§ 4. Битва. Молодинский Армагеддон

О переправе главных сил татарского войска на левый берег Оки в штабе русской рати узнали утром 28 июля. Дальше удерживать позиции на Оке смысла не было, и Воротынский отдал приказ об общем отступлении к северу, к столице, вслед за ханом. Согласно Московскому летописцу, на военном совете Воротынский заявил воеводам, раскрывая суть своего замысла: «Так царю страшнее, что идем за ним в тыл, и он Москвы оберегаетца, а нас страшитца. А от века полки полков не уганяют; пришлет на нас царь посылку, и мы им сильны будем, что остановимся; а пойдет всеми людьми, и полки их будут истомны, вскоре нас не столкнут, а мы станем в обозе безстрашно». Пискаревский же летописец сообщает еще одну весьма интересную подробность этого отступления — воеводы «пошли к Москве розными дорогами (выделено мной. — П.В.) и с обозом...»¹

Мы отнюдь не случайно выделили именно это место в летописи — на ум сразу пришел знаменитый принцип, сформулированный Г. Мольтке-старшим «Врозь идти — вместе драться». И для того, чтобы этот принцип мог быть реализован на практике, необходимо заранее обговорить с воеводами возможные варианты действий и наметить позиции, где должна была состояться встреча полков. Как писал тот же Мольтке, «...всегда опасно заменять заранее составленный и подготовленный план новым, неподготовленным. На основании слухов и неопределенных сведений нельзя было совершенно изменить маршрут. Вследствие этого должны были возникнуть разного рода затруднения; распоряжения, касающиеся подвоза жизненных припасов и запасных войск, приходилось видоизменять, а бесцельные марши могли подорвать доверие войск к начальникам»². По этой причине мы не можем согласиться с мнением В.В. Каргалова, который представил дело таким образом, что действия татар для Воротынского оказались неожиданными и воеводе пришлось спешно пересматривать весь план войны³. Подчеркнем еще раз — по нашему мнению, М.И. Воротынский (и в этом мы согласны с Д.М. Володихиным) не похож на военачальника, способного к быстрой и яркой импровизации, и потому, скорее всего, такой вариант действий был заранее рассмотрен князем и обговорен с другими воеводами. И когда замысел татар стал очевиден, каждый знал, что ему надлежит делать.

Двигаясь к Москве, русские полки «пришли за три часы до царева приходу и с обозом со всех дорог смотрением божиим вдруг на Молоди, и обоз поставили, и ров выкопали». Складывается впечатление, что позиция у Молодей была заранее осмотрена «большими» воеводами и они знали, куда и зачем ведут свои полки. В авангарде русского войска шел усиленный «немцами» Ю. Фаренсбаха передовой полк князей А.П. Хованского и Д.И. Хворостинина⁴, перед которым Воротынский поставил задачу атаковать арьергард неприятеля и не допустить скорого соединения главных сил Девлет-Гирея с авангардом Тягриберди.

И тут снова возникает вопрос — каковы были планы крымского «царя», на что он рассчитывал, когда после завершения переправы через Оку начал марш на север, по направлению к Москве. Общепринятое мнение заключается в том, что именно столица была главной целью его похода⁵. С этим можно согласиться, но с одной существенной оговоркой — Москва могла стать «царским призом» (по меткому выражению Д.М. Володихина) только тогда, когда будет разгромлена русская полевая армия. Девлет-Гирей и Дивей-мурза отнюдь не были бесталанными военачальниками и не могли не понимать всей опасности выдвижения к русской столице, имея у себя на «хвосте» многочисленные русские полки, рвущиеся в бой. Потому мы считаем, что весь маневр с обходом серпуховской позиции, выдвижением ногаев к Москве и маршем ханского войска на север был задуман и осуществлен с одной целью — выманить русских на открытое пространство и дать им сражение в чистом поле, где должно было сказаться превосходство татар в коннице и численности. И, во всяком случае, это были не Молоди — рельеф местности здесь явно не благоприятствовал действиям многочисленной татарской конницы.

Но вернемся обратно к стремительно развивавшимся южнее Москвы событиям. Передовой полк отлично выполнил свою задачу (примечательно, что в ряде источников о Хованском не сказано ни слова, а главным героем «потехи» представлен Д.И. Хворостинин). Он «...пришел на крымской на сторожевой полк, да с ними учял дело делати с немцы и с стрельцы и со многими дворяны и з детьми боярскими и з бояръскими людми, да мчял крымъской сторожевой полк до царева полку»⁶. Разрядные книги дополняют этот рассказ, указывая на место, где Хворостинин и его ратники догнали татар, разбили их и погнали к северу — «у Воскресенья на Молодех»⁷.

Узнав от беглецов о произошедшем (русские источники сообщают, что в ставку хана прискакали два его сына «и учяли творити: "Ты, государь, идешь к Москве, а нас, государь, московьские люди созади побили"...»), хан отрядил на помощь своему «сторожевому полку» 12 тыс. ногаев и татар⁸. С подходом подкреплений перевес оказался на стороне неприятеля, и теперь уже Хованскому и Хворостинину пришлось, как показалось татарам, поспешно отходить. Однако они заблуждались — русские за много десятилетий противостояния прекрасно освоили тактические приемы татар и не раз с успехом использовали их против них. Так получилось и в этот день. Пока ратники передового пола «мчяли» татарский арьергард до расположения главных сил неприятеля, М.И. Воротынский «с товарищи» вышел к Молодям и русские успели приготовиться к встрече незваных гостей. На вершине холма, у подножия которого находилось само село и протекала речка Рожайка, был поставлен "гуляй-город"⁹, вокруг которого был выкопан ров, подготовлены позиции для наряда. Едва были закончены все приготовления, как на горизонте показались клубы пыли, из которых вылетели русские всадники, преследуемые разгоряченными татарами. Враг уже торжествовал победу, как вдруг отступавшие конные сотни передового полка, подскакав к холму, внезапно уклонились вправо. «И в те поры из-за гуляя князь Михаило Воротынской велел стрельцем ис пищалей стреляти по татарским полком, — писал летописец, — а пушкарем из большово снаряду изс пушек стреляти. И на том бою многих безчисленно нагайских и крымъских тотар побили...»¹⁰

Московский летописец сообщает интересную деталь схватки, не отраженную нигде больше: «...три тысечи стрельцов поставили от приходу за речкою за Рожаею, чтобы поддержати на пищалех. И царь послал нагаи 40 000 на полки, а велел столкнута. И русские полки одернулися обозом. И столь прутко прилезли, — которые стрельцы поставлены были за речкою, ни одному не дали выстрелить, всех побили»¹¹. Сегодня сложно сказать, насколько точен был летописец, описывая спустя много лет схватку передового полка с татарами. Отметим лишь, что в размещении стрелков за ручьем у подножия холма нет ничего невозможного (за исключением их числа — летописец явно преувеличил его, и весьма существенно. Скорее всего, речь шла о 5 сотнях стрельцах, входивших в состав передового полка), равно как и в том, что ногаи, преследовавшие отступающие конные сотни детей боярских и «немцев» Фаренсбаха, атаковали стрельцов столь стремительно и неожиданно, что те не успели сделать дружного залпа, были засыпаны стрелами и порублены противником. Однако эта задержка в итоге дорого стоила татарам, попавшим под огонь стрелков и артиллерии из «гуляй-города» и обоза.

Свинцовый ливень остудил воинственный пыл татар, и они отхлынули назад, откатившись к своим главным силам. Воротынский рассчитал все верно — хан не рискнул и дальше двигаться к Москве, имея в тылу у себя всю русскую армию, остановился в «семи верстах» южнее Пахры, на болоте, и начал готовиться к решающему сражению. Относительно того, где застала хана весть о поражении своего арьергарда, в источниках нет согласия. Согласно «Повести...», Соловецкому летописцу и разрядным книгам, хан успел переправиться через Пахру, но после того, как русские обыграли его в первой после переправы схватке, «...на Москву не пошол да, перешед Похру сем верст, стал в болоте». В то же время московский летописец сообщает, что «царь» все же не дошел до Пахры. Для того чтобы разрешить эту загадку, обратимся к карте. Расстояние между Молодями и Пахрой в районе Подольска составляет примерно 20 км. Если хан успел до начала боя переправиться через Пахру, то выходит, что русский передовой полк и татарский «сторожевой полк» успели проделать по июльской жаре меньше чем за полдня, сражаясь, около 40 км. Это представляется невозможным, поэтому мы склоняемся к тому, чтобы принять свидетельство московского летописца о том, что хан с главными силами все-таки до Пахры не дошел. Кстати, А. Лызлов в своей «Истории...» отмечал, что после того, как русский передовой полк разгромил татарский арьергард, хан не решился и дальше следовать к Москве и «стал с воинством, не дошед реки Пахры за седмь верст...»¹².

Итак, третий раунд сражения остался за русскими — Воротынский сумел навязать Девлет-Гирею сражение в том месте, где это было удобно ему и где русская рать могла реализовать свое техническое преимущество¹³. Если мы правильно локализовали место расположения «гуляй-города» и обоза русского войска, то они расположились на холме примерно в 1 км юго-восточнее Молодей за рекой Рожайкой и примерно в полукилометре восточнее Серпуховской дороги (во всяком случае, это место соответствует данным московского летописца и описанию церкви Воскресения Христова, «на погосте, что на Молодях, на речке Рожае»). С трех сторон подножие холма окружала вода (Рожайка и впадающие в нее ручьи), восточный и южный склоны холма были покрыты редким лесом и кустарником. Размеры холма составляли примерно 1,5 км с запада на восток и 1 км с севера на юг, а площадка на вершине холма имела размеры 400 на 250 м.

Мочью хан передвинул свой лагерь ближе к Молодям и встал «за пять верст» от русских позиций. Во вторник 29 июля, по сообщению «Повести...», «...наши плъкы с крымскими людми травилися, а съемного бою не было». Московский летописец добавил к этому лапидарному и лаконичному описанию длившегося весь день «лучного боя» между отрядами татар и сотнями детей боярских и к схваткам отдельных наездников несколько ярких деталей, характеризующих действия русских полков. По словам летописца, крымский «царь» «...послал на обоз всех людей. И со все стороны учали к обозу приступати. И полки учали, выходя из обозу, битися: большей полк, правая рука и передовой и сторожевой, которой же полк по чину. А левая рука держала обоз. И в тот день немалу сражению бывшу, ото обою падоша мнози, и вода кровию смесися...» Примечательна очередность, с которой выезжали на «травлю» полки — «по чину». Об этом же писал и Штаден в своих записках: «...один воевода за другим должен был неизменно биться с войском царя». Постоянная смена полков и сотен позволяла русским воеводам поддерживать пламя схватки и в то же время иметь под рукой постоянный резерв из свежих и отдохнувших людей.

Таким образом, решительного боя в этот день не было — обе стороны выжидали, прощупывали намерения друг друга, ждали, кто сделает первый шаг. И поскольку русские отнюдь не торопились покидать свою укрепленную позицию, а татары точно так же не стремились штурмовать ее, памятуя об уроке, который им был преподан накануне, то к вечеру «...разыдошася полъки во обоз, а татаровя в станы своя...»¹⁴ Очередной, четвертый по счету, раунд закончился вничью, однако хан находился в худшем положении — Девлет-Гирей не мог ждать, и он должен был решать — или штурмовать русский лагерь, или же отступать несолоно хлебавши. Последний вариант его устроить никак не мог — замахнувшись на рубль, ограничиться копеечным ударом, отойти просто так, не дав решительного, генерального сражения, хан не мог без потери лица, что было чревато серьезными внутри- и внешнеполитическими осложнениями. Очевидно, именно этим и было обусловлено не свойственное в принципе татарам стремление в последующие дни сражения к «сьемному» бою, к рукопашной. Слишком многое зависело от исхода этого похода, похода необычного, главной целью которого не был простой грабеж и захват ясыря.

Ночью в татарском лагере состоялся военный совет, на котором было принято решение попытаться штурмом взять русский лагерь. По сообщению летописца, «Дивей мурза с нагаи сказався царь похвально и рек: "Яз обоз руской возьму; и как ужаснутца и здрогнут, и мы их побием"...» Воротынский предвидел этот шаг противника и, оставив большой полк внутри «гуляй-городаа» (очевидно, и пехоту остальных полков тоже), вывел прочие полки за город (можно предположить, что они встали на пологих южном и юго-восточном склонах холма). С утра среды 30 июля татары начали штурм «гуляй-города». Видимо, отряды татарских всадников, стремительно подъезжая к русским позициям, засыпали защитников «гуляй-города» ливнем стрел, пытаясь нанести им как можно большие потери с тем, чтобы потом, нащупав слабое место, разомкнуть линию «гуляй-город» и возов, ворваться в лагерь и в рукопашном бою перебить его защитников. Несколько последовательных атак, предпринятых Дивей-мурзой, не привели к видимому успеху, и тогда мурза «поехал около обозу с невеликими людьми розсматривать, которые места плоше, и на то б место всеми людьми, потоптав, обоз разорвати».

Мурзу в богатом доспехе, в окружении блестящей свиты, трудно было не заметить, и тогда Воротынский и Шереметев выслали из «гуляй-города» детей боярских большого полка с приказом атаковать противника. «И Дивей мурза своих татар стал отводити. И скачет на аргамаке, — сообщал детали пленения татарского полководца летописец, — и аргамак под ним сподкнулся, и он не усидел. И тут ево взяли и с аргамаком нарядна в доспехе»¹⁵. Источники сохранили имя ратника, взявшего в плен Дивей-мурзу. Им оказался сын боярский из Суздаля Иван (Темир) Шибаев сын Алалыкин.

Потеряв своего военачальника, татары моментально смешались и «пошли от обозу прочь в станы». Оправившись от первого шока, вызванного пленением Дивей-мурзы, к вечеру татары снова попытались атаковать русский лагерь, но на этот раз, по сообщению летописца, «татарской напуск стал слабее прежнего, а руские люди поохрабрилися и, вылазя, билися и на том бою татар многих побили...»¹⁶. Возможно, именно тогда, в вечернем бою был убит Тягриберди-мурза и попал в плен некий астраханский царевич (Хаз-Булат?). Помимо взятых в плен Дивей-мурзы и астраханского царевича, русские источники сообщают также о том, что было убито три представителя рода Ширинов, в плен было взято 90 татарских воинов, в том числе и несколько мурз. Со стороны же русских было убито 70 ратников и, конечно, много больше получили ранения. Надо полагать, хан, подводя итоги дня, вечером сильно пожалел о том, что с ним не было наряда, оставленного в старом лагере за Окой, — без артиллерии взломать «гуляй-город» и окопанный обоз оказалось чрезвычайно сложным и сопряженным с большим потерями делом.

Поражение, которое Девлет-Гирей и его воины потерпели в среду, было весьма серьезным — два дня татары приходили в себя, а русские получили передышку. В четверг и в пятницу, 31 июля и 1 августа, по сообщению разрядной книги, «...с крымскими людьми травились, а сьемново бою не было»¹⁷. Однако ситуация в русском лагере складывалась чрезвычайно сложная. Запертые на ограниченном пространстве внутри обоза и «гуляй-города», русские испытывали нехватку фуража, провианта и воды. Так, в Пискаревском летописце, к примеру, было сказано: «А в полкех учал бытии голод людем и лошедем великой; аще бы не Бог смилосердовался, не пошел царь вскоре назад, быть было великой беде...» Сам Дивей-мурза на допросе заявил, по словам Штадена, что если бы вместо него взяли бы в плен самого Девлет-Гирея, то он легко бы освободил «царя» через 5—6 дней, дождавшись, пока русские ослабеют от голода¹⁸.

К счастью для русских воевод, Девлет-Гирей не стал дожидаться, пока русские окончательно изнемогут от голода и жажды. Он решил ускорить развязку событий. Что же заставило хана спешить в ситуации, когда еще несколько дней и русские будут вынуждены или сдаться, или выйти из своего лагеря для последнего и решительного боя? Видимо, на это его решение повлиял целый ряд веских причин. С одной стороны, хан не хотел оставлять в беде Дивей-мурзу, которого чрезвычайно высоко ценил. Не случайно астраханский царевич на допросе на вопрос о намерениях хана прямо заявил: «Яз де хотя и царевичь, а думы царевы не ведаю, дума де царева ныне вся у вас, взяли вы Дивия-мурзу, тот был всему промышленник...»¹⁹

С другой стороны, к решительным действиям хана побуждала и обстановка в татарском войске. Судя по всему, рядовые татарские воины глухо роптали, сетуя на малую добычу и большие потери. Мурзы же открыто критиковали действия хана. Во всяком случае, Девлет-Гирей писал Ивану, объясняя причину своего отступления, что пришли де к нему ногаи и жаловались — «...пришли есмя из нагами пять месяц и нам лежать не прибыльно и лошадем истомно; молвя, все заплакали и нужю свою нам в ведоме учинив, заплакав, на ногу пали». Штаден к этому добавлял, что ногаи были недовольны неправильным, не по заслугам, как они считали, разделом добычи²⁰. Наконец, татары, как и русские, также должны были испытывать серьезные проблемы с фуражом и провиантом — слишком далеко от лагеря удаляться небольшим отрядам татарских фуражиров было опасно, а в ближней округе после почти недельного стояния на месте все, что можно было съесть и выпить, было съедено и выпито.

Последней соломинкой, что переломила хребет верблюду, стал захват татарскими разъездами гонца с грамотой, которую, согласно Пискаревскому летописцу, оставленный в Москве «для осады» князь Ю.И. Токмаков отправил в лагерь к Воротынскому. В этом послании князь просил воевод «сидеть безстрашно», поскольку идет де к ним на помощь «рать наугородцкая многая». Московский летописец к этому добавлял, что пленный под пыткой показал — «прибылым войском» командует сам Иван Грозный, а в авангарде его полков в Москву прибыл боярин И.Ф. Мстиславский с 40 тыс. ратью и что он сам был очевидцем прихода этого войска.

Можно предположить, что поимка гонца случилась 1 августа. Сведения, полученные от пленника, не могли не ввести хана в печаль. С момента его появления на русской «украйне» прошло уже 8 дней. Известия же о том, что он идет на Москву, попали в Новгород еще раньше (из Москвы до Новгорода гонец ехал 3—4 дня). Надо полагать, что для хана не было секретом присутствие в Новгороде и большого войска, и одного из виднейших русских воевод, князя Мстиславского. Сведения, данные гонцом под пыткой, выглядели поэтому весьма правдоподобными, и если он говорил правду, то времени у хана оставалось в обрез — либо он немедленно атакует и разгромит рать Воротынского, либо через день-два нужно ожидать подхода свежих русских полков. Отметим также, что Штаден также сообщает об эпизоде с поиманием гонца, однако инициативу в отправке грамоты он приписал Ивану Грозному, а посланную якобы из Новгорода рать численностью в 40 тыс. человек должен был возглавить герцог Магнус²¹.

Обсудив сложившуюся ситуацию, Девлет-Гирей и его советники пришли к выводу, что ждать дальше нельзя и нужно действовать немедленно. Поэтому «...авъгуста во 2 день в субботу царь крымской послал нагайских татар многых и крымских царевичей и многие плъки татаръскые пешие и конные к "гуляю-городу" выбивати Дивия-мурзу да и "гуляй-город" велел взятии...»²² Надо полагать, увидев, с какой яростью и упорством татары начали штурм русских позиций, М.И. Воротынский вздохнул с облегчением — Девлет-Гирей бросил своих воинов в решительное наступление, отказавшись от попытки взять русский лагерь измором.

Спешенные татарские воины, подбадривая друг другу воинственным кличем и призывая на помощь Аллаха, при поддержке конных лучников, которые поверх голов штурмующих осыпали русских ливнем стрел, двинулись на приступ. С невиданной доселе храбростью и упорством неприятель раз за разом пытался ворваться в «гуляй-город», и раз за разом, осыпаемые ядрами и «дробом» из пушек и затинных пищалей, он был вынужден откатываться назад, оставляя под деревянными стенами русской полевой крепости десятки и сотни убитых и раненых. Летописи и разрядные книги лишь в слабой степени отражают накал схватки. Как писал неизвестный автор «Повести...», «и как татаровя пришли к "гуляю-городу" и ималися руками за стену у "гуляя-города", — и нашы стрельцы туто многых татар побили и рук бесчислено татарьскых отсекали...»²³ Холм заволокли клубы порохового дыма, перемешанного с пылью, поднятой тысячами ног и копыт, крики людей, ржание лошадей, грохот артиллерийской канонады и трескотня пищалей слились в сплошной гул, за которым бойцы с трудом слышали друг друга и слова команд.

Напряжение битвы возрастало с каждым часом. Стремясь любой ценой сломить сопротивление защитников «гуляй-города» и добыть столь желанную победу, хан не остановился даже перед тем, чтобы послать в бой свой последний резерв — отборных стрелков-тюфенгчи, но и это не помогло. Русские воины, мучимые жаждой, под палящим августовским солнцем продолжали отчаянно сражаться, отбивая все неприятельские атаки. И татары не выдержали, их напор стал слабеть, в их атаках уже не чувствовалось прежней ярости и упорства. Почувствовав это, державший все это время руку на пульсе сражения, «большой воевода» князь Воротынский понял — час настал и решил контратаковать. Улучив удобный момент, когда очередная волна штурмующих отхлынула от стен «гуляй-города», он отдал приказ ударить на откатывающегося врага. По условленному сигналу русские пушкари «из большово наряду ис пушек и изо всех пищалей» сделали мощный залп по неприятельским боевым порядкам, «гуляй-город» раскрылся, и на отступающего врага обрушились дети боярские передового полка во главе с Д.И. Хворостининым и немцы ротмистра Ю. Фаренсбаха. Одновременно с этим сам Воротынский во главе сотен большого полка, совершив обходной маневр по «долу», атаковал противника с тыла, «...да учали с нагайцы и с крымцы дело делати сьемное, и сеча была великая»²⁴. Кстати, а ведь перед нами яркий пример использования русскими типичного татарского маневра, известного также под названием «тулгама». Это о нем писал основатель империи Великих Моголов эмир Бабур, повествуя об одном из своих сражений: «Люди, которые зашли нам в тыл, также приблизились и начали пускать стрелы прямо в наше знамя; они напали спереди и сзади и наши люди дрогнули. Великое искусство в бою узбеков эта самая "тулгама". Ни одного боя не бывает без тулгама»²⁵.

Но вернемся обратно к сражению. Ошеломленный противник, оказавшись под одновременным ударом с тыла и с фронта, поначалу упорно сопротивлялся, однако недолго — слишком велики были его потери и слишком неожиданным оказалось введение в бой свежих русских сил. Разгромленные татарские «полки» беспорядочно повалили толпой обратно в свой лагерь, неся хану горестную весть о смерти и пленении множества военачальников и рядовых воинов. Русские источники сообщают, что в последней схватке были побиты не только «многие крымские люди», но пали и ханский сын, и ханский внук, сын наследника крымского престола калги Мухаммед-Гирея (т.е. два «царевича»). А. Курбский добавлял к этому, что, по слухам, помимо двух погибших ханских сыновей еще один попал в плен. Видимо, от него позаимствовал эту информацию и А. Лызлов, писавший в своей «Истории...», что «на том тогда бою убиени быша ханский сын да калгин сын, и прочих знаменитых мурз и татар многое множество; и живии яти быша сын ханский и мурзы знаменитыя мнози...» Г.Д. Бурдей называет в числе погибших еще и ханского зятя Ила-мурзу²⁶.

Сегодня трудно сказать, насколько точны эти сведения, однако с уверенностью можно утверждать, что среди пленных не было ханских сыновей — такой факт неизбежно бы нашел отражение в официальных документах и в переписке хана с Иваном Грозным. Сомнительной представляется и гибель ханского сына — ни в одном источнике не названо его имя, хотя ханский сын отнюдь не рядовой татарин, чтобы его гибель осталась незамеченной. Тем не менее поражение татар было столь же очевидным, как и тяжелым. Девлет-Гирей пошел ва-банк, и, когда его карта оказалась бита, он оказался в чрезвычайно сложном положении. Русские отнюдь не выглядели умирающими от голода и жажды, с севера, казалось, надвигалось большое царское войско, ханская же рать понесла большие потери, в особенности в командном составе (не случайно русские источники подчеркивали, в бою 2 августа под стенами гуляй-города полегло немало татарских мурз). Между тем, как отмечал еще в начале века С. Герберштейн, именно от искусства военачальников среднего звена зависели успешные действия татарских отрядов²⁷. Продолжение осады русского лагеря теперь могло легко превратить тяжелое поражение в подлинную катастрофу. Выход напрашивался сам собой — бросить все и спешно отступать обратно за Оку. Оставив арьергард из 3 тыс. «резвых людей» «травитися» с русскими воинами, в ночь на 3 августа крымский «царь» поспешно, бросив лагерь и все, что в нем было, устремился на юг, за несколько часов достиг Оки под Серпуховом «да тое же нощи и Оку реку перевезеся...». Еще 2 тыс. воинов были оставлены ханом «для бережения» на «перевозе» через реку (возможно, они охраняли оставленный на правом берегу Оки обоз еще с 28 июля), а сам хан с главными силами «побежал» дальше к югу²⁸.

О том, что хан покинул свой лагерь, в русском лагере узнали утром 3 августа. Воротынский немедленно вывел свою конницу из лагеря и атаковал татарский арьергард. После недолгого сопротивления противник бежал к реке и по дороге был практически полностью перебит или пленен. На плечах отступающих русские всадники домчались до Оки и здесь опрокинули оставшихся в лагере татар — «наши воеводы тех татар с тысящу убили, а иные за Оку реку ушли...»²⁹. Дальше за Окой, в Поле, татар не преследовали — сил для этого уже не оставалось, да и полону с собой татары не вели, поскольку по дороге на Москву хан «войну не распускал», с одной стороны, опасаясь, что как только он это сделает, разрозненные отряды татарских загонщиков будут побиты русскими. С другой же стороны, сам Девлет-Гирей писал Ивану Грозному, что он де для лагеря искал места, «где б сел и животины много» — очевидно, что ближнее Подмосковье и без того было опустошено в предыдущем году, так что много полону и скота набрать было просто негде. На обратном же пути было уже не до охоты за живым товаром и скотом — дай Бог унести ноги подобру-поздорову. Как писал А. Лызлов, хан и его войско «Оку реку преиде и с великим срамом невозвратно побежа во Орду, ни ко единому граду приближающися»³⁰.

Захватив ханский лагерь и богатые трофеи, «...бояря и воеводы, князь Михайло Иванович Воротынской с товарыщи пошли назад по старым местом в Серпухов, в Торусу, в Колугу, на Коломну, где стояли до государева приходу». Тот же день от посланцев Воротынского о грандиозной победе стало известно в Москве, «и бысть на Москве и по всем градом радость неизреченная, молебная пения з звоном. И с радостию друг со другом ликующе»³¹.

Все эти дни Иван Грозный и его окружение в Новгороде напряженно ждали известий с «берега». В новгородских церквях и монастырях практически непрерывно шли службы, на которых присутствовал сам царь с сыном и молодой женой. 20 июля по случаю возвращения из Москвы в Новгород двух старых икон («икона образ Спасов, серебром обложена, да другая икона святых апостол верховных Петра и Павла, серебром обложена вся») новгородский владыка «собором» совершил крестный ход по новгородским улицам. Вряд ли возвращение икон было случайным — Иван тем самым стремился заручиться поддержкой свыше, тем более что июль в Новгороде выдался богатым на плохие предзнаменования. Так, 2 июля на город обрушился сильный ливень, сопровождавшийся ураганным ветром, на следующий день сильный ветер выворачивал с корнем деревья, срывал кресты с церквей. 16 июля в городе случился пожар, 22 июля начался падеж скота³². Все эти грозные знаки и отсутствие новостей с «берега» отнюдь не способствовали успокоению мятущейся души грозного царя.

Долгое ожидание новостей завершилось 31 июля, когда в Новгород пришли первые известия о боях на Оке. Видимо, тогда же Иван узнал и о том, что хану удалось преодолеть русский оборонительный рубеж на «берегу» и начать наступление на столицу. Занервничавший царь, опасаясь самого худшего, в ночь на 1 августа отдал приказ начать приготовления к срочной эвакуации наряда и припасов к нему в Псков. Наутро, немного успокоившись, Иван снова обратился за помощью к Богу. 1 августа он послал в Софийский собор «свечу большую местную», на следующий день «колокол новый поставили у Жен Мироносиц, у двора государьского, на четырех столбех, на переклади». 3 августа «архиепископ пел молебны в церкви собором», а «у святого Никите епископа, Навгороцкого чюдотворца, поставили мастеры в головех пред чюдотворцовым свечю, а свича болшая местная, на стуле на каменном белом...». 4 же августа «ездел архиепископ в манастырь к чюдотворцу Николе к Билому, в Неревской конец, служить обедню...»³³.

В томительном ожидании новых вестей от воевод прошло еще 5 дней, и вот 6 августа Ивану сообщили — в Новгород с сеунчем от воевод прискакали гонцы. Взволновавшийся царь приказал немедленно доставить их к нему. Сеунщики, князь Д.А. Ногтев и А.Г. Давыдов, покинувшие лагерь под Серпухов еще 3 августа, передали Ивану грамоту от Воротынского и его товарищей об одержанной над крымским «царем» великой победе и представили доказательства этому — ханские два саадака, два лука и две сабли. Примечательно, что в Новгородской второй летописи сохранился, судя по всему, краткий пересказ победной реляции Воротынского, адресованной царю: «...Приехал царь кримской к Москве, а с ним силы его 100 тысяч и двацать, да сын его царевичь, да внук его, да дядя его, да воевода Дивий-мурза, — и пособи Бог нашим воеводам московскым над крымъского силою царя, князю Михаилу Ивановичю Воротыньскому и иным воеводам московским государевым, и крымской царь побежал от них невирно, не путми, не дорогами, в мале дружине; а наши воеводы силы у крымского царя убили 100 тысячь: на Рожае на речькы, под Воскресеньем в Молодех, на Лопасте, в Хотинском уезде, было дело князю Михаилу Ивановичю Воротыньскому с Крымским царем и с его воеводами, с царьми с кошинскыми безбожного царя Крымского, а было дело от Москви за пятдесят верст»³⁴. Кстати, эта новость об одержанной победе была не единственной благой вестью, порадовавшей в те дни впавшего было в уныние Ивана Грозного. В первых числах августа в Новгород к нему должны были прийти известия и о смерти его старого врага короля Речи Посполитой Сигизмунда II Августа. Король умер 7 июля 1572 г., и как раз в это время в Речи Посполитой находился московский гонец В. Малыгин, одним из поручений которого было проведывание вестей о состоянии здоровья Сигизмунда. Естественно, что он немедленно поспешил с этим известием домой³⁵. Смерть Сигизмунда и начавшееся бескоролевье в Речи Посполитой открывало перед Иваном новые внешнеполитические перспективы и прежде всего позволяло надеяться на приближение конца в затянувшейся сверх всяких ожиданий Ливонской войны.

В Новгороде немедленно начались торжества — до полуночи звонили колокола, в церквях и монастырях начались хмолебны. На следующий день к Ивану прибыл новый гонец с более подробными новостями о победе, «...и государь воевод жаловал добре». Как жаловал царь своих ратников — из разрядной книги известно, что «...государь прислал к бояром и воеводам з золотыми Офонасья Олександрова сына Нагово...». 9 августа в Новгород доставили пленного Дивей-мурзу. Теперь уже окончательно стало ясно, что гроза над Русской землей миновала. 11 августа по приказу царя наряд, находившийся в лодьях в готовности к немедленной отправке во Псков, был выгружен обратно на берег — эвакуация отменялась. 17 августа Иван покинул Новгород и отъехал к Москве, а 30 августа 1572 г. в столицу из Новгорода была отправлена государственная казна — опасность миновала³⁶.

Примечания

1. Буганов В.И. Повесть о победе над крымскими татарами. С. 270; Корецкий В.И. Соловецкий летописец конца XVI в. С. 237; ПСРЛ. Т. 34. С. 192, 224; РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 311.

2. См.: Мольтке Г. Указ. соч. С. 288.

3. Каргалов В.В. Указ. соч. С. 50.

4. Буганов В.И. Повесть о победе над крымскими татарами. С. 270; ПСРЛ. Т. 34. С. 192.

5. См., например: Волков В.А. Указ. соч. С. 155—156; Каргалов В.В. Указ. соч. С. 50; Скрынников Р.Г. Царство террора. С. 448.

6. Буганов В.И. Повесть о победе над крымскими татарами. С. 270; Корецкий В.И. Соловецкий летописец конца XVI в. С. 237—238.

7. РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 312.

8. Буганов В.И. Повесть о победе над крымскими татарами... С. 270—271; Корецкий В.И. Соловецкий летописец конца XVI в. С. 238; РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 312.

9. «Повесть...» недвусмысленно указывает на то, что «гуляй-город» был развернут именно в первый же день стояния на Молодях (Буганов В.И. Повесть о победе над крымскими татарами. С. 271), тогда как, согласно разрядной книге, он был поставлен только 30 июля (РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 313). Однако логично было бы предположить, что воеводы не стали бы ждать два дня для того, чтобы поставить город, да и где бы они его хранили в «свернутом виде»?

10. Корецкий В.И. Соловецкий летописец конца XVI в. С. 238.

11. ПСРЛ. Т. 34. С. 225.

12. Буганов В.И. Повесть о победе над крымскими татарами. С. 271; Лызлов А. Указ. соч. С. 149; ПСРЛ. Т. 34. С. 225.

13. См.: ПСРЛ. Т. 34. С. 225; Холмогоров В., Холмогоров Г. Исторические материалы о церквах и селах XVII—XVIII столетия. Вып. 7. Перемышльская и Хотунская десятины (Московского уезда). М., 1889. С. 6.

14. Буганов В.И. Повесть о победе над крымскими татарами. С. 271; ПСРЛ. Т. 34. С. 225; Штаден Г. Указ. соч. С. 197.

15. ПСРЛ. Т. 34. С. 225.

16. ПСРЛ. Т. 34. С. 225.

17. См.: Буганов В.И. Повесть о победе над крымскими татарами. С. 271; РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 313; Штаден Г. Указ. соч. С. 197.

18. Ср.: Буганов В.И. Документы о сражении при Молодях. С. 183; ПСРЛ. Т. 34. С. 192; Штаден Г. Указ. соч. С. 195—199.

19. ПСРЛ. Т. 34. С. 225.

20. Буганов В.И. Документы о сражении при Молодях. С. 183; Штаден Г. Указ. соч. С. 201.

21. ПСРЛ. Т. 34. С. 192, 225; Штаден Г. Указ. соч. С. 201.

22. Буганов В.И. Повесть о победе над крымскими татарами. С. 271.

23. Там же. С. 271—272.

24. Корецкий В.И. Соловецкий летописец конца XVI в. С. 238; РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 313—314.

25. Бабур-наме. Ташкент, 1992. С. 107.

26. Буганов В.И. Повесть о победе над крымскими татарами. С. 272; Бурдей Г.Д. Указ. соч. С. 72; Курбский А.М. История о великом князе Московском. Стб. 128; Лызлов А. Указ. соч. С. 149; ПСРЛ. Т. 37. С. 103; РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 314.

27. Герберштейн С. Записки о Московии. Т. I. М., 2008. С. 401, 403.

28. Буганов В.И. Повесть о победе над крымскими татарами. С. 272. См. также: РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 314.

29. См., например: Буганов В.И. Повесть о победе над крымскими татарами. С. 272. См. также: РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 314.

30. Буганов В.И. Документы о сражении при Молодях. С. 183; Лызлов А. Указ. соч. С. 150; ПСРЛ. Т. 34. С. 224—225.

31. ПСРЛ. Т. 34. С. 225; РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 314.

32. Новгородские летописи. С. 115—117.

33. Там же. С. 118.

34. Новгородские летописи. С. 118—119; РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 315.

35. См.: Бантыш-Каменский Н.Н. Обзор внешних сношений России (по 1800 год). Ч. 3 (Курляндия, Лифляндия, Эстляндия, Финляндия, Польша и Португалия). М., 1897. С. 101; Бантыш-Каменский Н.Н. Переписка между Россиею и Польшею. С. 137; Трачевский А. Польское безкоролевье по прекращении династии Ягеллонов. М., 1869. С. 250—251.

36. Там же. С. 119—121; РК 1475—605. Т. II. Ч. II. С. 315.