а) Захват Азова

К началу Первого азовского похода войско Селим-Гирея во главе с самим ханом оказалось на месте, у Перекопа и Азова. Наступление русских уже шло полным ходом, когда хана практически силой лишили возможности руководить обороной Крыма ради очередного похода, предпринятого новым султаном Мустафой II (1695—1703 гг.). Селим-Гирей подчинился, но во время его отсутствия пали Эски-Таван, Арслан-Кермен и Кыз-Кермен, был сожжён Шах-Кермен. Сотни мирных жителей были при этом подвергнуты пыткам, казнены, уведены русскими солдатами для продажи в рабство (Лехно, 1882. С. 12)¹. Чонгарский перешеек удалось удержать только отчаянной храбростью эмиров из рода Ширинов, сам великий муфтий Хасан-эфенди сражался среди них как простой воин.

Крым, оттянувший на себя от Азова значительную часть экспедиционного войска Москвы, был тем не менее спасён мужеством своих защитников. Остальных же стрелецких и солдатских полков, ушедших на Азов, оказалось недостаточно д ля того, чтобы взять эту крепость. При этом следует отдать должное украинским и русским беглым раскольникам, спасавшимся у крымцев от жестоких преследований «схизматика» Петра, они сыграли немалую роль, отчаянно сражаясь в крепости и на ближних подступах к ней бок о бок с мусульманами. Натиск с севера удалось в очередной раз отбить, но Селим-Гирей думал уже о будущей кампании. Находясь вдали от Крыма, не имея никакой возможности вернуться в свой горящий дом, он писал новому султану: «...цель злоумышлений этого неприятеля (т. е. царя Петра. — В.В.) не один Азов. Он велел выстроить сто кораблей, вмещающих в себе по пятидесяти человек стрелков, и готовится к нападению с моря. Если великий Господь не откажет Азову в своей милости и благоволении и защитит его от врагов, то ладно; а если — от чего Боже сохрани! — постигнет его беда, то, располагая во время надобности приготовленными для морской стороны снаряжениями, враг распустит знамя над берегами Чёрного моря, и тогда прощай спокойствие и безопасность анатолийского и румелийского прибрежий и стамбульского пролива! ...Мы столько времени служили, жертвуя жизнью и головой, под сенью падишаха исламского за правую веру! В такие времена мы надеемся на милосердие и помощь Высокой Державы... а между тем на те вещи, о которых мы просили через своих представителей, для того чтобы было способнее нести службу, нет соизволения; крепости наши разрушены, боевые посты без воинов — разве прилично вере нашей уйти во время нападения неприятеля, побросавши жён и семьи наши явно в пасти вражеской?!» (цит. по: Смирнов, 1887. С. 654—655).

При внимательном рассмотрении этого необычного документа в нём легко наметить два главных мотива. Первый — это продолжение бесстрашного обличения политики Порты, беспечно оставляющей Крым на произвол судьбы, думающей только о своих сиюминутных выгодах и не понимающей до конца самой грозной опасности, а именно московской, для всей империи. Второй мотив связан с внутренней невозможностью для хана покинуть турецкий походный лагерь без позволения султана: Гирей после последних событий, едва не стоивших ханству утраты суверенитета, явно не надеется, что Крым в состоянии в одиночку устоять перед сотнями тысяч русских, многократно превосходящих крымских татар не только численно, но и по количеству артиллерии и личного огнестрельного оружия². Но как только Мустафа II дал такое позволение в сентябре 1695 г., Селим-Гирей I вернулся в Крым.

Едва прибыв в Бахчисарай, хан отправил приднепровским казакам грамоту, в которой им делалось предложение совместных действий в будущей схватке против русских. По разного рода техническим причинам (вплоть до необъяснимого отсутствия у казаков в тот момент толмача, знавшего арабскую графику) начало прямых переговоров затягивались. Порта тоже никак не реагировала на письма Селим-Гирея о скоплении русских войск близ Азова и явной подготовке нового нападения с севера. Такое общее невнимание объективно выглядело как политический бойкот, что привело старика-хана к нервному срыву, он серьёзно заболел. Лишь по этой причине был отменён новый вызов хана Портой — теперь уже в поход на венгров (Смирнов, 1887. С. 659, 663).

Бои под Азовом в следующем 1696 г. шли с переменным успехом. Ситуацию ухудшило то обстоятельство, что украинские казаки не только не оказали помощи Селим-Гирею, но, воспользовавшись занятостью крымского войска на северном направлении, нередко грабили беззащитные побережья полуострова. Что же касается донских казаков, то они под руководством атамана Ф. Цинаева совершили нападение на турецкую эскадру, шедшую для поддержки крымского войска под Азовом. Несмотря на то что она насчитывала 13 кораблей и 24 мелких судна, согласно упоминавшейся рукописи Ф.И. Соймонова, казакам удалось потопить 2 корабля, не считая небольших (очевидно, транспортных) судов (ОР РНБ, F. IV. 736/1. Л. 45 06. — 46).

Для азовской кампании это сыграло роковую роль. С одной стороны, молодой русский флот (в основном галерный), построенный за зиму в Воронеже, с его неопытными, по сути крестьянскими экипажами, не был в состоянии тягаться с многопушечными кораблями Порты. Но и турки оказались не на высоте, после столкновения с казаками даже не приблизившись к Азову. Они позорно «не решились атаковать русский флот» (Брикнер, 1882. С. 144). А если быть точнее, там не было никакого русского флота — лишь флотилия из мелких гребных судов, практически неспособная нести корабельную артиллерию.

Не исключено и иное объяснение тактического решения, принятого капудан-пашой. Дело в том, что морские и речные глубины на подступах к Азову невелики, поэтому подход к крепостным стенам доступен лишь гребным судам, но отнюдь не низко сидящим морским парусным кораблям. Впрочем, попытаться доставить на азовский берег порох, бомбы и вооружение турецкому флагманскому командиру помешали казаки, вышедшие в залив из-за Каноярского острова. Что же касается десанта, вполне возможного, если учесть многочисленность корабельных экипажей, то высадить его на прилегавшем к Азову побережью турки даже не попытались. А затем крепость оказалась наглухо блокированной. Гарнизон остался без подвоза боеприпасов, воды и провизии (подр. см.: Тушин, 1978. С. 155—156).

Именно кольцевая блокада этой мощной крепости и подорвала боевой дух довольно многочисленного турецкого гарнизона, ранее беспрепятственно снабжавшегося с моря, Дона и суши. Комендант Азова, договорившись с посланными из Стамбула для его поддержки пашами, по собственной инициативе, ещё до начала решающего штурма, вступил с русскими в переговоры о капитуляции. И 18—19 июля 1796 г. эта старинная крымскотатарская, а затем османская твердыня была сдана неприятелю.

Так Москва впервые в её своеобразной истории получила выход в ещё одно море, являвшееся, по сути, заливом великого Средиземноморского бассейна. Это было серьёзной угрозой странам региона: теперь стало очевидным, что русские закрепляются на берегах Чёрного моря, имея далеко идущие планы. Мустафа II приказал казнить командированных в Азов пашей, а опозорившемуся флоту велено было остаться на зимнюю стоянку не в стамбульском Золотом Роге, а в Кефе или Керчи. Но вскоре к султану вернулась его обычная беспечность. Он простил командование эскадры, и ей было разрешено вернуться на зиму домой.

В противоположность осману, царь Пётр беспечным не был. И ещё труднее было бы обвинить его в бездеятельности. Едва добившись первых успехов на берегах Азово-Черноморского бассейна, он принялся буквально врастать в новые, пока весьма ограниченные участки прибрежной суши. Так, им было весьма оперативно «произведено укрепление устья Дона, проведены мероприятия по заселению города Азова, усилены крепостные сооружения Казыкермана и других приднепровских городков. Царь совершил плаванье по Азовскому морю для выбора гавани, удобной для будущего флота. Такое место было найдено у мыса Таганрог. Энергично начал создаваться флот» (Орешкова, 1971. С. 27). Однако эти приготовления делались в расчёте на более или менее дальнюю перспективу, поскольку в марте следующего 1697 г. Пётр выехал в составе Великого посольства на Запад, имея в планах подготовку широкомасштабной экспансии совсем в ином, балтийском направлении.

Но незадолго до начала этой более чем двухлетней поездки царь обезопасил себя с юга, заключив в Вене антитурецкий наступательный союз с Австрией и Венецией, тогда находившимися в состоянии войны с Османской империей. Согласно Венскому трактату союзники не имели права вступать с турками в сепаратный мир, а в военных действиях должны были согласовывать свои оперативные планы с Россией (ПБП. Т. I. С. 124—128) — в дальнейшем этот пункт имел большое значение не только для Порты, но и для Крыма. Однако уже через год стало известно, что Вена ведёт со Стамбулом сепаратные переговоры о мире. В июле того же года Пётр прибыл в Австрию, где на встрече с цесарем Леопольдом I узнал, что готовящийся мир предусматривает возврат воюющих сторон на старые позиции без выигрышей и потерь. В данном случае имелся в виду мирный договор на основе классического принципа uti possidetis ante bellum или взаимного признания прав по положению, существовавшему до войны.

Но это никак не устраивало царя, только-только начавшего разворачиваться на юге. И он стал готовить новую, уже дипломатическую агрессию, направленную даже не против Турции, но однозначно против Крымского ханства.

Примечания

1. При этом многие остались в худшем из рабств — российском. Их использовали на севере в качестве рабочей силы при постройке каналов и крепостей ещё многие годы, затем они сгинули в безвестности. Единственный след их дальнейшей судьбы случайно уцелел в архивных материалах: из Пскова в 1703 г. до петровской администрации донеслась весть о 300 крымских и турецких пленниках, которые помирают от голода. Поэтому они, говорилось далее в докладной записке, работать более не могут, что и обеспокоило местное начальство (РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. 1703. Д. 5. Л. 10).

2. В составе московского войска находилась, наряду со стрельцами, 31 000 регулярного войска нового строя, то есть по-европейски обученного и вооружённого. В том, что на будущий год московская агрессия возобновится, были уверены и крымцы и турки: сняв осаду Азова, русские не удалились восвояси совершенно, а оставили свой гарнизон в двух захваченных башнях-каланчах близ самой крепости и в прилежащем татарском селении, укрепив его и даже дав ему русское название Новогеоргиевска (Gordon, 1851. B. II. S. 618—621). Здесь можно отметить, что замена крымскотатарской топонимики на русскую началась задолго до депортации 1944 г., и даже до аннексии ханства, ещё в XVII в.