Глава 9. А.А. Непомнящий, А.В. Севастьянов. «Красный Крым. (1921—1941)»

Окончательное установление Советской власти в Крыму в ноябре 1920 года ознаменовало, как принято считать в отечественной историографии, конец Гражданской войны в Европейской России.

Вытеснив из Крыма Русскую армию, большевики создали там временные органы власти. По аналогии с другими регионами Советской России был сформирован Крымский революционный комитет (Крымревком), во главе которого встал венгерский «интернационалист», командированный на Южный фронт от ЦК РКП(б), профессиональный революционер Бела Кун, а заместителем к нему был назначен Юрий Петрович Гавен (Ян Дауман). С февраля 1921 года место отозванного в Москву Куна занял Михаил Харитонович Поляков. Руководителем партийной организации большевиков в регионе стала также командированная из Москвы Розалия Самойловна Землячка (Залкинд). Структура Крымревкома отвечала необходимости чрезвычайного и оперативного управления регионом, его состав контролировал соответствующие отраслевые отделы, далее вертикаль власти шла через такие же ревкомы в уездных городах и волостях. В первые недели сохранялась старая схема административно-территориального деления. Однако 8 января 1921 года территория Крыма была разделена не на пять, а на семь уездов. В результате ликвидации градоначальств в Севастополе и Керчи к прежним Евпаторийскому, Перекопскому (переименованному позже в Джанкойский), Симферопольскому, Феодосийскому и Ялтинскому добавились Севастопольский и Керченский уезды. А вместо 34 волостей уезды были разделены на 20 районов.

Установление Советской власти население Крыма встретило неоднозначно. Главная опора большевиков — фабрично-заводские рабочие — восприняли перемены позитивно, но эта категория населения не представляла в Крыму заметной, а главное — организованной массы. Предприятий крупной промышленности в регионе практически не было, имевшиеся же (металлургия и добыча каменного угля в Керчи, портовые хозяйства Феодосии, Керчи и Севастополя) в результате войн и революций пришли в упадок. Соответственно, крымский пролетариат представлял собой условную и численно небольшую политическую силу. Основная же масса населения — крестьянство и сельскохозяйственные рабочие, — как и следовало ожидать, не проявляли однозначного доверия к большевикам. Этому способствовала информация из других губерний Советской России об ужасах политики «военного коммунизма», о тотальном изъятии запасов продовольствия для государственных нужд. Крымское крестьянство органично соединило свои ожидания от смены власти с требованиями миллионов крестьян по всей Советской России изменить политику большевистской власти на селе. Главным союзником новой власти в деревне прогнозируемо стали составлявшие до 40% сельского населения Крыма безземельные крестьяне (заметную роль среди которых играли крымские татары горных и южнобережных районов). Однако доля самостоятельных хозяев в крымской деревне к 1921 году тоже была значимой: по разным оценкам, от трети до половины всех хозяйств. При этом объективной характеристикой общего положения в аграрном секторе крымской экономики будет признание полного его разорения вследствие постоянных вооруженных столкновений, неоднократного ограбления крестьян представителями всех противоборствующих сторон и неудачи всех — и белых, и красных — экспериментов в области земельного устройства и попыток решить вопрос о собственности на землю¹.

Население городов составляли социальные слои, в разной степени критически настроенные по отношению к Советской власти. В Гражданскую войну в Крыму произошла значительная концентрация людей, которых новая власть относила к «старому режиму» — членов императорской фамилии и высших слоев российского дворянства, деятелей несоциалистических партий и движений, профессуры, деятелей культуры и искусства, большого количества офицеров и частных лиц, оказавшихся на полуострове волей судьбы и перипетий Гражданской войны². Нельзя не учитывать и мощное крымско-татарское национального движение 1917—1920 годов — сформировавшее дееспособные структуры и выдвинувшее свое, национальное видение будущего Крыма.

Все это, безусловно, не способствовало массовой поддержке большевистской власти. Численность коммунистов в Крыму на начало 1921 года не превышала 20 000 человек, и далеко не все из них были способны к организаторской или политической работе. Эти обстоятельства толкали к чрезвычайным методам управления.

Трагическим последствием установления Советской власти в Крыму стал организованный большевиками массовый террор. Первоначальные заявления Крымревкома об отказе от преследований представителей имущих слоев населения и офицеров Русской армии, о возможности для всех желающих выехать оказались циничным обманом. Сыграли роль и слова Ленина о концентрации в Крыму трехсот тысяч представителей буржуазии и прочих «чуждых» социальных слоев, а также о необходимости ускоренного прохождения Крымом всех мер, уже опробованных большевиками в других регионах Советской России. Претворением политики террора в жизнь занялась специально созданная «Крымская ударная группа» во главе с Ю. Евдокимовым; в структурах ревкомов были созданы особые отделы с широкими полномочиями.

Началом акции по уничтожению офицеров стало объявление о необходимости для них зарегистрироваться. Явившихся на регистрацию арестовывали и фактически без суда и следствия — по приговору революционных троек — расстреливали. Эти расправы охватили все города полуострова, наиболее массовыми стали расстрелы в Симферополе, Севастополе и Феодосии. Волна террора захлестнула самые широкие слои жителей Крыма; поводом для ареста и расправы могли быть и происхождение, и национальность, и наличие своего жилья, и даже одежда. Точных и исчерпывающих данных о размахе «крымских расстрелов» нет. Причиной тому острая недостаточность архивной базы и неравнозначная информативная ценность документов 1921 года; немаловажную роль играет и тенденциозность многих свидетельств. Так, документы, освещающие деятельность «Крымской ударной группы» зимой 1921 года, позволили Ю.И. Шаповалу и В.А. Золотареву утверждать о 12 000 жертв террора, В.П. Петров приводит цифру 20 000, свидетель прихода красных в Крым, русский писатель И.С. Шмелев говорил о 120 000 погибших, исследователь из «первой волны» русской эмиграции С.П. Мельгунов доводил мартиролог до 150 000 человек, в материалах эмигрантской Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков говорится о 52 000—53 000 человек, ставших жертвами террора в Крыму. Относительно двух последних цифр следует отметить их значительную эмоциональную и идеологическую окрашенность, а также значительные фактологические несоответствия в работах Мельгунова и материалах Особой комиссии.

«Горячая фаза» террора была в целом завершена к марту 1921-го. Основными его жертвами стали жители городов; доля крестьян среди арестованных не превышала 10%. Свертыванию террора способствовало не только значительное уменьшение количества «чуждых элементов» и торжество атмосферы страха, посеянного большевиками в Крыму, но и угроза масштабного конфликта новой власти с основной частью населения — крестьянством, недовольным политикой «военного коммунизма»³.

Статус Крыма в составе Советской России стал предметом рассмотрения на самом высшем уровне. Внутри крымской большевистской организации озвучивались самые разные идеи относительно оформления и объема крымского суверенитета — в рамках самостоятельной области, напрямую подчиненной центральной власти в Москве; в рамках губернии с соответствующим аппаратом, также подчиненным Москве; вхождение в состав УССР; создание автономной республики национального (крымско-татарского) или чисто территориального характера. «Крымско-татарский» вариант был явным следствием признания силы и организованности национального движения крымских татар в годы Гражданской войны. Однако идею создания национальной крымско-татарской автономии центр не поддержал. Возможно, руководство РКП(б) опасалось усиления влияния Турции на события в Крыму, а скорее всего — не воспринимало крымских татар как надежных союзников в деле строительства социализма. Для оправдания своей позиции большевистское руководство использовало перепись населения Крыма, проведенную в апреле 1921-го. Украинцы и белорусы в ее материалах по-прежнему объединялись с русскими, поэтому доля русских оказалось равной 51,7% (по данным о родном языке можно установить, что собственно русские составляли 42,2%, а украинцы — 9,5%). Доля крымских татар в населении Крыма составила лишь 26% (евреев — 6,9%, немцев — 5,9%). Относительное преимущество славянских народов стало наиболее весомым и при этом формально объективным аргументом против создания национальной крымско-татарской автономии.

18 мая 1921 года пленум ЦК РКП(б) принял решение о выделении Крымского полуострова в Крымскую Автономную Республику в составе РСФСР Так реализовывался сценарий создания в черноморском регионе некоей «буферной зоны» — а также во многом показательного участка будущих успехов советской политики во всех сферах общественной жизни. 18 октября 1921 года постановлением ВЦИК и СНК РСФСР была создана Крымская Автономная Социалистическая Советская Республика (КрАССР). 7—10 ноября состоялся I Учредительный съезд Советов рабочих, крестьянских, солдатских и флотских депутатов — высший орган управления республикой. Он провозгласил создание КрАССР, утвердил текст ее первой конституции, избрал постоянный высший орган республиканской власти — Центральный исполнительный комитет (ЦИК КрАССР). Государственными языками в Конституции были объявлены русский и крымско-татарский. Национальная специфика была учтена и в том, что, если главой ЦИК был избран латыш Юрий Гавен, то председателем правительства республики — Совета Народных Комиссаров (СНК КрАССР) — стал Сахиб-Гарей Саид-Галиев, переведенный с аналогичной должности в Татарской АССР.

Создание Крымской АССР стало окончанием противоречивого и трагического периода становления советской власти на полуострове.

Как и в РСФСР в целом и (после подписания 30 декабря 1922 года договора об образовании СССР) СССР, высшим органом власти в Крымской АССР стал Съезд Советов, на который делегировались представители местных территориальных образований, трудовых коллективов, армии и флота. Избиравшийся на съезде ЦИК КрАССР осуществлял непосредственную законодательную и контрольную деятельность, формулировал среднесрочные и тактические цели работы для всех органов власти на местах. ЦИК формировал Президиум ЦИК, осуществлявший оперативное реагирование на события и организацию непосредственной работы органов исполнительной власти по выполнению принятых решений. В сферу ответственности ЦИК входил также контроль над работой местных Советов (городских, районных и сельских).

Исполнительная власть принадлежала республиканскому СНК, члены которого избирались из состава ЦИК. Задачей его была организация работы госаппарата и реальное оформление принятых решений. Органами отраслевого управления в республике стали 13 народных комиссариатов; отдельно были образованы управления ВЧК, статистики и рабочего контроля. Они контролировали работу соответствующих отделов и управлений в городах и районах. Для оперативного руководства работой состава и аппарата СНК был сформирован так называемый Малый Совнарком (переименованный позднее в Президиум СНК), состоявший из председателя СНК, заместителей и ряда ключевых народных комиссаров (финансов, внутренних дел, земледелия, просвещения и т. д.).

Эта система органов власти в Крымской АССР сохранялась до 1937 года, когда, вследствие принятия в декабре 1936-го новой конституции СССР, была она была переформатирована.

Необходимой частью аппарата управления были, однако и организации РКП(б) (с декабря 1925 г. — ВКП(б). К середине 1920-х непременным условием карьеры на государственной службе стало членство в партии. Секретарь областного комитета партии (несмотря на статус республики, партийная организация Крыма имела статус областной) был непременным членом триумвирата руководителей КрАССР — наряду с главами ЦИК и СНК. Дублирования должностей в руководстве автономией вплоть до второй половины 1930-х годов практически не наблюдалось. Законодательная, исполнительная и партийная ветви власти были сильно переплетены между собой, но сохраняли внешнюю независимость друг от друга. Однако партийные структуры достаточно часто вмешивались в работу органов власти. Рекомендации и решения обкома партии по самым разным вопросам являлись зачастую обязательными.

Принятое в начале 1921-го деление Крыма на 7 уездов (позже переформатированных в округа) и 20 районов в октябре 1923 года было упрощено. Округа были упразднены, а районов стало 15. А в 1924-м — 10: пять наименьших по территории были присоединены к другим. Статус городов в Крымской АССР в 1926 году имели 12 административных центров: Симферополь, Севастополь, Керчь, Феодосия, Евпатория, Ялта, Бахчисарай, Джанкой, Карасубазар, Алушта, Старый Крым и Балаклава. Следующая реформа административно-территориального устройства автономии была проведена в 1930 году и привела административное деление в соответствие с экономическим районированием. В результате появилось еще шесть районов (общее число их достигло 16), а Симферополь, Севастополь, Керчь, Феодосия и Ялта были выделены в самостоятельные административные единицы с прямым подчинением властям КрАССР.

Большевики повели активную национально-культурную политику. Провозгласив принципы интернационализма и равенства возможностей для представителей всех национальностей, в 1923 году они начали процесс «коренизации» — активного привлечения представителей «малых народов» на территориях их компактного проживания во все сферы управления, предоставления им приоритетных возможностей вхождения во властные органы.

В Крыму политика «коренизации» свелась к активной «татаризации». Советская идеологическая машина открыто ставила вопрос о вине «царского режима» перед представителями «коренных народов» (к которым, согласно риторике советских руководителей, относились и крымские татары). Поэтому, а также с учетом значительной общественно-политической и гражданской активности крымских татар в годы Гражданской войны и лояльности большинства их к установлению советской власти им обеспечили значительное представительство в органах власти. Уже в июле 1921 года была проведена Первая татарская беспартийная конференция, на которой обсуждались вопросы об участии крымских татар в работах Советов всех уровней, привлечении их в профсоюзы и в Красную армию. А на III Всекрымском съезде Советов 10—14 декабря 1923 года вопрос о «татаризации» как основном направлении национальной политики был поднят председателем ЦИК КрАССР Гавеном в специальном докладе. Итогом стало решение о начале соответствующей кампании. Национальные квоты в органах власти для крымских татар были увеличены на 10,5% — тогда как для немцев — на 1,6%, а для других национальностей — на 0,6%. При этом доля русских среди управленцев должна была быть уменьшена на 11,9%, а украинцев — на 1,7%.

Итоги «татаризации» проявились уже в 1925 году. Прошедшая 20—27 ноября областная конференция ВКП(б) констатировала, что в ЦИК КрАССР «татаризация» проведена на 40% (т.е. что крымские татары составляют 40% членов этого органа), в районных ЦИК — на 20%, а в сельсоветах — до 40%. То есть, составляя (согласно переписи 1926 года) 25—26% процентов населения Крыма, крымские татары получили фактически равное с русскими (49% населения региона без учета 10% украинцев) представительство в органах власти⁴.

В ЦИК, СНК, обкоме партии, наркоматах также появилась тенденция к обязательному назначению на высшие должности определенного числа крымских татар. Обычной была практика замещения должности главы либо СНК, либо ЦИК КрАССР крымским татарином (при этом непременно членом ВКП(б), а иногда крымские татары занимали обе эти высшие должности. «Татаризация» проявилась и в административном делении: в 1930 году были образованы шесть национальных крымско-татарских районов — Алуштинский, Бахчисарайский, Балаклавский, Карасубазарский, Судакский и Ялтинский (Биюк-Онларский район стал немецким, Фрайдорфский — еврейским, а Ишуньский (переименованный потом в Красно-Перекопский) — украинским). В дальнейшем Карасубазарский был переведен в категорию «смешанных», вновь образованный Куйбышевский стал крымско-татарским; из Биюк-Онларского выделили как немецкий национальный Тельманский район, а из Фрайдорфского — еврейский национальный Лариндорфский.

«Коренизация» дала также импульс развитию национальных культур, образования, науки, литературы, театра, средств массовой информации на языках национальных меньшинств. Однако «татаризация» необоснованно предоставила приоритет развитию и изучению культуры крымских татар — в ущерб сбалансированному развитию, изучению и популяризации культуры всех народов Крыма. По сути, это было проявление чиновничьей активности при реализации поставленных политическим руководством СССР идеологических целей.

Гражданская война стала разрушительной для всех отраслей экономики Крыма. Объем промышленного производства по сравнению с 1913 годом сократился в 4,6 раза, площадь среди национальных меньшинств Крыма в посевных площадей — на 30%, урожайность зерновых — в среднем в два раза; аналогичная ситуация сложилась и в табаководстве, садоводстве, виноградарстве. Только треть промышленных предприятий продолжала нерегулярную работу; все крупные предприятия были остановлены. Население испытывало острую нужду в продовольствии и предметах первой необходимости — одежде, обуви, топливе, керосине. Тотальный характер носила безработица, которая питала рост преступности (носившей в первые месяцы 1921 года в основном социальный и имущественный характер)⁵.

Крымревком стал внедрять в регионе характерные для тогдашней Советской России формы организации хозяйственной жизни. Была проведена тотальная национализация предприятий промышленности (при этом наиболее значимые из них — Керченский металлургический и Симферопольский аэропланный заводы — не работали). На селе же была объявлена продразверстка, предполагавшая изъятие всех излишков запасов продовольствия у крестьян для направления на нужды городов. Нормы изъятия были настолько завышены, что фактически оставляли жителей крымской деревни без средств к существованию: отбирали даже посевной материал. Изъятие продовольствия у крымских крестьян зимой-весной 1921-го стали основной причиной разразившегося в последующие месяцы голода. Преступную политику большевистской власти усугубили бесснежная зима 1921 года, ранняя засуха весной (от которой погибло 42% посевов) и эпидемии (уничтожившие две трети поголовья крупного рогатого скота). Голод охватил всю территорию полуострова, но особенно страшным он был в горной части и на южном побережье. Ситуация усугублялась отсутствием у властей РСФСР возможности оказать действенную помощь Крыму: то же самое творилось и в Поволжье, и в Приуралье, и на Северном Кавказе, и на Украине; общее число голодавших превышало 23 миллиона человек. Поистине трагической ситуация стала после начала эпидемии тифа... Всего жертвами голода в Крыму стали более 100 тысяч человек, еще свыше 50 тысяч покинули территорию полуострова. Последствия голода были преодолены только к лету 1923 года, когда были частично восстановлены объемы производства сельскохозяйственной продукции⁶.

Голод, разруха, бандитизм, чрезвычайные экономические меры (тотальная национализация, продразверстка) в начале 1921 года имели все шансы вылиться в новое масштабное вооруженное сопротивление большевистской власти. К крестьянским восстаниям в самых разных регионах страны добавилось восстание моряков Балтийского флота в Кронштадте. В Крыму тоже начались открытые антибольшевистские выступления крестьян. Их средоточием стали горные и южнобережные районы, населенные преимущественно крымскими татарами, которые имели значительный опыт вооруженного сопротивления в годы Гражданской войны и представляли собой организованную силу.

Власти пришлось пойти на уступки и провозгласить в марте 1921-го устами Ленина на X съезде РКП (б) переход к «новой экономической политики» (нэпу). Введение новых экономических отношений начиналось с 1 июня 1921 года. Насильственное изъятие сельскохозяйственной продукции у крестьян прекращалось; после уплаты натурального продовольственного налога они теперь могли свободно торговать выращенным. В промышленности (за исключением тяжелой) и торговле вновь разрешалось частное предпринимательство. Уже в 1921 году в ведении Центрального Совета народного хозяйства КрАССР осталось лишь 272 предприятия из ранее национализированных 496, то есть частным лицам в аренду и концессии было передано более 50% промышленного потенциала региона (правда, в этот период абсолютное большинство предприятий не осуществляли стабильную хозяйственную деятельность). Одним из наиболее значительных проявлений нэпа стало развитие кооперации — создавались потребительские общества, кредитные и ссудные товарищества, кустарные артели.

Благодаря нэпу в Крыму началось восстановление табачной, консервной, кожевенной, соледобывающей промышленности. В Симферополе была открыта швейная фабрика. Еще большие успехи были достигнуты в аграрном секторе. В 1925 году общий урожай зерновых составил 35 млн пудов, из них на рынок поступило 23 миллиона. К 1927 году был завершен процесс передачи помещичьих земель в пользование крестьян; заметную роль вновь стали играть крупные крестьянские хозяйства, использовавшие наемный труд односельчан.

Однако с самого начала нэпа руководство партии большевиков постоянно подчеркивало временный характер этой политики. Она была для большевистского руководства вынужденной, обусловленной всеобщей разрухой в экономике страны. Стратегической же целью большевиков все 1920-е годы продолжало оставаться построение общества без частной собственности на средства производства, что предполагало как централизованное плановое руководство промышленностью, так и коллективизацию сельскохозяйственного производства. И уже в декабре 1925 года XIV съезд ВКП(б) объявил строительство в СССР социализма непосредственной задачей партии.

Это строительство началось с индустриализации СССР — форсированного развития тяжелой промышленности. Согласно постановлению XIV съезда это должно было обеспечить обороноспособность страны, строящей социализм во враждебном, капиталистическом окружении. В Крыму первым проявлением политики индустриализации стало восстановление постоянной работы Керченского металлургического завода — одного из показательных предприятий региона. В 1927 году наладили замкнутое производство брома на химическом заводе в Саках. Изменились и взаимоотношения государства с частными производителями и арендаторами национализированных предприятий. Ведь решить задачи индустриализации можно было лишь при условии централизации управления экономикой. Уже в 1929 году в средней и тяжелой промышленности КрАССР не имелось ни одного частного предприятия.

На первых порах в регионе еще преобладала легкая промышленность. Так, благодаря успешной модернизации производства более чем в три раза вырос валовый объем продукции консервной промышленности; удельный вес ее в индустрии региона составил почти 50%. Однако постоянно росли бюджетные вливания в тяжелую индустрию; на рубеже 1920-х и 1930-х годов они составляли 83,9% всех капиталовложений, осуществлявшихся властями Крымской АССР. Главными итогами индустриализации для Крыма стало становление масштабного производственного металлургического и железорудного комплекса в Керчи (металлургический и коксохимический заводы, агломерационная фабрика, Камыш-Бурунский железорудный комбинат), машиностроительных заводов в Симферополе и Севастополе, постройка Сакского бромного завода, начало создания химического производства в Красноперекопске и модернизация Севастопольского морского завода, специализировавшегося на строительстве и ремонте кораблей и судов Черноморского флота. В конце 1930-х годов продукция промышленности стала составлять уже около 80% валового объема крымской экономики; при этом 90% ее производилось предприятиями, реконструированными либо созданными в годы индустриализации СССР.

Индустриализация потребовала стабильного снабжения растущего населения городов продовольствием; деревня должна была также дать значительную долю средств на создание тяжелой индустрии. Наконец, построение социализма предполагало ликвидацию частной собственности на селе. Поэтому кардинальные изменения произошли и в аграрном секторе экономики Крыма. После взятого в конце 1927 года XV съездом ВКП(б) курса на коллективизацию сельского хозяйства в деревне начался активный процесс создания коллективных хозяйств — колхозов. В мае 1928-го в Крымской АССР их насчитывалось уже более 800, однако приоритетной роли в аграрном производстве они не играли. Членами этих колхозов (как и следовало ожидать) были деревенские бедняки и низшие слои середняков. В колхозе они вели себя как своего рода батраки, обрабатывавшие землю, предоставленную государством. При подобной организации трудовых отношений заинтересованность работников в результатах своих усилий была крайне мала. Тогда осенью 1929 года руководство ВКП(б) приступило к форсированной, принудительной коллективизации. В итоге за одну лишь осень 1929-го доля колхозников среди крымских крестьян выросла с 20,6% до 41%; через год их она уже превысила 50%, а к концу 1932-го колхозы объединяли 85% сельского населения Крыма.

Идея лишить крестьян возможности вести собственное хозяйство вызвала вполне понятный социальный протест, прежде всего со стороны наиболее деятельных и эффективных сельскохозяйственных производителей времен НЭПа — так называемых кулаков. Но сопротивление коллективизации подавлялось репрессивными мерами, антиколхозная пропаганда жестко каралась соответствующими органами. Кулаки вообще подверглись раскулачиванию, т. е. конфискации всего имущества, зачастую сопровождавшейся ссылкой. Естественным союзником этой кампании стала деревенская беднота, поддавшаяся на агитационные призывы властей. Уже к марту 1930 года было раскулачено 2682 хозяйства, в которых проживало не менее 10 тысяч человек. Осужденные по этой статье автоматически лишались всяких гражданских прав⁷... Второй раз в истории Крыма был насильственно и тотально уничтожен класс экономически независимых производителей, которые не только составляли основу экономической стабильности региона, но и имели большой общественный вес, мешавший большевикам устанавливать в стране свою тотальную диктатуру.

Теперь основой аграрного производства в регионе стали колхозы. Первые итоги принудительной коллективизации выявились уже в 1932 году. Результаты уборочной выглядели плачевно: урожайность зерновых составила 6,3 центнера с гектара, табака — 4, винограда — 18. Все это было следствием не только неблагоприятных погодных условий, но и непродуманности и поспешности коллективистских преобразований на селе. Ведь в колхозах сталинской поры крестьяне фактически бесплатно (за «палочки» — плохо или вовсе не оплачивавшиеся трудодни) работали на государство, забиравшее львиную долю произведенного по смехотворно низким ценам. Определенная стабилизация наступила лишь в 1933-м, когда валовой сбор зерна составил 8,4 млн центнеров (на 75% больше, чем в 1932-м).

Но и в этом с виду стабильном 1933 году, в мае, острый глаз поэта Осипа Мандельштама увидел на крымской земле печальные последствия советской аграрной политики:

Холодная весна. Голодный Старый Крым,
Как был при Врангеле — такой же виноватый.
Овчарки на дворе, — на рубищах заплаты,
Такой же серенький, кусающийся дым.
Все так же хороша рассеянная даль —
Деревья, почками набухшие на малость,
Стоят, как пришлые, и возбуждает жалость
Апрельской глупостью украшенный миндаль.
Природа своего не узнает лица,
А тени страшные — Украины, Кубани...
На войлочной земле голодные крестьяне
Калитку стерегут, не трогая кольца.

Тем временем «успешное проведение в Крыму индустриализации и коллективизации» было отмечено награждением в 1934 году Крымской АССР орденом Ленина. В целом индустриализация и коллективизация способствовали качественному изменению структуры крымской экономики, заложили основы дальнейшего развития целых отраслей промышленности и аграрного сектора региона. Но ценой этих радикальных реформ оказались снижение уровня жизни и сломанные судьбы тысяч крымских крестьян.

Процесс установления Советской власти в Крыму носил более затяжной характер, чем в других регионах России. Поэтому в Крыму к началу 1920-х годов сосредоточилось очень много представителей научной и творческой элиты страны, бежавших от большевистского террора и голода. Неудивительно, что в 1920-е в регионе шла большая созидательная работа в области культуры, высшего образования и научных (в том числе и регионоведческих) исследований.

Приоритетной задачей развития образования стали ликвидация неграмотности и организация стабильного учебного процесса для представителей всех социальных групп. Уже к концу 1921 года число школ в автономии увеличилось до 1000; из них 343 были крымско-татарскими (как по языку обучения, так и по преобладающему составу учащихся). Уже в 1923 году общий уровень грамотности населения составил 77% против 52% в 1921-м. Активно расширялась система профтехшкол и техникумов. В 1926 году в городах КрАССР было 53 таких учебных заведения.

Роль основного высшего учебного заведения в регионе играл Таврический университет, в 1921 году переименованный в Крымский университет, а в 1925-м, в связи с общей реорганизацией системы высшего образования СССР, ставший Крымским государственным педагогическим институтом имени М.В. Фрунзе. В 1931 году на основе медицинского и аграрного факультетов пединститута были созданы Крымский медицинский институт (со второй половины 1930-х годов два десятилетия носивший имя И.В. Сталина) и Высшая коммунистическая сельскохозяйственная школа имени М.И. Калинина (впоследствии преобразованная в Крымский сельскохозяйственный институт).

Основной целью работы вузов было провозглашено получение высшего образования выходцами из рабочих и крестьян, которым и стал отдаваться приоритет при поступлении. Это неизбежно понижало качество образования — тем более, что управление учебным процессом оказалось сосредоточено в советах факультетов, где главными были представители студенческих масс, профсоюзных и комсомольских организаций. Характерной особенностью отношений власти с научной и преподавательской средой стали постоянные притеснения, стремление к идеологическому контролю, политизации и сиюминутности результатов научной работы. Уже в 1921 году из Крыма был фактически выслан ректор Таврического университета академик Владимир Иванович Вернадский, в эмиграцию отправились также его сын — известный историк Георгий Вернадский — и ряд других ученых.

Еще 17 ноября 1920 г. в структуре подотдела изобразительных искусств отдела народного образования Крымского ревкома был образована секция по охране памятников старины и искусства, ставшая впоследствии отдельным учреждением — Крымским отделом по делам музеев и охраны памятников искусства, старины, природы и народного быта (КрымОХРИС). Основной задачей его стало вначале «изъятие предметов культурно-исторической ценности, брошенных на произвол судьбы или находящихся в ненадежных руках частного владельца, путем реквизиции» и направление в крымские музеи. Затем, в 1922 году был проведен первый учет археологических памятников. Работа крымских музейных работников в эти годы может быть оценена как подвижническая, ведь спасение памятников происходило во время масштабного голода⁸. В 1923 году КрымОХРИС добился обязательной постоянной охраны Судакской крепости, монастыря Сурб-Хач, средневекового городища Мангуп-Кале и Херсонесского городища. В 1925-м начался ремонт наиболее ветхих и разрушавшихся памятников.

Ключевым направлением деятельности КрымОХРИС стало создание, поддержание и развитие музейной сети в городах Крыма. Благодаря ему в 1921 году появился Центральный музей Тавриды; основанный в 1917-м Бахчисарайский дворец-музей тюрко-татарской культуры превратился в центр востоковедческих исследований; был сохранен созданный в 1916-м Евпаторийский археолого-этнографический музей. Однако в 1927 году КрымОХРИС был расформирован, а затем, с «развертыванием социалистического строительства», памятникоохранительная работа в Крыму (как и во всем СССР) вступила в период сворачивания масштабных исследований, подавления инициатив и подчинения работы ученых партийно-идеологическим догмам⁹.

Крымская АССР была одним из регионов СССР, в которых наиболее активные и развитые формы приобрело краеведение. Этому способствовало наличие значительного слоя местной интеллигенции, осуществлявшей крымоведческие исследования еще в досоветскую эпоху, на общественных началах. Наиболее авторитетной и научно организованной была деятельность Таврического общества истории, археологии и этнографии (ТОИАЭ), Российского общества по изучению Крыма (РОПИК; впоследствии слово «Российское» было из названия исключено) и Крымского общества естествоиспытателей и любителей природы (КОЕЛП). Если первая из этих организаций была прямой наследницей дореволюционной Таврической ученой архивной комиссии и постоянно подвергалась критике за «аполитичность» и «классовую чуждость», то в деятельности второй, популяризовавшей знания о Крыме через публичные лекции, доклады, тематические вечера, выставки, присутствовал уже и советский подход. Она преследовала цель как можно более широкого вовлечения в краеведческую работу комсомольцев, рабочих и крестьян. Тем не менее ценность и актуальность исследований, выполненных членами РОПИК/ОПИК, остается значимой для изучения Крыма и поныне¹⁰.

Как и для деятельности по охране памятников старины, переломными для крымского (и общесоюзного) краеведения стали 1929—1932 годы. Было отменено государственное финансирование, свернуто издание печатных органов, началась кампания шельмования и политических обвинений в прессе. Ведь наука и любая общественная активность воспринимались тогда исключительно с точки зрения обслуживания актуальных задач «социалистического строительства», сформулированных партийным руководством. Проявление независимых и даже просто аполитичных взглядов стало не просто осуждаться, но и караться. В итоге в 1931—1932 годах и ТОИАЭ, и КОЕЛП, и ОПИК вынуждены были «добровольно» самораспуститься. Созданная в досоветскую эпоху и в 1920-е годы самобытная региональная научная школа, ее традиции были уничтожены... Фактическая ликвидация более или менее самостоятельных научных обществ была только первым шагом ужесточения партийного контроля над наукой. В 1934—1935 годах была проведена массовая кампания по «чистке» коллектива пединститута. Любая критическая оценка реальности стала подавляться.

Вообще, провозглашение курса на «построение социализма в отдельно взятой стране», составляющими которого стали индустриализация СССР и коллективизация сельского хозяйства, обусловило усиление борьбы с инакомыслием: в стране было слишком много не заинтересованных в ликвидации частной собственности. Хотя репрессивный аппарат ВЧК/ГПУ/ ОГПУ работал в постоянном режиме и в 1920-е, репрессии тогда не носили системного характера. С конца же десятилетия репрессивная машина вновь, как в Гражданскую войну, стала ключевым элементом советской государственной системы.

В Крымской АССР ужесточение политического режима обозначило осуждение в апреле 1928 года к расстрелу бывшего председателя Крымского ЦИК В. Ибраимова. Официально ему инкриминировались уголовные преступления — бандитизм, убийство красного партизана, покушение на убийство, финансовые злоупотребления. Политические мотивы обвинения играли вспомогательную роль (ограничиваясь формулировкой «контрреволюционная деятельность»), однако все больше сторонников находит версия о репрессировании Ибраимова именно за политические предпочтения — за активное практическое участие в претворении в жизнь лозунгов НЭПа в регионе¹¹.

В 1929 году были внесены специальные изменения в Конституцию Крымской АССР, значительно сужавшие полномочия республики. Новые нормы предполагали передачу в ведение органов власти РСФСР основных рычагов управления экономикой республики. Взамен крымские власти получали больше свободы в курировании вопросов культуры, но и это неоднозначно отразилось на работе крымских высших учебных заведений, музеев, театров и т. д. Постоянным элементом государственного давления на неблагонадежных стали кампании «лишения прав» — избирательных, трудовых, образовательных, — что было не просто наступлением на права человека как таковые, но и формой манипулирования и запугивания людей, создания вокруг целых семей (бывших дворян, бывших офицеров, отдельных представителей досоветской интеллигенции) нетерпимой обстановки постоянного давления. Не менее системными были гонения и прямой террор в отношении представителей православной и мусульманской конфессий. В конце 1920-х — начале 1930-х годов на территории Крыма были взорваны или разрушены десятки храмов, ликвидированы все монастыри, запрещено церковное образование и закрыты соответствующие школы, медресе и мектебе.

В 1935—1936 годах было проведено очередное административно-территориальное преобразование Крымской АССР. Вместо 16 районов стало 25 (а с образованием в 1936-м Зуйского района — 26), пять городов Крыма сохранили статус общереспубликанского. Целью этой перекройки было не только найти оптимальный вариант административно-территориального деления для оперативного управления Крымом, но и увеличить численность советского и партийного аппарата, увеличить слой администраторов, зачастую объединенных «круговой порукой», в том числе и в принятии репрессивных решений.

После принятия 5 декабря 1936 года новой, «сталинской», конституции СССР аналогичный основной закон был разработан и для Крымской АССР. 4 июня 1937 года он был принят IX Чрезвычайным съездом Советов КрАССР. Хотя Крым продолжал оставаться автономной республикой в составе РСФСР, эта республика теперь называлась Крымской Советской Социалистической. Из текста Конституции была изъята статья о государственных языках, но оговаривалось издание законов и ведение центральными органами власти дело- и судопроизводства на русском и крымско-татарском языках, а на уровне городов и районов — на языках преобладающего населения. Получение образования на родном языке было также гарантировано.

Неизбежной для Крыма стала и волна «большого террора» 1936—1938 годов, которой предшествовала соответствующая идеологическая подготовка в виде массовых чисток среди представителей научной и творческой интеллигенции. За ними настала очередь советских и партийных работников.

Вполне ожидаемым стало «раскрытие» в конце 1936 года «группы Самединова», якобы возглавлявшейся самим председателем СНК КрАССР А.А. Самединовым. В конце 1936—1937 годов были арестованы главный редактор крымско-татарской республиканской газеты «Ени Дунья» Т.С. Баяджиев, выдающиеся деятели крымско-татарской культуры и науки С.А. Айвазов, О.-Н. А. Акчокраклы, М.М. Недим, нарком земледелия КрАССР Ф.А. Мусаниф, директор Крымского государственного педагогического института М.Э. Бекиров, бывший и действующий наркомы просвещения КрАССР Р.М. Александрович и Б.А. Чагар, председатель ЦИК Крымской АССР И.У. Тархан и, наконец, А.А. Самединов. Уже из этого списка видны результаты «татаризации» государственного аппарата автономии в 1920-х годах, а также успехи в культурном развитии крымских татар в первые два советских десятилетия... По тому же национальному признаку арестовали и еще несколько десятков заметных аппаратчиков — от заместителей председателя СНК КрАССР до секретарей райкомов и горкомов ВКП(б), руководителей типографий, трестов, фабрик.

Эти аресты стали основой для фабрикации масштабного «национального» политического процесса. По версии следствия, под руководством Самединова, Тархана и Чагара действовала «контрреволюционная пантюркистская националистическая организация», целью которой было возвращение к капиталистическим порядкам и ликвидации социалистических преобразований. Все показания добывались следователями НКВД при помощи пыток. На проведенном 17 апреля 1938 года суде Самединов, Тархан, Чагар и еще несколько подсудимых были приговорены к расстрелу, прочие получили длительные тюремные сроки.

Такой же процесс был организован НКВД и для «русских» руководителей КрАССР. В январе 1937 года был арестован заведующий отделом агитации и пропаганды Крымского обкома ВКП(б) Б.С. Ольховой, за ним первые секретари Симферопольского и Севастопольского горкомов партии Ф.А. Фомин и А.С. Левитин, заместитель председателя СНК КрАССР Ф.А. Неструев, бывший главный редактор печатного органа Крымского обкома С.Г. Мадонов, начальник Крымской милиции Я.А. Бухбанд, практически все руководство партийной организации Керчи и Керченского металлургического завода имени П.Л. Войкова, и, наконец, бывший первый секретарь Крымского обкома ВКП(б) Б.А. Семенов — под руководством которого и была якобы создана в 1933 году «правотроцкистская террористическая организация». На судебном процессе 29 октября 1937 года судьба Семенова была решена в течение 15 минут: он был приговорен к расстрелу. Несколькими неделями позднее та же участь постигла и других «участников» его «группы».

Террор конца 1930-х затронул не только представителей высшего руководства КрАССР. На бытовом уровне процветало доносительство, жертвами которого становились десятки тысяч простых людей разных национальностей и возрастов. Факты вопиющего попрания законов и прав человека приобрели массовый характер.

Но, как и в других регионах СССР, трагические эпизоды современной истории доходили до широких слоев населения в лучшем случае в виде слухов и отрывочных свидетельств очевидцев. В массовом же сознании миллионов советских людей уже в 1920-е годы Крым утвердился в слегка идеологизированном образе всесоюзной здравницы. Здесь по-прежнему любили творить писатели и поэты, но уже новой, советской формации. Новый облик крымской действительности воспевал Владимир Маяковский — как и во многих других случаях, поэт исключительно талантливо выдавал желаемое за действительное. В 1927 году под пером советского классика в Крыму не только море «синеблузилось», но и рабочий запросто ложился «в кровать великокняжью».

Хожу,
  гляжу в окно ли я
цветы
  да небо синее,
то в нос тебе магнолия,
то в глаз тебе
    глициния.
На молоко
    сменил
      чаи
в сиянье
    лунных чар.
И днем
    и ночью
на Чаир
вода
  бежит, рыча.
Под страшной
      стражей
волн-борцов
глубины вод гноят
повыброшенных
      из дворцов
тритонов и наяд.
А во дворцах
      другая жизнь:
насытясь
    водной блажью,
иди, рабочий,
      и ложись
в кровать
великокняжью.
Пылают горы-горны,
и море синеблузится.
Людей
  ремонт ускоренный
в огромной
    крымской кузнице.

А в стихах, написанных в Алупке 25 июля 1928 года, Маяковский уже поиздевался над только что появившимся стереотипом «всесоюзной здравницы» и посчитал здешнюю курортную действительность ни чем не сравнимой:

И глупо звать его
«Красная Ницца», и скушно
    звать
      «Всесоюзная здравница».
Нашему
    Крыму
      с чем сравниться?
Не с чем
    нашему
      Крыму
        сравниваться!

Крым 1920-х — это позднее творчество Александра Грина и Максимилиана Волошина, Крым 1980-х неотделим от имен выдающегося романтика и мыслителя поэта Владимира Луговского, автора «Севастопольской страды» и многотомной эпопеи «Преображение России» Сергея Сергеева-Ценского, художника Александра Дейнеки...

И в суровые тридцатые годы XX века существовал и другой Крым — курортный, романтический, уютный; Крым, о котором вспоминал потом Константин Паустовский: «В Ялте мы встретили с Луговским 1986 год.

Первого января с утра далекие горы позади города как бы погрузились в летаргию и окутались темным дымом. Было тепло и сонно. Глубокая тишина стояла в доме, и только на столе в гостиной тихонько потрескивал своими глянцевыми листочками маленький куст остролистника, только что сорванный в парке. Среди черной его листвы висели круглые твердые ягоды цвета яркой крови»¹².

«Есть уголки нашей земли, — писал уже в 1948-м тот же подолгу живший здесь в 1930-е годы Паустовский — настолько прекрасные, что каждое посещение их вызывает ощущение счастья, жизненной полноты, настраивает все наше существо на необыкновенное простое и плодотворное лирическое звучание.

Таков Крым. Поэтому он стал, как говорили в старину, "источником вдохновения" для многих писателей и поэтов, художников и музыкантов. [...]

Что такое вдохновение? Это полнота сил, располагающая к наилучшему восприятию впечатлений и передаче их другим. Таково, в общих чертах, пушкинское определение. Эту полноту сил, это вдохновение Крым дарит нам щедро во всем — не только в широких пейзажах, покрытых солнечной желтой дымкой, но и каждой даже незначительной вещи — в цветке миндаля, в стрельчатом освещении сосновых лесов, в куске разбитой черепицы, в колючем ржавом дубняке, в запахе водорослей, намытых прибоем. Во всем — в весенних туманах и прогретой солнцем каменистой земле, в самом воздухе этого чудесного уголка нашей страны»¹³.

В 1920-е — 1930-е годы Советское государство и Крымская АССР как его неотъемлемая часть прошли исключительно непростой, порой трагический путь. Полная перестройка системы экономических и социальных отношений затронула все сферы жизни крымчан и в прямом смысле этого слова открыла в истории региона новый этап развития.

Значительное развитие промышленности, появление новой отраслевой специализации Крыма, безусловно, являются положительными итогами первых двух «красных» десятилетий. Развитие образования — при всей его заидеоло-гизированности и предоставлении привилегий в его получении представителям неимущих слоев населения — позволили уменьшить неграмотность и обеспечить основные отрасли экономики подготовленными кадрами. Национальная политика создала условия для развития культуры, науки, образования так называемых «малых народов».

Вместе с тем в стране — и в Крыму в том числе — была создана атмосфера нетерпимости к инакомыслию, в середине 1930-х вылившейся в массовый террор. К началу Великой Отечественной войны Крымская АССР была вполне типичным советским регионом, в котором отражались как объективные достижения, так и вопиющие преступления большевистской системы.

Непомнящий Андрей Анатольевич,
доктор исторических наук,
заведующий кафедрой региональной истории
и специальных дисциплин
Крымского федерального университета
имени В.И. Вернадского,
Заслуженный работник образования Украины,
Заслуженный деятель науки и техники
Автономной Республики Крым (г. Симферополь).

Севастьянов Александр Валериевич,
кандидат исторических наук,
доцент Крымского университета культуры, искусств и туризма
(г. Симферополь)

Примечания

1. Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Без победителей. Из истории Гражданской войны в Крыму. Симферополь, 2008. С. 671—672.

2. Шевченко А.С. Довоенные годы // Крым сквозь тысячелетия. Симферополь, 2004. С. 473—474.

3. Омельчук Д.В., Акулов М.Р., Вакатова Л.П., Шевцова Н.Н., Юрченко С.В. Политические репрессии в Крыму (1920—1940 годы). Симферополь, 2003. С. 9—16; Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Указ. соч. С. 681—693.

4. Крымская АССР: 20-е — 30-е годы. Исторический очерк. Киев, 1989. С. 4—5, 9; Господаренко Н.М. Особенности культурно-политической работы 1920-е годы // Культура народов Причерноморья. 1999. № 10. С. 59—61.

5. Крымская АССР: 20-е — 30-е годы. С. 1—3.

6. Крым от древности до наших дней. Симферополь, 2010. С. 269—270.

7. Омельчук Д.В., Акулов М.Р., Вакатова Л.П., Шевцова Н.Н., Юрченко С.В. Указ. соч. С. 25—33.

8. Непомнящий А.А. Арсений Маркевич: страницы истории крымского краеведения. Симферополь, 2005. С. 150—160; Он же. Профессор Николай Эрнст: страницы истории крымского краеведения. Киев, 2012. С. 70—83.

9. Непомнящий А.А. Профессор Николай Эрнст... С. 95—111.

10. См.: Севастьянов А.В. Десять лет на службе краеведения. Российское общество по изучению Крыма (1922—1932). Киев; Симферополь, 2010; Он же. О научном наследии Российского общества по изучению Крыма (1922—1932 гг.): историографический аспект // Крымский архив. 2009. № 11. С. 251—264.

11. Омельчук Д.В., Акулов М.Р., Вакатова Л.П., Шевцова Н.Н., Юрченко С.В. Указ. соч. С. 33—35.

12. Паустовский К.Г. Горсть крымской земли // Паустовский К.Г. Собр. соч. В 8 тт. Т. 8. М., 1970. С. 117.

13. Паустовский К.Г. Воспоминание о Крыме // Паустовский К.Г. Собр. соч. В 8 тт. Т. 8. С. 232.