стали хлопать в ладоши и кричать... Какая-то бойкая девица села верхом на шею высокому молодому студенту, свесив обе ноги ему на грудь, тот держал её за голени в чулках. Длинное её платье спускалось по его спине. Ноги были оголены выше колен и торчали кружевные панталоны. Девица в большой шляпе что-то пела и кричала, размахивая в такт цветным зонтиком. К этой наезднице стали собираться вереницей студенты, держа обеими руками друг друга за плечи. Образовалась длинная лента голов и змееобразным движением вприпрыжку стала, извиваясь, продвигаться в толпу под крики и песни. Было так весело и увлекательно, что этого юношеского задора я не могу забыть до сих пор. Теперь уже больше 20 лет, как я парижанин, но ничего подобного этому я не видел и не увижу.

VI. Всемирный конгресс врачей

Меня, как медика, конечно, интересовал, наряду со студенческим конгрессом, всемирный конгресс врачей. Я переходил на 5-й курс. Массу врачей-конгрессистов, в количестве нескольких сот, видел на приёме у президента республики. Мне удалось быть и на одном заседании их конгресса, которое происходило в Гран-Палэ. На этом заседании, куда мы явились вместе с Кадькой, тоже медиком, нам посчастливилось.

Великий Вирхов

Как раз в этот момент под аплодисменты всего зала на кафедру вошёл знаменитый Вирхов, открывший клеточку. Вирхов³¹, наряду с Пастером, открывшим бактерию, был основоположником новой медицины и современной биологии. Как сейчас помню необычайное напряжение зала, когда говорил этот симпатичный старичок в очках, с подплешиной и под какие аплодисменты зала сошёл он с кафедры. Странно, что на студенческом конгрессе ни одного германского студента не было, не смотря на то, что были представлены все нации мира, а между тем на медицинском конгрессе присутствовал немощный Вирхов. Видимо, молодёжь более злопамятна, чем старость.

Мне посчастливилось видеть много знаменитых врачей, учёных того времени, когда императорская Военно-Медицинская Академия праздновала 100-летний юбилей (тогда я был на 3 курсе), но Вирхова тогда в Петербурге не было. Считаю, что в Париже, в лице проф. Вирхова я увидел 8-ое чудо света.

Клиники Парижа хуже наших

Упомяну здесь, что нам удалось посетить некоторые клиники Парижского университета, но то, что мы видели, меня повергло в грусть. Старые, казарменные здания Парижа не могли сравниться с новыми клиниками Военно-Медицинской Академии. Даже наш клинический госпиталь на берегу Невы был дворцом по сравнению с тем, что мы видели в Париже того времени. В то время знаменитый Шарко³² был ещё жив. Мы посетили его клинику, но самого проф, не видели: было лето и каникулы. Его клиника была такой же жалкой казармой, а между тем в то время в нашей Академии только что была открыта новая клиника нервных болезней. В аудитории, снабжённой всеми новейшими оптическими приборами для чтения лекций, длинные отапливаемые ходы между клиниками нервных и душевных болезней.

VII. Конгресс социалистов

Уже в первые дни пребывания в Париже, спускаясь по лестнице нашего семейного отеля на рю дез Эколь, мы с утра не раз слышали резкий шум за окном лестницы, идущей из соседнего двора. Шум прерывался аплодисментами, пламенными речами и репликами из толпы. Спросить, в чём дело, было не у кого, а к вечеру или ночи, когда мы возвращались домой, забывали об этом. Окна на лестнице, очень большие по размеру, были из цветного стекла с красивыми узорами, но за ними ничего не было видно.

Заседание

Как-то окно оказалось открытым, и мы увидели, что в большом дворе происходили многолюдные заседания, было возвышение для президиума, кафедра для оратора и скамьи для публики, висели плакаты с надписями и красные флаги. Оказалось, что там происходил какой-то конгресс социалистов того времени. Вероятно, ими руководил Жорес³³, тогда ещё молодой их лидер, а нынешние Блюм, Венсент, Ориоли, Рамадье³⁴ и пр. их современные знаменитости были или распорядителями на мелких ролях, или просто юными обожателями вождя. А, может быть, тогда ещё «под стол пешком ходили»? В те времена все социалисты были ещё одного роста и не делились на «больших» и «малых». А теперь среди них столько гигантов. В таком случае, не было ли среди них Кашена³⁵ или Ленина?!

Определение

Впервые я услышал о социалистах и увидел типичный индивид этого политического вида, когда мне было лет семь. Мы с отцом ехали на пароходе из Николаева в Одессу. Погода была хорошая, и пассажиры гуляли по палубе, развлекая друг друга разговорами. К отцу моему подошёл высокий кудластый человек, на вид лет 25 с огромным тёмным одеялом на плечах (это тогда называли пледом) и стал долго его о чём-то расспрашивать. Когда отец отошёл от него, подошёл к отцу околоточный надзиратель (по здешнему бригадье) и посоветовал не вступать больше в разговоры с этим человеком, что это «социалист» и в виду ожидавшегося приезда на Юг государя императора (тогда Александра III) в целях безопасности последнего, он высылается куда-то под надзор полиции.

Среди студентов моего времени было много тайных социалистов, вероятно, они знали, что это такое, а я и теперь, в мои 70 лет, не могу понять кто такие социалисты, что такое социализм? Хорошо это или плохо и для кого?

Шествие

Как-то утром рано, часов около 10, мы выходили из отеля и сразу перед ним увидели всю улицу, запруженную народом и отрядами полиции, которые изолировали соседние и наш дом и закрыли движение. Все спокойно чего-то ждали. Мы тоже остановились на минутку. Почти в то же время открылись ворота соседнего с нами дома и оттуда стали выходить парами маленькие дети, мальчики и девочки, лет 6—8, одетые по-праздничному, украшенные красными бантами и с красными цветочками в руках. Их хлопотливо окружало несколько мужчин с такими же украшениями. За детьми, их было около двадцати пар, стали по четыре в ряд выходить мужчины, а потом женщины в том же порядке. Повернув направо по улице, процессия двинулась куда-то. Насколько видно было глазом, вдоль улицы стояла полиция. На панелях можно было видеть останавливающихся и наблюдающих прохожих. Публика смотрела с любопытством, видимо, мало понимая в чём дело. Только отдельные люди аплодировали шествию.

Процессия носила очень скромный и почти религиозный характер. Мы были удивлены парадностью одежды и скромностью демонстрировавших. Они шли безмолвно, не пели и ничего не выкрикивали. Всего в демарше участвовало человек 150—200.

И такая полицейская охрана? Полиции было больше, чем вся процессия вместе с детьми. Что это — предчувствие, что за этими «цветочками» пойдут ягодки чертополоха?

Результаты

Так картинен и так нежен был социализм, в своём детстве во Франции. Как много он дал его лидеров. Они — сотнями мэры, депутаты, а теперь и министры, и президенты. А как жалки его результаты для народа: смехотворный аллокасьон³⁶ и уродливый ассюранс³⁷!

У караимов есть поговорка: «Бал туткан барман ялар», т. е. «Держащий мёд облизывает пальцы», а в лучшем случае: — «Хочу, но не могу!». Что же можно сказать о русском социализме гигантов? Где с десяток лет были голод, казни, ссылки и заполярные лагеря?!

Намерения и действия

Ещё Данте, обходя преисподнюю, заметил, что ад вымощен благими намерениями. Социализм, вне всякого сомнения, того же происхождения. Для чего аду была такая мостовая? Ясно, чтобы провоцировать грешных лидеров для, неблагих действий!

Из ничтожных достижений в интересах «социальности» во Франции пока ограничиваются тем, что дела «бьенфезанс»³⁸ переименовали в дело «социаль». Это потому, что здесь пока орудуют социалисты-карлики, а если возьмут народ под свою опеку социалисты-великаны, тогда замкнутся уста народные, заполнятся тюрьмы, заработают палачи, а умирающие в голоде и нищете массы запоют славу великим, гениальным Кашенам!

Хотя в 1900 году я только мельком видел социалистический конгресс, но восходящие до небес языки пламени мирового пожара, в котором мы задыхаемся уже 30 лет, берут своё начало от таких маленьких искр, которую и я тогда случайно увидел в окно лестницы нашего отеля. Его зажигали тогда дети в прямом и переносном смысле и с ангельски благими намерениями.

Что из этого вышло и что ещё будет?

Социализм на выбор

Каких только социализмов мы не видели за короткий период времени:

1. Социализм Керенского³⁹ на фоне «великой — бескровной» с иллюминациями Герценштейна⁴⁰;

2. Социализм Чернова⁴¹ с чёрным переделом;

3. Три социализма Ленина: а) без денег; б) с электрификацией; в) с передышкой;

4. Социализм Сталина — с колхозами, совхозами, монопольной торговлей верховной власти;

5. Социализм Гитлера — всё для немцев и в навоз других;

6. Социализм Блюма, ловящего себя за хвост: контра коллектив, право забастовок с обгоняющими их ценами;

7. Социализм английский — тугодумный, осторожный — «и невинность соблюсти, и капитал приобрести»;

8. Социализм безбожный;

9. Социализм христианский;

10. Социализм большой и социализм малый и т. д.

Сталин победил Ленина

Нельзя сказать, что все социализмы равно плохи для интересов масс. Есть и совсем плохие, и менее ужасные. Например, социализм Сталина много лучше социализма Ленина, особенно с его безденежностью и «военной разновидностью».

Я вполне понимаю, что Сталина называют великим и даже любят его: Сталин победил Ленина, из сумасшедшего дома (военного социализма Ленина) он создал Всероссийскую тюрьму, которую преобразовал сейчас в ещё большую казарму, где устанавливается более сносный порядок.

Для генералов и офицеров этого строя — даже завидный, если преуспевают в верности и преданности эти бароны «социализма».

Победа Сталина над Лениным для судеб русского народа и всего мира важнее его победы над помешанным садистом Гитлером. А «ленинизм» в «сталинизме» только строки к горькому, но и длительному лекарству.

Когда Америка будет догонять Советы

В социализме Сталина есть зачатки будущей солдатской сытости, брошены и семена будущих свобод для грядущего, пока издали, народного представительства для всех рас и народов под великой сенью русской культуры: это широкое народное просвещение и техническая подготовка.

Успех Сталина поистине колоссален в социальном строительстве человечества, если считать от точки Ленин до точки Сталин, но все же до точки «Запад» ещё очень и очень далеко. При нынешнем экономическом строе Советского Союза, трудно догнать Америку даже для Сталина при его самодержавии.

Капитализм есть торговый строй народного хозяйства. И только! В абсолютно чистой форме он не мыслим. Есть ещё другой строй — рабский или военный, который тоже теперь не мыслим без торговли, хотя бы между рабами и солдатами, даже в самой уродливой форме.

Жизнь есть всегда смесь этих двух основных способов, но рецепт смеси есть высшее из искусств социального строительства. Строй народного хозяйства получает название по некоторым ярким чертам своей сущности. Не правильнее ли было бы назвать Сталинский тип «социализма» — это монополизм, эго-капитализм власти. Ведь правильно называть — правильно понимать и правильно поступать. Если Сталин от самого худшего из «эго-капитализмов» (монополии власти — в торговле и собственности) перейдёт постепенно к социал-капитализму, он станет величайшим из реформаторов рода людского. Пусть назовёт его «торговым социализмом» — это не будет ошибкой в названии. Если он изменит свой абсолютный монопольный эго-капитализм, (который почему-то всё ещё называется социализмом) — в торговый социализм, который я именую супре-капитализмом⁴², то очень скоро Америке пришлось бы догонять Советский Союз! И к миру всего мира стало бы много ближе!

Довольно благих намерений, нужны благие действия! Вот почему в своих воспоминаниях о Париже конца прошлого века, я так подробно описываю социалистов во Франции ушедшего столетия.

VIII. Достопримечательности города

Разрываясь между выставкой, ради которой приехал в Париж, и увеселениями студенческого конгресса, мы всё же старались посмотреть и кое-что и в самом Париже, столице тогдашнего культурного мира. Улицы и дома, хотя и были красивыми, но после красот Петербурга, они меня не очень удивляли. Париж на средних улицах по красоте смахивал на Одессу, ведь она тоже была построена французами: Ришелье, Дерибасом, Ланжероном.

Петербургское Марсово поле было не хуже тогдашнего Парижского. На окраинах же мы видели столько почти средневековых улиц, узких переулков, что Парижу следовало сгореть от стыда.

Бывшие королевские дворцы, конечно, красивы, но Петербургские и загородные дворцы русской столицы им не уступали ничуть, не исключая самого Версаля! Знаменитые Версальские фонтаны не лучше, если не хуже, чем Петербургские (петергофские).

Сенат и Палата

Были мы в обеих палатах третьей Республики. Республиканский способ правления в своей политической схеме очень отличался от той монархии Всероссийского самодержца, в которой в те годы пребывало наше Отечество.

В Бурбонский дворец мы входили с некоторым подобострастием. Скамьи депутатов тянули нас к себе. Мы посидели и на «правых» и на «левых» местах, чувствуя, что это место «свято». Теперь, проживши в Париже 20 лет, разделяя с французами их горести и радости, пропустив перед своими глазами чуть не два-три десятка министров, мировую войну (вторую), немцев, Петена, де Голля⁴³ и прочее до сего дня, у меня уже нет никакого особенного чувства к палатам, как и к республике. Все люди — «человеки», как в республике, так и в монархии, но всё же любовь к свободе личности во Франции более активна, чем у русских, и такого обожания сидящего у кормила власти, какое наблюдалось раньше в России и наблюдается ещё больше теперь, у французов нашего века нет. Они лучше нашего знают цену человеку и не делают в этом отношении себе кумиров.

В палате депутатов (были каникулы) мы осматривали пустой зал заседаний. Кадька влез на трибуну и полугромким голосом воскликнул: «О зарм ситуаен!»⁴⁴. Публика, одновременно с нами осматривавшая палату, вероятно, французы-провинциалы, улыбалась.

Музеи

Из музейных впечатлений того времени у меня осталось немного. В Лувре мы видели безрукую Венеру, она разочаровала нас. В учебниках для классиков Георгиевского и Манштейна, вошедших в употребление, когда я был гимназистом, т. е. в царствование Александра III, при министре народного просвещения Делянове⁴⁵, были помещены прекрасные фотографии статуй классической древности, в их числе и обе Венеры: Милосская и Медицейская⁴⁶. Фотографии эти были замечательны и обе красавицы были очаровательны. В Лувре мы же увидели самое статую, которая была раз в 30—40 больше фотографии по длине. На ней во столько же раз сильнее заметны были многочисленные выбоины, щербинки и царапинки на теле башни, которые скрадывали прелести её телесных очертаний.

Наше обожание упало значительно. Я думаю с нами согласился и сам Парис.

Видели мы и лукавую улыбку Моны Лизы (Джиоконды Леонардо да Винчи).

Все остальные впечатления испарились из памяти, и нет охоты возобновлять их. Вот уже 20 лет всё откладываю. Так безактивна старость.

Вспомнил, что в ту пору в Лувре и на выставке показывали два гиганта-бриллианта. Около них в охране стояло сразу три стражника. Боялись грабежа.

В Люксембургском музее нас очень заинтересовала большая картина, имеющая какую-то связь с новой историей России, не могу вспомнить её сюжет. Остальное в музеях и другие музеи позабыл, за исключением музея Инвалидов, где мы особое внимание, конечно, уделили Наполеону, двенадцатому году и доспехам.

Памятники

Из памятников хорошо запомнил маршала Нея с саблей и две триумфальные арки: на пляс Этуаль и в саду Тюльери.

Интересовала нас также статуя Свободы, на одном из мостов через Сену, скромная копия той статуи, которая стоит в Америке, как маяк на Нью-Йоркском рейде. Мы осматривали её неоднократно.

Булонский лес

Булонский лес показался нам тогда одной из самых крупных достопримечательностей Парижа. Я и теперь того же мнения, хотя и «Спасс» и «Лески»⁴⁷ в Николаеве Херсонской губернии не уступят по красоте, но Булонский лес соединяет прелести природной растительности с замечательными дорогами, их изящными изгибами и красивыми узорами, а «Спасе» и «Лески» в Николаеве красивы по-иному: у самого города в степной части Новороссии замечательный оазис феерической флоры лиственного леса, переполненного птичьим народом.

Не забуду особого настроения, которым я был переполнен в часы нашего пребывания в замечательном Булонском парке. Какая-то электрическая насыщенность непередаваемой прелести охватила меня, когда мы катались в этом лесу и лежали на траве его полянок. Подобное же настроение я испытывал в 1902 году, когда мы были ночью в тропическом лесу в пригороде г. Коломбо на острове Цейлоне. Атмосфера леса влияла на меня или во мне горела ярко свеча моей молодости, только тлеющая сейчас накануне неизбежного угасания?

Сравниваю прогулку по Булонскому лесу 30 мая 1947 года с той, что была полвека назад и в 1940 году накануне прихода в Париж немцев. Сын мой купил небольшой автомобиль и первыми на нём захотел прокатать по Булонскому лесу маму (ныне покойную) и папу. Это тоже была незабываемая прелесть, к сожалению, окрашенная грустью. Призванный во Французскую армию как русский беженец, сын должен был ехать на фронт. Радость семейного единения и горесть предстоящей разлуки не могла заглушить весенняя красота Булонского леса. Да и 40 лет сделали своё дело!

Первые автомобили — такси в Европе

В то время в Париже автомобилей ещё не было. Только несколько выкрашенных в красный цвет ходили по Булонскому лесу и возили публику, наслаждавшуюся новым перевозочным средством. Мы тоже решили покататься в первый раз в жизни. Было очень странно не видеть перед собой лошади. Это катанье запомнилось мне ещё и потому, что спутниками нашими оказались случайные знакомые, русские, постоянно проживающие здесь политические эмигранты.

Племянница Софьи Перовской

Он был красивый лет 30 еврей, она лет 22—23 русская красивая барышня, по-видимому, сожительствовавшая с ним, и, к нашему удивлению, оказавшаяся племянницей Софьи Перовской⁴⁸. Узнав, что я возвращаюсь в Симферополь, она дала мне письмо к своей матери, которая жила в Новом Городе. Помню, как мы познакомились с ними, в разговорах выяснилось, что он зондировал почву насчёт нашего политического «я», по-видимому, надеясь склонить нас на свою сторону. Я, никогда не занимавшийся политикой, сделал вид, что не понимаю и переводил разговор на другие темы. Мой случайный спутник Кадька по бесшабашности характера и своему природному веселью, также не откликнулся.

Письмо барышни Перовской я всё же доставил в Симферополь её матери и бабушке. Был ими любезно принят. Если бы подобные письма доставлял в нынешнюю Россию студент, побывавший в Париже, как бы отнеслась к нему социалистическая власть? Студент, наверное, тотчас же был бы сослан в Нарымский край, если бы не дальше? Настолько мягок был режим царского времени, по сравнению с советской «демократией».

Магазин «Лувр»

Посетили мы в то время, кажется, единственный в Париже универсальный магазин «Лувр». Не стану его описывать: он и теперь такой же. Другие его здорово опередили. В «Лувре» мне особенно понравилась статуэтка, изображавшая алебардье⁴⁹ в средневековом костюме, с секирой в руках. Стоила она на наши деньги 5 руб. Для меня, в то время, колоссальная сумма. Но, так как осенью должна была выйти замуж моя тётка, младше меня по возрасту, я решил сделать ей подарок и купил этого алебардье. Никаких больше подарков я купить не мог. Единственными сувенирами выставки, которые я привёз на Родину, были различные грошовые альбомы с видами выставки, проспекты различных фирм и программы праздничных увеселений.

Забастовка

Как-то мы поехали за город по железной дороге для осмотра окрестностей Парижа.

Возвращаясь обратно, на вокзальчике предместья, мы застали всего несколько человек едущей публики.

Когда мы гуляли по перрону, среди прочей публики в ожидании поезда, неожиданно из багажного отделения выбежал молодой человек в рабочей блузе, подбежал к звонку на перроне, ударил несколько раз в колокол и с криками «грэв»⁵⁰, «грэв» побежал по декабдеру. Из разных дверей, выходивших на перрон, с удивлением на лицах выскочило ещё несколько человек служащих и тоже куда-то спешно пошли в одном направлении. Не понимая в чём дело и, не зная значения слова «грэв», мы обратились к другим, ожидающим поезда. Выяснилось, что какая-то служба на вокзале объявила забастовку. Поезд, однако, пришёл и мы уехали на нём в Париж.

Довольно социализмов, нужна хорошая жизнь!

Тогда забастовка, как одна из конструктивных мер для счастия людского, придуманная «социалистами» — вожаками рабочего движения, только входила в моду. Мы видели тогда «грэв» — лилипута. Теперь он подрос и стал «грэв» — великаном от обильной поливки много и сладкоречивого Блюма и «блюмчиков». Грэвами, как бурьяном, зарастает ныне Франция. А лучше ли от этого рабочим и беднякам?

Мой друг, генерал Томилин, 20 лет, работавший как рабочий, получает 3 франка в месяц по «ассюранс-социалю»⁵¹ и франками «марта 1948 года».

Вот какую мышь-клопа родила гора социализма за 50 лет.

Лживость, ханжество и импотентность этой затеи очевидна. За 20 лет рабочей деятельности во Франции, все мы знаем утку социализма по личному опыту и на своей шкуре. Довольно социализмов, дайте нам хорошую жизнь и не надо нам красивых этикеток.

IX. В гостях у президента Республики

Завершением студенческих увеселений и нашего пребывания в Париже явился приём в Елисейском дворце, который президент Республики устроил в честь студенческого конгресса. Всем нам роздали именные билеты из белого картона с выпуклой вдавленной печатью: Republique Français, President de la Republique⁵², в которой сообщалось, что Президент Республики и М-м Эмиль Лубэ приглашают нас в Елисейский дворец к 2 часам дня на garden party. Ради столь торжественного случая, я стал искать шапку, которой у меня недоставало к форме, но найти её не мог. Я решил ограничиться тем, что купил себе белые замшевые перчатки, которые оказались настолько хороши, что я носил их потом ещё несколько лет. Долго мы обсуждали с Кадькой, как мы отправимся в Елисейский дворец, и решили для важности взять фиакр, а не идти пешком, как мы обыкновенно делали, проходя ежедневно по десятку вёрст и больше.

Съезд

Около Мадлен⁵³ мы выбрали фиакр с красивой лошадью и важно подкатили ко дворцу, куда в ворота с улицы вливалась уже многочисленная публика. Часовые, увидя мою военную форму, взяли на караул. Нас сразу направили через проходные залы дворца в красивый, огромный сад, украшенный флагами, где толпилось довольно густое общество, причём кроме студентов, которых мы различали по молодым лицам и корпоративным костюмам, мы увидели много пожилых штатских и военных. Оказалось, что в этот день и час президент принимал у себя, кроме студенческого конгресса, также всемирный конгресс врачей и приехавшего для обозрения выставки, персидского шаха Наср-Эддина⁵⁴. Столь разношерстная публика густыми толпами обступала открытые буфеты, разбросанные по обширному саду, где приглашённых потчевали прохладительными напитками, пирожными, фруктами, шампанским.

Особенно был вкусен оршад⁵⁵ из тёртого миндаля, которым мы упивались в жаркий августовский день.

После получасовой прогулки по саду дворца, все устремились к обширной открытой сцене, перед которой были расставлены на открытом воздухе красивые ряды стульев.

Шествие шаха и президента

Вскоре началось шествие. Президент шёл медленным шагом рядом с персидским шахом. Президент был во фраке с красной лентой через плечо и без шляпы. Шах — в экзотическом военном наряде и шапке с высоким султаном. Их сопровождала большая свита военных и дипломатов. Бросалась в глаза маленькая конфектная фигурка Лубе и рядом грузная неуклюжая фигура шаха, уже почти старика⁵⁶, состарившегося преждевременно. Лубе и шах, чинно и мирно, дойдя до середины первого ряда кресел, остановились и, повернувшись лицом к публике, стали поклонами отвечать на аплодисменты и отдельные приветственные кивки, и затем уселись на свои места.

Ближайшие к ним ряда кресел заняла мундирная публика, среди которой я увидел несколько русских офицеров. Мы, студенты, занимали преимущественно стоячие места по обочинам партера.

Балет

Заиграла музыка, поднялся занавес, начался прекрасный балет. Молоденькие балерины всех наций порхали на сцене, приводя в восторг студенческую молодёжь, неистово аплодирующую.

В программе балета были танцы различных наций Европы. Не знаю, танцевали ли это балерины разных национальностей или же разнились только танцы, но «итальянки» были восхитительны по своей внешности, красавицы одна к другой на подбор.

Разъезд

После часового балетного спектакля президент и шах вместе с публикой направились в сторону дворца, медленно раскланиваясь в обе стороны, а мы все два конгресса — врачей всего света и юношей всего мира — весёлыми группами направились по обширному саду Елисейского дворца и стали осаждать буфеты с шампанским и сладостями. Военная музыка то в одном, то в другом конце парка развлекала гостей. Около 5 часов дня начался разъезд.

Покушение на шаха

Характерно, что несмотря на присутствие глав двух государств в такой непосредственной близости с толпой около 2 тыс. человек, не вызывало в отношении никаких мер предосторожностей. Мы вошли во дворец без контроля. Странно, что на другой день, при проезде шаха через один из парижских мостов, какой-то человек стрелял в него, но промахнулся. Об этом мы узнали из газет. Это не был перс, сводивший счёты с шахом, а, кажется, какой-то европеец-анархист. Тогда анархисты были политическими вендеттами дня.

X. Домой

Наш быт в Париже

Приближался конец третьей недели нашего пребывания в Париже. Только в молодости можно было выносить такое напряжение. Мы не знали отдыха, разрываясь между осмотрами выставки и гуляниями, устроенными для студенческого конгресса. Только в 2 часа ночи мы, обычно, возвращались в отель, взбирались на 6-ой этаж в нашу мансарду и засыпали мгновенно, лёжа в чистых, удобных постелях. Просыпались мы часам к 9 утра и сейчас же быстро собирались на выполнение новых очередных номеров. Все хождения по Парижу совершались нами почти исключительно пешком, только изредка мы позволяли себе роскошь сесть в омнибус, и то, по преимуществу на верхний этаж. Виденного мы не обсуждали, а только накапливали в свою память, чтобы потом разобраться и освоить бесконечное количество виденного нами и воспринятого. Одного мы не могли изменить из наших русских привычек: не выпить утром чаю. Французское кофе нас не манил. Кадька выбегал, как всегда, со смехом в коридор и с верхнего этажа кричал: «Жозеф, Жозеф, ло шод⁵⁷!». И через несколько минут красивый молодой Жозеф приносил нам в большом кувшине для умывания горячую воду. Он уже знал, что мы требуем её для заварки чая и приносил её ещё достаточно горячей. Мы высыпали туда купленный накануне в аптеке порошок чая и обильно им напивались. В то время в Париже трудно было найти чай в магазинах: французы к нему не привыкли, и русские нас научили искать чай в аптеках.

Кадькина симпатия

Кадька был значительно богаче меня и больше меня тратил. Уборщица нашей комнаты, молоденькая и миленькая Жаклин, питала к Кадьке самые нежные чувства и называла его «ма пупе шери» и «мон трэзор»⁵⁸. Конечно, её сокровище отвечало ей взаимностью, но «остальное» приплачивалось «деньгами».

Бежим, спешим

Ресурсы наши настолько оскудели, что я и Кадька, как и раньше наш общий друг по гимназии Володя Куличенко, должны были немедленно собираться домой. Правда, обратный проезд до Берлина был уже оплачен, но мне предстояли ещё расходы от Берлина до Симферополя, хотя по воинскому тарифу требовалась сумма небольшая. Мы наметили день нашего отъезда.

Широта и любознательность властей Франции

Я не могу пожаловаться, что потратился во Франции. Всё, что получили, всё что видели и чем насладились — всё было благодаря студенческому конгрессу даваемо нам бесплатно. Нигде с нас ничего не брали ни за зрелища, ни за увеселения, ни за угощение сладостями и шампанским, которым нас всюду потчевал. Всё обозрение выставки стоило тогда недорого, так как билеты были долгосрочные и дешёвые. Я никогда не забуду того радушия и любезности, с которыми нас встречали французы, особенно меня, бывшего в русской военной форме. Нынешних «карт д'аштёр»⁵⁹ мы не оправдали бы, очевидно.

Едем обратно

Наконец-то мы покинули Париж и опять через Брюссель, Аахен и Кёльн направились в Берлин, а оттуда через сутки-двое к русской границе. Мы очень сожалели, что когда брали в Берлине рейзекарте⁶⁰ в Париж, не оговорили себе обратного возвращения через Вену, что было возможно. Тогда бы наше путешествие за границу было бы ещё увлекательнее, ибо Вена того времени считалась вторым Парижем Европы.

Когда поезд подходил к русской границе, ехавшие с нами русские в разговорах напомнили, что нужно просмотреть свой багаж и, если есть какая-либо обличительная против режима литература, лучше её выбросить в окно.

Опять на русской границе

У Кадьки оказалось две-три брошюрки с клеветами на царский дом. Я их тоже читал, явно и грубо утрированное содержание производило обратное впечатление: в них не было осуждения режима, а были нападки на личную интимную жизнь великих князей. Кадька даже не помнил, кто их ему всучил. До границы мы ещё раз их перечитали и выбросили за окно вагона.

Контрабанды у нас не было и быть не могло. Я боялся за своего алебардье, им никто не поинтересовался, но мои альбомы и проспекты жандарм всё же внимательно просмотрел.

Как-то очень быстро мы вновь оказались в Александрово. Как не было интересно за границей, но переехав русскую границу, мы вновь почувствовали себя дома. Какая-то непонятная радость и приятное чувство заполнило наши души. В гостях хорошо, а дома лучше.

Мои спутники и товарищи

На русской границе мы расстались с Кадькой, с тех пор я никогда его больше не видел, не знаю жив ли он и какова его судьба...

Судьба Володи Куличенко была печальна. Он служил, как и я, во флоте. В революцию 1905 года, выполняя страшный долг, как врач присутствовал при расстреле лейтенанта Шмидта. Когда к власти пришли большевики, он был расстрелян сам⁶¹.

Ничего не знаю и о судьбе нашего чичероне по Берлину Лапине. Он, как и мы с Куличенко, был принят в Военно-Медицинскую Академию, но не мог выносить вида трупов и перешёл в электро-технический институт. Тогда, в Берлине, мы, одноклассники по гимназии, виделись с ним последний раз.

Финансовый кризис

Мой путь по русским железным дорогам шёл мимо Кременчуга, где жил мой дядя, младший брат моего отца. Я воспользовался случаем, прервал свою поездку и заехал к нему. С вокзала, на оставшиеся у меня 20 копеек, я нанял извозчика и приехал к нему. Отдохнув сутки и, получив денежное подкрепление, я прибыл в Симферополь с моим скромным багажом, в котором кроме статуэтки алебардье, память о Париже, было несколько альбомов и фотографий с выставки и достопримечательностей Парижа — столицы мира.

Моя матушка долго берегла эти дорогие для меня мелочи.

Дома

Первый мой визит был на кладбище на могилу дорогой бабушки, которая не дождалась моего возвращения. Как сейчас помню, этот день. Мы сели с отцом в экипаж, заехали за помощником газзана и отправились за город на далёкое караимское кладбище. Отец прочёл молитву у свежей могилы своей матери, одиноко возвышавшейся на вершине небольшого холмика. Тяжёлый камень был положен у изголовья бабушки, обращённого к Югу. Мы произнесли традиционно «Аллах рахмет этсын» (да поможет Господь), бросили традиционно по горсти земли, молча, склонив головы, постояли на месте и двинулись обратно... Вновь втроём остановились у ворот кладбища, помощник отца прочёл молитву об успокоении душ всех умерших и лежащих на этом кладбище, с грустью и тоской отвесив низкий поклон в их сторону, вышли за ворота и поехали в город.

* * *

Когда в группе молодёжи моих знакомых я рассказывал о Париже и моих впечатлениях, все интересовались выставкой и удивлялись удаче, которая сопровождала мою поездку, столь обильную зрелищами. Но когда я рассказывал, что был на приёме у президента Республики, все решили, что я просто вру.

15-III-47 г. Париж

Доктор медицины
Я.И. Кефели

Примечания

1. Exposition Universelle (15.04—12.11.1900) посвящена встрече XX века, было представлено 35 стран в 18 тематических отделах, более 50 миллионов посетителей.

2. Девушкой.

3. Старинный парк в центре Берлина.

4. Это меня не касается.

5. Полицейский.

6. Это вас не касается.

7. Жан (Иоганн, Джованни) Мария Фарина (1685—1766) — парфюмер, жил и работал в Кёльне, изобретатель первого одеколона — «Кёльнской воды».

8. Эмиль Лубе (1838—1929). В 1899—1906 — президент Франции, политический деятель.

9. Мозафереддин-шах Каджар (1853—1907) — шах Персии в 1896—1907 гг.

10. Резиденция президента Французской республики.

11. Ёмкость для воды без ручки, в форме пиалы.

12. Северный вокзал.

13. Дословно «на выпивку», то есть с чаевыми.

14. Мидинетка — молодая французская швея, простушка, наивная девица.

15. «Pruta nox» — беспокойная ночь.

16. Дворец, на месте которого впоследствии был сооружён дворец Шайо.

17. Пауль Крюгер (1825—1904) — президент Южно-Африканской республики в 1880—1900 гг.

18. Большой и Малый дворцы.

19. Луи Жан Люмьер (1864—1948) — изобретатель аппарата синематограф, кинематографист, родоначальник французской киноиндустрии.

20. Военно-политический союз России и Франции, определяющий их внешнюю политику в 1891—1917 гг.

21. Включала 8 станций.

22. Французская шоколадная фабрика, основанная в 1816 году, выпускала плитки шоколада с 1856 г., сейчас собственность фирмы Nestle.

23. Буквально — водяная башня, сейчас на этом месте одноимённая станция метро.

24. Библейский пророк Иона пробыл во чреве кита три дня и три ночи, взмолился Господу, и Бог освободил его, повелев киту извергнуть Иону на сушу.

25. Мерд — дословно — дерьмо; в переносном смысле характеризует человека, используется наравне с русским «чёрт».

26. Возможно, речь идёт о визите французской эскадры в Кронштадт в 1891 г. и ответном визите русской эскадры в Тулон в 1893 г., после заключённого в 1891 г. союза между Францией и Россией.

27. Галун, тесьма.

28. Платформа железнодорожной станции.

29. Александр Мильеран (1859—1943) — в 1900 г. — министр торговли, президент Франции (1920—1924).

30. Факельное шествие.

31. Рудольф Людвиг Карл Вирхов (1821—1902) — немецкий учёный, врач, один из основоположников клеточной теории, основоположник теории клеточной патологии в медицине.

32. Если речь идёт о французском враче-психиатре, специалисте по неврологическим болезням Жане-Мартене Шарко (1825—1893), то автор ошибочно считает, что в 1900 г. он ещё был жив.

33. Жан Жорес (1859—1914) — вождь социалистов, философ, историк.

34. Леон Блюм (1872—1950) — французский политик, руководитель французской рабочей секции Интернационала, премьер-министр и глава правительства Франции. Винсент Орио — один из лидеров французских социалистов 1940-х гг. Венсан Жюль Ориоль (1884—1966) — активист социалистической партии, президент Франции (1947—1954). Поль Рамадье (1888—1961) — социалист, французский политик, премьер-министр Франции (1947).

35. Марсель Кашен (1869—1958)-французский коммунист, крупный деятель Коминтерна, участник движения сопротивления.

36. Содержание.

37. Страховка.

38. Благотворительности.

39. Александр Фёдорович Керенский (1881—1970) — российский политический деятель, министр-председатель Временного правительства (1917), масон, противник монархии, приверженец социалистов.

40. Михаил (Меер) Яковлевич Герценштейн (1859—1906) — политический деятель, учёный-экономист, считал необходимым принудительное изъятие земельной собственности у частных владельцев, иначе будут иллюминации — поджоги помещичьих усадеб в результате бунта.

41. Виктор Михайлович Чернов (1873—1952) — русский политический деятель, один из основателей партии социалистов-революционеров, приверженец тактики индивидуального.

42. От латинского supremus — наивысший.

43. Анри-Филипп Петен (1856—1951) — французский военный и государственный деятель, маршал Франции, глава коллаборационистского правительства Франции (1940—1944). Шарль Андре Жозеф Мари де Голль (1890—1970) — французский военный и государственный деятель, генерал, символ французского Сопротивления во время Второй мировой войны, президент Франции (1959—1969).

44. К оружию, граждане!

45. Иван Давыдович Делянов (1818—1897) — российский государственный деятель, министр народного просвещения России (1882—1897) консервативного направления, придал начальному образованию церковный характер.

46. Венера Медицейская (I век до н. э.) — мраморная копия в натуральную величину утраченного греческого оригинала богини любви; изображена в позе испуга при появлении из морской воды с дельфином.

47. Спасе — парк Спасское урочище в Николаеве, частично вырубленный в 1919 г. Лески — парк в Николаеве, заповедный объект (~ 3500 деревьев, пруд), памятник садово-паркового искусства, известен с 1790 г.

48. Софья Перовская (1853—1881) — одна из руководителей революционной организации «Народная воля», приверженка террора, руководитель убийства Александра II. Её дед Николай Иванович — Таврический губернатор (1822—1823). Отец Лев Николаевич — Таврический вице-губернатор (1859—1860). Члены семьи и Софья подолгу жили и работали в Крыму, в т. ч. и в Симферополе.

49. Алебардщик.

50. Забастовка.

51. Социальному страхованию.

52. Французская республика, Президент Республики.

53. Церковь св. Марии Магдалины на одноименной площади.

54. Ошибочно, т. к. Насер ад-Дин (Насреддин) Шах Каджар — шах Ирана умер в 1896 г. В 1900 г. речь идёт о его преемнике Мозафереддине (Музаффер-ед-Дине) Шахе.

55. Оршад — миндальное молоко; смесь миндального молока с сахаром и померанцевой водой.

56. Ему было 47 лет.

57. Горячей воды.

58. Мой пупсик дорогой и моё сокровище.

59. Дословно — карта покупателя.

60. Билет.

61. Куличенко Владимир Васильевич (1876—1917) — старший врач Черноморского флотского экипажа, расстрелян большевиками в ночь с 19 на 20 декабря 1917 г. в Севастополе.