в) Караимы (караиты, карайлар)

Последнее целиком верно и по отношению к одному из многих племён Хазарского каганата, а именно племени караев или караитов (в дальнейшем их начнут не совсем верно называть караимами), хотя часть караев позже, в X в., приняла христианство, причём в несторианской версии этой религии¹. Это племя чувствовало свою особость; оно самоидентифицировалось в самом начале нашей эры. В Крым они попали, как считают одни авторы, вместе с гуннами (Поляков, 1997. С. 20), другие опускают временную планку этого события до ещё более раннего периода — I в. н. э. (Айбабин, 1999. С. 46).

Племя караев, ранее весьма могущественное и многочисленное, со временем слабело, но и в X в. у него было вполне достаточно искусных воинов, чтобы успешно сражаться с готами и другими старыми насельниками Крыма. Именно в ту пору они взяли считавшийся неприступным Кырк-Ер или Чуфут-Кале (Полканов, 1995. С. 188). После чего основная часть этого небольшого народа осталась в Крыму навсегда.

Один из караитских повелителей-тудунов, Али-Алитвер, смог обратить подвластное ему население в христианство, разрушить капища и выстроить новые храмы. Однако каган, не заинтересованный в духовном подчинении своих подданных соседней Византией, подавлял христианское движение. Причина заключалась в том, что старинный культ Тенгри-Хана способствовал укреплению его собственной власти в качестве «бога живого», представителя небесных сил на Земле². Его опасения были не напрасны: через 100 лет, в VIII в., Византия учредила в Крыму Готскую митрополию, семь епархий которой находились на хазарской территории; в 710 г. они не только владели Сугдеей, но и вернули себе Херсонес (Зубарь, 1988. С. 77).

Что же касается принятия иудаизма в качестве государственной религии каганата, то это было весьма удачное и своевременное решение. Именно в ту эпоху под усилившимся давлением мусульман немало иранских евреев переселилось в Восточное Предкавказье, а затем в Крым. Вскоре крымские города стали прибежищем и для других иудаистов, подвергавшихся гонениям в ряде мусульманских и европейских стран. Под влияние наиболее образованных раввинов из числа этих бездомных скитальцев попал, кстати, и упоминавшийся каган Обадия (Плетнёва, 1986. С. 63). Новая монотеистическая религия имела важное значение для политического, международного утверждения Хазарии, её духовного равенства с Византийской империей и Арабским халифатом. И именно хазары, а не евреи, впервые попытались поднять иудаизм на уровень третьей — после ислама и христианства — мировой религии. Впрочем, всеобщее признание за ним такого статуса произошло много позднее распада Хазарского каганата.

Но в X в. до этого было ещё далеко, и каганат ощущал себя достаточно мощным, чтобы распространять своё владычество на всё новые территории. Что касается Крыма, то в этом веке под административной властью кагана и в экономической зависимости от хазар оказались Керчь, Судак, Алушта, Ламбат, Партенит, Гурзуф, Алупка, Балаклава, Альма и даже Мангуп (Новосельцев, 1990. С. 109). Заметим, кроме Мангупа, всё это портовые, торговые города. Очевидно, хазары приняли деятельное участие в превращении некоторых из них, ранее представлявших собой обычные рыбацкие сёла, в торговые пункты. Этому процессу немало содействовала новая вера кагана. Дело в том, что в конце VII — начале VIII вв. Европа находилась в упадке, вызванном нашествиями варваров. В то же время международные финансовые связи иудейских общин сохранились, и именно они взяли в свои руки европейскую коммерцию, чему всячески содействовали Каролинги. Эта династия, правившая в могучей многонациональной франкской державе, нуждалась для возрождения её экономики в еврейских кредитах — отсюда и политика поощрения иудейского капитала (указ. соч. С. 151).

Однако именно в иудаизме, столь выгодном для экономики и династической политики каганов, таились и зёрна распада империи хазар. Он оставался религией кругов, близких к кагану. Основная же масса населения исповедовала ислам, христианство и даже по-прежнему отправляла различные языческие культы. Целиком мусульманской была и гвардия кагана. Вся эта масса подданных не только не последовала за еврейскими проповедниками, но и выступала в оппозиции своему правителю-талмудисту. Междоусобицы, в которых деятельно участвовали феодалы-вассалы, сильно ослабили каганат, и хазарам-христианам удалось вытеснить властителя за пределы Крыма. Полагают, что именно это противостояние иудейской верхушки и иноверных масс, вылившееся в настоящую гражданскую и религиозную войну, стало причиной распада Хазарского каганата после эмиграции кагана (Михайлова, 2006. С. 39). Последний удар по ослабшей Хазарии был нанесён киевским князем Игорем Святославичем, в 964—965 гг. разорившим подчиненные хазарам поволжские тюркские племена, а затем и города самого каганата.

Но далеко не вся иудаистская аристократия последовала за изгнанником-каганом. В Крыму остались многие хазары, со временем также принявшие иудаизм. Эти остатки некогда могущественного народа ещё долго фигурировали в средневековых крымских источниках: они составляли одну из наиболее многочисленных диаспор, уцелевших после распада каганата. Потом хазары незаметно растворились в местном населении, оставив по себе весьма скромные следы в культуре и языке крымцев. Впрочем, итальянцы ещё в XVI в. по-прежнему называли полуостров Хазарией. В отличие от последних, караиты сохранили чувство общности, ряд собственных традиций и, главное, собственную уникальную религию. Бесспорно, именно она была главной причиной сохранения караимской самоидентификации до наших дней.

Здесь имеет смысл отвлечься от этнических эволюций, уделив внимание более общим, региональным моделям жизни; ведь они не менее значимы для науки о народах и их истории. Собравшееся в Крыму в VII в. многоплеменное сообщество, уже избравшее полуостров постоянным местом обитания, говорило на общепонятных тюркских диалектах (это по-современному; на самом же деле все они были вполне равноценными и полноценными языками). Но это сообщество не было однородным во многих иных смыслах. Прежде всего — в хозяйственно-бытовом. Как могли, скажем, гунны, осевшие на Южном берегу Крыма, оставаться кочевниками? Вопрос, конечно, несерьёзный; а вот проблему изменений кочевнического быта даже в степной части Крыма пустячной никак не назовёшь. Что же происходило в крымской степи этого периода?

Удивительные перемены начались в конце VII — самом начале VIII вв., но не повсюду, а в степных предгорьях Центрального Крыма и на Керченском полуострове. Население этого обширного региона когда-то, на закате скифского и боспорского государств, было частично оседлым. Но затем, в III в., селения становятся всё более редкими, а в IV в. практически исчезают, сменившись подвижными группами юрт, принадлежавших различным кочевым родам.

Теперь же происходит как бы возврат к основательно забытому старому. На сравнительно неширокой степной полосе от берегов Керченского пролива до среднего течения тогда ещё полноводного Салгира начинается оседание тюркского населения Крыма. Этот процесс шёл довольно активно; благодаря далеко не законченным археологическим исследованиям этого периода, уже к 1970-х гг. было обнаружено несколько десятков памятников такого рода (Гадло, 1971. С. 61—62). Они представляют собой остатки так называемых открытых селищ, то есть групп жилых и хозяйственных построек, не укреплённых и не окружённых какой-либо защитной стеной. Очевидно, в этом не было необходимости — как упоминалось выше, после возвышения в 670-х гг. Хазарского каганата не только в степном Крыму, но и во всей Южнорусской степи наступила пора политической стабильности.

Индивидуальное (семейное) жилище того периода представляло собой землянку овальной формы (устойчивое воспоминание о круглом жилище кочевника!), углублённой в почву до 0,8 м и площадью от 4,8 на 3,1 м до более обширных, площадью 16 кв. м. (Героевка, Керченский полуостров). Стены котлована и пол жилья первоначально обрабатывались глиняно-кизячной обмазкой, в более поздний период — и камнем. Сверху котлован перекрывался двускатной крышей. Вход устраивался исключительно с юга, и эта черта крымских жилищ степи сохранится в дальнейшем на многие века. С поверхности внутрь вела земляная лестница, чьи ступени укреплялись камнями. Очаг устраивался, как правило, у северо-западной стены, топка достигала в вертикальном сечении размера 1,4 на 0,9 м. У северной стены землянки выкапывалась зерновая яма, представлявшая собой необлицованный подвал глубиной в 0,7 м, расширяющийся в глубине до почти метра, тогда как круглое устье имело диаметр 0,65 м.

Тонкостенные котлы с внутренними ушками, как и вообще тип этого жилища, нехарактерные для Крыма, свидетельствуют о том, что эти культурные реалии имеют своим источником донские степи, где в VII—X вв. обитали праболгары и иные тюркские группы. С другой стороны, конструкция очага — типично крымская. Просуществовал этот тип степного жилища относительно недолго, около двух веков. За это время постройки претерпели некоторые изменения, основным из которых стало появление надземные стен; теперь это были уже полуземлянки³. Какого-то резкого прекращения строительства таких своеобразных жилищ не произошло, имело место скорее плавное перерастание полуземлянки в жильё, целиком находившееся на поверхности земли. Позднее, крымцы время от времени вспоминали (когда это становилось необходимым, как говорится, не от хорошей жизни) опыт строительства землянок в весьма подходившей для этого сухой, твёрдой степной почве. Эти возвраты к старине наблюдались и в XIII, и в XVII, и даже в середине XX — начале XXI в. в местах ссылки татар после депортации в Среднюю Азию, а затем, по возвращении, и в самом Крыму.

Для истории же коренного народа Крыма имеет огромное значение не столько тип этих жилищ, сколько само их существование, являющееся неоспоримым доказательством превращения тюрков-кочевников в оседлое население Крыма уже в VI веке. Этот исторический факт радикально перечёркивает все попытки ряда историков связать появление оседлого населения крымской степи со второй иммиграцией тюркского элемента, действительно имевшей место, но полу-тысячелетием позже.

Примечания

1. Религия караитов ещё в VIII в. приняла законченно-логичный вид в форме караизма. Последний имеет ряд общих черт с христианством и исламом (почитание Ветхого Завета и пророков, в том числе Иисуса с Мухаммадом, как двух последних из семи великих пророков), принципиально отличаясь от иудаизма неприятием позднейших толкований и комментариев к Священному Писанию, и тем более Талмуда. От христианства же караизм отличало вполне монотеистичное неприятие Троицы и, соответственно, Нового Завета. Из наиболее древних реликтов в караизме сохранился культ священных дубов Тенгри, олицетворяющих этого некогда общетюркского бога. Упомянутые дубы растут на древнем общекараимском святилище — родовом кладбище Балта Тиймэз («Топор не коснётся»), расположенном неподалеку от Восточных ворот Чуфут-Кале (подр. См.: Полканов, 1997. С. 42—46).

2. Имя Тенгри не скоро изгладилась из памяти коренных крымцев. Через столетия после принятия Крымом ислама, в 1658 г., хан Мехмед-Гирей IV, составляя мохаббат-наме (грамоту) царю Алексею Михайловичу, во вступительных фразах упоминал в своём титуле имя древнего бога. Причём помещая его в интитуляции перед именованием Аллаха: «Благословением Тенгри, милостью и милосердием Всевышнего великий падишах Великой орды...» и т. д. (цит по: Фаизов, 2003. С. 142). И даже в XX в. Тенгри, правда, уже в изменившейся форме «Танры», упоминался крымцами в молитвах и обращениях к Всевышнему: напр., «Да поможет нам Танры!» (цит по: Сейдамет, 2009, № 25. С. 14, и во многих др. местах этого соч.).

3. Прекрасные образцы этой архитектуры были обнаружены на месте селения так называемой салтово-маяцкой (тюркской) культуры носившего название Тау-Кипчак и расположенного по обоим берегам р. Зуя. Задняя часть этих жилищ была врезана в склоны холмов, тогда как передняя представляла собой фасад в «полный рост», с дверьми, окнами и т. д. (Буров, 2006. С. 260).