6. Первый общий штурм Севастополя

Победу русских 6(18) июня 1855 г. назвали в тогдашней английской прессе «парадоксальнейшей из побед».

В самом деле, с точки зрения осаждавшего Севастополь неприятеля исход этого сражения был совсем неожиданным. Казалось, дело идет к развязке, девятимесячная осада явственно истощает русские силы. Малахов курган и вся Корабельная сторона уже совсем обнажены, и прицельному, и навесному огню открыта вся левая часть русской оборонительной линии и город, за ней лежащий. На правой стороне оборонительной линии англичане стоят перед «Большим Реданом», как они его называют, т. е. перед 3-м бастионом, с самого начала осады и, правда, ничего не могут с ним поделать, хотя уже в первую бомбардировку 5(17) октября он был больше чем наполовину разрушен. Но, несомненно, штурма со стороны всей английской армии он не выдержит. Да и англичане могли похвалиться трофеем в день 26 мая (7 июня): они взяли каменоломни, расположенные как раз перед 3-м бастионом. Генерал Пелисье ни в малейшей степени не сомневался в победе. Следует заметить, что он русскую оборону расценивал очень высоко. И все-таки многим в его штабе казалось, как и самому главнокомандующему, что штурм в несколько часов покончит с изнурительной войной.

3 июня состоялось совещание главнокомандующих трех армий, стоявших под Севастополем: Пелисье, лорда Раглана и Омер-паши. Было окончательно решено повести штурм на первый и второй бастионы, на Малахов курган, на батарею Жерве и на «Большой Редан» (3-й бастион) главными силами французов и англичан, выделив для довольно сильной демонстрации в направлении на Ай-Тодор турецкие и сардинские войска, а в помощь им на Черную речку был послан генерал Боске с отрядом около 20 тыс. человек с лишним.

Решение трех главнокомандующих было сформулировано лишь в самых общих чертах. Условлено было начать бомбардировку города 5(17) июня с утра и продолжать ее до вечера, а вечером собрать новый совет, где уже окончательно уточнить план действий и распределить роли между участниками штурма.

Весь день 5 шла страшная канонада. Союзники считали, что за этот день русские укрепления будут разрушены или полуразрушены и что ночью с 5 на б русские не успеют их восстановить.

2-е отделение оборонительной линии города Севастополя (с 4-м бастионом в центре) защищалось десятой пехотной дивизией, т. е. 8201 рядовым, 238 обер-офицерами, 8 штаб-офицерами, 973 унтер-офицерами и артиллерией в 240 орудий. 25 и 26 мая 1855 г. английские батареи бросили на эту линию (2-го отделения) до трех тысяч бомб. «Дурно, мы потеряли очень много офицеров и солдат, бастионы разрушены, рабочих нет», — ответил генерал Мартинау на вопрос одного из офицеров¹. Канонада 4-го бастиона продолжалась и следующие дни и все расширялась. В 3 часа утра 6 июня неприятель бросился на штурм 1-го и 2-го бастионов и Малахова кургана. А в 9 часов утра штурм был отбит. Русская победа уже не подлежала сомнению.

Вот цифры, характеризующие силу артиллерийского огня обеих сторон перед моментом начала бомбардировки 5 июня. Осадные батареи имели в своем распоряжении 587 орудий, из которых французских 421 и английских 166. При этом только 39 предназначались для отражения возможных вылазок и для действий по рейду и по Северной стороне², а остальные 548 должны были бомбардировать оборонительную линию, особенно сосредоточивая огонь: французы — на 1-м и 2-м бастионах, на Малаховом кургане, на батарее Жерве, англичане — на 3-м бастионе и на Пересыпи.

Из общего числа орудий обороняющихся (1129) 549 орудий было предназначено для борьбы с неприятельской осадной артиллерией. Все эти 549 орудий имели ко дню 17 июня в своем распоряжении 117 тыс. зарядов. Но запас крупных ядер, а также пятипудовых и даже 63-фунтовых бомб был невелик, пороховой запас скуден. Недостающее по мере сил восполняли, например, бомбами с судов, даже раскапывали старый вал на Северной стороне, где прежде производилась практическая стрельба, и добывали оттуда ядра³.

Численность русской армии под Севастополем, которая, по оптимистическим петербургским слухам, доходила то до 125, то даже до 150 тыс., по более точным данным была равна перед событиями 6(18) июня 1855 г. даже не 80—82 тыс., как писали впоследствии, а всего 75 тыс. человек, а союзники располагали 173 тыс. человек (106 тыс. французов, 45 тыс. англичан, 15 тыс. сардинцев, около 7 тыс. турок). Запас снарядов на каждое русское орудие был приблизительно в три-четыре раза меньше, чем у союзников, и это еще при самом благоприятном для русских подсчете. Были русские орудия с совсем ничтожным запасом в несколько десятков снарядов, а в резерве даже с одним десятком и меньше.

Всю надежду русские возлагали на то, что французам придется пройти до Малахова кургана около 200 саженей по открытому месту, а против 2-го бастиона около 250 саженей, и штурмующая колонна должна будет идти под жестоким огнем, расстреливаемая в упор: с фронта — батареями бастионов и с правого своего фланга — орудиями пароходов «Владимир», «Херсонес», «Громоносец», «Крым», «Одесса» и «Бессарабия». Точно так же англичанам, чтобы дойти до 3-го бастиона, который, по диспозиции, они должны были взять штурмом, приходилось пройти без всякого прикрытия около 115 саженей.

И все-таки положение защитников Севастополя казалось критическим. Навесный огонь более чем 150 крупных мортир, входивших в состав осадной артиллерии, должен был производить страшные разрушения и на укреплениях, и в непосредственном тылу за бастионами, и в городе.

О том, что предстоит какое-то серьезное дело, русские стали догадываться уже 4(16) июня, когда обнаружилось движение большого отряда пехоты, кавалерии и артиллерии через Черную речку по направлению к Шулям. Неприятель стал лагерем между Шулями и Чоргуном⁴.

Было ясно, что это демонстрация, предназначенная лишь сдерживать посылку подкреплений городу, и что главное действие будет около севастопольских укреплений. Очень скоро положение стало еще более очевидным. В 4 часа утра 5(17) июня раздался сигнальный выстрел с английской батареи и одновременно загремели французские батареи правого крыла и часть английских батарей. «С нашей стороны отвечали сильным огнем с бастионов и батарей Корабельной стороны и левой части 2-го отделения. Пароходы наши, стоявшие на рейде, принимали также участие в артиллерийском бою, обращая огонь свой на редуты за Килен-балкою. Батареи наши на Северной стороне действовали по береговым неприятельским батареям, обстреливали Волынский и Селенгинский редуты»⁵, взятые неприятелем 26 мая.

Страшная канонада продолжалась два часа сряду, нисколько не ослабевая ни на минуту. «Все неприятельские батареи отвечали усиленным огнем». Затем вдруг неприятель замолчал. А в два часа дня усиленная бомбардировка не только возобновилась на тех же пунктах, что и утром, но под жестокий обстрел попал и весь русский правый фланг, и «канонада сделалась общей по всей оборонительной линии и продолжалась до позднего вечера».

Обыкновенно в случаях такой дневной канонады в вечерние часы огонь ослабевал. Но на этот раз было иначе: «С наступлением темноты неприятель бросал бомбы и ракеты в город, на рейд и Северную сторону. Всю ночь усиленный огонь не прекращался».

В разгар ночной бомбардировки русские саперы и рабочие несколько часов подряд работали над исправлением повреждений, причиненных днем неприятельскими снарядами. В два часа ночи рабочие были отведены в резерв, но работа на Малаховом кургане продолжалась. Предполагалось, что именно тут будут сосредоточены главные усилия атакующих войск, и поэтому решено было снабдить курган четырьмя новыми барбетами, на которых можно было бы поставить орудия для усиления картечного огня по пространству, по которому должны были двинуться французы на приступ. Работали в полутьме. «Храбрые саперы и команда от Севского полка под градом неприятельских бомб работали с таким рвением, что к рассвету все четыре барбета были готовы и на них были поставлены полевые орудия»⁶.

По показаниям очевидцев, бомбардировка вечером и ночью была страшнее, чем ей предшествовавшие. «По сигналу одновременно со всех батарей полетели на город: ядра 36-фунтовые и 3-пудовые, бомбы 5-пудовые, гранаты и ракеты; огонь был так част, что промежутков, казалось, не было никаких, и все это с визгом и шумом лопалось в воздухе и сыпалось на город, как град!.. Ужаснее картины разрушения нельзя было представить. Этот неожиданно разразившийся ад всполошил мирных жителей, которые до сего дня вопреки приказанию и здравому рассудку оставались в городе. При ужасном вопле женщин и детей, все, — кто в чем был, посреди ночи, — выскочили из домов и бросились к бухте... Смерть... в полном смысле пировала в эту минуту... Так продолжался этот беспримерный в истории войн ад или огонь с обеих сторон до поздней ночи, не умолкая и не ослабевая ни на минуту. Город буквально был засыпан бомбами и ракетами, но как все дома каменные и полуразрушены, то и гореть было нечему... Одна бомба упала в мастерскую, где приготовлялись патроны и лежало до тысячи гранат. Мгновенно патроны взлетели на воздух, а гранаты рвало исподволь... и к ужасу внешнему присоединился ужас внутренний, — тушить было некому... Наступила грозная ночь на 6-е число; огонь неприятельский заметно становился чаще и сильнее; бомбы и ракеты, описывая огненные радиусы, бороздили небо; все батареи, наши и неприятельские, извергали пламя и смерть кругом себя»⁷. Постоянно попадаются и такие черточки: «У нас на кургане (Малаховом) живет одна из сестер милосердия, зовут ее Прасковьей Ивановной, а фамилии не знаю... Бой-баба такая, каких мало!.. Солдаты с радостью дают перевязывать ей свои раны... А как странно видеть под ядрами женщину, которая их нисколько не боится...»⁸.

Первый общий штурм Севастополя

Ночь близилась к концу. Загоралась заря 6(18) июня.

Бригада Мэйрана начала штурм в ночной темноте, почти за час до рассвета, и. только покровом тьмы объясняется, что французы подошли уже к самому рву 1-го и 2-го бастионов. Но здесь они были отброшены со страшными потерями. Атакующие сражались храбро, и дело дошло в некоторых местах до штыкового боя. Суздальский и Якутский полки штыками отбросили часть бригады Мэйрана у бруствера оборонительной стены, соединявшей 2-й бастион с Малаховым курганом. Когда затем дивизия Брюне бросилась на Малахов курган, а часть дивизии Отмара на батарею Жерве (находившуюся между Малаховым курганом слева и 3-м бастионом справа), было все-таки еще довольно темно; рассвело уже, когда штурмующие ворвались на батарею Жерве и перебили там артиллерийскую прислугу, отбросив остальных из помещения батареи.

По русским показаниям было без десяти минут три часа ночи, когда французы без сигнала бросились на штурм левой стороны оборонительной линии. «Малахов курган стоит, будто опоясанный двумя пламенными лентами; огненная река льется по всему протяжению оборонительной стены; наш ружейный огонь усиливается ежеминутно, не прерываясь ни на мгновенье. Значит, наши резервы подходят вовремя... Почти темно еще... не различить предметов», — пишет очевидец⁹. Один за другим взвились спустя некоторое время три столба ослепительно белого цвета: это были сигнальные ракеты. Неприятельская армия разом бросилась в атаку.

Французы решили пробиться через оборонительную стену, соединявшую 2-й бастион с Малаховым курганом. Но тут они натолкнулись на спешно вызванные к самому опасному месту три батальона Суздальского, Селенгинского и Якутского полков. Особенно блистательно действовали батальоны двух последних полков. Это были так называемые «застрельщичьи батальоны». Каждый из них состоял приблизительно из 90 человек, вооруженных штуцерами, и из такого же количества отборных, лучших в полку стрелков с «простыми» (т. е. гладкоствольными) ружьями. Кроме того, в таком батальоне находились еще две запасные сотни, которые брали штуцеры и ружья у убитых товарищей. Таким образом, французы, бравшие 2-й бастион и оборонительную стену, наткнулись на отборных стрелков. Завязалась отчаянная свалка. Французы сражались яростно, но явный перевес очень скоро оказался на стороне русских.

Французы, опрокинутые штыками в рукопашном бою, отхлынули и залегли в ямах, покрывавших пространства около волчьих ям, и из этих укрытий осыпали пулями выскочивших на гребень бруствера отважных севастопольских бойцов. «Камнями их, ребята!» — крикнул майор Якутского полка Степанов, командовавший батальонами застрельщиков Селенгинского и Якутского полков, и град камней, из которых была сложена оборонительная стена, полетел в неприятеля. Французы снова бросились в атаку и снова были встречены тучами пуль и картечью. Англичане были не столь упорны и во время повторной атаки французов уже отхлынули совершенно от третьего бастиона и Пересыпи, ища спасения. Одни бежали к Камчатскому люнету и в свои ближайшие траншеи, другие — в сады, покрывавшие пространства перед Пересыпью.

Бригада Мэйрана, полуразгромленная, бросилась и второй раз в атаку, и снова была отброшена и отхлынула к Килен-балке, поражаемая картечью. Только после этого Пелисье велел дать сигнал ракетами, и неприятельская масса устремилась на укрепленную куртину, соединяющую 2-й бастион с Малаховым курганом, на Малахов курган, а яростнее всего на батарею Жерве¹⁰.

Французское командование направило громадные силы, около 13,5 тыс. человек, в том числе лучшие батальоны зуавов, против Малахова кургана. Прежде всего необходимо было овладеть бастионом Корнилова — это решало дело непосредственно, потому что с этим бастионом весь Малахов курган оказывался в руках неприятеля. Вторым пунктом была батарея Жерве. Взяв ее, французы могли рассчитывать обойти и Малахов курган, и 3-й бастион с тыла. Генерал Юферов, командовавший в этот день на Корниловском бастионе, встретил французские колонны страшным картечным огнем, так что одно за другим два нападения были отражены с огромным уроном для неприятеля. Тогда с удвоенной силой неприятель повел штурм против батареи Жерве. Полтавский полк, очень сильно уже поредевший, защищал батарею и подступ к ней с фронта и прямо в лоб бил ружейным огнем. В то же время справа в штурмующих палили батареи Малахова кургана, а слева — 3-й бастион и выдвинутая несколько вперед от этого бастиона сильная батарея полковника Будищева. И все-таки зуавы по бесчисленным трупам, давя своих падавших раненых, ворвались на батарею Жерве и отчасти перекололи, отчасти отбросили ее защитников. Вслед за зуавами в прорыв на батарею Жерве и за батарею бросились французские линейные войска. Полковник Гарнье, заняв батарею Жерве, ворвался далее со своим отрядом на Корабельную сторону, предместье Севастополя, отделяющее западную отлогость Малахова кургана от Южной бухты. Часть изб и домиков этой стороны была давно полуразрушена, а часть уцелела. Прорвавшиеся французы засели в них и поражали огнем русских, отброшенных от потерянной батареи Жерве.

Положение русских после взятия батареи Жерве казалось отчаянным. Будищев, так искусно управлявший артиллерийским огнем своей батареи и всего 3-го бастиона, был убит неприятельской пулей. Ниоткуда подмоги не было видно. Новые и новые потоки атакующих французов, избиваемые, правда, по пути нещадно, все-таки устремлялись по той же дороге; по которой прошел Гарнье. В этот наиболее критический момент кровавого дня примчался Хрулев.

С.А. Хрулев, сделавший все, что мог, для обороны Камчатского люнета с первого же момента его создания, прославился блестящей вылазкой в ночь с 10(22) на 11(23) марта, когда в ночном бою русский отряд под его предводительством ворвался в противоположную французскую траншею, перебив часть ее защитников, и разрушил земляные укрепления. В распоряжении Хрулева была моральная сила — любовь к нему солдат всех полков, с которыми он побывал в бою. Конечно, это не было то чувство личной привязанности, тесно связанное с благоговейным и беспредельным доверием, которое было у матросов к Нахимову, победоносному флотоводцу; не было у Хрулева и такой громкой славы, как у синопского героя. Но имя Хрулева говорило солдатам больше, чем имена даже таких храбрецов, как Виктор Васильчиков. Манера держаться и говорить с солдатами, свойственная Хрулеву, очень сильно ему помогала. В штурм 6(18) июня эта великая моральная сила Хрулева была им пущена в ход в самый грозный момент боя и спасла Малахов курган.

Хрулев уже с ночи объезжал всю оборонительную линию, проявляя свойственные ему энергию и распорядительность.

Подъезжая к батарее Жерве, Хрулев не только увидел, что она в руках французов, но убедился, что французы уже прорвались в тылу взятой ими батареи на Корабельную сторону и захватили жилые постройки на правом склоне Малахова кургана и что, значит, Малахову кургану, отстреливающемуся с фронта, грозит обход с тыла. Грозная опасность момента толкнула Хрулева на отчаянный поступок. Он был один, войск поблизости не было. Вдруг он увидел роту солдат, как ему показалось, человек в полтораста (на самом деле их было 138). Это были солдаты Севского полка, как раз окончившие перевозку орудий на 3-е отделение оборонительной линии. Дальше последовало много раз описанное очевидцами, в самом деле изумительное событие: «Схватив возвращающуюся с работы 5-ю мушкетерскую роту Севского полка... под командою штабс-капитана Островского, он [Хрулев] построил ее за ретраншементами и со словами: «Благодетели мои! в штыки! за мною! дивизия идет на помощь!», двинул ее на неприятеля. Воодушевленные любимым начальником, солдаты бросились в штыки. Вслед за этою ротою, по приказанию генерала Хрулева, устремились на неприятеля и остатки Полтавского батальона, предводимые капитаном Горном. Французы встретили наши войска сильным ружейным огнем из дверей и окон домиков. Здесь загорелся жестокий рукопашный бой. Французы защищались с отчаянною храбростью; каждый домик приходилось брать приступом. Наши солдаты влезали на крыши, разбирали их, поражали камнями засевших в домиках французов, врывались в окна и двери и наконец выбили французов, захватив у них в плен 1 штаб-офицера, 8 обер-офицеров и около 100 нижних чинов»¹¹. Остальные были перебиты, бежать из домиков не удалось почти никому. Вслед за тем наступила и очередь батареи Жерве, где засели французы. На помощь ничтожной кучке пошедших за Хрулевым солдат подоспели шесть рот Якутского полка. Батарея Жерве была взята приступом. Русские, ворвавшись на батарею, вступили в яростный рукопашный бой, перебили большую часть французов, немногие уцелевшие бросились спасаться бегством. «К сожалению, победа наша на этом пункте была сопряжена с чувствительными потерями. Более других пострадала покрывшая себя славой 5-я рота Севского полка, в которой из 138 человек осталось только лишь 33»¹².

Штурм Корабельной стороны 18 июня 1855 г.

Отдельные части дивизии Отмара, не желавшего примириться с потерей батареи Жерве, делали еще повторные попытки штурмовать эту позицию. Сюда подоспел Нахимов, который весь этот день появлялся, по обыкновению, в самых опасных местах. Он руководил в этот день некоторое время успешной защитой Малахова кургана. Все пространство перед бруствером батареи Жерве и Малахова кургана было так густо усеяно телами павших французов, как не было ни на каком другом участке оборонительной линии.

Генерал Ниель, начальник бригады, к которой принадлежал Гарнье, увидел полную невозможность обратно отобрать у Хрулева и его солдат батарею Жерве и снова направил одну за другой несколько отчаянных атак непосредственно на Корниловский бастион и на верки Малахова кургана. Но эти повторные атаки были отбиты после ожесточенной борьбы. Русский огонь в течение этих утренних часов был так страшен, что некоторыми английскими частями овладело смятение.

На 3-м бастионе одушевление и азарт борьбы неудержимо увлекали русских солдат. Ощущение большой победы овладело ими после подвига Хрулева и его солдат, уничтоживших французов на батарее Жерве и в занятых ими домиках на Корабельной стороне. Ведь 3-й бастион направлял свой огонь сначала в сторону французов, против частей дивизий Отмара и Брюне, силившихся прорваться у Малахова кургана и у батареи Жерве. Теперь, когда с нажимом французов уже почти справились, 3-й бастион мог полностью направить огонь своих мощных батарей на собравшихся, наконец, выступить англичан.

Второстепенные атаки англичан (на батареи, стоявшие на Пересыпи) были еще раньше ликвидированы батареями Охотского и Томского полков. Ни на Пересыпи, ни на 3-м бастионе дело не дошло до штыкового боя на самих укреплениях по той простой причине, что англичане отступили, гонимые огнем русских батарей, с полдороги.

Французы, по официальным подсчетам, потеряли 5—6 июня убитыми и выбывшими из строя 3553 человека, а англичане 1728 человек. Русские потеряли за эти два дня (во время длившейся почти сутки бомбардировки 5 и во время штурма 6 июня) 783 человека убитыми, 3197 ранеными, 850 контужеными. При этом нужно заметить, что русские потери 5 июня были больше, чем во время штурма 6 июня, а союзники, напротив, больше всего потеряли во время штурма.

* * *

Радостное волнение овладевало постепенно русской армией; с бастиона на бастион перелетало подтверждаемое ежеминутно новыми и новыми подробностями известие о полной победе, о том, что штурм отбит на всех пунктах, что неприятелю не помогли ни страшная бомбардировка днем 5 и в ночь с 5 на 6 июня, ни густые массы штурмующих колонн, ни храбрость французских дивизий. «По гарнизону как будто бы пробежала какая-то особая сила одушевления, уверенности, отваги. Все улыбаются, друг друга поздравляют. Солдатики поглядывают через амбразуры, смеются и острят; идут разговоры; один рассказывает, как от его выстрела в упор француз проклятый... три раза перекувыркнулся; другой — как в него уже штыком размахнулся «турок» (зуав), да успел он увернуться и сам полоснул «турку» в брюхо. «Да, братцы, прибавляет третий, а небось как в ров свалился, да деться некуда, так ружье бросил, да руки протягивает, да так-то жалостно головой мотает. Что ж, хоть нехристь, а пардон дать надо, когда ружье бросил. Вытащили его на бастион, да и повеселел же как, братцы, смеется, тоже жить хочется, тоже ведь, братцы, служба!»¹³

Эта сцена очень типична для солдатских настроений после победоносного отражения штурма 6(18) июня. Наблюдателей поражало полнейшее отсутствие у русских солдат чего бы то ни было похожего на злобу к неприятелю.

Русские матросы и солдаты в день победы 6(18) июня и затем в течение всего июня и июля прямо превосходили самих себя. Вообще для всякого, кто изучает историю этой войны, очень скоро становится ясным, что совсем не основательно выделять матроса Кошку или того или иного из прославившихся рядовых защитников Севастополя в качестве некоего исключения. Это были именно образчики, типовые явления. Вот, например, что мы читаем в суховатых, деловитых записках князя В.И. Васильчикова, начальника штаба севастопольского гарнизона. Вспомним, что он и сам с полной готовностью ежедневно подставлял свой лоб под пулю и ни к каким восторгам ни по поводу своего, ни по поводу чужого геройства не был склонен ни в малейшей степени. «...Батальон Алексопольского полка был назначен на ночную работу. Люди должны были насыпать мешки землею, принести их на место, высыпать на батарею и удалиться. В ту минуту, как подходил батальон к месту работы, французы усилили огонь; чтобы не подвергать батальон напрасной потере, начальник отделения приказал отвести людей назад и подождать, пока огонь утихнет. Батальон был отведен. Но люди, прождавшие некоторое время, без приказания и без офицеров схватили мешки и пошли высыпать их на батарею. Несмотря на непродолжительность работы, из батальона выбыло 69 человек»¹⁴.

Есть и еще показание, что в первое время после победы 6(18) июня матросы и солдаты неоднократно нарушали подобным же образом дисциплину и иногда совсем безумно рисковали головой, находя, что начальство слишком осторожно. В них вселилась в эти дни какая-то уверенность, что непременно удастся спасти Севастополь. Массовое геройство алексопольцев, о которых рассказал Васильчиков, или хрулевских 138 «благодетелей» Севского полка, ни секунды не теряя бросившихся за Хрулевым прямо на смерть, чтобы отбить у французов батарею Жерве, не прославило имени ни одного из них. А разве они думали о личной славе, отдавая свою жизнь?

Герои севастопольской обороны (слева направо): А. Елисеев, А. Рыбаков, П. Кошка

Перечислить все случаи индивидуального героизма матросов и солдат в день штурма 6(18) июня невозможно — такое множество их было.

Женщины соперничали с мужчинами: «Во время боя жара была неимоверная и дала случай солдаткам и матроскам выказать всю силу самоотвержения и смелости русских женщин... они разносили под градом пуль сперва квас, а когда не хватило квасу — воду в самые жаркие места схватки»¹⁵, расплачиваясь за это жизнью или увечьями.

Увлечение русских матросов и солдат победой было до такой степени сильно, что они никак не могли остановиться, несмотря на приказы начальства. Вот впечатления очевидца Русские только что отняли у французов батарею Жерве и бросились дальше преследовать их, прямо под французские батареи, не слушая приказа остановиться. «Солдаты хохотали, в восторге от победы, сыпали каламбуры, колотили защищавшихся, гнали бегущих!.. Человек сто бросились в амбразуры за французами и преследовали их до самых траншей. Игра эта была весьма опасна. С минуты на минуту можно было ждать, что неприятель обопрется на свои резервы и с помощью их немедленно перейдет в наступление. Подполковник Навашин велел трубить сигнал... Куда тебе! слышать не хотят!... кричат: «Бить саранчу проклятую, насмерть! Нечего отступать!» — повторяют упоенные успехом солдаты. Подполковник... и другие начальники побежали и сами насилу заставили отступить»¹⁶.

Стоит лишь вспомнить, что именно они собирались мчаться немедленно штурмовать густо уставленный пушками крупнейших калибров Камчатский люнет, бывший с 26 мая (7 июня) в руках французов, и вся сила неистового, наступательного порыва, обуявшая русских солдат, станет для нас ясна.

В Петербурге подъем духа после первых известий об отбитии штурма был очень большой, хотя люди, оценивающие всю обстановку войны, и предостерегали от увлечений. «Удачно отбитый 6-го числа штурм в Севастополе очень всех порадовал... Эта первая удача сильно возвысила дух гарнизона. Что за собрание героев!.. С известием об отбитии штурма приехал Аркадий Столыпин. Он говорит, что положение Севастополя, несмотря на последнюю удачу, весьма опасно. Недостаток у нас в людях и в порохе. Неприятель тоже, по-видимому, не имеет во всем полного довольства и, кроме тога, так же, как и мы, делает ошибки». Так писал в своем дневнике князь Д.А. Оболенский¹⁷.

В Париже и Лондоне констатировали, что дух защитников Севастополя, к удивлению, ничуть не сломлен всеми ужасами, которые они перенесли от начала осады.

С фронта писали во Францию и в Англию, что русские с каждым месяцем дерутся не хуже, а лучше.

О русских защитниках крепости пишет в дневнике французский генерал Вимпфен: «Их энергичная и умная оборона заставляет нас уважать нацию, против которой у нас никогда не было серьезных обид... Мы все теперь уважаем солдат, которые сражаются храбро и лойяльно. Мы выступаем против этого врага только по приказу, без большого энтузиазма, и потому, что желаем покончить с бедствиями осады».

Англичане, очень скупые на эпитеты, когда приходится хвалить врага, заговорили о русских матросах и солдатах так, как редко о ком когда-либо говорили:

«Я не могу поверить, что какое бы то ни было большое бедствие может сломить Россию. Это великий народ»¹⁸.

Примечания

1. «Сборник рукописей... о Севастопольской обороне», т. III, стр. 380—381.

2. «Описание обороны...», ч. II, отд. 1, стр. 323—324.

3. Там же, стр. 325.

4. ЦГИА, ф. 722, д. 184, л. 276—291 об., Журнал военных действий в Крыму с 4 по 15 число июня 1855 г.

5. Там же, л. 276—276 об.

6. «Описание обороны...», ч. II, отд. 1, стр. 339.

7. «Под Севастополем в 1853—1856 гг.». Записки и дневник бывш. начальника артиллерийских парков Южной и Крымской армий генерал-майора Духонина, «Русская старина», 1885, октябрь, стр. 90.

8. «Сборник рукописей... о Севастопольской обороне», т. II, стр. 387—388.

9. «Сборник известий, относящихся до настоящей войны...», кн. 32, СПб., 1859, стр. 466.

10. «Описание обороны...», ч. II, отд. 1, стр. 342.

11. «Описание обороны...», ч. II, отд. 1, стр. 344—345.

12. «Описание обороны...», ч. II, отд. 1, стр. 345.

13. Воспоминания Георгия Чаплинского, «Сборник рукописей... о Севастопольской обороне», т. II, стр. 146.

14. «3аписки князя В.И. Васильчикова», «Русский архив», 1891, № 6, стр. 234—235.

15. М. Степанов, Севастопольские записки, «Военный сборник», 1905, № 8, стр. 54.

16. «Сборник известий, относящихся до настоящей войны», кн. 32, стр. 474.

17. Государственный литературный музей, № 2966. Записки Д.А. Оболенского (запись 26 нюня 1855 г.).

18. Letters from the army in the Grimea by a staff-officer who was there. L., 1857, p. 338. For private circulation only.