6. Южная политика Петра I

Ситуация колебаний и неясности на Украине начинает меняться с приходом в Москве к единовластию Петра I.

Нужно отметить, что этот царь, действуя, в целом, в русле традиционной московской политики «приращения земель», существенно её модернизировал. Причём его страсть к европейским нововведениям была вызвана именно стремлением поднять старую экспансионистскую политику на качественно новый уровень. Поэтому можно сказать, что все «европейские» реформы той эпохи, начиная с самой первой, были вызваны не европейскими, а старорусскими страстями молодого человека. Что, кстати, было вполне понятно его современникам, не говоря уже о более поздних историках — в основном европейских. Российские же исследователи эпохи слишком часто принимали петровские реформы за искреннее желание фундаментально обновить саму Московию — и ошибались. Чего стоит лишь одна из них — ужесточение крепостной системы, отбросившее Россию далеко назад, в Средневековье. А всякого рода «модернизаторы» встречались в истории Московского государства и до Петра.

Иван Грозный, далёкий предшественник Петра I на московском троне, с помощью муштры также укреплял административную власть, и даже поощрял развитие некоторых областей национальной культуры с той же целью: чтобы внушать страх соседям. Эта агрессивность, страсть к увеличению власти и внешним захватам — яркие черты варварства. На службу ей привлекается всё, включая даже совершенно не варварскую, а вполне современную культуру тех времён. Что впоследствии обращается во вред самим носителям этой культуры — в данном случае европейским, щедро делившимся своим духовным и научным достоянием с любознательным Петром, жадно впитывавшим всё, что могло усилить роль государства в национальной политике и его личную власть.

Заметной стала и ещё одна, также качественная перемена: экспансия, с давних пор направленная на территории Дикого Поля, имела некое самодовлеющее значение. Ибо она была лишена какой-то чёткой конечной цели. Этот процесс был мало похож на полноценную экономическую колонизацию новых земель. В отличие от времён Ивана Грозного, который получал огромные доходы от новозавоёванных зауральских земель (пушной промысел, а позже — полезные ископаемые), это было какое-то почти первобытное, и уж конечно, бесприбыльное (часто убыточное для казны) «расселение по обширной дикой стране... [которое] надолго парализовало развитие русского общества» (Любавский М.К. Историческая география России. М., 1908. С. 8—9).

Пётр I. Бюст Карла Растрелли. Эрмитаж

Швейцарский историк и культуролог XIX века Якоб Бурхардт заметил как-то: «В царизме проявлялось постоянное искушение к такому поведению, и мир увидел ярчайшее и окончательное выражение этого в образе Петра. Данная особенность издавна была присуща всем варварам: их могущественные повелители всегда были завоевателями. С тех пор трагическая участь Европы заключалась в том, что западные народы, изнутри подверженные беспрестанным превращениям и революциям, одновременно подвергались извне (то есть с востока. — В.В.) натиску почти полностью механической силы, которая не имеет, можно сказать, никакого отношения к их радостям и страданиям, к их духу и их высшим целям» (Бурхардт Я. Размышления о всемирной истории. М., 2004. С. 451—452).

Отмечу, что петровская «механическая сила» и не могла иметь ничего общего с европейским типом развития по указанной выше причине: она целиком находилась внутри рамок архаичного типа государственного существования, лишь внешне уподобляясь Европе, да и то на весьма жалком уровне.

Глубокое объяснение природы этой силы, этого натиска дал в одной из своих исторических работ Карл Маркс. Классик справедливо охарактеризовал не только русских, но и всех славян в целом, как «расу» изначально сугубо сухопутную. Действительно, их экспансия была постоянно направлена на территории, удалённые от моря. И даже когда русские по инерции выходили к побережьям, например, к устью Невы в XIII—XIV вв. (а поляки — к протяжённому балтийскому побережью), то ни те, ни другие никак новые возможности не использовали, в отличие от соседних немцев, основывавших в схожей ситуации один торговый город-порт за другим. Напомню, даже старый русский порт Архангельск был исключительно «принимающим»; своих кораблей, способных добраться до Европы, у тамошних жителей не было. Поляки и в XVIII в. оставались сухопутной нацией у моря; в России же эта ситуация коренным образом меняется с приходом к власти Петра.

Крымский татарин, 1700 г. Коллекция музея Ларишес

«Пётр Великий с самого начала порвал со всеми традициями славянской расы. России нужна вода. Эти слова, с которыми он с упрёком обратился к князю Кантемиру, стали девизом всей его жизни! Завоевание Азовского моря было целью его первой войны с Турцией, завоевание Балтики — целью его войны со Швецией, завоевание Чёрного моря — целью его второй войны против Порты и завоевание Каспийского моря — целью его вероломного вторжения в Персию. Для системы местных захватов достаточно было суши, для системы мировой агрессии стала необходима вода. Только в результате превращения Московии из полностью континентальной страны в империю с морскими границами московская политика могла выйти из своих традиционных пределов и найти своё воплощение в том смелом синтезе, который, сочетая захватнические методы монгольского раба и всемирно-завоевательские тенденции монгола-властелина, составляют жизненный источник современной (XIX в. — В.В.) русской дипломатии» (Маркс, 1989, № IV. С. 11).

Перед молодым царём, стремившимся пробиться уже ко второму (после Архангельска) выходу в океан, стоял выбор: Балтику добывать или Чёрное море. В пользу первого варианта его склонял близкий друг и советник, швейцарец Ф. Лефорт. В пользу второго — И.С. Мазепа, заинтересованный в воинском присутствии русских на слишком уж вольной, по его мнению, Украине. При этом гетман гарантировал царю лёгкую победу при помощи многочисленного, хорошо вооруженного и опытного в борьбе с турками и крымскими татарами казацкого войска.

Царь, как известно, весьма доверявший гетману и ценивший богатый политический опыт старика, склонился к его мнению и выступил в 1695 г. на Азов. Этот поход, получивший название Первого азовского, больших результатов не имел, чему турецкий гарнизон крепости во многом был обязан крымскотатарскому войску (см. ниже). Но через год, когда молодым царём были собраны гораздо большие силы, а также увеличено число боевых кораблей и транспортных судов, поход к устью Дона повторился с куда большим успехом.